Но именно те качества, которые отвергала и порицала в рассказе благонамеренная критика, ценил сам Лесков. «Зимний день» мне самому нравится, — говорил он. — Это просто дерзость — написать так его… «Содом», говорят о нем. Правильно. Каково общество, таков и «Зимний день» (А. Фаресов. Парадоксы Н. С. Лескова. — «Слово», 1905, приложение к № 147, 11 мая). На сатирическую литературу и свои сатирические рассказы 1890-х годов Лесков смотрел как на неподкупное обвинение социальной неправды, обмана, лжи и насилия. И естественно, что писатель, формулирующий хотя и правдивый, но строгий приговор, не может и не должен рассчитывать на то, чтобы понравиться обвиняемому. «Мои последние произведения о русском обществе весьма жестоки, — говорил он, — «Загон», «Зимний день», «Дама и фефела»… Эти вещи не нравятся публике за цинизм и прямоту. Да я и не хочу нравиться публике. Пусть она хоть давится моими рассказами, да читает. Я знаю, чем понравиться ей, но я больше не хочу нравиться. Я хочу бичевать ее и мучить. Роман становится обвинительным актом над жизнью» (А. Фаресов. Против течений, стр. 382). И хотя эти слова даны в передаче другого лица и могут не полностью принадлежать Лескову, но их характер и общая мысль вполне соответствуют содержанию таких его произведений, как «Зимний день», «Загон», «Административная грация», «Заячий ремиз».
Печатается по тексту: Н. С. Лесков. Собрание сочинений, том двенадцатый, СПб., 1896.
Впервые — с подзаголовком: «Рассказы кстати. Из литературных воспоминаний» — напечатан в журнале «Русская мысль», 1894, № 12. При жизни писателя не перепечатывался. При подготовке двенадцатого тома Собрания сочинений рассказ дополнен рядом сцен и эпизодов (том напечатан после смерти писателя).
Произведение построено как достоверный рассказ-воспоминание из жизни литературного собрата. Но, по словам А. Лескова, «Дама и фефела» — это художественное произведение «всего менее мемуарного» характера.
Печатается по тексту журнала «Нива», 1917 год, № 34–37 (16 сентября), стр. 518–545, с исправлением погрешностей текста по авторизованной рукописи, которая хранится в Центральном государственном архиве литературы и искусства (ЦГАЛИ). Эта рукопись представляет собою писарскую копию с значительной авторской правкой и с многими вновь написанными эпизодами. Здесь впервые появился образ Вековечкина и все связанные с ним ситуации. На первом листе рукописи зачеркнутое название «Игра с болваном». Над зачеркнутым рукою Лескова написано: «Заячий ремиз. Наблюдения, опыты и приключения Оноприя Перегуда из Перегудов». В конце рукописи, после авторской подписи, идут зачеркнутые автором слова: «Наибольшую выгоду от всего бытия и трудов Перегуда на земле извлекает и еще долго будет извлекать церковный причет на кладбище, где погребены бренные останки Оноприя. Над ним насыпан отдельный холм, в котором проткнута посредством шеста дыра, достигающая до гроба. В эту дыру…» (на этом рукопись обрывается).
Писарская копия этой рукописи хранится в отделе рукописей Государственной библиотеки им. В. И. Ленина. С этой копии производился набор повести для журнала «Нива». Рукопись содержит типографские пометки и редакторскую правку, снятую в настоящем издании.
Произведение закончено Лесковым в ноябре-декабре 1894 года (С. Н. Шестериков, К библиографии сочинений Н. С. Лескова. — «Известия русского языка и словесности». 1926, т. XXX; см. также письмо Лескова В. А. Гольцеву от 16 ноября 1894 года — «Памяти В. А. Гольцева», М., 1916, стр. 253), но не было опубликовано по цензурным причинам. «Написал он его любовно, с огромным захватом, с великолепною своею сочностью, — сообщал А. Измайлов, — и понес и туда и сюда и везде встретил отказ. Невозможной казалась повесть по тогдашним временам» (А. Измайлов. «Нива», 1917, № 41–43, обложка).
Лесков долго не мог окончательно остановиться на заглавии произведения, заботясь о том, чтобы оно «было смирнее и непонятнее». «Рукопись была готова, а я все не лажу с заглавием, которое мне кажется то резким, то как будто мало понятным, — писал Лесков Стасюлевичу. — Однако пусть побудет то, которое я теперь поставил: то есть «Заячий ремиз», то есть юродство, в которое садятся зайцы, им же бе камень прибежище» (Письмо M. M. Стасюлевичу от 8 января 1895 года. — «Шестидесятые годы», М.—Л., 1940, стр. 356).
Лесков был очень озабочен судьбой повести. В письме от 16 ноября 1894 года он предложил ее журналу «Русская мысль», напечатавшему «Зимний день», доказывая, что «Заячий ремиз» в цензурном отношении безопаснее «Зимнего дня». «В повести есть «деликатная материя», но все, что щекотливо, очень тщательно маскировано и умышленно запутано. Колорит малороссийский и сумасшедший. В общем, это легче «Зимнего дня», который не дает отдыха и покоя («Памяти В. А. Гольцева». М, 1916, стр. 253). Но у либеральной «Русской мысли» недостало смелости напечатать повесть Лескова. Решительный отказ редакции напечатать эту повесть содержало письмо В. М. Лаврова от 13 декабря 1894 года. «Рукопись Вашу, — писал В. М. Лавров, — мы с В<иктором> Александровичем) (Гольцевым. — А. Г.)прочли и решили, что в настоящее время печатать ее положительно невозможно. Именно по поводу тех вопросов, которых Вы касаетесь, цензура освирепеет и на нас и на Вас. Это очень грустно, но мы надеемся, что Вы не поставите нам в вину то, что всецело нужно отнести за счет теперешних порядков. Рукопись, хотя и скрепя сердце, возвращаем» (Отдел рукописей Государственной библиотеки СССР им. В. И. Ленина). Получив отказ «Русской мысли», Лесков обратился с предложением к редактору «Вестника Европы» M. M. Стасюлевичу, также пытаясь доказать, что все нецензурное в этой повести тщательно замаскировано. «Писана эта штука, — сообщал Лесков Стасюлевичу, — манерою капризною, вроде повествования Гофмана или Стерна, с отступлениями и рикошетами. Сцена перенесена в Малороссию, для того что там особенно много было шутовства с «ловитвою потрясователей», або тыіх, що троны шатають», и с малороссийским юмором дело идет как будто глаже и невиннее» (Письмо M. M. Стасюлевичу от 8 января 1895 года. — «Шестидесятые годы», М.—Л., 1940, стр. 356). Но Стасюлевич, так же как и редакция «Русской мысли», нашел повесть опасною и отказался ее напечатать. В письме к Лескову он писал: «Опять я с немалым удовольствием прочел Ваш «Заячий ремиз», но никак не могу рискнуть, чтобы поделиться этим удовольствием с другими: можно очень самому обремизиться и остаться, как говорят специалисты, без трех, а не то и без пяти в червях. Можно подвергнуться участи «разгневанного налима», с тою только разницею, что никто Вас не украдет, и непременно попадете в архиерейскую уху, ради которой, кстати сказать, все наши редакторы, если они не раки, опущены на веревочке в пруд, называемый в просторечии печатью» (Отдел рукописей Государственной библиотеки СССР им. В. И. Ленина. Ф. 360, оп. 2, ед. хр. 24).
С горькой иронией и плохо скрытой обидой Лесков ответил Стасюлевичу: «Есть поговорка: «пьян или не пьян, а если говорят, что пьян, то лучше спать ложись». Так и я сделаю: «веселую повесть» я не почитаю за такую опасную, но положу ее спать… я вам верю, что поводы опасаться есть, и, конечно, я нимало на вас не претендую и очень чувствую, как вы хотели «позолотить пилюлю». Подождем. Возможно, что погода помягчеет».
Повесть «проспала» свыше двадцати лет и была напечатана лишь в 1917 году.