Страница:
Попытки распространить теорию отбора на неживую материю предпринимались уже с возникновение учения Дарвина. Г. Спенсер рассматривал естественный подбор как изменение структуры по линии наименьшего сопротивления. Создатель «организационной науки» А. Богданов в начале XX века рассматривал отбор как фактор, способствующий реализации принципа оптимального конструирования. Способность отбора не только в специфических формах, но и в качестве универсально фактора поддерживать образование устойчивых структур, оптимально использующих энергию, подчеркивал Э. Янч. Было предложено немало и других объяснений роли отбора в функционировании универсального механизма эволюции.
Понятие универсального эволюционизма стало распространяться в российской науке с 1988 г. Судя по всему, термин «универсальный эволюционизм» впервые употребил доцент кафедры философии Горьковской высшей партийной школы Владимир Кутырев в статье, опубликованной в журнале «Природа». Во всяком случае, из этой статьи данный термин заимствовал Н. Моисеев, который придал выработанному им варианту универсального эволюционизма системный характер и в наибольшей степени способствовал тому, что в российской философии и науке идея универсального эволюционизма приобрела широкую поддержку и высокий авторитет.
Как ни парадоксально, будучи автором термина «универсальный эволюционизм», Владимир Кутырев явился первым критиком и принципиальным противником идеи универсального эволюционизма. Если американский профессор Э. Янч строил свою эволюционную концепцию на синтезе идей самоорганизации и коэволюции, то В. Кутырев прямо противопоставлял идею коэволюции комплексу идей универсального эволюционизма. Его программная статья так и называлась: «Универсальный эволюционизм или коэволюция?» (Кутырев В.А. Универсальный эволюционизм или коэволюция? – Природа, 1988, № 8, с. 4–10).
Кутырев признает огромное и все возрастающее значение универсализации эволюционизма в современной науке. «Распространение идей эволюции в последние 10–15 лет, – констатирует он, – напоминает триумфальное шествие. Почти все отрасли знания объявили себя эволюционными. Если бы в науке было принято проводить хит-парады, то в пятерке популярности оказались бы работы, так или иначе связанные с проблематикой эволюционирования. Эта ситуация нашла терминологическое отражение: теперь в литературе часто говорят о «глобальном эволюционизме». Учитывая, что идеи направленного развития прочно внедрились в термодинамику, микро– и астрофизику, в космологию и многие другие области науки, более правильно, по-видимому, называть его универсальным эволюционизмом… Универсальный эволюционизм – своего рода парадигма фундаментальной науки конца XX века, оказывающая огромное влияние на все другие сферы культуры» (Там же, с. 4).
Признав таким образом универсальный эволюционизм, по существу, основой миропонимания современной науки, оказывающей огромное влияние на все сферы культуры, В. Кутырев в то же время ощущает дискомфорт от распространения научного мировоззрения на культуру. Он чувствует потребность поставить какой-то заслон, создать барьер для такого распространения. Кутырев стремится замкнуть научное мировоззрение внутри науки и помешать его распространению на общественную, массовую среду. Зачем? Что есть настолько плохое в научном мировоззрении, чтобы это могло стать основанием для запрета на его распространение за пределы наших знаний о реальном мире? Уж не приведет ли, упаси Бог, распространение истины к развращению юношества, в чем в свое время обвинили Сократа?
«Следует ли, – задается вопросом автор статьи, – признавать однозначное соответствие между внутринаучной и мировоззренческой, общекультурной ролью эволюционного подхода? Как он преломляется за пределами науки и есть ли ему альтернатива? Если да, то в чем она? Иными словами, должен ли, имеет ли право эволюционный подход быть поистине глобальным и универсальным? Скажу сразу: я считаю, что нет. Не умаляя значения эволюционного подхода в научном познании, постараемся понять направленность его распространения на всю культуру, вред подобного расширительного толкования и противопоставить ему в качестве парадигмы идею коэволюции, которая выражает ориентацию на всеобщность (универсальность) движения, а не развития материи (Там же, с. 4–5). Согласно Кутыреву, эволюционный подход, базирующийся на прочном фундаменте научного знания, должен ограничиться сферой науки, но допускать знание в культуру – Боже сохрани! Культуру необходимо сохранить в невежестве и заблуждении.
Итак, первое, что не устраивает в идее универсального эволюционизма ее как бы крестного отца – это приверженность философского мышления к признанию всеобщности, атрибутивности не только движения, но и развития. Это, по мнению, В. Кутырева, влечет за собой признание всеобщности прогресса. «Ядром установки на всеобщность развития, – полагает он, – фактически оказывается установка на «прогрессивное развитие»… Универсальный эволюционизм – это прогрессизм» (Там же, с. 4–5).
То, что универсальный эволюционизм как идеология инновационного общества связан со стратегией развития, делающей ставку на достижение прогресса, а не на свертывание развития и остановку экономического, научно-технического и общественно-политического прогресса – совершенно верно. Но то, что универсальный эволюционизм влечет за собой признание всеобщности прогресса и выступает как прямолинейный, некритический прогрессизм, не соответствует действительности.
Универсальный эволюционизм связан с признанием возможности прогресса и возможности только на его основе последовательно разрешать даже неразрешимые на данном уровне развития глобальные проблемы, а отнюдь не с убеждением во всеобщности прогресса или в разрешении всех проблем только на базе технического прогресса. Всеобщность эволюции не означает ни всеобщности прогресса, ни автоматического разрешения по мере прогресса всех человеческих проблем. Прогресс также необходимо регулировать, не допуская, чтобы прогресс техники и материального обеспечения вступал в конфликт с прогрессом человечности, сопровождался ростом цивилизационного варварства и разрушением природы. К сожалению, возможности для глобального регулирования пока еще слишком слабы, но они могут возрасти только на основе дальнейшего прогресса. Антипрогрессизм, выражаемый автором статьи и многими его единомышленниками, есть тупик в развитии глобального мышления, чреватый тупиком в развитии цивилизации. Он есть такое же проявление цивилизационного варварства, как и загрязнение природной среды, на которое он постоянно ссылается в качестве аргумента, оправдывающего страх перед прогрессом. Он есть проявление агрессивного традиционализма, который стал необычайно популярен в России в результате крушения советской формы подстегивания прогресса.
Антипрогрессизм как программа лишает человеческую цивилизацию всяких перспектив, обрекает человечество на унылое существование посреди всяческих запретов и ограничений, очень напоминающих порядки «реального» социализма. Кто не верит в прогресс, тот не имеет будущего. Традиционалисты живут прошлым, у них фобия к инновациям. Человек не может просто выживать. Он хочет надеяться на лучшее. Поэтому традиционалистское стремление остановить прогресс есть не что иное как ретроградная утопия.
Универсальному эволюционизму В. Кутырев противопоставляет традиционалистское понимание коэволюции. При этом он говорит правильные слова: «Понятия комплекса, коэволюции – важнейшая ступень в обеспечении эффекта целостности сложных систем. Они применимы к пониманию как мировоззрения, так и науки, междисциплинарного взаимодействия в ходе коллективных исследований, взаимодействия общественных, естественных, технических форм знания» (Там же, с. 10). Под этим призывом усилить коэволюционную составляющую в развитии цивилизации можно подписаться. Но как можно отрывать коэволюцию от универсальной эволюции, противопоставлять ее идее прогресса? Идея коэволюции как неотъемлемая часть эволюционизма должна служить прогрессу цивилизации, а не препятствовать ему. Коэволюция цивилизации с природой, на которую постоянно ссылаются традиционалистски мыслящие экологисты, может быть осуществлена только на базе гуманистически направленного и постоянно стимулируемого прогресса, а не за счет остановки прогресса на нынешнем уровне, на котором возможности для такой коэволюции пока еще слишком ограничены. Разумеется технический прогресс в тех регионах, где он разрушает экологию и препятствует коэволюции, необходимо существенно притормаживать как регулирующими, так и ограничительными мерами. Это нужно делать именно во имя прогресса человеческой цивилизации, а не вопреки ему.
Серьезным возражением против универсального эволюционизма и его стремления к распространению научно обоснованного мировоззрения является тезис о несводимости мировоззрения к науке, четко сформулированный В. Кутыревым. Он пишет:
«Человеческая практика отнюдь не ограничивается научной. Раздувание роли последней неизбежно приводит к сциентизму, типичным проявлением которого является концепция универсальной эволюции. Сциентизм не учитывает, что во взгляде на мир (а шире – во взаимодействии с ним) так или иначе воплощаются господствующие в обществе ценности, представления о Добре и Красоте. Человеческие отношения к миру являются не только познавательными, но и чувственными, духовными, художественными. В формирование мировоззрения вносят вклад искусство, моральные и правовые нормы, политические интересы и т. д. Будучи бытийным проявлением личности, мировоззрение выражает ее устремления и жизненные ориентации. Люди никогда не обладают абсолютным знанием, поэтому мировоззрение дает им энергию убеждения и веры, которые возмещают неполному теорий и позволяют действовать» (Там же, с. 9–10).
Все это совершенно верно, кроме обвинения универсального эволюционизма в сциенистской ограниченности и попытках свести всякое мировоззрение к его научной составляющей, насадить сциентизм во всякое мировоззрение. Цель современных эволюционистов совсем иная. Мы стремимся достучаться до сознания людей с различными точками зрения на жизнь, на мир и показать им, как в действительности он, этот мир устроен и как можно построить жизнь, руководствуясь знаниями и стремлением к истине, и не иллюзиями и предрассудками. Мы предлагаем согласовать веру со знанием, а не с мифами и фантазиями давно прошедших веков.
На глобальном, общечеловеческом уровне универсальный эволюционизм есть стратегия решения глобальных проблем, стратегия развития инновационного общества, альтернативная традиционализму, пригодному для решения проблем традиционных обществ. Универсальный эволюционизм связан с распространением общечеловеческих ценностей и отстаиванием прав человека, ограничиваемых и ущемляемых в традиционных обществах. На конкретно-человеческом уровне он есть стратегия жизни человека, стремящегося устроить жизнь в инновационном обществе, жить по истине, в соответствии с идеалами гуманности, демократической упорядоченности и свободы.
Универсальный эволюционизм есть распространение системы научных истин на область культуры, в сферу человеческого мировоззрения. Каждый волен отвергнуть истину со всеми вытекающими отсюда последствиями для жизни и деятельности. Универсальный эволюционизм есть форма адаптации современного человека к вызовам, трудностям, стрессам и перегрузкам инновационного общества, такая форма адаптации, которая позволяет смотреть правде в глаза, а не зарывать голову в песок, открывает новые перспективы, позволяет принять за основу жизнедеятельности и отстаивать мораль терпимости, свободы и человечности, а не мораль ксенофобии, запретов и ограничений. Этика ответственности приходит на смену этике зависимости.
В этом отношении универсальный эволюционизм как раз противоположен позитивистскому сциентизму и сухому рационализму. Позитивистский сциентизм с самого начала был связан с ущемлением прав философии на интегральное объяснение мира, характеризовал саму возможность такого объяснения как устаревшую метафизику. Позитивистский сциентизм был антиисторичен. Он пытался сформулировать раз навсегда установленные и во всем пригодные логико-методологические основы научных исследований. Позитивистский сциентизм за системой многоуровневых абстракций, необходимых для конкретных исследований, не видел целого, в сфере мировоззрения он распространял формальный рационализм, способствовавший лишь обоснованию эгоистического поведения и безудержной гонке за материальным благополучием. Такой рационализм и связанный с ним формализм так же сковывал человеческий разум, как и традиционалистские мифы, фобии и проявления иррационализма. За сухостью теории он не видел зеленого древа жизни.
Универсальный эволюционизм есть не только научное, философское, но и общекультурное явление. Он не ограничивается неверием в истинность мифологического миропонимания, а распространяется и на область веры. Поэтому мы в этой книге предлагаем систему научной веры, ибо только вера, основанная на знании, может помочь человеческой культуре противостоять внутрицивилизационному варварству и помочь людям своими творческими усилиями сделать себя и окружающий мир лучше, чем они были до сих пор.
Культура, уходящая от истины, неизменно впадает в бескультурье и приводит к торжеству варварства в любой цивилизации. Говоря о ценностях, Добре и Красоте, В. Кутырев забыл упомянуть Истину. И это не случайно. Он пытается придать ценностям вневременный, независимый от развития истины и социальной реальности, внеэволюционный характер. Это типично традиционалистский взгляд в сфере учения о ценностях, в аксиологии. Но истина не является посторонней по отношению к ценностям, добру и красоте. Перед людьми постоянно встают судьбоносные вопросы о том, что есть истина, об истинности ценностей, добра и даже красоты.
Ибо открытие новых истин побуждает нас к переоценке ценностей. Заблуждающееся стремление к добру оборачивается наихудшим злом. За внешней красивостью, в глянцевой оболочке может скрываться поистине безобразное. Истину на бытовом уровне каждый постигает сам. Истину же на общечеловеческом уровне можно добыть только на основе научных знаний. Универсальный эволюционизм есть способ соединить истины индивидуального сознания с истинами накопленных человечеством реальных, а не мифологизированных знаний. Конечно, путь истины труден, как и сама человеческая жизнь.
Комплексный подход к решению глобальных проблем, коэволюцию, сотрудничество, диалог, которые В. Кутырев рассматривает как альтернативы универсальному эволюционизму, на самом деле выступают как формы его проявления и реализации.
Наиболее значительный вклад в развитие идей универсального эволюционизма в России внес авторитетный российский ученый Н. Моисеев, заимствовавший сам термин из статьи В. Кутырева. Концепцию Н. Моисеева мы рассмотрим в следующем разделе.
00.3. Универсальный эволюционизм в трактовке Н. Моисеева
Понятие универсального эволюционизма стало распространяться в российской науке с 1988 г. Судя по всему, термин «универсальный эволюционизм» впервые употребил доцент кафедры философии Горьковской высшей партийной школы Владимир Кутырев в статье, опубликованной в журнале «Природа». Во всяком случае, из этой статьи данный термин заимствовал Н. Моисеев, который придал выработанному им варианту универсального эволюционизма системный характер и в наибольшей степени способствовал тому, что в российской философии и науке идея универсального эволюционизма приобрела широкую поддержку и высокий авторитет.
Как ни парадоксально, будучи автором термина «универсальный эволюционизм», Владимир Кутырев явился первым критиком и принципиальным противником идеи универсального эволюционизма. Если американский профессор Э. Янч строил свою эволюционную концепцию на синтезе идей самоорганизации и коэволюции, то В. Кутырев прямо противопоставлял идею коэволюции комплексу идей универсального эволюционизма. Его программная статья так и называлась: «Универсальный эволюционизм или коэволюция?» (Кутырев В.А. Универсальный эволюционизм или коэволюция? – Природа, 1988, № 8, с. 4–10).
Кутырев признает огромное и все возрастающее значение универсализации эволюционизма в современной науке. «Распространение идей эволюции в последние 10–15 лет, – констатирует он, – напоминает триумфальное шествие. Почти все отрасли знания объявили себя эволюционными. Если бы в науке было принято проводить хит-парады, то в пятерке популярности оказались бы работы, так или иначе связанные с проблематикой эволюционирования. Эта ситуация нашла терминологическое отражение: теперь в литературе часто говорят о «глобальном эволюционизме». Учитывая, что идеи направленного развития прочно внедрились в термодинамику, микро– и астрофизику, в космологию и многие другие области науки, более правильно, по-видимому, называть его универсальным эволюционизмом… Универсальный эволюционизм – своего рода парадигма фундаментальной науки конца XX века, оказывающая огромное влияние на все другие сферы культуры» (Там же, с. 4).
Признав таким образом универсальный эволюционизм, по существу, основой миропонимания современной науки, оказывающей огромное влияние на все сферы культуры, В. Кутырев в то же время ощущает дискомфорт от распространения научного мировоззрения на культуру. Он чувствует потребность поставить какой-то заслон, создать барьер для такого распространения. Кутырев стремится замкнуть научное мировоззрение внутри науки и помешать его распространению на общественную, массовую среду. Зачем? Что есть настолько плохое в научном мировоззрении, чтобы это могло стать основанием для запрета на его распространение за пределы наших знаний о реальном мире? Уж не приведет ли, упаси Бог, распространение истины к развращению юношества, в чем в свое время обвинили Сократа?
«Следует ли, – задается вопросом автор статьи, – признавать однозначное соответствие между внутринаучной и мировоззренческой, общекультурной ролью эволюционного подхода? Как он преломляется за пределами науки и есть ли ему альтернатива? Если да, то в чем она? Иными словами, должен ли, имеет ли право эволюционный подход быть поистине глобальным и универсальным? Скажу сразу: я считаю, что нет. Не умаляя значения эволюционного подхода в научном познании, постараемся понять направленность его распространения на всю культуру, вред подобного расширительного толкования и противопоставить ему в качестве парадигмы идею коэволюции, которая выражает ориентацию на всеобщность (универсальность) движения, а не развития материи (Там же, с. 4–5). Согласно Кутыреву, эволюционный подход, базирующийся на прочном фундаменте научного знания, должен ограничиться сферой науки, но допускать знание в культуру – Боже сохрани! Культуру необходимо сохранить в невежестве и заблуждении.
Итак, первое, что не устраивает в идее универсального эволюционизма ее как бы крестного отца – это приверженность философского мышления к признанию всеобщности, атрибутивности не только движения, но и развития. Это, по мнению, В. Кутырева, влечет за собой признание всеобщности прогресса. «Ядром установки на всеобщность развития, – полагает он, – фактически оказывается установка на «прогрессивное развитие»… Универсальный эволюционизм – это прогрессизм» (Там же, с. 4–5).
То, что универсальный эволюционизм как идеология инновационного общества связан со стратегией развития, делающей ставку на достижение прогресса, а не на свертывание развития и остановку экономического, научно-технического и общественно-политического прогресса – совершенно верно. Но то, что универсальный эволюционизм влечет за собой признание всеобщности прогресса и выступает как прямолинейный, некритический прогрессизм, не соответствует действительности.
Универсальный эволюционизм связан с признанием возможности прогресса и возможности только на его основе последовательно разрешать даже неразрешимые на данном уровне развития глобальные проблемы, а отнюдь не с убеждением во всеобщности прогресса или в разрешении всех проблем только на базе технического прогресса. Всеобщность эволюции не означает ни всеобщности прогресса, ни автоматического разрешения по мере прогресса всех человеческих проблем. Прогресс также необходимо регулировать, не допуская, чтобы прогресс техники и материального обеспечения вступал в конфликт с прогрессом человечности, сопровождался ростом цивилизационного варварства и разрушением природы. К сожалению, возможности для глобального регулирования пока еще слишком слабы, но они могут возрасти только на основе дальнейшего прогресса. Антипрогрессизм, выражаемый автором статьи и многими его единомышленниками, есть тупик в развитии глобального мышления, чреватый тупиком в развитии цивилизации. Он есть такое же проявление цивилизационного варварства, как и загрязнение природной среды, на которое он постоянно ссылается в качестве аргумента, оправдывающего страх перед прогрессом. Он есть проявление агрессивного традиционализма, который стал необычайно популярен в России в результате крушения советской формы подстегивания прогресса.
Антипрогрессизм как программа лишает человеческую цивилизацию всяких перспектив, обрекает человечество на унылое существование посреди всяческих запретов и ограничений, очень напоминающих порядки «реального» социализма. Кто не верит в прогресс, тот не имеет будущего. Традиционалисты живут прошлым, у них фобия к инновациям. Человек не может просто выживать. Он хочет надеяться на лучшее. Поэтому традиционалистское стремление остановить прогресс есть не что иное как ретроградная утопия.
Универсальному эволюционизму В. Кутырев противопоставляет традиционалистское понимание коэволюции. При этом он говорит правильные слова: «Понятия комплекса, коэволюции – важнейшая ступень в обеспечении эффекта целостности сложных систем. Они применимы к пониманию как мировоззрения, так и науки, междисциплинарного взаимодействия в ходе коллективных исследований, взаимодействия общественных, естественных, технических форм знания» (Там же, с. 10). Под этим призывом усилить коэволюционную составляющую в развитии цивилизации можно подписаться. Но как можно отрывать коэволюцию от универсальной эволюции, противопоставлять ее идее прогресса? Идея коэволюции как неотъемлемая часть эволюционизма должна служить прогрессу цивилизации, а не препятствовать ему. Коэволюция цивилизации с природой, на которую постоянно ссылаются традиционалистски мыслящие экологисты, может быть осуществлена только на базе гуманистически направленного и постоянно стимулируемого прогресса, а не за счет остановки прогресса на нынешнем уровне, на котором возможности для такой коэволюции пока еще слишком ограничены. Разумеется технический прогресс в тех регионах, где он разрушает экологию и препятствует коэволюции, необходимо существенно притормаживать как регулирующими, так и ограничительными мерами. Это нужно делать именно во имя прогресса человеческой цивилизации, а не вопреки ему.
Серьезным возражением против универсального эволюционизма и его стремления к распространению научно обоснованного мировоззрения является тезис о несводимости мировоззрения к науке, четко сформулированный В. Кутыревым. Он пишет:
«Человеческая практика отнюдь не ограничивается научной. Раздувание роли последней неизбежно приводит к сциентизму, типичным проявлением которого является концепция универсальной эволюции. Сциентизм не учитывает, что во взгляде на мир (а шире – во взаимодействии с ним) так или иначе воплощаются господствующие в обществе ценности, представления о Добре и Красоте. Человеческие отношения к миру являются не только познавательными, но и чувственными, духовными, художественными. В формирование мировоззрения вносят вклад искусство, моральные и правовые нормы, политические интересы и т. д. Будучи бытийным проявлением личности, мировоззрение выражает ее устремления и жизненные ориентации. Люди никогда не обладают абсолютным знанием, поэтому мировоззрение дает им энергию убеждения и веры, которые возмещают неполному теорий и позволяют действовать» (Там же, с. 9–10).
Все это совершенно верно, кроме обвинения универсального эволюционизма в сциенистской ограниченности и попытках свести всякое мировоззрение к его научной составляющей, насадить сциентизм во всякое мировоззрение. Цель современных эволюционистов совсем иная. Мы стремимся достучаться до сознания людей с различными точками зрения на жизнь, на мир и показать им, как в действительности он, этот мир устроен и как можно построить жизнь, руководствуясь знаниями и стремлением к истине, и не иллюзиями и предрассудками. Мы предлагаем согласовать веру со знанием, а не с мифами и фантазиями давно прошедших веков.
На глобальном, общечеловеческом уровне универсальный эволюционизм есть стратегия решения глобальных проблем, стратегия развития инновационного общества, альтернативная традиционализму, пригодному для решения проблем традиционных обществ. Универсальный эволюционизм связан с распространением общечеловеческих ценностей и отстаиванием прав человека, ограничиваемых и ущемляемых в традиционных обществах. На конкретно-человеческом уровне он есть стратегия жизни человека, стремящегося устроить жизнь в инновационном обществе, жить по истине, в соответствии с идеалами гуманности, демократической упорядоченности и свободы.
Универсальный эволюционизм есть распространение системы научных истин на область культуры, в сферу человеческого мировоззрения. Каждый волен отвергнуть истину со всеми вытекающими отсюда последствиями для жизни и деятельности. Универсальный эволюционизм есть форма адаптации современного человека к вызовам, трудностям, стрессам и перегрузкам инновационного общества, такая форма адаптации, которая позволяет смотреть правде в глаза, а не зарывать голову в песок, открывает новые перспективы, позволяет принять за основу жизнедеятельности и отстаивать мораль терпимости, свободы и человечности, а не мораль ксенофобии, запретов и ограничений. Этика ответственности приходит на смену этике зависимости.
В этом отношении универсальный эволюционизм как раз противоположен позитивистскому сциентизму и сухому рационализму. Позитивистский сциентизм с самого начала был связан с ущемлением прав философии на интегральное объяснение мира, характеризовал саму возможность такого объяснения как устаревшую метафизику. Позитивистский сциентизм был антиисторичен. Он пытался сформулировать раз навсегда установленные и во всем пригодные логико-методологические основы научных исследований. Позитивистский сциентизм за системой многоуровневых абстракций, необходимых для конкретных исследований, не видел целого, в сфере мировоззрения он распространял формальный рационализм, способствовавший лишь обоснованию эгоистического поведения и безудержной гонке за материальным благополучием. Такой рационализм и связанный с ним формализм так же сковывал человеческий разум, как и традиционалистские мифы, фобии и проявления иррационализма. За сухостью теории он не видел зеленого древа жизни.
Универсальный эволюционизм есть не только научное, философское, но и общекультурное явление. Он не ограничивается неверием в истинность мифологического миропонимания, а распространяется и на область веры. Поэтому мы в этой книге предлагаем систему научной веры, ибо только вера, основанная на знании, может помочь человеческой культуре противостоять внутрицивилизационному варварству и помочь людям своими творческими усилиями сделать себя и окружающий мир лучше, чем они были до сих пор.
Культура, уходящая от истины, неизменно впадает в бескультурье и приводит к торжеству варварства в любой цивилизации. Говоря о ценностях, Добре и Красоте, В. Кутырев забыл упомянуть Истину. И это не случайно. Он пытается придать ценностям вневременный, независимый от развития истины и социальной реальности, внеэволюционный характер. Это типично традиционалистский взгляд в сфере учения о ценностях, в аксиологии. Но истина не является посторонней по отношению к ценностям, добру и красоте. Перед людьми постоянно встают судьбоносные вопросы о том, что есть истина, об истинности ценностей, добра и даже красоты.
Ибо открытие новых истин побуждает нас к переоценке ценностей. Заблуждающееся стремление к добру оборачивается наихудшим злом. За внешней красивостью, в глянцевой оболочке может скрываться поистине безобразное. Истину на бытовом уровне каждый постигает сам. Истину же на общечеловеческом уровне можно добыть только на основе научных знаний. Универсальный эволюционизм есть способ соединить истины индивидуального сознания с истинами накопленных человечеством реальных, а не мифологизированных знаний. Конечно, путь истины труден, как и сама человеческая жизнь.
Комплексный подход к решению глобальных проблем, коэволюцию, сотрудничество, диалог, которые В. Кутырев рассматривает как альтернативы универсальному эволюционизму, на самом деле выступают как формы его проявления и реализации.
Наиболее значительный вклад в развитие идей универсального эволюционизма в России внес авторитетный российский ученый Н. Моисеев, заимствовавший сам термин из статьи В. Кутырева. Концепцию Н. Моисеева мы рассмотрим в следующем разделе.
00.3. Универсальный эволюционизм в трактовке Н. Моисеева
Понятие универсального эволюционизма в России часто связывают с именем Никиты Моисеева, который поднял его на щит, обсуждал в своих многочисленных работах и буквально «заразил» этим комплексом идей других исследователей. Эволюция мышления Н. Моисеева в направлении универсального эволюционизма началась с его участия в разработке теории глобальных проблем – научном движении 70-х – 90-х годов XX века, признанным лидером которого в России был философ Иван Фролов. В вычислительном центре Академии наук под руководством Н. Моисеева была разработана система компьютерных моделей для имитации динамических процессов эволюции биосферы. Это позволяло подвести конкретно-научную базу под философское осмысление глобального экологического кризиса и обосновать новый подход к изучению экологических процессов планетарного масштаба. Такой подход открывал возможности для научно достоверной прогностики эволюции биосферы во взаимодействии с ускоряющимся развитием антропосферы и для выдвижения рекомендаций по их целенаправленной эволюции. Это был своеобразный трамплин, отталкиваясь от которого можно было совершить высокий прыжок к исследованию глобального, а затем и универсального эволюционизма. Совершая этот «прыжок», Моисеев во многом оставался естествоиспытателем, опирался в философской сфере на методологию физико-математического и синергетического моделирования.
«На определенном этапе исследований и стабильности биосферы, которые с начала 70-х годов велись в Вычислительном центре АН СССР, – объясняет Моисеев свой приход к идее универсального эволюционизма, – я пришел к пониманию необходимости выработки достаточно общей исследовательской программы, содержащей, помимо методологических средств, определенную концептуальную картину мира. Именно с такой утилитарной целью я предпринял попытку построить схему мирового процесса самоорганизации… Позднее я стал называть эту схему «универсальным эволюционизмом», термином, который уже использовался в литературе» (Моисеев Н.Н. Универсальный эволюционизм (Позиция и следствия) – Вопросы философии, 1993, № 3, с. 3 – 28, с. 3).
Заимствовав термин их работы Кутырева, на что Моисеев неоднократно указывает в разных работах, он расширил эту схему, или конструкцию, отраженную в книге «Алгоритмы развития» и носившую первоначально вспомогательный характер, и она переросла в центральную концепцию нового исследования, лежащего «на границе естествознания и философии» (Там же).
Ограниченная, неполная, а значит, и недостаточная универсальность первоначальной схемы эволюционизма Моисеева, лежащей на границе естествознания и философии, проявляется сразу, как только он начинает развивать эту схему на философском уровне. Это все-таки больше естественнонаучный, чем философский эволюционизм. Сам Моисеев называет свою схему физикалистской, поскольку «в ее основе лежат взгляды, традиционные для физики и всего современного естествознания» (Там же, с. 5). Это обнаруживается в отношении Моисеева к креационистской доктрине и вере в сверхъестественное. Он пишет:
«Принципиально существующая неопределенность и роль чувственного начала в наших представлениях об окружающем мире является одновременно и источником веры в сверхъестественные силы, – точнее, множественности вер. Каждая из религий – явление историческое, но религиозное чувство, почва для взрастания веры в силы сверхъестественные, по-видимому, органически присуща человечеству. И будет ему сопутствовать, пока оно существует во Вселенной. Но конкретный человек может им обладать или не обладать – это уже другой вопрос… В силу понимания этих обстоятельство я не могу себя считать атеистом. Но в то же время я могу отнести себя к тем, кого естественно назвать «не-теистом». У меня нет достаточных эмпирических и логических оснований считать отсутствующим начало, недоступное моему разуму. Но нет и внутреннего ощущения в необходимости его существования» (Там же).
Эволюционизм, сомневающийся в универсальности эволюции и допускающий существование сверхъестественного за пределами эмпирических и логических оснований, не может считаться универсальным. Он ограничивается системой естественных наук, которые не находят в сфере своих исследований ничего сверхъестественного и сверхэволюционного. Физикалистский подход Н. Моисеева к существованию сил за пределами эволюции ограничивается, как он сам подчеркивает, бритвой Окама, предписывающей не умножать сущностей без надобности, а также тезисом Лапласа, который на вопрос Наполеона о том, почему он не нашел в его книге идею Бога, ответил, что такой гипотезы ему не потребовалось (Там же).
Понятно, что подобная позиция означает лишь изящный уход от вопроса об универсальности, о всеобщности эволюции. За этим уходом стоит все же совершенно определенный ответ, только публично не афишируемый: мы не знаем, что существует за пределами чувственного начала наших представлений, и не можем этого знать. Такая позиция получила в истории философии название агностицизма, который в марксистской традиции характеризовался как стыдливый материализм. Мы не разделяем фанатического, агрессивного отношения марксизма к религии, приведшему к подавлению свободы совести и репрессивному насаждению атеизма. Не разделяет его и Моисеев.
«Относясь с глубоким уважением к любым искренним убеждениям, – замечает он, – я полагаю и воинствующий атеизм, и любого вида фундаментализм и фанатизм в равной степени несовместимыми с принципами цивилизованного общества» (Там же). В этом Моисеев совершенно прав, но он незаметно для себя подменяет вопрос об универсальности эволюции и возможности существования сверхъестественного с точки зрения универсального эволюционизма вопросам о цивилизованном отношении к свободе совести и свободе веры. В этом отношении Моисеев мыслит как стыдливый эволюционист.
Нам незачем стыдиться своего эволюционизма. Напротив, мы гордимся им и верим в его колоссальные возможности для интеллектуального обеспечения гуманистического развития инновационного общества. Стыдливый эволюционизм не может быть универсальным. Это эволюционизм локальный, ограниченный естественнонаучной методологией и эмпирией. Универсальный же эволюционизм возводит во всеобщность всю систему человеческих знаний о мире и практических отношений с этим миром. Он опирается не только на естествознание, но и на всю систему гуманитарных наук, включая теорию и историю религий, воспроизводящую эволюцию религиозно-мифологической картины мира, на эволюционное объяснение истории человеческих обществ, на эволюционную экономику, политологию, логику, этику, эстетику, лингвистику, педагогику, искусствоведение и так далее.
Мы не просто нигде не находим ничего сверхъестественного, кроме как в мифологизирующем мышлении, подстегиваемом соответствующей психологической установкой. Универсальный эволюционизм как целостное, системное, научно обоснованное мировоззрение вполне доказательно исключает самую возможность сверхъестественного как основы мифологического мировоззрения и утверждает происхождение абсолютно всего в мире посредством эволюции, и только эволюции. Универсально-эволюционное миропонимание зиждется на всем многообразии наших знаний, тогда как религиозное миропонимание – на многообразии мифологических представлений, также подверженных последовательной эволюции, но жестко ограниченных символом веры. Религиозно-мифологическое и научно-эволюционное миропонимание обладают совершенно разной гносеологической природой, их невозможно совместить на научной почве, их можно только разграничить, развести, что и осуществляется в процессе секуляризации и обращает их в предмет свободного выбора. Всякая попытка рассмотрения Бога как гипотезы кощунственна с религиозной точки зрения и несостоятельна с точки зрения научно-эволюционной. Научный креационизм также невозможен, как кентавр или химера, обретшие «виртуальную» реальность в древнегреческой мифологии.
Универсальный эволюционизм Н. Моисеева базируется прежде всего на признании системности, взаимной связанности всего со всем. «В основе той схемы, которую я называю универсальным эволюционизмом, – поясняет Моисеев, – лежит «гипотеза о суперсистеме». Вся наша Вселенная представляет собой некую единую систему – все ее составляющие между собой связаны» (Там же). Он рассматривает это положение как результат эмпирического обобщения, поскольку в нашем опыте ему ничто не противоречит. Таким образом, Моисеев рассматривает универсальный эволюционизм как основанный на гипотезе о суперсистеме, т. е. признании всеобщей взаимосвязи явлений. Преимущество гипотезы суперсистемы он видит в том, что «любые гипотезы о несистемном характере Вселенной непроверяемы в принципе, они не могут изменить следствий из гипотезы суперсистемы и поэтому на основании принципа Оккама должны быть отсечены» (Там же, с. 6).
Понимая, что к системности Вселенной и всеобщей взаимосвязи явлений невозможно свести обоснование универсального эволюционизма, Моисеев добавляет к этому принцип всеобщей изменчивости. Но этот принцип известен в философии со времен Гераклита, а принцип всеобщей взаимосвязи и системности бытия в классической форме был сформулирован Гегелем. Что же тогда нового вносит концепция универсального эволюционизма?
Н. Моисеев пытается объяснить это, опираясь на близкую ему естественнонаучную почву. Прежде всего, он переносит на неживую материю механизм действия дарвиновской триады: изменчивость, наследственность, отбор. Моисеев даже не уточняет, что наследственность можно рассматривать вне жизни только как преемственность, поскольку наследуемость как таковая в неживой природе отсутствует. Дарвиновские механизмы он считает наиболее простыми, поскольку он, видит в них проявления однозначной детерминации. К классу дарвиновских механизмов он относит механические взаимодействия.
«На определенном этапе исследований и стабильности биосферы, которые с начала 70-х годов велись в Вычислительном центре АН СССР, – объясняет Моисеев свой приход к идее универсального эволюционизма, – я пришел к пониманию необходимости выработки достаточно общей исследовательской программы, содержащей, помимо методологических средств, определенную концептуальную картину мира. Именно с такой утилитарной целью я предпринял попытку построить схему мирового процесса самоорганизации… Позднее я стал называть эту схему «универсальным эволюционизмом», термином, который уже использовался в литературе» (Моисеев Н.Н. Универсальный эволюционизм (Позиция и следствия) – Вопросы философии, 1993, № 3, с. 3 – 28, с. 3).
Заимствовав термин их работы Кутырева, на что Моисеев неоднократно указывает в разных работах, он расширил эту схему, или конструкцию, отраженную в книге «Алгоритмы развития» и носившую первоначально вспомогательный характер, и она переросла в центральную концепцию нового исследования, лежащего «на границе естествознания и философии» (Там же).
Ограниченная, неполная, а значит, и недостаточная универсальность первоначальной схемы эволюционизма Моисеева, лежащей на границе естествознания и философии, проявляется сразу, как только он начинает развивать эту схему на философском уровне. Это все-таки больше естественнонаучный, чем философский эволюционизм. Сам Моисеев называет свою схему физикалистской, поскольку «в ее основе лежат взгляды, традиционные для физики и всего современного естествознания» (Там же, с. 5). Это обнаруживается в отношении Моисеева к креационистской доктрине и вере в сверхъестественное. Он пишет:
«Принципиально существующая неопределенность и роль чувственного начала в наших представлениях об окружающем мире является одновременно и источником веры в сверхъестественные силы, – точнее, множественности вер. Каждая из религий – явление историческое, но религиозное чувство, почва для взрастания веры в силы сверхъестественные, по-видимому, органически присуща человечеству. И будет ему сопутствовать, пока оно существует во Вселенной. Но конкретный человек может им обладать или не обладать – это уже другой вопрос… В силу понимания этих обстоятельство я не могу себя считать атеистом. Но в то же время я могу отнести себя к тем, кого естественно назвать «не-теистом». У меня нет достаточных эмпирических и логических оснований считать отсутствующим начало, недоступное моему разуму. Но нет и внутреннего ощущения в необходимости его существования» (Там же).
Эволюционизм, сомневающийся в универсальности эволюции и допускающий существование сверхъестественного за пределами эмпирических и логических оснований, не может считаться универсальным. Он ограничивается системой естественных наук, которые не находят в сфере своих исследований ничего сверхъестественного и сверхэволюционного. Физикалистский подход Н. Моисеева к существованию сил за пределами эволюции ограничивается, как он сам подчеркивает, бритвой Окама, предписывающей не умножать сущностей без надобности, а также тезисом Лапласа, который на вопрос Наполеона о том, почему он не нашел в его книге идею Бога, ответил, что такой гипотезы ему не потребовалось (Там же).
Понятно, что подобная позиция означает лишь изящный уход от вопроса об универсальности, о всеобщности эволюции. За этим уходом стоит все же совершенно определенный ответ, только публично не афишируемый: мы не знаем, что существует за пределами чувственного начала наших представлений, и не можем этого знать. Такая позиция получила в истории философии название агностицизма, который в марксистской традиции характеризовался как стыдливый материализм. Мы не разделяем фанатического, агрессивного отношения марксизма к религии, приведшему к подавлению свободы совести и репрессивному насаждению атеизма. Не разделяет его и Моисеев.
«Относясь с глубоким уважением к любым искренним убеждениям, – замечает он, – я полагаю и воинствующий атеизм, и любого вида фундаментализм и фанатизм в равной степени несовместимыми с принципами цивилизованного общества» (Там же). В этом Моисеев совершенно прав, но он незаметно для себя подменяет вопрос об универсальности эволюции и возможности существования сверхъестественного с точки зрения универсального эволюционизма вопросам о цивилизованном отношении к свободе совести и свободе веры. В этом отношении Моисеев мыслит как стыдливый эволюционист.
Нам незачем стыдиться своего эволюционизма. Напротив, мы гордимся им и верим в его колоссальные возможности для интеллектуального обеспечения гуманистического развития инновационного общества. Стыдливый эволюционизм не может быть универсальным. Это эволюционизм локальный, ограниченный естественнонаучной методологией и эмпирией. Универсальный же эволюционизм возводит во всеобщность всю систему человеческих знаний о мире и практических отношений с этим миром. Он опирается не только на естествознание, но и на всю систему гуманитарных наук, включая теорию и историю религий, воспроизводящую эволюцию религиозно-мифологической картины мира, на эволюционное объяснение истории человеческих обществ, на эволюционную экономику, политологию, логику, этику, эстетику, лингвистику, педагогику, искусствоведение и так далее.
Мы не просто нигде не находим ничего сверхъестественного, кроме как в мифологизирующем мышлении, подстегиваемом соответствующей психологической установкой. Универсальный эволюционизм как целостное, системное, научно обоснованное мировоззрение вполне доказательно исключает самую возможность сверхъестественного как основы мифологического мировоззрения и утверждает происхождение абсолютно всего в мире посредством эволюции, и только эволюции. Универсально-эволюционное миропонимание зиждется на всем многообразии наших знаний, тогда как религиозное миропонимание – на многообразии мифологических представлений, также подверженных последовательной эволюции, но жестко ограниченных символом веры. Религиозно-мифологическое и научно-эволюционное миропонимание обладают совершенно разной гносеологической природой, их невозможно совместить на научной почве, их можно только разграничить, развести, что и осуществляется в процессе секуляризации и обращает их в предмет свободного выбора. Всякая попытка рассмотрения Бога как гипотезы кощунственна с религиозной точки зрения и несостоятельна с точки зрения научно-эволюционной. Научный креационизм также невозможен, как кентавр или химера, обретшие «виртуальную» реальность в древнегреческой мифологии.
Универсальный эволюционизм Н. Моисеева базируется прежде всего на признании системности, взаимной связанности всего со всем. «В основе той схемы, которую я называю универсальным эволюционизмом, – поясняет Моисеев, – лежит «гипотеза о суперсистеме». Вся наша Вселенная представляет собой некую единую систему – все ее составляющие между собой связаны» (Там же). Он рассматривает это положение как результат эмпирического обобщения, поскольку в нашем опыте ему ничто не противоречит. Таким образом, Моисеев рассматривает универсальный эволюционизм как основанный на гипотезе о суперсистеме, т. е. признании всеобщей взаимосвязи явлений. Преимущество гипотезы суперсистемы он видит в том, что «любые гипотезы о несистемном характере Вселенной непроверяемы в принципе, они не могут изменить следствий из гипотезы суперсистемы и поэтому на основании принципа Оккама должны быть отсечены» (Там же, с. 6).
Понимая, что к системности Вселенной и всеобщей взаимосвязи явлений невозможно свести обоснование универсального эволюционизма, Моисеев добавляет к этому принцип всеобщей изменчивости. Но этот принцип известен в философии со времен Гераклита, а принцип всеобщей взаимосвязи и системности бытия в классической форме был сформулирован Гегелем. Что же тогда нового вносит концепция универсального эволюционизма?
Н. Моисеев пытается объяснить это, опираясь на близкую ему естественнонаучную почву. Прежде всего, он переносит на неживую материю механизм действия дарвиновской триады: изменчивость, наследственность, отбор. Моисеев даже не уточняет, что наследственность можно рассматривать вне жизни только как преемственность, поскольку наследуемость как таковая в неживой природе отсутствует. Дарвиновские механизмы он считает наиболее простыми, поскольку он, видит в них проявления однозначной детерминации. К классу дарвиновских механизмов он относит механические взаимодействия.