Линдсей Джоанна. Навеки

   Поскольку у Розалин в данный момент не было никакого желания разговаривать с Торном, она обрадовалась, что на борту находится еще один знакомый. Она была весьма польщена, что он сразу же подошел к ней. Сэр Ренар был очень красивым мужчиной, и Розалин решила, что Торну будет полезно знать, что ею интересуются не только он и его второе «я».
   Однако вскоре она обнаружила, что сэр Ренар проявляет к ней повышенный интерес. Едва приблизившись к ней, он воскликнул:
   — Так вот вы где, мадемуазель! Что вы здесь делаете? Хотя это не важно — я не позволю вам так легко ускользнуть на этот раз.
   Реплика встревожила Розалин, но ей все равно было приятно вновь встретить этого благородного рыцаря, поэтому она любезно промолвила:
   — Я не собираюсь покидать это судно, пока мы не прибудем в Англию. Да и там я думаю оставаться поблизости от корабля. Я очень рада снова встретиться с вами, сэр Ренар. Вам не приходилось больше выручать из беды благородных леди?
   Она, конечно же, сказала это в шутку, но он принял ее слова всерьез.
   — Нет, не приходилось. Думаю, это не доставило бы мне такого удовольствия, как в случае с вами. Могу я надеяться, что вам когда-нибудь понадобится моя помощь?
   Тонкий намек в его вопросе заставил ее рассмеяться.
   — А разве похоже, что меня нужно снова спасать? Заметив краем глаза испепеляющий взгляд Торна, она готова была пожалеть о своих легкомысленных словах. На красивом лице сэра Ренара отразилось разочарование. Он вздохнул и произнес:
   — Жаль, жаль. За одно ваше ласковое слово я совершил бы тысячу подвигов.
   Это уже было мало похоже на простую галантность по тому, как он на нее смотрел — с этаким страстным томлением в глазах, — ей стало ясно, что она имела счастье ему понравиться. Это ей польстило, но она любила…
   О Боже, она почти призналась, а ведь давала себе клятву не думать о любви. Да, она влюблена в викинга, но у ее чувства нет будущего. Да, он сказал, что хочет связать с ней свою судьбу, но он ведь пришел совсем из другого мира, который она так и не смогла до конца ни понять, ни принять. Да, он каким-то чудом достиг за девять веков всего лишь тридцатилетнего возраста, и все же он родился почти тысячу лет назад; у него был брат — мифический бог викингов, и он своим существованием бросал вызов знакомой ей реальности.
   Как сможет Торн приспособиться к привычным ей условиям жизни? Ведь ему потребуются десятилетия, чтобы овладеть мудреными техническими изобретениями конца XX века и изменить свой образ мыслей и привычки. А ей совсем не хотелось, чтобы он менялся. Она полюбила его таким, каким он был, — глупо, да что поделаешь.
   Больше всего на свете он любил войны и сражения: это было единственное, что он умел делать. Он просто зачах бы от тоски в ее времени, в котором не было для него подходящих войн.
   Она не может просить его остаться с ней навсегда — пусть лучше вернется в Валхалу, где по крайней мере находятся люди, близкие ему по духу, и где он всегда сможет оттачивать свое воинское искусство в поединках. Он будет там счастлив и быстро забудет ее — она была в этом уверена. А она…
   Розалин страшно было даже подумать, как она будет жить без него. И как она могла допустить, чтобы это чувство поселилось в ее душе? Ей стало так тоскливо и одиноко, что захотелось плакать. А он стоит рядом и бросает на нее зверские взгляды, потому что она, видите ли, осмелилась заговорить с другим мужчиной.
   — Вы не согласитесь разделить со мною тренчер, мадемуазель? — услышала она голос сэра Ренара.
   — Что вы сказали, сэр?
   Розалин совсем забыла о своем спасителе, а он стоял перед ней и, по-видимому, ждал ответа. Она выдавила из себя слабую улыбку и машинально повторила за ним:
   — Тренчер?
   Она не сразу вспомнила, что обозначает это слово. Ах да, это то, что служило гостям тарелкой на средневековом ужине — огромный ломоть черствого хлеба. Мужчины и женщины часто делили тренчер между собой, а наиболее галантные кавалеры даже угощали своих дам самыми лакомыми кусочками подаваемых кушаний.
   За своими невеселыми мыслями она даже не заметила, что пришло время вечерней трапезы и их уже ожидали накрытые столы. Розалин помнила из истории, что на атом ужине присутствовал герцог Вильгельм, а также и то, что случилось во время пира.
   Она, правда, не могла никому сказать, что «Мора», вероятно, уже сбилась с курса и отделилась от остальных судов. Если бы предыдущий король Англии, Эдвард Исповедник, не распустил флот, патрулировавший пролив, из-за его дороговизны или если бы Гарольд Годвинсон догадался оставить свой флот, расформировав только сухопутные войска восьмого сентября, тогда у нее было бы больше поводов для волнений. А так она знала, что «Мора» благополучно присоединится на рассвете к остальным судам.
   Розалин терялась в догадках, знал ли сам Вильгельм об отклонении курса его судна. Во всяком случае, даже если ему было все известно, он и виду не подал и продолжал веселиться как ни в чем не бывало. Среди собравшихся царило радостно-приподнятое настроение — наконец-то они на пути в Англию после стольких месяцев томительного ожидания!
   Розалин было неуютно со своими тяжелыми мыслями среди всеобщего веселья, но у нее не было другого выхода — либо она принимает участие в праздничном ужине, либо ей придется спать прямо на палубе, поскольку на корабле уже не было свободных кают. Сэр Ренар все еще стоял рядом с ней, ожидая ее ответа.
   Она снова попыталась улыбнуться — на этот раз ее улыбка вышла не такой печальной — и произнесла:
   — Я бы с удовольствием.
   Но она не успела договорить, поскольку в этот момент ее перебил Торн:
   — Для тебя же будет лучше, де Морвиль, если ты будешь есть один. Эта леди под моей защитой, и я не собираюсь ни с кем делить ее общество… пока она сама об этом не попросит.

Глава 35

 
   Едва войдя в шатер, Розалин в отчаянии развела руками и почти выкрикнула:
   — Я никогда не видела ничего подобного — это же черт знает что такое! Ты ведешь себя как последний собственник и эгоист! Да ты понимаешь, что сэр Ренар мог бы принять твои слова за оскорбление и тут же вызвать тебя на поединок?
   Ей пришлось довольно долго ждать, пока они с Торном останутся наедине, чтобы выплеснуть наружу свое раздражение.
   Солнце уже встало, когда корабли Вильгельма наконец благополучно причалили к английскому берегу в бухте Певенсей. Норманны сразу же стали возводить крепостной вал на месте древнего римского укрепления. Это был напрасный труд — Розалин знала, что вскоре обнаружится, что бухта слишком открыта, и корабли поплывут на восток к порту Гастингс.
   Но поскольку этот приказ еще не был отдан, повсюду были возведены боевые шатры, и Розалин торопила Гая, который возился с их палаткой, так как ей не терпелось выложить Торну все, что она думала о его вчерашней выходке. Может, она бы не стала сердиться на него, если бы не была так напугана: стоило ей подумать, что после оскорбительных слов Торна могли бы скреститься клинки, ярость охватывала ее с новой силой.
   — Ты ему почти угрожал, — продолжала она, в волнении расхаживая перед ним взад-вперед. — Ты сам-то это понимаешь? Я удивляюсь, как он тебя не вызвал.
   Торн скрестил руки на груди и ответил ей тоном, в котором явственно слышалось мужское самодовольство:
   — А я и надеялся, что он меня вызовет. Ты бы лучше удивилась, почему я этого не сделал первым.
   — Но зачем? — в отчаянии воскликнула она. — Он только попросил меня сесть рядом с ним за ужином — трудно сделать более безобидное предложение. Зачем же ты раздуваешь все до невероятных размеров?
   — Потому что мне не нравится, что он в тебя влюблен! — буркнул он в ответ.
   Розалин остановилась как вкопанная и спросила уже с меньшим жаром:
   — Откуда ты знаешь?
   — Гай сказал мне, что в наше отсутствие де Морвиль приходил к нему каждый день и справлялся о тебе. Это говорит само за себя, Розалин, да и Гай это заметил. Нужно было показать этому высокомерному гордецу, что принадлежать ему ты никогда не будешь.
   Розалин должна была согласиться, что в этом отношении Торн был, пожалуй, прав. Ей вовсе не хотелось, чтобы сэр Ренар продолжал разыскивать ее, после того как она вернется в свое время. Может, скоро ему суждено умереть, но смерть эта ни в коем случае не должна наступить от Проклятья Бладдринкера.
   Торн был прав, но то, как он себя повел в данном случае, смутив ее и сэра Ренара, отнюдь не привело ее в восторг. И не только это.
   — Ладно, забудем на время сэра Ренара, — раздраженно промолвила она. — Отвечай, почему ты солгал герцогу Вильгельму и всем гостям, будто бы ты пропадал все это время потому, что я сбежала, а ты разыскивал меня по всей округе? Можно подумать, ты охотник, а я дичь…
   — Которую охотник наконец поймал.
   — Ну вот, еще хуже!
   Он ухмылялся своей нагловатой усмешечкой. Ему чертовски повезло, что у нее не оказалось ничего под рукой — иначе она бы непременно чем-нибудь в него запустила. Розалин вспомнила, как смеялся герцог, как приуныл сэр Ренар, услышав эту историю, и как она сидела, вся красная, не зная, куда деваться от стыда.
   — Лорд Вильгельм хотел знать причину моего отсутствия, — напомнил ей Торн, все еще ухмыляясь. — И я решил, что лучшей истории и придумать нельзя, тем более что герцог помнил, как мой двойник спрашивал у него про тебя. И я тебя действительно поймал, Розалин.
   — Конечно, но ты сказал так совсем по другой причине — просто ты хотел еще раз доказать сэру Ренару, что у него нет никаких шансов завоевать мое расположение, пока ты рядом.
   — Нет, он это и так понял. Я сказал это ради тебя.
   — Ради меня? — Она задохнулась от удивления. — Но почему, позволь спросить?
   — Как ты можешь не замечать того, что всем уже давно известно? Так я признался тебе в любви.
   Розалин почувствовала, что весь гнев ее пропал. Ей хотелось плакать, но вместо этого она обхватила Торна руками за шею и крепко поцеловала. Она не могла сказать ему то же, что он только что сказал ей, не имела права говорить ему, как бы ей ни хотелось произнести заветные слова: после ей было бы слишком тяжело объяснять ему, почему они не могут быть вместе. Пусть лучше он думает, что ее сердце заперто от него на ключ.
   А сейчас… сейчас она могла только поцелуем выразить ему всю свою любовь. Ему не нужно было больших доказательств — в одно мгновение они оба очутились на полу, и она почувствовала его руки на своем теле…
   Раньше он никогда не был с ней таким страстным, и сама она не отзывалась так пылко на ласки. Ею владело одно желание — слиться с ним в единое целое. И то же чувство владело им.
   Ему так не терпелось избавить ее и себя от сковывающих их одежд, что он, вероятно, порвал их в спешке. Но она этого не заметила — она целовала, ласкала каждую частичку его тела. Ее ласки заставляли его стонать, а от его прикосновений трепет пробегал по ее телу. И когда он вошел в нее…
   Это закончилось так же стремительно, как и началось. Спустившись с небес на землю, Розалин долго не могла прийти в себя — ей казалось, что над ней только что пронесся ураган. Она чуть не рассмеялась вслух: ее всегда удивляло, как Торн мог так крепко держать себя в узде, и сейчас ей было приятно сознавать, что ему это удается не всегда.
   — Значит ли это, что я прощен?
   Розалин открыла глаза и увидела склоненное к ней лицо Торна, которое прямо-таки светилось мужским самодовольством.
   — Не совсем, — произнесла она. — Я еще не забыла о твоей своеобразной манере признаваться в… ну, словом, я про то, что ты только что сказал. Просто я не могу долго без тебя.
   Он рассмеялся:
   — Тогда мне следует почаще отвлекать тебя от грустных мыслей.
   — Попробуй, — усмехнулась она. — Посмотрим, как это у тебя получится.
   Торн не заставил себя долго упрашивать, и Розалин еще долго не могла думать ни о чем, кроме наслаждения.

Глава 36

 
   — Я заметил, что тебе нравится это время. Неожиданное заявление Торна сразу привлекло внимание Розалин. Они только что наскоро перекусили, она чувствовала себя вполне довольной жизнью и даже надеялась, что ей удастся немного вздремнуть до того, как будет отдан приказ снова готовиться к отплытию.
   — Я бы сказала, оно меня очаровывает, — промолвила она, потом добавила в шутку:
   — Только здесь начинаешь понимать, что водопровод был величайшим из всех изобретений.
   Торн улыбнулся, хотя вряд уловил смысл ее намека — Розалин не успела еще как следует объяснить ему, что такое водопровод и, в частности, что душ и прочие удобства были бы без него невозможны. Но в данный момент его мимолетно брошенная фраза возбудила ее любопытство, и она решила отложить лекцию на потом.
   — Почему ты сказал об этом? — спросила она, чуя подвох.
   — Потому что нам не обязательно возвращаться в твое время. Мы можем остаться здесь… если ты хочешь.
   Едва он это произнес, как ее сердце подпрыгнуло и радостно забилось в груди: они и правда могли бы остаться в средневековье. И как она раньше об этом не подумала? Ведь это же возможно!
   Если они останутся, она сможет продолжить здесь свои исследования, получая информацию, что называется, из первых рук. Они смогли бы даже совершить путешествие, скажем, в XVIII век, где она смогла бы опубликовать свою книгу. Поскольку вплоть до XIX века женщины не отваживались публиковать свои сочинения, то ее книга выйдет под псевдонимом. Было и еще одно преимущество: ей не придется собирать кучу справок и возиться с проверкой исторических источников — в то время напечатать такой исследовательский труд было значительно проще.
   Да, все это было бы возможно. Но больше всего ее обрадовало то, что она смогла бы остаться вместе с Торном.
   Здесь, в этом древнем мире, в привычных ему условиях жизни, он будет по-настоящему счастлив. А где он будет счастлив, там будет счастлива и она. И что она потеряет, если останется? Она по-прежнему сможет навещать время от времени своих друзей и всех, кто ей дорог в ее времени, благодаря мечу. Ее карьера… да, это будет сложнее уладить. Она трудилась не покладая рук, чтобы достигнуть того положения, которое сейчас занимала. И теперь ей придется расстаться с преподаванием. Но, взвешивая эту потерю с возможностью остаться с Торном, она понимала, что готова пожертвовать ради него своими честолюбивыми устремлениями.
   — Мы смогли бы построить здесь богатый замок, — продолжал Торн, видя, что она не отвечает. — Когда Вильгельм завоюет Англию, он не оставит милостью своих сторонников и каждого из них наделит землями.
   — Да, я знаю, Вильгельм был очень щедр со своими сподвижниками, — кивнула она и тут же рассмеялась, не в силах сдерживать свою радость. — Я об этом даже не думала и…
   Она внезапно умолкла, и из уст ее чуть не вырвалось горестное восклицание: идея эта была замечательная, но у нее был единственный и, к сожалению, весьма серьезный недостаток. Разве предыдущий опыт путешествий во времени не убедил ее в опасности такого предприятия? Ведь они с Торном могут влиять на естественный ход истории, даже ничего об этом не подозревая.
   Сейчас они находились здесь, чтобы исправить свои ошибки, и каждый миг их присутствия в этом времени мог впоследствии отразиться на истории целых поколений. А если они останутся здесь навсегда, то по их вине будущее может измениться до неузнаваемости. Розалин не могла взять на себя такую ответственность — даже ради Торна.
   — Что с тобой? — спросил он, внимательно вглядываясь ей в лицо и ласково проводя рукой по щеке.
   Слезы навернулись ей на глаза, но она загнала их внутрь и, поцеловав его в ладонь, попыталась выдавить из себя улыбку.
   — Ничего, — солгала она ему. — Ты все это здорово придумал, но, к сожалению, это невозможно. Если мы останемся здесь, то станем причиной многих изменений в истории, из-за нас могут погибнуть люди, а мы об этом даже не узнаем. Это будет на моей совести, и я не смогу жить с таким грузом вины.
   Он вздохнул:
   — Да, я так и знал, что ты это скажешь. Но послушай, тебе не приходило в голову, что ты должна здесь остаться?
   Розалин нахмурилась:
   — Что ты имеешь в виду?
   — Ты здесь благодаря мечу. Кто посмеет утверждать, что так не должно быть на самом деле? Она покачала головой:
   — Мое пребывание здесь — вмешательство в историю, поскольку я попала сюда по волшебству — или как хочешь это назови. Если я решу здесь остаться, мне придется часто возвращаться в свое время, чтобы лишний раз убедиться, что там ничего не изменилось. И если что-нибудь будет не так… Подумай сам, я же не могу всю жизнь заниматься исправлением ошибок, подобных этой.
   — Но если ты увидишь, что в будущем все по-прежнему, — сказал он, — тогда ты согласишься со мной, что ты вправе жить в этом времени?
   Она вздохнула. Его настойчивость говорила о том, что ему ужасно хочется, чтобы она осталась. Но как она может согласиться на его предложение?
   — Давай я поясню тебе все на примере. Допустим, мы остаемся здесь на год, время от времени возвращаясь в мое настоящее и проверяя, все ли там в порядке. Если все по-старому, мы с легким сердцем остаемся здесь еще на год, и так далее. И вдруг по прошествии десяти или даже двадцати лет мы обнаруживаем, что все пошло не так, как надо.
   После такого длительного перерыва нам будет уже невозможно отыскать причину изменений — речь ведь идет, как ты говоришь, о целой веренице лет, о столетиях, и изменения могут возникнуть в любое время на протяжении этого временного промежутка. И если мы решим, что больше не можем оставаться в прошлом, как я смогу вернуться в свое настоящее, когда я уже состарилась на десять или двадцать лет? Ты ведь не сможешь перенести нас на двадцать или десять лет вперед в моем времени, где я смогла бы что-нибудь наплести про потерю памяти и объяснить таким образом свое продолжительное отсутствие — меч возвращает нас всегда в настоящее. Ты понял, что я хотела сказать.
   — Да, но лучше бы мне всего этого не знать, — ответил он.
   Розалин была с ним согласна.

Глава 37

 
   Вынужденные отказаться от такой замечательной идеи, Розалин и Торн ходили как в воду опущенные. Но неожиданная встреча с сэром Джоном Дюприэлем окончательно убедила Розалин, что в прошлое следует возвращаться только в книгах или фильмах.
   Розалин решила, что из-за Торна произошли изменения, после которых Гарольда Годвинсона победили викинги, а не Вильгельм: Торн споил сэра Джона, и тот не успел на следующее утро вовремя выудить правду у шпиона. Она была уверена, что в этом все дело. Но она ошибалась. Торн был тут ни при чем. Розалин не переставая ругала себя, что сразу об этом не подумала: ведь другой Торн был частью того прошлого, под влиянием которого сложилось ее настоящее — девяностые годы XX века. Следовательно, он не мог быть причиной неувязки. Нет, она совсем потеряла голову от всех этих чудес. Розалин решила, что отныне постарается быть более спокойной, холодной и рассудительной.
   Сэр Джон посетил «Мору», чтобы побеседовать с Вильгельмом. Когда он уже собрался уходить, то заметил на палубе Торна и Розалин и, подойдя к ним, обратился к Торну:
   — Ты в той таверне в порту, случайно, не столкнулся утром с грабителями? Я помню, что накануне вечером ты там был.
   — Что-то не припоминаю, — осторожно ответил Торн. — А что, кого-то ограбили?
   — Пытались — да неудачно. Я легко справился с разбойниками, которые хотели обшарить мои карманы, пока я спал. Где этим мошенникам тягаться с рыцарем!
   Розалин похолодела, услышав это известие. А что если тот, другой Горн тоже подвергался нападению воров — ведь он оказался на месте сэра Джона. И почему Торн раньше ей об этом не сказал? И сама она тоже хороша — надо было выспросить у него все поподробнее. А теперь как это сделать в присутствии сэра Джона?
   — Ваше счастье, что вы сторонник умеренности в развлечениях, — заметила Розалин сэру Джону, мимоходом бросив на Торна укоризненный взгляд, который должен был означать: «Видишь, я тебя предупреждала!» — Эти бродяги могли покалечить и ограбить вас, если бы вы накануне вечером слишком беспечно предавались удовольствиям в общей комнате таверны.
   Но сэр Джон поспешил ее разуверить:
   — Боюсь, вы ошибаетесь, миледи. Везение тут ни при чем — просто я привык просыпаться от малейшего подозрительного шума, и при этом не важно, в каком состоянии я был накануне. А в то утро в общей комнате таверны все спали мертвым сном — грабители забрались только в комнаты наверху. В чем мне повезло, так это в том, что нападающих было только двое — мне удалось прикончить одного из негодяев. А ведь все могло быть по-другому.
   — По-другому? — нахмурилась Розалин. Сэр Джон кивнул:
   — Ограбление, как видно, затевалось уже давно. Разбойники хотели обчистить всю таверну — и общую комнату, и верхние покои. Однако их предводителю уже изрядно досталось в то утро — его здорово поколотил какой-то рыцарь, когда он и его шайка начали приставать к благородной девице. Лишившись вожака, негодяи не рискнули вступить в открытую схватку с посетителями в общей комнате, а вместо этого решили ограбить только тех, кто спал наверху. Так что в общей комнате никто не пострадал от их нападения.
   Розалин в отчаянии чуть не всплеснула руками. Значит, Торн вообще ничего не изменил! Если бы в то утро все пошло так, как должно было быть в действительности, на общую комнату таверны тоже было бы совершено нападение и сэр Джон неминуемо пробудился бы от сна и вынужден был бы защищаться. После этой стычки он бы сразу протрезвел и отправился допрашивать английского лазутчика.
   Они думали исправить свою ошибку, отправив сэра Джона выспаться наверх, а вышло так, что виной всему был не Торн, а сама Розалин. Взгляд, который Торн бросил в ее сторону, окончательно ее в этом убедил. Все изменения произошли по ее вине — она покинула шатер Торна, столкнулась с головорезами, которые попытались ее изнасиловать. Из-за нее главарь шайки получил увечья, что заставило остальных изменить план ограбления, в результате чего сэр Джон безмятежно проспал все утро в общей комнате таверны и упустил возможность еще раз допросить разведчика англичан.
   Хорошо еще, что они с Торном не натворили новых бед, когда Торн силой заставил сэра Джона подняться наверх и лечь пораньше в постель — это привело к тому же результату, что и в действительности. И слава Богу.
   Сэр Джон и Торн еще немного поговорили о происшествии, и когда рыцарь наконец отошел от них, Розалин, не дожидаясь упреков со стороны Торна, быстро произнесла:
   — Так, теперь все понятно — изменения в истории произошли совсем не по твоей вине. Все случилось из-за меня, но это еще раз подтверждает мои слова: то, что мы здесь находимся — ив особенности мое присутствие, — влияет на ход истории. Поэтому нам нужно сразу же покинуть это время, как только мы придумаем, как исправить то; что должно быть исправлено… если, конечно, нам это удастся, — добавила она со вздохом. — Я понятия не имею, что на этот раз произошло не так и почему. Будем надеяться, что тебе удастся выяснить это во время самого сражения. Да, кстати, а по-настоящему на тебя тоже должны были напасть эти грабители?
   — Да они и напали, — ответил он. — Возможно, это были те же двое, что пытались ограбить сэра Джона.
   — Но почему ты ничего мне об этом не сказал? Это же очень важно!
   — Важно? Да нет, здесь это обычное дело. Я бы и не вспомнил, если бы сэр Джон не завел разговор про ограбление.
   — Полагаю, ты, в отличие от сэра Джона, расправился с обоими?
   — Можешь не сомневаться. — Его самодовольный тон говорил о том, что ей и спрашивать об этом было не нужно.
   Розалин вздохнула:
   — Может, даже и хорошо, что ты от меня это скрыл, а то я бы еще что-нибудь придумала, и мы бы потом не смогли так легко обнаружить свою ошибку. Как бы то ни было, хоть это у нас теперь исправлено. А повезет — исправим и остальное.

Глава 38

 
   Прошли две недели томительного ожидания, и наконец наступило четырнадцатое октября. Розалин почти все это время провела на борту «Моры» — так приказывал ей Торн, да она и сама не собиралась никуда отсюда уходить — дым от сгоревших на берегу хижин стлался над землей Норманны быстро освоили порт Гастингс и его окрестности — вернее было бы сказать, «опустошили». Что уж тут говорить — даже на знаменитом гобелене из Байе, на котором вышита история завоевания Вильгельмом вожделенного английского трона, есть сцена, на которой изображен Вильгельм, пирующий со своими братьями Одо и Робертом, а рядом женщина с ребенком, выбегающая из горящей хижины.
   Это была война, и Розалин постоянно приходилось 350 себе об этом напоминать. То, что она знала исход и тактику этой войны, делало ее в некотором смысле сторонним наблюдателем, но люди все равно продолжали умирать почти у нее на глазах. А сколько их еще погибнет к концу дня?
   Армия Вильгельма уже давно отошла от берега, когда Розалин вдруг осознала, что предстоящее сражение может отразиться и на ее судьбе: она-то находится в безопасности, а вот Торн шагает сейчас вместе с войском по дороге к Бэтлу. Хотя он и уверял ее, что никто в земном мире не сможет убить его, его могут ранить или искалечить — тем более что он имеет право только обороняться, а не убивать своих противников.
   Она помнила из истории, что поздно ночью разведчики доложили Вильгельму, что Гарольд со своим войском прибыл на южное побережье. Норманны поднялись до рассвета и направились навстречу англичанам. Значит, великая битва должна произойти через несколько часов — около девяти утра.