Литтл Бентли. Господство

   Два часа пролетели незаметно.
   Они закончили еду, басбой^[25] убрал со стола все, кроме бокалов, и тут появилась официантка.
   – Не хотите ли заказать чего-нибудь еще? – спросила она.
   Дион вопросительно посмотрел на Пенелопу, но та покачала головой.
   – Пожалуй, нет.
   – Через минуту я вернусь с вашим счетом.
   Дион с улыбкой кивнул, но, посмотрев на Пенелопу, вдруг понял, что не знает, сколько следует давать на чай. Ужин прошел на удивление хорошо, много лучше, чем он ожидал, а сейчас все снова могло испортиться. Если оставить слишком мало, она подумает, что он скупой и противный, если дать на чай слишком много, она подумает, что он дурак, поскольку хорошо осведомлена о его «состоятельности». Юноша растерялся.
   – На чай буду давать я, – сказала Пенелопа, будто прочитав его мысли.
   Он посмотрел на нее и покачал головой.
   – Ни в коем случае.
   – Ты платишь за ужин. Мне тоже хочется поучаствовать. – Она открыла сумочку, вынула три бумажки по одному доллару и положила на стол.
   Три доллара.
   У него отлегло от сердца, он взял купюры, вернул их девушке.
   – Нет, – заявил он твердо. – Заплачу я.
   Она улыбнулась.
   – Хочешь быть настоящим мужчиной? Пожалуйста. – Она убрала деньги.
   Они заплатили по счету и были уже на полпути к дверям, когда Дион услышал женский голос. Его окликали.
   – Молодой человек!
   Он стал озираться по сторонам, пытаясь определить, откуда исходит голос, и увидел где-то слева от себя пожилую женщину, которая сидела одна за небольшим столиком. Ей было лет под шестьдесят, ее яркое облегающее платье не соответствовало ни возрасту, ни моде. Крашеные светлые волосы женщины были безобразно растрепаны, и даже при слабом освещении он разглядел на ее лице толстый слой косметики. Она подмигнула ему.
   Почему-то Дион сразу подумал о своей матери.
   – Молодой человек! – повторила женщина. Голос у нее был высокий и хриплый.
   Дион повернулся, чтобы уйти.
   – Она же тебя зовет, – сказала Пенелопа. – Подойди и спроси. Может быть, ей что-нибудь нужно.
   – Нет. Она разговаривает с кем-то другим.
   – Молодой человек!
   – Подойди к ней и спроси, что ей нужно. Нельзя быть таким нелюбезным.
   Дион пересек зал по покрытому ковром полу и приблизился к темному углу, где находилась женщина. На ней не было лифчика, и под плотно облегающим платьем он отчетливо видел выступающую большую грудь и точки сосков. Ему стало неприятно, что он заметил это.
   – Садитесь, – сказала женщина и показала жестом на стул, стоящий рядом.
   Дион покачал головой.
   – Мы должны идти.
   Теперь, подойдя ближе, он почувствовал запах спиртного, который обволакивал ее стол и, как стойкие дорогие духи, подавлял все остальные запахи вокруг. Когда она заговорила, он стал еще сильнее. Своими костляквыми пальцами женщина схватила его руку. На сморщенной коже ниже браслета он увидел темно-коричневые пигментные пятна.
   – Видишь рыбину вон там? – Она указала на огромную пластиковую марлину,^[26] подвешенную на стене прямо перед ним. Дион осознавал, что люди за соседними столиками смотрят на него и хихикают. Он покраснел.
   – Посмотреть на рыбу?
   Она молча кивнула.
   – Эту рыбу поймал владелец ресторана.
   Юноша посмотрел на Пенелопу, ища поддержки, но та была абсолютно безучастна. Ничего нельзя было прочитать по ее лицу.
   – Он поймал эту рыбу, ту, что на стене.
   – Ага, – сказал Дион.
   – Хозяин поймал эту рыбу.
   – Ладно, я пошел. – Он попытался вырвать руку.
   Она еще крепче ее сжала.
   – Именно эту самую рыбину, что здесь. Хозяин поймал ее.
   Внезапно ему захотелось ее ударить, треснуть по физиономии. Старуха продолжала что-то пьяно и бессмысленно бубнить, ее глаза уставились в одну точку, рот открывался и закрывался, а губы оставались неподвижными, как у чревовещательницы. Ему снова захотелось ее стукнуть как можно сильнее, чтобы ощутить кулаком кости под ее кожей, услышать ее крик, услышать ее вопль, когда он будет ее бить.
   От запаха алкоголя у него начала кружиться голова. Он вырвался.
   – Эта рыба из пластика.
   – Хозяин поймал эту рыбу – Голос у женщины стал плаксивым. Под тесным платьем двигалась грудь.
   – Хозяин не ловил эту рыбу. Эта рыба из пластика. А вы просто пьяны. – Он поспешил через зал к Пенелопе, слыша, как люди за столиками позади него засмеялись.
   – Он поймал эту рыбу! Именно эту рыбу!
   – Пошли, – сказал Дион, взял Пенелопу за руку и повел к выходу.
   – Счастливо провести остаток вечера, – сказала привратница, когда они торопясь выходили наружу.
   Вечерний воздух был прохладным, свежим, колючим. Стояла тишина – шум ресторана остался за тяжелыми деревянными дверями.
   – Что ей было нужно? – спросила Пенелопа.
   Дион пожал плечами и глубоко вдохнул.
   – Она просто напилась, эта старуха.
   – Это ясно, но я не понимаю, почему ты так бурно на это реагировал? Мне показалось, что ты собирался ее ударить.
   – Тебе так показалось?
   – Это так выглядело.
   – Это только… не знаю, может быть, это клаустрофобия. У меня немного разболелась голова. Надо просто уйти отсюда.
   – Ты что, плохо себя чувствуешь? – озабоченно спросила она.
   – Да нет, все в порядке. – Прохладный воздух уже достаточно освежил его. – Сам не знаю, что это на меня нашло. Я просто не мог оставаться там. – Он встряхнул головой и улыбнулся. – Пошли, я отвезу тебя домой. Завтра ведь в школу.
   – Но с тобой действительно все в порядке?
   – Я чувствую себя прекрасно.
   Держась за руки, они направились к стоянке. В тишине гулко отдавались их шаги. Слева стояли автоматы для продажи газет.
   Дион скользнул по ним взглядом и остановился. У него перехватило дыхание.
   На первой полосе вечерней газеты была помещена фотография мужчины. С усами. Знакомое лицо.
   Это был тот человек, который провел тогда ночь с его мамой.
   Еще не прочитав сообщение, он уже знал, что этот человек убит.
   – В чем дело? – спросила Пенелопа.
   Только сейчас он понял, что крепко сжимает ее руку, и расслабил пальцы.
   – Ничего, – проговорил он, не отрывая взгляда от фотографии, облизывая внезапно пересохшие губы. Он вспомнил, как встретился с этим человеком ночью в темном коридоре, вспомнил, как вела себя мать на кухне на следующее утро.
   Вспомнил он и пятно крови на рукаве ее халата.
   Дион вытащил из кармана четвертак и опустил в автомат. Выскочила газета. Пенелопа прочитала заголовок и посмотрела на него.
   – Ты знаешь этого человека?
   – Нет, не знаю.
   Дион свернул газету, сунул под мышку и повел Пенелопу через стоянку к машине.

* * *

   Когда он пришел, мамы дома не было. Не было и никакой записки, которые она обычно оставляла, прикрепляя их к холодильнику. Лампочка над входной дверью не горела. Значит, она ушла, когда на улице еще было светло, наверное, вскоре после него.
   Он специально положил газету на стол, на самое видное место, и развернул так, чтобы она могла сразу увидеть фотографию. После чего отправился в постель.
   Мать ввалилась в его комнату, когда Дион уже спал. Громко всхлипывая, она тяжело опустилась на край постели. Разумеется, она была пьяна. Он сел и, с трудом разлепив веки, попытался разглядеть циферблат часов на столике рядом. Они показывали час с чем-то.
   Мама придвинулась к нему настолько близко, что он мог чувствовать мягкость ее тела под блузкой. От нее приятно пахло вином, немного резковато, но приятно. Но ему сразу же вспомнилась та старуха в ресторане. Продолжая всхлипывать, она начала судорожно массировать его голую спину. Он пытался отклониться назад, к спинке кровати.
   Она вдруг перестала плакать, резко отпустила его и раздраженно спросила:
   – В чем дело? Ты пьян?
   – Нет! – ответил он.
   – Вот так-то. Если я хотя бы раз почувствую от тебя запах алкоголя, выгоню из дома немедленно. Ты уже достаточно взрослый, прекрасно можешь позаботиться о себе сам, поэтому если не будешь подчиняться моим правилам, вылетишь отсюда. Как пробка. Ты меня понял?
   – Ничего я не понял. Что это сегодня с тобой?
   – Ах не понял! Повторяю: не смей пить. Это ужасно плохо.
   – А то, чем ты занимаешься, это, значит, не плохо. Это, выходит, хорошо. Проводить время черт знает где, черт знает с кем, приходить домой пьяной, да еще приводить с собой мужиков для траханья.
   Она сильно ударила его по лицу. Получилось очень громко и, главное, больно. Он закутался в одеяло и отодвинулся к противоположному краю постели. Щека ныла, на глаза навернулись слезы.
   Некоторое время она сидела молча, вяло и бессмысленно глядя перед собой. Потом снова принялась плакать. Плакала она сейчас открыто, бесстыдно. Ее лицо покраснело. По щекам струились слезы. В уголках рта повисла слюна, но она не давала себе труда ее вытереть.
   – Я не хочу, чтобы ты совершал ошибки, которые совершила я, – выдавила она из себя в промежутке между всхлипываниями.
   Лицо у него все горело.
   – Если это ошибки и ты это сознаешь, то почему же продолжаешь их совершать?
   – Не знаю. Мне бы хотелось тебе ответить, но не могу. Очень хотелось бы найти быстрый ответ. Но его нет. Я пью. Я курю. И ничего не могу с собой поделать. Легче всего сказать, что это болезнь, своего рода наркомания. Но это не так. Это что-то другое. Я не хочу быть такой, Дион. Но ничего не могу поделать.
   Он пристально смотрел на нее. В ее поведении была какая-то суетливость. Нет, дело не только в том, что она пьяна. Она такая потому, что видела газету.
   Он снова вспомнил об убитом.
   И вдруг понял, что его мама имеет к этому самое непосредственное отношение.

* * *

   После того как Дион высадил Пенелопу у дома, она двинулась сразу на кухню, чтобы попить. Проходя мимо гостиной, она слышала голоса матерей, но встречаться с ними сейчас хотелось меньше всего. Стараясь не шуметь, она попыталась проскользнуть к себе наверх и быстренько лечь в постель, но ее окликнула мать Марго. Пенелопа послушно вошла в гостиную.
   Мать Марго стояла рядом с камином.
   – Привет, Пенелопа. Как прошло свидание?
   Он пожала плечами.
   – Прекрасно.
   Рядом с матерью Шейлой на диване сидела незнакомая высокая блондинка. На ней были короткая джинсовая юбка и узкая блузка, подчеркивающая полноту крупных грудей. Женщина ей улыбнулась.
   – Куда вы ходили?
   – Мы просто поужинали вместе, – ответила Пенелопа, глядя в сторону.
   – Хорошо провели время?
   – Да, мэм.
   Мать Марго улыбнулась.
   – Ну что ж, чудесно. – Она посмотрела на часы. – Мы тут еще немного поговорим, но после того, как наша гостья уйдет, вернемся к обсуждению твоего вечера.
   – Я устала. Сейчас уже поздно…
   – Еще не поздно. Иди прими ванну и возвращайся сюда.
   – Я не…
   – Пенелопа. – По тону матери Марго было видно, что никакие аргументы не подействуют.
   – Хорошо, мама. Я приду.
   Пенелопа поднялась наверх. Она вынула из шкафа пижаму и взяла со стола журнал «Люди», который специально стащила из комнаты матери Фелиции, чтобы читать в ванной.
   Через полчаса она спустилась вниз, в гостиную. Блондинка ушла, но все пять матерей в полном составе сидели на диване полукругом, лицом к ней. Сидели молча, без улыбок. Видимо, все это время они ждали только ее прихода. Мать Марго по-прежнему была одета в свой рабочий костюм, в котором она обычно принимала возможных клиентов. «Специально не переоделась, – подумала Пенелопа. – Чтобы еще сильнее подчеркнуть свою власть надо мной».
   Она молча села в кресло.
   – Мы собираемся поговорить с тобой о сексе, – объявила мать Марго.
   Пенелопа, не моргая, смотрела в одну точку.
   – Мы никогда это прежде не обсуждали, – продолжила мать Марго, – хотя, может быть, нам следовало это сделать уже давно.
   Нервно теребя край пижамы, Пенелопа разглядывала свои тапочки. Щеки ее горели.
   – Я уже знаю достаточно об этом, – проговорила она.
   – Да, но я не думаю, что эти знания так уж исчерпывающи. Особенно, что касается предохранения от беременности.
   – Я уже все знаю. – Ей хотелось только одного: чтобы эта пытка прекратилась.
   – И тебе известно все о противозачаточных таблетках? О внутривагинальных приспособлениях? О том, что это такое? А предохранительные колпачки? Кондомы?
   – Да, – ответила она, чувствуя себя совершенно несчастной.
   – Хм, и откуда же ты это все узнала?
   – Не знаю.
   – В школе?
   – Ага, наверное, только… я не знаю. Читала. Слышала, что говорят люди.
   – А с Дионом ты эти вопросы обсуждала? Говорила с ним о предохранении от беременности?
   – Мама!
   – Ты, как и Дион, уже в выпускном классе. Вы оба заканчиваете школу. Я полагаю, у вас есть естественные желания, которые имеют все, абсолютно все мальчики и девочки в вашем возрасте. Стало быть, вы вскоре будете заниматься сексом. Я и все твои матери, мы просто хотим знать, обсуждала ли ты с ним это.
   Пенелопа, ничего не ответив, смущенно отвернулась.
   – Ты уже с ним целовалась?
   – Это не ваше дело.
   – Это наше дело. Ты думала о том, чтобы заняться с ним любовью?
   – Послушайте, – сказала Пенелопа, – почему вы решили, что у нас с ним должно зайти так далеко? Это совсем не обязательно.
   – Если зайдет, – сказала мать Марго, – мы хотим, чтобы ты не применяла ничего для предохранения от беременности.
   – Что? – Пенелопа в шоке подняла глаза, переводя взгляд с одной матери на другую. Они приветливо ей улыбались, но было ясно, что все это абсолютно серьезно. Девушка чувствовала себя смущенной, растерянной, сбитой с толку одновременно. Она ничего не могла понять, не знала, что сказать и как реагировать.
   Мать Дженин усмехнулась.
   – А ты когда-нибудь размышляла о том, что у него там штанах? Какой у него… – И тут она произнесла это слово, которым обычно обозначают это самое – то, что в штанах. Очень грубое слово.
   Пенелопа смотрела на нее во все глаза. Она никогда не слыхала ни от одной из матерей никаких грубых слов, кроме разве что «черт побери» или «проклятие», да и то изредка и случайно, поэтому это низкое слово звучало сейчас особенно неприлично.
   – А он у него огромный. Очень приятный и длинный.
   – По-моему, уже достаточно, – твердо произнесла мать Марго.
   Пенелопа обвела взглядом всех матерей. Она ожидала, что те возмутятся, но ничего подобного. Они сидели совершенно спокойно, с таким видом, как будто такие разговоры случаются каждый день.
   Что же здесь происходит?
   – Самое главное, не применяйте никаких контрацептивов, – ласково произнесла мать Фелиция.
   Мать Марго и мать Шейла согласно кивнули.
   Мать Марго улыбнулась.
   – Приглашай его сюда, не стесняйся. Мы хотим, чтобы ты позвала его завтра на ужин. У нас еще не было возможности по-настоящему с ним познакомиться.
   Смущенная Пенелопа переводила взгляд с одной матери на другую. В какой-то момент ей показалось, что они все сошли с ума, но уже в следующий миг они вели себя так, как обычные заботливые родители.
   – Это будет проверка или тест?
   – Тест? – Мать Марго рассмеялась. – Господи, конечно, нет. Мы не хотим оказывать на тебя никакого давления. Тебе прекрасно известно, что мы воспитывали тебя в атмосфере полного доверия и открытости, поэтому единственное наше желание – это определить позиции с самого начала. Я уверена, что ты согласишься с тем фактом, что знание реальной ситуации предпочтительнее, чем всевозможные хитрости, уловки, словом, всякое вранье, которое практикуется в большинстве семей. Ты молодая девушка, перед тобой выбор, который делают большинство твоих ровесниц. Мы просто ставим все на свое место.
   – А он у него огромный, – усмехнулась мать Дженин. – Этот его… – И она опять произнесла это слово.
   – Дженин! – Мать Марго бросила на нее испепеляющий взгляд, который стер у той с лица улыбку, и снова повернулась к Пенелопе. – Так ты пригласишь его на ужин?
   Пенелопа кивнула, слишком ошеломленная, чтобы что-то осознавать.
   – Я приглашу его. Только не знаю, а вдруг он откажется?
   – Он не откажется.
   Некоторое время матери молчали, переглядываясь.
   Пенелопа встала.
   – Это все?
   – Да. Ты можешь отправляться в постель.
   Пенелопа покинула комнату и начала подниматься по лестнице. На половине пути она услышала смех матери Дженин, даже не смех, а какое-то странное хихиканье. Через секунду они захохотали все. Истерически.
   Даже мать Фелиция.

Глава 24

   Когда Хортон добрался домой, его встретила почти кромешная тьма. Лампочка над входной дверью, соединенная с таймером, очевидно, перегорела. Он остановился на неосвещенном крыльце, на ощупь нашел нужный ключ, висевший рядом с массивной болванкой, на которой болтался давно ненужный ключ от дома любовницы. Хортон открыл дверь, автоматически щелкнув при входе выключателем.
   Дом весь пропах затхлостью, пылью, грязным бельем и вчерашней едой. По темному ворсистому ковру он прошел в гостиную. Даже при включенном свете в комнате царил полумрак. В углах прятались какие-то желтоватые тени. Гостиная упорно сопротивлялась всем попыткам ее развеселить. «Все выглядит так, как и подобает», – подумал он. Дом холостяка. Он был обставлен еще его бывшей женой. Ничего не изменилось с тех пор, ничего не обновлено, не освежено. Здесь витал дух одинокого мужчины. Круглый кофейный столик, с въевшимися следами тарелок и чашек, был весь заставлен. Рядом со стопкой вчерашних и позавчерашних газет, кучей нераспечатанных рекламных конвертов и прочих бумаг на нем были разбросаны так и не убранные со вчерашнего вечера банки из-под пива и пустой пакет от картофельных чипсов. Вчера он сменил носки, а старые, скомканные, валялись у дивана.
   Тишина в доме нарушалась лишь приглушенным жужжанием электронных часов, стоявших на полке для разного рода безделушек над стереопроигрывателем. Там тоже все было разбросано в беспорядке. Он поспешно включил телевизор, радуясь звукам внешнего мира, которые ворвались в гостиную. Его взгляд упал на семейную фотографию в рамке на телевизоре, и он, как всегда, пробежал по ней отсутствующим взглядом.
   Дэвид прошел на кухню. Вынул из морозилки буррито и сунул в микроволновую печь, машинально сорвав перед этим пластиковую обертку. Затем достал пиво. Порой потребность в пище и сне его тяготила. Порой он мечтал иметь возможность работать без остановки. Свою работу он ненавидел, но, по правде говоря, вечерний досуг – еще больше. В конце концов на службе его сознание было занято – кроме своей неустроенной жизни, приходилось думать о чем-то еще.
   Он осушил банку тремя быстрыми глотками и понял, что этого недостаточно. Нужно принять чего-нибудь покрепче.
   Звякнул сигнал микроволновой печи. Он вынул буррито и плюхнул его на тарелку. Затем открыл дверцу шкафчика в нише над холодильником и вытащил бутылку виски. Он хотел взять и бокал, но потом передумал. Ведь его надо будет мыть.
   Хортон сел и принялся есть свое блюдо, запивая его виски. Прямо из горлышка, большими глотками.
   Буррито и бутылку он прикончил почти одновременно.

Глава 25

   Сейчас, при свете утреннего солнца, когда по радио, настроенному на станцию, передающую новости нон-стоп, мололи и перемалывали события вчерашнего вечера и ночи, когда из кухни по всему дому распространялся запах свежесваренного кофе, мысль о том, что его мама может быть замешана в событиях, связанных с чьей-то смертью, казалась не только притянутой за уши, но и вообще нелепой. Он стоял в дверном проеме и некоторое время смотрел на нее. Эйприл была повернута к нему спиной и намазывала на гренку плавленый сыр. «Если этого человека убила она, – рассуждал Дион, – то это должно было произойти между двумя часами ночи, когда я встретил его в коридоре, и шестью часами утра, когда она спустилась на завтрак. Она должна была сделать это без всякого шума и так же бесшумно освободиться от тела».
   Он был рад, что его предположения рассеялись. Если бы он продолжал ее подозревать, то просто не знал бы, что делать. Стать ее сообщником? Анонимно сообщить в полицию? Пойти с ней на конфронтацию? Не предпринимать ничего? Он не знал.
   Мама либо услышала, как он вошел, либо почувствовала его присутствие, поскольку повернулась. Под глазами у нее были видны темные круги, какие обычно бывают с похмелья. Она попыталась улыбнуться, но по лицу пробежала беспомощная гримаса.
   – Извини за вчерашнее, – проговорила она, не желая встречаться с ним взглядом.
   Тоже смущенный, он молча кивнул и принял озабоченный вид, занявшись поисками апельсинового сока в холодильнике.
   – После работы я поехала с Маргарет, Дженин – там было еще несколько приятельниц – и, кажется, выпила лишнего.
   Дион нахмурился. Она что, не видела газету? Он посмотрел на нее. Она производила впечатление раскаивающейся, пристыженной, но не в той степени, в какой он ожидал. Он откашлялся.
   – Этот парень убит.
   Мать непонимающе посмотрела на него.
   – Твой приятель. Парень, с которым ты провела ночь.
   – О чем ты говоришь?
   – Ты что, даже не прочитала газету? – Он встряхнул головой и стремительно прошагал в гостиную. Газеты на столе уже не было.
   – Что ты сделала с газетой?
   – С какой газетой?
   – Ну, с газетой, которую я положил вчера вечером!
   – Я не понимаю, о чем ты говоришь.
   – Исчезнуть сама она оттуда не могла.
   – Дион…
   – Я оставил ее вчера там для тебя!
   – Зачем?
   Внезапно он разозлился.
   – Затем, что этот парень, с которым ты трахалась, убит! Я думал, ты проявишь к этому хоть какой-то интерес! Хотя бы чуть-чуть!
   Выражение ее лица посуровело. Она двинулась на него, а он попятился, пока не оказался у дивана. Она остановилась вплотную к нему.
   – Как ты смеешь снова разговаривать со мной таким тоном?! – прошипела она, округлив глаза.
   – Прекрасно! – сказал Дион. – Я вообще не буду с тобой разговаривать!
   – Ну и отлично!
   Некоторое время они молча смотрели друг на друга. Затем мама повернулась и прошла в кухню.
   «Стерва, – выругался про себя Дион. – Развратная стерва».
   Он прошел через холл в свою комнату и захлопнул дверь.

* * *

   Дион нервно вытер вспотевшие ладони – как всегда, о брюки – и нажал дверной звонок. Откуда-то изнутри огромного дома донесся звук боя курантов. Мгновение спустя дверь открыла Пенелопа.
   – Привет, – сказала она тихо.
   Он улыбнулся.
   – Привет.
   Через распахнутую настежь дверь он увидел стоящих в холле матерей. Все они были одеты в одинаковые облегающие зеленые платья, подчеркивающие их фигуры. Через легкую прозрачную ткань были видны темные соски, а также смутные очертания темных треугольников внизу с едва заметными волосиками. Он вдруг с ужасом понял, что все женщины надели свои туалеты на голое тело.
   Пенелопа тоже была в зеленом одеянии, но более свободном, менее откровенном, сшитом из материала поплотнее.
   Все они были босые.
   Дион почувствовал себя неловко. Он пришел в синих джинсах и белой рубашке, в черных кроссовках, и эта одежда показалось ему сейчас совершенно неподобающей.
   – Входи, – сказала Пенелопа. – С автоматикой у входных ворот проблем не было?
   Он мотнул головой.
   – Никаких.
   – Это хорошо. – Она улыбнулась, бросила на него заговорщицкий взгляд, как бы говоря: «Держись за меня», и развернулась назад. – Дион, я хотела бы познакомить тебя с моими матерями. На этот раз они здесь все. – Она указала по очереди на каждую из женщин. – Это мать Марго, мать Фелиция, мать Маргарет, мать Шейла и мать Дженин. – Она сделала жест в сторону Диона. – Мамы, это Дион.
   Женщины поклонились. Это было несколько странное, почти нелепое движение, какая-то средневековая полукуртуазность. Оно показалось ему знакомым, но он не мог вспомнить откуда.
   – Нам очень приятно, что вы приняли приглашение отужинать у нас, – произнесла мать Марго. – Мы очень много о вас наслышаны и предвкушали удовольствие от знакомства. – Она улыбнулась ему широкой белозубой улыбкой, как на рекламе зубной пасты. Видимо, эта улыбка означала гостеприимство, но почему-то Дион чувствовал себя довольно неловко.
   – Почему бы нам не пройти в соседнюю комнату? – предложила мать Фелиция. – Мы можем поговорить там, пока я не подам ужин.
   – У нас сегодня суп, цыплята с козьим сыром и лимонный пирог, – сказала Пенелопа. – Надеюсь, тебе понравится.
   – Звучит здорово, – отозвался он.
   Мать Дженин схватила его за руку и потащила прочь от Пенелопы, к двери, ведущей в следующую комнату. Он ощутил, как ее слабые пальцы слегка сжали его кисть.
   – Я так польщена, что наконец познакомилась с вами, – произнесла она, – так заинтригована.
   Он оглянулся на Пенелопу, но та только слабо улыбнулась, пожала плечами и последовала за ними.
   – Вам снятся сны, Дион?
   – Всем снятся сны, – ответил он.
   Мать Дженин засмеялась низким, знойным, хрипловатым смехом, который его в какой-то степени взволновал.
   – Прошлой ночью мне приснилось, что я блоха и купаюсь в вашей крови…
   – Дженин! – резко оборвала ее мать Марго.
   Его руку наконец отпустили, и Пенелопа скользнула рядом с ним.