Ломер Кит. Гонка планет

   — Итак, сенатор считает, что тебе кое-что известно, — Амос снова присвистнул. — Слушай, а это идея, Генри…
   — Ты слишком стар для идей, Амос. Наливай себе, подставь под ноги скамеечку и придвинься к огню — вот и все твои заботы.
   — Ты думаешь? В том, что подсовывает сенатор, что-то есть. Эти сегодняшние сосунки… В них нет того, что нужно. Посмотри на сенаторского сынка: играющий в теннис желторотик, с лицом младенца. Он и недели не протянет в походе. А ты и я, Генри… — Амос подался вперед, глаза его заблестели. — Мы могли бы отправиться туда и хорошо поживиться.
   — Сколько тебе лет, Амос? — неожиданно спросил Генри.
   — Что? Ну, я еще совсем мальчик — сто пятьдесят два.
   — А сколько времени прошло после последнего омоложения?
   — Сорок пять или сорок шесть… — глаза его по-прежнему горели. — О чем ты говоришь, Генри. Мы не из тех, кто отправляется спать, когда вечеринка еще не кончилась. Осесть и считать дни до похорон — какая чушь! Я хочу рискнуть еще раз, капитан! Ясно, что я долго не протяну, но я хочу снова испытать чувство голода, снова целовать девушек и подраться в каком-нибудь баре…
   — Забудь об этом, Амос. Ты слишком стар. Омоложение убьет тебя.
   — Забыть! Как бы не так! Слишком стар! — Амос подскочил, как чертик из коробочки, швырнул сигарету через плечо. — Я достаточно молод, чтобы предпринять еще одну попытку.
   — Успокойся. Если бы дело было только в силе духа, ты жил бы вечно. Но в действительности все намного сложнее. Омоложение в твоем возрасте не подействует. И этого не изменишь.
   — Так ты собираешься сидеть здесь, в то время как горстка безбородых юнцов приберет к рукам Коразон?
   — Будь разумным, Амос. Мне не нужно и метра на Коразоне. Я имею достаточно.
   — Да, конечно. А как же девушка? Как быть ей?
   — С ней все будет в порядке. Она умная девочка.
   — Конечно, конечно… Она умная. Выйдет замуж за такого легковеса, как мастер Бартоломью, и проведет остаток дней, стирая его шелковые носки, в то время как он будет организовывать агитацию за статистически среднего человека. Ты этого хочешь?
   — Интересно, что привело тебя сюда сегодня, Амос? — Генри взглянул на него, их глаза встретились.
   Казалось, почти забытое чувство опасности разбудило сонный воздух сада.
   — Я стараюсь быть в курсе дел, капитан, — голос Амоса стал другим — тверже, увереннее… — До меня доходят разные слухи. Я слышал, у сенатора появилась идея-фикс: уговорить тебя на еще одно омоложение, а потом нанять для нового похода.
   — И что? — голос Генри был по-прежнему ровным и уверенным.
   — А то, что у старика Бартоломью есть секретарь. Он любит выпить. Я угостил его пару раз, и он разболтался…
   — А не капнул ли ты пару капель чего-нибудь розового в его стакан, Амос? — Генри не скрывал иронии.
   — Мы не о том говорим, — сухо ответил Амос. — Я сказал тебе, этот педик заговорил.
   — Что бы он ни сказал, — слова Генри звучали, словно удары молота, — это ничего не меняет!
   Их взгляды снова встретились. Амос глубоко вздохнул.
   — Генри, что там на Коразоне? — спросил он.
   Капитан долго не отвечал. Затем взял еще одну сигару и яростно откусил кончик.
   — Иди к черту!
   — Вот что, — ответил Амос холодным и ровным голосом. — Если бы речь шла только о тебе, я бы сказал: ну и черт с твоей ненужной старой шкурой. Но этот педик сказал, что это связано с Дульчи…
   Генри выдернул сигару изо рта и запустил ее в камин.
   — Ты сегодня переводишь слишком много хорошего импортного курева, — заметил Амос. — Ладно, больше ничего не скажу. Только мне помнится, ты раньше умел улаживать дела и находить компромиссные решения. Хотя тебе это, кажется, не приносило пользы до тех пор, пока ты не начал подходить к решению сложных вопросов с позиции выгоды.
   Генри пристально посмотрел на собеседника.
   — Бартоломью не неуязвим, ты прекрасно это знаешь, — тихо продолжил Амос. — Если он забросил крючок на Дульчи, может, я смогу кое-что разнюхать о его сыночке…
   Генри неожиданно выпрямился. Амос резко замолчал, его горящие глаза следили за капитаном.
   — Коразон — настоящий ад, Амос, — задумчиво произнес Генри.
   — Конечно, — согласился Амос, — все Пограничные миры — это ад, но мы могли бы доставить себе удовольствие, усмирив его хоть чуть-чуть… — на мгновение взгляд Амоса смягчился и стал мечтательным… — Еще одна прогулка перед большой темнотой. Помнишь, капитан, что почувствуешь, когда у тебя под ногами палуба, а ты, несмотря на все преграды, мчишься вперед…
   — Черт тебя бери, Амос, — тихо сказал Генри, и в его глазах появился какой-то новый свет; он встал, выпрямил спину. — Может, мне и есть что сказать старому Бартоломью.
   Амос вскочил на ноги, громко расхохотался, похлопывая Генри по плечу.
   — Вот это мысль, капитан! Пусть он напевает мелодию, слова к ней придумаем мы!
   Генри черкнул короткую записку Дульчи, положил ее на стол. Затем приятели вышли через кухню в гараж. Капитан Генри скользнул за руль низкого черного лимузина, запустил двигатель, понесся по дороге. Ночь была ясной, высоко в небе повисла Хоуп — большая луна, а бледный диск маленькой Дрим только показывался над верхушками тополей.
   Генри выехал на прибрежную дорогу и помчался по пустому гудронированному шоссе к светящимся башням Молла.
   Сенатор Бартоломью в расшитом блестками халате стоял в дверном проеме и переводил глаза с Генри на Амоса.
   — Что случилось? — выдохнул он, остановив взгляд на высоком старике с огрубевшим лицом и белыми жесткими коротко подстриженными волосами. — Сейчас полночь…
   — Сегодня ты приезжал ко мне, сенатор, и просил сделать для тебя какую-то работу. Я здесь, чтобы ответить на твой вызов.
   — Ты… согласен? — сенатор отступил назад, приглашая пришедших войти и нервно приглаживая свои седеющие волосы. — Это просто замечательно! Здорово! Но почему, во имя порядка, ты не сказал об этом днем?..
   Генри обвел взглядом слабо освещенную, роскошно обставленную гостиную.
   — Я делаю это не во имя порядка. Я делаю это просто, чтобы сделать. Думаю, что я подремал на солнышке достаточно, чтобы продержаться некоторое время, а может, перспектива видеть твою постную физиономию, каждый раз, когда мне что-либо необходимо в Молле, показалось мне слишком мрачной. Какая разница? Я здесь.
   — Да… — Бартоломью кивал, потирая руки. — Замечательная новость, капитан. Я был уверен, что ты одумаешься, то есть я знал, что у тебя есть чувство товарищества.
   — Да, как в общественной бане! А теперь, прежде чем идти дальше, давай проясним некоторые вещи. Во-первых, все делится пятьдесят на пятьдесят.
   Бартоломью подскочил, словно его чем-то кольнули.
   — Послушай, разговор шел о…
   — Половина моей правнучке, половина твоему сыну, — продолжал Генри.
   Тяжелые брови Бартоломью полезли на лоб.
   — Лэрри? — У него был ошарашенный вид.
   — Мне не нравится идея работать на тебя, сенатор, а твой банковский счет и так перегружен.
   Бартоломью тяжело дышал.
   — Я с самого начала думал только о будущем мальчика, но почему ты проявляешь интерес… — он неожиданно замолчал, пристально посмотрел на Генри, затем понимающе кивнул. — Ага, думаю, что понимаю. Твоя правнучка и Лэрри.
   — Пожалуй, тебе лучше на этом остановиться, — произнес Генри ледяным голосом.
   Бартоломью подергал лацканы своего халата.
   — Очень хорошо, не будем болтать попусту. Но выгода будет подсчитана после всех расходов, имей в виду!
   — Отлично. Значит, соглашение достигнуто.
   Бартоломью подергал себя за губу.
   — Ты меня удивляешь, капитан. Я и не думал, что ты неравнодушен к моему мальчику.
   — Он заслуживает своей доли, сенатор, он ее заработает.
   — Эй, Генри! — начал было Амос.
   — Заткнись, Амос, это мое дело.
   У Бартоломью перехватило дыхание.
   — Послушай, — пробормотал он. — Ты ведь не хочешь сказать…
   Капитан Генри кивнул.
   — Хочу, хочу, сенатор. Ты что думаешь, что я отправлюсь туда один?
   — Это что — дурацкая шутка?
   Глаза Генри блеснули под белыми бровями.
   — Ты хочешь, чтобы я отправился на Коразон. Я отправлюсь, но только в том случае, если твой статистически средний сын отправится со мной.
   Бартоломью вытирал лицо огромным расшитым цветочками платком. Швырнув его на пол, он повернулся к капитану.
   — Нет. Я тебе уже десять раз повторил. Бери любого другого человека, но не трогай моего мальчика!
   Генри повернулся к двери.
   — Пошли, Амос. Я еду домой, в кровать, там мое место…
   Сенатор бросился ему наперерез. Лицо его было пунцовым. Он поднял палец и помахал им перед носом капитана.
   — Ты думаешь, когда на карту поставлено благосостояние планеты, можно устроить себе развлечение, выдвигая фантастические условия? Что за безумные шутки… Ты… Ты…
   — Минуту назад ты называл это благородным предприятием, а сейчас говоришь о безумных шутках.
   — Я не это имел в виду! Ты перекручиваешь мои слова!
   — А ты не перекручивай моих, сенатор. Давай выясним раз и навсегда. Ты рискуешь своим капиталом, я — своей шеей. Я вернусь — твой мальчик тоже
   — с добрым куском Коразона, и это сделает нас всех слишком богатыми, чтобы общаться с кем-либо.
   — Мне кажется, я понимаю. Тебе нужен заложник! Ты мне не доверяешь!
   — Может, дело и в этом, если ты хочешь откровенности.
   Бартоломью вытащил новый платок, промокнул лицо, вытер за ушами.
   — Мой мальчик не готов к подобным делам, — сказал он. — Он слабый, он устал, работая на своей Территории…
   — Знаю-знаю, политик никогда не спит, но он также не дышит свежим воздухом, не чувствует прикосновения прямых солнечных лучей к своей коже, не ест сырого мяса и не спит в носках. Он получит возможность проделать все это во время похода.
   — Капитан Генри, ты ставишь под угрозу чудесную возможность из-за мстительности. В этом Секторе уже никогда не будет другого похода. Ближайшие неколонизированные миры в сотнях лет пути от нас!
   Капитан посмотрел на сенатора Бартоломью. Длинное, бледное, обрюзгшее лицо, несколько подбородков, влажные пухлые руки, выпирающее брюшко.
   — Твой сын, сенатор, — сказал Генри спокойно, — или я не двинусь с места.
   Бартоломью не сводил глаз с капитана, желваки так и играли на его лице.
   — Хорошо, — прошептал он. — Мой сын полетит с тобой.
   — Ну а теперь, — деловито заговорил Генри, — мне нужен новехонький разведывательный катер — генди, класс инамората, он должен быть доставлен сюда в виде груза, независимо от расходов.
   — Но это будет стоить не одну тысячу… — Бартоломью глотнул. — Согласен.
   — То же касается его снаряжения. Я составлю список — и не задавать никаких вопросов.
   Сенатор кивнул.
   — Нечего напускать на себя вид старой девы, соглашающейся лишиться своей девственности, — сказал Генри. — Это ради успеха предприятия. Позови своих адвокатов, и мы подпишем бумаги сейчас же. И свяжись с Клиникой по омоложению, скажи, что я направляюсь туда.
   — Да-да, конечно. Это первое, что я сделаю утром. Я позвоню доктору Спренглеру, как только откроется его учреждение…
   — К черту завтра! Я уже готов. До завтра я могу умереть.
   — Умереть? Ты ведь не болен?..
   — Не волнуйся. Ночь я протяну.
   — Но уже перевалило за полночь.
   — Ну да, — вмешался Амос. — А в Антиподе уже четверть десятого утра. Если капитан хочет что-то сделать, он делает это немедленно!
   — Хорошо… — Бартоломью подергал пурпурные лацканы своего халата. — Вы наслаждаетесь ситуацией, но нет причины грубить.
   — Есть, — рявкнул Амос. — Мы должны поддерживать репутацию вспыльчивых старых задир. Это одно из немногих удовольствий, которые нам остались.
   Сев в машину, Генри перешел на третий уровень и направился в сторону блестящего шпиля Медицинского центра.
   — Ну скажи, Генри, — спросил Амос, — что ты затеял с этим сосунком? Для чего нам нужны эти шелковые подштанники?
   — Просто мне нужен член команды.
   — Что ты хочешь сказать? — голос Амоса охрип от возмущения. — Я что…
   — Нет. Ты отлично знаешь, что тебе нельзя проходить еще одно омоложение. И я не уверен на сто процентов, что мне можно.
   — Ну подожди хоть секундочку, Генри! Я с самого начала занимался этим…
   — Извини, Амос, — более мягко произнес Генри. — Ты знаешь, что ты мне нужен — но факты есть факты… К тому же путешествие может пойти мальчику на пользу.
   Какое-то время Амос сидел молча.
   — Так вот почему ты вдруг так легко поддался на уговоры, — сказал он наконец. — Полагаешь, что сможешь сделать из мальчика мужчину?
   — Возможно. Тщательно изготовленному образцу идеального среднего человека Алдорадо не повредит оказаться за пределами города с искусственным климатом.
   — Ты делаешь ошибку. Молодой Бартоломью все свое время тратит на теннис и статистику. Он станет тебе обузой при первой же трудности.
   — Надеюсь, что нет. Из-за множества причин.
   Образ первой Дульчи задрожал перед ним. Казалось, она взвешивает его мотивы, глядя на него своими ясными серыми глазами.
   Под сине-белыми лампами Клиники омоложения капитан Генри наблюдал, как доктор нервно расставляет приборы.
   — Это самое нелепое из того, что я когда-либо слышал, — бросил он.
   Это был крошечный, похожий на птицу человек с громадными глазами, прикрытыми затененными контактными линзами.
   — Человек вашего возраста, среди ночи… Надо пройти десяток проверок, измерений, сдать химические анализы, побыть по крайней мере недели три на специальной диете — а я всего лишь проверил ваш пульс. И вы хотите, чтобы я поместил вас в регенерационную камеру и подверг ваш метаболизм семидесятичасовому глубокому шоку…
   — У меня всего три месяца, чтобы добраться до места действий, — сказал Генри. — И мне нужны все мои лошадиные силы, чтобы успеть. У меня нет трех лишних недель.
   — Я знаю веские причины для отказа, — Спренглер внимательно посмотрел на Генри. — Речь идет о профессиональной этике.
   — Я дал расписку. В конце концов это моя шея.
   Доктор сердито схватил шприц, взял Генри за руку.
   — Отлично, но, что касается ответственности, я умываю руки. Я вам не гарантирую улучшения даже на двенадцать месяцев, — он выпустил жидкость, швырнул инструмент на стол, нервно вытер руки.
   — Ложитесь на стол, капитан, вы почувствуете действие укола мгновенно. Будь что будет. Обратного пути уже нет. — Казалось, его голос раздавался откуда-то издалека. — Надеюсь, вы отдаете себе отчет в том, что делаете…

 
   ПОСЛЫШАЛИСЬ ЗВУКИ, КОТОРЫЕ ТО ПРИБЛИЖАЛИСЬ, ТО ИСЧЕЗАЛИ: ГРОХОТ ПУШКИ, КРИКИ, ГОЛОСА ИЗ ПРОШЛОГО. БЫЛИ МОМЕНТЫ ОСТРОЙ БОЛИ, И ОН БОРОЛСЯ, НАПАДАЯ НА ВРАГА, КОТОРЫЙ ВСЕГДА БЫЛ ПЕРЕД НИМ. СВЕТ ОСЛЕПИТЕЛЬНО СИЯЛ, ЗАТЕМ НАСТУПИЛА ТЕМНОТА, ЧЕРЕЗ КОТОРУЮ ОН ПЛЫЛ ОДИН БЕЗ СКАФАНДРА. ПУСТОТА КОСМОСА. А В ЕГО ТЕЛЕ УЖАСНАЯ БОЛЬ, НАКАТЫВАВШАЯСЯ НЕУМОЛИМЫМИ ВОЛНАМИ…
   ПОТОМ ЕМУ ПОКАЗАЛОСЬ, ЧТО ОН ПОВИС, ОЩУЩАЯ БОЛЬ КАЖДОЙ КЛЕТОЧКОЙ, СЛОВНО ОГРОМНЫЙ НОЮЩИЙ ЗУБ. ПОД НИМ СГУЩАЛОСЬ ЧТО-ТО ТВЕРДОЕ. НОГИ, РУКИ ПОКАЛЫВАЛО. ОН ПОПЫТАЛСЯ ВСПОМНИТЬ, ЧТО ПРОИЗОШЛО, НО НЕ БЫЛО НИЧЕГО, ТОЛЬКО ГОЛОС, РАЗДРАЖАЮЩИЙ ГОЛОС, КОТОРЫЙ ПРОБИВАЛСЯ, ВРЕЗАЛСЯ, ВЛАМЫВАЛСЯ В ЕГО СОЗНАНИЕ…

 
   — Просыпайтесь! Просыпайтесь!
   Он открыл глаза. Над ним плавали расплывчатые очертания лица. Лицо было приятным, похожим на уже виденное в жизни или во сне… Он закрыл глаза, окунувшись в благодатную темноту…
   — Он выходит! — теперь голоса звучали резко, они врезались в его нервы, словно пила.
   — Уходите, — пробормотал он.
   Внезапно он почувствовал, что во рту у него язык. Сухость и мерзкий привкус…
   — Воды, — прохрипел он.
   Чьи-то руки подняли его, какие-то люди засуетились вокруг его тела. Он почувствовал, как снимают ремни, затем холодное прикосновение шприца. Он уже сидел, голова кружилась, но глаза осматривали маленькую светлую комнату.
   — Вы заставили нас волноваться, капитан, — произнес высокий голос.
   Капитан попытался сосредоточиться, человек был ему знаком…
   — Сто восемь часов, — продолжал голос.
   Теперь он вспомнил. С ним был Амос…
   — Где Амос? — его вопрос прогремел в ушах.
   Генри глубоко вздохнул, почувствовал резкую боль, которая быстро прошла. Он затряс головой.
   — Мне нужен Амос…
   — Его… его здесь нет, капитан.
   — Он не дождался?
   — Мистер Эйбл… не перенес.
   — Не перенес чего? — У капитана росло чувство крайнего раздражения. — Что вы за человек? Сюда его сейчас же!
   — Вы не поняли, капитан. Его организм не смог выдержать нагрузки…
   — Где он?.. — Генри, шатаясь, поднялся на ноги. — Подержите меня!
   — Он умер, капитан, — произнес худощавый человек. — Омоложение… для него это слишком… Он умер четыре часа назад. Я сделал все, что смог.
   — Вы подвергли Амоса омоложению? Зачем, идиот чертов?
   — Но он сказал, что вы так приказали, — Спренглер сделал жест в сторону накрытого простыней стола. — У меня даже не было времени…
   Генри сделал шаг к столу, пытаясь сохранить равновесие, оттянул простынь. С воскового лица с тонким носом, ввалившимися щеками на него глядели глаза, отрешенные, как у статуи фараона.
   — Амос… — капитан Генри растерянно посмотрел на врачей. — Он был моим партнером… с самого начала.
   — Он оставил… это для вас.
   Доктор протянул белый конверт. Генри вскрыл его.
   ЕСЛИ ВСЕ ПРОЙДЕТ ХОРОШО, ТО Я БУДУ ТЕБЕ ЛУЧШИМ ПАРТНЕРОМ, ЧЕМ ШЕСТЕРО ЗЕЛЕНЫХ ЮНЦОВ ВМЕСТЕ ВЗЯТЫХ. А ЕСЛИ НЕТ — ТОГДА УДАЧНОЙ ПОСАДКИ, ГЕНРИ. ЖАЛЬ, ЧТО МЕНЯ С ТОБОЙ НЕ БУДЕТ.
   АМОС ЭЙБЛ.
   Генри положил руки на плечо Амоса, через кожу и простыни почувствовал кости.
   — Ты не дождался. Ты ушел вперед без меня…
   Через час капитан Генри стоял под ультрафиолетовыми, отфильтрованными лучами в городе Молл. С одной стороны его поддерживала Дульчия, стройная в своем облегающем светло-зеленом костюме, подчеркивающем золотистый цвет волос; с другой — нервно болтавший доктор Спренглер.
   — Отличный результат, капитан. Откровенно говоря, я удивлен. Думаю, что не ошибусь, сказав, что мы достигли индекса старости примерно ноль целых четыре десятых.
   — Дедушка, я так волновалась, — девушка чуть не рыдала. — Ты так слаб…
   — Он быстро восстановит силы, — Спренглер уверенно закивал. — Через неделю он восстановит старую форму. То есть новую форму.
   Доктор засмеялся от собственного каламбура.
   К ним подкатила низкая широкая машина, сиявшая светло-серым фарфором и ослепительным хромом. Из нее выскочил высокий стройный юноша с короткими вьющимися волосами, одетый в модный спортивный костюм.
   Он подошел к Генри, взял его за локоть.
   — Приятно увидеть вас таким бодрым, сэр, — проговорил он. — Дульчия была сама не своя…
   — Дедушка, это низко, уехать, а мне оставить только записку! — вмешалась девушка.
   Юноша помог Генри сесть в машину, обошел ее и сел на переднее сиденье; когда он обернулся, на его правильном лице была вежливая улыбка.
   — Я, конечно же, был рад, когда узнал, что вы согласились взять меня в это путешествие, капитан. Я уверен, что получу от него огромное удовольствие. С нетерпением жду старта.
   Генри откинулся назад, чувствуя, как за ухом стекает пот. Он посмотрел на парня тяжелым взглядом.
   — Чертовски сомневаюсь в том, что ты наговорил, сынок, — сказал он. — Человек, который был лучше любого из нас, умер во имя этой гонки. Возможно, еще до того, как она закончится, ты пожелаешь себе того же.
   Улыбка сползла с лица молодого человека.
   — Дедушка! Какие ужасные вещи ты говоришь Лэрри.
   — Знаю, — ответил Генри. — Но сейчас не время для бодрящих разговоров о том, как выгодно работать бригадой. У меня не то настроение. Я еду домой и заваливаюсь спать на сорок восемь часов, а затем мы приступим к работе.
   — Хорошо, капитан, — сказал молодой Бартоломью. — Я ожидаю, что…
   — Боль делает с ним такие вещи, каких не ожидаешь, — оборвал его Генри. — Подтяни потуже пояс, мальчик, у нас впереди шестьдесят тяжелых дней, а потом будет еще тяжелее.

2

   Размахивая наркотической палочкой, сенатор Бартоломью швырнул листы на стол перед капитаном.
   — Этот список фантастичен! — заорал он. — Ты тратишь тысячи, тысячи, слышишь! На что?
   Он хлопнул по бумаге влажной ладонью.
   — Батарея трехсантиметровых беспредельных усилителей, огромный всеволновой экран, пульт управления огнем, разработанный для боевого корабля! Ты что, спятил? Ты отправляешься в мирное путешествие, а не в десантную атаку…
   — О-хо-хо… — Генри весело рассмеялся в лицо пузатому финансисту. — Сделаю все, чтобы оно было мирным, сенатор, даже если мне придется прорваться для этого через целую армию. Между прочим, у меня для тебя есть новый список оборудования.
   Он похлопал по своим карманам, подошел к столу, заглянул в ящики.
   — Дульчи! — позвал он. — Где список, который мы составили сегодня утром?
   В двери появилась голова девушки.
   — Лэрри забрал его пару минут назад… А, доброе утро, сенатор Бартоломью.
   Бартоломью фыркнул.
   — Теперь мой мальчик служит у тебя обыкновенным посыльным, так? Полагаю, это твой способ отомстить мне за какую-то воображаемую обиду.
   — Ну что вы, сенатор. Лэрри сам вызвался. Он все равно ехал в Молл.
   — Не обращай внимания на замечания сенатора, — сказал Генри. — У него, наверное, что-то не в порядке с желудком. Давай выйдем и посмотрим на корабль, я хочу тебе кое-что показать.
   — Послушай! Я притащился сюда, чтобы поговорить с тобой! — рявкнул Бартоломью.
   — Приходи, когда будешь чувствовать себя получше. — Генри взял девушку за руку, повел ее к машине.
   — В самом деле, дедушка. Ты не должен так выводить его из себя.
   — А ну его к черту. Сегодня слишком хороший день, чтобы дышать дымом от наркотика.
   Он повел машину под уклон в сторону серебристого пикообразного носа корабля.
   — Он действительно красив, — сказала Дульчия. — Ты уже решил, как его назвать.
   Генри остановил машину в тени пятидесятифутового судна, зависшего на четырех стройных опорах среди сложенных в кучу ящиков. Мужчины в комбинезонах прекратили работу и восхищенно смотрели на девушку. Генри пошарил на заднем сидении и извлек завернутую в шуршащую бумагу бутылку.
   — В ответ на твой последний вопрос, — произнес он. — У меня есть вот что.
   Он сорвал бумагу с тяжелой бутылки и поднял ее. Этикетка гласила «Пайпер Хайдсик — экстра брют». Так что, если ты согласишься оказать честь…
   — Ой, дедушка… — Девушка, хихикнув, взяла шампанское. — Сейчас так странно называть тебя дедушкой, ты такой… лихой…
   — Не волнуйся, девочка. Разбей ее о кормовые трубы и дай кораблю имя.
   — Ты действительно хочешь, чтобы я это сделала? Сейчас? Когда нас только двое? Можно позвать Лэрри?
   — Конечно. Зови.
   Девушка возбужденно подошла к полевому экрану, нашла юношу в офисе. Через минуту его алый спортивный автомобиль сорвался с места у административного здания. Он со скрипом затормозил у их лимузина. Лэрри Бартоломью вышел, поздоровался с Генри, улыбнулся Дульчи.
   — Какой торжественный случай, настоящее шампанское… — он слегка нахмурился.
   — Не волнуйся, — сказал Генри. — Я сам за него заплатил! Ну, вперед, девочка моя, давай его окрестим.
   Дульчия подошла к кормовым трубам.
   — Дедушка, ты мне еще не сказал, как мы его назовем.
   — «Дегвелло».
   — «Дегвелло»? — повторила Дульчия.
   — Очаровательный выбор, — прокомментировал Лэрри, кивая. — Это старое испанское слово, неправда ли?
   — Да, это так.
   Дульчия вздохнула, взяла бутылку за горлышко.
   — Я даю тебе имя «Дегвелло», — закричала она и швырнула бутылку.
   Стекло разбилось, вино запенилось, золотой ручей побежал вниз по ярким пластинам. Рабочие зашумели, к их голосам присоединился рев Генри. Лэрри зааплодировал.
   — Ну, капитан, полагаю, мне лучше вернуться к своим… обязанностям,
   — сказал он, когда осколки были сметены.
   — Неплохая мысль, Лэрри. Тебе пора в спортзал.
   — Да, — Лэрри улыбнулся слегка натянуто.
   Направляясь к автомобилю, он помахал Дульчи так, словно давал какой-то условный знак. Отвернувшемуся в сторону Генри показалось, что она слегка подняла руку в ответ. Но когда он повернулся к ней, она была совершенно бесстрастна.
   — Лэрри выглядит намного лучше с тех пор, как ты заставил его работать над собой… и выходить под открытое солнце. Я думаю, что путешествие пойдет ему на пользу, — она посмотрела на прадеда с неожиданной серьезностью. — Ведь будет не так опасно, как говорил Амос? Правда?
   — Это будет пикник, — сказал Генри весело, взяв ее за подбородок. — Еще пару недель, и мы не будем тебе докучать.
   — Я не перестаю твердить себе… чем скорее вы отправитесь, тем скорее вернетесь назад.
   — Не падай духом. Как насчет того, чтобы пообедать в Огненном Дворце, а потом поплавать у Кастл Риф?
   Дульчия схватила его за руку.
   — Как здорово! Я должна с тобой кое о чем поговорить.
   — О чем?
   Он внимательно посмотрел на нее.
   Она отпустила его руку и отошла танцующей походкой. Слегка озадаченный, он последовал за ней к машине.
   Обед в Огненном Дворце оказался отменным, какой и можно было ожидать. После обеда они посидели на террасе, глядя на сгущавшиеся над морем сумерки, затем переоделись и спустились на пляж.
   С наступлением ночи, они поплавали, после чего Генри, пребывавший в удивительно хорошем настроении, зажег огромный костер. Сила вернулась к нему, и ему доставляло удовольствие снова схватить руками здоровенное бревно, которое два обычных человека едва бы подняли, швырнуть его в ревущий огонь и наблюдать, как во все стороны разлетаются гаснущие искры. Его опьянило возвращение бодрости, в избытке чувств он не заметил, как затихла Дульчия. И только упав на песок рядом с ней, он увидел, что она сидит молча, обхватив руками колени, спокойная и задумчивая.