Страница:
Капитан пристально посмотрел на нее, девушка отвернулась, но он успел заметить, что в ее глазах блестят слезы.
— Дульчи, милая моя, — он обнял ее, но она покачала головой.
— Не надо, дедушка, со мной все в порядке. В самом деле, все в порядке… Это от того, что ты так счастлив. Дедушка… расскажи мне о ней…
— О ней? — он нахмурился.
— Ну ты знаешь… о моей прабабушке. Она действительно была похожа на меня?
— Я тебе тысячу раз говорил, что была.
— Должно быть… — она по-прежнему не смотрела на него, — она чувствовала себя ужасно, когда ты покидал ее, отправляясь к другим планетам…
Внезапно смертельный холод зашевелился в нем. Чувство вины, которое дремало все эти годы, выползло из темных глубин его мозга и набросилось на него. Но Дульчи — эта Дульчи, современная молодая девушка — продолжала говорить:
— Дедушка, я сказала тебе, что хочу тебе кое-что рассказать, — она наконец повернулась к нему. — Это касается Лэрри. Я люблю его.
Холод теперь окутал его и снаружи, словно он был заморожен в куске льда.
— Любишь?
Она кивнула.
— Теперь ты понимаешь. Существуют только два человека, которых я люблю, теперь, когда умер Амос, и оба они отправляются в этот опасный поход.
— Дульчия… — язык не слушался его. — Я сказал тебе, что волноваться не о чем. Не о чем…
— Разве? Действительно не о чем? — Она изучала лицо своими серыми глазами. — Ты мне всегда говорил правду, дедушка. Но сейчас ты мне говоришь, что волноваться не о чем, а Лэрри говоришь совсем другое. Ты знаешь, почему он отправляется с тобой, дедушка? Знаешь?
— Ну, его отец посылает его…
— Дедушка, перестань и подумай немного! — она говорила почти со злостью. — Это для тебя Лэрри просто мальчик, а для самого себя, сенатора и всех на этой планете он мужчина, причем мужчина, который может добиться высокого политического поста. Отец Лэрри не может послать его туда, куда он не захочет отправиться. Лэрри полетит с тобой, потому что он хочет этого, а ты даже не знаешь причины!
Генри напрягся.
— Какова же причина? — резко спросил он.
— А как ты думаешь? Ты! — она посмотрела на него одновременно с любовью и с отчаянием. — Ты не знаешь, никогда не знал, что о тебе думают люди. Разве ты не знаешь, что ты герой, живая легенда для людей нашего с Лэрри возраста? Для их родителей ты, может, по-прежнему простой человек, но для моего поколения ты живая, дышащая страница истории. Теперь ты понимаешь, почему Лэрри даже и не подумал сомневаться, когда отец сказал ему, что ты хочешь взять его с собой в поход на Коразон?
Генри хмыкнул.
— Но ты напугал его до полусмерти! — продолжала Дульчия. — По-твоему, он ничего не может сделать так, как надо, и тебе придется все время за ним присматривать. Он стал таким рассеянным, что наступает себе на ноги, в разговоре вдвое чаще, чем обычно, употребляет эти глупые модные слова. Но он готов отдать свою руку, чтобы тебе угодить. Дедушка, я знаю!
Генри растроганно посмотрел на нее. Где-то в глубине его мозга, там, где жила память о ее прабабушке, распахнулась маленькая дверь, и ему захотелось поверить в то, что она только что сказала.
Но тут неожиданно перед его внутренним взором возник образ сенатора. Толстый, обрюзгший человек с жестоким сердцем. Мальчик был плоть от плоти своего отца. Если в нем есть что-то стояще, то оно проявится, когда путешествие выбьет из него изысканные манеры и всякую чепуху. До тех пор маленькая дверь в мозгу Генри будет закрыта.
— Хорошо, милая, я буду помнить об этом, — проговорил он, ласково похлопав ее по плечу.
Капитан вскочил на ноги, как отпущенная пружина.
— А теперь нам лучше домой. Завтра великий день.
Они взяли полотенца и направились к лимузину. По дороге домой Дульчия вдруг прервала молчание.
— «Дегвелло», — сказала она неожиданно. — Когда я крестила корабль, Лэрри сказал, что это староиспанское слово. Что оно означает?
Вдруг Генри почувствовал, что она внимательно на него смотрит. В свете луны ее лицо казалось белым. И уже произнося слово, он понял, что его губы сжались, и услышал, словно эхо, мрачную ноту в голодной ярости: «Головорез».
Через окно Генри смотрел на белую полоску пляжа, извивавшуюся вокруг утеса и расширявшуюся возле блестящего пузыря Молла и прямоугольника порта. Стоявший в порту корабль отражал яркие лучи солнца. Внизу копошились крошечные фигурки: сенатор Бартоломью и его Комитет среднего статистического, должно быть, уже начинали терять терпение.
Капитан повернулся, посмотрел в длинное зеркало. Облегающие, отделанные серебряным шнуром черные брюки были заправлены в видавшие виды, но до блеска начищенные корабельные ботинки. Он взял с кровати короткий мундир, надел его поверх белой шелковой рубашки. Серебряные пуговицы, золотые галуны на манжетах сияли на фоне королевского синего цвета. Он застегнул широкий, расшитый серебром пояс, на котором сбоку висело надеваемое на торжественные церемонии оружие, и улыбнулся.
Худощавое, бронзовое лицо с зелено-синими глазами и короткими светлыми с проседью волосами улыбалось ему в ответ. Он открыл дверь и пошел по коридору, потом вниз по лестнице в гостиную.
Дульчия повернулась, ее глаза округлились.
— Ой, дедушка!
Он усмехнулся.
— Пошли, дорогая, отправление через сорок минут.
Они сели в лимузин, помчались по извилистой дороге, вдоль пляжа, напрямик через площадку у здания портовых служб, с визгом остановились у корабля.
У красной бархатной, преграждавшей подход к кораблю веревки толпились в ожидании нарядно одетые горожане. На платформе служебной лестницы стояла кучка официальных лиц.
— Все здесь, — у Дульчии перехватило дыхание. — Посмотри, Глава Совета… и…
И у каждого в запасе речь, но боюсь, что я не смогу их всех выслушать.
Генри вышел из машины, подал руку Дульчии. Шум в толпе усилился. В их сторону стали показывать пальцами, засверкали вспышки.
— Дедушка, ты намеренно опоздал, — прошептала девушка. — Это нечестно, я хотела посмотреть, как все тебя приветствуют.
— Где молодой Бартоломью?
Они пересекли открытое пространство, поднялись на платформу. Невысокий узкоплечий человек вышел вперед, протянул руку, поднес ко рту микрофон.
— Мистер мэр, — начал он, его усиленный голос гремел, — почетные гости, граждане Алдорадо…
Капитан Генри взял микрофон у него из руки.
— Мы стартуем через двадцать одну минуту, — сказал он сухо. — Всем отойти за желтую линию. Где мистер Бартоломью?
Внизу возникло движение. Лэрри пробрался сквозь толпу, поднялся на платформу. Он был упакован в дорогой корабельный костюм со множеством ремешков и пряжек.
— А, капитан, я как раз прощался с…
Капитан Генри прикрыл рукой микрофон.
— Поднимайся на борт, Лэрри. Начинай отсчет. Ты знаешь, как это делать…
— Конечно, я знаю, — голос юноши дрожал от напряжения. Его глаза скользнули мимо капитана к Дульчии. — Но я не вижу…
— Мистер, это приказ! — мягко сказал капитан Генри.
Бартоломью покраснел, резко повернулся и ступил во входной люк. Капитан Генри посмотрел на застывших с открытыми ртами официальных лиц.
— Хорошо, джентльмены. Всем уйти. При запуске двигателя опасная для жизни зона составляет сто ярдов в радиусе.
Он повернулся к своей правнучке, обнял ее и небрежно поцеловал в лоб.
— Девочка моя, лучше убирайся отсюда. Поезжай к утесу и смотри оттуда. Оттуда лучше видно.
Она обхватила его шею руками.
— Дедушка, будь осторожен… и возвращайся назад целым и невредимым…
— Не возражаю, — ответил он, потрепал ее по щеке и повернул к лестнице.
Затем весело помахав толпе, закричал в микрофон:
— Стартовая бригада, отведите опоры, отсоединяйте питание и прячьтесь…
Внутри корабля Генри вскарабкался по короткой лестнице, пахнущей свежей краской, в красиво оформленный центр управления. Лэрри лежал, пристегнутый ремнями, в правой люльке, наблюдая за миганием красных, зеленых, желтых и голубых огоньков на пульте, занимавшем половину отсека.
Он бросил на Генри укоряющий взгляд.
— Капитан, у меня даже не было возможности помахать Дульчии…
Стоявший в мигающем многоцветьи панели Генри снял с себя расшитый галунами мундир, бросил тяжелый пояс с декоративным оружием в стенной ящик.
— Лэрри, давай сразу же проясним некоторые вещи, — спокойно сказал он. — До сих пор мы развлекались и играли…
Капитан достал из ящика простой черный костюм, стал его надевать.
— Но игры кончились, — продолжал он. — Ты отправляешься в путешествие, и, может быть, если будем очень осторожны и нам очень повезет, мы вернемся домой. А пока давай сосредоточим каждую клеточку нашего мозга и усилия на ждущей нас работе — и будем надеяться, что этого достаточно.
Бартоломью посмотрел на Генри с сомнением.
— Вы явно преувеличиваете, капитан. Дело только в том, чтобы выбрать подходящий участок и застолбить его…
— Все гораздо сложнее. В этом мероприятии задействованы огромные деньги. Из того, что мне удалось выяснить, я знаю, что некоторые из самых крутых ребят Сектора примут участие в гонке. На новую землю сегодня трудно набрести; нам не получить своего без драки, — он достал из ящика второй костюм, кинул его Бартоломью. — Лучше сними свой наряд Микки Мауса и надень это. У тебя есть пять минут до взлета.
Бартоломью выбрался из люльки, принялся переодеваться.
— Это очень дорогой костюм, — сказал он, аккуратно его складывая. — Подарок от Совета Сектора…
— Туфли тоже, — перебил Генри. — Прибереги свои бальные туфли для вечеринок по случаю нашего возвращения.
— Послушайте, капитан, мой отец заказал эти туфли специально для меня, они лучшие из тех, которые можно купить. Он особенно настаивал на том, чтобы я носил именно их…
— Ну ладно, в конце концов, это твои ноги, Лэрри. Но помни, они поведут тебя по некоторым очень странным местам.
— Вы так говорите, что можно подумать, будто мы сумасшедшие самоубийцы…
— Конечно, — капитан устроился в своей люльке, пристегнулся, подсоединился к системе жизнеобеспечения. — Все самоубийцы сумасшедшие. Пристегивайся и готовься к старту.
Экран засветился.
— Ноль минус одна минута, — раздался голос, — стартовая площадка пуста, обратный отсчет.
Послышались щелчки.
— Минус пятьдесят секунд…
Генри наблюдал за секундной стрелкой своих часов.
— Сорок секунд. Тридцать секунд. Двадцать секунд. Десять секунд…
Бартоломью прокашлялся.
— Капитан… — начал он.
— Теперь уже слишком поздно менять решение, Лэрри.
— …восемь… семь… шесть, — гремел голос.
— У меня осенью важное предвыборное собрание, — сказал Бартоломью. — Я просто хотел спросить, когда мы вернемся.
В глубине корабля послышался рев. Загудели реле.
— Если повезет, через три месяца, — ответил Генри.
— …три… два… один…
На заднем экране замигала розовая лампочка. Послышался глухой гул. Капитан Генри почувствовал давление, сначала мягкое, потом сильнее и наконец яростное, отбросившее его назад. Гул усиливался, превратился в мощный рев, который все нарастал и нарастал. На тело словно положили свинцовую плиту.
— А если нам не повезет, — прохрипел Бартоломью.
Капитан Генри натянуто улыбнулся.
— В этом случае, — с трудом произнес он, — вопрос о сроках вообще отпадает.
— Кажется, меня стошнит, — выдохнул Бартоломью.
— Наверняка, — рассеянно проговорил капитан, следя за показателями приборов. — Главное, чтобы потом ты убрал за собой.
— От этого меня тошнит еще больше…
— Сейчас твой желудок должен быть пуст. Почему ты не сделал укол Ноль-Т?
— Я слышал, от него потом… плохо себя чувствуют.
Генри кинул ему белую капсулу.
— Проглоти это. Через несколько минут ты будешь в порядке. А примерно через час я введу корабль в режим вращения, надо только закончить проверку последней мачты.
Он спокойно проговорил это в микрофон, делая пометки на доске.
Прошел час. Капитан Генри настроил приборы, снова послышался гул. Тела слегка прижало к люлькам, потом давление усилилось.
— Сейчас обычная сила тяготения, — весело сказал Генри. Он отстегнул ремни и выпрыгнул из люльки. — Через несколько минут тебе будет лучше.
— Давление было ужасным, — вяло сказал Бартоломью. — Казалось, прошла целая неделя…
— Всего девять часов. Я не хотел подвергать тебя перегрузке более чем двойной — и себя тоже. Он достал из ящика какие-то детали и принялся собирать у одной из стен отсека маленький прибор, затем надел простой пояс для оружия, вставил пистолет в кобуру, расставил ноги, резко выхватил его, прицелился и нажал курок, на краю экрана загорелся яркий огонек, который медленно угас. Капитан снова спрятал пистолет в кобуру, снова резко достал его и произвел еще один беззвучный выстрел.
— Что вы делаете? — свесился Бартоломью из своей люльки.
— Практикуюсь в стрельбе. Два часа из каждых двенадцати каждый из нас будет заниматься этим до тех пор, пока мы не научимся попадать десять раз из десяти. Лучше выбирайся оттуда и привыкай передвигаться в космосе. Я увеличиваю вращение на один оборот в час. До Коразона двадцать девять дней пути. К тому времени, как мы доберемся туда, мы будем работать при полуторной силе тяготения.
— Для чего?
— Полезно для мышц. А теперь за дело. Когда уберешь за собой, мы спустимся к двигателю, и я объясню тебе твои обязанности.
— О Боже, капитан! Я ведь не кочегар какой-нибудь!
— Пока нет, но будешь!
— Капитан, я квалифицированный администратор. Я думал, что в этом путешествии моими исключительными обязанностями…
Генри повернулся к нему.
— Начинайте драить палубу, мистер. А когда закончите, у вас появятся другие обязанности — и ни одна из них не является легкой или приятной!
— Такова моя роль в этой миссии? — щеки Бартоломью порозовели. — Выполнять всю грязную работу?
— Я поведу этот корабль. Я буду находиться в отсеке управления двадцать часов из двадцати четырех, оставшиеся четыре часа я буду восстанавливать свои рефлексы. Если у меня останется свободное время, я приму участие в повседневной работе. Если нет, ты будешь делать все сам.
Поднимаясь по лестнице, капитан услышал наверху голос.
Он тихо подошел к двери и увидел, что Бартоломью, высокий и худой в черном костюме, стоит в дальнем углу отсека, его пояс с оружием сполз по узким бедрам вниз.
— Отличный негодяй, — пробормотал юноша.
Он выхватил учебный пистолет, выстрелил, вспышка зеленого цвета осветила отсек управления.
Он вложил пистолет в кобуру, повернулся, затем резко развернулся назад.
— Ага! — прошептал он. — Ты думал, что сможешь подобраться ко мне незамеченным…
Он вскинул пистолет, снова выстрелил… Вспышки не последовало.
— Черт возьми! — Бартоломью поправил пояс, снова отвернулся, затем резко выстрелил через плечо. И был награжден вспышкой.
— Ха! — произнес он.
Он дунул в ствол пистолета и спрятал его в кобуру.
— Неплохо, — сказал Генри, входя в комнату. — Из тебя еще может получиться неплохой стрелок.
Бартоломью подпрыгнул.
— Я… просто тренировался… — он снял пояс, бросил его в ящик. — Хотя должен признаться, что не могу вообразить себе ситуацию, в которой потребуется подобный навык.
— Она не заставит себя ждать, когда на тебя нападут какие-нибудь негодяи.
Бартоломью покраснел.
— Нужно же как-то развлекаться, чтобы убивать время.
— Если тебе нравится, называй это развлечением, только продолжай тренироваться. В ближайшем будущем от этого может зависеть твоя жизнь.
— Вы, несомненно, преувеличиваете опасность, капитан. Все эти разговоры о наемных убийцах и противниках были к месту на Алдорадо, когда вы расписывали трудности предприятия…
— Если ты вообразил, будто поход — это нечто вроде вылазки за яблоками, забудь об этом. Нам придется помериться силами с людьми, которые привыкли брать то, что хотят, а о последствиях думают позже — гораздо позже.
Лэрри нетерпеливо улыбнулся.
— Ну, может быть, в старые времена, век назад, беспринципные личности и совершали некоторые из зверств, о которых ходят слухи, но не сегодня. Сейчас другие времена. Правила, установленные Советом…
— Правила, установленные Советом, просто замечательные: разожгите костер, когда ваши дрова высохнут.
Генри устроился в люльке лицом к Бартоломью.
— Коразон — пережиток старой эры. Его держали под карантином семьдесят пять лет, по причине какого-то забавного дела с исчезающими вирусами и из-за бюрократической инертности. Дни расширения границ Сектора в прошлом. Это последняя, единственная возможность, так что каждый отчаявшийся тип в этом конце Галактики, который сможет выпросить, одолжить или украсть корабль, ринется в этот район, стремясь оторвать себе кусок. На Коразоне каждый будет сам за себя, и черт меня возьми, если я промедлю с выстрелом…
— Но представители Совета — судьи…
— Сколько их? Сотня? И ни один из них не хочет, чтобы его убили. Конечно, они зарегистрируют твою заявку на участок, предоставят карту, проверят, нет ли взрывоопасных веществ в твоем кармане, сделав вид, что ничего не нашли.
— Но, капитан, несколько здравомыслящих честных претендентов могут легко объясниться, создать отряд обороны и решать организационные проблемы как разумные люди.
— Ты не найдешь здравомыслящих претендентов. Здравомыслящие люди сидят дома и покупают драгоценные камни у предпринимателей после того, как развеется дым от выстрелов.
Бартоломью надулся. За две недели, прошедшие со дня старта, его волосы отрасли и стали завиваться над ушами и на шее.
— Тогда каким образом мы собираемся захватить этот рассадник преступной деятельности и застолбить себе участки?
— Вот это разумный вопрос. Я рад, что ты проявляешь интерес к таким мелочам. Это позволяет мне надеяться, что ты успеешь проснуться до того, пока будет слишком поздно, и начнешь принимать все это всерьез.
Генри подошел к столу, щелкнул выключателем. На экране появилась карта.
— Большое дело — знать, что ты хочешь. Официальные карты дают очертания материков и отмечают некоторые горячие места, например, пустыни, действующие вулканы и так далее. Остальное — забота покупателя.
— Но это глупо! Официальные лица наверняка подробно знакомы с территорией…
— Да, но это лишает дело всякой романтичности. Смысл в том, чтобы все партии имели одно и то же препятствие: невежество. Но в результате на Коразон летают последние тридцать лет, производят воздушную съемку, промеряют бухты, добывают минералы…
— Невозможно! Карантинная Служба…
— …Состоит из людей. Смешных, ошибающихся, подкупаемых людей. Не все одинаковы, конечно. Даже не большая часть. Но нужно подкупить только одного служащего Карантинной Службы, чтобы очутиться на планете и выбраться с нее с добычей.
— Но мы не сможем тягаться с теми, кто имеет подобную информацию…
— Конечно, не смогли бы, если бы у нас не было хорошей собственной неофициальной карты.
Бартоломью посмотрел на карту на экране. Генри покрутил ручку увеличения изображения. Детали укрупнились, горные хребты, отметки температуры, влажности, давления.
— Вы имеет в виду… — задохнулся Бартоломью, — что это незаконная карта? У нас на борту контрабанда?
— Угу, ты помнишь особую статью расходов, двадцать тысяч кредиток, которые я попросил на навигационное оборудование?
— Вы хотите сказать, что эта карта…
— Именно так. Это лучшая из существующих. Я провел у нее много часов. Я наметил нашу начальную цель — и можешь быть уверен, что это же место было выбрано другими.
— Вы заплатили двадцать тысяч отцовских денег за эту… ворованную информацию?
Генри кивнул.
— Но вы даже не знаете, точна ли она! Может, это просто подделка, фальшивка…
— Нет. Я получил ее от своего друга, старого космического волка, который слишком стар, чтобы участвовать в гонке.
— Но как он может быть уверен, что она подлинная — даже если он и верит в это?
— Абсолютно. Он ее составил. Он хотел воспользоваться ею сам, но Карантин продлился слишком долго. Так что он передал ее мне.
— Но это неслыханно! О Боже, капитан, вы отдаете себе отчет, какое наказание предусмотрено за владение подобным документом?
— Нет, но я знаю, какое наказание ждет того, у кого его нет.
— Вы говорите так, словно речь идет о военной атаке!
— Правильно! Основные правила гонки просты. Все участники сообщают о прибытии в район старта, а это десятимильный радиус вокруг Панго-Ри-И, регистрируются. Затем мы ждем час «ноль» и отправляемся в путь.
Ограничений на используемое оборудование нет. У нас в грузовом отсеке есть вездеход Боло Майкор. Это получше, чем то, что будет против нас, но ненамного. Будут и такие, кто побежит на своих двух, — люди, которые потратили последние кредитки на то, чтобы добраться до Коразона. Поверь мне, когда они начнут грызться из-за добычи, добром это не кончится.
— Наверняка места всем хватит…
— Ты скажешь это человеку, который шел и день и ночь в течение недели для того, чтобы застолбить участок, сведения о котором он получил у какого-то проныры, и обнаружил на этом месте еще трех других претендентов. Все участники выступают на рассвете, это шесть часов по местному времени. Разрешается взять с собой любую еду, четыре межевых знака, переговорное устройство и легкое оружие — для охоты, как говорится в проспекте.
Бартоломью покачал головой.
— Это дело крайне глупо организовано. Было бы гораздо проще произвести съемку планеты, расставить метки на координатной сетке и распределить участки между участниками при помощи жребия.
— Посмотри на дело реально, Лэрри. Новые земли на девственных планетах нельзя разделить, как кусочки торта на церковном собрании. Галактический Совет может устанавливать какие угодно правила, но на Коразоне будет действовать только один закон, самый древний из законов природы. И выживет не статистически средний человек, а настоящий сукин сын, который окажется более крутым, чем те бандиты, которые будут на него охотиться. Может, Служба Наблюдения и не знает этого, а может, те, кто там сидит, хитрее, чем мы думаем. Чужие миры нельзя покорить при помощи отряда бюрократов.
— Но такая организация — открытое приглашение к беззаконию.
Генри кивнул.
— И можешь мне поверить, желающих принять в нем участие будет много.
— Но что можно сделать против людей такого сорта?
— Не волнуйся, — ответил Генри. — Мы будем делать то же, что и они, только сделаем это первыми.
Шел семнадцатый день пути. Капитан Генри сидел за чертежным столом. Он поднял голову, принюхался, встал, вышел на лестницу, снова принюхался. Схватившись за перила, прыгнул вниз и нырнул в энергетический отсек. Из прикрытого решеткой корпуса валил густой дым. Кашляя, Генри пробрался к аварийному щиту и дернул за тяжелый разъединитель. Послышался резкий воющий звук. Дым заклубился, потянулся к стенным вентиляционным отверстиям. Генри выскочил в коридор, непрерывно кашляя.
— Вы в порядке, капитан? — послышался за спиной напряженный голос Бартоломью.
— Еще не знаю, у нас что-то с гироскопом.
Генри глубоко вдохнул и снова нырнул в дым. Воздух стал заметно чище. Вой затихал, пока, наконец, совсем не смолк.
— Подшипники полетели, — объяснил Генри со злостью. — Может, нам удастся заменить их, а может, и нет. Давайте-ка, прыгайте сюда, мистер. Каждая минута против нас! Хватай ключ и попробуй снять кожух!
Генри бросился к указателю инструментов, нажал кнопки. Замигал зеленый огонек. Из-за панели послышался грохот. Он достал из окошка два тяжелых, запаянных в пластик диска, каждый восьми дюймов в диаметре и в три дюйма толщиной.
— Откуда вдруг такая тишина?! — закричал юноша.
— Я отключил воздушные насосы.
Генри надорвал пластик; на фоне серо-коричневой упаковки заблестел полированный металл.
— Мы задохнемся, — сказал Бартоломью. — В отсеке еще полно дыма.
— Чувствуешь слабое дрожание под ногами, примерно каждые пять секунд?
— рявкнул Генри.
— Да, но…
— Продолжай работать! — Генри освободил от пластика второй подшипник.
— Этот корабль статистически уравновешенная конструкция. Она вращается с частотой чуть больше одного оборота в секунду. Ось вращения и центр массы совпадают. Имеет значение и инерция жидкости, воздуха, и вода в резервуарах, цистерны со смазочными веществами. Я отключил насосы, чтобы свести к минимуму эксцентрические толчки — но это не сильно поможет. Раскачивание будет возрастать — и чем сильнее, тем быстрее оно будет усиливаться. Это логарифмическая кривая, через несколько минут мы пойдем по ней вниз, затем корабль начнет разваливаться. Картина ясна? А теперь снимай к черту эту проклятую крышку, и я посмотрю, проживем мы еще час или нет…
Побледневший Бартоломью набросился на зажимы. Генри подготовил второй подшипник, кинулся, чтобы помочь юноше сдвинуть крышку в сторону. Из гироскопа вновь повалил густой дым. Генри помахал рукой, чтобы хоть чуть-чуть его развеять, и стал всматриваться в почерневший вал.
— Дульчи, милая моя, — он обнял ее, но она покачала головой.
— Не надо, дедушка, со мной все в порядке. В самом деле, все в порядке… Это от того, что ты так счастлив. Дедушка… расскажи мне о ней…
— О ней? — он нахмурился.
— Ну ты знаешь… о моей прабабушке. Она действительно была похожа на меня?
— Я тебе тысячу раз говорил, что была.
— Должно быть… — она по-прежнему не смотрела на него, — она чувствовала себя ужасно, когда ты покидал ее, отправляясь к другим планетам…
Внезапно смертельный холод зашевелился в нем. Чувство вины, которое дремало все эти годы, выползло из темных глубин его мозга и набросилось на него. Но Дульчи — эта Дульчи, современная молодая девушка — продолжала говорить:
— Дедушка, я сказала тебе, что хочу тебе кое-что рассказать, — она наконец повернулась к нему. — Это касается Лэрри. Я люблю его.
Холод теперь окутал его и снаружи, словно он был заморожен в куске льда.
— Любишь?
Она кивнула.
— Теперь ты понимаешь. Существуют только два человека, которых я люблю, теперь, когда умер Амос, и оба они отправляются в этот опасный поход.
— Дульчия… — язык не слушался его. — Я сказал тебе, что волноваться не о чем. Не о чем…
— Разве? Действительно не о чем? — Она изучала лицо своими серыми глазами. — Ты мне всегда говорил правду, дедушка. Но сейчас ты мне говоришь, что волноваться не о чем, а Лэрри говоришь совсем другое. Ты знаешь, почему он отправляется с тобой, дедушка? Знаешь?
— Ну, его отец посылает его…
— Дедушка, перестань и подумай немного! — она говорила почти со злостью. — Это для тебя Лэрри просто мальчик, а для самого себя, сенатора и всех на этой планете он мужчина, причем мужчина, который может добиться высокого политического поста. Отец Лэрри не может послать его туда, куда он не захочет отправиться. Лэрри полетит с тобой, потому что он хочет этого, а ты даже не знаешь причины!
Генри напрягся.
— Какова же причина? — резко спросил он.
— А как ты думаешь? Ты! — она посмотрела на него одновременно с любовью и с отчаянием. — Ты не знаешь, никогда не знал, что о тебе думают люди. Разве ты не знаешь, что ты герой, живая легенда для людей нашего с Лэрри возраста? Для их родителей ты, может, по-прежнему простой человек, но для моего поколения ты живая, дышащая страница истории. Теперь ты понимаешь, почему Лэрри даже и не подумал сомневаться, когда отец сказал ему, что ты хочешь взять его с собой в поход на Коразон?
Генри хмыкнул.
— Но ты напугал его до полусмерти! — продолжала Дульчия. — По-твоему, он ничего не может сделать так, как надо, и тебе придется все время за ним присматривать. Он стал таким рассеянным, что наступает себе на ноги, в разговоре вдвое чаще, чем обычно, употребляет эти глупые модные слова. Но он готов отдать свою руку, чтобы тебе угодить. Дедушка, я знаю!
Генри растроганно посмотрел на нее. Где-то в глубине его мозга, там, где жила память о ее прабабушке, распахнулась маленькая дверь, и ему захотелось поверить в то, что она только что сказала.
Но тут неожиданно перед его внутренним взором возник образ сенатора. Толстый, обрюзгший человек с жестоким сердцем. Мальчик был плоть от плоти своего отца. Если в нем есть что-то стояще, то оно проявится, когда путешествие выбьет из него изысканные манеры и всякую чепуху. До тех пор маленькая дверь в мозгу Генри будет закрыта.
— Хорошо, милая, я буду помнить об этом, — проговорил он, ласково похлопав ее по плечу.
Капитан вскочил на ноги, как отпущенная пружина.
— А теперь нам лучше домой. Завтра великий день.
Они взяли полотенца и направились к лимузину. По дороге домой Дульчия вдруг прервала молчание.
— «Дегвелло», — сказала она неожиданно. — Когда я крестила корабль, Лэрри сказал, что это староиспанское слово. Что оно означает?
Вдруг Генри почувствовал, что она внимательно на него смотрит. В свете луны ее лицо казалось белым. И уже произнося слово, он понял, что его губы сжались, и услышал, словно эхо, мрачную ноту в голодной ярости: «Головорез».
Через окно Генри смотрел на белую полоску пляжа, извивавшуюся вокруг утеса и расширявшуюся возле блестящего пузыря Молла и прямоугольника порта. Стоявший в порту корабль отражал яркие лучи солнца. Внизу копошились крошечные фигурки: сенатор Бартоломью и его Комитет среднего статистического, должно быть, уже начинали терять терпение.
Капитан повернулся, посмотрел в длинное зеркало. Облегающие, отделанные серебряным шнуром черные брюки были заправлены в видавшие виды, но до блеска начищенные корабельные ботинки. Он взял с кровати короткий мундир, надел его поверх белой шелковой рубашки. Серебряные пуговицы, золотые галуны на манжетах сияли на фоне королевского синего цвета. Он застегнул широкий, расшитый серебром пояс, на котором сбоку висело надеваемое на торжественные церемонии оружие, и улыбнулся.
Худощавое, бронзовое лицо с зелено-синими глазами и короткими светлыми с проседью волосами улыбалось ему в ответ. Он открыл дверь и пошел по коридору, потом вниз по лестнице в гостиную.
Дульчия повернулась, ее глаза округлились.
— Ой, дедушка!
Он усмехнулся.
— Пошли, дорогая, отправление через сорок минут.
Они сели в лимузин, помчались по извилистой дороге, вдоль пляжа, напрямик через площадку у здания портовых служб, с визгом остановились у корабля.
У красной бархатной, преграждавшей подход к кораблю веревки толпились в ожидании нарядно одетые горожане. На платформе служебной лестницы стояла кучка официальных лиц.
— Все здесь, — у Дульчии перехватило дыхание. — Посмотри, Глава Совета… и…
И у каждого в запасе речь, но боюсь, что я не смогу их всех выслушать.
Генри вышел из машины, подал руку Дульчии. Шум в толпе усилился. В их сторону стали показывать пальцами, засверкали вспышки.
— Дедушка, ты намеренно опоздал, — прошептала девушка. — Это нечестно, я хотела посмотреть, как все тебя приветствуют.
— Где молодой Бартоломью?
Они пересекли открытое пространство, поднялись на платформу. Невысокий узкоплечий человек вышел вперед, протянул руку, поднес ко рту микрофон.
— Мистер мэр, — начал он, его усиленный голос гремел, — почетные гости, граждане Алдорадо…
Капитан Генри взял микрофон у него из руки.
— Мы стартуем через двадцать одну минуту, — сказал он сухо. — Всем отойти за желтую линию. Где мистер Бартоломью?
Внизу возникло движение. Лэрри пробрался сквозь толпу, поднялся на платформу. Он был упакован в дорогой корабельный костюм со множеством ремешков и пряжек.
— А, капитан, я как раз прощался с…
Капитан Генри прикрыл рукой микрофон.
— Поднимайся на борт, Лэрри. Начинай отсчет. Ты знаешь, как это делать…
— Конечно, я знаю, — голос юноши дрожал от напряжения. Его глаза скользнули мимо капитана к Дульчии. — Но я не вижу…
— Мистер, это приказ! — мягко сказал капитан Генри.
Бартоломью покраснел, резко повернулся и ступил во входной люк. Капитан Генри посмотрел на застывших с открытыми ртами официальных лиц.
— Хорошо, джентльмены. Всем уйти. При запуске двигателя опасная для жизни зона составляет сто ярдов в радиусе.
Он повернулся к своей правнучке, обнял ее и небрежно поцеловал в лоб.
— Девочка моя, лучше убирайся отсюда. Поезжай к утесу и смотри оттуда. Оттуда лучше видно.
Она обхватила его шею руками.
— Дедушка, будь осторожен… и возвращайся назад целым и невредимым…
— Не возражаю, — ответил он, потрепал ее по щеке и повернул к лестнице.
Затем весело помахав толпе, закричал в микрофон:
— Стартовая бригада, отведите опоры, отсоединяйте питание и прячьтесь…
Внутри корабля Генри вскарабкался по короткой лестнице, пахнущей свежей краской, в красиво оформленный центр управления. Лэрри лежал, пристегнутый ремнями, в правой люльке, наблюдая за миганием красных, зеленых, желтых и голубых огоньков на пульте, занимавшем половину отсека.
Он бросил на Генри укоряющий взгляд.
— Капитан, у меня даже не было возможности помахать Дульчии…
Стоявший в мигающем многоцветьи панели Генри снял с себя расшитый галунами мундир, бросил тяжелый пояс с декоративным оружием в стенной ящик.
— Лэрри, давай сразу же проясним некоторые вещи, — спокойно сказал он. — До сих пор мы развлекались и играли…
Капитан достал из ящика простой черный костюм, стал его надевать.
— Но игры кончились, — продолжал он. — Ты отправляешься в путешествие, и, может быть, если будем очень осторожны и нам очень повезет, мы вернемся домой. А пока давай сосредоточим каждую клеточку нашего мозга и усилия на ждущей нас работе — и будем надеяться, что этого достаточно.
Бартоломью посмотрел на Генри с сомнением.
— Вы явно преувеличиваете, капитан. Дело только в том, чтобы выбрать подходящий участок и застолбить его…
— Все гораздо сложнее. В этом мероприятии задействованы огромные деньги. Из того, что мне удалось выяснить, я знаю, что некоторые из самых крутых ребят Сектора примут участие в гонке. На новую землю сегодня трудно набрести; нам не получить своего без драки, — он достал из ящика второй костюм, кинул его Бартоломью. — Лучше сними свой наряд Микки Мауса и надень это. У тебя есть пять минут до взлета.
Бартоломью выбрался из люльки, принялся переодеваться.
— Это очень дорогой костюм, — сказал он, аккуратно его складывая. — Подарок от Совета Сектора…
— Туфли тоже, — перебил Генри. — Прибереги свои бальные туфли для вечеринок по случаю нашего возвращения.
— Послушайте, капитан, мой отец заказал эти туфли специально для меня, они лучшие из тех, которые можно купить. Он особенно настаивал на том, чтобы я носил именно их…
— Ну ладно, в конце концов, это твои ноги, Лэрри. Но помни, они поведут тебя по некоторым очень странным местам.
— Вы так говорите, что можно подумать, будто мы сумасшедшие самоубийцы…
— Конечно, — капитан устроился в своей люльке, пристегнулся, подсоединился к системе жизнеобеспечения. — Все самоубийцы сумасшедшие. Пристегивайся и готовься к старту.
Экран засветился.
— Ноль минус одна минута, — раздался голос, — стартовая площадка пуста, обратный отсчет.
Послышались щелчки.
— Минус пятьдесят секунд…
Генри наблюдал за секундной стрелкой своих часов.
— Сорок секунд. Тридцать секунд. Двадцать секунд. Десять секунд…
Бартоломью прокашлялся.
— Капитан… — начал он.
— Теперь уже слишком поздно менять решение, Лэрри.
— …восемь… семь… шесть, — гремел голос.
— У меня осенью важное предвыборное собрание, — сказал Бартоломью. — Я просто хотел спросить, когда мы вернемся.
В глубине корабля послышался рев. Загудели реле.
— Если повезет, через три месяца, — ответил Генри.
— …три… два… один…
На заднем экране замигала розовая лампочка. Послышался глухой гул. Капитан Генри почувствовал давление, сначала мягкое, потом сильнее и наконец яростное, отбросившее его назад. Гул усиливался, превратился в мощный рев, который все нарастал и нарастал. На тело словно положили свинцовую плиту.
— А если нам не повезет, — прохрипел Бартоломью.
Капитан Генри натянуто улыбнулся.
— В этом случае, — с трудом произнес он, — вопрос о сроках вообще отпадает.
— Кажется, меня стошнит, — выдохнул Бартоломью.
— Наверняка, — рассеянно проговорил капитан, следя за показателями приборов. — Главное, чтобы потом ты убрал за собой.
— От этого меня тошнит еще больше…
— Сейчас твой желудок должен быть пуст. Почему ты не сделал укол Ноль-Т?
— Я слышал, от него потом… плохо себя чувствуют.
Генри кинул ему белую капсулу.
— Проглоти это. Через несколько минут ты будешь в порядке. А примерно через час я введу корабль в режим вращения, надо только закончить проверку последней мачты.
Он спокойно проговорил это в микрофон, делая пометки на доске.
Прошел час. Капитан Генри настроил приборы, снова послышался гул. Тела слегка прижало к люлькам, потом давление усилилось.
— Сейчас обычная сила тяготения, — весело сказал Генри. Он отстегнул ремни и выпрыгнул из люльки. — Через несколько минут тебе будет лучше.
— Давление было ужасным, — вяло сказал Бартоломью. — Казалось, прошла целая неделя…
— Всего девять часов. Я не хотел подвергать тебя перегрузке более чем двойной — и себя тоже. Он достал из ящика какие-то детали и принялся собирать у одной из стен отсека маленький прибор, затем надел простой пояс для оружия, вставил пистолет в кобуру, расставил ноги, резко выхватил его, прицелился и нажал курок, на краю экрана загорелся яркий огонек, который медленно угас. Капитан снова спрятал пистолет в кобуру, снова резко достал его и произвел еще один беззвучный выстрел.
— Что вы делаете? — свесился Бартоломью из своей люльки.
— Практикуюсь в стрельбе. Два часа из каждых двенадцати каждый из нас будет заниматься этим до тех пор, пока мы не научимся попадать десять раз из десяти. Лучше выбирайся оттуда и привыкай передвигаться в космосе. Я увеличиваю вращение на один оборот в час. До Коразона двадцать девять дней пути. К тому времени, как мы доберемся туда, мы будем работать при полуторной силе тяготения.
— Для чего?
— Полезно для мышц. А теперь за дело. Когда уберешь за собой, мы спустимся к двигателю, и я объясню тебе твои обязанности.
— О Боже, капитан! Я ведь не кочегар какой-нибудь!
— Пока нет, но будешь!
— Капитан, я квалифицированный администратор. Я думал, что в этом путешествии моими исключительными обязанностями…
Генри повернулся к нему.
— Начинайте драить палубу, мистер. А когда закончите, у вас появятся другие обязанности — и ни одна из них не является легкой или приятной!
— Такова моя роль в этой миссии? — щеки Бартоломью порозовели. — Выполнять всю грязную работу?
— Я поведу этот корабль. Я буду находиться в отсеке управления двадцать часов из двадцати четырех, оставшиеся четыре часа я буду восстанавливать свои рефлексы. Если у меня останется свободное время, я приму участие в повседневной работе. Если нет, ты будешь делать все сам.
Поднимаясь по лестнице, капитан услышал наверху голос.
Он тихо подошел к двери и увидел, что Бартоломью, высокий и худой в черном костюме, стоит в дальнем углу отсека, его пояс с оружием сполз по узким бедрам вниз.
— Отличный негодяй, — пробормотал юноша.
Он выхватил учебный пистолет, выстрелил, вспышка зеленого цвета осветила отсек управления.
Он вложил пистолет в кобуру, повернулся, затем резко развернулся назад.
— Ага! — прошептал он. — Ты думал, что сможешь подобраться ко мне незамеченным…
Он вскинул пистолет, снова выстрелил… Вспышки не последовало.
— Черт возьми! — Бартоломью поправил пояс, снова отвернулся, затем резко выстрелил через плечо. И был награжден вспышкой.
— Ха! — произнес он.
Он дунул в ствол пистолета и спрятал его в кобуру.
— Неплохо, — сказал Генри, входя в комнату. — Из тебя еще может получиться неплохой стрелок.
Бартоломью подпрыгнул.
— Я… просто тренировался… — он снял пояс, бросил его в ящик. — Хотя должен признаться, что не могу вообразить себе ситуацию, в которой потребуется подобный навык.
— Она не заставит себя ждать, когда на тебя нападут какие-нибудь негодяи.
Бартоломью покраснел.
— Нужно же как-то развлекаться, чтобы убивать время.
— Если тебе нравится, называй это развлечением, только продолжай тренироваться. В ближайшем будущем от этого может зависеть твоя жизнь.
— Вы, несомненно, преувеличиваете опасность, капитан. Все эти разговоры о наемных убийцах и противниках были к месту на Алдорадо, когда вы расписывали трудности предприятия…
— Если ты вообразил, будто поход — это нечто вроде вылазки за яблоками, забудь об этом. Нам придется помериться силами с людьми, которые привыкли брать то, что хотят, а о последствиях думают позже — гораздо позже.
Лэрри нетерпеливо улыбнулся.
— Ну, может быть, в старые времена, век назад, беспринципные личности и совершали некоторые из зверств, о которых ходят слухи, но не сегодня. Сейчас другие времена. Правила, установленные Советом…
— Правила, установленные Советом, просто замечательные: разожгите костер, когда ваши дрова высохнут.
Генри устроился в люльке лицом к Бартоломью.
— Коразон — пережиток старой эры. Его держали под карантином семьдесят пять лет, по причине какого-то забавного дела с исчезающими вирусами и из-за бюрократической инертности. Дни расширения границ Сектора в прошлом. Это последняя, единственная возможность, так что каждый отчаявшийся тип в этом конце Галактики, который сможет выпросить, одолжить или украсть корабль, ринется в этот район, стремясь оторвать себе кусок. На Коразоне каждый будет сам за себя, и черт меня возьми, если я промедлю с выстрелом…
— Но представители Совета — судьи…
— Сколько их? Сотня? И ни один из них не хочет, чтобы его убили. Конечно, они зарегистрируют твою заявку на участок, предоставят карту, проверят, нет ли взрывоопасных веществ в твоем кармане, сделав вид, что ничего не нашли.
— Но, капитан, несколько здравомыслящих честных претендентов могут легко объясниться, создать отряд обороны и решать организационные проблемы как разумные люди.
— Ты не найдешь здравомыслящих претендентов. Здравомыслящие люди сидят дома и покупают драгоценные камни у предпринимателей после того, как развеется дым от выстрелов.
Бартоломью надулся. За две недели, прошедшие со дня старта, его волосы отрасли и стали завиваться над ушами и на шее.
— Тогда каким образом мы собираемся захватить этот рассадник преступной деятельности и застолбить себе участки?
— Вот это разумный вопрос. Я рад, что ты проявляешь интерес к таким мелочам. Это позволяет мне надеяться, что ты успеешь проснуться до того, пока будет слишком поздно, и начнешь принимать все это всерьез.
Генри подошел к столу, щелкнул выключателем. На экране появилась карта.
— Большое дело — знать, что ты хочешь. Официальные карты дают очертания материков и отмечают некоторые горячие места, например, пустыни, действующие вулканы и так далее. Остальное — забота покупателя.
— Но это глупо! Официальные лица наверняка подробно знакомы с территорией…
— Да, но это лишает дело всякой романтичности. Смысл в том, чтобы все партии имели одно и то же препятствие: невежество. Но в результате на Коразон летают последние тридцать лет, производят воздушную съемку, промеряют бухты, добывают минералы…
— Невозможно! Карантинная Служба…
— …Состоит из людей. Смешных, ошибающихся, подкупаемых людей. Не все одинаковы, конечно. Даже не большая часть. Но нужно подкупить только одного служащего Карантинной Службы, чтобы очутиться на планете и выбраться с нее с добычей.
— Но мы не сможем тягаться с теми, кто имеет подобную информацию…
— Конечно, не смогли бы, если бы у нас не было хорошей собственной неофициальной карты.
Бартоломью посмотрел на карту на экране. Генри покрутил ручку увеличения изображения. Детали укрупнились, горные хребты, отметки температуры, влажности, давления.
— Вы имеет в виду… — задохнулся Бартоломью, — что это незаконная карта? У нас на борту контрабанда?
— Угу, ты помнишь особую статью расходов, двадцать тысяч кредиток, которые я попросил на навигационное оборудование?
— Вы хотите сказать, что эта карта…
— Именно так. Это лучшая из существующих. Я провел у нее много часов. Я наметил нашу начальную цель — и можешь быть уверен, что это же место было выбрано другими.
— Вы заплатили двадцать тысяч отцовских денег за эту… ворованную информацию?
Генри кивнул.
— Но вы даже не знаете, точна ли она! Может, это просто подделка, фальшивка…
— Нет. Я получил ее от своего друга, старого космического волка, который слишком стар, чтобы участвовать в гонке.
— Но как он может быть уверен, что она подлинная — даже если он и верит в это?
— Абсолютно. Он ее составил. Он хотел воспользоваться ею сам, но Карантин продлился слишком долго. Так что он передал ее мне.
— Но это неслыханно! О Боже, капитан, вы отдаете себе отчет, какое наказание предусмотрено за владение подобным документом?
— Нет, но я знаю, какое наказание ждет того, у кого его нет.
— Вы говорите так, словно речь идет о военной атаке!
— Правильно! Основные правила гонки просты. Все участники сообщают о прибытии в район старта, а это десятимильный радиус вокруг Панго-Ри-И, регистрируются. Затем мы ждем час «ноль» и отправляемся в путь.
Ограничений на используемое оборудование нет. У нас в грузовом отсеке есть вездеход Боло Майкор. Это получше, чем то, что будет против нас, но ненамного. Будут и такие, кто побежит на своих двух, — люди, которые потратили последние кредитки на то, чтобы добраться до Коразона. Поверь мне, когда они начнут грызться из-за добычи, добром это не кончится.
— Наверняка места всем хватит…
— Ты скажешь это человеку, который шел и день и ночь в течение недели для того, чтобы застолбить участок, сведения о котором он получил у какого-то проныры, и обнаружил на этом месте еще трех других претендентов. Все участники выступают на рассвете, это шесть часов по местному времени. Разрешается взять с собой любую еду, четыре межевых знака, переговорное устройство и легкое оружие — для охоты, как говорится в проспекте.
Бартоломью покачал головой.
— Это дело крайне глупо организовано. Было бы гораздо проще произвести съемку планеты, расставить метки на координатной сетке и распределить участки между участниками при помощи жребия.
— Посмотри на дело реально, Лэрри. Новые земли на девственных планетах нельзя разделить, как кусочки торта на церковном собрании. Галактический Совет может устанавливать какие угодно правила, но на Коразоне будет действовать только один закон, самый древний из законов природы. И выживет не статистически средний человек, а настоящий сукин сын, который окажется более крутым, чем те бандиты, которые будут на него охотиться. Может, Служба Наблюдения и не знает этого, а может, те, кто там сидит, хитрее, чем мы думаем. Чужие миры нельзя покорить при помощи отряда бюрократов.
— Но такая организация — открытое приглашение к беззаконию.
Генри кивнул.
— И можешь мне поверить, желающих принять в нем участие будет много.
— Но что можно сделать против людей такого сорта?
— Не волнуйся, — ответил Генри. — Мы будем делать то же, что и они, только сделаем это первыми.
Шел семнадцатый день пути. Капитан Генри сидел за чертежным столом. Он поднял голову, принюхался, встал, вышел на лестницу, снова принюхался. Схватившись за перила, прыгнул вниз и нырнул в энергетический отсек. Из прикрытого решеткой корпуса валил густой дым. Кашляя, Генри пробрался к аварийному щиту и дернул за тяжелый разъединитель. Послышался резкий воющий звук. Дым заклубился, потянулся к стенным вентиляционным отверстиям. Генри выскочил в коридор, непрерывно кашляя.
— Вы в порядке, капитан? — послышался за спиной напряженный голос Бартоломью.
— Еще не знаю, у нас что-то с гироскопом.
Генри глубоко вдохнул и снова нырнул в дым. Воздух стал заметно чище. Вой затихал, пока, наконец, совсем не смолк.
— Подшипники полетели, — объяснил Генри со злостью. — Может, нам удастся заменить их, а может, и нет. Давайте-ка, прыгайте сюда, мистер. Каждая минута против нас! Хватай ключ и попробуй снять кожух!
Генри бросился к указателю инструментов, нажал кнопки. Замигал зеленый огонек. Из-за панели послышался грохот. Он достал из окошка два тяжелых, запаянных в пластик диска, каждый восьми дюймов в диаметре и в три дюйма толщиной.
— Откуда вдруг такая тишина?! — закричал юноша.
— Я отключил воздушные насосы.
Генри надорвал пластик; на фоне серо-коричневой упаковки заблестел полированный металл.
— Мы задохнемся, — сказал Бартоломью. — В отсеке еще полно дыма.
— Чувствуешь слабое дрожание под ногами, примерно каждые пять секунд?
— рявкнул Генри.
— Да, но…
— Продолжай работать! — Генри освободил от пластика второй подшипник.
— Этот корабль статистически уравновешенная конструкция. Она вращается с частотой чуть больше одного оборота в секунду. Ось вращения и центр массы совпадают. Имеет значение и инерция жидкости, воздуха, и вода в резервуарах, цистерны со смазочными веществами. Я отключил насосы, чтобы свести к минимуму эксцентрические толчки — но это не сильно поможет. Раскачивание будет возрастать — и чем сильнее, тем быстрее оно будет усиливаться. Это логарифмическая кривая, через несколько минут мы пойдем по ней вниз, затем корабль начнет разваливаться. Картина ясна? А теперь снимай к черту эту проклятую крышку, и я посмотрю, проживем мы еще час или нет…
Побледневший Бартоломью набросился на зажимы. Генри подготовил второй подшипник, кинулся, чтобы помочь юноше сдвинуть крышку в сторону. Из гироскопа вновь повалил густой дым. Генри помахал рукой, чтобы хоть чуть-чуть его развеять, и стал всматриваться в почерневший вал.