Лоуренс Стефани. Обещание поцелуя

   — Нет, нет, нет и еще раз нет! — Взбешенная, она кружила по комнате, как дикий зверь по клетке.
   Вот почему он это сделал! Он решил воплотить ее мечту, тоску, желание в жизнь. Он хотел заставить ее прийти к нему, как будто она какая-то безмозглая, страдавшая от безответной любви служанка.
   Трусливый, закулисный победитель!
   Одна в уединении своей спальни, она составляла свой план и надеялась, что он, возможно, сработает.
   Но не сейчас. Не сейчас, когда она разгадала его истинную цель. Ей двадцать три — уже не такая невинная, когда дело касается игр, в которые играют мужчины. Обольстить можно разными способами, а герцог, несомненно, знает толк в каждом из них.
   Он знает каждый поворот на любом пути.
   Он не поймает ее в свои сети!
   Осталось чуть больше недели до того дня, когда высший свет покинет Лондон, а до тех пор она постарается держаться от него подальше.
 
   — Дорогая, обычай требует уделять внимание джентльмену, который является твоим партнером в танце.
   Хелена перевела взгляд на Себастьяна и небрежно произнесла:
   — Я просто разглядывала драгоценности некоторых леди.
   — Зачем?
   — Зачем? — Она проплыла в танце вокруг него и остановилась прямо перед ним, продолжая изучать драгоценности ближайших к ним дам. — Затем, что они прекрасны!
   — В полученном тобой наследстве должны быть драгоценности не хуже, чем у королевы.
   — Да, но большую их часть я оставила дома. — Она показала на простое сапфировое колье на своей шее. — Я не взяла с собой дорогие украшения. Я просто не видела нужды в этом.
   — Ваша красота, малышка, способна затмить блеск любых драгоценностей.
   — Вы просто смеетесь надо мной, ваша светлость.
 
   На следующее утро, когда Хелена завтракала, дворецкий принес посылку.
   — Это тебе. — Луи, прочитав имя адресата, положил пакет рядом с ее тарелкой.
   Марджори перегнулась через стол:
   — От кого это?
   Хелена вертела пакет в руках.
   — Здесь не указано.
   — Открой его. — Марджори поставила чашку на стол. — Внутри должна быть визитка.
   Хелена разорвала обертку. Ее пальцы нащупали гладкую кожу ювелирной коробочки, и дурное предчувствие охватило ее. Она смотрела на разорванный пакет и не решалась вынуть его содержимое. Набравшись мужества, она развернула бумагу.
   Коробочка из зеленой кожи.
   Она отбросила в сторону обертку и открыла коробочку. Внутри, на темно-зеленом бархате, лежала очень длинная двойная нитка чистейшего жемчуга. В трех местах нити прерывались тремя камнями, обработанными очень просто, только чтобы подчеркнуть их цвет. Сначала она решила, что это хризолит, но, взяв ожерелье в руки и пропустив его сквозь пальцы, она увидела, как камни поймали свет, выявив всю глубину их цвета. Изумруды. Три больших чистых изумруда, ярче ее зеленых глаз.
   Серьги с изумрудами поменьше, обрамленные жемчужинами, и два таких же браслета составляли гарнитур.
   Все это было гораздо ценнее тех драгоценностей, которыми она владела.
   Хелена уронила ожерелье, словно оно обожгло ей руки.
   — Надо отослать это обратно. — Она оттолкнула от себя коробочку.
   Луи, исследовавший обертку, заглянул в коробку.
   — Никакой визитки. Ты знаешь, кто это прислал?
   — Сент-Ивз! Это наверняка от него.
   Хелена оттолкнула стул. Ее первым желанием было убежать — убежать от этого ожерелья, от желания трогать его, пропускать нити сквозь пальцы. Трудно даже вообразить, что она почувствует, надев его на шею, как оно будет смотреться на ней.
   Проклятый Себастьян!
   Она встала.
   — Пожалуйста, позаботьтесь, чтобы его вернули его светлости.
   — Но, моя дорогая… — Марджори внимательно исследовала бумагу. — Поскольку здесь нет визитки, мы не можем точно знать, кто его прислал. А что, если это не герцог?
   Хелена покосилась на Марджори; она прямо-таки видела самодовольную улыбку Себастьяна.
   — Ты права, — произнесла наконец Хелена и села на свое место. Взглянув на драгоценности, лежавшие перед ней как искушение, она придвинула к себе коробочку.
   — Я подумаю, как мне стоит поступить.
 
   — Это вы мне их прислали, не так ли, милорд?
   Она смотрела на Себастьяна, нежно лаская ожерелье, висевшее у нее на шее. Шелк ее бледно-зеленых юбок чувственно шуршал, а пальцы любовно скользили по жемчугу, двумя нитями свисавшему ей на грудь.
   Слегка изогнув губы в улыбке, Себастьян жадно следил за каждым ее движением. Выражение его лица и глаз ей ни о чем не говорило.
   — Они очень хорошо смотрятся на вас, малышка.
   Она заставила себя не думать, насколько хорошо и как она себя теперь чувствует.
   Словно она стала опасной тоже.
   Только Себастьян мог подвергнуть ее соблазну играть в подобные игры. Никогда прежде она не чувствовала себя такой могущественной — достаточно могущественной, чтобы иметь дело с таким мужчиной, как он.
   Дрожь возбуждения и коварства воспламеняла кровь, и Хелена вертелась, приплясывала на месте, не в силах стоять спокойно.
   Когда Сент-Ивз оказался рядом с ней на балу у леди Карли, его взгляд сразу упал на ожерелье, затем он быстро оглядел серьги и браслет, Хелена с готовностью приняла это предложение покинуть зал. Они нашли пустую гостиную, скудно освещенную настенными лампами, с изразцовыми полами и крошечным фонтанчиком, струившимся в центре комнаты.
   Ее каблучки цокали по изразцам, когда она шла к фонтану. Обернувшись, она бросила на Себастьяна оценивающий взгляд.
   — Если это не вы, то, возможно, Уэр? Возможно, он скучает по мне…
   Себастьян ничего не ответил, но даже в тусклом свете Хелена увидела, как напряглось его лицо.
   — Нет, — подумала она вслух. — Это не Уэр, это вы. Что вы ожидаете получить взамен?
   Он помолчал немного и наконец заговорил:
   — Если бы это я послал такой подарок, я бы ожидал получить… Как бы вы решили отблагодарить того, кто доставил вам подобное удовольствие?
   Ее глаза вспыхнули, щеки запылали. За несколько недель она уже привыкла демонстрировать ему свой нрав и сейчас не видела причин прятать от него свои чувства. Шурша юбками, она подошла к нему и надменно проговорила:
   — Я сказала бы спасибо тому, кто сделал мне такой подарок, если бы я знала этого джентльмена.
   Он улыбнулся своей плавной походкой хищника и сократил расстояние между ними.
   — Малышка, сказать по правде, меня не беспокоит, судите ли вы обо мне как о человеке, достойном вашей благодарности.
   Остановившись перед ней, он поднял руку и запустил длинные пальцы в нити, свисавшие с ее шеи. Приподняв жемчуг, он зажал его в кулаке и сжимал до тех пор, пока она чуть не задохнулась.
   — Так у меня будет больше уверенности, — сказал он, понижая голос до опасной черты, — что каждый раз, когда вы наденете его, обязательно вспомните обо мне.
   Он разжал кулак, и жемчуг упал ей на грудь.
   Под тяжестью самого большого изумруда нити скользнули в ложбинку между грудями.
   Ее бросило в жар — это был жар его руки, который втянул в себя жемчуг и теперь щедро возвращал ей этот дар.
   Он снова подхватил ожерелье: его длинный палец держал его на весу. Наблюдая за игрой света в камнях, он поднимал их, затем опускал, крутил, дотрагиваясь до ее груди. Нарочито медленно играл с ожерельем, давая ей возможность представить, будто между ее грудями скользят его пальцы.
   Она задыхалась, тело ее содрогалось, глаза закрывались, груди вздымались, набухали, горели.
   Он придвинулся ближе, и его близость огнем обожгла кожу. Она открыла глаза, и ее взгляд утонул в голубизне его глаз.
   — Каждый раз, надевая его, вспоминай обо мне.
   Хелена не хотела подпускать его так близко. Не хотела поднимать к нему лицо и позволять себя целовать. Но из-за опьяняющего тепла, исходящею от него, мурлыкающих звуков его глубокого голоса над ее ухом, почти теряя сознание от его игр с ожерельем, все еще теплым, все еще лежавшим между ее грудей, она потеряла рассудок.
   Его губы на ее губах… При первом легком прикосновении она пустила его в теплую глубину своего рта, и не смиренно, а вызывающе, но даже теперь отказываясь признать себя побежденной.
   Она может поцеловать его — и продолжать существовать, может позволить ему целовать себя — и не принадлежать ему. Встав на цыпочки, она запустила руки ему в волосы и смело поцеловала. Это его немного удивило.
   Его реакция была неожиданной: ни удушающего прилива страсти, ни непреодолимого желания. Вместо этого он ответил на ее поцелуй, но не более страстно, чем целовала его она.
   Она поняла это, но не смогла устоять, не смогла уйти. Единственный способ, каким можно было сохранить себя, сохранить сознание и самообладание, — погрузиться в его поцелуи, полностью отдаться им, следовать за ним, запоминая каждое его действие.
   За несколько секунд он увел ее из этого мира. И только он мог вернуть ее обратно.
   Себастьян выпустил жемчуг, оставил его лежать между ее грудей как память о нем. Сомкнув вокруг ее талии руки, он прижал Хелену к себе, пока ее мягкое тело не вдавилось в его твердую плоть. От бешеного желания он заскрежетал зубами, как хищный зверь. Он желал большего — гораздо большего.
   Желал почувствовать себя внутри и ощутить ее влажную горячую плоть.
   Он знал, что это произойдет, но не сейчас. Не сегодня. Не завтра. Он даже не осмеливался ласкать ее более откровенно, инстинкт распутника предупреждал его — еще рано, пока рано!
   Она сводила его с ума. Если он не будет обладать ею…
   Никогда прежде он не ждал так долго. Никакая другая женщина, которую он хотел, не отвергала его столь упорно.
   Однако, несмотря на то, что ее тело принадлежало ему, несмотря на то что ее пульс учащенно бился, когда он был рядом, ее зрачки расширялись, а кожа горела в тех местах, до которых он дотрагивался, — ее ум отказывался уступать, ее воля упорно преграждала ему путь.
   Каждая ночь, проведенная без него, только увеличивала ее желание, разжигала ее страсть.
   Взяв в руки его лицо, Хелена запечатлела на его губах страстный поцелуй. Он почувствовал, что теряет контроль… когда она дразнила его, заставляя ответить…
   И он это сделал, позволил ей увидеть, какая страсть скрывается под его холодной маской.
   Ее сопротивление тут же закончилось; ее спина, до сих пор несгибаемая благодаря ее воле, сделалась податливой. Ноги с трудом держали ее.
   Он резко отпрянул, пока безудержная страсть не захватила его — их. Она перевела дыхание и прижалась к его груди.
   Но вот ее ресницы затрепетали, и он увидел, как из-под них блеснули глаза. Они были гораздо зеленее изумрудов, висевших у нее на шее, в ушах и на запястьях.
   Несмотря на крушение планов, он испытал удовлетворение. И ослабил объятия.
   Она открыла глаза и заморгала. Нежно посмотрела на него.
   Он с трудом сдержал улыбку.
   — Идем, малышка. Мы должны вернуться в зал.
   Она подала ему руку и покорно пошла за ним. У двери он остановился и согнутым пальцем подцепил жемчуг, достав его из ее лифа.
   — Помни, малышка! Каждый раз, надевая его, думай о том, что будет.
 
   Когда Хелена проснулась на следующее утро, ей сразу бросился в глаза жемчуг, каскадом свисающий из зеленой кожаной коробочки. Он лежал на туалетном столике, куда Хелена вчера положила его, и, казалось, насмехался над ней.
   Со стоном она повернулась к нему спиной, но продолжала его чувствовать, словно он все еще был у нее на шее, в ушах и на запястьях.
   Она, должно быть, сошла с ума, если об этом думает. Надо поскорее выбросить все эти глупости из головы.
   Хелена закрыла глаза, вспоминая их вчерашнюю встречу. Повернувшись, она снова посмотрела на жемчуг. Ее первым побуждением было бросить его на дно сундука. Но гордость не позволила ей это сделать — теперь она обречена носить его каждый вечер. Герцог безоговорочно выиграл первый раунд, но она не позволит ему узнать об этом.
   Она не могла забыть прикосновение жемчужин и тепло его руки на своем теле. Она готова сдаться ему.
   Нет, она не позволит ему выиграть второй раунд. Но она не желает прерывать эту игру.
 
   Он шел через бальный зал леди Коттлсфорд, чувствуя, как внутри его клокочет гнев.
   Время бежало быстро. Он и помыслить не мог, что она так долго будет сопротивляться. До маскарада у леди Лоуи осталось всего пять дней. Это было событие, знаменовавшее собой массовый отъезд представителей высшего света из Лондона.
   У него было целых пять дней и пять ночей, чтобы заставить ее капитулировать. Он хотел получить какой-то знак, дающий ему понять, что она признает его продвижение вперед помимо его формального предложения выйти за него замуж. Это было минимум того, на что он мог согласиться.
   Пять ночей. Вполне достаточно времени для нормального человека. Но только не для нее: он уже осаждал ее целых семь ночей. И хотя он, кажется, пробил стены, которыми она себя окружила, они пока не обрушились и ему никак не удавалось убедить ее опустить подъемный мост, чтобы он мог проникнуть внутрь.
   — Как идет охота за женой?
   Мартин. Себастьян повернулся к младшему брату, а тот похлопал его по плечу.
   Достаточно было одного взгляда на его лицо, чтобы Мартин отступил и поднял руки:
   — Клянусь, что никто не слышал.
   — Молись, чтобы это было так. — Опять его одолел приступ раздражения.
   — Ты все еще продолжаешь атаковать графиню? Очаровательная штучка, но чересчур остра на язык, тебе не кажется?
   — Услышь она, что ты говоришь о ней в таком тоне, наверняка потребует, чтобы я тебя вздернул. Или еще того хуже.
   — Она пожирательница огня?
   — Ее характер мало отличается от моего.
   — Хорошо-хорошо, я прекращаю тебя дразнить. Но ты наверняка и сам заметил, что дело слишком затянулось. Ты ведь не будешь отрицать, что я сторона заинтересованная.
   — Заинтересованная — да. Но определенно не в такой степени, как я.
   Мартин проигнорировал это замечание и огляделся.
   — Ты видел Августу?
   — Думаю, — ответил Себастьян, изучая кружево манжета, — что наша дорогая сестра уже покинула столицу. Сегодня утром Хантли прислал мне весточку.
   Мартин бросил на него острый взгляд:
   — С ней все в порядке?
   — Разумеется. Но мы с ней решили, что она уже достаточно насладилась обществом, и когда я попросил ее организовать празднество в Сомерсхэме, она с радостью согласилась.
   — Ах, так! — Мартин кивнул. — Прекрасная стратегия.
   — Спасибо. Стараюсь как могу.
   — Вон Арнольд. Мне надо переговорить с ним. — Мартин похлопал брата по спине. — Желаю удачи, хотя ты в ней не нуждаешься, но, ради Бога, не отступай. — С этим напутствием он ушел.
   Усилием воли Себастьян подавил в себе раздражение. Он снова оглядел зал и понял, что потерял Хелену.
   — Проклятие!
   Она, должно быть, наблюдает за ним, но…
   Себастьян еще раз оглядел зал и опять не увидел ее. Нахмурившись, он вышел из тени в толпу.
   Целых десять минут у него ушло на ответные улыбки, приветствия и уход от пустой болтовни, прежде чем его взгляд наткнулся на мадам Тьерри. Она была занята оживленной беседой с леди Лукас. Хелены рядом с ними не было.
   Себастьян еще раз оглядел гостей. Его взгляд упал на Луи де Севра, который считался сопровождающим Хелены, но все подозревали, что он приставлен к ней ее покровителем и ему велено не спускать с нее глаз. Де Севр нежно поглядывал на одну из сестер Бриттен. Себастьян направился к нему.
   Шум его шагов привлек внимание Луи. Он оглянулся на герцога и, к его удивлению, улыбнулся и подобострастно поклонился.
   — Ах, ваша светлость. Вы ищете мою прекрасную кузину? Наверно, она вместе со всеми отправилась в буфет.
   Себастьян поблагодарил его и подавил в себе желание пожать ему руку. Этот человек, похоже, сейчас на его стороне. Мадам Тьерри тоже сменила тактику. Если никто из общества не догадывался о его истинных намерениях — а он бы узнал, если бы это было так, — тогда ему оставалось только гадать, каким непостижимым образом им обоим удалось проникнуть под его маску.
   Луи определенно о чем-то догадывался. Себастьян решил пока ничего не выяснять, но, заполучив Хелену, он непременно выяснит, что кроется под его одобрением.
   Через его голову он заглянул в маленький салон.
   — Правда? Прошу извинить меня.
   Один взгляд в открытую дверь, и он увидел Хелену. И что же она делала? Она укрепляла оборону! Ока окружила себя — нет, не джентльменами типа Уэра и ему подобных, — а последним урожаем юнцов, которые преданно смотрели ей в рот.
   Они были похожи на него двадцатилетней давности, готовые, как мотыльки, лететь на ее пламя, достаточно дерзкие и наглые, чтобы позволить себе любое сумасбродство, даже бросить ему вызов.
   Особенно ради нее. Они не принадлежали к его лиге, но им этого, особенно в ее присутствии, не дано было понять.
   Он все взвесил, рассмотрел собравшихся, вокруг нее, покосился на жемчуг, украшавший ее шею, уши и запястья, отвернулся и подозвал лакея.
 
   Хелена с облегчением вздохнула, когда Себастьян вошел в салон. Она привыкла к его постоянному присутствию, за последнюю неделю он стал ей необходим, словно теплое дыхание ветерка, обдувающее кожу.
   Она подавила дрожь и заставила себя сфокусировать внимание на молодом лорде Мальборо, хотя он был на пять лет ее старше, она все еще думала о нем как о молодом и неопытном. Нет… скорее очаровательном.
   Хотя Хелена и скучала, она чувствовала себя в безопасности. Поэтому она улыбалась и вдохновляла молодых мужчин рассказывать о своих подвигах. Об их последних гонках на парных двухколесных экипажах, о последней игре в карты с капитаном Шарпсом, о последних полетах фантазии. Они так были похожи на маленьких мальчиков.
   Она расслабилась, расслабилась и ее «охрана», и вдруг рядом с ней материализовался лакей с серебряным подносом в руке. Он протянул ей поднос, на котором лежала записка. Она взяла ее, улыбнулась своим кавалерам, отошла в сторонку и развернула:
 
   «Кто же из них, малышка? Выберете одного, и я постараюсь сделать так, чтобы он встретился со мной. Или я сам выберу одного из них, если никто не осмелится бросить мне вызов. Впрочем, если Вы не захотите, чтобы кто-то из ваших кавалеров испытал свою судьбу на зеленом поле завтра на рассвете, гоните их в шею и присоединяйтесь ко мне в приемной, расположенной рядом с холлом.
   И постарайтесь не медлить, так как я человек нетерпеливый. Если Вы скоро не явитесь, то я сам приду за Вами».
 
   Хелена прочитала последние слова как в жарком тумане. Ее руки дрожали, когда она, сложив записку, прятала ее в потайной карманчик. Сначала она должна успокоиться, перевести дыхание, унять свою ярость. Придется сдерживать ее до тех пор, пока она не сможет излить ее на Себастьяна.
   — Вы должны извинить меня. — Ее голос звучал неестественно, но, кажется, никто из кавалеров ничего не заметил. — Я должна вернуться к мадам Тьерри.
   — Мы проводим вас, графиня, — предложил лорд Марш.
   — Нет… прошу вас… не утруждайте себя. Мадам здесь, в бальном зале, — сказала Хелена непререкаемым тоном, быстро оглядев их.
   Они уступили ее желанию, попрощались, приложились к ее ручке — и забыли о ней в ту же минуту, как она оставила их одних, в чем Хелена была совершенно уверена.
   Она вышла в холл, стараясь не привлекать внимания. Лакей указал ей на комнату в конце короткого коридора. Она постояла в полумраке коридора, сосредоточив взгляд на двери, затем вынула из кармана записку, развернула ее, перевела дыхание, собрала в себе всю накопившуюся злость, открыла дверь и вошла.
   Маленькая комната была слабо освещена: единственными источниками света был огонь в камине и лампа, стоявшая на низком столике. Около камина расположились два кресла; с одного из них поднялся Себастьян и лениво направился к ней со своим обычным надменным выражением на лице.
   — Добрый вечер, малышка.
   Хелена захлопнула за собой дверь и услышала, как щелкнул замок.
   — Как вы смеете? — Она вошла в пятно света и увидела, как улыбка исчезла с лица Себастьяна. — Как вы смеете присылать мне это? — Она протянула ему записку. Ее голос дрожал от ярости. — Вы развлекаетесь, преследуя меня, однако я заявила вам с самого начала, что никогда не буду вашей, милорд! — Ее глаза полыхали огнем, слова хлестали, как пощечины, от ее вежливости ничего не осталось. Она сделала шаг к нему. — Поскольку вы не желаете принять мое решение, мой упорный отказ от вас, мне придется объяснить вам, зачем я приехала в Лондон и почему никогда не буду вашей любовницей.
   С каждым словом Хелена чувствовала себя увереннее, распаляя себя все сильнее.
   — Меня послали в Лондон искать мужа — вы это знаете. Причина, по которой я согласилась, заключалась в том, что я мечтала вырваться из когтей моего опекуна, человека властного, богатого, непреклонной воли и бесконечных амбиций. Скажите мне, ваша светлость, не знакомо ли вам это описание? — Она изогнула бровь, губы ее скривились в презрительной гримасе, холодно-яростной. — Я приняла решение использовать эту возможность, чтобы сбежать от мужчин, таких, как мой опекун, таких, как вы, которых не заботит ничто — ничто! — и которые используют женские чувства, чтобы манипулировать ими себе во благо.
   С его лица исчезло всякое оживление.
   — Малышка…
   — Не называйте меня так! — воскликнула она, сжимая кулаки. — Я не ваша! Не ваша, чтобы командовать, не ваша, чтобы пользоваться мною как пешкой на вашей шахматной доске! — Она снова взмахнула запиской. — Не думая обо мне, не щадя мои чувства, лишь для того, чтобы удовлетворить свою прихоть, вы хватаетесь за перо и, угрожая мне, заставляете плясать под вашу дудку! Чтобы потом посмеяться надо мной.
   Себастьян попытался возразить, но она остановила его яростным взмахом руки.
   — Нет! На этот раз вы дадите мне высказаться и выслушаете до конца. Мужчины, подобные вам, — элегантны, богаты, могущественны, и по этой причине вы подчиняете всех своей воле. А как вы достигаете этого? Путем манипулирования! Это ваша вторая натура. Вы научились манипулировать людьми, и для вас это так же естественно, как дышать. Вы ничего не можете поделать с собой. Посмотрите, как вы «управляете» своей сестрой, а я абсолютно уверена, что вы скажете, будто желаете ей только добра, как утверждает и мой опекун, хотя все его махинации преследуют одну цель — получить выгоду для себя.
   Себастьян слушал ее молча. Ее злость разгоралась в почти видимое пламя. Она отпустила поводья и понеслась, закусив удила. Ее взгляд прожигал его насквозь.
   — Мной управляли так полжизни, полжизни так манипулировали! Я больше не желаю этого терпеть. В вашем случае, как и в случае с моим опекуном, манипулировать другими — особенно женщинами — это часть вашей натуры. Это ваше естественное состояние, и вы не в силах его изменить. И последним человеком на земле, которого я буду рассматривать как кандидата в мужья, будет мужчина с таким характером. Она бросила в него запиской, непроизвольно он поймал ее. — И впредь не смейте посылать мне подобных вызовов! — Ее голос дрожал от злости и возмущения, она никак не могла успокоиться. — Я не желаю ни слышать, ни видеть вас снова, ваша светлость!
   Резко развернувшись, Хелена направилась к двери. Себастьян наблюдал, как она открыла ее, вышла, и дверь за ней закрылась.
   Он посмотрел на свою записку, развернул ее, разгладил. Перечитал. Затем смял и щелчком отправил в огонь. Пламя мгновенно поглотило ее.
   Себастьян повернулся и зашагал к двери.

Глава 5

   Ночью начался дождь и продолжался до самого рассвета, ровный неослабевающий ливень, заливший водой улицы и сделавший небо свинцово-серым.
   Себастьян провел утро дома, занимаясь делами поместья, затем отправился в «Уайтс» на ленч и немного поболтать. Но беседа была такой же серой, как и погода, и во второй половине дня он вернулся на Гросвенор-сквер.
   — Что-нибудь желаете, милорд? — спросил Уэбстер, его дворецкий, стряхивая с плаща воду и передавая его лакею.
   — Нет. — Себастьян направился в библиотеку. — Если кто-нибудь зайдет, скажи, что я приказал меня не беспокоить.
   — Да, ваша светлость.
   Лакей открыл для него дверь. Себастьян перешагнул через порог и остановился. Дверь закрылась за ним. Он поморщился и направился к буфету.
   Наконец, держа в руке графин с янтарной жидкостью и бокал, он опустился в кожаное кресло перед камином и протянул промокшие ботинки к огню. Он глотнул бренди, надеясь, что алкоголь и огонь согреют его и уймут дрожь, причиной которой была вовсе не погода.
   Хелена — что ему теперь с ней делать?
   Он был согласен со всем, в чем она обвиняла его; к сожалению, все, что она говорила, было правдой. Он не мог отрицать этого. Не стоит притворяться, будто умелая манипуляция людьми не лежала в основе власти его предков и такие люди, как он — бывшие воины-завоеватели, — использовали это средство теперь, на рубеже двадцатого столетия. Если предоставить людям возможность, большинство из них предпочло бы покорно подчиниться ему, нежели встретиться с ним лицом к лицу на поле брани.
   Хелена, если уж говорить честно, во многом похожа на него.
   И было ясно и совершенно очевидно для человека с такой редкой интуицией, как у него, что она слишком долго была предметом манипуляций у своего опекуна, манипуляций слишком назойливых и абсолютно неприемлемых для нее, обладающей неожиданно сильной волей.
   И он прекрасно понимал, что вынужденное подчинение чужой воле, особенно если учесть знание средств, обеспечивающих такое подчинение, достаточно сильно отразилось на гордой и мятежной душе Хелены. И в конце концов её терпение лопнуло. Ее воля была реальным фактом, который нельзя было недооценивать, — к такому открытию он пришел накануне вечером.