Страница:
Впрочем, ни Дионисий, ни Арсений не оставались безмолвными страдальцами, они старались оправдаться. Дионисий во время ли суда над ним или уже во время своего заключения написал "Речь", обращенную ко всем православным христианам, которую начинал следующими словами: "Святыя, соборныя, апостольския Церкви чадам, всем православным христианом, пад, припадая, молюся яз, смиренный, последний в братстве Дионисий, от дому великого Сергия чудотворца. Ведомо да буди вам, благочестия хранителем, яко повелением самодержавнаго государя царя и великаго князя Михаила Федоровича всея Русии, священную книгу Потребник правити повелено нам, неразумным. Вы же, искуплении Кровию Христовою, судите се праведно: многим ли свидетелем достоит веровати, или единому против тысящь. Освящении Богом, речь сию разумейте". Вслед за тем Дионисий говорил, что во всех старых письменных Потребниках, в том числе и принесенных из Москвы, и даже в печатных греческих книгах на Крещение Господне в молитве читается: "И ныне, Владыко, освяти воду сию Духом Твоим Святым" и только в московском Потребнике напечатано: "Духом Твоим Святым и огнем". Откуда взялась эта прибавка, продолжал Дионисий, - мы не знаем и не дерзнули оставить ее в Потребнике. Правда, по евангелисту Луке, Иоанн Креститель сказал о Христе: Той вы крестит Духом Святым и огнем (3. 16), но у евангелиста Марка написано только: Той крестит вы Духом Святым (1. 8). Да и Сам Христос сказал: Аще кто не родится водою и Духом... (Ин. 3. 5) без прибавления "и огнем". Сам Лука в книге Деяний апостольских передает слова Христовы к апостолам: Вы имате креститися Духом Святым (1. 5), также без прибавления "и огнем". Потом, описывая сошествие Святого Духа на апостолов, выразился: И явишася им разделени языцы, яко огненни (2. 3), а не сказал прямо: "языцы огненни". И далее в той же книге Деяний многократно рассказывает, как апостолы крестили верующих Духом Святым, и нигде не прибавляет: "и огнем". Чтобы еще более подкрепить свою мысль и оправдать себя, Дионисий ссылался на церковные песни и молитвы, читаемые при совершении крещения, в которых нет нигде и намека о крещении "и огнем", и приводил изречения и толкования святых отцов - Григория Богослова, Иоанна Златоустого и других.
От троицкого старца Арсения Глухого дошли до нас два послания, или оправдательные "Речи": первое, довольно обширное, к боярину Борису Михайловичу Салтыкову; другое, небольшое, к какому-то протопопу Ивану Лукьяновичу.
В послании к Салтыкову Арсений, сказав кратко, как он был призван к исправлению Потребника вместе с другими, как они трудились полтора года и представили свой труд Сарскому митрополиту Ионе, прежде всего останавливается на том же самом вопросе, каким занимался в своей "Речи" и преподобный Дионисий, т. е. на вопросе о прибавке "и огнем", но излагает дело несколько иначе. Арсений раздельнее говорит о списках Потребника, славянских и греческих, в которых они не нашли "и огнем", и упоминает о двух, из которых в одном это слово приписано было на стороне, а в другом над строкой. Потом, объясняя незаконность этой прибавки к молитве на Богоявление, не ссылается на ряд текстов Священного Писания, как сделал Дионисий, а указывает на однородные молитвы в том же печатном Потребнике и говорит: "Образец тому в том же печатном Служебнике (или Потребнике) молитва на омовение святых мощей и молитва над кладезем... В первой читается: "Посли нам милость свою от святых высот Своих, благодать Святого Духа, и освяти воду сию Духом Твоим Святым", а "огнем" не прибавлено. Во второй - так: "Сам, Владыко Человеколюбче, очисти воду сию знамением Креста Твоего от всякия скверны, и освяти тую Духом Твоим Святым", а "огнем" не написано же... И в этих молитвах, как и во всех подобных, следовало бы прибавить слово "и огнем", если оно справедливо прибавлено в молитве на Богоявление". Вообще же, обличением этой прибавки Арсений занимается недолго. Гораздо более и подробнее он защищает себя и своих сотрудников против другого обвинения. "Да в вину же нам, - говорит он, - поставили, что мы концы марали у молитв. Но мы, государь, марали концы у тех молитв, которые писаны к Отцу, а оканчивались словами: "И Тебе славу возсылаем, Отцу и Сыну и Святому Духу". Мы марали у таких молитв концы и писали: "И Тебе славу возсылаем со единородным Твоим Сыном и Пресвятым... Духом..." Если, государь, в молитвах, которые обращены к одному Отцу или к одному Сыну, будут концы: "И Тебе славу возсылаем, Отцу и Сыну и Святому Духу", то по такому славлению Отец и Сын и Святой Дух будут единое Лицо, а что злее этой хулы?.. Мы марали, государь, такие концы, потому что они способствуют Савелиевой ереси". Вслед за тем Арсений приводит из разных дотоле напечатанных у нас книг множество примеров молитв с такими же окончаниями и объясняет Салтыкову всю их несообразность. При этом Арсений делает по местам более или менее общие замечания. Например, о своих обвинителях говорит: "Есть, государь, иные и такие, которые на нас ересь возвели, но едва и азбуку умеют, а то ведаю, что они не знают, какие в азбуке письмена гласные, согласные и двоегласные. А чтобы разуметь восемь частей речи и что такое роды и числа, времена, лица и залоги, то им и на ум не всходило. Священная философия и в руках у них не бывала, а кто ею не занимался, тот легко может погрешать не только в Божественных писаниях, но и в делах земских, хотя бы от природы был остроумен. Неискусившиеся смотрят только на строки и на буквальную речь и рассуждают: это так; оказывается же совсем не так..." Или еще: "Не смею, государь, дерзновенно сказать о говорящих на нас неправое, что они не знают ни православия, ни кривославия, но только они Божественные писания по чернилу проходят, смысла же писаний не стараются уразуметь". О троицком уставщике Логгине: "Логгин Корова напечатал в своем Уставе молитву, которая... начинается: "Владыко многомилостиве, Господи Иисусе Христе Боже наш"; конец же испортил так: "Ты бо еси Царь царствующим и Спас душам нашим, и Тебе славу возсылаем. Отцу и Сыну и Св. Духу..." И в другой молитве, начинающейся: "Боже духов и всякия плоти..." напечатал конец: "Яко Ты еси живот, и воскресение, и покой усопшим рабом Твоим, Христе Боже наш, и Тебе славу возсылаем, Отцу и Сыну и Св. Духу". Смотри, государь, как этот безумный клеветник, недугующий к нам братоубийственною завистию и напрасно оклеветавший нас, не сделавших ему никакого зла, смешал по неразумию не подлежащее смешению". О московском духовенстве: "Есть и другие тьмочисленные описи в точках, в запятых и в окончаниях в тех печатных книгах. Если бы московские власти и честные протопопы, служащие во святых церквах близ царских палат, совершая чтение и пение по этим священным печатным книгам, добре разумели и о благочестии воистину болели, то они прежде возвещали бы о сих описях, несогласных с разумом истины, царю государю, и государь велел бы из них же приставлять к тем книгам, когда они начнут вновь печататься, кого-либо, могущего делать поправки в книгах как должно. Вот Минею общую уже трижды печатают, а в ней ни единой описи не исправляли". О прежних справщиках книг: "Эти описи в печатных книгах указываю тебе, государь, не для того, чтобы поносить трудившихся и свидетельствовавших те книги и укорять их в ереси - да не будет, - но чтобы явить невежественное высокоумие и самомнительность лиц, обвиняющих нас неправедно. Трудившиеся принуждены были к тому царскою властию, как и мы, и сколько их разума стало, сколько их Бог наставил, столько и потрудились, и за труд их да подаст им Господь мзду небесную, а в чем они погрешили неведением или забвением, то надобно поправлять вновь". О самом себе и своих сотрудниках: "Наше дело, государь, в мир не пошло, ни царской казне какой протор сделало. Если же что недоброе сделано, ино дело на сторону, а трудившийся неразумно и неугодно пусть будет лишен мзды. Немалая, государь, беда мне, нищему чернецу, толикий труд подъявшему, сидевшему за государевым делом полтора года день и ночь, лишиться мзды, ибо всего нам, бедным крылошанам, идет в Троицком монастыре зажилого на год денег по тридцати алтын на платье, одеваемся и обуваемся своим рукоделием. Бог свидетель, что нет в нас ни в ком никакой ереси... Иван поп на Соборе митрополиту Ионе, и архимандритам, и честным протопопам, препиравшимся с ним, очи слюнами запрыскал, и то им, честным людям, стало в досаду. И мне думается, что я, нищий чернец, страдаю от попа Ивана да от архимандрита, потому что архимандрит меня не послушал, дела не отказал, а поп Иван сам на государево набился и ради себя выпросил в монастырь, смутил, что враг лукавый. Да и вправду лукав он: у дел быв большой, нас в беду ввел, а сам вывернулся, как лукавая лисица, заведши бедного бородатого козла в неисходную пропасть, сама по нем же выскочила". В заключение Арсений обращался к боярину Салтыкову с следующими трогательными словами: "И ныне, государь, я, нищий чернец Глухой, сижу за то дело на Кирилловском подворье в железах, живот свой мучу девятый месяц, об одной свитое перебиваюсь, и та уже с плеч свалилась, и без теплой одежды, и рухлядишко мое, государь, в монастыре все распропало. Бог свидетель, что мы страждем безвинно. Если я, нищий чернец, и грешнее всех людей, но не приписывай мне никакой ереси. Я верую во все, чему научили самовидцы и ученики Слова и что предали святые богоносные отцы и учители святой соборной и апостольской Церкви, и все это приемлю, люблю и почитаю. Смилосердуйся, государь, помилуй меня, нищего чернеца, будь печальником царю государю Михаилу Федоровичу и благоверной государыне великой старице Марфе Ивановне, чтобы велели меня, нищего чернеца, из желез освободить. Смилуйся, государь, пожалуй".
Почти теми же самыми словами, которыми окончил Арсений свое послание к Салтыкову, начал он свое небольшое послание к протопопу Ивану Лукьяновичу, только просил здесь ходатайства не пред государем и его матерью, а пред Сарским митрополитом Ионою. "Со слезами, - писал Арсений, - бью челом тебе, государю: умилостивься, государь Иван Лукьянович, вступися за мою бедность, будь мне, бедному, помощником. Сижу, государь, на Кирилловском подворье, окованный железами, узкими и скорбными, и иногда заключаемый в темном и смрадном месте. Будь, государь, печальником митрополиту Ионе Сарскому и Подонскому, чтобы митрополит освободил меня, беднаго и нищего чернеца, ибо ему государыня великая старица Марфа Ивановна отдала наше дело на волю: он волен нас смирять и освободить. А я, нищий чернец, бью ему, государю, челом со слезами и всему священному Собору, прося прощения в своем погрешении, сколько я, по своему неразумию, в чем-либо погрешил. А в том, государь, свидетель Бог, что нет в нас ереси никакой". В самом послании Арсений вовсе не касается вопроса о прибавке "и огнем", а старается оправдать себя и своих сотрудников только в другом направленном против них обвинении и говорит: "Винит нас митрополит с Собором, что мы у молитв концы марали. Но мы марали концы только у тех молитв, которые, будучи обращены лишь к одному из Лиц Пресвятой Троицы, Отцу или Сыну, оканчивались, однако ж, словами: "И Тебе славу возсылаем. Отцу и Сыну и Святому Духу", чем сливаются Лица Пресвятой Троицы и допускается ересь Савелиева (при этом Арсений приводит несколько примеров таких молитв). А у молитв, обращенных ко всей Единосущной Троице, оканчивающихся таким славословием, мы концов не марали. Да и митрополит нашел не во многих местах молитвы, у которых концы нами переменены, а таких молитв больше, у которых концы не переменены. Если кто станет смотреть на наше морокованье без злобы и не имея в себе братоубийственной зависти, а братолюбно и будучи искусен в словесной хитрости, он малую вину на нас возложит, и если найдет в чем погрешность, то покроет недоумение наше своим человеколюбием". Далее Арсений говорит о своем воспитании, что он самоучкою познакомился с грамматикою и философиею, и о своих обвинителях, что они едва азбуки умеют, а грамматики и философии вовсе не знают, вследствие чего чудовский архимандрит, не понимая смысла одного слова в переводе, люто и зверообразно нападал на него, Арсения; сознается, что если в чем согрешил, то не от хитрости, а от ненаучения и слабости разума, и заключает свое послание так: "Достойно и великому святителю Ионе покрыть погрешность нашего ненаучения своим человеколюбием, а нас, бедных, от желез освободить. Умилостивься, государь Иван Лукьянович, будь мне помощником, породи второе (т. е. во второй раз), вступись за меня, а я за тебя, государя моего, буду Бога молить... Смилуйся, государь, пожалуй порадей".
Но если Дионисий и Арсений старались оправдать себя и доказывали свою невинность, то и враги их старались, напротив, доказать их виновность. В числе этих врагов наиболее выдавался некто старец Антоний Подольский, или из Подолья. Судя по прозвищу его, он, вероятно, пришел в Москву из Подолии, а судя по его уцелевшим сочинениям, образовался не сам собою чрез одно чтение книг, а получил школьное образование в каком-либо из западнорусских училищ. Надменный этим своим образованием, Антоний повсюду хвалился им в Москве и говорил: "Никто совершенно против меня грамматики и диалектики в России не знает". Когда возник спор о прибавке слова "и огнем" в молитве на Богоявление, когда Дионисий и его товарищи были осуждены за исключение этого слова из молитвы, тогда Антоний стал на сторону их обвинителей. Непосредственно он нападал на священника Наседку, который хотя и был осужден Собором, но не лишен свободы и потому имел возможность защищать пред всеми в московском обществе себя и своих сотрудников и обличать несправедливость своих противников. Антоний везде и всем называл Наседку еретиком как не приемлющего будто бы "благодати Духа Святого, явившейся на апостолах огненными языками" и всюду учил "об огни просветительном, яко от Божия существа исходит, и той есть и огонь и свет просветительный". Ходил по московским торжищам, рассуждал с калачниками, пирожниками и другими об этом просветительном огне и "многих научил", потому что на торгу в Москве Антонию верили и смотрели в него, как в зерцало, а не в писание святых отцов. Не довольствуясь устною проповедию против Наседки, Антоний собрал еще на него "много писания" и в этом "собрании от книг" подробно изложил свое учение. К сожалению, сочинение Антония Подольского до нас не дошло и мы можем говорить о содержании его, как доселе говорили и о самом Антонии, только со слов его противника - Наседки, который в опровержение этого сочинения написал свое, до нас дошедшее. Наседка также большею частию собрал свое сочинение из книг: из Священного Писания, из толкового Евангелия и Апостола, из писаний святых отцов, из Кормчей, из церковных служб, но, приводя заимствования из книг или только делая на них ссылки, почти везде присовокуплял свои толкования и соображения, направленные против Антония. Разделено сочинение Наседки на 35 небольших глав неодинаковой величины и общего заглавия не имеет, но имеет частные надписания над главами, например, над первою такое: "О Словеси Божии воплощшемся к гордому Антону Подольскому, нову ересь составляющу". Приведем из этого сочинения несколько более замечательных мест, чтобы познакомиться как с мыслями Антония о просветительном огне, так и с приемами Наседки в опровержении их. "Что, буйственный, возносишься умом на разум святых отцов, положенный в Божественных писаниях, - так начинается первая глава, - и являешь новое богословие, дабы веровали твоему собранию от книг, якобы Бог огнь есть и огнем священнодействует таинство христианское? Скажи, лукавнующий, кому верить, тебе ли, пресмыкающемуся на земли, или возшедшему умом превыше всех небес и видевшему Бога Слово и слышавшему от Него: В начале бе Слово, а не огнь, и Слово бе у Бога, а не огнь, и Бог бе Слово, а не огнь?.. Ты, тварь, и себя не знаешь, а Творца хочешь показать ведомым по существу. Возьми, всеведущий, святую книгу Бесед евангельских и прочитай во второй Беседе следующее: "Невозможно сказать, невозможно даже помыслить по достоинству, что есть Бог в существе, - преименен бо есть, и многоименен, и безыменен..." и пр. Ты, Антоний, отступаешь от исповедания православной веры, где сказано: "Исповедую едино крещение", которое, как многократно свидетельствует Божественное Писание, совершается водою и Духом, а ты утверждаешь еще другое крещение - огненное, и не другое, но осмое, пагубное, о котором Златоуст пространно написал в Беседе 40-й на Матфея. Ты отвергаешь все старые списки, греческие и русские, и веришь внуке - одной печатной книге, Служебнику, а мать и бабу и прабабу не словом, но делом блядею являешь, ибо все старые списки ни во что вменяешь. Веришь одному свидетельству печати, а на тысячу и тьмы старых списков плюешь". Во второй главе Наседка говорит: "Поистине ты во всем уподобляешься еретику Несторию. Он, проклятый, допускал во Христе два состава (лица)... а ты называешь Духа Святого огнем... и приписываешь в Состав Святого Духа вседетельную силу Его - огонь... Три Состава (Лица) Святой Троицы, Отца и Сына и Св. Духа, и святым неведомы, ты же и четвертый состав (лицо) небоязненно проповедуешь всей России..." В третьей главе: "К тому же воспоминаю тебе, Антоний, о старой старине, о заблудших древних еретиках. Иные из них прельстились от книг, как и я с тобою, пьяный, брежу, и тщеславимся, и хвастаем, и лжем, чтоб нас люди хвалили... Поразмысли, во что полагаешь ты Св. Духа и огонь: не два ли духа и не два ли состава разделяеши?.. Дух Святой, невидимый и непостижимый для самих сил небесных, и веруется, и исповедуется, и прославляется не по видимым явлениям Своим, каковы были голубь и огнь, а по невидимому Своему существу, как Дух... Он выше всех Своих явлений и не прелагается ни в огнь, ни в голубя..." В четвертой главе: "Ты небоязненно всех учишь, что Дух Святой благодать свою апостолам огненным видением отделил от Себя и ныне так же отделяет от себя же огненным видением, по сказанному: Той вы крестит Духом Святым и огнем. А я, хотя не ритор, не вития, но глупец и пьяница, вижу, что ты свои слова не прямо от книг свидетельствуешь, но собою замышляешь... Если отделится благодать от Отделяющего, Который вездесущ, то на ком и где она будет?.. Не слышишь ли, как Церковь Божия поет и величает Христа: "Величаем Тя, Жизнодавче Христе, и чтем Дух Твой Святый, - а не огонь святый, - Егоже от Отца, - а не от Себя - послал еси Божественным учеником Своим..." И все Божественное Писание свидетельствует, что не от Себя Сын, но от Отца послал Духа Святого, а не огонь; а ты от Сына велишь призывать Духа Святого и огонь с Ним. И что будет тот огонь? Не явно ли по твоему разуму, что ты вводишь четвертое лицо Св. Троицы? И исхождением, или излитием, отделяется тот огонь от Сына?.." В пятой главе: "Ты, Антоний, откуда узнал и уразумел о невидимом и непостижимом Промысле Божием и мудрствуешь, что от существа Божия исходит огнь просветительный, который освящает всяческая? Мы не веруем твоему просветительному огню, безымянному, но веруем, как научили нас веровать св. апостолы, во Отца и Сына и Св. Духа - вот истинный и живот всех, и спасение, и свет, и просвещение, и освящение, и воскресение. А в иной свет, кроме Отца и Сына и Св. Духа, мы не хочем веровать". В седьмой главе: "По твоему не богословию, но богоборию... ты говоришь, что от Бога исходит огнь просветительный и тем освящается богоявленская вода. Мы же не принимаем того просветительного огня... На Иордани не огнь Бог Отец послал на крестившегося Сына, но Дух Святой сошел в виде голубине, и в день Пятидесятницы не огнь же сошел, но Дух Святой, и явишася апостолам разделени языцы, яко огненны, но не огненны... Нас подобные тебе дураки учат говорить: Антоний-де для дня Пятидесятницы выдумал произносить: "Освяти, Владыко, воду сию Духом Твоим Святым и огнем", и вы произносите. А как на Богоявление явился голубь, то велят произносить: "Освяти, Владыко, воду сию Духом Твоим и голубем". Иные же люди, со стороны, про нас всех говорят: "Все вы взбесились и бредите, ибо Отец и Сын и Св. Дух выше огня и выше света и воды живой... вы с Антонием оглохли ушами чувственными и разумными". В девятой главе: "Ты, Антоний, взяв Предтечево слово, сказанное иудеям: Той вы крестит Духом Святым и огнем, говоришь: то-де и об апостолах сказано, и о нас всех, язычниках... И ты, Антоний, лжешь на Предтечу... Смотри крепко своими пьяными глазами, кто приходил к Предтече и кому Предтеча говорил... И такое Предтечево свидетельство ты переносишь на апостолов! О, фарисей и саддукей, сам сатана тебя научил: совсем не апостолам Предтеча говорил то". В двенадцатой главе: "Сын Божий сказал, что Дух Святой от Отца исходит; а ты говоришь, что от Сына исходит огнь, и от Сына велишь (в молитве на Богоявление) призывать со Святым Духом огнь, и таким образом, по твоей безумной мудрости, между Отцом и Сыном и Святым Духом допускается местное расстояние: от Отца Дух, от Сына огонь; Отец вина Духу, а Сын вина огню... Отец подает Святого Духа невидимым даром, а Сын видимым даром, огнем". В четырнадцатой главе: "Златоуст учит нас о Святом Духе не только не говорить, но и не помышлять, будто Он есть голубь, или огонь, или ветер бурный; а ты, Антоний, не только сам мудрствуешь, но и многих научил, чтобы призывать огнь в богоявленской молитве на освящение воды. Тебя ли лучше слушать или Златоуста?.." и пр.
Вообще сочинение Наседки, нами рассмотренное, отличается самою грубою полемикою. Он не ограничивается только опровержением мыслей своего противника, но не щадит и его самого. Называет его не только буйным, надменным, хвастливым и подобными именами, но и дураком, еретиком и многократно укоряет его в пьянстве, хотя последнюю слабость усвояет и себе, говоря, например: "Не сатана выучил тебя, Антоний, мудрствовать, но родной брат и тебе и мне - утопленный в сусле хмель".
Сколько, однако ж, ни старались преподобный Дионисий и его сотрудники, осужденные Московским Собором за исправление книг, доказать свою невинность, осуждение соборное тяготело над ними и страдания их продолжались, пока не окончился самый период междупатриаршества в России. Почему оно длилось столько времени, это понимали тогда у нас все. Не было в России того, кому следовало сделаться Московским патриархом. Отец нового государя митрополит Филарет Никитич находился в плену: с 13 апреля 1611 г. из-под Смоленска он был отвезен в Польшу и, наконец, заключен в Мариенбургской крепости. Он более всех имел права на патриаршую кафедру как по своим заслугам для Церкви и отечества и страданиям за них, так и потому, что еще прежде, хотя недолго, уже был "нареченным патриархом" и даже писался этим именем. Да и Михаил Федорович, сделавшись сам царем, не мог же допустить, чтобы его отец был подчиненным, как митрополит, какому-либо патриарху, избранному из подданных. Оставалось ожидать возвращения Филарета Никитича из польского плена. Переговоры о том с поляками начались немедленно, как только воцарился Михаил Федорович; к сожалению, по упорству поляков, долго не имели успеха. Извещая отца (декабрь 1614 г.) об этих начавшихся переговорах, царь Михаил обращался к нему в своей грамоте не только как к "поборнику и страдателю за святыя благосиятельныя хрестьянския нашей церкви и крепкому столпу в православии", но и как к "старейшему и превысочайшему священноначалием отцу отцем", т. е. как к патриарху. И по всей России имя митрополита Филарета Никитича как "великаго государя" поминалось в церквах, на ектениях и молитвах вместе с именем самого государя и его матери, "великой старицы инокини Марфы Ивановны". Ростовским митрополитом Филарет Никитич уже не был со времени плена его в 1611 г.: в этом году между жителями Ярославля и их начальниками произошла великая смута, и они не знали, к кому прибегнуть и кто бы рассудил их. Потому с общего совета положили послать в Троице-Сергиев монастырь к бывшему у них еще до Филарета Никитича митрополитом Кириллу (Завидову) и просить его, чтобы он возвратился на прежнюю свою кафедру в Ростове. Кирилл склонился на их просьбу, пришел в Ростов, потом в Ярославль, умирил жителей и остался Ростовским митрополитом до самой своей кончины. Зато Филарет Никитич со времени воцарения его сына считался уже митрополитом всея России, или Московским и всея России. В 1615 г. царь Михаил Федорович пожаловал несудимую грамоту духовенству церкви святого Николая Великорецкого на Вятке, числившейся в области, или епархии, патриаршей, и в этой грамоте выразился: "А кому будет что искати на самих никольских попех и дьяконе, ино их судит отец наш и богомолец Филарет, митрополит всея Русии, по священным правилом и по соборному уложенью". А на антиминсах того времени в области Московской писалось: "Освятися олтарь во имя... при благоверном царе Михаиле Феодоровиче и при митрополите Филарете Московском и всея России". Таким образом, Филарет и во дни междупатриаршества, находясь вдали от России, признавался верховным ее архипастырем, хотя еще не носил имени патриарха.
V
Новый период жизни для Русской Церкви, период ее самостоятельности, начался среди самых неблагоприятных обстоятельств. Едва только учреждено было патриаршество в России и еще не успело достаточно проявить себя, как для отечества нашего настало так называемое Смутное время, время самозванцев и других искателей царского престола, время страшного разорения и опустошения Русской земли, а вместе и Русской Церкви. Чрезвычайно страдали тогда все жители России, страдали с ними и духовные пастыри и архипастыри. Гибли села, города, целые области, разрушались и разграблялись и храмы Божии, монастыри, архиерейские домы, церковные имения. Подавлены и глубоко расстроены были все отправления как государственной, так и церковной жизни. Патриархи Иов и Гермоген доблестно потрудились для Церкви и отечества, но оба под конец были лишены своей святительской кафедры; не говорим об избраннике Лжедимитрия патриархе Игнатии, который лишен был сана по заслугам и законною властию.
От троицкого старца Арсения Глухого дошли до нас два послания, или оправдательные "Речи": первое, довольно обширное, к боярину Борису Михайловичу Салтыкову; другое, небольшое, к какому-то протопопу Ивану Лукьяновичу.
В послании к Салтыкову Арсений, сказав кратко, как он был призван к исправлению Потребника вместе с другими, как они трудились полтора года и представили свой труд Сарскому митрополиту Ионе, прежде всего останавливается на том же самом вопросе, каким занимался в своей "Речи" и преподобный Дионисий, т. е. на вопросе о прибавке "и огнем", но излагает дело несколько иначе. Арсений раздельнее говорит о списках Потребника, славянских и греческих, в которых они не нашли "и огнем", и упоминает о двух, из которых в одном это слово приписано было на стороне, а в другом над строкой. Потом, объясняя незаконность этой прибавки к молитве на Богоявление, не ссылается на ряд текстов Священного Писания, как сделал Дионисий, а указывает на однородные молитвы в том же печатном Потребнике и говорит: "Образец тому в том же печатном Служебнике (или Потребнике) молитва на омовение святых мощей и молитва над кладезем... В первой читается: "Посли нам милость свою от святых высот Своих, благодать Святого Духа, и освяти воду сию Духом Твоим Святым", а "огнем" не прибавлено. Во второй - так: "Сам, Владыко Человеколюбче, очисти воду сию знамением Креста Твоего от всякия скверны, и освяти тую Духом Твоим Святым", а "огнем" не написано же... И в этих молитвах, как и во всех подобных, следовало бы прибавить слово "и огнем", если оно справедливо прибавлено в молитве на Богоявление". Вообще же, обличением этой прибавки Арсений занимается недолго. Гораздо более и подробнее он защищает себя и своих сотрудников против другого обвинения. "Да в вину же нам, - говорит он, - поставили, что мы концы марали у молитв. Но мы, государь, марали концы у тех молитв, которые писаны к Отцу, а оканчивались словами: "И Тебе славу возсылаем, Отцу и Сыну и Святому Духу". Мы марали у таких молитв концы и писали: "И Тебе славу возсылаем со единородным Твоим Сыном и Пресвятым... Духом..." Если, государь, в молитвах, которые обращены к одному Отцу или к одному Сыну, будут концы: "И Тебе славу возсылаем, Отцу и Сыну и Святому Духу", то по такому славлению Отец и Сын и Святой Дух будут единое Лицо, а что злее этой хулы?.. Мы марали, государь, такие концы, потому что они способствуют Савелиевой ереси". Вслед за тем Арсений приводит из разных дотоле напечатанных у нас книг множество примеров молитв с такими же окончаниями и объясняет Салтыкову всю их несообразность. При этом Арсений делает по местам более или менее общие замечания. Например, о своих обвинителях говорит: "Есть, государь, иные и такие, которые на нас ересь возвели, но едва и азбуку умеют, а то ведаю, что они не знают, какие в азбуке письмена гласные, согласные и двоегласные. А чтобы разуметь восемь частей речи и что такое роды и числа, времена, лица и залоги, то им и на ум не всходило. Священная философия и в руках у них не бывала, а кто ею не занимался, тот легко может погрешать не только в Божественных писаниях, но и в делах земских, хотя бы от природы был остроумен. Неискусившиеся смотрят только на строки и на буквальную речь и рассуждают: это так; оказывается же совсем не так..." Или еще: "Не смею, государь, дерзновенно сказать о говорящих на нас неправое, что они не знают ни православия, ни кривославия, но только они Божественные писания по чернилу проходят, смысла же писаний не стараются уразуметь". О троицком уставщике Логгине: "Логгин Корова напечатал в своем Уставе молитву, которая... начинается: "Владыко многомилостиве, Господи Иисусе Христе Боже наш"; конец же испортил так: "Ты бо еси Царь царствующим и Спас душам нашим, и Тебе славу возсылаем. Отцу и Сыну и Св. Духу..." И в другой молитве, начинающейся: "Боже духов и всякия плоти..." напечатал конец: "Яко Ты еси живот, и воскресение, и покой усопшим рабом Твоим, Христе Боже наш, и Тебе славу возсылаем, Отцу и Сыну и Св. Духу". Смотри, государь, как этот безумный клеветник, недугующий к нам братоубийственною завистию и напрасно оклеветавший нас, не сделавших ему никакого зла, смешал по неразумию не подлежащее смешению". О московском духовенстве: "Есть и другие тьмочисленные описи в точках, в запятых и в окончаниях в тех печатных книгах. Если бы московские власти и честные протопопы, служащие во святых церквах близ царских палат, совершая чтение и пение по этим священным печатным книгам, добре разумели и о благочестии воистину болели, то они прежде возвещали бы о сих описях, несогласных с разумом истины, царю государю, и государь велел бы из них же приставлять к тем книгам, когда они начнут вновь печататься, кого-либо, могущего делать поправки в книгах как должно. Вот Минею общую уже трижды печатают, а в ней ни единой описи не исправляли". О прежних справщиках книг: "Эти описи в печатных книгах указываю тебе, государь, не для того, чтобы поносить трудившихся и свидетельствовавших те книги и укорять их в ереси - да не будет, - но чтобы явить невежественное высокоумие и самомнительность лиц, обвиняющих нас неправедно. Трудившиеся принуждены были к тому царскою властию, как и мы, и сколько их разума стало, сколько их Бог наставил, столько и потрудились, и за труд их да подаст им Господь мзду небесную, а в чем они погрешили неведением или забвением, то надобно поправлять вновь". О самом себе и своих сотрудниках: "Наше дело, государь, в мир не пошло, ни царской казне какой протор сделало. Если же что недоброе сделано, ино дело на сторону, а трудившийся неразумно и неугодно пусть будет лишен мзды. Немалая, государь, беда мне, нищему чернецу, толикий труд подъявшему, сидевшему за государевым делом полтора года день и ночь, лишиться мзды, ибо всего нам, бедным крылошанам, идет в Троицком монастыре зажилого на год денег по тридцати алтын на платье, одеваемся и обуваемся своим рукоделием. Бог свидетель, что нет в нас ни в ком никакой ереси... Иван поп на Соборе митрополиту Ионе, и архимандритам, и честным протопопам, препиравшимся с ним, очи слюнами запрыскал, и то им, честным людям, стало в досаду. И мне думается, что я, нищий чернец, страдаю от попа Ивана да от архимандрита, потому что архимандрит меня не послушал, дела не отказал, а поп Иван сам на государево набился и ради себя выпросил в монастырь, смутил, что враг лукавый. Да и вправду лукав он: у дел быв большой, нас в беду ввел, а сам вывернулся, как лукавая лисица, заведши бедного бородатого козла в неисходную пропасть, сама по нем же выскочила". В заключение Арсений обращался к боярину Салтыкову с следующими трогательными словами: "И ныне, государь, я, нищий чернец Глухой, сижу за то дело на Кирилловском подворье в железах, живот свой мучу девятый месяц, об одной свитое перебиваюсь, и та уже с плеч свалилась, и без теплой одежды, и рухлядишко мое, государь, в монастыре все распропало. Бог свидетель, что мы страждем безвинно. Если я, нищий чернец, и грешнее всех людей, но не приписывай мне никакой ереси. Я верую во все, чему научили самовидцы и ученики Слова и что предали святые богоносные отцы и учители святой соборной и апостольской Церкви, и все это приемлю, люблю и почитаю. Смилосердуйся, государь, помилуй меня, нищего чернеца, будь печальником царю государю Михаилу Федоровичу и благоверной государыне великой старице Марфе Ивановне, чтобы велели меня, нищего чернеца, из желез освободить. Смилуйся, государь, пожалуй".
Почти теми же самыми словами, которыми окончил Арсений свое послание к Салтыкову, начал он свое небольшое послание к протопопу Ивану Лукьяновичу, только просил здесь ходатайства не пред государем и его матерью, а пред Сарским митрополитом Ионою. "Со слезами, - писал Арсений, - бью челом тебе, государю: умилостивься, государь Иван Лукьянович, вступися за мою бедность, будь мне, бедному, помощником. Сижу, государь, на Кирилловском подворье, окованный железами, узкими и скорбными, и иногда заключаемый в темном и смрадном месте. Будь, государь, печальником митрополиту Ионе Сарскому и Подонскому, чтобы митрополит освободил меня, беднаго и нищего чернеца, ибо ему государыня великая старица Марфа Ивановна отдала наше дело на волю: он волен нас смирять и освободить. А я, нищий чернец, бью ему, государю, челом со слезами и всему священному Собору, прося прощения в своем погрешении, сколько я, по своему неразумию, в чем-либо погрешил. А в том, государь, свидетель Бог, что нет в нас ереси никакой". В самом послании Арсений вовсе не касается вопроса о прибавке "и огнем", а старается оправдать себя и своих сотрудников только в другом направленном против них обвинении и говорит: "Винит нас митрополит с Собором, что мы у молитв концы марали. Но мы марали концы только у тех молитв, которые, будучи обращены лишь к одному из Лиц Пресвятой Троицы, Отцу или Сыну, оканчивались, однако ж, словами: "И Тебе славу возсылаем. Отцу и Сыну и Святому Духу", чем сливаются Лица Пресвятой Троицы и допускается ересь Савелиева (при этом Арсений приводит несколько примеров таких молитв). А у молитв, обращенных ко всей Единосущной Троице, оканчивающихся таким славословием, мы концов не марали. Да и митрополит нашел не во многих местах молитвы, у которых концы нами переменены, а таких молитв больше, у которых концы не переменены. Если кто станет смотреть на наше морокованье без злобы и не имея в себе братоубийственной зависти, а братолюбно и будучи искусен в словесной хитрости, он малую вину на нас возложит, и если найдет в чем погрешность, то покроет недоумение наше своим человеколюбием". Далее Арсений говорит о своем воспитании, что он самоучкою познакомился с грамматикою и философиею, и о своих обвинителях, что они едва азбуки умеют, а грамматики и философии вовсе не знают, вследствие чего чудовский архимандрит, не понимая смысла одного слова в переводе, люто и зверообразно нападал на него, Арсения; сознается, что если в чем согрешил, то не от хитрости, а от ненаучения и слабости разума, и заключает свое послание так: "Достойно и великому святителю Ионе покрыть погрешность нашего ненаучения своим человеколюбием, а нас, бедных, от желез освободить. Умилостивься, государь Иван Лукьянович, будь мне помощником, породи второе (т. е. во второй раз), вступись за меня, а я за тебя, государя моего, буду Бога молить... Смилуйся, государь, пожалуй порадей".
Но если Дионисий и Арсений старались оправдать себя и доказывали свою невинность, то и враги их старались, напротив, доказать их виновность. В числе этих врагов наиболее выдавался некто старец Антоний Подольский, или из Подолья. Судя по прозвищу его, он, вероятно, пришел в Москву из Подолии, а судя по его уцелевшим сочинениям, образовался не сам собою чрез одно чтение книг, а получил школьное образование в каком-либо из западнорусских училищ. Надменный этим своим образованием, Антоний повсюду хвалился им в Москве и говорил: "Никто совершенно против меня грамматики и диалектики в России не знает". Когда возник спор о прибавке слова "и огнем" в молитве на Богоявление, когда Дионисий и его товарищи были осуждены за исключение этого слова из молитвы, тогда Антоний стал на сторону их обвинителей. Непосредственно он нападал на священника Наседку, который хотя и был осужден Собором, но не лишен свободы и потому имел возможность защищать пред всеми в московском обществе себя и своих сотрудников и обличать несправедливость своих противников. Антоний везде и всем называл Наседку еретиком как не приемлющего будто бы "благодати Духа Святого, явившейся на апостолах огненными языками" и всюду учил "об огни просветительном, яко от Божия существа исходит, и той есть и огонь и свет просветительный". Ходил по московским торжищам, рассуждал с калачниками, пирожниками и другими об этом просветительном огне и "многих научил", потому что на торгу в Москве Антонию верили и смотрели в него, как в зерцало, а не в писание святых отцов. Не довольствуясь устною проповедию против Наседки, Антоний собрал еще на него "много писания" и в этом "собрании от книг" подробно изложил свое учение. К сожалению, сочинение Антония Подольского до нас не дошло и мы можем говорить о содержании его, как доселе говорили и о самом Антонии, только со слов его противника - Наседки, который в опровержение этого сочинения написал свое, до нас дошедшее. Наседка также большею частию собрал свое сочинение из книг: из Священного Писания, из толкового Евангелия и Апостола, из писаний святых отцов, из Кормчей, из церковных служб, но, приводя заимствования из книг или только делая на них ссылки, почти везде присовокуплял свои толкования и соображения, направленные против Антония. Разделено сочинение Наседки на 35 небольших глав неодинаковой величины и общего заглавия не имеет, но имеет частные надписания над главами, например, над первою такое: "О Словеси Божии воплощшемся к гордому Антону Подольскому, нову ересь составляющу". Приведем из этого сочинения несколько более замечательных мест, чтобы познакомиться как с мыслями Антония о просветительном огне, так и с приемами Наседки в опровержении их. "Что, буйственный, возносишься умом на разум святых отцов, положенный в Божественных писаниях, - так начинается первая глава, - и являешь новое богословие, дабы веровали твоему собранию от книг, якобы Бог огнь есть и огнем священнодействует таинство христианское? Скажи, лукавнующий, кому верить, тебе ли, пресмыкающемуся на земли, или возшедшему умом превыше всех небес и видевшему Бога Слово и слышавшему от Него: В начале бе Слово, а не огнь, и Слово бе у Бога, а не огнь, и Бог бе Слово, а не огнь?.. Ты, тварь, и себя не знаешь, а Творца хочешь показать ведомым по существу. Возьми, всеведущий, святую книгу Бесед евангельских и прочитай во второй Беседе следующее: "Невозможно сказать, невозможно даже помыслить по достоинству, что есть Бог в существе, - преименен бо есть, и многоименен, и безыменен..." и пр. Ты, Антоний, отступаешь от исповедания православной веры, где сказано: "Исповедую едино крещение", которое, как многократно свидетельствует Божественное Писание, совершается водою и Духом, а ты утверждаешь еще другое крещение - огненное, и не другое, но осмое, пагубное, о котором Златоуст пространно написал в Беседе 40-й на Матфея. Ты отвергаешь все старые списки, греческие и русские, и веришь внуке - одной печатной книге, Служебнику, а мать и бабу и прабабу не словом, но делом блядею являешь, ибо все старые списки ни во что вменяешь. Веришь одному свидетельству печати, а на тысячу и тьмы старых списков плюешь". Во второй главе Наседка говорит: "Поистине ты во всем уподобляешься еретику Несторию. Он, проклятый, допускал во Христе два состава (лица)... а ты называешь Духа Святого огнем... и приписываешь в Состав Святого Духа вседетельную силу Его - огонь... Три Состава (Лица) Святой Троицы, Отца и Сына и Св. Духа, и святым неведомы, ты же и четвертый состав (лицо) небоязненно проповедуешь всей России..." В третьей главе: "К тому же воспоминаю тебе, Антоний, о старой старине, о заблудших древних еретиках. Иные из них прельстились от книг, как и я с тобою, пьяный, брежу, и тщеславимся, и хвастаем, и лжем, чтоб нас люди хвалили... Поразмысли, во что полагаешь ты Св. Духа и огонь: не два ли духа и не два ли состава разделяеши?.. Дух Святой, невидимый и непостижимый для самих сил небесных, и веруется, и исповедуется, и прославляется не по видимым явлениям Своим, каковы были голубь и огнь, а по невидимому Своему существу, как Дух... Он выше всех Своих явлений и не прелагается ни в огнь, ни в голубя..." В четвертой главе: "Ты небоязненно всех учишь, что Дух Святой благодать свою апостолам огненным видением отделил от Себя и ныне так же отделяет от себя же огненным видением, по сказанному: Той вы крестит Духом Святым и огнем. А я, хотя не ритор, не вития, но глупец и пьяница, вижу, что ты свои слова не прямо от книг свидетельствуешь, но собою замышляешь... Если отделится благодать от Отделяющего, Который вездесущ, то на ком и где она будет?.. Не слышишь ли, как Церковь Божия поет и величает Христа: "Величаем Тя, Жизнодавче Христе, и чтем Дух Твой Святый, - а не огонь святый, - Егоже от Отца, - а не от Себя - послал еси Божественным учеником Своим..." И все Божественное Писание свидетельствует, что не от Себя Сын, но от Отца послал Духа Святого, а не огонь; а ты от Сына велишь призывать Духа Святого и огонь с Ним. И что будет тот огонь? Не явно ли по твоему разуму, что ты вводишь четвертое лицо Св. Троицы? И исхождением, или излитием, отделяется тот огонь от Сына?.." В пятой главе: "Ты, Антоний, откуда узнал и уразумел о невидимом и непостижимом Промысле Божием и мудрствуешь, что от существа Божия исходит огнь просветительный, который освящает всяческая? Мы не веруем твоему просветительному огню, безымянному, но веруем, как научили нас веровать св. апостолы, во Отца и Сына и Св. Духа - вот истинный и живот всех, и спасение, и свет, и просвещение, и освящение, и воскресение. А в иной свет, кроме Отца и Сына и Св. Духа, мы не хочем веровать". В седьмой главе: "По твоему не богословию, но богоборию... ты говоришь, что от Бога исходит огнь просветительный и тем освящается богоявленская вода. Мы же не принимаем того просветительного огня... На Иордани не огнь Бог Отец послал на крестившегося Сына, но Дух Святой сошел в виде голубине, и в день Пятидесятницы не огнь же сошел, но Дух Святой, и явишася апостолам разделени языцы, яко огненны, но не огненны... Нас подобные тебе дураки учат говорить: Антоний-де для дня Пятидесятницы выдумал произносить: "Освяти, Владыко, воду сию Духом Твоим Святым и огнем", и вы произносите. А как на Богоявление явился голубь, то велят произносить: "Освяти, Владыко, воду сию Духом Твоим и голубем". Иные же люди, со стороны, про нас всех говорят: "Все вы взбесились и бредите, ибо Отец и Сын и Св. Дух выше огня и выше света и воды живой... вы с Антонием оглохли ушами чувственными и разумными". В девятой главе: "Ты, Антоний, взяв Предтечево слово, сказанное иудеям: Той вы крестит Духом Святым и огнем, говоришь: то-де и об апостолах сказано, и о нас всех, язычниках... И ты, Антоний, лжешь на Предтечу... Смотри крепко своими пьяными глазами, кто приходил к Предтече и кому Предтеча говорил... И такое Предтечево свидетельство ты переносишь на апостолов! О, фарисей и саддукей, сам сатана тебя научил: совсем не апостолам Предтеча говорил то". В двенадцатой главе: "Сын Божий сказал, что Дух Святой от Отца исходит; а ты говоришь, что от Сына исходит огнь, и от Сына велишь (в молитве на Богоявление) призывать со Святым Духом огнь, и таким образом, по твоей безумной мудрости, между Отцом и Сыном и Святым Духом допускается местное расстояние: от Отца Дух, от Сына огонь; Отец вина Духу, а Сын вина огню... Отец подает Святого Духа невидимым даром, а Сын видимым даром, огнем". В четырнадцатой главе: "Златоуст учит нас о Святом Духе не только не говорить, но и не помышлять, будто Он есть голубь, или огонь, или ветер бурный; а ты, Антоний, не только сам мудрствуешь, но и многих научил, чтобы призывать огнь в богоявленской молитве на освящение воды. Тебя ли лучше слушать или Златоуста?.." и пр.
Вообще сочинение Наседки, нами рассмотренное, отличается самою грубою полемикою. Он не ограничивается только опровержением мыслей своего противника, но не щадит и его самого. Называет его не только буйным, надменным, хвастливым и подобными именами, но и дураком, еретиком и многократно укоряет его в пьянстве, хотя последнюю слабость усвояет и себе, говоря, например: "Не сатана выучил тебя, Антоний, мудрствовать, но родной брат и тебе и мне - утопленный в сусле хмель".
Сколько, однако ж, ни старались преподобный Дионисий и его сотрудники, осужденные Московским Собором за исправление книг, доказать свою невинность, осуждение соборное тяготело над ними и страдания их продолжались, пока не окончился самый период междупатриаршества в России. Почему оно длилось столько времени, это понимали тогда у нас все. Не было в России того, кому следовало сделаться Московским патриархом. Отец нового государя митрополит Филарет Никитич находился в плену: с 13 апреля 1611 г. из-под Смоленска он был отвезен в Польшу и, наконец, заключен в Мариенбургской крепости. Он более всех имел права на патриаршую кафедру как по своим заслугам для Церкви и отечества и страданиям за них, так и потому, что еще прежде, хотя недолго, уже был "нареченным патриархом" и даже писался этим именем. Да и Михаил Федорович, сделавшись сам царем, не мог же допустить, чтобы его отец был подчиненным, как митрополит, какому-либо патриарху, избранному из подданных. Оставалось ожидать возвращения Филарета Никитича из польского плена. Переговоры о том с поляками начались немедленно, как только воцарился Михаил Федорович; к сожалению, по упорству поляков, долго не имели успеха. Извещая отца (декабрь 1614 г.) об этих начавшихся переговорах, царь Михаил обращался к нему в своей грамоте не только как к "поборнику и страдателю за святыя благосиятельныя хрестьянския нашей церкви и крепкому столпу в православии", но и как к "старейшему и превысочайшему священноначалием отцу отцем", т. е. как к патриарху. И по всей России имя митрополита Филарета Никитича как "великаго государя" поминалось в церквах, на ектениях и молитвах вместе с именем самого государя и его матери, "великой старицы инокини Марфы Ивановны". Ростовским митрополитом Филарет Никитич уже не был со времени плена его в 1611 г.: в этом году между жителями Ярославля и их начальниками произошла великая смута, и они не знали, к кому прибегнуть и кто бы рассудил их. Потому с общего совета положили послать в Троице-Сергиев монастырь к бывшему у них еще до Филарета Никитича митрополитом Кириллу (Завидову) и просить его, чтобы он возвратился на прежнюю свою кафедру в Ростове. Кирилл склонился на их просьбу, пришел в Ростов, потом в Ярославль, умирил жителей и остался Ростовским митрополитом до самой своей кончины. Зато Филарет Никитич со времени воцарения его сына считался уже митрополитом всея России, или Московским и всея России. В 1615 г. царь Михаил Федорович пожаловал несудимую грамоту духовенству церкви святого Николая Великорецкого на Вятке, числившейся в области, или епархии, патриаршей, и в этой грамоте выразился: "А кому будет что искати на самих никольских попех и дьяконе, ино их судит отец наш и богомолец Филарет, митрополит всея Русии, по священным правилом и по соборному уложенью". А на антиминсах того времени в области Московской писалось: "Освятися олтарь во имя... при благоверном царе Михаиле Феодоровиче и при митрополите Филарете Московском и всея России". Таким образом, Филарет и во дни междупатриаршества, находясь вдали от России, признавался верховным ее архипастырем, хотя еще не носил имени патриарха.
V
Новый период жизни для Русской Церкви, период ее самостоятельности, начался среди самых неблагоприятных обстоятельств. Едва только учреждено было патриаршество в России и еще не успело достаточно проявить себя, как для отечества нашего настало так называемое Смутное время, время самозванцев и других искателей царского престола, время страшного разорения и опустошения Русской земли, а вместе и Русской Церкви. Чрезвычайно страдали тогда все жители России, страдали с ними и духовные пастыри и архипастыри. Гибли села, города, целые области, разрушались и разграблялись и храмы Божии, монастыри, архиерейские домы, церковные имения. Подавлены и глубоко расстроены были все отправления как государственной, так и церковной жизни. Патриархи Иов и Гермоген доблестно потрудились для Церкви и отечества, но оба под конец были лишены своей святительской кафедры; не говорим об избраннике Лжедимитрия патриархе Игнатии, который лишен был сана по заслугам и законною властию.