Страница:
Решениями задворного королевского суда только начиналось торжество Потея, находившегося тогда в Вильне. К 25 июля съехалось сюда множество униатского духовенства из Городни, Минска, Новогрудка, Жировиц и других мест, где оно отпало было от Потея: видно, воевода Скумин-Тышкевич очень поусердствовал при исполнении королевского приказа. Собравшиеся составили приговор, в котором объявляли, что хотя некоторые из них увлеклись было заверениями Сенчила, Жашковского и членов Свято-Духовского братства, будто митрополит Ипатий замыслил вытеснить унию латинскою верою, и потому отступили от подчинения ему, но теперь, достаточно убедившись, что все эти заверения были пустою выдумкою и ложью, они просят Бога не вменить им в грех то их отступничество и обязуются под страхом вечного проклятия оставаться всегда под властию архипастырей, пребывающих в святой унии, и всячески защищать ее. Приговор подписали: три архимандрита, один игумен, шесть протопопов, два иеромонаха, тринадцать священников, пять иеродиаконов и четыре монаха, всего 34 человека, в этом числе из виленского духовенства кроме архимандрита Иосифа Велямина Рутского и иеромонаха Иоасафа Кунцевича один только пятницкий священник Александр Львов, "писарь клиросу собору виленского". А в августе совершилось и отобрание виленских церквей и передача их Потею. Два королевских дворянина, Сенковский и Краевский, с двумя виленскими поветовыми и пятью шляхтичами прежде всего (6 августа) отобрали Пречистенский собор и митрополичий дом во власть и распоряжение короля как "найвышшаго подавцы и оборонцы церквей Божиих", причем будто бы имели с собою несколько сот гайдуков, разбили замки у церкви, забрали весь ее скарб и заключили в темницу двух священнослужителей, совершавших в соборе утреню, хотя Потей решительно это отвергает. Отбирать другие церкви в тот же день поудержались, опасаясь, как бы не возбудить народного возмущения, особенно при отобрании церкви Перенесения мощей святителя Николая, так как священником здесь был сам протопоп Жашковский, и он собрал и припрятал в своей церкви сокровища всех прочих виленских церквей и чудотворную икону Богоматери Остробрамскую, которой не захотел выдать даже панам бурмистрам, объявлявшим, будто сам король с королевою и королевичем Владиславом желает прибыть в Троицкий монастырь и там помолиться пред этою иконою. Но 9 августа Сенковский и Краевский отобрали на имя короля и Перенесенскую церковь, причем также будто бы имея с собою гайдуков, поразбивали церковные замки и двери, позабрали церковный скарб и сделали насилие жене и детям Жашковского, находившегося тогда в отсутствии из Вильны, хотя и это Потей отвергает и этого действительно не могло быть, так как Жашковский жены вовсе не имел. В тот же день отобраны были в распоряжение короля и прочие церкви: Воскресенская, Спасская, Покровская, Пятницкая, святого Юрья, святого Петра, святых Косьмы и Дамиана, Рождества Христова, Успения святителя Николая и Ивановская, т. е. святого Иоанна Предтечи. Таким образом оказывается, что в начале XVII в. русских церквей в Вильне было только двенадцать, тогда как прежде число их восходило до двадцати. Чрез два дня, т. е. 11 августа, все отобранные церкви переданы были по повелению короля с подробною описью их имущества митрополиту Потею, который тотчас приказал бурмистрам переписать и те сокровища этих церквей, которые спрятаны были в церкви Перенесенской. Торжество Потея было полное, но и возбуждение между православными достигало крайних пределов. В тот же день Потей отправился в церковь Перенесения мощей святителя Николая, чтобы поклониться чудотворной иконе Богоматери, и, осматривая храм со вниманием, нашел в приделе, на левой стороне от входа, под алтарем, несколько бочонков пороха. Из церкви Перенесенской он пошел в дом латинского бискупа, чтобы поделиться с ним своею радостию и поблагодарить папского нунция Францеско Симонетту за оказанные им услуги. Оттуда пошел по большой улице в Троицкий монастырь и уже достиг площади у ратуши (где ныне театр), как вдруг бросился на него сзади неизвестный человек (гайдук какого-то пана, приехавшего в Вильну) и, выхватив саблю, ударил ею Потея в шею, рассек несколько колец золотой цепи, воротник у рясы и рубашки, но самой шеи едва коснулся, а когда Потей поднял левую руку для защиты себя, то отсек на руке два пальца и другие два повредил. Потея перенесли в ближайший дом одного сенатора; отсеченные пальцы митрополита Рутский и Кунцевич подобрали и положили на престоле в Свято-Троицком монастыре, а виновный гайдук тотчас же был схвачен и подвергся тяжким побоям, потом вынес страшные пытки и казнен смертию.
С этого времени уния прочно утвердилась в Вильне и получила решительный перевес над православием. У православных осталась во всем городе одна только церковь во имя Святого Духа вместе с монастырем, который в 1611 г. был уже несомненно общежительным. Этой церкви Святого Духа не могли отнять у православных униаты или как-либо ее закрыть и уничтожить, потому что она сооружена была на памяти всех людьми несомненно православными, отказавшимися принять унию, и сооружена на земле частного владельца, а на своей земле по законам страны каждый владелец мог строить всякие здания, какие хотел. Но Потей не думал оставить православных виленцев в покое и при их последней, единственной церкви. В Вильне продолжали еще существовать медовые братства: панское, или радецкое, купецкое, кушнерское и роское, которые часть своих доходов употребляли на свои богадельни при церквах, а часть отсылали по-прежнему православному Троицкому братству, даже после того как оно принуждено было переместиться от Троицкого монастыря к Свято-Духовской церкви. Потей донес об этом королю, а король дал приказ (17 августа 1609 г.) виленским бурмистрам, чтобы впредь медовые братства отнюдь не вносили своих доходов на новую Свято-Духовскую церковь и ее братство, а делали свои взносы в Троицкий монастырь Троицкому униатскому братству. Главным вождем в последней борьбе виленского духовенства и вообще православных против унии был архимандрит Сенчило. Его-то и решились униаты переманить на свою сторону, чтобы более посрамить своих противников. Сам Рутский просил Потея простить Сенчилу и примириться с ним. Потей хотя получал о нем неблагоприятные сведения, как о человеке неискреннем и нераскаянном, но выразил (17 июля 1611 г.) желание "принять его под свою милость, особенно ради врагов; пусть бы они, - писал Потей Рутскому, - устыдились своей клеветы и воочию увидели, что те же люди, которые были защитниками беспокойств, как моих личных, так и всей Церкви Божией, обращаются ко мне, сознавая свои неправды". И вскоре Рутский уже определил Сенчилу наместником Супрасльского, тогда униатского, монастыря с согласия местного архимандрита. Была еще Свято-Духовскому братству скорбь и от виленской ратуши, которая вновь покушалась отнять у него братские домы.
Надобно, однако ж, заметить, что недолго пришлось униатам совершать свои богослужения во всех тех двенадцати виленских церквах, какие они отняли у православных. Во время страшного пожара, истребившего половину Вильны в 1610 г. (1 июля), сгорело или обгорело восемь из этих церквей. И хотя по ходатайству Потея для возобновления их король назначил (1 августа 1611 г.) все доходы с медовых виленских братств и потом (28 августа 1612 г.) три тысячи коп грошей из той пени, какая должна была поступить в королевскую казну с трех главных виленских мещан за их будто бы незаконный позыв, сделанный в 1609 г. Рутскому в трибунальный суд, но возобновлен был униатами только один Пречистенский собор, а прочие семь церквей, Спасская, Покровская, Пятницкая, Рождества Христова, святого Иоанна Предтечи и святого Петра остались в развалинах, одни надолго, другие навсегда. Заботились униаты лишь о Троицком монастыре. При этом монастыре издавна существовал и женский, который доселе содержался на средства мужского Троицкого монастыря. Теперь по ходатайству Потея король пожаловал (8 августа 1609 г.) виленской игуменье Василисе Сапежанке и ее сестрам-черницам на содержание их монастырь Брацлавский со всеми его имениями и доходами навсегда, с тем только чтобы виленские игуменьи постоянно имели при Брацлавском монастыре двух попов и дьякона для отправления служб церковных.
Троицким монахам король по желанию Потея отдал (1 августа 1611 г.) в вечное владение Пятницкую церковь, вменив им в обязанность возобновить ее, но монахи церковь оставили в запустении, а начали только владеть ее плацом, домами и доходами.
Подобное тому, что происходило в Вильне, совершалось и в других местах Западнорусской митрополии. Мы уже упоминали, что в Киев, пока жив был киевский воевода князь Острожский, не могла проникнуть уния. Случилось так, что чрез несколько месяцев после его смерти какие-то чернецы Киево-Печерского монастыря принесли жалобу королю, будто их архимандрит Елисей Плетенецкий и старшие палатники и застолпники злоупотребляют монастырскими доходами и обижают младшую братию. И король воспользовался этим случаем, чтобы отправить в Киев самого митрополита Потея, и поручил ему (10 сентября 1608 г.) расследовать все по жалобе чернецов и водворить в Киевской лавре порядок, а также обозреть и все прочие киевские монастыри и церкви и учинить в них надлежащий порядок и предписал киевскому духовенству слушаться Потея и исполнять его волю. Как исполнил Потей возложенное на него поручение, неизвестно, но он успел во время своего пребывания в Киеве заключить с православными сделку о передаче ему Киево-Софийского собора (в 1609 г.) и вскоре за тем назначил в Киев своего наместника - протопопа, или официала. Это был известный Антоний Грекович, некогда иеродиакон Свято-Духовского братства, перешедший в унию. Несколько лет он служил диаконом при дворе Потея, потом возведен в сан иеромонаха, а теперь, посылая его в Киев своим наместником-протопопом, Потей назначал его вместе своею грамотою от 22 января 1610 г. игуменом Киево-Выдубицкого монастыря с правом на владение всеми его имениями. Грекович прибыл в Киев к первой неделе Великого поста (9 марта), т. е. к торжеству православия, и явился в Софийский собор, куда по случаю торжества собрались все киевские священники и бесчисленное множество богомольцев не только из Киева, но и из окрестностей; во всеуслышание прочел грамоту митрополита Потея о своем назначении и требовал от священников, чтобы они признали его, Грековича, своим протопопом и совершили вместе с ним богослужение, - священники не согласились. Тогда Грекович объявил, что иначе он запечатает собор и не дозволит им совершить богослужение и что начнет хватать их и заключать в темницу, пока они не покорятся митрополиту. Ввиду таких угроз священники и весь народ, собравшийся для богомолья, пошли из Софийского собора в другую соборную церковь - Пречистенскую и там надлежащим образом отправили службу. Но Грекович на другой день внес в киевские городские книги протестацию, в которой утверждал, будто киевские священники грозили ему бунтом, возбудили против него запорожских казаков и произвели народное волнение. Против этой протестации прежде всего протестовали в том же городском суде (20 марта) казаки Григорий Середа и его товарищи именем всего запорожского войска, а потом (26 марта) и киевские священники вместе со всею православною шляхтою Киевской земли и народом. Между тем Грекович поселился при Софийском соборе и начал совершать в нем церковные службы, не допуская в него киевских священников. Возмущенные этим запорожские казаки писали (29 мая) киевскому подвоеводе Холоневскому и просили его возбранить "оному расстриге и преступнику" такие своевольные действия, а если он не уймется, грозили его, "як пса, убить". Грекович принужден был переселиться в Выдубиций монастырь, но и там один казак выстрелил в него во время его прогулки по двору, хотя и неуспешно. Грекович пожаловался Потею, и Потей 20 августа внес во владимирские гродские книги свой протест против киевских войта, бурмистров и всех жителей русской веры, против киевских священников и запорожских казаков. Желая учредить в Киево-Софийском соборе срою униатскую капитулу. Потей успел выпросить у короля жалованную грамоту (от 15 сентября 1612 г.), которою передавался этой будущей капитуле Киево-Михайловский монастырь со всеми его имениями и доходами. Но киевское православное духовенство и, в частности, Михайловский монастырь вовсе не думали подчиняться власти Потея, так что ему оставалось только протестовать и жаловаться. Ион действительно жаловался сперва (16 октября 1612 г.) лишь на настоятеля и братию Киево-Печерского монастыря, а в следующем году на настоятелей и иноков киевских монастырей: Печерского, Николаевского, Михайловского, Межигорского и Кирилловского - и на всех киевских священников за то, что они не отдавали "послушенства его милости отцу митрополитови", приняли к себе какого-то грека - Софийского митрополита Неофита, прибывшего около Пасхи 1612 г., и позволяют ему у себя рукополагать священников и диаконов и освящать церкви. В марте и апреле 1613 г. всем обвиняемым вручены были позвы явиться на трибунальный суд в Люблине, неизвестно как решивший дело. Что же касается до Софийского митрополита или архиепископа Неофита, то он несомненно находился тогда в Киеве и освятил (21 апреля 1612 г.) в Межигорском монастыре три церкви: Петропавловскую на монастырских воротах. Николаевскую трапезную и Спасскую соборную, воздвигнутые тогдашним игуменом Афанасием, которого назначил сюда еще в 1599 г. князь К. К. Острожский и который в 1609 г. испросил себе королевскую грамоту на пожизненное игуменство в этом монастыре, а в 1610 г. добыл своему монастырю грамоту на ставропигию от Матфея, архиепископа Мирликийского, экзарха патриаршего Константинопольского престола.
В тот самый год, когда скончался князь К. Острожский, Потей прислал новому Львовскому и Галицкому епископу Иеремии Тиссаровскому грамоту (от 27 августа 1608 г.) и требовал его к себе на суд за то, что Иеремия без ведома его. Потея, выпросил себе у короля ту епархию, которая от века принадлежала Киевским и Галицким митрополитам и долго управлялась их наместниками, а потом их викарными и задворными владыками, и за то, что принял посвящение не от своего главного архипастыря, а где-то за границею, вопреки канонов Церкви и законов государства. В заключение грамоты Потей угрожал православному епискому "клятвою неразрешимою", если он не явится на суд. Угроза не подействовала: Тиссаровский не явился на суд и продолжал владычествовать в своей епархии. Он был любим и уважаем своею паствою, постоянно находился в добрых отношениях с Львовским ставропигиальным братством и 3 марта 1609 г. издал грамоту, в которой, благословляя все действия братства и указывая на переносимые им притеснения от поляков-латинян, убеждал православных, и особенно благодетелей, делать пожертвования на постройку братской церкви, школы и госпиталя, все еще не оконченную. А в 1613 г., когда бедствия русского народа в Галиции от поляков достигли, казалось, последней степени, издал пастырское увещание к своим духовным чадам, утешал их, утверждал в вере и взаимной братской любви и призывал всех к денежной складчине, чтобы отстаивать свои права, попираемые врагами латинянами. Не успев вытеснить Тиссаровского из Галицкой епархии и называя его изменником и отступником. Потей вздумал поставить на ту же епархию униатского епископа в качестве своего коадъютора и викария. На эту должность он избрал и по грамоте короля от 16 ноября 1611 г. посвятил своего любимца архимандрита виленского Троицкого монастыря Иосифа Велямина Рутского, придав ему (16 июня 1612 г.) во владение и Лаврашевский монастырь, который дотоле держал сам. Рутский в своей архиерейской присяге, сохранившейся доселе (подписана в июле 1612 г.), произнес Символ веры без прибавления "и от Сына", как произносили и прежде него поставлявшиеся в униатские епископы, и дал обязательство повиноваться во всем митрополиту Потею, как его наместник. По рукоположении своем Рутский оставался в Вильне, в своем монастыре, и в отсутствие митрополита, обыкновенно проживавшего во Владимире Волынском, ставил здесь попов и дьяконов для митрополичьей епархии, судил и исправлял все прочие духовные дела, но, называясь епископом Галицким, удерживал за собою по крайней мере номинальную власть и над епархиею Львовскою и Галицкою.
Гораздо более успеха имел Потей в епархии Перемышльской, где доселе святительствовал православный епископ Михаил Копыстенский, скончавшийся в начале 1610 г. "Как только я узнал о его смерти, находясь в Варшаве, рассказывает сам Потей, - я тотчас же отправился к пану Калинскому, старосте перемышльскому, который имеет большую силу, и просил внимательно следить за этим делом, чтобы, каясь за Львовского владыку (Тиссаровского), не допустил на Перемышльскую кафедру схизматика". Потей указывал на нее двух кандидатов: Рутского, тогда еще архимандрита, и Мороховского, бывшего своего секретаря. Но Калинский заметил, что местная шляхта не примет ни того, ни другого, как нетамошних уроженцев, и может произойти замешательство. Избран был кандидат из местной шляхты - пан Александр Крупецкий, принявший в монашестве имя Афанасия, который не совсем был угоден Потею. Но "зная, - продолжает Потей, - что об этой епископии хлопочут явные схизматики и враги Римского Костела, я охотно остановился на Крупецком, так как он искусен в делах церковных и весьма расположен к св. унии, хотя еще молод". Крупецкий вручил Потею письменное обязательство под клятвою навсегда оставаться верным унии и то же самое подтвердил своею присягою и исповеданием пред посвящением во епископа. Посвящение это совершилось в июне 1610 г., и 20 июня, получив ставленую архиерейскую грамоту от Потея, Крупецкий отправился к своей духовной пастве. Таким образом Перемышльская епархия перешла в руки униатов, и у православных остался только один епископ - Львовский. Перемышльская епархия считалась обширнейшею из всех епархий Западнорусской митрополии, но во всей этой епархии Крупецкий, по словам униатского же писателя Суши, "не нашел ни одного униата", когда прибыл на нее: так, значит, ревностно и успешно охранял здесь православие предместник Крупецкого Михаил Копыстенский.
Неудивительно, если православные Перемышльского края и особенно духовенство не хотели признать Крупецкого своим епископом и открыто ему сопротивлялись. Они посылали просьбу (от 11 апреля 1611 г.) к королю и умоляли его взять от них Крупецкого и дать им другого епископа, избранного ими. И когда не получили удовлетворения, то решились не впускать Крупецкого в свои церкви и монастыри. Но церкви были отбиваемы гайдуками, непокорявшихся священников ловили, волокли в суды, заключали в темницы, монахов и монахинь изгоняли. Такого рода насилия до того вооружили против Крупецкого, что он сам неподалеку от Самбора подвергся побоям и едва спас свою жизнь. Из среды даже католиков, живших в Самборе, раздался голос, который резко осуждал недостойные меры, какими принуждали тогда русских к принятию унии, и настаивал, чтобы король взял назад у Крупецкого данную ему привилегию на епископию и назначил православным другого архипастыря. Но этот голос не был услышан, и Крупецкий остался на своем месте.
Троки и Минск находились в епархии самого митрополита, и уния еще прежде проникла в оба города. Но оставались в них и православные, которые твердо держались своей веры. В Троках православным принадлежала церковь Пречистенская, и священником в ней был еще с 1594 г. Филипп Иванович Лимонт, не поддававшийся ни Михаилу Рагозе, ни Потею, несмотря на все их усилия. В 1611 г., 17 сентября когда священник этот служил вечерню в своей церкви, в нее внезапно вторглись с шумом два чернеца виленского Троицкого монастыря, присланные наместником митрополита Рутским, и начали поносить священника. Когда он удалился в алтарь, они вломились и туда, дергали священника за одежду, разорвали на нем рясу, прервали службу и хотели отнять церковную казну. Люди, находившиеся в церкви, побежали было вон, и только земянин Иван Бака едва успел унять дерзких чернецов. Но, выходя из храма, они грозили священнику рано или поздно схватить его и заключить в темницу. Священник и земянин Бака чрез два дня принесли на это жалобу в трокский гродский суд. Еще полнее проявилась приверженность православных к своей вере и противление унии в Минске и в Минском воеводстве. В 1609 г. князь Адам Корибутович Вишневецкий и жена его Александра, урожденная Ходкевич, основали в имении своем Брагине сельце (ныне Речинского уезда) разом два монастыря: мужской общежительный Спасский и женский Благовещенский - исключительно для монахов и монахинь старожитной греческой веры; отдали оба монастыря своим тестаментом под власть и оборону Константинопольского патриарха и наделили их владениями, с тем чтобы две трети доходов шли на мужской монастырь, а одна - на женский. В 1611 г., 23 ноября жена маршалка Богдана Стецкевича Евдокия Григорьевна, рожденная княжна Друцкая-Горская, подарила в самом Минске три лежавшие вместе на Юрьевской улице плаца со всеми постройками и огородами на них какому-то игумену Павлу Домживу и его инокам, с тем а) чтобы на тех плацах устроен был монастырь общежительный по уставу святого Василия Великого во имя святых апостолов Петра и Павла и состоял вечно и неотступно под благословением Цареградского патриарха; б) чтобы этот монастырь был соединен с виленским братским Свято-Духовским монастырем, имел с ним одинаковое внутреннее устройство и находился всегда в полном подчинении настоятелю виленского братского монастыря и в) чтобы на первых порах новый монастырь отдан был в управление игумену Павлу Домживу, который бы ввел в нем общежительный порядок. Опеку над вновь устроенным монастырем жертвовательница поручила своему сыну Вильгельму Стецкевичу, подкоморию брацлавскому, брату своему князю Федору Друцкому-Горскому и четырем своим племянникам по сестре, а также князю Ивану Огинскому и всем православным обывателям воеводства Минского, прося их и устроить монастырь, и быть всегда его защитниками и попечителями. По этому поводу в следующем году православные дворяне и земские врадники воеводства Минского, равно и других поветов, собравшись в Минском замке, составили письменный акт, в котором свидетельствовали, что они, приняв с древних времен в лице предков своих святую веру, крещение, пастырей духовных и все церковные постановления от Цареградского патриарха, не могут ныне по совести принять унии с Римским папою, но желая оставаться навсегда и неизменно в своей старожитной вере, соорудили в Минске на своей шляхетской земле своим шляхетским правом православную церковь во имя святых апостолов Петра и Павла, и при ней заложили монастырь вместе с школою, и образовали церковное братство, с тем чтобы монастырь этот находился вечно под властию и благословением Константинопольского патриарха. Акт подписали пятьдесят два лица, в том числе князья Богдан, Иван и Александр Огинские, Юрий Скумин-Тышкевич (племянник воеводы новогрудского Скумина-Тышкевича), Александр и Адам Тризны, Иван, Стефан и Мартин Рагозы, Богдан и Иван Стецкевичи, Александр Коссов, Андрей Селява. В том же 1612 г. прихожане минской церкви Рождества Пресвятой Богородицы восстали против униатского протопопа Михаила Глинского и всего духовенства, отняли у них свою приходскую церковь и отдали ее православным монахам виленского Свято-Духова монастыря, привлекли к себе прихожан и других церквей, а протопопу и униатским священникам делали угрозы, даже наносили побои. Узнав об этом, король прислал в Минск войту Терлецкому, бурмистрам, райцам и лавникам грамоту (от 15 сентября) с строгим приказом, чтобы они защитили униатское духовенство, смирили бунтовщиков и впредь не дозволяли им подобных действий под опасением пени в пять тысяч коп литовских. Но когда возный вместе с минским протопопом и всеми священниками принес королевскую грамоту в минский магистрат и объявил ее, то члены магистрата отнеслись к ней с явным неуважением и сказали возному: "И кроме этой грамоты его королевской милости у нас теперь много дела". Между тем православные начали строить для себя в Минске еще новую церковь (не была ли это церковь святых Петра и Павла в новооснованном монастыре?), и король поспешил прислать в минский магистрат (21 октября) другую свою грамоту с секретарем своим Илиею Мороховским, служившим прежде у Потея, приказывал остановить и возбранить постройку новой церкви и грозил непокорным штрафом в десять тысяч злотых. Но бурмистры и радцы сказали Мороховскому: "Мы сейчас не можем дать никакого ответа на королевскую грамоту, потому что с нами нет войта, отлучившегося из Минска, а притом и кроме церквей у нас теперь много дела". До такой степени были возбуждены в Минске против унии и ее патронов!
С этого времени уния прочно утвердилась в Вильне и получила решительный перевес над православием. У православных осталась во всем городе одна только церковь во имя Святого Духа вместе с монастырем, который в 1611 г. был уже несомненно общежительным. Этой церкви Святого Духа не могли отнять у православных униаты или как-либо ее закрыть и уничтожить, потому что она сооружена была на памяти всех людьми несомненно православными, отказавшимися принять унию, и сооружена на земле частного владельца, а на своей земле по законам страны каждый владелец мог строить всякие здания, какие хотел. Но Потей не думал оставить православных виленцев в покое и при их последней, единственной церкви. В Вильне продолжали еще существовать медовые братства: панское, или радецкое, купецкое, кушнерское и роское, которые часть своих доходов употребляли на свои богадельни при церквах, а часть отсылали по-прежнему православному Троицкому братству, даже после того как оно принуждено было переместиться от Троицкого монастыря к Свято-Духовской церкви. Потей донес об этом королю, а король дал приказ (17 августа 1609 г.) виленским бурмистрам, чтобы впредь медовые братства отнюдь не вносили своих доходов на новую Свято-Духовскую церковь и ее братство, а делали свои взносы в Троицкий монастырь Троицкому униатскому братству. Главным вождем в последней борьбе виленского духовенства и вообще православных против унии был архимандрит Сенчило. Его-то и решились униаты переманить на свою сторону, чтобы более посрамить своих противников. Сам Рутский просил Потея простить Сенчилу и примириться с ним. Потей хотя получал о нем неблагоприятные сведения, как о человеке неискреннем и нераскаянном, но выразил (17 июля 1611 г.) желание "принять его под свою милость, особенно ради врагов; пусть бы они, - писал Потей Рутскому, - устыдились своей клеветы и воочию увидели, что те же люди, которые были защитниками беспокойств, как моих личных, так и всей Церкви Божией, обращаются ко мне, сознавая свои неправды". И вскоре Рутский уже определил Сенчилу наместником Супрасльского, тогда униатского, монастыря с согласия местного архимандрита. Была еще Свято-Духовскому братству скорбь и от виленской ратуши, которая вновь покушалась отнять у него братские домы.
Надобно, однако ж, заметить, что недолго пришлось униатам совершать свои богослужения во всех тех двенадцати виленских церквах, какие они отняли у православных. Во время страшного пожара, истребившего половину Вильны в 1610 г. (1 июля), сгорело или обгорело восемь из этих церквей. И хотя по ходатайству Потея для возобновления их король назначил (1 августа 1611 г.) все доходы с медовых виленских братств и потом (28 августа 1612 г.) три тысячи коп грошей из той пени, какая должна была поступить в королевскую казну с трех главных виленских мещан за их будто бы незаконный позыв, сделанный в 1609 г. Рутскому в трибунальный суд, но возобновлен был униатами только один Пречистенский собор, а прочие семь церквей, Спасская, Покровская, Пятницкая, Рождества Христова, святого Иоанна Предтечи и святого Петра остались в развалинах, одни надолго, другие навсегда. Заботились униаты лишь о Троицком монастыре. При этом монастыре издавна существовал и женский, который доселе содержался на средства мужского Троицкого монастыря. Теперь по ходатайству Потея король пожаловал (8 августа 1609 г.) виленской игуменье Василисе Сапежанке и ее сестрам-черницам на содержание их монастырь Брацлавский со всеми его имениями и доходами навсегда, с тем только чтобы виленские игуменьи постоянно имели при Брацлавском монастыре двух попов и дьякона для отправления служб церковных.
Троицким монахам король по желанию Потея отдал (1 августа 1611 г.) в вечное владение Пятницкую церковь, вменив им в обязанность возобновить ее, но монахи церковь оставили в запустении, а начали только владеть ее плацом, домами и доходами.
Подобное тому, что происходило в Вильне, совершалось и в других местах Западнорусской митрополии. Мы уже упоминали, что в Киев, пока жив был киевский воевода князь Острожский, не могла проникнуть уния. Случилось так, что чрез несколько месяцев после его смерти какие-то чернецы Киево-Печерского монастыря принесли жалобу королю, будто их архимандрит Елисей Плетенецкий и старшие палатники и застолпники злоупотребляют монастырскими доходами и обижают младшую братию. И король воспользовался этим случаем, чтобы отправить в Киев самого митрополита Потея, и поручил ему (10 сентября 1608 г.) расследовать все по жалобе чернецов и водворить в Киевской лавре порядок, а также обозреть и все прочие киевские монастыри и церкви и учинить в них надлежащий порядок и предписал киевскому духовенству слушаться Потея и исполнять его волю. Как исполнил Потей возложенное на него поручение, неизвестно, но он успел во время своего пребывания в Киеве заключить с православными сделку о передаче ему Киево-Софийского собора (в 1609 г.) и вскоре за тем назначил в Киев своего наместника - протопопа, или официала. Это был известный Антоний Грекович, некогда иеродиакон Свято-Духовского братства, перешедший в унию. Несколько лет он служил диаконом при дворе Потея, потом возведен в сан иеромонаха, а теперь, посылая его в Киев своим наместником-протопопом, Потей назначал его вместе своею грамотою от 22 января 1610 г. игуменом Киево-Выдубицкого монастыря с правом на владение всеми его имениями. Грекович прибыл в Киев к первой неделе Великого поста (9 марта), т. е. к торжеству православия, и явился в Софийский собор, куда по случаю торжества собрались все киевские священники и бесчисленное множество богомольцев не только из Киева, но и из окрестностей; во всеуслышание прочел грамоту митрополита Потея о своем назначении и требовал от священников, чтобы они признали его, Грековича, своим протопопом и совершили вместе с ним богослужение, - священники не согласились. Тогда Грекович объявил, что иначе он запечатает собор и не дозволит им совершить богослужение и что начнет хватать их и заключать в темницу, пока они не покорятся митрополиту. Ввиду таких угроз священники и весь народ, собравшийся для богомолья, пошли из Софийского собора в другую соборную церковь - Пречистенскую и там надлежащим образом отправили службу. Но Грекович на другой день внес в киевские городские книги протестацию, в которой утверждал, будто киевские священники грозили ему бунтом, возбудили против него запорожских казаков и произвели народное волнение. Против этой протестации прежде всего протестовали в том же городском суде (20 марта) казаки Григорий Середа и его товарищи именем всего запорожского войска, а потом (26 марта) и киевские священники вместе со всею православною шляхтою Киевской земли и народом. Между тем Грекович поселился при Софийском соборе и начал совершать в нем церковные службы, не допуская в него киевских священников. Возмущенные этим запорожские казаки писали (29 мая) киевскому подвоеводе Холоневскому и просили его возбранить "оному расстриге и преступнику" такие своевольные действия, а если он не уймется, грозили его, "як пса, убить". Грекович принужден был переселиться в Выдубиций монастырь, но и там один казак выстрелил в него во время его прогулки по двору, хотя и неуспешно. Грекович пожаловался Потею, и Потей 20 августа внес во владимирские гродские книги свой протест против киевских войта, бурмистров и всех жителей русской веры, против киевских священников и запорожских казаков. Желая учредить в Киево-Софийском соборе срою униатскую капитулу. Потей успел выпросить у короля жалованную грамоту (от 15 сентября 1612 г.), которою передавался этой будущей капитуле Киево-Михайловский монастырь со всеми его имениями и доходами. Но киевское православное духовенство и, в частности, Михайловский монастырь вовсе не думали подчиняться власти Потея, так что ему оставалось только протестовать и жаловаться. Ион действительно жаловался сперва (16 октября 1612 г.) лишь на настоятеля и братию Киево-Печерского монастыря, а в следующем году на настоятелей и иноков киевских монастырей: Печерского, Николаевского, Михайловского, Межигорского и Кирилловского - и на всех киевских священников за то, что они не отдавали "послушенства его милости отцу митрополитови", приняли к себе какого-то грека - Софийского митрополита Неофита, прибывшего около Пасхи 1612 г., и позволяют ему у себя рукополагать священников и диаконов и освящать церкви. В марте и апреле 1613 г. всем обвиняемым вручены были позвы явиться на трибунальный суд в Люблине, неизвестно как решивший дело. Что же касается до Софийского митрополита или архиепископа Неофита, то он несомненно находился тогда в Киеве и освятил (21 апреля 1612 г.) в Межигорском монастыре три церкви: Петропавловскую на монастырских воротах. Николаевскую трапезную и Спасскую соборную, воздвигнутые тогдашним игуменом Афанасием, которого назначил сюда еще в 1599 г. князь К. К. Острожский и который в 1609 г. испросил себе королевскую грамоту на пожизненное игуменство в этом монастыре, а в 1610 г. добыл своему монастырю грамоту на ставропигию от Матфея, архиепископа Мирликийского, экзарха патриаршего Константинопольского престола.
В тот самый год, когда скончался князь К. Острожский, Потей прислал новому Львовскому и Галицкому епископу Иеремии Тиссаровскому грамоту (от 27 августа 1608 г.) и требовал его к себе на суд за то, что Иеремия без ведома его. Потея, выпросил себе у короля ту епархию, которая от века принадлежала Киевским и Галицким митрополитам и долго управлялась их наместниками, а потом их викарными и задворными владыками, и за то, что принял посвящение не от своего главного архипастыря, а где-то за границею, вопреки канонов Церкви и законов государства. В заключение грамоты Потей угрожал православному епискому "клятвою неразрешимою", если он не явится на суд. Угроза не подействовала: Тиссаровский не явился на суд и продолжал владычествовать в своей епархии. Он был любим и уважаем своею паствою, постоянно находился в добрых отношениях с Львовским ставропигиальным братством и 3 марта 1609 г. издал грамоту, в которой, благословляя все действия братства и указывая на переносимые им притеснения от поляков-латинян, убеждал православных, и особенно благодетелей, делать пожертвования на постройку братской церкви, школы и госпиталя, все еще не оконченную. А в 1613 г., когда бедствия русского народа в Галиции от поляков достигли, казалось, последней степени, издал пастырское увещание к своим духовным чадам, утешал их, утверждал в вере и взаимной братской любви и призывал всех к денежной складчине, чтобы отстаивать свои права, попираемые врагами латинянами. Не успев вытеснить Тиссаровского из Галицкой епархии и называя его изменником и отступником. Потей вздумал поставить на ту же епархию униатского епископа в качестве своего коадъютора и викария. На эту должность он избрал и по грамоте короля от 16 ноября 1611 г. посвятил своего любимца архимандрита виленского Троицкого монастыря Иосифа Велямина Рутского, придав ему (16 июня 1612 г.) во владение и Лаврашевский монастырь, который дотоле держал сам. Рутский в своей архиерейской присяге, сохранившейся доселе (подписана в июле 1612 г.), произнес Символ веры без прибавления "и от Сына", как произносили и прежде него поставлявшиеся в униатские епископы, и дал обязательство повиноваться во всем митрополиту Потею, как его наместник. По рукоположении своем Рутский оставался в Вильне, в своем монастыре, и в отсутствие митрополита, обыкновенно проживавшего во Владимире Волынском, ставил здесь попов и дьяконов для митрополичьей епархии, судил и исправлял все прочие духовные дела, но, называясь епископом Галицким, удерживал за собою по крайней мере номинальную власть и над епархиею Львовскою и Галицкою.
Гораздо более успеха имел Потей в епархии Перемышльской, где доселе святительствовал православный епископ Михаил Копыстенский, скончавшийся в начале 1610 г. "Как только я узнал о его смерти, находясь в Варшаве, рассказывает сам Потей, - я тотчас же отправился к пану Калинскому, старосте перемышльскому, который имеет большую силу, и просил внимательно следить за этим делом, чтобы, каясь за Львовского владыку (Тиссаровского), не допустил на Перемышльскую кафедру схизматика". Потей указывал на нее двух кандидатов: Рутского, тогда еще архимандрита, и Мороховского, бывшего своего секретаря. Но Калинский заметил, что местная шляхта не примет ни того, ни другого, как нетамошних уроженцев, и может произойти замешательство. Избран был кандидат из местной шляхты - пан Александр Крупецкий, принявший в монашестве имя Афанасия, который не совсем был угоден Потею. Но "зная, - продолжает Потей, - что об этой епископии хлопочут явные схизматики и враги Римского Костела, я охотно остановился на Крупецком, так как он искусен в делах церковных и весьма расположен к св. унии, хотя еще молод". Крупецкий вручил Потею письменное обязательство под клятвою навсегда оставаться верным унии и то же самое подтвердил своею присягою и исповеданием пред посвящением во епископа. Посвящение это совершилось в июне 1610 г., и 20 июня, получив ставленую архиерейскую грамоту от Потея, Крупецкий отправился к своей духовной пастве. Таким образом Перемышльская епархия перешла в руки униатов, и у православных остался только один епископ - Львовский. Перемышльская епархия считалась обширнейшею из всех епархий Западнорусской митрополии, но во всей этой епархии Крупецкий, по словам униатского же писателя Суши, "не нашел ни одного униата", когда прибыл на нее: так, значит, ревностно и успешно охранял здесь православие предместник Крупецкого Михаил Копыстенский.
Неудивительно, если православные Перемышльского края и особенно духовенство не хотели признать Крупецкого своим епископом и открыто ему сопротивлялись. Они посылали просьбу (от 11 апреля 1611 г.) к королю и умоляли его взять от них Крупецкого и дать им другого епископа, избранного ими. И когда не получили удовлетворения, то решились не впускать Крупецкого в свои церкви и монастыри. Но церкви были отбиваемы гайдуками, непокорявшихся священников ловили, волокли в суды, заключали в темницы, монахов и монахинь изгоняли. Такого рода насилия до того вооружили против Крупецкого, что он сам неподалеку от Самбора подвергся побоям и едва спас свою жизнь. Из среды даже католиков, живших в Самборе, раздался голос, который резко осуждал недостойные меры, какими принуждали тогда русских к принятию унии, и настаивал, чтобы король взял назад у Крупецкого данную ему привилегию на епископию и назначил православным другого архипастыря. Но этот голос не был услышан, и Крупецкий остался на своем месте.
Троки и Минск находились в епархии самого митрополита, и уния еще прежде проникла в оба города. Но оставались в них и православные, которые твердо держались своей веры. В Троках православным принадлежала церковь Пречистенская, и священником в ней был еще с 1594 г. Филипп Иванович Лимонт, не поддававшийся ни Михаилу Рагозе, ни Потею, несмотря на все их усилия. В 1611 г., 17 сентября когда священник этот служил вечерню в своей церкви, в нее внезапно вторглись с шумом два чернеца виленского Троицкого монастыря, присланные наместником митрополита Рутским, и начали поносить священника. Когда он удалился в алтарь, они вломились и туда, дергали священника за одежду, разорвали на нем рясу, прервали службу и хотели отнять церковную казну. Люди, находившиеся в церкви, побежали было вон, и только земянин Иван Бака едва успел унять дерзких чернецов. Но, выходя из храма, они грозили священнику рано или поздно схватить его и заключить в темницу. Священник и земянин Бака чрез два дня принесли на это жалобу в трокский гродский суд. Еще полнее проявилась приверженность православных к своей вере и противление унии в Минске и в Минском воеводстве. В 1609 г. князь Адам Корибутович Вишневецкий и жена его Александра, урожденная Ходкевич, основали в имении своем Брагине сельце (ныне Речинского уезда) разом два монастыря: мужской общежительный Спасский и женский Благовещенский - исключительно для монахов и монахинь старожитной греческой веры; отдали оба монастыря своим тестаментом под власть и оборону Константинопольского патриарха и наделили их владениями, с тем чтобы две трети доходов шли на мужской монастырь, а одна - на женский. В 1611 г., 23 ноября жена маршалка Богдана Стецкевича Евдокия Григорьевна, рожденная княжна Друцкая-Горская, подарила в самом Минске три лежавшие вместе на Юрьевской улице плаца со всеми постройками и огородами на них какому-то игумену Павлу Домживу и его инокам, с тем а) чтобы на тех плацах устроен был монастырь общежительный по уставу святого Василия Великого во имя святых апостолов Петра и Павла и состоял вечно и неотступно под благословением Цареградского патриарха; б) чтобы этот монастырь был соединен с виленским братским Свято-Духовским монастырем, имел с ним одинаковое внутреннее устройство и находился всегда в полном подчинении настоятелю виленского братского монастыря и в) чтобы на первых порах новый монастырь отдан был в управление игумену Павлу Домживу, который бы ввел в нем общежительный порядок. Опеку над вновь устроенным монастырем жертвовательница поручила своему сыну Вильгельму Стецкевичу, подкоморию брацлавскому, брату своему князю Федору Друцкому-Горскому и четырем своим племянникам по сестре, а также князю Ивану Огинскому и всем православным обывателям воеводства Минского, прося их и устроить монастырь, и быть всегда его защитниками и попечителями. По этому поводу в следующем году православные дворяне и земские врадники воеводства Минского, равно и других поветов, собравшись в Минском замке, составили письменный акт, в котором свидетельствовали, что они, приняв с древних времен в лице предков своих святую веру, крещение, пастырей духовных и все церковные постановления от Цареградского патриарха, не могут ныне по совести принять унии с Римским папою, но желая оставаться навсегда и неизменно в своей старожитной вере, соорудили в Минске на своей шляхетской земле своим шляхетским правом православную церковь во имя святых апостолов Петра и Павла, и при ней заложили монастырь вместе с школою, и образовали церковное братство, с тем чтобы монастырь этот находился вечно под властию и благословением Константинопольского патриарха. Акт подписали пятьдесят два лица, в том числе князья Богдан, Иван и Александр Огинские, Юрий Скумин-Тышкевич (племянник воеводы новогрудского Скумина-Тышкевича), Александр и Адам Тризны, Иван, Стефан и Мартин Рагозы, Богдан и Иван Стецкевичи, Александр Коссов, Андрей Селява. В том же 1612 г. прихожане минской церкви Рождества Пресвятой Богородицы восстали против униатского протопопа Михаила Глинского и всего духовенства, отняли у них свою приходскую церковь и отдали ее православным монахам виленского Свято-Духова монастыря, привлекли к себе прихожан и других церквей, а протопопу и униатским священникам делали угрозы, даже наносили побои. Узнав об этом, король прислал в Минск войту Терлецкому, бурмистрам, райцам и лавникам грамоту (от 15 сентября) с строгим приказом, чтобы они защитили униатское духовенство, смирили бунтовщиков и впредь не дозволяли им подобных действий под опасением пени в пять тысяч коп литовских. Но когда возный вместе с минским протопопом и всеми священниками принес королевскую грамоту в минский магистрат и объявил ее, то члены магистрата отнеслись к ней с явным неуважением и сказали возному: "И кроме этой грамоты его королевской милости у нас теперь много дела". Между тем православные начали строить для себя в Минске еще новую церковь (не была ли это церковь святых Петра и Павла в новооснованном монастыре?), и король поспешил прислать в минский магистрат (21 октября) другую свою грамоту с секретарем своим Илиею Мороховским, служившим прежде у Потея, приказывал остановить и возбранить постройку новой церкви и грозил непокорным штрафом в десять тысяч злотых. Но бурмистры и радцы сказали Мороховскому: "Мы сейчас не можем дать никакого ответа на королевскую грамоту, потому что с нами нет войта, отлучившегося из Минска, а притом и кроме церквей у нас теперь много дела". До такой степени были возбуждены в Минске против унии и ее патронов!