Страница:
— Надеюсь, это не так. Она была очень красивой женщиной...
— Я всегда считал Милдред самой красивой девушкой юго-запада! — голос Лэшмэна окреп, словно его поддерживала мысль о ее красоте. — А кто написал картину, о которой вы говорите?
— Авторство приписывают Ричарду Хантри.
— Неужели?
— Но авторство не установлено со всей достоверностью.
— Это не удивительно. Я никогда не слыхал, чтобы Милдред ему позировала, — он на какое-то время смолк. — Вы не могли бы описать мне эту картину?
— Достаточно привычная композиция картины, выдержанной в живых тонах. Кое-кто утверждает, что в ней чувствуется влияние индейского искусства.
— Это можно сказать о многих картинах Хантри тех времен, когда он жил еще в Аризоне. Но они не многого стоили. Этот портрет хорош?
— Не знаю. Но он, безусловно, вызвал много споров. — Это собственность музея?
— Нет, его купил некий Баймеер.
— Торговец медью?
— Кажется, да. Я веду следствие по делу о краже по его поручению.
— В таком случае идите ко всем чертям! — сказал Лэшмэн и бросил трубку.
Я снова набрал его номер.
— Алло, — прохрипел он, — кто говорит?
— Арчер. Я прошу вас не бросать трубку. Речь идет не только о похищении картины. Прошлой ночью в Санта-Терезе убит человек по имени Пол Граймс, тот самый антиквар, который продал Баймеерам портрет. Наверняка есть какая-то связь между этой сделкой и убийством...
Лэшмэн молчал довольно долго.
— Кто украл картину? — спросил он в конце концов. — Студент-искусствовед Фред Джонсон. Думаю, сейчас он наверняка вместе с картиной едет в Тьюксон. Возможно, появится у вас.
— Почему у меня?
— Он хочет найти Милдред и выяснить, кто ее рисовал. Он, кажется, слегка тронулся на этой картине. Честно говоря, я не исключаю, что тронут он достаточно серьезно, а с ним путешествует одна молодая девушка, — я намеренно не сказал, что это дочь Баймеера.
— Что еще?
— Вкратце это все.
— Вот и хорошо, — сказал он. — Мне семьдесят пять лет. Я пишу свою двести четырнадцатую картину и если прерву работу и начну заниматься чужими проблемами, могу никогда не окончить ее. Так что я намерен снова положить трубку, мистер... как, вы сказали, вас зовут?
— Арчер, — повторил я, — ЛЬЮ АР-ЧЕР. Вы в любой момент можете найти мой номер телефона в бюро информации в Лос-Анджелесе...
Лэшмэн снова прервал разговор.
Глава 16
Глава 17
Глава 18
Глава 19
— Я всегда считал Милдред самой красивой девушкой юго-запада! — голос Лэшмэна окреп, словно его поддерживала мысль о ее красоте. — А кто написал картину, о которой вы говорите?
— Авторство приписывают Ричарду Хантри.
— Неужели?
— Но авторство не установлено со всей достоверностью.
— Это не удивительно. Я никогда не слыхал, чтобы Милдред ему позировала, — он на какое-то время смолк. — Вы не могли бы описать мне эту картину?
— Достаточно привычная композиция картины, выдержанной в живых тонах. Кое-кто утверждает, что в ней чувствуется влияние индейского искусства.
— Это можно сказать о многих картинах Хантри тех времен, когда он жил еще в Аризоне. Но они не многого стоили. Этот портрет хорош?
— Не знаю. Но он, безусловно, вызвал много споров. — Это собственность музея?
— Нет, его купил некий Баймеер.
— Торговец медью?
— Кажется, да. Я веду следствие по делу о краже по его поручению.
— В таком случае идите ко всем чертям! — сказал Лэшмэн и бросил трубку.
Я снова набрал его номер.
— Алло, — прохрипел он, — кто говорит?
— Арчер. Я прошу вас не бросать трубку. Речь идет не только о похищении картины. Прошлой ночью в Санта-Терезе убит человек по имени Пол Граймс, тот самый антиквар, который продал Баймеерам портрет. Наверняка есть какая-то связь между этой сделкой и убийством...
Лэшмэн молчал довольно долго.
— Кто украл картину? — спросил он в конце концов. — Студент-искусствовед Фред Джонсон. Думаю, сейчас он наверняка вместе с картиной едет в Тьюксон. Возможно, появится у вас.
— Почему у меня?
— Он хочет найти Милдред и выяснить, кто ее рисовал. Он, кажется, слегка тронулся на этой картине. Честно говоря, я не исключаю, что тронут он достаточно серьезно, а с ним путешествует одна молодая девушка, — я намеренно не сказал, что это дочь Баймеера.
— Что еще?
— Вкратце это все.
— Вот и хорошо, — сказал он. — Мне семьдесят пять лет. Я пишу свою двести четырнадцатую картину и если прерву работу и начну заниматься чужими проблемами, могу никогда не окончить ее. Так что я намерен снова положить трубку, мистер... как, вы сказали, вас зовут?
— Арчер, — повторил я, — ЛЬЮ АР-ЧЕР. Вы в любой момент можете найти мой номер телефона в бюро информации в Лос-Анджелесе...
Лэшмэн снова прервал разговор.
Глава 16
Утренний ветер уже стих. Воздух был чистым и свежим. Ястреб покачивался над домом Баймееров, будто блестящее украшение, свисающее с бесконечно высокого потолка.
Баймееры вышли встретить меня вдвоем. Одеты они были достаточно консервативно, будто супружеская пара, собирающаяся на похороны, и выглядели так, словно похоронить должны их самих.
Миссис Баймеер шла впереди. Под глазами у нее были темные круги, не вполне скрытые косметикой.
— Вы ничего не знаете о Дорис, мистер?
— Кажется, вчера она уехала из города вместе с Фредом Джонсоном.
— Почему же вы не задержали ее?!
— Она не предупредила меня о том, что собирается уезжать. Но даже если бы она сделала это, я все равно не мог бы запретить ей.
— Почему? — Рут Баймеер наклонилась ко мне, держа свою ухоженную голову, будто томагавк.
— Дорис уже в том возрасте, когда она имеет право делать то, чего захочет. Возможно, ей недостает рассудка, но лет вполне хватает.
— Куда они поехали?
— Возможно, в Аризону. Я напал на след, ведущий в Тьюксон, и, думаю, именно туда они и направляются. Не знаю, с ними ли эта картина, Фред утверждает, что кто-то ее украл у него...
— Ерунда! — впервые подал голос Джек Баймеер.
Я не намерен был спорить с ним.
— Разумеется, вы правы. Если вы хотите, чтобы я поехал в Тьюксон, то, разумеется, вы должны считаться с дополнительными тратами...
— Ну разумеется! — Баймеер отвел глаза от меня и взглянул на жену. — Я же говорил тебе, что нас ждут новые траты. Так всегда бывает.
Мне хотелось его стукнуть. Вместо этого я резко повернулся и отошел на другой конец площадки перед домом. Дальше пути не было — площадку ограничивала высокая металлическая решетка.
Склон холма круто вел к обрыву ущелья. На противоположном холме стояла вилла миссис Хантри, с этого расстояния выглядевшая будто маленький домик в детском стеклянном шаре.
Примыкающая к вилле оранжерея была крыта стеклом. Сквозь поблескивающие стеклянные плоскости я заметил среди густой зелени какое-то движение. Мне показалось, что там стоят друг напротив друга два человека и машут руками, будто два бойца, разделенных слишком большим расстоянием, чтобы они могли причинить друг другу вред.
За своей спиной я услыхал спокойный голос Рут Баймеер:
— Вернитесь, прошу вас. Я знаю, что Джек может быть несносным. Бог свидетель, я уже давно поняла это. Но вы действительно нужны нам.
Я не мог отказать ей, о чем и заявил. Однако, попросил ее минуту подождать и достал из машины бинокль. С его помощью я смог лучше рассмотреть, что происходит в оранжерее миссис Хантри. Худая женщина и черноволосый мужчина, в котором я узнал Рико, стояли в гуще хвощей и разросшихся кустов орхидей, обрезая их при помощи длинных кривых ножей.
— Что случилось? — спросила Рут Баймеер.
Я протянул ей бинокль, она поднялась на цыпочки, чтобы заглянуть за край вьющегося по изгороди плюща.
— Что они делают?
— Кажется, приводят в порядок оранжерею. Разве миссис Хантри любит садоводство?
— Возможно. Но я никогда раньше не видела, чтобы она что-то делала сама.
Мы вернулись к ее мужу, который все это время неподвижно стоял возле моей машины, погруженный в гневное молчанье.
— Вы желаете, чтобы я поехал в Тьюксон по вашему делу? — спросил я его.
— Пожалуй, да. У меня нет выбора.
— Напротив. Миссис Баймеер прервала наш разговор, поочередно взглядывая то на меня, то на мужа, как судья теннисного матча.
— Мы хотим, чтобы вы и дальше занимались этим делом, мистер Арчер. Если вы желаете получить задаток, я охотно выплачу его вам из своих собственных средств. — Это не понадобится, — вмешался Баймеер.
— Хорошо, спасибо, Джек.
— Я возьму пятьсот долларов, — сказал я.
Баймеер тихо крякнул и, казалось, был окончательно выбит из колеи. Однако, он заявил, что выпишет мне чек и скрылся в доме.
— Почему он так относится к деньгам? — спросил я.
— Наверное, потому, что заработал их сколько-то. Когда он работал на прииске и был бедным молодым инженером, он был совсем другим. Но потом успел досадить многим людям...
— К примеру, собственной дочери. И собственной жене. А что произошло с Саймоном Лэшмэном?
— С этим художником? Что вы имеете в виду?
— Сегодня утром в разговоре с ним я упомянул вашего мужа. Лэшмэн отреагировал достаточно резко. Честно говоря, сказал мне, чтобы я шел к черту и бросил трубку.
— Мне очень жаль...
— Я не чувствую себя оскорбленным, но мне может понадобиться его помощь. Вы хорошо его знаете?
— Я его вообще не знаю. Но, разумеется, знаю, кто это такой.
— А ваш муж с ним знаком?
С минуту она колебалась.
— Думаю да, — наконец, неохотно выдавила она, — мне не хотелось бы говорить об этом.
— И все-таки, прошу вас постараться.
— Нет, это слишком больно для меня.
— Почему?
— Это связано со столькими минувшими потрясениями! — она покачала головой, словно прошлое все еще тяготело над нею. Потом заговорила тихо, поглядывая на дверь, за которой скрылся ее муж. — Мой муж и мистер Лэшмэн когда-то были соперниками. Эта женщина была старше Джека, скорее ровесница Лэшмэна, но он желал ее больше, чем меня! Он ее купил у Лэшмэна!
— Милдред Мид?
— А, вы тоже о ней слышали? — ее голос на какое-то мгновение зазвенел от гнева и презрения. — Вся Аризона ее знала!
— Да, я слышал о ней. Это она позировала для купленной вами картины. Она глянула на меня неуверенно, словно не понимая, о чем я говорю.
— Какой картины?
— Той, которую вы ищете, миссис. Хантри.
— Это невозможно!
— Однако, это так. Вы не знали, что это портрет Милдред Мид?
Она закрыла ладонью глаза и заговорила, не глядя на меня.
— Конечно, я должна была догадаться. Если это и произошло, то я вычеркнула этот факт из памяти. Когда Джек купил ей дом, для меня это было страшным ударом. Дом был лучше того, в котором тогда жила я, — она опустила ладонь и зажмурилась от резкого света. — Должно быть, я сошла с ума, когда привезла эту картину и повесила ее здесь! Джек наверняка знал, кто там изображен. Он не сказал ни слова, но, наверное, задумался, чего я добиваюсь этим.
— Вы можете спросить его, как он к этому отнесся.
Она покачала головой.
— У меня не хватит смелости. Не хочу совать палку в муравейник, — она оглянулась, словно желая удостовериться, что ее слова не долетели до ушей ее мужа, но он еще не выходил из дома.
— Однако, палку в муравейник вы уже сунули. Вы купили эту картину и привезли ее домой.
— Это правда. Наверное, я сошла с ума. Как вы думаете?
— Вы должны знать это лучше, чем я, миссис. Это ваш ум.
— Я с удовольствием отдала бы его кому-нибудь! — в ее тоне мне послышалась определенная доля самолюбования.
— Вы когда-нибудь видели Милдред Мид?
— Нет. Никогда. Когда... когда она вломилась в мою жизнь, я старалась ее избегать. Боялась.
— Ее?
— Себя, — ответила она. — Я боялась, что могу сделать что-то ужасное! Она была, по меньшей мере, на двадцать лет старше меня. А Джек, который со мной всегда был таким скупым, купил ей этот дом...
— Она продолжает жить в нем?
— Не знаю. Возможно.
— Где находится этот дом?
— В Каньоне Хантри, в Аризоне. На границе с Нью-Мексико, недалеко от прииска. Кстати, его владельцем когда-то был Хантри.
— Художник?
— Его отец, Феликс, — ответила она. — Феликс Хантри был инженером. Это он начал разработку прииска и руководил ею до самой смерти. Именно поэтому меня так задело то, что Джек купил дом у его наследников и подарил его этой женщине!
— Я не слишком понимаю...
— Но это же так просто! Джек получил прииск от Феликса Хантри. Они были родственниками — мать Джека была кузиной Хантри. Это еще одна причина того, что он должен был купить этот дом для меня! — в ее голосе зазвучала почти детская обида.
— Именно поэтому вы купили картину Хантри?
— Возможно... Но я никогда так не думала... Я купила ее потому, что меня интересовал автор. И не спрашивайте меня, какого рода это интерес, в последнее время эта тема стала слишком небезопасной...
— Вы все еще хотите найти картину?
— Сама не знаю, — задумалась она. — Но я хочу найти дочь. Мы не должны стоять здесь и тратить время.
— Это я понимаю, но я жду чека, который должен принести ваш муж.
Миссис Баймеер встревоженно глянула на меня и вошла в дом. Внутри она пребывала довольно долго.
Бинокль все еще висел на моей шее, а потому я снова пересек площадку и остановился у обрыва. Темноволосый мужчина и худая женщина все еще были заняты уничтожением растущих в оранжерее насаждений.
В дверях дома появилась миссис Баймеер, в глазах ее стояли гневные слезы. Чек, который она вручила мне, был подписан не мужем, а ею.
Баймееры вышли встретить меня вдвоем. Одеты они были достаточно консервативно, будто супружеская пара, собирающаяся на похороны, и выглядели так, словно похоронить должны их самих.
Миссис Баймеер шла впереди. Под глазами у нее были темные круги, не вполне скрытые косметикой.
— Вы ничего не знаете о Дорис, мистер?
— Кажется, вчера она уехала из города вместе с Фредом Джонсоном.
— Почему же вы не задержали ее?!
— Она не предупредила меня о том, что собирается уезжать. Но даже если бы она сделала это, я все равно не мог бы запретить ей.
— Почему? — Рут Баймеер наклонилась ко мне, держа свою ухоженную голову, будто томагавк.
— Дорис уже в том возрасте, когда она имеет право делать то, чего захочет. Возможно, ей недостает рассудка, но лет вполне хватает.
— Куда они поехали?
— Возможно, в Аризону. Я напал на след, ведущий в Тьюксон, и, думаю, именно туда они и направляются. Не знаю, с ними ли эта картина, Фред утверждает, что кто-то ее украл у него...
— Ерунда! — впервые подал голос Джек Баймеер.
Я не намерен был спорить с ним.
— Разумеется, вы правы. Если вы хотите, чтобы я поехал в Тьюксон, то, разумеется, вы должны считаться с дополнительными тратами...
— Ну разумеется! — Баймеер отвел глаза от меня и взглянул на жену. — Я же говорил тебе, что нас ждут новые траты. Так всегда бывает.
Мне хотелось его стукнуть. Вместо этого я резко повернулся и отошел на другой конец площадки перед домом. Дальше пути не было — площадку ограничивала высокая металлическая решетка.
Склон холма круто вел к обрыву ущелья. На противоположном холме стояла вилла миссис Хантри, с этого расстояния выглядевшая будто маленький домик в детском стеклянном шаре.
Примыкающая к вилле оранжерея была крыта стеклом. Сквозь поблескивающие стеклянные плоскости я заметил среди густой зелени какое-то движение. Мне показалось, что там стоят друг напротив друга два человека и машут руками, будто два бойца, разделенных слишком большим расстоянием, чтобы они могли причинить друг другу вред.
За своей спиной я услыхал спокойный голос Рут Баймеер:
— Вернитесь, прошу вас. Я знаю, что Джек может быть несносным. Бог свидетель, я уже давно поняла это. Но вы действительно нужны нам.
Я не мог отказать ей, о чем и заявил. Однако, попросил ее минуту подождать и достал из машины бинокль. С его помощью я смог лучше рассмотреть, что происходит в оранжерее миссис Хантри. Худая женщина и черноволосый мужчина, в котором я узнал Рико, стояли в гуще хвощей и разросшихся кустов орхидей, обрезая их при помощи длинных кривых ножей.
— Что случилось? — спросила Рут Баймеер.
Я протянул ей бинокль, она поднялась на цыпочки, чтобы заглянуть за край вьющегося по изгороди плюща.
— Что они делают?
— Кажется, приводят в порядок оранжерею. Разве миссис Хантри любит садоводство?
— Возможно. Но я никогда раньше не видела, чтобы она что-то делала сама.
Мы вернулись к ее мужу, который все это время неподвижно стоял возле моей машины, погруженный в гневное молчанье.
— Вы желаете, чтобы я поехал в Тьюксон по вашему делу? — спросил я его.
— Пожалуй, да. У меня нет выбора.
— Напротив. Миссис Баймеер прервала наш разговор, поочередно взглядывая то на меня, то на мужа, как судья теннисного матча.
— Мы хотим, чтобы вы и дальше занимались этим делом, мистер Арчер. Если вы желаете получить задаток, я охотно выплачу его вам из своих собственных средств. — Это не понадобится, — вмешался Баймеер.
— Хорошо, спасибо, Джек.
— Я возьму пятьсот долларов, — сказал я.
Баймеер тихо крякнул и, казалось, был окончательно выбит из колеи. Однако, он заявил, что выпишет мне чек и скрылся в доме.
— Почему он так относится к деньгам? — спросил я.
— Наверное, потому, что заработал их сколько-то. Когда он работал на прииске и был бедным молодым инженером, он был совсем другим. Но потом успел досадить многим людям...
— К примеру, собственной дочери. И собственной жене. А что произошло с Саймоном Лэшмэном?
— С этим художником? Что вы имеете в виду?
— Сегодня утром в разговоре с ним я упомянул вашего мужа. Лэшмэн отреагировал достаточно резко. Честно говоря, сказал мне, чтобы я шел к черту и бросил трубку.
— Мне очень жаль...
— Я не чувствую себя оскорбленным, но мне может понадобиться его помощь. Вы хорошо его знаете?
— Я его вообще не знаю. Но, разумеется, знаю, кто это такой.
— А ваш муж с ним знаком?
С минуту она колебалась.
— Думаю да, — наконец, неохотно выдавила она, — мне не хотелось бы говорить об этом.
— И все-таки, прошу вас постараться.
— Нет, это слишком больно для меня.
— Почему?
— Это связано со столькими минувшими потрясениями! — она покачала головой, словно прошлое все еще тяготело над нею. Потом заговорила тихо, поглядывая на дверь, за которой скрылся ее муж. — Мой муж и мистер Лэшмэн когда-то были соперниками. Эта женщина была старше Джека, скорее ровесница Лэшмэна, но он желал ее больше, чем меня! Он ее купил у Лэшмэна!
— Милдред Мид?
— А, вы тоже о ней слышали? — ее голос на какое-то мгновение зазвенел от гнева и презрения. — Вся Аризона ее знала!
— Да, я слышал о ней. Это она позировала для купленной вами картины. Она глянула на меня неуверенно, словно не понимая, о чем я говорю.
— Какой картины?
— Той, которую вы ищете, миссис. Хантри.
— Это невозможно!
— Однако, это так. Вы не знали, что это портрет Милдред Мид?
Она закрыла ладонью глаза и заговорила, не глядя на меня.
— Конечно, я должна была догадаться. Если это и произошло, то я вычеркнула этот факт из памяти. Когда Джек купил ей дом, для меня это было страшным ударом. Дом был лучше того, в котором тогда жила я, — она опустила ладонь и зажмурилась от резкого света. — Должно быть, я сошла с ума, когда привезла эту картину и повесила ее здесь! Джек наверняка знал, кто там изображен. Он не сказал ни слова, но, наверное, задумался, чего я добиваюсь этим.
— Вы можете спросить его, как он к этому отнесся.
Она покачала головой.
— У меня не хватит смелости. Не хочу совать палку в муравейник, — она оглянулась, словно желая удостовериться, что ее слова не долетели до ушей ее мужа, но он еще не выходил из дома.
— Однако, палку в муравейник вы уже сунули. Вы купили эту картину и привезли ее домой.
— Это правда. Наверное, я сошла с ума. Как вы думаете?
— Вы должны знать это лучше, чем я, миссис. Это ваш ум.
— Я с удовольствием отдала бы его кому-нибудь! — в ее тоне мне послышалась определенная доля самолюбования.
— Вы когда-нибудь видели Милдред Мид?
— Нет. Никогда. Когда... когда она вломилась в мою жизнь, я старалась ее избегать. Боялась.
— Ее?
— Себя, — ответила она. — Я боялась, что могу сделать что-то ужасное! Она была, по меньшей мере, на двадцать лет старше меня. А Джек, который со мной всегда был таким скупым, купил ей этот дом...
— Она продолжает жить в нем?
— Не знаю. Возможно.
— Где находится этот дом?
— В Каньоне Хантри, в Аризоне. На границе с Нью-Мексико, недалеко от прииска. Кстати, его владельцем когда-то был Хантри.
— Художник?
— Его отец, Феликс, — ответила она. — Феликс Хантри был инженером. Это он начал разработку прииска и руководил ею до самой смерти. Именно поэтому меня так задело то, что Джек купил дом у его наследников и подарил его этой женщине!
— Я не слишком понимаю...
— Но это же так просто! Джек получил прииск от Феликса Хантри. Они были родственниками — мать Джека была кузиной Хантри. Это еще одна причина того, что он должен был купить этот дом для меня! — в ее голосе зазвучала почти детская обида.
— Именно поэтому вы купили картину Хантри?
— Возможно... Но я никогда так не думала... Я купила ее потому, что меня интересовал автор. И не спрашивайте меня, какого рода это интерес, в последнее время эта тема стала слишком небезопасной...
— Вы все еще хотите найти картину?
— Сама не знаю, — задумалась она. — Но я хочу найти дочь. Мы не должны стоять здесь и тратить время.
— Это я понимаю, но я жду чека, который должен принести ваш муж.
Миссис Баймеер встревоженно глянула на меня и вошла в дом. Внутри она пребывала довольно долго.
Бинокль все еще висел на моей шее, а потому я снова пересек площадку и остановился у обрыва. Темноволосый мужчина и худая женщина все еще были заняты уничтожением растущих в оранжерее насаждений.
В дверях дома появилась миссис Баймеер, в глазах ее стояли гневные слезы. Чек, который она вручила мне, был подписан не мужем, а ею.
Глава 17
Я поехал в центр и получил наличными по баймееровскому чеку прежде, чем кто-либо из них успеет задержать платеж. Оставив машину на стоянке у банка, я пересек улицу и оказался в сквере, посреди которого возвышалось здание редакции. Зал отдела информации, ночью казавшийся вымершим, сейчас бурлил жизнью. За машинками сидело человек двадцать.
Бетти, заметив меня, поднялась из-за стола и направилась ко мне с улыбкой, вся подтянувшись.
— Мне нужно поговорить с тобой, — сообщил я.
— А мне — с тобой.
— Я имею в виду важный разговор.
— Я тоже.
— Ты выглядишь очень счастливой.
— Я и в самом деле счастлива!
— А я нет. Мне необходимо уехать из города, — я объяснил ей, почему. — Ты не могла бы кое-что сделать для меня в мое отсутствие?
— Я надеялась, что могу кое-что для тебя сделать в твоем присутствии, — сказала она с многозначительной улыбкой.
— Если ты намерена вести со мной словесный поединок, то, может, мы найдем для этого местечко поспокойнее?
— Может, тут?
Она постучала в дверь с табличкой «Младший редактор», никто не отозвался. Мы вошли в кабинет и, целуя ее, я ощутил, что поднимается не только моя температура.
— Эй! — сказала она, — значит ты все еще любишь меня?
— Но я должен ехать. Фред Джонсон наверняка уже в Тьюксоне.
Она забарабанила кончиками пальцев по моей груди, словно выстукивая какое-то послание на машинке.
— Береги себя. Фред из тех мягких парнишек, которые оказываются опасными.
— Он уже не парнишка.
— Я знаю. Это такой светловолосый молодой человек, который работает в музее, очень несчастный. Он как-то исповедовался передо мной, рассказывая о своей кошмарной жизни дома. Его отец — ни к чему не способный алкоголик, а мать постоянно раздражена. Фред пытается как-то вырваться из всего этого и, хотя держится спокойно, мне кажется, близок к срыву. Так что будь осторожен.
— С Фредом я управлюсь.
— Я знаю, — она положила ладони мне на плечи. — Так что я могу для тебя сделать?
— Ты хорошо знаешь миссис Хантри?
— Практически с рождения. Я познакомилась с Франсин, будучи еще малышкой.
— Вы подруги?
— Пожалуй, да. Я часто оказывала ей всяческие услуги. Но после вчерашнего чувствую себя не совсем в своей тарелке.
— Постарайся не выпускать ее из виду, ладно? Мне бы хотелось знать, что она будет делать сегодня и завтра.
— Можно спросить, зачем? — моя просьба как будто встревожила ее.
— Ты можешь спрашивать, но, боюсь, я не смогу тебе ответить. Я не знаю зачем.
— Ты ее в чем-то подозреваешь?
— Я всех подозреваю.
— Надеюсь, за исключением меня? — ее улыбка была серьезной и испытующей.
— За исключением тебя и себя. Можешь ты для меня понаблюдать за Франсин Хантри?
— Разумеется. Я и так собиралась позвонить ей.
Я оставил машину на аэродроме в Санта-Терезе и сел в самолет местной авиалинии до Лос-Анджелеса. Самолета до Тьюксона пришлось ждать минут сорок. Я съел гамбургер в закусочной, запивая его пивом, и позвонил в агентство, принимающее мои телефонограммы.
Мне сообщили, что звонил Саймон Лэшмэн. Времени было еще достаточно, чтобы связаться с ним.
Голос в телефонной трубке показался мне еще более старческим и неприязненным, чем утром. Я представился, сообщил, откуда звоню и поблагодарил за его звонок.
— Не за что, — сварливо ответил он. — Я не намерен извиняться за свою резкость, она целиком оправдана. Отец этой девушки когда-то поступил со мной по-свински, а я не привык прощать. Каков отец, такова и дочь.
— Я не выступаю от имени Баймеера, — сообщил я.
— Мне так показалось.
— Меня пригласила его жена. Она очень тревожится о дочери.
— И не напрасно. Девушка ведет себя как наркоманка.
— Значит, вы видели ее?
— Да. Она была здесь с Фредом Джонсоном.
— Я не мог бы приехать и поговорить с вами сегодня, после обеда?
— Но вы же говорите, что вы в Лос-Анджелесе?
— Через несколько минут я сажусь в самолет до Тьюксона.
— Хорошо. Я не хотел бы говорить об этих делах по телефону. Когда я рисовал в Таосе, у меня даже не было аппарата. Это было самое счастливое время в моей жизни! — неожиданно он взял себя в руки. — Я начал ныть. Терпеть не могу ноющих старцев! Так что до свидания.
Бетти, заметив меня, поднялась из-за стола и направилась ко мне с улыбкой, вся подтянувшись.
— Мне нужно поговорить с тобой, — сообщил я.
— А мне — с тобой.
— Я имею в виду важный разговор.
— Я тоже.
— Ты выглядишь очень счастливой.
— Я и в самом деле счастлива!
— А я нет. Мне необходимо уехать из города, — я объяснил ей, почему. — Ты не могла бы кое-что сделать для меня в мое отсутствие?
— Я надеялась, что могу кое-что для тебя сделать в твоем присутствии, — сказала она с многозначительной улыбкой.
— Если ты намерена вести со мной словесный поединок, то, может, мы найдем для этого местечко поспокойнее?
— Может, тут?
Она постучала в дверь с табличкой «Младший редактор», никто не отозвался. Мы вошли в кабинет и, целуя ее, я ощутил, что поднимается не только моя температура.
— Эй! — сказала она, — значит ты все еще любишь меня?
— Но я должен ехать. Фред Джонсон наверняка уже в Тьюксоне.
Она забарабанила кончиками пальцев по моей груди, словно выстукивая какое-то послание на машинке.
— Береги себя. Фред из тех мягких парнишек, которые оказываются опасными.
— Он уже не парнишка.
— Я знаю. Это такой светловолосый молодой человек, который работает в музее, очень несчастный. Он как-то исповедовался передо мной, рассказывая о своей кошмарной жизни дома. Его отец — ни к чему не способный алкоголик, а мать постоянно раздражена. Фред пытается как-то вырваться из всего этого и, хотя держится спокойно, мне кажется, близок к срыву. Так что будь осторожен.
— С Фредом я управлюсь.
— Я знаю, — она положила ладони мне на плечи. — Так что я могу для тебя сделать?
— Ты хорошо знаешь миссис Хантри?
— Практически с рождения. Я познакомилась с Франсин, будучи еще малышкой.
— Вы подруги?
— Пожалуй, да. Я часто оказывала ей всяческие услуги. Но после вчерашнего чувствую себя не совсем в своей тарелке.
— Постарайся не выпускать ее из виду, ладно? Мне бы хотелось знать, что она будет делать сегодня и завтра.
— Можно спросить, зачем? — моя просьба как будто встревожила ее.
— Ты можешь спрашивать, но, боюсь, я не смогу тебе ответить. Я не знаю зачем.
— Ты ее в чем-то подозреваешь?
— Я всех подозреваю.
— Надеюсь, за исключением меня? — ее улыбка была серьезной и испытующей.
— За исключением тебя и себя. Можешь ты для меня понаблюдать за Франсин Хантри?
— Разумеется. Я и так собиралась позвонить ей.
Я оставил машину на аэродроме в Санта-Терезе и сел в самолет местной авиалинии до Лос-Анджелеса. Самолета до Тьюксона пришлось ждать минут сорок. Я съел гамбургер в закусочной, запивая его пивом, и позвонил в агентство, принимающее мои телефонограммы.
Мне сообщили, что звонил Саймон Лэшмэн. Времени было еще достаточно, чтобы связаться с ним.
Голос в телефонной трубке показался мне еще более старческим и неприязненным, чем утром. Я представился, сообщил, откуда звоню и поблагодарил за его звонок.
— Не за что, — сварливо ответил он. — Я не намерен извиняться за свою резкость, она целиком оправдана. Отец этой девушки когда-то поступил со мной по-свински, а я не привык прощать. Каков отец, такова и дочь.
— Я не выступаю от имени Баймеера, — сообщил я.
— Мне так показалось.
— Меня пригласила его жена. Она очень тревожится о дочери.
— И не напрасно. Девушка ведет себя как наркоманка.
— Значит, вы видели ее?
— Да. Она была здесь с Фредом Джонсоном.
— Я не мог бы приехать и поговорить с вами сегодня, после обеда?
— Но вы же говорите, что вы в Лос-Анджелесе?
— Через несколько минут я сажусь в самолет до Тьюксона.
— Хорошо. Я не хотел бы говорить об этих делах по телефону. Когда я рисовал в Таосе, у меня даже не было аппарата. Это было самое счастливое время в моей жизни! — неожиданно он взял себя в руки. — Я начал ныть. Терпеть не могу ноющих старцев! Так что до свидания.
Глава 18
Дом Лэшмэна стоял на краю пустыни у подножья горы, вырисовавшейся перед моими глазами уже на второй час полета. Это был приземистый двухэтажный дом, обнесенный деревянным забором, напоминающим миниатюрный частокол. День клонился к вечеру, но жара не спадала.
Лэшмэн вышел мне навстречу, отворив калитку в заборе. Его лицо, изборожденное глубокими морщинами, окружали длинные седые волосы, спадавшие до самых плеч. На нем были рубашка и штаны из полинявшей голубой материи и мягкие мокасины из козьей шкуры. Голубые глаза, как и одежда, полиняли от долгого соприкосновения с окружающим миром.
— Мистер Арчер?
— Он самый. Благодарю вас за разрешение приехать.
Старик держался совершенно свободно, но было в его поведении нечто, заставлявшее меня относиться к нему с почтением. Его ладонь, которую я пожал, была изуродована подагрой и выпачкана красками.
— В каком состоянии Фред Джонсон?
— Он казался очень усталым, — ответил Лэшмэн, — но возбужденным. Возбуждение придавало ему сил.
— Но чем оно было вызвано?
— Он хотел как можно скорей поговорить с Милдред Мид. Речь, кажется, идет об установлении авторства какой-то картины. Он говорил, что работает в музее в Санта-Терезе. Это правда?
— Да. А как девушка?
— Была очень спокойна. Насколько я помню, она не произнесла ни слова, — Лэшмэн изучающе глянул на меня, но я сделал вид, что не заметил этого. — Войдем в дом.
Он проводил меня через двор в свою мастерскую. Единственное огромное окно выходило на тянущуюся до самого горизонта пустыню. На мольберте стоял неоконченный, а может, только начатый, женский портрет. Мазки краски казались свежими, а вырисовывающееся из них лицо напоминало лицо Милдред Мид, упрямо выплывающее из волн времени. На стоящем рядом столе, покрытом потеками шелушащейся краски, лежала прямоугольная палитра с блестящими разноцветными пятнами.
Я остановился перед картиной, Лэшмэн встал рядом со мной.
— Да, это Милдред. Я только начал этот портрет, уже после нашего разговора по телефону. Мне захотелось написать ее еще раз. А я уже в том возрасте, когда нужно немедленно воплощать в жизнь любые внезапные желания.
— Она позировала вам для этого портрета?
Он внимательно взглянул на меня.
— Ее не было здесь, если вас интересует именно это. Я не видал ее уже двадцать лет. Мне кажется, я уже говорил это вам по телефону, — резонно заметил он.
— Наверное, вы часто рисовали ее?
— Она была моей любимой натурщицей. Жила у меня долгое время с небольшими перерывами. А потом уехала в другой конец штата. С тех пор я ее не видел, — тон его был задумчив, в нем звенели тоска и сожаление. — Другой мужчина предложил ей жизнь, более устроенную с ее точки зрения. Я не в обиде на нее. Она начала стареть. Должен признать, я не слишком хорошо к ней относился...
Его слова задели во мне какую-то струну. От меня тоже когда-то ушла женщина. Но она покинула меня не ради другого, я потерял ее по собственной вине...
— Она все еще живет в Аризоне? — спросил я.
— Видимо, да. В прошлом году она прислала мне открытку на Рождество. С тех пор я не имел о ней вестей, — он устремил взгляд в раскинувшуюся за окном пустыню. — Честно говоря, я охотно увиделся бы с ней, хотя мы оба уже стары, как трухлявые пни...
— Где она теперь живет?
— В Каньоне Хантри, в горах Чирикахуа, неподалеку от границы с Нью-Мексико, — куском угля он нарисовал контур карты Аризоны и объяснил мне, как доехать до каньона, находящегося на юго-восточной оконечности штата. — Двадцать лет назад Баймеер купил для нее дом Хантри, собственно, с тех пор она там и живет. Она всегда хотела получить его, дом значил для нее намного больше, чем этот тип.
— Вы имеете в виду Джека Баймеера?
— И Феликса Хантри, построившего дом и основавшего медный прииск. Она влюбилась в виллу Феликса Хантри и в его прииск намного раньше, чем в него самого. Говорила, что поселиться в этом доме — мечта всей ее жизни. Она стала его любовницей и даже родила ему внебрачного сына, но пока он был жив, он не позволил ей поселиться там. Остался с женой и их сыном.
— С Ричардом? — спросил я.
Лэшмэн кивнул головой.
— Из него получился прекрасный художник. Я вынужден признать это, хотя ненавидел его отца. Ричард Хантри обладал незаурядным талантом, хотя полностью его так и не раскрыл. Ему не хватило терпения, а в этой профессии оно необходимо, — его морщинистое лицо в свете вечернего солнца, падающего из окна, казалось лицом бронзовой статуи, символизирующей терпение.
— Как вы думаете, Ричард Хантри жив?
— Этот же вопрос задавал мне тот молодой человек, Фред Джонсон. Я отвечу вам так же, как ответил ему. Мне кажется, Ричард уже мертв — как его брат — но это не имеет большого значения. Художник, отрекающийся от своего таланта на половине пути, как это сделал Ричард, — все равно что мертвец. Наверное, я сам умру в тот день, когда перестану работать, — погруженный в свои туманные мысли старик хоть и неохотно, но исправно возвращался к проблеме собственной смертности. — Это наилучший конец для бесполезного человека, как говаривал я, еще будучи молодым...
— А что случилось с сыном Феликса Хантри и Милдред, с этим внебрачным братом?
— С Вильямом? Он умер молодым. Вильям был единственным членом этой семьи, которого я знал и любил. Несколько лет, хоть и не постоянно, он жил у меня вместе с матерью. Он даже учился в здешней академии изящных искусств под моей фамилией, но в армии взял фамилию матери. Жил и умер под именем Вильям Мид.
— Он погиб во время войны?
— Вильям умер в форме, но был он в это время в отпуске, — серьезно произнес Лэшмэн. — Он был до смерти избит, а тело его брошено в пустыне неподалеку от места, где теперь живет его мать.
— Кто его убил?
— Это не было установлено. Если вы хотите получить более подробные сведения, мистер, я бы рекомендовал вам связаться с шерифом Бротертоном из Копер-Сити, он проводил расследование, а может, провалил его. Я до сих пор не знаю всех подробностей. Когда Милдред вернулась сюда, опознав тело Вильяма, она неделю не произнесла ни слова. Я понимаю, что она пережила.
Вильям не был моим сыном и я долгое время не видел его, но мне казалось, что я потерял собственного ребенка.
Он помолчал, прежде чем продолжить.
— Я хотел сделать из него художника. Честно говоря, работы Вильяма были лучше работ его единоутробного брата, и Ричард признал это, подражая его стилю. Но именно Вильяма съели черви...
Он гневно повернулся ко мне, словно я снова привел смерть в его дом. — Они и меня скоро сожрут. Но прежде чем это произойдет, я хочу написать еще один портрет Милдред, передайте ей это, мистер.
— А почему вы сами не скажете ей этого?
— Возможно, я так и сделаю...
Я понял, что Лэшмэн хочет избавиться от меня, прежде чем вечерний свет угаснет, он все поглядывал в сторону окна. Прежде чем уйти, я положил перед ним фотографию картины, вынесенной Фредом из дома Баймееров. — Это Милдред?
— Да, это она.
— Вы не могли бы сказать, кто автор портрета?
— Я не смогу сказать это с уверенностью, во всяком случае, глядя на маленький черно-белый снимок.
— Но это похоже на картины Хантри?
— Пожалуй, да. Собственно, это похоже и на мои ранние работы... — он вдруг поднял голову и посмотрел на меня, во взгляде его читалось удивление. — До этой минуты я не отдавал себе отчета, что мог оказать определенное влияние на Хантри. Несомненно, тот, кто написал эту картину, должен был знать мои давние портреты Милдред Мид, — он глянул в сторону стоящей на мольберте головы натурщицы, словно она могла подтвердить его слова.
— Но это не ваша картина?
— Нет. Случилось так, что я могу рисовать лучше.
— Лучше, чем Хантри?
— Пожалуй. Я ведь не исчезал. Я оставался на месте и совершенствовал свое мастерство. Я не приобрел такой славы, как этот пропавший художник, но я терпеливее, чем он и, Бог свидетель, мои работы переживут его творчество. Вот этот портрет, который я сейчас пишу, будет долговечнее всего наследия Хантри!
Голос Лэшмэна звучал молодо и зло, лицо раскраснелось. Мне показалось, что и теперь, в старости, он борется с Хантри за права на Милдред Мид.
Лэшмэн схватил кисть и, держа ее как оружие, повернулся к неоконченному портрету.
Лэшмэн вышел мне навстречу, отворив калитку в заборе. Его лицо, изборожденное глубокими морщинами, окружали длинные седые волосы, спадавшие до самых плеч. На нем были рубашка и штаны из полинявшей голубой материи и мягкие мокасины из козьей шкуры. Голубые глаза, как и одежда, полиняли от долгого соприкосновения с окружающим миром.
— Мистер Арчер?
— Он самый. Благодарю вас за разрешение приехать.
Старик держался совершенно свободно, но было в его поведении нечто, заставлявшее меня относиться к нему с почтением. Его ладонь, которую я пожал, была изуродована подагрой и выпачкана красками.
— В каком состоянии Фред Джонсон?
— Он казался очень усталым, — ответил Лэшмэн, — но возбужденным. Возбуждение придавало ему сил.
— Но чем оно было вызвано?
— Он хотел как можно скорей поговорить с Милдред Мид. Речь, кажется, идет об установлении авторства какой-то картины. Он говорил, что работает в музее в Санта-Терезе. Это правда?
— Да. А как девушка?
— Была очень спокойна. Насколько я помню, она не произнесла ни слова, — Лэшмэн изучающе глянул на меня, но я сделал вид, что не заметил этого. — Войдем в дом.
Он проводил меня через двор в свою мастерскую. Единственное огромное окно выходило на тянущуюся до самого горизонта пустыню. На мольберте стоял неоконченный, а может, только начатый, женский портрет. Мазки краски казались свежими, а вырисовывающееся из них лицо напоминало лицо Милдред Мид, упрямо выплывающее из волн времени. На стоящем рядом столе, покрытом потеками шелушащейся краски, лежала прямоугольная палитра с блестящими разноцветными пятнами.
Я остановился перед картиной, Лэшмэн встал рядом со мной.
— Да, это Милдред. Я только начал этот портрет, уже после нашего разговора по телефону. Мне захотелось написать ее еще раз. А я уже в том возрасте, когда нужно немедленно воплощать в жизнь любые внезапные желания.
— Она позировала вам для этого портрета?
Он внимательно взглянул на меня.
— Ее не было здесь, если вас интересует именно это. Я не видал ее уже двадцать лет. Мне кажется, я уже говорил это вам по телефону, — резонно заметил он.
— Наверное, вы часто рисовали ее?
— Она была моей любимой натурщицей. Жила у меня долгое время с небольшими перерывами. А потом уехала в другой конец штата. С тех пор я ее не видел, — тон его был задумчив, в нем звенели тоска и сожаление. — Другой мужчина предложил ей жизнь, более устроенную с ее точки зрения. Я не в обиде на нее. Она начала стареть. Должен признать, я не слишком хорошо к ней относился...
Его слова задели во мне какую-то струну. От меня тоже когда-то ушла женщина. Но она покинула меня не ради другого, я потерял ее по собственной вине...
— Она все еще живет в Аризоне? — спросил я.
— Видимо, да. В прошлом году она прислала мне открытку на Рождество. С тех пор я не имел о ней вестей, — он устремил взгляд в раскинувшуюся за окном пустыню. — Честно говоря, я охотно увиделся бы с ней, хотя мы оба уже стары, как трухлявые пни...
— Где она теперь живет?
— В Каньоне Хантри, в горах Чирикахуа, неподалеку от границы с Нью-Мексико, — куском угля он нарисовал контур карты Аризоны и объяснил мне, как доехать до каньона, находящегося на юго-восточной оконечности штата. — Двадцать лет назад Баймеер купил для нее дом Хантри, собственно, с тех пор она там и живет. Она всегда хотела получить его, дом значил для нее намного больше, чем этот тип.
— Вы имеете в виду Джека Баймеера?
— И Феликса Хантри, построившего дом и основавшего медный прииск. Она влюбилась в виллу Феликса Хантри и в его прииск намного раньше, чем в него самого. Говорила, что поселиться в этом доме — мечта всей ее жизни. Она стала его любовницей и даже родила ему внебрачного сына, но пока он был жив, он не позволил ей поселиться там. Остался с женой и их сыном.
— С Ричардом? — спросил я.
Лэшмэн кивнул головой.
— Из него получился прекрасный художник. Я вынужден признать это, хотя ненавидел его отца. Ричард Хантри обладал незаурядным талантом, хотя полностью его так и не раскрыл. Ему не хватило терпения, а в этой профессии оно необходимо, — его морщинистое лицо в свете вечернего солнца, падающего из окна, казалось лицом бронзовой статуи, символизирующей терпение.
— Как вы думаете, Ричард Хантри жив?
— Этот же вопрос задавал мне тот молодой человек, Фред Джонсон. Я отвечу вам так же, как ответил ему. Мне кажется, Ричард уже мертв — как его брат — но это не имеет большого значения. Художник, отрекающийся от своего таланта на половине пути, как это сделал Ричард, — все равно что мертвец. Наверное, я сам умру в тот день, когда перестану работать, — погруженный в свои туманные мысли старик хоть и неохотно, но исправно возвращался к проблеме собственной смертности. — Это наилучший конец для бесполезного человека, как говаривал я, еще будучи молодым...
— А что случилось с сыном Феликса Хантри и Милдред, с этим внебрачным братом?
— С Вильямом? Он умер молодым. Вильям был единственным членом этой семьи, которого я знал и любил. Несколько лет, хоть и не постоянно, он жил у меня вместе с матерью. Он даже учился в здешней академии изящных искусств под моей фамилией, но в армии взял фамилию матери. Жил и умер под именем Вильям Мид.
— Он погиб во время войны?
— Вильям умер в форме, но был он в это время в отпуске, — серьезно произнес Лэшмэн. — Он был до смерти избит, а тело его брошено в пустыне неподалеку от места, где теперь живет его мать.
— Кто его убил?
— Это не было установлено. Если вы хотите получить более подробные сведения, мистер, я бы рекомендовал вам связаться с шерифом Бротертоном из Копер-Сити, он проводил расследование, а может, провалил его. Я до сих пор не знаю всех подробностей. Когда Милдред вернулась сюда, опознав тело Вильяма, она неделю не произнесла ни слова. Я понимаю, что она пережила.
Вильям не был моим сыном и я долгое время не видел его, но мне казалось, что я потерял собственного ребенка.
Он помолчал, прежде чем продолжить.
— Я хотел сделать из него художника. Честно говоря, работы Вильяма были лучше работ его единоутробного брата, и Ричард признал это, подражая его стилю. Но именно Вильяма съели черви...
Он гневно повернулся ко мне, словно я снова привел смерть в его дом. — Они и меня скоро сожрут. Но прежде чем это произойдет, я хочу написать еще один портрет Милдред, передайте ей это, мистер.
— А почему вы сами не скажете ей этого?
— Возможно, я так и сделаю...
Я понял, что Лэшмэн хочет избавиться от меня, прежде чем вечерний свет угаснет, он все поглядывал в сторону окна. Прежде чем уйти, я положил перед ним фотографию картины, вынесенной Фредом из дома Баймееров. — Это Милдред?
— Да, это она.
— Вы не могли бы сказать, кто автор портрета?
— Я не смогу сказать это с уверенностью, во всяком случае, глядя на маленький черно-белый снимок.
— Но это похоже на картины Хантри?
— Пожалуй, да. Собственно, это похоже и на мои ранние работы... — он вдруг поднял голову и посмотрел на меня, во взгляде его читалось удивление. — До этой минуты я не отдавал себе отчета, что мог оказать определенное влияние на Хантри. Несомненно, тот, кто написал эту картину, должен был знать мои давние портреты Милдред Мид, — он глянул в сторону стоящей на мольберте головы натурщицы, словно она могла подтвердить его слова.
— Но это не ваша картина?
— Нет. Случилось так, что я могу рисовать лучше.
— Лучше, чем Хантри?
— Пожалуй. Я ведь не исчезал. Я оставался на месте и совершенствовал свое мастерство. Я не приобрел такой славы, как этот пропавший художник, но я терпеливее, чем он и, Бог свидетель, мои работы переживут его творчество. Вот этот портрет, который я сейчас пишу, будет долговечнее всего наследия Хантри!
Голос Лэшмэна звучал молодо и зло, лицо раскраснелось. Мне показалось, что и теперь, в старости, он борется с Хантри за права на Милдред Мид.
Лэшмэн схватил кисть и, держа ее как оружие, повернулся к неоконченному портрету.
Глава 19
Я пересек пустыню и повернул на запад, пробиваясь сквозь сгущающийся сумрак. Движение на трассе было небольшое, и мне удалось довольно быстро одолеть свой путь. Часов около девяти я был уже в Копер-Сити и миновал принадлежащую Баймееру дыру в земле. В мглистом вечернем свете она казалась площадкой для игр великанов или великанских детей.
Я нашел контору шерифа и показал фотокопию своей лицензии дежурному капитану. Он сообщил мне, что шериф Бротертон находится на полицейском посту, расположенном к северу от города, неподалеку от своего домика в горах, и показал на карте, как туда доехать.
Я двинулся на север, по направлению к горам. Их творцы, вероятно были еще больше великанов, выкопавших баймееровскую дыру. По мере моего приближения, они заслоняли все большую часть темнеющего неба.
Продвигаясь по крутой дороге, отделявшей тянущиеся слева горы от лежавшей справа пустыни, я обогнул их юго-восточную оконечность. Движение на шоссе постепенно стихало. Я уже начал думать, что заблудился, когда увидел группу освещенных строений.
Одним из них оказался пост шерифа, в остальных помещались небольшая гостиница и магазинчик, скрытый за бензоколонкой. На вымощенной плитами площадке между домиков стояло несколько машин, среди которых я заметил два полицейских автомобиля.
Я поставил свою взятую напрокат машину сразу же за ними и вошел в здание поста. Дежурный офицер долго внимательно приглядывался ко мне и, наконец, сообщил, что шериф пребывает в соседнем магазинчике. Я направился туда. В заднем помещении было темно от сигарного дыма. Я сумел разглядеть нескольких мужчин в широкополых шляпах, они попивали пиво из банок и играли в бильярд на столе, обтянутом сморщившимся грязным сукном. Игра шла весьма азартно.
Я нашел контору шерифа и показал фотокопию своей лицензии дежурному капитану. Он сообщил мне, что шериф Бротертон находится на полицейском посту, расположенном к северу от города, неподалеку от своего домика в горах, и показал на карте, как туда доехать.
Я двинулся на север, по направлению к горам. Их творцы, вероятно были еще больше великанов, выкопавших баймееровскую дыру. По мере моего приближения, они заслоняли все большую часть темнеющего неба.
Продвигаясь по крутой дороге, отделявшей тянущиеся слева горы от лежавшей справа пустыни, я обогнул их юго-восточную оконечность. Движение на шоссе постепенно стихало. Я уже начал думать, что заблудился, когда увидел группу освещенных строений.
Одним из них оказался пост шерифа, в остальных помещались небольшая гостиница и магазинчик, скрытый за бензоколонкой. На вымощенной плитами площадке между домиков стояло несколько машин, среди которых я заметил два полицейских автомобиля.
Я поставил свою взятую напрокат машину сразу же за ними и вошел в здание поста. Дежурный офицер долго внимательно приглядывался ко мне и, наконец, сообщил, что шериф пребывает в соседнем магазинчике. Я направился туда. В заднем помещении было темно от сигарного дыма. Я сумел разглядеть нескольких мужчин в широкополых шляпах, они попивали пиво из банок и играли в бильярд на столе, обтянутом сморщившимся грязным сукном. Игра шла весьма азартно.