Маккаммон Роберт. Жизнь мальчишки (Том 1)

   - Не забывать? Что?
   - Все, - ответила моя учительница. - Все, что видишь и видел вокруг себя каждую секунду своего детства. Попрощавшись с прошедшим днем, обязательно забери с собой его кусочек, каким бы этот кусочек ни казался простым и невзрачным, спрячь его в самый дальний уголок памяти и храни там как зеницу ока, как самое драгоценное сокровище. Потому что твоя память и есть самое ценное и вечное сокровище на свете. Память - это дверь в твое прошлое, Кори, где ты сможешь укрыться от невзгод настоящего и будущего и найти силы пережить трудности. Память - это твой учитель и воспитатель, который никогда не предаст тебя и будет всегда с тобой. Когда ты смотришь на что-то, помни, что смотреть просто так - это легкомысленное расточительство; ты должен видеть. Видеть во всех подробностях, во всех внутренних и внешних мелочах. Если ты попытаешься описать то, как ты видишь это в своей памяти, и поделишься своим сокровищем с другими, то станешь от этого еще богаче, уверяю тебя. Легче всего, Кори, пройти по жизни глухим, слепым и бесчувственным ко всему. К несчастью, таких людей большинство, они окружают нас со всех сторон и считают такое существование единственно верным и обыкновенным. Их немало вокруг тебя сейчас, и такие люди в основном встретятся тебе в будущем. Они бредут мимо чудес нашей жизни, робея и не решаясь поднять глаза или чуть-чуть приоткрыть уши, чтобы услышать прекрасную музыку, несущуюся со всех сторон. Но если ты поведешь себя мудро, то сможешь прожить тысячи жизней. Ты сможешь говорить с людьми, которых никогда не встречал и не встретишь, потому что их нет, сможешь побывать в краях, которых нет ни на одной карте мира.
   Миссис Нэвилл кивнула, заметив в моем лице медленно возникающее понимание.
   - Если ты проявишь мудрость, и тебе будет сопутствовать удача, и тебе будет что сказать, тогда ты сможешь получить главный приз - вечную жизнь... Миссис Нэвилл на мгновение замолкла. - Ты не умрешь никогда.
   - Но это невозможно, - поражение пробормотал я.
   - Все возможно, Кори, нужно только проявить настойчивость. И начинать с малого. Например, с участия в конкурсе коротких рассказов, как я уже говорила тебе.
   - Да какой из меня писатель...
   - Никто и не говорит, что ты настоящий писатель. По крайней мере сейчас об этом пока что нет повода говорить. Просто постарайся показать все, на что ты способен, и смело иди вперед. Не робей и неси свою работу на конкурс. Ты сделаешь так, как я тебе говорю?
   Я пожал плечами:
   - Но я не знаю, о чем мне написать.
   - Ничего, идея придет к тебе, нужно только подумать хорошенько, - ответила мне миссис Нэвилл. - Если долго сидеть и смотреть на пустой лист бумаги, то идея обязательно появится, а может быть, и не одна. И потом, никогда не думай о труде писателя как просто о письме, процессе нанесения слов на бумагу. Смотри на это как на ремесло рассказчика. Представь, что ты рассказываешь историю, которых, как я слышала, ты придумал немало. Главное, не робей и смело вперед.
   - Хорошо, я подумаю, - ответил я.
   - Тут не над чем особенно долго ломать голову, - напутствовала меня миссис Нэвилл. - Иногда понимание приходит в процессе работы: начинай не откладывая.
   - Хорошо, мэм.
   - Ну, вот и ладно.
   Миссис Нэвилл глубоко вздохнула и медленно и тихо выдохнула. Потом обвела взглядом пустой класс с рядами парт, на которых были видны инициалы, вырезанные многими поколениями учеников.
   - Я старалась как могла, - тихо проговорила она, - и сделала все, что от меня зависело. У всех моих учеников впереди теперь долгая светлая жизнь.
   Ее глаза вернулись ко мне.
   - Урок окончен. Кори Мэкинсон, - сказала она, - ты свободен.
   И тогда я проснулся. Еще по-настоящему не рассвело. На заднем дворе прочищал горло петух, возвещая о скором восходе солнца. В спальне бабушки и дедушки уже наигрывало радио, настроенное на кантри. От тихого перезвона стальных гитарных струн, одиноко несшегося над бескрайними просторами темных лесов, лугов и длинными извилистыми милями дорог, у меня всегда становилось щекотно в носу. Наверное, можно было сказать, что сердце мое разрывалось на части от грусти.
   Днем мама и папа приехали за мной на нашем пикапе и отвезли домой. На прощание я поцеловал в щеку бабушку Сару и по-мужски пожал руку дедушке Джейберду. Мне показалось, что его рукопожатие на этот раз было особенно многозначительным. Мы поняли друг друга. Возле машины я увидел довольную морду Рибеля, и, устроившись на пару со своим лучшим другом в горизонтальном положении на заднем сиденье, я всю дорогу наслаждался его обществом. Он радостно дышал мне в лицо псиной, но это было то, что нужно для счастья.
   Провожая нас, бабушка Сара и дедушка Джейберд долго стояли на крыльце и махали нам вслед. А я ехал домой, в то место, которому принадлежал.
   Глава 7
   Поход с ночевкой
   На свете нет ничего более способного совместить необычайный восторг и ужас, чем белый лист бумаги. Вам страшно потому, что наконец-то вы остались целиком и полностью наедине с самим собой, а впереди у вас толь ко тропы, скрытые под этой заснеженной равниной, а восторг потому, что теперь никто, кроме вас, не сможет выбрать в этой пустоте верное направление и даже вы сами не сможете сказать, куда, стоит только начать, вас заведут следующие часы, дни или месяцы мучительно сладкого труда.
   Усевшись за машинку с намерением писать рассказ на конкурс, я почувствовал такой испуг, что руки мои отнялись и все, на что я был способен в первые пять минут, это настучать на верху листа свое имя. Сочинять рассказ для себя или сочинять рассказ для всего мира, рассказ, который сможет прочитать каждый и всякий, у кого только будет охота, - это два абсолютно разных зверя: первого можно сравнить с мирным, привычно удобным пони, второй - дикий и необъезженный жеребец. Тут ты уже не удовлетворишься тихой, нетряской прогулкой, тут хватай повод покрепче и мчи "сам не знаю куда" и моли Бога, чтобы тебя не выкинули из седла.
   Некоторое время я просто сидел перед чистым листом бумаги и мы с ним смотрели друг на друга. В конце концов я решил написать рассказ о мальчике, который убежал из дома, чтобы увидеть настоящий большой мир. Я успел настучать две страницы, когда наконец понял, что все это совершенно не то, что нужно. Все это была не правда. Тогда я начал писать рассказ о мальчике, который нашел на свалке волшебную лампу. Этот рассказ тоже отправился в мусорную корзину. Следующей была история об автомобиле-призраке. Все шло хорошо до тех пор, пока гоночная машина моего воображения не врезалась в глухую стену, разлетевшись вспышкой пламени.
   За окном в листве звенели цикады. Где-то во тьме изредка взлаивал Рибель. По улице мимо нашего дома с урчанием проехала машина, и все снова стихло. Я задумался о сне, в котором видел миссис Нэвилл, вспомнил, что она мне сказала: "Представь себе, будто ты просто рассказываешь своим друзьям очередную историю".
   И все будет очень легко.
   "Но как это сделать? - спросил я себя. - Как, если я собираюсь писать о том, что было на самом деле?"
   Может, написать о мистере Скалли и зубе Старого Мозеса? Нет, это не пойдет. Мистер Скалли не обрадуется гостям, которые зачастят к нему из любопытства. Хорошо.., тогда, может быть, стоит написать про Леди и Человека-Луну? Нет, я их почти не знаю, это будет неприлично Тогда о чем же? Что, если мне написать...
   ., об утопленнике в машине, покоящемся на дне озера Саксон?
   Что, если я напишу рассказ о том, что случилось с нами, со мной и отцом, в то утро? Напишу, как выкатившийся из леса автомобиль свалился в озеро прямо у нас на глазах, как отец выскочил из нашего пикапа и бросился на помощь водителю? Я напишу обо всем, что я почувствовал и увидел в то мартовское утро перед восходом солнца? А что, если.., что, если.., я напишу про человека в шляпе с зеленым пером, который следил за нами с опушки леса?
   Да, я мог развернуться, у меня почти все было готово. Я начал прямо со слов отца, с которыми он разбудил меня:
   "Кори? Пора подниматься, сынок. Скоро выезжаем". Не прошло и нескольких минут, как я уже сидел рядом в нашем грузовичке, пробиравшемся по тихим предутренним улицам Зефира. Я вспомнил, о чем мы разговаривали с отцом в то утро: о том, кем я собираюсь стать, когда вырасту. Но потом предрассветная идиллия нарушилась, из леса прямо перед нашим носом выскочил автомобиль, и, чтобы избежать столкновения, отец резко крутанул руль, после чего неизвестный автомобиль свалился с красного гранитного утеса прямо в бездонные воды озера Саксон. Я вспомнил, как отец со всех ног бежал к озеру, как сжалось мое сердце, когда я увидел, что он бросился в воду и плывет к машине. Я отлично помнил, как машина тонула в озере, как бурлил вокруг нее воздух. Я помнил, как, оглянувшись зачем-то к лесу, я заметил на опушке фигуру в длинном темном плаще, поля которого разлетались на ветру. На голове человека была шляпа с зеленым...
   Минуточку.
   Все было совсем не так. Я наступил на зеленое перышко и потом уже обнаружил его на подошве своего кеда, измазанного грязью. А потом я решил, что этому перу просто неоткуда было взяться, кроме как из-под шляп ной ленты. Так я и должен буду все записать, не отступая от истины ни на йоту. До самой ночи наводнения я, по сути дела, не видел человека в шляпе с зеленым пером. Поэтому, решив быть честным сам с собой и с будущими читателями, я напечатал все так, как оно было: всю правду о зеленом перышке, о том, как я нашел его, и остальное. Я решил умолчать о домике мисс Грейс и о Лэнни и все о заведении с дурными девушками, потому что маме наверняка не понравился бы этот кусок.
   Добравшись до конца, я перечитал рассказ, решил, что некоторые фразы можно улучшить, и потому, не поднимаясь из-за машинки, перепечатал свое произведение заново. Некоторые предложения звучали по-настоящему здорово, в них чувствовалась подлинная жизнь, другие же казались мертвыми и сухими, и сделать их реальными и выразительными было не так-то просто. В конце концов, трижды пропущенный сквозь мой "Рой-ял", рассказ было готов к тому, чтобы предстать на суд постороннего человека. Рассказ занял две страницы через два интервала, ни больше ни меньше. Это был мой шедевр.
   Через несколько минут в мою комнату вошел отец, одетый в свою полосатую пижаму, с еще влажными после душа волосами, и я показал ему напечатанные страницы.
   - Что это такое? - спросил он, поднося мое творение к свету настольной лампы. - "Перед восходом солнца", - прочитал он заголовок и вопросительно посмотрел на меня.
   - Это рассказ, который я хочу послать на литературный конкурс, - ответил я. - Я его только что закончил.
   - Вот как? Я могу его прочитать?
   - Конечно, сэр.
   Отец начал читать. Я неотрывно следил за выражением его лица. Когда повествование добралось до места, где из леса нам наперерез выкатывается неизвестный автомобиль, его челюсти чуть сжались. Потом отец прислонился к стене, и я понял, что он добрался до места, где описывалось, как он плывет к тонущей машине. Я видел, как медленно напрягаются и расслабляются его пальцы.
   - Кори! - позвала мама. - Пойди посади Рибеля на цепь!
   Я двинулся к двери, но отец остановил меня:
   - Задержись на минуту. - И его взгляд вернулся к первым абзацам.
   - Кори! - снова позвала мама от телевизора.
   - Мы разговариваем, Ребекка! - ответил маме отец и положил страницы с рассказом на мой письменный стол. Потом повернулся и взглянул на меня. Лицо отца было наполовину скрыто в тени.
   - Ну, как рассказ? - спросил я. - Тебе понравилось?
   - Это не похоже на то, о чем ты обычно пишешь, - тихо ответил отец. Обычно это истории о привидениях, ковбоях, космических полетах. Почему ты решил написать именно такой рассказ?
   Я пожал плечами:
   - Не знаю. Просто я решил.., что если уж писать о чем-то, то о том, что случилось на самом деле.
   - Значит, все, что ты здесь написал, правда? И то, как ты заметил человека среди деревьев?
   - Да, сэр.
   - Тогда почему ты не рассказал об этом раньше? Почему ты не сказал ничего ни мне, ни шерифу Эмори?
   - Не знаю. Может быть, потому, что не был до конца уверен в том, что действительно кого-то видел.
   - Но теперь ты уверен? Прошло почти полгода с того дня, как все это случилось, и вдруг ты почувствовал уверенность? Хотя должен был сразу обо всем рассказать шерифу, но решил промолчать?
   - Да.., я думаю, что должен был так поступить. Я хочу сказать, мне показалось, что я увидел там какого-то человека, но я не был до конца в этом уверен, потому что испугался. На нем было темное пальто или плащ с развевающимися полами, и он...
   - Значит, это был мужчина, - перебил меня отец. - Ты заметил его лицо?
   - Нет, сэр. Лицо я не разглядел.
   Отец покачал головой. Желваки на его скулах снова напряглись, на виске пульсировала жилка.
   - Господи, зачем мы вообще оказались на этой дороге у озера! Сейчас я бы просто проехал мимо и не стал бы никого спасать. Потому что этот человек.., этот человек, что утонул в своем автомобиле и сейчас покоится на дне озера, не дает мне покоя ни днем ни ночью.
   Отец крепко зажмурился. Когда снова открыл глаза, они были полны слезами и мукой.
   - Кори, никто не должен больше видеть этот рассказ, я требую этого. Ты понял меня, Кори?
   - Но, сэр.., я хотел отдать его на конк...
   - Нет! Господи, ни в коем случае! Рука отца сильно стиснула мое плечо.
   - Слушай меня внимательно! Все полгода назад началось - все тогда же и закончилось. И этот твой рассказ сейчас.., в общем, не нужно опять все вытаскивать наружу и ворошить у всех на виду!
   - Но я написал правду! - чуть не плакал я. - Все так и было.
   - Может, это правда, - ответил отец, - но это та правда, которую мы видим в ночном кошмаре. В городе никто не пропал, шериф потратил не один день, чтобы в этом убедиться. В полицейские участки округа, да и всего штата, тоже не поступали заявления об исчезновении мужчины с татуировкой, которую я видел у утопленника. Ни одна жена или мать в окрестности не обратилась в полицию с заявлением о пропавшем муже или сыне, ни одна семья. Ты понимаешь, что это означает, Кори?
   - Нет, сэр, - признался я.
   - Это означает, что человека, утонувшего в озере Сак-сон, никогда не существовало, - объяснил мне отец срывающимся и полным боли голосом. - Никто его не ищет, и никому даже не интересно, что с ним случилось. Когда я видел его в последний раз в машине, быть может, уже забитого до смерти, да и скорее всего уже мертвого, он и на человека-то едва был похож. Он покоится на дне озера, под огромной толщей воды, а не на кладбище, как это принято у добрых христиан. И сегодня я - последний человек на земле, который согласится снова увидеть, как его машина опускается в темную воду Саксона, как он навсегда исчезает в его глубинах. Ты знаешь, что стало со мной после того, как я побывал в этом озере?
   Я потряс головой.
   Отец снова молча взял со стола мой рассказ, потом аккуратно положил страницы на место, рядом с пишущей машинкой.
   - Я знал о том, что в этом мире есть место злу и жестокости, - сказал он, не глядя на меня, потому что его взгляд был устремлен на что-то, что находилось далеко за пределами моей комнаты. - Жестокость - это неразрывная часть нашей жизни, но только не моей жизни, потому что мне всегда удавалось обходить жестокость стороной. Жестокость всегда обитала где-то по соседству, но только не рядом со мной. Может быть, ее место было в другом городе. Помнишь, когда я был пожарником, мы поехали на вызов тушить машину, что разбилась и сгорела на полдороге в лесу между Зефиром и Юнион-Тауном?
   - Это была машина Малыша Стиви Коули, - ответил я. - Полуночная Мона.
   - Точно. На дороге остались следы. Было очевидно, что в том, что машина Коули разбилась, виноват другой водитель, который заставил Коули съехать с дороги или просто его столкнул. Причем сделал это специально, скорее всего потому, что хотел убить Коули. После того как Полуночная Мона врезалась в дерево, ее бензобак взорвался, наверное, осветив лес на милю вокруг. Это было так жестоко, что я, увидев, во что может превратиться совсем молодой парень, что может остаться от его здорового и сильного тела, я... - Отец содрогнулся, быть может, оттого, что зрелище останков Малыша Коули все еще было очень свежо в его памяти. - У меня до сих пор в голове не укладывается, почему один человек может сделать такое с другим. Наверное, все дело в ненависти, но мне такая ненависть непонятна. Я не знаю, что за люди так поступают, как они становятся такими? Кем должен быть убийца, чтобы отнять у другого человека жизнь с легкостью, с какой прихлопываешь на окне муху? Что за извращенная и изуродованная душа должна быть у такого мерзавца? Глаза отца наконец нашли меня.
   - Знаешь, как звал меня дедушка, когда мне было столько же лет, как тебе сейчас?
   - Нет, сэр.
   - Желторотик. Потому что я не любил ходить с ним на охоту. Потому что я не любил драться. Потому что я не любил многое, что, считается, должен любить мальчик. Отец заставлял меня играть в футбол. Из меня вышел никудышный футболист, но я делал то, о чем он меня просил, потому что хотел ему угодить. Он говорил мне: "Парень, ты ничего не добьешься в этой жизни, если не воспитаешь в себе инстинкт убийцы". Вот что он говорил мне: "Врежь им посильнее, сбей их с ног, покажи им, кто здесь по-настоящему крутой". А дело было в том.., что я никогда не был крутым. Я и сейчас никакой не крутой. И все, чего мне всегда хотелось, это тихой и спокойной жизни. Вот и все. Просто спокойной жизни.
   Отец подошел к окну и некоторое время стоял ко мне спиной, слушая, как звенят на улице цикады.
   - Сейчас мне кажется, - снова заговорил отец, - что долгое время я только делал вид, что я сильный и решительный человек, хотя на самом деле был совершенной другой. Я вполне мог оставить машину с мертвецом за рулем преспокойно тонуть в озере и проехать дальше, глазом не моргнув. Но я не смог этого сделать, Кори, просто не смог. И вот теперь он зовет меня со дна озера.
   - Он.., зовет тебя? - потрясенно переспросил я.
   - Да, он зовет меня.
   Отец по-прежнему стоял ко мне спиной. Его руки были крепко стиснуты в кулаки и прижаты к бокам.
   - Он говорит мне, что хочет, чтобы я узнал, кто он такой и его настоящее имя. Он хочет, чтобы я узнал, где его семья, нашел ее и передал тело им, чтобы они смогли предать его земле по всем правилам. Он хочет, чтобы я нашел человека, убившего его, и проследил, чтобы тот понес справедливое наказание. Он хочет, чтобы все люди узнали правду о нем, о том, за что и как он погиб. Он просто хочет, чтобы я не забывал о нем, и говорит, что покуда тот, кто так жестоко избил его, а потом еще более жестоко задушил струнен, ходит безнаказанно по земле, мне не будет от него покоя, пусть это продлится всю мою жизнь.
   Отец повернулся ко мне. Я посмотрел на него и подумал, что теперь, после своего рассказа, он выглядит на сто лет старше, чем перед тем, как взял в руки две странички с рассказом.
   - Когда мне было столько же, сколько тебе сейчас, я верил, что живу в волшебном городе, - мягко проговорил он, - к котором никогда и ничего не случится плохого. Мне хотелось верить, что все вокруг, мои соседи и остальные жители Зефира, - добрые, честные и открытые. Я хотел верить, что любой тяжкий труд в конце концов вознаграждается по заслугам и что каждый человек всегда держит слово, чего бы это ему ни стоило. Мне хотелось верить, что люди истинные христиане каждый день недели, а не только по воскресеньям, что закон справедлив, а политики мудры, и если ты идешь по жизни дорогой прямой и ровной, то бытие твое будет легким и спокойным, потому что только этого ты в жизни и ищешь.
   Отец улыбнулся, но на его улыбку было тяжело смотреть. Ни мгновение мне показалось, что я вижу в нем мальчика, скрытого под тем непроницаемым составом, который миссис Нэвилл назвала "патиной времени".
   - Но в мире нет и никогда не было такого места, - продолжал отец. Надеяться на это глупо. Но знать и понимать, верить и надеяться - это у людей в порядке вещей, и каждый раз, закрывая перед сном глаза, я слышу, как чело-иск со дна озера Саксон говорит, что я чертов глупец и всегда был им.
   Я не знаю, что меня заставило, но я сказал ему:
   - Может быть, Леди сумеет помочь тебе.
   - Каким образом? При помощи гадальных костей? Свечей и прочей чертовщины?
   - Нет, сэр. Я просто думал, что вам стоит с ней поговорить.
   Он уставился в пол. Потом глубоко вдохнул, медленно, с шипением, выдохнул воздух сквозь зубы и ответил мне:
   - Пора спать.
   Отец направился к двери.
   - Папа?
   Отец остановился.
   - Ты хочешь, чтобы я порвал свой рассказ? Он ничего не ответил мне, но я не ждал немедленного ответа. Он переводил взгляд то на меня, то на листки бумаги на письменном столе.
   - Нет, - наконец отозвался он. - Рассказ отличный. Ведь все, что в нем написано, правда, так?
   - Да, сэр, все правда.
   - Ты очень старался?
   - Да, сэр.
   Он огляделся по сторонам, взглянул на чудовищ, прилепленных к стенам, и наконец его глаза остановились на мне.
   - Ты уверен, что на конкурс лучше всего представлять именно этот рассказ? Тебе не хочется написать о приведениях или о пришельцах с Марса? - спросил он меня, чуть заметно улыбнувшись.
   - Может, в следующий раз я напишу что-нибудь в этом роде, - ответил я ему. - Но не сейчас. Отец кивнул, закусив нижнюю губу.
   - Тогда давай действуй, - сказал он. - Можешь отнести его на конкурс. - И вышел из комнаты.
   На следующее утро я положил рассказ в конверт из манильской бумаги, оседлал Ракету и покатил к публичной библиотеке, которая находилась на Мерчантс-стрит, рядом с мэрией. В прохладной полутьме, где острые солнечные лучи, проникавшие сквозь ставни на высоких узких окнах, резали сумерки на широкие куски, а под потолком шелестели лопасти вентиляторов, я лично передал свой конверт - на котором написал коричневым карандашом "Короткий рассказ", миссис Эвелин Пасмо, сидевшей за библиотечной стойкой.
   - И о чем наш маленький рассказик? - сладким голоском спросила миссис Пасмо и ласково мне улыбнулась.
   - Об убийстве, - коротко ответил я.
   Улыбка миссис Пасмо мгновенно сделалась притворной - Кто входит в жюри в этом году?
   - Я, мистер Гровер Дин, мистер Лайал Рэдмонд с факультета английского языка колледжа в Адамс-Вэлли, мэр Своуи и наша широко известная поэтесса миссис Тереза Эберкромби, редактор "Журнала".
   Она взяла мой рассказ двумя пальцами, как тухлую рыбу Потом взглянула на меня поверх своих черепаховых очков.
   - Да, мэм.
   - Почему такой вежливый и приличный молодой человек не нашел темы лучше, чем убийство? Неужели на свете нет других, более приятных тем? Как.., например, твоя собака, или твои лучшие друзья, или... - Миссис Пасмо нахмурилась, очевидно, смутившись из-за того, что список более приятных тем исчерпался так быстро. - Короче говоря, о чем-то, что может развлечь и поднять настроение?
   - Нет, мэм. - ответил я. - Самым правильным мне показалось написать о утопленнике, который лежит на дне озера Саксон - Ах вот как.
   Миссис Пасмо гадливо взглянула на конверт из манильской бумаги, лежавший на конторке.
   - Я понимаю. А скажи, Кори, твои родители знают, что ты хочешь принять участие в конкурсе?
   - Да, мэм. Мой отец вчера вечером прочитал этот рассказ и позволил принести его сюда.
   Пожав плечами, миссис Пасмо взяла шариковую ручку и написала на конверте мое имя.
   - Назови свой номер телефона, - сухо попросила она, и когда я исполнил ее просьбу, она приписала цифры ниже. - Так, хорошо, Кори, - суховато улыбнулась она. - Я прослежу, чтобы рассказ попал по назначению.
   Поблагодарив миссис Пасмо, я повернулся и начал обратный путь ко входной двери. Прежде чем выйти за дверь, я еще раз оглянулся на миссис Пасмо. Она как раз трудилась над печатью конверта, как видно, спеша прочитать мой рассказ. Заметив, что я смотрю на нес, она быстро положила конверт справа от себя. Мне показалось хорошим знаком то, как она рвется ознакомиться с моим творчеством. Я вышел на солнечный свет, отомкнул Ракету от парковой скамейки и покатил к дому.
   Лето заканчивалось, в этом не было сомнений. Утра становились прохладней совсем немного, но ощутимо. Холодные ночи съедали большую часть дневного тепла. Цикады устали: их крылышки истерлись за длинные летние ночи, а смычки притупились так, что выходило только глухое пиликанье. Сидя на нашем крыльце, можно было глядеть на восток и любоваться одинокой смоковницей на далеком холме посреди леса: за одну-единственную ночь листва на деревьях холма пожелтела и опала, и теперь холм выделялся четким пятном посреди моря зелени. И самое плохое - плохое для нас, так преданных излюбленной летней свободе: радио и телевизор без конца, с мучительной настойчивостью, передавали рекламу о скидках в преддверии нового учебного года.
   Время безжалостно утекало. Вот почему в один из вечеров я поднял давно уже волновавший меня вопрос. Потребовал решить его однозначно: "да или нет". Взял, так сказать, быка за рога. Бросился вперед очертя голову.
   - Завтра ребята собираются в лес, в поход с ночевкой, можно мне пойти с ними? - Вот каким был вопрос, от которого за обеденным столом повисла тишина.
   Мама взглянула на отца. Отец взглянул на маму. Никто из них даже и не думал посмотреть на меня.
   - Ты сказал, что разрешишь мне пойти с ночевкой, если я погощу неделю у дедушки Джейберда, - напомнил я отцу.
   Откашлявшись, отец принялся очищать свою тарелку от картофельного пюре.
   - Что ж, - наконец заговорил он, - почему бы и нет. Можете устроиться на нашем заднем дворе. Возьмете палатку и разобьете настоящий лагерь, по всем правилам.
   - Нет, я совсем не о том говорю. Мы хотим пойти в лес и там заночевать.