Маккаммон Роберт. Жизнь мальчишки (Том 1)

   - Мама? Смотри, кого я нашла в лесу!
   Вслед за Чили я вошел в хижину. Внутри стоял запах крепких сигарет и зелени с огорода. За большим столом в кресле-качалке сидела женщина с шитьем на коленях. Она подняла на меня морщинистое лицо, кожа на котором была сожжена долгой работой на солнце, и взглянула васильковыми глазами своей дочери.
   - Можешь выбросить его обратно, - отозвалась она. Игла в се руках снова принялась за работу.
   - Он заблудился, - объяснила Чили. - И попросил меня о помощи. Говорит, что пришел из Зефира.
   - Из Зефира? - переспросила женщина. Ее глаза снова обратились ко мне. На ней было застиранное голубое платье с желтыми вышитыми узорами на груди и резиновые пляжные шлепанцы. - Далековато же ты забрался от дома, паренек.
   Голос женщины был низким и хриплым, словно солнце вместе с кожей высушило и ее легкие. На низеньком столике рядом с креслом-качалкой стояла пепельница, полная сигаретных окурков, дымилась лежавшая там наполовину выкуренная сигарета.
   Да, мэм, - согласно ответил я. - Я хотел попросить у вас позволения позвонить моим родителям. Они волнуются, и я должен сказать им, что жив и здоров.
   - У нас нет телефона, - ответила мне женщина. - У нас тут не Зефир.
   - А, ясно. Тогда.., можно я попрошу вас отвезти меня домой?
   Мать Чили молча взяла из пепельницы сигарету и, сделав глубокую затяжку, положила сигарету обратно. Когда она снова заговорила, у се губ клубами вился сигаретный дымок.
   - На грузовике уехал Билл. Но, по-моему, он вскорости должен вернуться.
   Мне захотелось узнать, через сколько именно минут наступит это ее "вскорости", но спросить было бы невежливо.
   - Можно мне попить? - обратился я к Чили.
   - Само собой. И давай снимай-ка рубашку, она у тебя насквозь промокла. Пойдем со мной.
   Вслед за Чили я пошел на маленькую бедную кухоньку, на ходу расстегивая пуговицы рубашки и отлепляя ее от тела.
   - Где это ты так здорово весь исцарапался? - спросила меня в спину мать Чили, снова изрыгая изо рта клубы сигаретного дыма. - Тебе явно пришлось побродить по лесу. Эй, Чили, достань-ка йод и подлатай своего гостя.
   - Хорошо, мама, - отозвалась Чили, и я, повесив грязную и мокрую рубашку на спинку стула, замер, дожидаясь наступления мгновения боли и блаженства.
   Стоя ко мне спиной возле раковины, Чили накачала насосом в кувшин воду, которая блаженно булькала и плескалась во все стороны. Приложившись к полученной кружке с Фредом Флинстоуном на боку, я нашел, что вода тепловата и мутновата на вид. Глотнув воды, я обнаружил, что вкус у нее какой-то затхлый. Потом лицо Чили Уиллоу снова оказалось передо мной - и сладость ее дыхания напомнила мне об аромате роз. В ее руках были ватные тампончики и пузырек с йодом.
   - Будет немножко больно, - предупредила она.
   - Ничего, этот выдержит, - отозвалась из своей качалки ее мать.
   Чили принялась за работу. По мере того как боль кусала меня, сначала острая и резкая, потом более глубокая и долгая, я морщился и задерживал дыхание. Стоически переживая болезненную процедуру, я глядел на лицо Чили. Ее волосы высохли и теперь падали на плечи золотистыми волнами. Она опустилась на колени, и красновато-коричневая ватка в ее пальцах оставляла красновато-коричневые следы на моей коже. Мое сердце забилось чаще. Ее васильковые глаза встретились с моими глазами, и она улыбнулась мне.
   - А ты молодец, - проговорила она. Я улыбнулся ей в ответ, хотя мне было так больно, что я готов был заплакать.
   - Сколько тебе лет, Кори? - поинтересовалась Чили.
   - Двенадцать. - И сразу же вслед еще одна святая ложь:
   - На самом деле мне уже почти тринадцать. Говоря это, я не сводил глаз с лица Чили.
   - А сколько тебе? - спросил я ее.
   - Мне? О, я уже почтенная леди. Мне шестнадцать.
   - Ты еще учишься в школе?
   - Один год отучилась, - ответила она. - С меня этого было довольно.
   - Ты не ходишь в школу? - Я был потрясен таким известием. - Вот это да!
   - Ну, положим, ее школа еще не окончилась, - отозвалась мать Чили, не прерывая своего шитья. - Школа тумаков, которые раздает жизнь, вот что я имею в виду.
   - Ох, мама, - вздохнула Чили; в ее губках сердечком эти два слова звучали для меня как музыка.
   Я позабыл о боли. Для такого мужчины, как я, боль была просто ничем. Я выдержу все что угодно, правильно сказала мама Чили. Я окинул взглядом мрачную полутемную комнату, обставленную старой и обшарпанной мебелью; когда я снова взглянул в лицо Чили, это было все равно что увидеть солнце после долгой ночной бури. Йод безжалостно жег, но прикосновения рук Чили были легки и нежны. Я подумал, что, должно быть, нравлюсь ей, иначе бы она не стала обращаться со мной так осторожно и заботливо. Я видел ее совсем голой. За всю свою жизнь я не видел обнаженных женщин, кроме мамы. Я знаком с Чили всего ничего, но что значит время, когда говорит сердце? Сейчас мое сердце говорило с Чили Уиллоу, которая мазала мне царапины и москитные укусы йодом и улыбалась. Мое сердце говорило ей:
   Если бы ты была моей подружкой, я бы подарил тебе сотню светляков в бутылке из зеленого стекла, чтобы ты не сбилась в темноте с дороги. Я бы подарил тебе луг в диких цветах, среди которых не было бы двух одинаковых. Я бы подарил тебе свой велосипед с золотым глазом в фаре, чтобы он защищал тебя. Я бы написал для тебя рассказ, в котором ты была бы принцессой, и поселил бы тебя в замке из белого мрамора. Если бы ты сказала, что я нравлюсь тебе, я бы подарил тебе волшебство. Только скажи, что я тебе небезразличен. Только скажи...
   - А ты храбрый парень, - сказала мне Чили. Где-то в дальнем, самом темном углу хижины заплакал ребенок.
   - О Господи, - вздохнула мама Чили, откладывая шитье. - Опять Бубба проснулся.
   Поднявшись из кресла, она двинулась в угол, откуда доносился плач, шлепая своими резиновыми тапками по дощатому полу.
   - Сейчас я его покормлю, - сказала Чили, - пускай потерпит минутку.
   - Ничего, не отвлекайся, я покормлю его. Билл скоро вернется, и на твоем месте я бы надела колечко - ты же знаешь, он от этого бесится.
   - Да, знаю, - вздохнула Чили.
   Глаза Чили потемнели, что-то в ее лице погасло. Она приложила ватку к последней царапине на моем плече и закупорила пузырек с йодом.
   - Все, теперь ты здоров. Больница закрыта. Мать Чили вышла к нам, держа на руках младенца, которому не было еще, наверное, и года. Я остался стоять посреди комнаты, а Чили поднялась с колен и, повернувшись, прошла на кухню. Когда она вернулась, на безымянном пальце ее правой руки появилось тоненькое золотое колечко. Чили взяла у своей матери ребенка, уселась с ним в кресло-качалку и, покачиваясь, что-то тихо запела.
   - Он постоянно хочет есть, - объяснила мне мать Чили. - Вырастет богатырем, это уж точно.
   Сделав шаг к окну, она чуть отодвинула грязную занавеску.
   - А вот и Билл. Он подкинет тебя до дома, паренек. Я услышал, как во дворе зарычал грузовик, затормозивший чуть ли не у самого крыльца. Дверь заскрипела и стукнула, закрывшись. В комнате появился Билл: он был высок и строен, у него были коротко стриженные волосы ежиком, карие глаза с тяжелыми веками, и ему было, наверное, все восемнадцать. На Билле были грязные джинсы и голубая рубашка с пятном машинного масла на груди, а в довершение всего он жевал спичку.
   - А это кто такой? - первым делом поинтересовался он.
   - Паренька нужно подвезти в Зефир, - ответила Биллу мать Чили. - Он заблудился в лесу.
   - Обратно в Зефир я ни за что не потащусь! - отрезал Билл и цыкнул зубом. - Я только что чуть не изжарился в этом чертовом грузовике!
   - Где ты был? - спросила Билла Чили, укачивая ребенка.
   - Чинил тачку старика Уолша. И если вы думаете, что это было плевое дело, то лучше бы вам не злить меня.
   Бросив взгляд на Чили, Билл прошествовал на кухню. Я видел, как его взгляд не остановился ни на ее лице, ни на золотых волосах, потому что он смотрел на нее и не видел, словно ее и не было здесь вовсе, и лицо Чили стало безжизненным и тоскливым.
   - Деньги-то хоть привез? - подала голос мать Чили.
   - Да, денег я привез. Вы что, держите меня совеем за идиота, думаете, я буду задарма ломаться в такую жарищу?
   - У Буббы кончилось молоко! - подала голос Чили. Я услышал, как в кувшин полилась тухлая вода из носика насоса.
   - Черт, - ругнулся Билл.
   - Так ты отвезешь паренька в Зефир или нет? - снова спросила мать Чили.
   - Нет, - ответил Билл.
   - Подержи-ка. - Чили поднялась из кресла и передала ребенка матери. - Я сама отвезу его.
   - Вот уж черта с два! - Билли снова вошел в комнату, держа в руке кружку с очередным Флинстоуном на боку, в которой плескалась вода. - У тебе больше нет прав, и потому я не дам тебе сесть за руль!
   - Пойми, этому мальчику нужно...
   - Не твое дело развозить пацанов по домам, - оборвал ее Билли, при этом его глаза снова смотрели на Чили и не видели ее. - Твое место в доме. Объясните ей, миссис Парселл.
   - Я под чужие дудки не пою, - ответила мать Чили. Отстранив ребенка, которого протянула ей дочь, она снова опустилась в кресло-качалку, закурила новую сигарету и взялась за штопку.
   Допив коричневатую воду из кружки до дна, Билли поморщился.
   - Ладно. Черт с ним. Отвезу его на бензозаправку рядом с авиабазой. Там есть телефон, и он сможет оттуда позвонить своим родичам.
   - Как ты смотришь на это, Кори? - спросила меня Чили.
   - Я... - Моя голова до сих пор шла кругом от вида золотого колечка на руке Чили. Боль никак не отпускала мое сердце. - Это меня устроит. Вполне.
   - Верно, пацан, соглашайся на то, что предлагают задарма, или отваливай, подхватил Билл. - Мне ничего не стоит спустить твою задницу с крыльца.
   - У меня нет денег, чтобы звонить из автомата, - сказал я.
   - Пацан, ты вообще никуда не годишься, у тебя чертовски жалкий вид, заявил Билл, возвращаясь с кружкой обратно на кухню. - Своих денег у тебя нет, а кроме того, ты пытаешься отнять деньги у меня. Мне работать надо, а не катать мальчишек по лесу!
   Чили засунула руку в карман джинсов.
   - У меня тут есть пара монеток, - сказала она, и на свет появился маленький пластиковый кошелек в форме сердечка. Пластик потрескался, сам кошелек был стареньким и затертым, из тех, что покупают маленьким девочкам у Вулворта за девяносто девять центов. Чили открыла защелку кошелечка. Я заметил внутри немного денег, в основном мелочь.
   - Мне нужен всего дайм, - торопливо сказал я ей. Чили протянула мне дайм с головой Меркурия на орле, я взял у нее монетку и засунул в карман своих джинсов. Чили подарила мне улыбку, что само по себе стоило целого состояния.
   - Счастливо добраться до дома.
   - Теперь все будет в порядке, я не заблужусь больше. Я взглянул на личико ребенка и увидел, что у него такие же васильковые глазки, как и у Чили.
   - Если идешь, то пошли.
   Толкнув меня, Билл прошествовал к двери. На своих жену и ребенка он даже не взглянул. Он вышел на улицу, крепко хлопнув сетчатой дверью, и я услышал, как взревел мотор пикапа.
   Я просто не мог оторваться от Чили Уиллоу. Позже, по прошествии многих лет, я услышал об "электричестве", о флюидах, что возникают между людьми, и узнал, что это означает; отец рассказывал мне, как это бывает у птиц и пчел, да и тогда я уже много что знал от своих одноклассников. Но все, что я знал в тот миг, была невыносимая тоска разлуки, а еще ужасное желание быть старше, выше, сильнее, мужественнее. Чтобы суметь поцеловать губы на этом милом лице и повернуть время вспять, чтобы никогда больше у нее не было от Билли ребенка. В тот момент я хотел сказать ей только одно: Ты должна была дождаться меня.
   - Тебе пора домой, парень, - сказала мне миссис Парселл. Она внимательно рассматривала меня. Ее игла замерла над рваной пяткой носка, и я вздрогнул, потому что вдруг понял, что ей доподлинно известно, что творится у меня в голове.
   Никогда больше мне не удастся ступить на порог этого дома. Никогда больше я не увижу Чили Уиллоу. Я точно знал это и потому пил ее глазами, пока мог.
   На улице Билл надавил на гудок. Бубба снова заплакал.
   - Спасибо, - сказал я Чили, снял со спинки стула свою мокрую рубашку и вышел наружу на солнце. Борта ядовито-зеленого пикапа Билла были погнуты, а кузов заметно заваливался на левую сторону. За лобовым стеклом на зеркале заднего вида болталась пара игральных костей из красного бархата. Когда я уселся рядом с водительским местом, пружины сиденья больно впились мне в зад. Два задних сиденья были сняты, а вместо них на полу машины стоял ящик с гаечными ключами и другими инструментами, валялись мотки проволоки. Несмотря на то что по случаю жары все окна были опущены, в кабине стоял устойчивый запах пота и чего-то густого и сладковатого, что я впоследствии определил для себя как "запах крайней бедности". Я оглянулся и увидел, что Чили вышла на крыльцо с ребенком на руках.
   - Билл, пожалуйста, на обратном пути загляни в магазин и купи ребенку молока! - крикнула Чили. В сумрачной глубине хижины я заметил мать Чили - она тоже стояла и смотрела нам вслед. Внезапно я понял, что обе женщины были очень похожи друг на друга, хотя мать сильно изменилась под ударами времени и жизненных обстоятельств, среди которых, как я догадывался, было немало горестей и разочарований. Я искренне надеялся, что Чили удастся избежать такого нелегкого жизненного пути. Оставалось лишь надеяться, что ее улыбка не окажется скрытой под маской печали, ключ от замка которой потерян навсегда.
   - Пока, Кори! - крикнула мне Чили.
   Я помахал в ответ. С треском переключив передачу, Билл вывел пикап на дорогу и покатил прочь от лесного дома. Между Чили Уиллоу и мной поднялись клубы пыли.
   Нам пришлось проехать с милю или даже больше, прежде чем на дороге появился асфальт. Билл всю дорогу молчал и молча высадил меня у заправки возле авиабазы. Только когда я выбрался наружу, он бросил:
   - Когда подрастешь, паренек, не советую тебе наведываться к чужим женам. Всегда трижды подумай, прежде чем сунуть куда-то свой стручок.
   Билл укатил, а я остался стоять один посреди раскаленной дороги.
   Боль была для меня ничто, не такой я был человек, чтобы распускать нюни.
   Хозяин бензозаправки показал мне телефон-автомат. Уже взяв в руку дайм с головкой Меркурия, чтобы опустить его в щель автомата, я передумал - я не мог расстаться с дорогой мне монеткой. Ведь совсем недавно эти десять центов лежали в кошельке Чили Уиллоу. Я просто не мог взять и бросить эту монету в телефон. Вернувшись к хозяину бензоколонки, я попросил у него дайм взаймы и пообещал, что мой отец вернет ему деньги, когда приедет за мной.
   - У меня здесь не банк, - пропыхтел в ответ хозяин, но монетку мне все-таки выдал, добыв ее из ящика кассы. Через минуту монета провалилась в щель телефона. Я тщательно набрал свой номер. Мама сняла трубку со второго звонка.
   Еще примерно через полчаса за мной прикатили родители. Я ожидал самого худшего, но вместо этого меня чуть не задушили в объятиях; мама причитала надо мной, а отец пожал руку и с улыбкой потрепал по затылку. Я понял, что это хороший знак. По дороге домой я узнал, что Дэви Рэй и Бен добрались до Зефира сегодня в семь часов утра. Довольно скоро шериф Эмори вошел в курс приключившейся с нами истории, а также того, что два человека в масках в лесу что-то купили у Блэйлока Большое Дуло, после чего Блэйлоки гнались за нами через весь лес.
   - Люди в масках были мистер Гаррисон и мистер Моултри, - сказал я. Мне стало неловко, потому что, сказав это, я тут же вспомнил, что мистер Гаррисон спас наши задницы во время знаменательной стычки с Брэнлинами на бейсбольном поле. Но как бы то ни было, шерифу нужно было знать обо всем случившемся.
   Мы проехали мимо авиабазы. Казармы, взлетно-посадочные полосы и ангары все было обнесено высоким забором из металлической сетки, по верху которого была пущена колючая проволока. Дальше мы покатили к городу по дороге через лес, миновав поворот к дому с дурными девушками. Когда мы проезжали мимо озера Саксон, лицо отца стало непроницаемым, но, хотя в его глазах отразилась мука, он даже не повернулся и не взглянул на воду. Опушка, где я видел человека в длинном пальто, теперь заросла высокой травой, и определить место, где стоял этот человек, было невозможно. Как только озеро осталось позади, отец увеличил скорость, чтобы быстрее убраться оттуда.
   Когда мы вернулись домой, я оказался центром внимания, все ласкали меня. Я уплел огромный стакан шоколадного мороженого и все "ореос", которые нашел на кухне. Отец называл меня "приятель" и "напарник" чуть не через слово. Рибель в восторге исслюнявил мне все лицо. Я вырвался из лона дикой природы и теперь вкушал заслуженную награду. Со мной было все в порядке.
   Само собой, родители захотели узнать подробности о моих похождениях, в том числе и о девушке, которая так заботливо смазала йодом все мои раны и царапины. Я назвал им ее имя, сказал, что ей шестнадцать лет и что она прекрасна, как Золушка из мультика Уолта Диснея.
   - Похоже, наш парень втрескался в лесную красавицу по уши, - подмигнул маме отец, на что я хмыкнул и отозвался:
   - У меня нет времени на каких-то там старых девиц!
   Но я уснул на диване с даймом в кулаке.
   Под вечер в субботу к нам заглянул шериф Эмори. Он уже успел побывать у Дэви Рэя и Бена; теперь настала моя очередь отвечать на его вопросы. Мы уселись на стульях на крыльце, Рибель улегся у моих ног и время от времени поднимал голову, чтобы лизнуть мне руку, когда где-то за горизонтом в темных тучах ворчал гром. Шериф Эмори внимательно выслушал мой рассказ о деревянном ящичке ценой в четыреста долларов. Когда я добрался до места, где узнал в людях в масках мистера Гаррисона и мистера Моултри, шериф сказал:
   - Ты уверен, что это были именно они? Ты ведь не видел их лиц, так, Кори?
   - Блэйлок Большое Дуло назвал одного их этих людей Диком; и потом, я видел окурок, который мистер Гаррисон выбросил в кусты: он упал прямо передо мной это были те самые сигарки, которые он курит, с белыми пластиковыми мундштуками.
   - Ясно.
   Шериф кивнул, но его скуластое лицо осталось бесстрастным.
   - Дело в том, Кори, что в городе и его округе есть немало мужчин, которые курят сигары с мундштуками. И если Большое Дуло назвал кого-то Диком, это не обязательно Дик Моултри.
   - Это были они, - твердо ответил я. - И тот, и другой - это были они, я же говорю.
   - Дэви Рэй и Бен сказали, что они не узнали людей в масках.
   - Может, они не узнали, сэр, но я узнал.
   - Ну хорошо, я выясню, где были Дик и Геральд прошлым вечером около одиннадцати. Дэви Рэй и Бен сказали, что вряд ли смогут снова найти то место, где вы видели Блэйлоков и тех двоих. А ты что скажешь? Можешь отыскать это место?
   - Не знаю, сэр, это будет трудновато. Но я все-таки могу попробовать. Я точно помню, что это было возле тропинки.
   - Ага. Дело в том, что на холмах в лесу уйма тропинок и заброшенных дорог. Ты не видел, что там у них было, в этом ящике?
   - Нет, сэр. Зато я слышал, что с помощью того, что находится в этом ящике, кое-кто отправится бить чечетку прямо в ад, так сказал мистер Гаррисон.
   Шериф Эмори нахмурился. В его глазах блеснули искры неподдельного интереса.
   - Что он, по-твоему, имел в виду, когда так говорил?
   - Я не знаю. Большое Дуло сказал, что он добавил туда пару лишних штук для надежности.
   - Пару лишних штук чего?
   - Не знаю, сэр.
   На моих глазах далеко у горизонта возникла молния и бесшумно вонзилась в землю.
   - Вы теперь будете искать Блэйлока Большое Дуло, чтобы допросить его?
   - Большое Дуло, - ответил мне шериф, - поймать невозможно. Я много слышал о нем, о том, что вытворяют он и его сыновья, но я ни разу в жизни его не видел. Думаю, он скрывается где-то в лесу, возможно, недалеко от того места, где вы с ребятами его видели.
   Шериф Эмори тоже смотрел на молнии. Его ноги были закинуты одна на другую, большие руки сцеплены на коленях.
   - Может быть, если я сумею подловить одного из его сыновей на какой-нибудь проделке, я смогу выкурить Большое Дуло из его норы. Сказать по правде. Кори, наш участок в Зефире не слишком приспособлен для таких серьезных операций, в нем служит всего один человек - я. Мэрия выделяет на дела шерифа очень немного средств. Черт, - сказал он и невесело улыбнулся. - Я получил эту работу только потому, что ею не хотел заниматься никто другой. Жена чуть ли не каждый день уговаривает меня бросить это занятие и вернуться к тому, чем я занимался раньше; а раньше я красил дома.
   Шериф пожал плечами.
   - Ладно, - заключил он, - весь город говорит о Блэйлоках с опаской. В особенности боятся Большое Дуло. Можно прочесать лес, но не думаю, что смогу собрать на это дело больше пяти-шести человек. Прежде чем мы найдем его следы, Большое Дуло узнает о нашей вылазке и предпримет ответные шаги. Ты понимаешь, в чем трудность, Кори?
   - Да, сэр. Блэйлок Большое Дуло сильнее закона.
   - Он не сильнее закона, - ответил шериф. - Просто он представляет собой гораздо большую угрозу.
   Гроза приближалась. Ветер уже гнул вершины деревьев. Рибель поднялся на ноги и стоял, нюхая воздух.
   Шериф Эмори встал со стула.
   - Спасибо, Кори, я услышал все, что мне было нужно. Теперь я пойду, сказал он. - Спасибо за помощь.
   В сумеречном свете приближавшейся грозы Эмори казался очень старым и усталым; плечи шерифа были опущены. Он заглянул в дом и попрощался с мамой и отцом. Отец вышел на крыльцо, чтобы пожать шерифу на прощание руку.
   - Впредь будь осторожен, Кори, - простился со мной Эмори, и вместе с отцом они пошли к машине шерифа. Я сидел на крыльце и гладил Рибеля, а отец и шериф несколько минут стояли у машины и разговаривали. Когда шериф наконец уехал, отец вернулся на крыльцо. Его лицо тоже показалось мне очень усталым.
   - Пойдем в дом, напарник, - сказал он мне, - сейчас начнется дождь.
   Отец открыл передо мной дверь.
   - Негоже сидеть в такую грозу на улице.
   Ветер завывал всю ночь напролет. Дождь стучал в окна, а молнии ветвились по небу словно пальцы колдунов, тянущих руки к крышам моего городка.
   В ту ночь я впервые увидел сон о четырех девушках-негритянках, одетых во все праздничное, в блестящих туфлях. Девушки стояли под облетевшим деревом с голыми ветвями и раз за разом, без конца повторяли мое имя. Снова и снова, без конца. Они звали меня.
   Глава 9
   Конец лета
   Август медленно умирал, а с ним умирало н лето. Впереди ждала школа, долгие дни учебы в обрамлении золотой осени, долгие скучные дни строгости и порядка, пришедшие на смену летнему разгулу.
   Это случилось в последние дни лета: я узнал, что шериф Эмори побывал у мистера Гаррисона и мистера Моудтра. Жены и того, и другого клятвенно объявили шерифу, в ту ночь, когда мы с друзьями лежали в кустах у дороги ни живы ни мертвы, их мужья провели весь вечер дома и никуда не выходили. Шериф был бессилен сделать что-либо еще; ведь, в конце концов, я не видел лиц людей в масках, которые украли у Большого Дула ящичек с чем-то ужасным.
   В сентябре в моем почтовом ящике появился новый номер "Знаменитых чудовищ". На конверте из плотной коричневой бумаги, в котором приходили мои журналы, красовался отвратительный зеленый плевок.
   Однажды утром мама сняла трубку телефона и позвала меня:
   - Кори, тебя к телефону!
   Я взял у мамы трубку. На другом конце линия была миссис Эвелин Пасмо, которая известила меня, что на литературном конкурсе, устроенном Художественным советом Зефира, я получил третье место в номинации коротких рассказов. Она звонила, чтобы предупредить меня, что мне предстоит прочитать свой рассказ на церемонии награждения в библиотеке мэрии во вторую субботу сентября.
   Я буквально лишился дара речи. В конце концов, собравшись с силами, я пробормотал: "Да, хорошо, мэм". И положил трубку на рычаг. Первым моим чувством был небывалый восторг, от которого я чуть не вырвался из своих "хаш паппиз" и не воспарил к потолку, а вторым - небывалый ужас, от которого я немедленно грохнулся на пол. Мне придется прочитать свой рассказ перед всеми? Вслух? Перед полным залом людей, большинство из которых я едва знаю?
   Мама успокоила меня. Это было частью ее работы, она знала, что со мной делать. Она отлично справлялась со своими обязанностями. Она сказала, что у меня еще предостаточно времени для того, чтобы как следует потренироваться, что она очень гордится мной и ужасно рада моему успеху. Она немедленно позвонила отцу на работу в молочную: отец тоже порадовался моим достижениям и сказал, что сегодня он привезет мне две бутылки холодного шоколадного молока, потому что такое дело нужно обмыть. После этого я позвонил Дэви Рэю и Бену. Они тоже сказали мне, что третье место на взрослом конкурсе - это классно, но, быстро уловив дрожь в моем голосе, поиграли на моих нервах, на разные лады обрисовав картину того, как я буду выглядеть на сцене перед таким количеством солидных людей.
   "Что будет, если на твоей ширинке сломается молния и ты не сможешь подняться на сцену?" - спросил меня Дэви Рэй. "Что, если твои руки начнут трястись так, что ты не сможешь удержать бумажку?" - спросил меня Бен. "Что будет, если ты откроешь рот и не сможешь произнести ни слова?" - спросил меня Джонни.