Страница:
Поняв, наконец, что произошло, Мэллори кивнул.
– Что же делать? Отремонтировать сумеете, Браун?
– Это невозможно, сэр, – решительно мотнул головой механик. – Нужно заварить или запаять. Внизу, в груде хлама я приметил нужную деталь. Вся ржавая, немногим лучше той, что полетела… Но надо попробовать, сэр.
– Я помогу, – вызвался Миллер.
– Благодарю вас, капрал. Как думаете, сколько вам понадобится времени, Браун?
– Бог его знает. Часа два, может, четыре. Гайки и болты заржавели, придется срубать или отпиливать их, потом искать другие.
Мэллори промолчал, медленно повернулся и направился к Стивенсу. Оставив рулевую рубку, тот склонился над рундуком, где лежали паруса. Подняв голову, юноша вопросительно посмотрел на новозеландца.
– Доставай и ставь, – одобрительно кивнул головой Мэллори. – Брауну понадобится часа четыре на ремонт. А мы с Андреа поможем тебе, как сумеем.
Два часа спустя двигатель все ещё молчал. Каик удалился на значительное расстояние от турецких территориальных вод, его несло к большому острову, находившемуся милях в восьми по курсу вест-норд-вест. Теплый ветер стал крепчать и дул с 0стовой, затягиваемой тучами, части горизонта. Под рейковым парусом и кливером – других парусов не нашлось, – закрепленным на фок-мачте, – приблизиться к территориальным водам оказалось невозможно. Мэллори решил идти к острову – там их будет труднее обнаружить, чем в открытом море. Озабоченно взглянув на часы, он перевел огорченный взгляд на удаляющееся турецкое побережье. И тотчас весь насторожился, вглядевшись в темную полосу моря, суши и неба на востоке.
– Андреа! Видишь?
– Вижу, капитан, – отозвался рядом Андреа. – Каик. В трех милях отсюда. Идет прямо на нас, – добавил он тихо.
– Идет на нас, – согласился капитан. – Позови Миллера и Брауна.
Когда все собрались, Мэллори не стал терять времени даром. ,
– Нас задержат и будут обыскивать, – торопливо сказал он. – Если я не ошибаюсь, это тот самый каик, который попался нам утром. Не знаю, каким образом, но немцы что-то пронюхали и будут очень внимательны. Церемониться не станут, все перетормошат. Вооружены до зубов, с этими шутки плохи. Не будем играть в кошки-мышки. Или мы их – или они нас. Досмотра допустить нельзя. Сами знаете, что у нас за груз. Однако, – прибавил он негромко, – бросать за борт его мы не будем.
Мэллори поспешно объяснил, как следует действовать. Стивенс, смотревший из окна, снова ощутил пустоту в желудке, почувствовал, как отхлынула от лица кровь. Хорошо, что он в рулевой рубке: никто не заметит, как дрожит у него нога.
– Но послушайте, сэр… – произнес он дрогнувшим голосом.
– Да. В чем дело, Стивенс? – Несмотря на спешку, Мэллори умолк, увидев бледное, неподвижное лицо и пальцы, вцепившиеся в подоконник.
– Вы не посмеете это сделать, сэр! – хриплым из-за волнения голосом произнес Стивенс. Несколько секунд он беззвучно шевелил губами. Наконец, его прорвало: – Это резня, сэр. Подлое убийство.
– Заткнись, пацан! – рявкнул Миллер.
– Хватит, капрал! – оборвал Мэллори американца. Долгим взглядом посмотрев на него, перевел холодный взор на Стивенса. – Лейтенант, принцип успешного ведения войны состоит в том, чтобы поставить противника в невыгодные условия и не дать ему шансов на успех. Или мы убьем их, или они нас. Или они погибнут, или мы, а вместе с нами и тысяча парней на острове Керос. Неужели не ясно, лейтенант? Пусть вас не мучит совесть.
Несколько секунд Стивенс молча смотрел на капитана, сознавая, что все смотрят на него. В эту минуту он возненавидел Мэллори, готов был убить его. И внезапно понял, что ненавидит капитана за жестокую логику, заключенную в его словах. Посмотрел на свои сжатые кулаки. Мэллори, идол каждого молодого скалолаза в довоенной Великобритании, альпинистские подвиги которого давали пищу для сенсационных газетных заголовков в 38-м и 39-м годах. Мэллори, лишь из-за неудачно сложившихся обстоятельств дважды потерпевший неудачу при попытке похитить Роммеля, лису пустыни, из его собственного штаба. Мэллори, трижды отказавшийся от повышения по службе, чтобы остаться с критянами, обожавшими его. Все эти мысли пронеслись в мозгу Энди. Подняв голову, юноша вгляделся в худощавое загорелое лицо, чувственный, словно высеченный резцом рот, густые темные брови, нависшие над карими глазами, которые могли быть и такими холодными и такими добрыми. И он устыдился, осознав, что не сможет ни понять, ни осудить Мэллори.
– Прошу прощения, сэр, – чуть улыбнулся он. – Как выразился бы капрал Миллер, я влез без очереди со своей критикой. – Посмотрев на каик, несшийся к ним с зюйд-оста, Стивенс снова почувствовал тошнотворное чувство страха, но произнес довольно твердо: – Я вас не подведу, сэр.
– А я и не сомневался, – улыбнулся в ответ Мэллори и взглянул на Миллера и Брауна. – Приготовьте все, что надо, и положите куда следует. Не суетясь, чтобы не увидели. Они смотрят на вас в бинокли.
Повернувшись, он пошел на нос, Андреа следом за ним.
– Круто ты обошелся с юношей, – сказал без упрека и осуждения грек.
– Знаю, – пожал плечами Мэллори. – Я и сам не рад. Но так было надо.
– Пожалуй, – проговорил Андреа. – Да, но это было неприятно… Как думаешь, они пустят в ход носовые пушки?
– Вполне. Они б не стали догонять нас, не будь они уверены, что дело нечисто. Дадут предупредительный выстрел, и только. Как правило, немцы ведут себя прилично.
– Прилично? – сморщил лоб Андреа.
– Ладно, не придирайся, – улыбнулся Мэллори. – По местам. Ждите моего сигнала. Долго я вас ждать не заставлю, – прибавил он сухо.
Буруны от форштевня исчезли, мощный рев дизеля сменился ровным рокотом. Немецкое судно, двигаясь по инерции, остановилось в полутора метрах от каика. Сидя на носу на ящике для рыбы, Мэллори старательно пришивал пуговицу к поношенной куртке, зажатой у него между ног. Шестеро немцев в флотской форме находились на палубе каика. Один склонился над установленным на баке на треножном станке крупнокалиберным «шпандау» со вставленной в приемник лентой. Трое расположились группой в средней части судна, у каждого наготове «шмайсер». В дверях рулевой рубки стоял командир – молодой лейтенант; волевое лицо, холодные глаза, на кителе «Железный крест». Из машинного отсека высунулась чья-то голова. Рейковый парус мешал Мэллори видеть корму, но, судя по тому, куда нацелен «шпандау», можно было заключить, что и на корме «немца» установлен пулемет.
Суровый лейтенант, поистине выкормыш «Гитлерюгенд», сложил ладони рупором:
– Спустить паруса!
Мэллори так и обмер. В ладонь ему вонзилась игла, но он не заметил этого. Лейтенант отдал команду по-английски! А Стивенс так молод, так неопытен. Он непременно попадется на удочку… Но этого не случилось. Приоткрыв дверь рубки, юноша высунулся, приставил ладонь к уху и бессмысленно уставился вверх, карикатурно разинув рот. Изобразил этакого придурка, не понимающего, чего от него хотят. Мэллори готов был обнять его. Не только его поступки, но и одежда и черная шевелюра соответствовали образу медлительного, недоверчивого островитянина-рыбака.
– Чего надо? – завопил Стивенс.
– Спустить паруса! Мы сейчас сойдем к вам на борт, – добавил лейтенант опять по-английски.
Стивенс все так же растерянно смотрел на немца, потом недоуменный взгляд перевел на Андреа и Мэллори. Те столь же убедительно изобразили удивление.
– Виноват, не понимаю по-немецки! – пожал плечами Энди. – А по-нашему не умеешь говорить? – произнес он на безукоризненном греческом языке. Правда, так говорят в Аттике, а не на островах Архипелага; но Мэллори был уверен, что лейтенант не заметит разницы.
– Немедленно лечь в дрейф. Мы поднимемся к вам на борт.
– Лечь в дрейф? – Возмущение было таким неподдельным, поток ругательств и проклятий столь обильным, что лейтенант на мгновение опешил. – Да кто ты такой, чтоб нам приказывать?
– Даю десять секунд, – оборвал его немецкий лейтенант. Он успел прийти в себя и держался холодно и чопорно. – Потом откроем огонь.
Сделав вид, что готов подчиниться, Стивенс повернулся к Андреа и Мэллори.
– На то и победители, чтоб приказывать! – произнес он с горечью. – Убирай паруса!
Быстро освободили фал, закрепленный на утке. Мэллори потянул вниз кливер, сгреб его и молча присел у ящика на корточки, зная, что за ним наблюдает дюжина враждебных глаз. Парус закрывал его колени, старая куртка – предплечья, сложенные на ляжках ног; кисти опущены, голова склонена – воплощенное уныние и покорность. Под тяжестью рангоутного дерева с шумом спустился рейковый парус. Андреа ступил на него, сделал пару неуверенных шагов к носу, но остановился, опустив руки. Усилившийся стук дизеля, поворот штурвала, и немецкое судно оказалось у борта каика. Трое немцев с «шмайсерами» в руках быстро, но так, чтобы не оказаться в секторе обстрела своих крупнокалиберных пулеметов (теперь можно было видеть на корме и второй), прыгнули на палубу каика. Один из трех тут же бросился к фок-мачте и встал там, держа всю команду под прицелом. Всех, кроме Мэллори. Того опекал пулеметчик, находившийся на носу.
Мэллори невольно восхитился безупречной слаженностью и четкостью действий немецких моряков.
Подняв голову, капитан осмотрелся с чисто крестьянским равнодушием. Кейси Браун присел на корточки у машинного отсека, возясь с глушителем, лежавшим на крышке люка. В двух шагах от него устроился Дасти Миллер. Нахмурясь, он старательно вырезал из консервной банки кусок жести, видно, нужный для ремонтных работ. Кусачки он держал в левой руке, хотя не был левшой. Ни Стивенс, ни Андреа не сдвинулись с места. Часовой у фок-мачты не сводил с них глаз. Двое других неторопливо шли на корму со свободным, непринужденным видом. Им и в голову не приходило, что кто-то посмеет их ослушаться.
…Хладнокровно расстреляв пулеметчика из автомата, спрятанного в парусе, Мэллори направил «брен» на часового у фок-мачты. Тот рухнул, изрешеченный пулями. Не успел он упасть на палубу, как произошло сразу четыре события. Схватив пистолет Миллера, спрятанный под глушителем, Кейси Браун четырежды нажал на спусковой крючок, и пулеметчик, находившийся на корме, поник. Пальцы его все ещё сжимали рукоятки. Смяв кусачками трехсекундный химический запал, Миллер швырнул консервную банку в машинный люк немецкого судна. Стивенс метнул в рулевую рубку гранату со взведенным взрывателем. Схватив с быстротой и точностью атакующей кобры обоих автоматчиков, Андреа изо всей силы столкнул их меж собой головами. Все пятеро бросились на палубу. Над немецким судном с грохотом взвился столб дыма, пламени и груда обломков. Вскоре эхо взрыва стихло, слышен был лишь стук «шпандау», стрелявшего вверх до тех пор, пока ленту не заело. Над Эгейским морем вновь воцарилась тишина. Оглушенный двумя взрывами, Мэллори с трудом поднялся с палубы. Ноги ему не повиновались. Он не представлял себе, чтобы взрыв гранаты и двух кусков тола, связанных вместе, мог причинить такие разрушения.
Немецкое судно быстро тонуло. Должно быть, самодельной бомбой, изготовленной Миллером, разворотило днище в дизельном отсеке. Средняя часть судна была в огне. Мэллори представил себе: если над кораблем поднимутся клубы черного дыма, то сюда тотчас прилетят немецкие самолеты-разведчики. Но опасения оказались напрасными. Сухое просмоленное дерево горело почти без дыма. Судно получило сильный крен. Еще несколько секунд, и оно пойдет ко дну. Мэллори успел разглядеть развороченную рулевую рубку и ужаснулся, увидев обезображенный труп лейтенанта, распятый на искореженном штурвале, – жалкое подобие того, что некогда было человеком. Из рубки их собственного каика доносились характерные икающие звуки. Капитан понял, что и Стивенс увидел это жуткое зрелище. В утробе тонущего судна раздался глухой взрыв топливных цистерн. Судно встало на ровный киль. Вот уже и планширь в воде, та шипит, заливая пламя. Несколько мгновений спустя каик уходит ко дну, его стройные мачты скрываются в круговороте пены и радужных пузырей воздуха. И вновь поверхность Эгейского моря стала гладкой и спокойной. Лишь обугленные доски да перевернутый шлем лениво покачивались на ней.
Мэллори заставил себя отвернуться. Осмотрел собственное судно и своих товарищей. Вскочив на ноги, точно зачарованные, Браун и Миллер смотрели туда, где был каик. Стивенс стоял у двери в рубку целый и невредимый. Но лицо его было мертвенно белым. Во время короткой стычки он вел себя молодцом, однако зрелище изувеченного лейтенанта доконало его. У Андреа рассечена щека, течет кровь. Грек с бесстрастным лицом смотрел на двух автоматчиков, лежавших у его ног. Мэллори с сочувствием поглядел на друга.
– Мертвы? – спросил он негромко. Андреа кивнул.
– Да, – угрюмо произнес он. – Я перестарался. Мэллори отвернулся. Из всех, с кем ему доводилось встречаться, Андреа более чем кто-либо был вправе ненавидеть и убивать врагов. И он их убивал. Умело и беспощадно. От его целеустремленности и добросовестности становилось жутко. Но при этом он редко не испытывал угрызений совести; он осуждал себя, считая, что человек не смеет отнимать жизнь другого человека. Он был человеколюбив. Простой, прямодушный, Андреа был не в ладах со своей совестью. Но он был честен перед собой и мудр сердцем. Убивал он, движимый не местью и не ненавистью, не во имя идеи национализма или иных «измов», придуманных себялюбцами, глупцами и мошенниками, дабы внушить воинственные чувства и оправдать убийство миллионов молодых и неопытных людей, не сумевших понять весь ужас и бессмысленность военных действий. Андреа убивал врагов, чтобы могли жить люди достойные.
– Кто ранен? – с деланной жизнерадостностью спросил Мэллори. – Никто? Превосходно. Надо убираться отсюда. И чем раньше, тем лучше. – Он взглянул на часы. – Почти четыре. Пора выходить на связь с Каиром. Оставьте на пару минут свой склад металлолома, главстаршина. Выясните, нельзя ли поймать Каир. – Посмотрев на восток, окрашенный зловещим багрянцем, он покачал головой: – Не худо бы и прогноз погоды узнать.
Сигнал был слабый (виной тому, по мнению Брауна, были помехи: сзади по курсу сгущались грозовые тучи, обложившие чуть ли не полнеба), но достаточно уверенный. Полученная информация была настолько неожиданной, что все замолчали. Сквозь треск помех послышался голос, то усиливающийся, то исчезающий:
– Бедренец, я Ревень! Бедренец, я Ревень! – То были, соответственно, позывные Каира и группы Мэллори. – Перехожу на прием!
Браун отстукал «квитанцию». Динамик снова ожил:
– Бедренец, я Ревень! Теперь «ёИкс» минус один. Повторяю, ёИкс» минус один». – У Мэллори перехватило дыхание. ёИкс» обозначал субботнее утро, день нападения немцев на Керос. Выходит, операция состоится на сутки раньше. В пятницу утром. Остается чуть больше трех суток.
– Сообщение «ёИкс» минус один» понял, – спокойно произнес Мэллори.
– Прогноз погоды для Восточной Англии, – звучал бесстрастный голос. Это означало Северные Спорады. – Сегодня вечером возможны сильные грозы и ливневые дожди. Видимость плохая. Температура понижается. В ближайшие сутки ожидается дальнейшее её понижение. Ветер восточный до юго-восточного силой в шесть, местами в восемь баллов. Утром ослабнет до умеренного.
Поднырнув под нижнюю шкаторину наполненного ветром рейкового паруса, новозеландец медленно пошел на корму. Ну и дела! Осталось только трое суток, движок ни к черту… В довершение всего, нешуточный шторм надвигается. Он вспомнил, как бранили синоптиков летчики, но на этот раз служба погоды не ошиблась. Только слепой мог не увидеть этих огромных, похожих на грозные бастионы, туч, догонявших их судно.
– Видно, предстоит хорошая взбучка, а? – послышался сзади слегка гнусавый голос. В голосе этом звучала какая-то надежность и уверенность. Ту же уверенность внушали и блекло-голубые глаза, окруженные паутинкой морщин.
– Да, похоже на то, – согласился Мэллори.
– А что это за штука, восемь баллов, шеф?
– В баллах измеряется сила ветра, – объяснил новозеландец. – Если находишься в скорлупке, вроде нашей, и устал от жизни, при таком шторме у тебя никаких шансов выжить.
– Я так и понял, – мрачно кивнул Миллер. – А ведь клялся, что нога моя больше не ступит ни на одну посудину, будь они все неладны. – Помолчав, он со вздохом сел на крышку люка машинного отсека и ткнул большим пальцем в сторону ближайшего острова, до которого оставалось меньше трех миль. – А там не безопаснее?
– Да не очень-то. Правда, судя по карте, там есть Г-образная бухточка. В ней можно укрыться от ветра и волнения.
– Остров обитаемый?
– Вероятно.
– Немцы на нем?
– Вероятно.
Миллер невесело кивнул головой и спустился в дизельный отсек, чтобы помочь Брауну. Спустя сорок минут, уже в полумраке, заливаемом потоками холодного дождя, судно бросило якорь в бухте, стиснутой лесистыми берегами. Остров встретил их враждебно – равнодушной тишиной.
Глава четвертая. ВЕЧЕРОМ В ПОНЕДЕЛЬНИК. 17.00-23.00
– Что же делать? Отремонтировать сумеете, Браун?
– Это невозможно, сэр, – решительно мотнул головой механик. – Нужно заварить или запаять. Внизу, в груде хлама я приметил нужную деталь. Вся ржавая, немногим лучше той, что полетела… Но надо попробовать, сэр.
– Я помогу, – вызвался Миллер.
– Благодарю вас, капрал. Как думаете, сколько вам понадобится времени, Браун?
– Бог его знает. Часа два, может, четыре. Гайки и болты заржавели, придется срубать или отпиливать их, потом искать другие.
Мэллори промолчал, медленно повернулся и направился к Стивенсу. Оставив рулевую рубку, тот склонился над рундуком, где лежали паруса. Подняв голову, юноша вопросительно посмотрел на новозеландца.
– Доставай и ставь, – одобрительно кивнул головой Мэллори. – Брауну понадобится часа четыре на ремонт. А мы с Андреа поможем тебе, как сумеем.
Два часа спустя двигатель все ещё молчал. Каик удалился на значительное расстояние от турецких территориальных вод, его несло к большому острову, находившемуся милях в восьми по курсу вест-норд-вест. Теплый ветер стал крепчать и дул с 0стовой, затягиваемой тучами, части горизонта. Под рейковым парусом и кливером – других парусов не нашлось, – закрепленным на фок-мачте, – приблизиться к территориальным водам оказалось невозможно. Мэллори решил идти к острову – там их будет труднее обнаружить, чем в открытом море. Озабоченно взглянув на часы, он перевел огорченный взгляд на удаляющееся турецкое побережье. И тотчас весь насторожился, вглядевшись в темную полосу моря, суши и неба на востоке.
– Андреа! Видишь?
– Вижу, капитан, – отозвался рядом Андреа. – Каик. В трех милях отсюда. Идет прямо на нас, – добавил он тихо.
– Идет на нас, – согласился капитан. – Позови Миллера и Брауна.
Когда все собрались, Мэллори не стал терять времени даром. ,
– Нас задержат и будут обыскивать, – торопливо сказал он. – Если я не ошибаюсь, это тот самый каик, который попался нам утром. Не знаю, каким образом, но немцы что-то пронюхали и будут очень внимательны. Церемониться не станут, все перетормошат. Вооружены до зубов, с этими шутки плохи. Не будем играть в кошки-мышки. Или мы их – или они нас. Досмотра допустить нельзя. Сами знаете, что у нас за груз. Однако, – прибавил он негромко, – бросать за борт его мы не будем.
Мэллори поспешно объяснил, как следует действовать. Стивенс, смотревший из окна, снова ощутил пустоту в желудке, почувствовал, как отхлынула от лица кровь. Хорошо, что он в рулевой рубке: никто не заметит, как дрожит у него нога.
– Но послушайте, сэр… – произнес он дрогнувшим голосом.
– Да. В чем дело, Стивенс? – Несмотря на спешку, Мэллори умолк, увидев бледное, неподвижное лицо и пальцы, вцепившиеся в подоконник.
– Вы не посмеете это сделать, сэр! – хриплым из-за волнения голосом произнес Стивенс. Несколько секунд он беззвучно шевелил губами. Наконец, его прорвало: – Это резня, сэр. Подлое убийство.
– Заткнись, пацан! – рявкнул Миллер.
– Хватит, капрал! – оборвал Мэллори американца. Долгим взглядом посмотрев на него, перевел холодный взор на Стивенса. – Лейтенант, принцип успешного ведения войны состоит в том, чтобы поставить противника в невыгодные условия и не дать ему шансов на успех. Или мы убьем их, или они нас. Или они погибнут, или мы, а вместе с нами и тысяча парней на острове Керос. Неужели не ясно, лейтенант? Пусть вас не мучит совесть.
Несколько секунд Стивенс молча смотрел на капитана, сознавая, что все смотрят на него. В эту минуту он возненавидел Мэллори, готов был убить его. И внезапно понял, что ненавидит капитана за жестокую логику, заключенную в его словах. Посмотрел на свои сжатые кулаки. Мэллори, идол каждого молодого скалолаза в довоенной Великобритании, альпинистские подвиги которого давали пищу для сенсационных газетных заголовков в 38-м и 39-м годах. Мэллори, лишь из-за неудачно сложившихся обстоятельств дважды потерпевший неудачу при попытке похитить Роммеля, лису пустыни, из его собственного штаба. Мэллори, трижды отказавшийся от повышения по службе, чтобы остаться с критянами, обожавшими его. Все эти мысли пронеслись в мозгу Энди. Подняв голову, юноша вгляделся в худощавое загорелое лицо, чувственный, словно высеченный резцом рот, густые темные брови, нависшие над карими глазами, которые могли быть и такими холодными и такими добрыми. И он устыдился, осознав, что не сможет ни понять, ни осудить Мэллори.
– Прошу прощения, сэр, – чуть улыбнулся он. – Как выразился бы капрал Миллер, я влез без очереди со своей критикой. – Посмотрев на каик, несшийся к ним с зюйд-оста, Стивенс снова почувствовал тошнотворное чувство страха, но произнес довольно твердо: – Я вас не подведу, сэр.
– А я и не сомневался, – улыбнулся в ответ Мэллори и взглянул на Миллера и Брауна. – Приготовьте все, что надо, и положите куда следует. Не суетясь, чтобы не увидели. Они смотрят на вас в бинокли.
Повернувшись, он пошел на нос, Андреа следом за ним.
– Круто ты обошелся с юношей, – сказал без упрека и осуждения грек.
– Знаю, – пожал плечами Мэллори. – Я и сам не рад. Но так было надо.
– Пожалуй, – проговорил Андреа. – Да, но это было неприятно… Как думаешь, они пустят в ход носовые пушки?
– Вполне. Они б не стали догонять нас, не будь они уверены, что дело нечисто. Дадут предупредительный выстрел, и только. Как правило, немцы ведут себя прилично.
– Прилично? – сморщил лоб Андреа.
– Ладно, не придирайся, – улыбнулся Мэллори. – По местам. Ждите моего сигнала. Долго я вас ждать не заставлю, – прибавил он сухо.
Буруны от форштевня исчезли, мощный рев дизеля сменился ровным рокотом. Немецкое судно, двигаясь по инерции, остановилось в полутора метрах от каика. Сидя на носу на ящике для рыбы, Мэллори старательно пришивал пуговицу к поношенной куртке, зажатой у него между ног. Шестеро немцев в флотской форме находились на палубе каика. Один склонился над установленным на баке на треножном станке крупнокалиберным «шпандау» со вставленной в приемник лентой. Трое расположились группой в средней части судна, у каждого наготове «шмайсер». В дверях рулевой рубки стоял командир – молодой лейтенант; волевое лицо, холодные глаза, на кителе «Железный крест». Из машинного отсека высунулась чья-то голова. Рейковый парус мешал Мэллори видеть корму, но, судя по тому, куда нацелен «шпандау», можно было заключить, что и на корме «немца» установлен пулемет.
Суровый лейтенант, поистине выкормыш «Гитлерюгенд», сложил ладони рупором:
– Спустить паруса!
Мэллори так и обмер. В ладонь ему вонзилась игла, но он не заметил этого. Лейтенант отдал команду по-английски! А Стивенс так молод, так неопытен. Он непременно попадется на удочку… Но этого не случилось. Приоткрыв дверь рубки, юноша высунулся, приставил ладонь к уху и бессмысленно уставился вверх, карикатурно разинув рот. Изобразил этакого придурка, не понимающего, чего от него хотят. Мэллори готов был обнять его. Не только его поступки, но и одежда и черная шевелюра соответствовали образу медлительного, недоверчивого островитянина-рыбака.
– Чего надо? – завопил Стивенс.
– Спустить паруса! Мы сейчас сойдем к вам на борт, – добавил лейтенант опять по-английски.
Стивенс все так же растерянно смотрел на немца, потом недоуменный взгляд перевел на Андреа и Мэллори. Те столь же убедительно изобразили удивление.
– Виноват, не понимаю по-немецки! – пожал плечами Энди. – А по-нашему не умеешь говорить? – произнес он на безукоризненном греческом языке. Правда, так говорят в Аттике, а не на островах Архипелага; но Мэллори был уверен, что лейтенант не заметит разницы.
– Немедленно лечь в дрейф. Мы поднимемся к вам на борт.
– Лечь в дрейф? – Возмущение было таким неподдельным, поток ругательств и проклятий столь обильным, что лейтенант на мгновение опешил. – Да кто ты такой, чтоб нам приказывать?
– Даю десять секунд, – оборвал его немецкий лейтенант. Он успел прийти в себя и держался холодно и чопорно. – Потом откроем огонь.
Сделав вид, что готов подчиниться, Стивенс повернулся к Андреа и Мэллори.
– На то и победители, чтоб приказывать! – произнес он с горечью. – Убирай паруса!
Быстро освободили фал, закрепленный на утке. Мэллори потянул вниз кливер, сгреб его и молча присел у ящика на корточки, зная, что за ним наблюдает дюжина враждебных глаз. Парус закрывал его колени, старая куртка – предплечья, сложенные на ляжках ног; кисти опущены, голова склонена – воплощенное уныние и покорность. Под тяжестью рангоутного дерева с шумом спустился рейковый парус. Андреа ступил на него, сделал пару неуверенных шагов к носу, но остановился, опустив руки. Усилившийся стук дизеля, поворот штурвала, и немецкое судно оказалось у борта каика. Трое немцев с «шмайсерами» в руках быстро, но так, чтобы не оказаться в секторе обстрела своих крупнокалиберных пулеметов (теперь можно было видеть на корме и второй), прыгнули на палубу каика. Один из трех тут же бросился к фок-мачте и встал там, держа всю команду под прицелом. Всех, кроме Мэллори. Того опекал пулеметчик, находившийся на носу.
Мэллори невольно восхитился безупречной слаженностью и четкостью действий немецких моряков.
Подняв голову, капитан осмотрелся с чисто крестьянским равнодушием. Кейси Браун присел на корточки у машинного отсека, возясь с глушителем, лежавшим на крышке люка. В двух шагах от него устроился Дасти Миллер. Нахмурясь, он старательно вырезал из консервной банки кусок жести, видно, нужный для ремонтных работ. Кусачки он держал в левой руке, хотя не был левшой. Ни Стивенс, ни Андреа не сдвинулись с места. Часовой у фок-мачты не сводил с них глаз. Двое других неторопливо шли на корму со свободным, непринужденным видом. Им и в голову не приходило, что кто-то посмеет их ослушаться.
…Хладнокровно расстреляв пулеметчика из автомата, спрятанного в парусе, Мэллори направил «брен» на часового у фок-мачты. Тот рухнул, изрешеченный пулями. Не успел он упасть на палубу, как произошло сразу четыре события. Схватив пистолет Миллера, спрятанный под глушителем, Кейси Браун четырежды нажал на спусковой крючок, и пулеметчик, находившийся на корме, поник. Пальцы его все ещё сжимали рукоятки. Смяв кусачками трехсекундный химический запал, Миллер швырнул консервную банку в машинный люк немецкого судна. Стивенс метнул в рулевую рубку гранату со взведенным взрывателем. Схватив с быстротой и точностью атакующей кобры обоих автоматчиков, Андреа изо всей силы столкнул их меж собой головами. Все пятеро бросились на палубу. Над немецким судном с грохотом взвился столб дыма, пламени и груда обломков. Вскоре эхо взрыва стихло, слышен был лишь стук «шпандау», стрелявшего вверх до тех пор, пока ленту не заело. Над Эгейским морем вновь воцарилась тишина. Оглушенный двумя взрывами, Мэллори с трудом поднялся с палубы. Ноги ему не повиновались. Он не представлял себе, чтобы взрыв гранаты и двух кусков тола, связанных вместе, мог причинить такие разрушения.
Немецкое судно быстро тонуло. Должно быть, самодельной бомбой, изготовленной Миллером, разворотило днище в дизельном отсеке. Средняя часть судна была в огне. Мэллори представил себе: если над кораблем поднимутся клубы черного дыма, то сюда тотчас прилетят немецкие самолеты-разведчики. Но опасения оказались напрасными. Сухое просмоленное дерево горело почти без дыма. Судно получило сильный крен. Еще несколько секунд, и оно пойдет ко дну. Мэллори успел разглядеть развороченную рулевую рубку и ужаснулся, увидев обезображенный труп лейтенанта, распятый на искореженном штурвале, – жалкое подобие того, что некогда было человеком. Из рубки их собственного каика доносились характерные икающие звуки. Капитан понял, что и Стивенс увидел это жуткое зрелище. В утробе тонущего судна раздался глухой взрыв топливных цистерн. Судно встало на ровный киль. Вот уже и планширь в воде, та шипит, заливая пламя. Несколько мгновений спустя каик уходит ко дну, его стройные мачты скрываются в круговороте пены и радужных пузырей воздуха. И вновь поверхность Эгейского моря стала гладкой и спокойной. Лишь обугленные доски да перевернутый шлем лениво покачивались на ней.
Мэллори заставил себя отвернуться. Осмотрел собственное судно и своих товарищей. Вскочив на ноги, точно зачарованные, Браун и Миллер смотрели туда, где был каик. Стивенс стоял у двери в рубку целый и невредимый. Но лицо его было мертвенно белым. Во время короткой стычки он вел себя молодцом, однако зрелище изувеченного лейтенанта доконало его. У Андреа рассечена щека, течет кровь. Грек с бесстрастным лицом смотрел на двух автоматчиков, лежавших у его ног. Мэллори с сочувствием поглядел на друга.
– Мертвы? – спросил он негромко. Андреа кивнул.
– Да, – угрюмо произнес он. – Я перестарался. Мэллори отвернулся. Из всех, с кем ему доводилось встречаться, Андреа более чем кто-либо был вправе ненавидеть и убивать врагов. И он их убивал. Умело и беспощадно. От его целеустремленности и добросовестности становилось жутко. Но при этом он редко не испытывал угрызений совести; он осуждал себя, считая, что человек не смеет отнимать жизнь другого человека. Он был человеколюбив. Простой, прямодушный, Андреа был не в ладах со своей совестью. Но он был честен перед собой и мудр сердцем. Убивал он, движимый не местью и не ненавистью, не во имя идеи национализма или иных «измов», придуманных себялюбцами, глупцами и мошенниками, дабы внушить воинственные чувства и оправдать убийство миллионов молодых и неопытных людей, не сумевших понять весь ужас и бессмысленность военных действий. Андреа убивал врагов, чтобы могли жить люди достойные.
– Кто ранен? – с деланной жизнерадостностью спросил Мэллори. – Никто? Превосходно. Надо убираться отсюда. И чем раньше, тем лучше. – Он взглянул на часы. – Почти четыре. Пора выходить на связь с Каиром. Оставьте на пару минут свой склад металлолома, главстаршина. Выясните, нельзя ли поймать Каир. – Посмотрев на восток, окрашенный зловещим багрянцем, он покачал головой: – Не худо бы и прогноз погоды узнать.
Сигнал был слабый (виной тому, по мнению Брауна, были помехи: сзади по курсу сгущались грозовые тучи, обложившие чуть ли не полнеба), но достаточно уверенный. Полученная информация была настолько неожиданной, что все замолчали. Сквозь треск помех послышался голос, то усиливающийся, то исчезающий:
– Бедренец, я Ревень! Бедренец, я Ревень! – То были, соответственно, позывные Каира и группы Мэллори. – Перехожу на прием!
Браун отстукал «квитанцию». Динамик снова ожил:
– Бедренец, я Ревень! Теперь «ёИкс» минус один. Повторяю, ёИкс» минус один». – У Мэллори перехватило дыхание. ёИкс» обозначал субботнее утро, день нападения немцев на Керос. Выходит, операция состоится на сутки раньше. В пятницу утром. Остается чуть больше трех суток.
– Сообщение «ёИкс» минус один» понял, – спокойно произнес Мэллори.
– Прогноз погоды для Восточной Англии, – звучал бесстрастный голос. Это означало Северные Спорады. – Сегодня вечером возможны сильные грозы и ливневые дожди. Видимость плохая. Температура понижается. В ближайшие сутки ожидается дальнейшее её понижение. Ветер восточный до юго-восточного силой в шесть, местами в восемь баллов. Утром ослабнет до умеренного.
Поднырнув под нижнюю шкаторину наполненного ветром рейкового паруса, новозеландец медленно пошел на корму. Ну и дела! Осталось только трое суток, движок ни к черту… В довершение всего, нешуточный шторм надвигается. Он вспомнил, как бранили синоптиков летчики, но на этот раз служба погоды не ошиблась. Только слепой мог не увидеть этих огромных, похожих на грозные бастионы, туч, догонявших их судно.
– Видно, предстоит хорошая взбучка, а? – послышался сзади слегка гнусавый голос. В голосе этом звучала какая-то надежность и уверенность. Ту же уверенность внушали и блекло-голубые глаза, окруженные паутинкой морщин.
– Да, похоже на то, – согласился Мэллори.
– А что это за штука, восемь баллов, шеф?
– В баллах измеряется сила ветра, – объяснил новозеландец. – Если находишься в скорлупке, вроде нашей, и устал от жизни, при таком шторме у тебя никаких шансов выжить.
– Я так и понял, – мрачно кивнул Миллер. – А ведь клялся, что нога моя больше не ступит ни на одну посудину, будь они все неладны. – Помолчав, он со вздохом сел на крышку люка машинного отсека и ткнул большим пальцем в сторону ближайшего острова, до которого оставалось меньше трех миль. – А там не безопаснее?
– Да не очень-то. Правда, судя по карте, там есть Г-образная бухточка. В ней можно укрыться от ветра и волнения.
– Остров обитаемый?
– Вероятно.
– Немцы на нем?
– Вероятно.
Миллер невесело кивнул головой и спустился в дизельный отсек, чтобы помочь Брауну. Спустя сорок минут, уже в полумраке, заливаемом потоками холодного дождя, судно бросило якорь в бухте, стиснутой лесистыми берегами. Остров встретил их враждебно – равнодушной тишиной.
Глава четвертая. ВЕЧЕРОМ В ПОНЕДЕЛЬНИК. 17.00-23.00
– Великолепно! – с горечью произнес Мэллори. – Просто великолепно. «Милости прошу к нашему шалашу!», – сказал паук, обращаясь к мухе. – Охваченный тоской и отчаянием, капитан выругался. Отогнув край брезента, натянутого поверх носового люка, сквозь редеющую завесу дождя он внимательно разглядывал утес, закрывавший каик со стороны моря. Видимость значительно улучшилась: ливень кончился, моросил мелкий дождь, а разорванные поднявшимся ветром свинцово-белые облака ушли к далекому горизонту, затянутому темными тучами. Далеко на западе образовалась полоса чистого неба, освещенная огненно-красным предзакатным солнцем. Из бухты его не было видно, но золотистые нити дождя, сверкавшие в вышине, свидетельствовали о его присутствии.
Эти же золотые лучи освещали и полуразрушенную сторожевую башню на вершине утеса, возвышавшегося на тридцать метров над протокой. Лучи отражались от поверхности белого парийского мрамора, придавая ему розоватый оттенок, сверкали на пулеметных стволах, которые выглядывали из узких амбразур, прорубленных в мощных стенах. Они высвечивали свастику на флаге, развевавшемся над парапетом. При всей своей ветхости цитадель была неприступной и господствовала над местностью, надежно защищая подходы с моря и со стороны извилистой реки. Возле берега её, напротив утеса, и бросил якорь каик.
Мэллори нехотя отвернулся и аккуратно опустил брезент. С угрюмым видом посмотрел на Андреа и Стивенса, едва различимых в полумраке рубки.
– Великолепно! – повторил новозеландец. – Гениальный стратег Мэллори. Из ста островов он нашел такой, на берегу которого находится укрепленный немецкий пост. Его-то я и выбрал. Давайте ещё раз взглянем на эту карту, Стивенс. – Протянув карту капитану, который стал изучать её при тусклом свете, пробивавшемся под брезент, Энди откинулся назад и сделал глубокую затяжку. Во рту остался кислый затхлый привкус. Вновь возникло мерзкое чувство страха. Юноша неприязненно посмотрел на грузного Андреа, несколько минут назад заметившего немецкий пост. Наверняка на башне и орудия установлены, мрачно подумал молодой лейтенант. Иначе устье реки не защитить. Он вцепился рукой в ногу чуть выше колена, чтобы унять нервную дрожь. Хорошо, что в рубке темно.
– Незачем разглядывать карту, сэр, – спокойно произнес он. – И ругаете себя напрасно. Другую защищенную якорную стоянку вы не скоро найдете. При таком ветре нам некуда было податься.
– Пожалуй, ты прав. – Сложив карту, Мэллори вернул её лейтенанту. – Любой на нашем месте поступил бы так же. Очевидно, бухта издавна служит укрытием. Немцам это, должно быть, известно давно. Мне следовало предвидеть, что здесь установлен пост. Но дело сделано, ничего не попишешь. – Возвысив голос, он крикнул: – Главстаршина!
– Я здесь! – послышался из машинного отсека голос Брауна.
– Как дела?
– Ничего. Начали собирать.
Мэллори кивнул, облегченно вздохнув.
– Сколько ещё провозитесь? Час?
– Не больше того, сэр.
– Час… – Мэллори высунулся из люка, потом оглянулся на Стивенса и Андреа. – Тогда все в порядке. Через час снимаемся с якоря. Будет достаточно темно, чтобы немцы не заметили, и достаточно светло, чтобы выбраться из этой чертовой протоки.
– Вы считаете, сэр, они попытаются нас задержать? – чересчур непринужденно спросил Стивене. Но понял, что Мэллори заметил это.
– Вряд ли они выстроятся в шеренгу и на прощание крикнут «ура», – сухо заметил Мэллори. – Как, по – твоему, Андреа, сколько там немцев?
– Ходили двое, – подумав, ответил Андреа. – А всего их, пожалуй, трое или четверо, капитан. Пост маленький. Немцы вряд ли пошлют сюда много солдат.
– Пожалуй, ты прав, – согласился капитан. – Большинство в деревне, в семи милях к западу отсюда, если судить по карте. Не думаю, что… – осекшись на полуслове, он прислушался.
Окрик повторился, на этот раз громче и требовательнее.
Ругая себя за то, что не поставил часового – на Крите такая халатность стоила бы ему жизни, – Мэллори откинул брезент и неторопливо выбрался на палубу. Оружия он не взял, но прихватил с собой наполовину опустошенную бутылку мозельвейна, которым их предусмотрительно снабдили.
Шатаясь, точно пьяный, он ухватился за штаг, чтобы не упасть за борт, и с вызовом посмотрел на немца, стоявшего на берегу в каком-то десятке метров от него. На ремне через плечо у того висел автомат. Не ответив, Мэллори наклонил бутылку и сделал несколько глотков.
Худощавое загорелое лицо молодого немца стало сердитым. Не обращая на него никакого внимания, рваным рукавом Мэллори вытер рот и смерил немца презрительным взглядом..
– В чем дело? – вызывающе проговорил он, растягивая слоги, как коренной островитянин. – Какого хрена тебе надо?
Заметив, как побелели пальцы, сжимавшие автомат, Мэллори решил, что перегнул палку. За себя он не опасался. Стук в машинном отсеке стих, видно, в руках у Дасти Миллера его пистолет с глушителем. Но лезть на рожон нельзя. Во всяком случае, сейчас. Ведь на сторожевой башне по крайней мере два крупнокалиберных «шпандау».
Солдат взял себя в руки. Капитан заметил, что с лица автоматчика исчезла краска гнева, взамен появилась какая-то растерянность. На это-то и рассчитывал Мэллори. Солдат решил, что у пьяницы-грека есть покровители, иначе он не стал бы говорить с ним таким тоном.
– Что за судно? – спросил солдат по-гречески, хотя и с запинкой. – Куда курс держите?
Мэллори снова наклонил бутылку и шумно зачмокал. Оторвавшись от бутылки, уважительно посмотрел на нее.
– Что мне в вас, немцах, нравится, – доверительно и громко проговорил он, – так это то, как вы делаете вино. Бьюсь об заклад, тебе такое пить редко доводится, разве не так? А дрянь, которую изготавливают наверху, то бишь, на материке, годна разве очаг растапливать, столько в ней смолы. – Помолчав, Мэллори продолжал: – Конечно, если знаешь, к кому обратиться на островах, то тебе достанут озо. Ну а мы можем достать не только озо, но и хок да и мозельские вина.
Автоматчик брезгливо поморщился. Как большинство фронтовиков, он презирал квислингов, хотя те и помогали немцам. Правда, в Греции таких нашлось немного.
– Я вас спрашиваю, – холодно проговорил солдат, – как называется судно и куда оно направляется?
– Каик «Ангиом». Идем в балласте на Самос, – надменно ответил Мэллори и добавил многозначительно: – Согласно приказу.
– Чьему приказу? – спросил солдат, на которого слова эти произвели впечатление.
– Герра коменданта Вати, генерала Гребеля, – доверительно сказал Мэллори. – Вы ведь знаете, кто такой герр генерал Гребель? – Мэллори понял, что попал в точку. Молва о генерале Гребеле, командовавшем воздушно-десантной дивизией, поборнике железной дисциплины, распространилась далеко за пределы Архипелага.
При этих словах солдат побледнел, но продолжал упорствовать:
– Документы есть? Вздохнув, Мэллори оглянулся через плечо:
– Андреа!
– Чего тебе? – высунулся из люка плечистый грек, слышавший весь разговор. Как и у Мэллори, в руке у него была откупоренная бутылка вина. Недовольно скривившись, Андреа сказал: – Не видишь, я занят. – Увидев солдата, он замолчал, потом сердито спросил: – Какого хрена надо этому заморышу?
– Документы и пропуска, которые выдал нам герр генерал. Они в каюте.
Андреа, ворча, спустился вниз. Заведя на берег конец, преодолевая течение, они подтянули корму и протянули солдату бумаги. Предъявленные документы отличались от тех, какие, в случае нужды, они предъявят на острове Навароне. Качество их было отменное. И бумаги, и факсимиле подписи генерала Гребеля были мастерски изготовлены в конторе Дженсена.
Сложив бумаги, солдат буркнул что-то вроде «спасибо». Совсем мальчишка, не больше девятнадцати. Славное, открытое лицо, очень худенький. Не то что громилы из «Панцер-СС», подумал с облегчением Мэллори. Такого пацана не хотелось бы убивать. Но выведать все, что можно, не мешает. Он кивнул Стивенсу, чтобы тот передал ему ящик с мозельвейном. Молодец Дженсен, ничего не упустил из виду… Ткнув пальцем в сторону сторожевой башни, капитан спросил:
– Сколько вас там?
Солдат сразу насторожился.
– Зачем вам это надо знать? – спросил он враждебно.
– Ну, что за люди? – всплеснул руками Мэллори. – Никому не верят. Думают, кругом одни враги… – Капитан умолк, потом стал продолжать: – Неохота, чтоб всякий раз повторялась одна и та же история, – объяснил он. – Через пару деньков мы снова пойдем на Самос. А у нас есть лишний ящик мозельвейна. Генерал Гребель хорошо снабжает своих… своих помощников… Вас, верно, там припекает на солнце-то. На, по бутылке на нос. Сколько всего надо?
Эти же золотые лучи освещали и полуразрушенную сторожевую башню на вершине утеса, возвышавшегося на тридцать метров над протокой. Лучи отражались от поверхности белого парийского мрамора, придавая ему розоватый оттенок, сверкали на пулеметных стволах, которые выглядывали из узких амбразур, прорубленных в мощных стенах. Они высвечивали свастику на флаге, развевавшемся над парапетом. При всей своей ветхости цитадель была неприступной и господствовала над местностью, надежно защищая подходы с моря и со стороны извилистой реки. Возле берега её, напротив утеса, и бросил якорь каик.
Мэллори нехотя отвернулся и аккуратно опустил брезент. С угрюмым видом посмотрел на Андреа и Стивенса, едва различимых в полумраке рубки.
– Великолепно! – повторил новозеландец. – Гениальный стратег Мэллори. Из ста островов он нашел такой, на берегу которого находится укрепленный немецкий пост. Его-то я и выбрал. Давайте ещё раз взглянем на эту карту, Стивенс. – Протянув карту капитану, который стал изучать её при тусклом свете, пробивавшемся под брезент, Энди откинулся назад и сделал глубокую затяжку. Во рту остался кислый затхлый привкус. Вновь возникло мерзкое чувство страха. Юноша неприязненно посмотрел на грузного Андреа, несколько минут назад заметившего немецкий пост. Наверняка на башне и орудия установлены, мрачно подумал молодой лейтенант. Иначе устье реки не защитить. Он вцепился рукой в ногу чуть выше колена, чтобы унять нервную дрожь. Хорошо, что в рубке темно.
– Незачем разглядывать карту, сэр, – спокойно произнес он. – И ругаете себя напрасно. Другую защищенную якорную стоянку вы не скоро найдете. При таком ветре нам некуда было податься.
– Пожалуй, ты прав. – Сложив карту, Мэллори вернул её лейтенанту. – Любой на нашем месте поступил бы так же. Очевидно, бухта издавна служит укрытием. Немцам это, должно быть, известно давно. Мне следовало предвидеть, что здесь установлен пост. Но дело сделано, ничего не попишешь. – Возвысив голос, он крикнул: – Главстаршина!
– Я здесь! – послышался из машинного отсека голос Брауна.
– Как дела?
– Ничего. Начали собирать.
Мэллори кивнул, облегченно вздохнув.
– Сколько ещё провозитесь? Час?
– Не больше того, сэр.
– Час… – Мэллори высунулся из люка, потом оглянулся на Стивенса и Андреа. – Тогда все в порядке. Через час снимаемся с якоря. Будет достаточно темно, чтобы немцы не заметили, и достаточно светло, чтобы выбраться из этой чертовой протоки.
– Вы считаете, сэр, они попытаются нас задержать? – чересчур непринужденно спросил Стивене. Но понял, что Мэллори заметил это.
– Вряд ли они выстроятся в шеренгу и на прощание крикнут «ура», – сухо заметил Мэллори. – Как, по – твоему, Андреа, сколько там немцев?
– Ходили двое, – подумав, ответил Андреа. – А всего их, пожалуй, трое или четверо, капитан. Пост маленький. Немцы вряд ли пошлют сюда много солдат.
– Пожалуй, ты прав, – согласился капитан. – Большинство в деревне, в семи милях к западу отсюда, если судить по карте. Не думаю, что… – осекшись на полуслове, он прислушался.
Окрик повторился, на этот раз громче и требовательнее.
Ругая себя за то, что не поставил часового – на Крите такая халатность стоила бы ему жизни, – Мэллори откинул брезент и неторопливо выбрался на палубу. Оружия он не взял, но прихватил с собой наполовину опустошенную бутылку мозельвейна, которым их предусмотрительно снабдили.
Шатаясь, точно пьяный, он ухватился за штаг, чтобы не упасть за борт, и с вызовом посмотрел на немца, стоявшего на берегу в каком-то десятке метров от него. На ремне через плечо у того висел автомат. Не ответив, Мэллори наклонил бутылку и сделал несколько глотков.
Худощавое загорелое лицо молодого немца стало сердитым. Не обращая на него никакого внимания, рваным рукавом Мэллори вытер рот и смерил немца презрительным взглядом..
– В чем дело? – вызывающе проговорил он, растягивая слоги, как коренной островитянин. – Какого хрена тебе надо?
Заметив, как побелели пальцы, сжимавшие автомат, Мэллори решил, что перегнул палку. За себя он не опасался. Стук в машинном отсеке стих, видно, в руках у Дасти Миллера его пистолет с глушителем. Но лезть на рожон нельзя. Во всяком случае, сейчас. Ведь на сторожевой башне по крайней мере два крупнокалиберных «шпандау».
Солдат взял себя в руки. Капитан заметил, что с лица автоматчика исчезла краска гнева, взамен появилась какая-то растерянность. На это-то и рассчитывал Мэллори. Солдат решил, что у пьяницы-грека есть покровители, иначе он не стал бы говорить с ним таким тоном.
– Что за судно? – спросил солдат по-гречески, хотя и с запинкой. – Куда курс держите?
Мэллори снова наклонил бутылку и шумно зачмокал. Оторвавшись от бутылки, уважительно посмотрел на нее.
– Что мне в вас, немцах, нравится, – доверительно и громко проговорил он, – так это то, как вы делаете вино. Бьюсь об заклад, тебе такое пить редко доводится, разве не так? А дрянь, которую изготавливают наверху, то бишь, на материке, годна разве очаг растапливать, столько в ней смолы. – Помолчав, Мэллори продолжал: – Конечно, если знаешь, к кому обратиться на островах, то тебе достанут озо. Ну а мы можем достать не только озо, но и хок да и мозельские вина.
Автоматчик брезгливо поморщился. Как большинство фронтовиков, он презирал квислингов, хотя те и помогали немцам. Правда, в Греции таких нашлось немного.
– Я вас спрашиваю, – холодно проговорил солдат, – как называется судно и куда оно направляется?
– Каик «Ангиом». Идем в балласте на Самос, – надменно ответил Мэллори и добавил многозначительно: – Согласно приказу.
– Чьему приказу? – спросил солдат, на которого слова эти произвели впечатление.
– Герра коменданта Вати, генерала Гребеля, – доверительно сказал Мэллори. – Вы ведь знаете, кто такой герр генерал Гребель? – Мэллори понял, что попал в точку. Молва о генерале Гребеле, командовавшем воздушно-десантной дивизией, поборнике железной дисциплины, распространилась далеко за пределы Архипелага.
При этих словах солдат побледнел, но продолжал упорствовать:
– Документы есть? Вздохнув, Мэллори оглянулся через плечо:
– Андреа!
– Чего тебе? – высунулся из люка плечистый грек, слышавший весь разговор. Как и у Мэллори, в руке у него была откупоренная бутылка вина. Недовольно скривившись, Андреа сказал: – Не видишь, я занят. – Увидев солдата, он замолчал, потом сердито спросил: – Какого хрена надо этому заморышу?
– Документы и пропуска, которые выдал нам герр генерал. Они в каюте.
Андреа, ворча, спустился вниз. Заведя на берег конец, преодолевая течение, они подтянули корму и протянули солдату бумаги. Предъявленные документы отличались от тех, какие, в случае нужды, они предъявят на острове Навароне. Качество их было отменное. И бумаги, и факсимиле подписи генерала Гребеля были мастерски изготовлены в конторе Дженсена.
Сложив бумаги, солдат буркнул что-то вроде «спасибо». Совсем мальчишка, не больше девятнадцати. Славное, открытое лицо, очень худенький. Не то что громилы из «Панцер-СС», подумал с облегчением Мэллори. Такого пацана не хотелось бы убивать. Но выведать все, что можно, не мешает. Он кивнул Стивенсу, чтобы тот передал ему ящик с мозельвейном. Молодец Дженсен, ничего не упустил из виду… Ткнув пальцем в сторону сторожевой башни, капитан спросил:
– Сколько вас там?
Солдат сразу насторожился.
– Зачем вам это надо знать? – спросил он враждебно.
– Ну, что за люди? – всплеснул руками Мэллори. – Никому не верят. Думают, кругом одни враги… – Капитан умолк, потом стал продолжать: – Неохота, чтоб всякий раз повторялась одна и та же история, – объяснил он. – Через пару деньков мы снова пойдем на Самос. А у нас есть лишний ящик мозельвейна. Генерал Гребель хорошо снабжает своих… своих помощников… Вас, верно, там припекает на солнце-то. На, по бутылке на нос. Сколько всего надо?