Страница:
— Знаешь… — Она слегка поворачивается к нему и кладет руку на плечо. — Я подумываю полететь с тобой в четверг: мы могли бы провести романтический уик-энд.
Мистер N. дергается и сворачивает влево.
— Я же сказал тебе: придется развлекать кучу клиентов. Тебе все это надоест до смерти.
Он подключает сотовый и принимается набирать номер свободной рукой. Она вынимает записную книжку и листает пустые страницы.
— Нэнни, я хотела бы упомянуть… — укоризненно начинает она.
— Да? — бормочу я, клюя носом.
— За обедом вы слова никому не дали сказать. Не считаете ли, что это не совсем прилично? Вам стоило бы над этим призадуматься.
Дорогой, я уехала к Стернам на чай. Вернусь к пяти. Кстати, не мог бы ты вернуться на остров в воскресенье утром? Хорнеры пригласили нас на обед. Желаю победы в матче! Люблю, целую.
Надеюсь, партия в гольф закончилась удачно. На случай, если забеспокоишься, что мне будет одиноко, Кэролайн обещала в твое отсутствие составить мне компанию, так что не волнуйся за меня. Хотя они люди занятые, но все же найдут время подумать обо мне. Встретимся в клубе в шесть. Люблю, целую.
Дорогой, не хотела тебя будить. Я еду в город. Позвонила риелтору, и она сказала, что дом достаточно безопасен и что она очень удивится, если что-то произойдет со мной и с Грейером, пока мы здесь совсем одни, так что, пожалуйста, занимайся своими делами в городе и не тревожься об оставшихся здесь и любящих тебя…
В среду вечером, в канун отъезда мистера N., мы трое сидим в «ровере» в ожидании миссис N. Первоначально планировалось оставить нас с Грейером одних, «расслабиться и отдохнуть», пока они ужинают в «Иль-Конильо» с Лонгейк-рами. Но когда они стали переодеваться, Грейер принялся истерически вопить, пока мистер N. не настоял взять сына с собой, чтобы тот, как он выразился, «наконец заткнулся».
После пяти дней руководства виртуальным детским центром, спешно созданным семейством N. для всех своих друзей, и соответственно пяти ночей, в продолжение которых мне удавалось спать чуть ли не по пять часов, я начинаю дремать, едва очутившись под каноэ.
Мистер N. на миг отрывается от телефона и раздраженно бросает:
— Мы потеряем столик. Узнайте, что она так долго копается?
Я открываю дверцу как раз в ту минуту, когда миссис N., оступаясь на сверхвысоких каблуках, выходит из дома в черном платье без бретелек, с красным кашемировым палантином на озябших плечах. Мистер N., едва взглянув на нее, включает зажигание.
— Милый, в какое время отвезти тебя в аэропорт завтра утром? — спрашивает она, надевая ремень безопасности.
— Не стоит… я лечу шестичасовым. Вызову такси.
— Я хочу лететь с папой! — капризничает голодный Грейер, ерзая на сиденье.
— Миссис N.! Э… э… вы, случайно, не привезли с собой ничего от комариных укусов? — доносится мой голос из-под каноэ.
— Как, вас все еще кусают? Не понимаю, с чего бы это! Никого из нас не трогают.
— Как по-вашему, я успею забежать в аптеку и быстренько купить какой-нибудь «Афтербайт»[70]?
— Вряд ли у нас будет время, — роняет она, подкрашивая губы в желтом свете панорамного зеркала.
Я ожесточенно чешу ногу сквозь брюки. Кожа горит. Я вся в волдырях и не могу забыться даже в те счастливые минуты, когда Грейер или мистер N. не храпят. Я. Всего. Лишь. Хочу. Забежать. В аптеку.
После напряженной двадцатидвухминутной езды мы въезжаем на автостоянку (сувенирный магазинчик знаменитого ресторана), фирменный знак которого — силуэт кролика — стал изображаться на футболках как некий общенациональный символ определенного статуса. И я, разумеется, тоже хочу такую.
Миссис N. ведет нас в ресторан — прославленное заведение, модный магнит для богатеньких, где двадцатипятидолларовые тарелки с пастой ставят на неструганые выщербленные столы.
— Дорогая, как ты? — набрасывается на миссис N. женщина с длинными светлыми волосами, которые, похоже, могут легко выдержать самый свирепый нантакетский ветер — Ты такая нарядная, Господи, а я выгляжу просто фермершей!
Она поплотнее запахивает твидовый жакет от Аква Скату м.
Мужчины обмениваются рукопожатиями, и миссис N. представляет Грейера.
— Грейер, помнишь миссис Лонгейкр?
Миссис Лонгейкр рассеянно гладит мальчика по голове.
— Как же он вырос! Милочка, давайте сядем за стол!
Нас провожают к угловому столику на самом сквозняке и приносят зеленый детский стульчик, в который Грейер тщетно старается втиснуться.
— Миссис N., по-моему, он слишком мал.
— Вздор!
Она смотрит на сына, сидящего боком. Бедняга честно старается впихнуть попку в узкое сиденье, но это плохо ему удается.
— Пойдите и спросите, нет ли у них телефонного справочника.
Мне удается добыть три грязных нантакетских справочника и сунуть Грейеру под зад, пока взрослые заказывают коктейли. Вынимаю из сумки фломастеры и начинаю рассказывать Грейеру сказку, сопровождая ее рисунками на бумажной скатерти.
— Да, мне, конечно, здесь нравится, но я не знаю, как бы обошлась без факса, — заявляет миссис Лонгейкр. — Просто не понимаю, как это люди могут отправляться куда-то без факса и сотового… Сейчас я организую небольшой ужин на сотню человек на ту неделю, когда мы вернемся домой. Знаешь, я спланировала отсюда всю свадьбу Шелли прошлым летом!
— Слыхала! И жаль, что не подумала захватить наш из дома, — кивает миссис N., кутаясь в палантин. — Я запросила совет дома: может, разрешат купить одну из однокомнатных квартир на втором этаже?
— В вашем доме есть однокомнатные квартиры?
— Ну… первоначально они предназначались для прислуги и в основном принадлежат людям, имеющим в этом доме большие квартиры. Я хотела бы иметь местечко, где можно спокойно передохнуть. Когда Грейер дома, никому нет покоя. Я, конечно, хочу побольше бывать с ним, но нужно же когда-нибудь заниматься работой в комитете.
— О, душечка, как ты права! Наша старшая дочь только что сделала то же самое: у нее двое ребятишек, и иногда необходимо иметь что-то для себя. Уделять время своим делам и в то же время быть достаточно близко, чтобы за всем следить. Прекрасная мысль!
К нам приближается официантка с шестью стаканами на подносе, но она не успевает поставить его на стол, как какой-то малыш подкатывается ей под ноги, едва не выбив поднос. Только чудом три хайбола не вылились на голову миссис N.
— Эээээндрююю… Иди к маааамочке, — зовет ноющий голос, но живой клубок уже катится под столы, лавируя между обедающими.
Метрдотель умоляюще взирает на равнодушных родителей, пытаясь взглядом заставить их утихомирить своих чад.
— О, душечка, смотрите, это не Клифтоны?
Миссис N. извиняется и встает, чтобы обменяться воздушными поцелуями и приветствиями.
— Нэнни, нарисуй цыпленка, — просит Грейер, пока мужчины сравнивают свои достижения в гольфе.
— Какая удача! — заявляет миссис N., возвращаясь. — Они здесь с сыном, поэтому я сказала Энн, что наша няня выведет детей на стоянку, пока не подадут еду.
Всех? Неужели придется просить миссис Клифтон продекламировать «Майкл, греби к берегу» в романтическом окружении мусорных баков?
Я с неохотой поднимаюсь, беру Грейера и вертящегося дервиша поиграть на холодной, темной, засыпанной песком стоянке. Они несколько раз карабкаются вверх и спускаются по старому бревну, и Эндрю предлагает лепить из песка человечков.
— Не стоит. Как насчет того, чтобы вымыть руки перед едой?
Я подталкиваю их к дамской комнате.
— Нет! — визжит Эндрю. — Я мальчик! Не хочу в девчачий туалет! Ни за что!
Из-за угла выходит мистер Клифтон, явно направляющийся в заведение для мужчин.
— Я возьму их, — говорит он и уводит мальчиков, даря мне две минуты покоя в дамской комнате.
Я только что повернула задвижку, как за дверью слышатся голоса миссис N. и миссис Лонгейкр. Приятельницы согласно щебечут о чем-то. Я невольно прислушиваюсь.
— Абсолютно! — восклицает миссис Лонгейкр. — В наше время любая осторожность не помешает! Знаешь Джину Цукерман? У нее тоже мальчик, ровесник Грейера. Кажется, Дарвин. Представляешь, та женщина, его няня, откуда-то из Южной Америки, посмела схватить его за руку! Джина все видела своими глазами по «нэнникам»[71]! Она, конечно, немедленно отослала эту особу в ту деревню «третьего мира», из которой та выползла.
Я стараюсь не дышать, пока миссис Лонгейкр писает в соседней кабинке.
— Мы установили «нэнникам» всего несколько недель назад, — сообщает миссис N. — У меня не было времени просмотреть ленты, но отрадно сознавать, что виртуально я всегда рядом с сыном.
Заткнись! Да заткнись же ты!
— Еще не выходишь? — спрашивает миссис Лонгейкр из кабинки.
— Нет, я только хотела вымыть руки.
— Нэнни! — кричит Грейер, барабаня в дверь.
— Что… Грейер! Что ты здесь делаешь?
Слышу, как она удаляется: наверное, ждет, пока миссис Лонгейкр тоже вымоет руки. Подождав еще немного, я крадучись выбираюсь из кабинки.
«НЭННИКАМ»?! «НЭННИКАМ»???!!! Что дальше? Регулярные тесты на наркотики? Личные обыски? Детектор металла в холле? Да кто же они, эти люди?!
Я плещу в лицо холодной водой и в миллионный раз стараюсь выбросить из головы своих шестифутовых нанимателей, чтобы сосредоточиться на нуждах трехфутового.
Возвращаюсь к столу. Миссис N. старается устроить Грейера на телефонных справочниках. Случайно поднимает голову, видит меня и с откровенной злобой шипит:
— Няня, где вы были? Я нашла Грейера одного и считаю, что подобное поведение непо…
Неожиданно для меня самой мое лицо искажается такой яростью, что она мгновенно замолкает. Я усаживаю Грейера, разрезаю ему курицу и беру вилкой картофельное пюре.
— В таком случае, Нэнни, почему бы вам не вывести детей на улицу, пока мы не поедим? — мило спрашивает она.
И остаток обеда я провожу на сыром ветру, скармливая Грейеру пересыпанного песочком цыпленка из пластиковой коробочки. Скоро к нам присоединяется Эндрю, а потом и еще трое. Я играю в «Голова, плечи, колени и пальцы». Я играю в «Матушка Мэй». Я играю в «Красный свет, зеленый свет». Но на этом мое терпение иссякает. Что еще можно делать с детьми на темной парковке? Ужасно хочется распродать всех, оптом и в розницу.
Уложив Грейера в постель, я иду на кухню поискать нашатырный спирт. Пока я шарю под раковиной, в кухне слышатся шаги миссис N. Она начинает открывать шкафчики, неуклюже двигаясь в темноте.
— Что это вы тут делаете? — удивляется мистер N., появляясь на кухне с газетой в руках.
— Ищу нашатырный спирт, чтобы смазать укусы, — объясняю я, извлекая бутылку отбеливателя.
— А я — скотч-виски. Может, захочешь выпить на ночь?
Нетвердо стоящие на линолеуме ноги поворачиваются,
и палантин медленно скользит на пол, ложась алой горкой у ее посиневших от холода щиколоток.
— Нашатырный спирт? — переспрашивает он. — Ха! Его тяжелые шаги постепенно удаляются. Каблуки стучат по дереву коридора.
— Милый! — шепчет она хрипловато. — Почему бы нам не почитать в постели?
Я слышу шелест газеты, которую он передает ей.
— Мне нужно подтвердить завтрашний рейс. Приду, когда закончу дела. Не жди. Спокойной ночи, няня.
Свободно свисающие руки миссис N. сжимаются в кулаки.
— Спокойной ночи и счастливого полета, — говорю я.
«Передайте привет мисс Чикаго».
Она уходит, оставляя меня рыться под всеми раковинами в доме. Но вся моя добыча — несколько бутылок «Мистер Мускул» и средство для мытья посуды.
Час спустя, выключая свет в ванной, я вижу, как мистер N. медленно открывает дверь спальни. Тонкий луч падает в коридор.
— Дорогой! — доносится до меня.
Дверь неохотно закрывается.
— Папа, ты здесь?
Позднее утро. Телевизор включен на полную громкость. Грейер подпрыгивает перед «Улицей Сезам», увидев входящего в гостиную отца.
— Привет, — растерянно произношу я. — А я думала, что вы…
— Привет, парень! — улыбается он, садясь на диван.
— Где мамочка? — спрашивает Грейер.
— Мама в душе, — сообщает он, улыбаясь во весь рот. — Ты уже завтракал?
— Хочу овсянку, — объявляет Грейер, выписывая круги вокруг дивана.
— Что же, неплохо бы чего-нибудь посущественнее. Я бы не прочь пожевать яичницу с колбаской.
Сегодня точно четверг? Не среда? Потому что я уже вычеркнула среду из маленького календаря, собственноручно вырезанного ножом на стене у кровати.
Вплывает миссис N. в бикини, саронге и милях голой гусиной кожи. Щеки раскраснелись, вид самый победоносный.
— Доброе утро, Грейер. Доброе утро все!
Она вальяжно подходит к мужу со спины и принимается массировать ему плечи.
— Дорогой, не сходишь ли за газетой?
Он откидывает голову, чтобы взглянуть на нее, и она с улыбкой наклоняется и целует его.
— Сейчас.
Он обходит диван, на ходу касаясь губами ее плеча. Что до меня, то я нахожу, что неприятнее этой сцены только та, когда они скандалят.
— Не возражаете, если я поеду с мистером N. в магазин, за «Афтербайтом»? — спрашиваю я, решив извлечь выгоду из ее посткоитального довольства.
— Нет. Лучше последите за Грейером, пока я одеваюсь.
Мистер N. хватает ключи со стола и выходит. Едва раздается шум мотора, она спрашивает:
— Грейер, ты хотел бы сестричку или братика?
— Хочу братика! Хочу братика!
Он бежит к ней, но она быстро разворачивает его и направляет ко мне, как теннисный мячик.
Мистер N. не успевает выехать со двора, как раздается телефонный звонок. Прежде чем взять тяжелую оливково-зеленую трубку, миссис N. натягивает свитер, висевший до этого на спинке дивана.
— Алло? — выжидающе спрашивает она. — Алло? Очевидно, не получив ответа, она вешает трубку и поправляет саронг.
— Надеюсь, вы никому не давали этот телефон?
— Нет, кроме моих родителей, на крайний случай.
Миссис N. уже почти у лестницы, когда телефон снова звонит. Она мгновенно оказывается в гостиной.
— Алло? — раздраженно бросает она в трубку. — А, это вы… здравствуйте. Нет, его сейчас нет дома. Нет, он решил не лететь сегодня, но я попрошу перезвонить вам, когда вернется… Ченович, верно? Вы в Чикаго или в Нью-Йорке? О'кей, пока.
Никаких вам трюфелей «Тьючерс» с шампанским, мисс Чикаго!
Когда мистер N. возвращается, я иду на кухню, чтобы помочь ему вынуть и уложить в холодильник обычный ассортимент канцерогенных йогуртов без сахара, соевых сосисок и «Чириоз».
— Мне звонили? — спрашивает он, вытаскивая для себя единственное пирожное из маленького пакета.
— Нет, — отвечает за меня миссис N.. появляясь на кухне. — Ты ждал звонка?
— Нет.
Что же, по крайней мере это улажено.
Дзинь! Дзинь! Дзинь!
На следующий день я просыпаюсь под пронзительный звон телефона, надрывающегося где-то в доме. Опять.
Шлепая комаров, пирующих на моей голой ноге, я отлепляюсь от ветхого шезлонга и встаю, чтобы побрести в дом. Опять.
Утром я стояла на крыльце, настороженно наблюдая, как какой-то старик выгружает из грузовика три больших прокатных велосипеда. Меня не покидало тяжелое предчувствие: неужели придется ехать куда-то с Грейером на плечах?! Я дошла до того, что, вероятно, и глазом не моргну, если мне предложат сунуть его себе в матку, чтобы освободить место в «ровере».
Грейеру пришлось объяснить отцу, что он может ездить только на десятискоростном велосипеде, с двумя дополнительными колесиками. Так я до сих пор не поняла, то ли его папаша настолько бесхитростен, то ли чересчур оптимистичен касательно способностей сына. Так или иначе, взрослый велосипед был обменен на тот, что поменьше, и, к моему удивлению, меня освободили от экскурсии. Они направились к городу, оставив меня мечтать о длинной прогулке, долгой роскошной ванне и блаженном сне, но я успела только добрести до шезлонга и рухнуть в него, прямо в шортах и спортивном лифчике. Нагнулась, чтобы надеть кроссовки… и очнулась от звонка. Что же, одно из трех удовольствий — не так уж это и плохо.
Я нашариваю под шезлонгом часы, морщась, когда заноза впивается мне под ноготь. Достаю часы и сую в рот пострадавший палец. Их нет уже больше часа.
Иду в дом, открываю в кухне кран с горячей водой и протягиваю под кран руку. Наконец-то у меня выдалась свободная минута, и я сделаю все, чтобы изгнать чертов дом из своих мыслей.
Дзинь. Дзинь. Дзинь.
Я даже не даю себе труда оторваться от раковины. Она сдается после пятого звонка. Похоже аовеяент до крайности.
Горячая вода не помогла, так что пришлось искать другие средства. В холодильнике обнаруживается забытая бутылка водки. Я ставлю ее на стол и долго, тупо смотрю на потрескавшийся зеленый линолеум. Как жаль, что нельзя позвонить и заказать подругу на дом. Представьте только роскошную молодую особу с коробкой «Кул Ранч Доритос»[72], двумя порциями «Маргариты» и последним выпуском журнала «Хизерс». Или хотя бы со старыми изданиями «Джейн». Если придется еще раз пролистать «Гуд хаускипин»[73] от восемьдесят восьмого года, начну с горя печь яблочные пироги.
Я тянусь к бутылке и замираю, услышав скрежет гравия на подъездной дорожке, возвещающий об их возвращении. Быстро скручиваю крышечку, наливаю немного в стакан для сока и с наслаждением ощущаю, как холодная водка прокатывается по языку. Ставлю стакан на стол и переворачиваю вверх дном, как ковбой в кино.
Замечаю старый обшарпанный приемник и включаю его в сеть.
Дзинь. Дзинь. Дзинь.
— Его здесь нет! — ору я не оборачиваясь. И, положив голову на руку, начинаю вертеть ручку настройки. Проскакиваю обрывки новостей и передачи местных станций, жужжащие в древних динамиках сквозь крошечные взрывы помех. Верчу медленно, как астронавт, надеющийся найти признаки жизни на чужой планете, пытаюсь отыскать в мешанине песню Билли Джоэла. И поднимаю голову. Это не Билли… это Мадонна!
Я подкручиваю ручку на миллиметр, подскакивая от возбуждения при первых звуках «Холидей». Хватаю спичку, подсовываю под ручку, включаю радио на полную громкость и подпеваю вместе с той, что ничем не хуже воображаемой подруги по заказу! За пределами этой дыры есть другая жизнь, напоминает мне ясноглазая светловолосая забияка и задира, жизнь без них!
— Если мы устроим праздник, ооуа…
Я извиваюсь всем затянутым в лайкру телом, швыряя на ходу водку в морозилку, напрочь забывая о своем пальце, комариных укусах и целой неделе бессонных ночей. Сейчас я рядом с ней, моей Мадонной, которая считает, что мне нужно забыть обо всем и веселиться (ооуа), ворвавшись в гостиную, схватив вместо микрофона чудовище, которое Грейер считает грузовиком, и орать в него что есть мочи.
Когда мистер N. распахивает решетчатую дверь, я как раз слезаю со спинки дивана и застываю в неприличной позе, но он, едва заметив меня, швыряет сотовый на расшатанное кресло и устремляется к лестнице. Я вскакиваю, смотрю во двор, где на подъездной аллее возникает силуэт миссис N. с Грейером на руках, перескакиваю через игрушки, бегу на кухню, вытаскиваю спичку, выключаю радио и мчусь назад, в гостиную. Миссис N. неодобрительно смотрит на мою голую талию.
— Переоденьте Грейера, Нэнни. Его пригласили в гости. Он твердит, что поцарапал колено, но я ничего не вижу. И успокойте его: у моего мужа болит голова.
Она пролетает мимо меня, потирая виски.
— Кстати, с его сотовым что-то случилось. Проверьте, пожалуйста.
— Где мой чемодан? — орет мистер N. сверху. — Что ты сделала с моим чемоданом?
Аккорды рыданий Грейера плывут по дому. Я тянусь к своим тренировочным брюкам. Палец снова пульсирует, напоминая о себе. Поднимаю сотовый мистера N. Судя по записям вызовов, все звонки идут из квартиры N.
Дзинь. Дзинь. Дзинь.
Я стараюсь разлепить тяжелые веки в темноте. Дзинь. Дзинь.
«Не знаю, почему он просто не позвонит ей и не скажет, что не собирается приезжать!»
— Нэнни! — плачет Грейер, которого телефон будит уже в третий раз за ночь. Я едва удерживаюсь, чтобы не позвонить самой и не посоветовать, куда она может засунуть свой телефон вместе со своим паштетом из гусиной печенки.
Дотянувшись до Грейера через те два фута, что разделяют наши кровати, я стискиваю потную ручонку.
— Монстр… — шепчет он. — Жутко страшный… Он съест тебя, Нэнни.
Во тьме блестят белки его глаз. Я перекатываюсь на бок, лицом к нему, не выпуская его руки.
— Ну-ка подумай хорошенько, какого цвета монстр? Я хочу знать, потому что дружу кое с кем из них.
Он довольно долго молчит.
— Синий.
— А-а, этот? Похож на монстра Куки из «Улицы Сезам». А что, он пытался меня съесть? — спрашиваю я сонно.
— Думаешь, это Куки?
Его смертельная хватка мгновенно ослабевает. Он явно успокаивается.
— Угу. По-моему, Куки просто хотел поиграть с нами, но случайно испугал тебя и хотел сказать мне, что извиняется. Хочешь посчитать овец? Или кольца?
— Нет. Лучше спой песню.
Я зеваю.
— Девяносто девять пивных бутылок на стене, девяносто девять, — тихо мурлычу я, чувствуя его теплое дыхание на своем запястье. — Сними одну, передай по кругу, девяносто восемь пивных бутылок на стене…
Его ручка тяжелеет, и к девяностой бутылке он снова засыпает. На несколько часов. И то хорошо.
Я переворачиваюсь на правый бок и долго смотрю, как мерно поднимается и опускается его грудь. Кулачок подпирает подбородок. Лицо такое мирное и спокойное.
— О, Гров, — едва слышно шепчу я.
Наутро, насладившись тремя чашками крепкого кофе и купив бутылку «Афтербайта», я бегу к единственному телефону-автомату в городе и лихорадочно набираю цифры с пластиковой карточки.
— Алло? — отвечает Г.С.
— О, слава Богу! Я думала, не застану тебя перед отъездом.
Я мигом обмякаю и прислоняюсь к стенке будки.
— Да я еще только собираюсь! Вылет в восемь. А где ты?
— В телефонной будке. Они оставили меня в городе, а сами поехали к заводчику собак.
Я выуживаю пачку сигарет, купленных заодно с карточкой, и срываю целлофановую обертку.
— Заводчику собак?
— Мистер N. надеется приобрести маленькую мохнатую замену себя самого. Он улетает сегодня днем. По-моему, одной недели семейного отдыха оказалось более чем достаточно.
Я сую в рот сигарету, зажигаю и глубоко затягиваюсь.
— В этом городе, должно быть, правит закон, запрещающий продавать что бы то ни было, кроме душистых свечей, корабликов в бутылках и сливочной помадки всех сортов. Представляешь свечку в виде яхты…
— Нэн, ты только приезжай поскорее.
Мимо шествует семья: у каждого в руке рожок с мороженым в различных стадиях исчезновения. Я поворачиваюсь к ним спиной, виновато пряча сигарету.
— Но мне нужны деньги! Уф, как подумаю о тех временах, когда я спускала у «Барниз» половину жалованья, только чтобы немного поднять настроение, просто убила бы себя!
Делаю последнюю затяжку и тушу сигарету о ближайший забор.
— Я так несчастна, — тихо признаюсь я.
— Знаю. По голосу слышно.
— Здесь все смотрят сквозь меня, — продолжаю я, смаргивая слезы. — Ты не понимаешь! По ее мнению, я не имею права ни с кем заговорить, и все ведут себя так, словно я должна руки им целовать за то, что оказалась здесь. Можно подумать, до этого дня я понятия не имела, что такое свежий воздух! Я так одинока.
Теперь я уже плачу по-настоящему.
— Мое уважение к тебе безгранично! Протянуть целых семь дней! Да ты настоящая героиня! Кстати, что на тебе надето?
Начинается!
Я невольно улыбаюсь знакомому вопросу и сморкаюсь в пакет из оберточной бумаги.
— Бикини с трусиками «танга» и ковбойская шляпа, что же еще? А как насчет тебя?
Я застегиваю верхнюю пуговку кардигана и поднимаю повыше ворот водолазки: в лицо снова ударил порыв ледяного ветра с Атлантики.
— Спортивные штаны.
«Господи, как же я истосковалась по нему!»
— Счастливого полета и помни: никаких косячков в компании порнозвезд! Повторяй: цветочному рынку и Музею Анны Франк — да. Порнозвездам — нет!
— Усек, партнер, береги свою шляпу и смотри не…
Голос резко обрывается, и уши сверлит длинный гудок, возвещающий о безвременной кончине моей телефонной карточки. Я колочу трубкой о плексиглас. «Черт, черт, черт!»
Отворачиваюсь от телефонной будки, исполненная решимости накупить гору ирисок, но старенький сотовый взрывается трелью звонков. Я от неожиданности подскакиваю и больно ударяюсь локтем о деревянную ограду, окаймляющую дорожку.
Глаза снова наполняются слезами, пока я торжественно марширую к «Эннз Кэндл Шэк», тому месту, куда должны прибыть мои работодатели. Сую в карман джинсов сигаретную пачку и, обернувшись, вижу, как на стоянку въезжает «ровер». Из багажника несется лай, из окна уныло смотрит Грейер.
— Давайте двигаться. Я не хочу пропустить дневной рейс, — объявляет мистер N. Я привычно залезаю под каноэ, и в ветровое стекло немедленно ударяют первые дождевые капли. По салону проносится звонкий лай.
— Заставь ее замолчать, Нэнни, — ворчит Грейер. — Мне это не нравится.
Мистер N. выключает зажигание, и взрослые идут в дом, сгибаясь под мелкой моросью и забыв об остальных. Я долго вожусь, отстегивая Грейера и вынимая из машины хнычущий ящик. Ставлю его на коврик в прихожей, вытаскиваю щенка ретривера. И тут из кухни появляется пожилая женщина с седыми волосами до плеч. — Бабушка! — кричит Грейер.
Мистер N. дергается и сворачивает влево.
— Я же сказал тебе: придется развлекать кучу клиентов. Тебе все это надоест до смерти.
Он подключает сотовый и принимается набирать номер свободной рукой. Она вынимает записную книжку и листает пустые страницы.
— Нэнни, я хотела бы упомянуть… — укоризненно начинает она.
— Да? — бормочу я, клюя носом.
— За обедом вы слова никому не дали сказать. Не считаете ли, что это не совсем прилично? Вам стоило бы над этим призадуматься.
Дорогой, я уехала к Стернам на чай. Вернусь к пяти. Кстати, не мог бы ты вернуться на остров в воскресенье утром? Хорнеры пригласили нас на обед. Желаю победы в матче! Люблю, целую.
Надеюсь, партия в гольф закончилась удачно. На случай, если забеспокоишься, что мне будет одиноко, Кэролайн обещала в твое отсутствие составить мне компанию, так что не волнуйся за меня. Хотя они люди занятые, но все же найдут время подумать обо мне. Встретимся в клубе в шесть. Люблю, целую.
Дорогой, не хотела тебя будить. Я еду в город. Позвонила риелтору, и она сказала, что дом достаточно безопасен и что она очень удивится, если что-то произойдет со мной и с Грейером, пока мы здесь совсем одни, так что, пожалуйста, занимайся своими делами в городе и не тревожься об оставшихся здесь и любящих тебя…
В среду вечером, в канун отъезда мистера N., мы трое сидим в «ровере» в ожидании миссис N. Первоначально планировалось оставить нас с Грейером одних, «расслабиться и отдохнуть», пока они ужинают в «Иль-Конильо» с Лонгейк-рами. Но когда они стали переодеваться, Грейер принялся истерически вопить, пока мистер N. не настоял взять сына с собой, чтобы тот, как он выразился, «наконец заткнулся».
После пяти дней руководства виртуальным детским центром, спешно созданным семейством N. для всех своих друзей, и соответственно пяти ночей, в продолжение которых мне удавалось спать чуть ли не по пять часов, я начинаю дремать, едва очутившись под каноэ.
Мистер N. на миг отрывается от телефона и раздраженно бросает:
— Мы потеряем столик. Узнайте, что она так долго копается?
Я открываю дверцу как раз в ту минуту, когда миссис N., оступаясь на сверхвысоких каблуках, выходит из дома в черном платье без бретелек, с красным кашемировым палантином на озябших плечах. Мистер N., едва взглянув на нее, включает зажигание.
— Милый, в какое время отвезти тебя в аэропорт завтра утром? — спрашивает она, надевая ремень безопасности.
— Не стоит… я лечу шестичасовым. Вызову такси.
— Я хочу лететь с папой! — капризничает голодный Грейер, ерзая на сиденье.
— Миссис N.! Э… э… вы, случайно, не привезли с собой ничего от комариных укусов? — доносится мой голос из-под каноэ.
— Как, вас все еще кусают? Не понимаю, с чего бы это! Никого из нас не трогают.
— Как по-вашему, я успею забежать в аптеку и быстренько купить какой-нибудь «Афтербайт»[70]?
— Вряд ли у нас будет время, — роняет она, подкрашивая губы в желтом свете панорамного зеркала.
Я ожесточенно чешу ногу сквозь брюки. Кожа горит. Я вся в волдырях и не могу забыться даже в те счастливые минуты, когда Грейер или мистер N. не храпят. Я. Всего. Лишь. Хочу. Забежать. В аптеку.
После напряженной двадцатидвухминутной езды мы въезжаем на автостоянку (сувенирный магазинчик знаменитого ресторана), фирменный знак которого — силуэт кролика — стал изображаться на футболках как некий общенациональный символ определенного статуса. И я, разумеется, тоже хочу такую.
Миссис N. ведет нас в ресторан — прославленное заведение, модный магнит для богатеньких, где двадцатипятидолларовые тарелки с пастой ставят на неструганые выщербленные столы.
— Дорогая, как ты? — набрасывается на миссис N. женщина с длинными светлыми волосами, которые, похоже, могут легко выдержать самый свирепый нантакетский ветер — Ты такая нарядная, Господи, а я выгляжу просто фермершей!
Она поплотнее запахивает твидовый жакет от Аква Скату м.
Мужчины обмениваются рукопожатиями, и миссис N. представляет Грейера.
— Грейер, помнишь миссис Лонгейкр?
Миссис Лонгейкр рассеянно гладит мальчика по голове.
— Как же он вырос! Милочка, давайте сядем за стол!
Нас провожают к угловому столику на самом сквозняке и приносят зеленый детский стульчик, в который Грейер тщетно старается втиснуться.
— Миссис N., по-моему, он слишком мал.
— Вздор!
Она смотрит на сына, сидящего боком. Бедняга честно старается впихнуть попку в узкое сиденье, но это плохо ему удается.
— Пойдите и спросите, нет ли у них телефонного справочника.
Мне удается добыть три грязных нантакетских справочника и сунуть Грейеру под зад, пока взрослые заказывают коктейли. Вынимаю из сумки фломастеры и начинаю рассказывать Грейеру сказку, сопровождая ее рисунками на бумажной скатерти.
— Да, мне, конечно, здесь нравится, но я не знаю, как бы обошлась без факса, — заявляет миссис Лонгейкр. — Просто не понимаю, как это люди могут отправляться куда-то без факса и сотового… Сейчас я организую небольшой ужин на сотню человек на ту неделю, когда мы вернемся домой. Знаешь, я спланировала отсюда всю свадьбу Шелли прошлым летом!
— Слыхала! И жаль, что не подумала захватить наш из дома, — кивает миссис N., кутаясь в палантин. — Я запросила совет дома: может, разрешат купить одну из однокомнатных квартир на втором этаже?
— В вашем доме есть однокомнатные квартиры?
— Ну… первоначально они предназначались для прислуги и в основном принадлежат людям, имеющим в этом доме большие квартиры. Я хотела бы иметь местечко, где можно спокойно передохнуть. Когда Грейер дома, никому нет покоя. Я, конечно, хочу побольше бывать с ним, но нужно же когда-нибудь заниматься работой в комитете.
— О, душечка, как ты права! Наша старшая дочь только что сделала то же самое: у нее двое ребятишек, и иногда необходимо иметь что-то для себя. Уделять время своим делам и в то же время быть достаточно близко, чтобы за всем следить. Прекрасная мысль!
К нам приближается официантка с шестью стаканами на подносе, но она не успевает поставить его на стол, как какой-то малыш подкатывается ей под ноги, едва не выбив поднос. Только чудом три хайбола не вылились на голову миссис N.
— Эээээндрююю… Иди к маааамочке, — зовет ноющий голос, но живой клубок уже катится под столы, лавируя между обедающими.
Метрдотель умоляюще взирает на равнодушных родителей, пытаясь взглядом заставить их утихомирить своих чад.
— О, душечка, смотрите, это не Клифтоны?
Миссис N. извиняется и встает, чтобы обменяться воздушными поцелуями и приветствиями.
— Нэнни, нарисуй цыпленка, — просит Грейер, пока мужчины сравнивают свои достижения в гольфе.
— Какая удача! — заявляет миссис N., возвращаясь. — Они здесь с сыном, поэтому я сказала Энн, что наша няня выведет детей на стоянку, пока не подадут еду.
Всех? Неужели придется просить миссис Клифтон продекламировать «Майкл, греби к берегу» в романтическом окружении мусорных баков?
Я с неохотой поднимаюсь, беру Грейера и вертящегося дервиша поиграть на холодной, темной, засыпанной песком стоянке. Они несколько раз карабкаются вверх и спускаются по старому бревну, и Эндрю предлагает лепить из песка человечков.
— Не стоит. Как насчет того, чтобы вымыть руки перед едой?
Я подталкиваю их к дамской комнате.
— Нет! — визжит Эндрю. — Я мальчик! Не хочу в девчачий туалет! Ни за что!
Из-за угла выходит мистер Клифтон, явно направляющийся в заведение для мужчин.
— Я возьму их, — говорит он и уводит мальчиков, даря мне две минуты покоя в дамской комнате.
Я только что повернула задвижку, как за дверью слышатся голоса миссис N. и миссис Лонгейкр. Приятельницы согласно щебечут о чем-то. Я невольно прислушиваюсь.
— Абсолютно! — восклицает миссис Лонгейкр. — В наше время любая осторожность не помешает! Знаешь Джину Цукерман? У нее тоже мальчик, ровесник Грейера. Кажется, Дарвин. Представляешь, та женщина, его няня, откуда-то из Южной Америки, посмела схватить его за руку! Джина все видела своими глазами по «нэнникам»[71]! Она, конечно, немедленно отослала эту особу в ту деревню «третьего мира», из которой та выползла.
Я стараюсь не дышать, пока миссис Лонгейкр писает в соседней кабинке.
— Мы установили «нэнникам» всего несколько недель назад, — сообщает миссис N. — У меня не было времени просмотреть ленты, но отрадно сознавать, что виртуально я всегда рядом с сыном.
Заткнись! Да заткнись же ты!
— Еще не выходишь? — спрашивает миссис Лонгейкр из кабинки.
— Нет, я только хотела вымыть руки.
— Нэнни! — кричит Грейер, барабаня в дверь.
— Что… Грейер! Что ты здесь делаешь?
Слышу, как она удаляется: наверное, ждет, пока миссис Лонгейкр тоже вымоет руки. Подождав еще немного, я крадучись выбираюсь из кабинки.
«НЭННИКАМ»?! «НЭННИКАМ»???!!! Что дальше? Регулярные тесты на наркотики? Личные обыски? Детектор металла в холле? Да кто же они, эти люди?!
Я плещу в лицо холодной водой и в миллионный раз стараюсь выбросить из головы своих шестифутовых нанимателей, чтобы сосредоточиться на нуждах трехфутового.
Возвращаюсь к столу. Миссис N. старается устроить Грейера на телефонных справочниках. Случайно поднимает голову, видит меня и с откровенной злобой шипит:
— Няня, где вы были? Я нашла Грейера одного и считаю, что подобное поведение непо…
Неожиданно для меня самой мое лицо искажается такой яростью, что она мгновенно замолкает. Я усаживаю Грейера, разрезаю ему курицу и беру вилкой картофельное пюре.
— В таком случае, Нэнни, почему бы вам не вывести детей на улицу, пока мы не поедим? — мило спрашивает она.
И остаток обеда я провожу на сыром ветру, скармливая Грейеру пересыпанного песочком цыпленка из пластиковой коробочки. Скоро к нам присоединяется Эндрю, а потом и еще трое. Я играю в «Голова, плечи, колени и пальцы». Я играю в «Матушка Мэй». Я играю в «Красный свет, зеленый свет». Но на этом мое терпение иссякает. Что еще можно делать с детьми на темной парковке? Ужасно хочется распродать всех, оптом и в розницу.
Уложив Грейера в постель, я иду на кухню поискать нашатырный спирт. Пока я шарю под раковиной, в кухне слышатся шаги миссис N. Она начинает открывать шкафчики, неуклюже двигаясь в темноте.
— Что это вы тут делаете? — удивляется мистер N., появляясь на кухне с газетой в руках.
— Ищу нашатырный спирт, чтобы смазать укусы, — объясняю я, извлекая бутылку отбеливателя.
— А я — скотч-виски. Может, захочешь выпить на ночь?
Нетвердо стоящие на линолеуме ноги поворачиваются,
и палантин медленно скользит на пол, ложась алой горкой у ее посиневших от холода щиколоток.
— Нашатырный спирт? — переспрашивает он. — Ха! Его тяжелые шаги постепенно удаляются. Каблуки стучат по дереву коридора.
— Милый! — шепчет она хрипловато. — Почему бы нам не почитать в постели?
Я слышу шелест газеты, которую он передает ей.
— Мне нужно подтвердить завтрашний рейс. Приду, когда закончу дела. Не жди. Спокойной ночи, няня.
Свободно свисающие руки миссис N. сжимаются в кулаки.
— Спокойной ночи и счастливого полета, — говорю я.
«Передайте привет мисс Чикаго».
Она уходит, оставляя меня рыться под всеми раковинами в доме. Но вся моя добыча — несколько бутылок «Мистер Мускул» и средство для мытья посуды.
Час спустя, выключая свет в ванной, я вижу, как мистер N. медленно открывает дверь спальни. Тонкий луч падает в коридор.
— Дорогой! — доносится до меня.
Дверь неохотно закрывается.
— Папа, ты здесь?
Позднее утро. Телевизор включен на полную громкость. Грейер подпрыгивает перед «Улицей Сезам», увидев входящего в гостиную отца.
— Привет, — растерянно произношу я. — А я думала, что вы…
— Привет, парень! — улыбается он, садясь на диван.
— Где мамочка? — спрашивает Грейер.
— Мама в душе, — сообщает он, улыбаясь во весь рот. — Ты уже завтракал?
— Хочу овсянку, — объявляет Грейер, выписывая круги вокруг дивана.
— Что же, неплохо бы чего-нибудь посущественнее. Я бы не прочь пожевать яичницу с колбаской.
Сегодня точно четверг? Не среда? Потому что я уже вычеркнула среду из маленького календаря, собственноручно вырезанного ножом на стене у кровати.
Вплывает миссис N. в бикини, саронге и милях голой гусиной кожи. Щеки раскраснелись, вид самый победоносный.
— Доброе утро, Грейер. Доброе утро все!
Она вальяжно подходит к мужу со спины и принимается массировать ему плечи.
— Дорогой, не сходишь ли за газетой?
Он откидывает голову, чтобы взглянуть на нее, и она с улыбкой наклоняется и целует его.
— Сейчас.
Он обходит диван, на ходу касаясь губами ее плеча. Что до меня, то я нахожу, что неприятнее этой сцены только та, когда они скандалят.
— Не возражаете, если я поеду с мистером N. в магазин, за «Афтербайтом»? — спрашиваю я, решив извлечь выгоду из ее посткоитального довольства.
— Нет. Лучше последите за Грейером, пока я одеваюсь.
Мистер N. хватает ключи со стола и выходит. Едва раздается шум мотора, она спрашивает:
— Грейер, ты хотел бы сестричку или братика?
— Хочу братика! Хочу братика!
Он бежит к ней, но она быстро разворачивает его и направляет ко мне, как теннисный мячик.
Мистер N. не успевает выехать со двора, как раздается телефонный звонок. Прежде чем взять тяжелую оливково-зеленую трубку, миссис N. натягивает свитер, висевший до этого на спинке дивана.
— Алло? — выжидающе спрашивает она. — Алло? Очевидно, не получив ответа, она вешает трубку и поправляет саронг.
— Надеюсь, вы никому не давали этот телефон?
— Нет, кроме моих родителей, на крайний случай.
Миссис N. уже почти у лестницы, когда телефон снова звонит. Она мгновенно оказывается в гостиной.
— Алло? — раздраженно бросает она в трубку. — А, это вы… здравствуйте. Нет, его сейчас нет дома. Нет, он решил не лететь сегодня, но я попрошу перезвонить вам, когда вернется… Ченович, верно? Вы в Чикаго или в Нью-Йорке? О'кей, пока.
Никаких вам трюфелей «Тьючерс» с шампанским, мисс Чикаго!
Когда мистер N. возвращается, я иду на кухню, чтобы помочь ему вынуть и уложить в холодильник обычный ассортимент канцерогенных йогуртов без сахара, соевых сосисок и «Чириоз».
— Мне звонили? — спрашивает он, вытаскивая для себя единственное пирожное из маленького пакета.
— Нет, — отвечает за меня миссис N.. появляясь на кухне. — Ты ждал звонка?
— Нет.
Что же, по крайней мере это улажено.
Дзинь! Дзинь! Дзинь!
На следующий день я просыпаюсь под пронзительный звон телефона, надрывающегося где-то в доме. Опять.
Шлепая комаров, пирующих на моей голой ноге, я отлепляюсь от ветхого шезлонга и встаю, чтобы побрести в дом. Опять.
Утром я стояла на крыльце, настороженно наблюдая, как какой-то старик выгружает из грузовика три больших прокатных велосипеда. Меня не покидало тяжелое предчувствие: неужели придется ехать куда-то с Грейером на плечах?! Я дошла до того, что, вероятно, и глазом не моргну, если мне предложат сунуть его себе в матку, чтобы освободить место в «ровере».
Грейеру пришлось объяснить отцу, что он может ездить только на десятискоростном велосипеде, с двумя дополнительными колесиками. Так я до сих пор не поняла, то ли его папаша настолько бесхитростен, то ли чересчур оптимистичен касательно способностей сына. Так или иначе, взрослый велосипед был обменен на тот, что поменьше, и, к моему удивлению, меня освободили от экскурсии. Они направились к городу, оставив меня мечтать о длинной прогулке, долгой роскошной ванне и блаженном сне, но я успела только добрести до шезлонга и рухнуть в него, прямо в шортах и спортивном лифчике. Нагнулась, чтобы надеть кроссовки… и очнулась от звонка. Что же, одно из трех удовольствий — не так уж это и плохо.
Я нашариваю под шезлонгом часы, морщась, когда заноза впивается мне под ноготь. Достаю часы и сую в рот пострадавший палец. Их нет уже больше часа.
Иду в дом, открываю в кухне кран с горячей водой и протягиваю под кран руку. Наконец-то у меня выдалась свободная минута, и я сделаю все, чтобы изгнать чертов дом из своих мыслей.
Дзинь. Дзинь. Дзинь.
Я даже не даю себе труда оторваться от раковины. Она сдается после пятого звонка. Похоже аовеяент до крайности.
Горячая вода не помогла, так что пришлось искать другие средства. В холодильнике обнаруживается забытая бутылка водки. Я ставлю ее на стол и долго, тупо смотрю на потрескавшийся зеленый линолеум. Как жаль, что нельзя позвонить и заказать подругу на дом. Представьте только роскошную молодую особу с коробкой «Кул Ранч Доритос»[72], двумя порциями «Маргариты» и последним выпуском журнала «Хизерс». Или хотя бы со старыми изданиями «Джейн». Если придется еще раз пролистать «Гуд хаускипин»[73] от восемьдесят восьмого года, начну с горя печь яблочные пироги.
Я тянусь к бутылке и замираю, услышав скрежет гравия на подъездной дорожке, возвещающий об их возвращении. Быстро скручиваю крышечку, наливаю немного в стакан для сока и с наслаждением ощущаю, как холодная водка прокатывается по языку. Ставлю стакан на стол и переворачиваю вверх дном, как ковбой в кино.
Замечаю старый обшарпанный приемник и включаю его в сеть.
Дзинь. Дзинь. Дзинь.
— Его здесь нет! — ору я не оборачиваясь. И, положив голову на руку, начинаю вертеть ручку настройки. Проскакиваю обрывки новостей и передачи местных станций, жужжащие в древних динамиках сквозь крошечные взрывы помех. Верчу медленно, как астронавт, надеющийся найти признаки жизни на чужой планете, пытаюсь отыскать в мешанине песню Билли Джоэла. И поднимаю голову. Это не Билли… это Мадонна!
Я подкручиваю ручку на миллиметр, подскакивая от возбуждения при первых звуках «Холидей». Хватаю спичку, подсовываю под ручку, включаю радио на полную громкость и подпеваю вместе с той, что ничем не хуже воображаемой подруги по заказу! За пределами этой дыры есть другая жизнь, напоминает мне ясноглазая светловолосая забияка и задира, жизнь без них!
— Если мы устроим праздник, ооуа…
Я извиваюсь всем затянутым в лайкру телом, швыряя на ходу водку в морозилку, напрочь забывая о своем пальце, комариных укусах и целой неделе бессонных ночей. Сейчас я рядом с ней, моей Мадонной, которая считает, что мне нужно забыть обо всем и веселиться (ооуа), ворвавшись в гостиную, схватив вместо микрофона чудовище, которое Грейер считает грузовиком, и орать в него что есть мочи.
Когда мистер N. распахивает решетчатую дверь, я как раз слезаю со спинки дивана и застываю в неприличной позе, но он, едва заметив меня, швыряет сотовый на расшатанное кресло и устремляется к лестнице. Я вскакиваю, смотрю во двор, где на подъездной аллее возникает силуэт миссис N. с Грейером на руках, перескакиваю через игрушки, бегу на кухню, вытаскиваю спичку, выключаю радио и мчусь назад, в гостиную. Миссис N. неодобрительно смотрит на мою голую талию.
— Переоденьте Грейера, Нэнни. Его пригласили в гости. Он твердит, что поцарапал колено, но я ничего не вижу. И успокойте его: у моего мужа болит голова.
Она пролетает мимо меня, потирая виски.
— Кстати, с его сотовым что-то случилось. Проверьте, пожалуйста.
— Где мой чемодан? — орет мистер N. сверху. — Что ты сделала с моим чемоданом?
Аккорды рыданий Грейера плывут по дому. Я тянусь к своим тренировочным брюкам. Палец снова пульсирует, напоминая о себе. Поднимаю сотовый мистера N. Судя по записям вызовов, все звонки идут из квартиры N.
Дзинь. Дзинь. Дзинь.
Я стараюсь разлепить тяжелые веки в темноте. Дзинь. Дзинь.
«Не знаю, почему он просто не позвонит ей и не скажет, что не собирается приезжать!»
— Нэнни! — плачет Грейер, которого телефон будит уже в третий раз за ночь. Я едва удерживаюсь, чтобы не позвонить самой и не посоветовать, куда она может засунуть свой телефон вместе со своим паштетом из гусиной печенки.
Дотянувшись до Грейера через те два фута, что разделяют наши кровати, я стискиваю потную ручонку.
— Монстр… — шепчет он. — Жутко страшный… Он съест тебя, Нэнни.
Во тьме блестят белки его глаз. Я перекатываюсь на бок, лицом к нему, не выпуская его руки.
— Ну-ка подумай хорошенько, какого цвета монстр? Я хочу знать, потому что дружу кое с кем из них.
Он довольно долго молчит.
— Синий.
— А-а, этот? Похож на монстра Куки из «Улицы Сезам». А что, он пытался меня съесть? — спрашиваю я сонно.
— Думаешь, это Куки?
Его смертельная хватка мгновенно ослабевает. Он явно успокаивается.
— Угу. По-моему, Куки просто хотел поиграть с нами, но случайно испугал тебя и хотел сказать мне, что извиняется. Хочешь посчитать овец? Или кольца?
— Нет. Лучше спой песню.
Я зеваю.
— Девяносто девять пивных бутылок на стене, девяносто девять, — тихо мурлычу я, чувствуя его теплое дыхание на своем запястье. — Сними одну, передай по кругу, девяносто восемь пивных бутылок на стене…
Его ручка тяжелеет, и к девяностой бутылке он снова засыпает. На несколько часов. И то хорошо.
Я переворачиваюсь на правый бок и долго смотрю, как мерно поднимается и опускается его грудь. Кулачок подпирает подбородок. Лицо такое мирное и спокойное.
— О, Гров, — едва слышно шепчу я.
Наутро, насладившись тремя чашками крепкого кофе и купив бутылку «Афтербайта», я бегу к единственному телефону-автомату в городе и лихорадочно набираю цифры с пластиковой карточки.
— Алло? — отвечает Г.С.
— О, слава Богу! Я думала, не застану тебя перед отъездом.
Я мигом обмякаю и прислоняюсь к стенке будки.
— Да я еще только собираюсь! Вылет в восемь. А где ты?
— В телефонной будке. Они оставили меня в городе, а сами поехали к заводчику собак.
Я выуживаю пачку сигарет, купленных заодно с карточкой, и срываю целлофановую обертку.
— Заводчику собак?
— Мистер N. надеется приобрести маленькую мохнатую замену себя самого. Он улетает сегодня днем. По-моему, одной недели семейного отдыха оказалось более чем достаточно.
Я сую в рот сигарету, зажигаю и глубоко затягиваюсь.
— В этом городе, должно быть, правит закон, запрещающий продавать что бы то ни было, кроме душистых свечей, корабликов в бутылках и сливочной помадки всех сортов. Представляешь свечку в виде яхты…
— Нэн, ты только приезжай поскорее.
Мимо шествует семья: у каждого в руке рожок с мороженым в различных стадиях исчезновения. Я поворачиваюсь к ним спиной, виновато пряча сигарету.
— Но мне нужны деньги! Уф, как подумаю о тех временах, когда я спускала у «Барниз» половину жалованья, только чтобы немного поднять настроение, просто убила бы себя!
Делаю последнюю затяжку и тушу сигарету о ближайший забор.
— Я так несчастна, — тихо признаюсь я.
— Знаю. По голосу слышно.
— Здесь все смотрят сквозь меня, — продолжаю я, смаргивая слезы. — Ты не понимаешь! По ее мнению, я не имею права ни с кем заговорить, и все ведут себя так, словно я должна руки им целовать за то, что оказалась здесь. Можно подумать, до этого дня я понятия не имела, что такое свежий воздух! Я так одинока.
Теперь я уже плачу по-настоящему.
— Мое уважение к тебе безгранично! Протянуть целых семь дней! Да ты настоящая героиня! Кстати, что на тебе надето?
Начинается!
Я невольно улыбаюсь знакомому вопросу и сморкаюсь в пакет из оберточной бумаги.
— Бикини с трусиками «танга» и ковбойская шляпа, что же еще? А как насчет тебя?
Я застегиваю верхнюю пуговку кардигана и поднимаю повыше ворот водолазки: в лицо снова ударил порыв ледяного ветра с Атлантики.
— Спортивные штаны.
«Господи, как же я истосковалась по нему!»
— Счастливого полета и помни: никаких косячков в компании порнозвезд! Повторяй: цветочному рынку и Музею Анны Франк — да. Порнозвездам — нет!
— Усек, партнер, береги свою шляпу и смотри не…
Голос резко обрывается, и уши сверлит длинный гудок, возвещающий о безвременной кончине моей телефонной карточки. Я колочу трубкой о плексиглас. «Черт, черт, черт!»
Отворачиваюсь от телефонной будки, исполненная решимости накупить гору ирисок, но старенький сотовый взрывается трелью звонков. Я от неожиданности подскакиваю и больно ударяюсь локтем о деревянную ограду, окаймляющую дорожку.
Глаза снова наполняются слезами, пока я торжественно марширую к «Эннз Кэндл Шэк», тому месту, куда должны прибыть мои работодатели. Сую в карман джинсов сигаретную пачку и, обернувшись, вижу, как на стоянку въезжает «ровер». Из багажника несется лай, из окна уныло смотрит Грейер.
— Давайте двигаться. Я не хочу пропустить дневной рейс, — объявляет мистер N. Я привычно залезаю под каноэ, и в ветровое стекло немедленно ударяют первые дождевые капли. По салону проносится звонкий лай.
— Заставь ее замолчать, Нэнни, — ворчит Грейер. — Мне это не нравится.
Мистер N. выключает зажигание, и взрослые идут в дом, сгибаясь под мелкой моросью и забыв об остальных. Я долго вожусь, отстегивая Грейера и вынимая из машины хнычущий ящик. Ставлю его на коврик в прихожей, вытаскиваю щенка ретривера. И тут из кухни появляется пожилая женщина с седыми волосами до плеч. — Бабушка! — кричит Грейер.