Манн Генрих. Империя. Голова

лошадей. Еще не оплачены, а уже проданы.
- Что вы, княгиня!
- А теперь грозятся забрать даже спальню. Посмотри на нее, пока не
поздно. - И засмеявшись: - За осмотр ничего не беру. - Она вошла туда
впереди него, небрежно переваливаясь, и вдруг пошатнулась: - Боже, что это
со мной!.. Заметь, вся инкрустирована слоновой костью, - успела она
пробормотать, когда он подхватил ее.
Она тяжело оперлась на него, словно желая помериться с ним силами.
Монументальная кровать, на которую указывала ее вяло протянутая рука, была
близко, диван в мавританском кабинете довольно далеко, а ноша оседала и
обвисала, мешая ему двигаться. Он высоко поднял ее, понес на вытянутых руках
и, напрягая все силы, легко опустил свою ношу на подушки дивана.
- Какой ты сильный! Чего мне еще искать? - томно пролепетала она и
потянула его за собой. Но он, весь растрепавшись, выскользнул из ее
прекрасных обнаженных рук.
- Разрешите мне присесть.
- Как хотите, - сказала она без разочарования, без злобы.
- Снова былые чары, Лили, но, не сердитесь, на что вам это? - часто и
глубоко дыша, спросил он издалека.
Положив голову на руку, она взглянула на него. Взгляд снова стал
трезвым, лицо сверкало в благодетельном полумраке.
- Забыть с тобой, что меня должны описать, - проронила она звучно и
однотонно, как всегда. Только он, он не поверил ей. - Мы ведь товарищи, -
продолжала она вкрадчиво. - Ты плюешь на все, я - тоже. Нам надо держаться
друг друга, тогда мы завоюем его, - жестом охватывая мир.
Любовь и корысть, союз, чреватый темными последствиями, а там, по ту
сторону традиций и закона, - чувственный восторг, удесятеренный ежечасной
опасностью для свободы и жизни. Вот какое предложение она ему делала. Лет
пять назад это было пределом его желаний; стоило только руку протянуть - и
сразу полное обладание. Прекрасная хищница - его собственность, его плоть и
кровь, а жизнь - их добыча. Теперь было иначе; он в страхе чувствовал: "Либо
я сдал, либо она опустилась. Вероятно, то и другое. Я уже старый осел: это
называется стать мужчиной. У нее же, что еще хуже, приступ старости, -
понятно, только приступ; но ведь она чуть не клянчит". Какая-то часть его
существа отмечала разрушения в ней. Это случилось впервые, ему стало жутко.
- Над вами, княгиня, просто сыграло шутку ваше прекрасное тело, - тем
громче и внушительнее заговорил он. - Я из тех, кто способен воспользоваться
вашей минутной слабостью. Пусть бы я был инкрустирован слоновой костью, все
равно я весь ваш. - Затем, отодвигаясь еще дальше: - Но если вы на самом
деле усомнились, усомнились в своем божественном назначении на лету
потрошить живых мужчин, - тогда избави меня боже по преступному недомыслию
способствовать вашей погибели. Поверьте, мы были на правильном пути, когда в
свое время вы попросту бросили меня, незрелого юнца.
- Ах, так! Вот о чем вы вспомнили! Но я как раз готова на все, чего вы
тогда хотели. Более того: я готова выйти за тебя замуж, - сказала она звонко
и, видя, как он, открыв рот, водит по губам языком, потребовала: - Поговори
со мной хоть когда-нибудь по-человечески.
Он долго смотрел на нее. Хищница хочет омещаниться!
- Все это у тебя оттого, что ты перестала носить корсет. Сняв корсет,
женщина твоего типа теряет стройность как тела, так и мышления.
- Помнишь, как ты восхищался моими ногами, - они все те же. - И она
распахнулась. - Но есть и другие доводы.
- У нас кое-какие денежные расчеты.
- У нас также ребенок. - И, увидев, что задела чувствительную струну: -
Теперь у тебя есть профессия и ты обязан его содержать. А кто тебе может
быть полезнее меня, при моих богатых знакомствах? Мои товарки затевают тяжбы
еще чаще, чем их покровители, и платят, сколько с них сдерут... Ну, как же?
- Это надо серьезно обдумать. - И он поднялся. - Случай солидно
устроиться встречается не каждый день. Ты верным чутьем угадала момент,
когда этим можно соблазнить меня.
- Ну и отлично. - Она проводила его до передней и там, указывая на свой
отяжелевший стан, заметила с горечью, но тем не менее со странной
уверенностью: - Будь покоен, такой я не останусь.

И он возвратился к своей практике. Он вникал за убогую плату, но во имя
высшей пользы, в повседневную борьбу людей между собой. Борьбу родителей
против детей, ставших для них угрозой, и молодежи против отслуживших
стариков. Самоистязание обездоленных матерей, которые мучают своих
младенцев, и самоистязание стареющих мужчин, которые предпочитают утопить в
вине остаток сил; нищенские счеты, из-за которых распадаются целые семьи;
жестокость родных, всем скопом обрушивающихся на одного из своих, иначе
мыслящего, иначе живущего; потасовки между товарищами по несчастью - из-за
грошей; жалкие, нелепые детоубийства соблазненных служанок и неумолимость
ростовщиков, холодная и методичная, как закон, и безжалостное отношение
слабых друг к другу; ему приходилось изучать все разновидности безумия, всю
человеческую куплю-продажу, весь полный курс социальной зоологии.
У него у самого дни проходили в кропотливой безвестной борьбе, а среди
них выпадали отдельные значительные дни, когда торжествовала его логика:
непреложная логика, вынуждающая у судьи желанный приговор. Сознание, что ты
серьезный человек, способный чего-то добиться, может дать удовлетворение
хотя бы на полдня. Но выпадали и дни отчаяния, Чего уж тут добьешься, как
одолеть твердыни нужды и нищеты? Зачем это? Почему вы существуете?
Лихорадочная злоба, крушение всех надежд и всякой веры. Но и это надо
стерпеть, надо бороться за вас. И вот, в итоге одно унижение. Ты не властен
поднять общий уровень: делай же хоть для немногих что можешь.
"К чему обязывает меня долг перед самыми близкими? Перед другом моим
Мангольфом долг обязывыет меня к почтительнейшему признанию его успехов, ибо
пренебрежение с моей стороны могло бы толкнуть его на самоубийство. Сестре
Лее я обязан приискать ангажемент в Берлине, что теперь, слава богу, ей
обеспечено. Разве можно сделать больше, чем дать людям случай проявить их
способности? Но каков мой долг перед моим старейшим другом? Перед моей
советчицей и покровительницей, матерью моего ребенка и верной спутницей моей
жизни? Я должен жениться на ней. В этом моя горькая обязанность и потому,
хоть а без гарантий, мое благо".
Она уехала к родным в какой-то городишко, где ей, вероятно, пришлось
выкапывать из глубин прошлого забытые буржуазные понятия. Оторванная от
привычной жизни, она, несомненно, ждала от него решительного шага. А тем
временем даже издалека заботилась о нем. В его контору явился некий
изобретатель, смазливый молодой человек, которому был обеспечен успех в том
или ином виде. Однако он честно трудился, пока в дело не вмешалась одна из
приятельниц княгини Лили. Мигом испарились его заветные сбережения, за
сбережениями последовали перспективы; как то, так и другое прибрал к рукам
ростовщик Каппус. Заинтересованность крупнейшего ростовщика, у которого был
договор с молодым изобретателем, служила порукой того, что изобретение
действительно ценное. Но договор был такого сорта, что, по всем данным, у
молодого человека от его изобретения останется одно воспоминание. Терра
должен был найти погрешность в договоре, какое-нибудь слабое место, лазейку.
"А тогда уж вы сами сообразите, как быть", - писала ему княгиня Лили.
Сколько такта и практичности! Если изобретение и изобретатель
преуспеют, то Терра, их спаситель, с самого начала своей карьеры предстанет
перед лицом общества в исключительно благоприятном свете. "Ни один человек в
мире не способен с таким рвением и знанием жизни заботиться о моей пользе.
Неразумный юнец счел бы невесть какой жертвой женитьбу на ней. Я же знаю,
что делаю. Я заключаю брак по расчету".
Три месяца кряду носился он с этим договором, знал его наизусть, любая
фраза могла при желании возникнуть у него перед глазами наяву и во сне, а то
вдруг вспыхивало какое-нибудь одно слово, одно-единственное, которое могло
оказаться ключом, сезамом, щелкой, сквозь которую засверкают сказочные
сокровища. Но тщетно! Договор, составленный самим Каппусом без сучка без
задоринки, был несокрушим. И все же опорочить его было необходимо, опорочить
вопреки всему: Терра видел в этом для себя особый суеверный знак. Тут уже
дело было не столько в решающем испытании собственных возможностей, сколько
в попытке доказать, что можно побороть темные силы словом, только словом.
Он поручил свою контору заместителю, а сам являлся туда очень редко.
Много времени он проводил у сестры.
Актриса жила в мещанском районе города. Дверь чаще всего отворяла она
сама, прислуга приходила всего на несколько часов в день; небрежно одетая и
причесанная, с рассеянным взглядом, вела она его к себе. Он садился в угол,
она становилась посреди комнаты и декламировала свою роль. В его сознании
тотчас же возникали роковые слова договора, которые не оставляли его ни на
миг. "Браво! Дело идет на лад", - говорил он время от времени из вежливости
и под влиянием располагающей атмосферы.
Его сестра без труда придала меблированной комнате отпечаток своей
личности, - повсюду пестрые легкие вещицы, шали, шкатулки, искусственные
букеты и кипы затрепанных ролей. Где-то в углу пылился повернутый к стене
череп, который дебютантка когда-то захватила в свое дерзновенное житейское
плавание. В подсвечники вставлены свечи, для тех случаев, когда
задергиваются занавески и юные страдания дают себе волю при ночном
освещении. А вот из спальни виднеется тот портрет юноши, кисти Веласкеса, в
черных мертвенных тонах, что так похож на далекую, вечно оплакиваемую тень
Мангольфа. Но разве там кто-то плачет? Леа заглядывала в дверь, стремительно
перегнувшись; ее рука, помолодевшая, такая же нежная и упругая, как прежде,
ухватившись за косяк, взлетала ввысь, как рука самого счастья, и она
выкрикивала ликующим тоном:
- Не думаете ли вы, что обойдетесь без меня?
Поза не менялась, пока звучали слова: "Не думаете ли вы..." Свет из
окна падал прямо на нее, волосы ее сверкали, лицо светилось, она откидывала
голову, как напоенный солнцем цветок на ветру. "Браво! Дело идет на лад", -
с уверенностью повторял брат. "Не думаете ли вы, что обойдетесь без меня?" -
ликовала сестра.
Однажды Терра опять отринул и отогнал слово, которое часами под этот
аккомпанемент кружило вокруг него; другое выскочило ему навстречу из ряда
слов договора, и радостный испуг возвестил ему, что оно и есть искомое. Он
поворачивал его во все стороны, ощупывал, вскрывал до самой сердцевины. И
наконец застыл неподвижно, даже не дыша. Но вот он перевел дух мощно, как
Самсон. Свершилось! Орудие выковано, сезам найден. Победа! Он вскочил с
места, ему хотелось обнять Лею; тут только он заметил, что совсем стемнело и
сестры давно нет. Спектакль должен сейчас кончиться. Из кухни доносился шум;
Терра пошел туда. Кто-то хозяйничал там, - оказалось, что Куршмид.
- Победа, милый друг! - крикнул Терра актеру. - Силам тьмы сегодня не
повезло. Есть в Берлине живодер, у которого в данный миг уплывают его
барыши.
Куршмид возликовал, проникнувшись важностью события. Вокруг его
беспокойных глаз легли синеватые тени.
- Я так и знал! - Широкий жест шумовкой. - Вы одержите победу над
обществом! - Потом попросил мечтательно: - Добудьте мне билет на заседание
суда! Лучше никогда в жизни не видеть Кайнца и Миттервурцера{241}, лишь бы
мне быть свидетелем вашего торжества и вместе со всеми чествовать вас.
Терра пришлось втолковать ему, что это победа без блеска и парадной
шумихи. Запись в протоколе, объявленное сквозь зубы определение, переход к
следующему делу... Но все же добыча будет спасена от коршуна, создание мысли
- из когтей стяжателя, человек - от погибели.
- И в довершение всего, - сказал Терра, выходя из кухни, - моя
нареченная увидит, чего я стою!
На парадном стучали и звонили одновременно: Леа. Она ворвалась как
вихрь:
- Скорей поесть! Я сегодня была в ударе. Публика только ради меня и
ходит. Дайте чего-нибудь поесть, я умираю с голоду. Сбор на три четверти.
Шесть вызовов.
- Неплохо для двадцатого представления, - сказал брат.
- Двадцать второго!
- Новая твоя роль будет еще лучше.
- А я, - отозвался Куршмид, суетясь у стола, - после того как произнесу
свои реплики во втором акте, рад бы каждый раз остаться и смотреть тебя, но
ведь лучше, чтобы я шел готовить ужин.
- Совершенно верно, - сказала Леа и принялась за еду.
- У твоего брата тоже огромная удача, - заикнулся Куршмид.
- Что ты? - произнесла она с преувеличенным интересом.
- Теперь он наверняка выиграет дело.
- Вот как! - бросила она рассеянно. И сейчас же спохватилась: - Прости,
милый! Это, понятно, очень важно и для тебя и вообще. Но вот ты надумал
что-то и сидишь и ждешь, - правда ведь? - что из этого сделают другие. Я же
сама хочу добиться всего. Не только словами, - всем телом я показываю им,
что я такое и чего хочу. Вот взгляни, чем я нынче сорвала аплодисменты.
Она откинула голову, выразительно скользнула руками вдоль бедер и
застыла в улыбке такого трепетного ожидания, что пауза и рукоплескания
напрашивались сами собой. Куршмид и Терра тоже собирались захлопать в
ладоши, но услышали, как кто-то возится у входной двери, кто-то, у кого,
очевидно, был свой ключ. Он вошел: Мангольф. Леа еще была вся ожидание -
душой и телом. Он направился к ней, сперва медленно, потом порывисто, взял
ее руку с бедра, поцеловал и сказал сердечно:
- Комедиантка, но не плохая.
Терра подошел к нему, они обменялись рукопожатием, как две
дружественные великие державы. Куршмид готовил чай.
- Значит, новая роль мне удастся? - снова спросила Леа и, не дождавшись
ответа: - Если бы не удалась, то перед самой премьерой непременно настал бы
конец света, чтобы я не успела осрамиться. Мне слишком везет.
- И должно везти, - подтвердил Куршмид. - К этому все идет. Я никогда и
не сомневался. - Вокруг глаз у него легла синева.
- Слава богу, что мы опять играем ерунду. Настоящая литература не по
мне. Сколько лет я зря потеряла! - проговорила Леа, закинув руки за голову и
глядя в упор на Мангольфа.
- Ради всего святого, не надо дурмана, не надо нечестивой красоты, -
вставил Терра голосом писателя Гуммеля.
Леа узнала и засмеялась.
- Мне не нужно больше гладко зачесывать волосы и напускать на себя
строгость. Я могу играть самую бесстыжую комедию.
- Ты можешь блистать, - с гордостью сказал Мангольф.
- Не возражаю, пока нас хватит, - добавила она, глядя ему прямо в
глаза.
А он от всей души:
- Надолго хватит. - После чего он стремительно зашагал по комнате. - Мы
на подъеме! - выкрикнул он, задорно хохоча. - Кончится тем, что я в один
прекрасный день буду рейхсканцлером. - Он с разбегу прыгнул на стол и поднял
чашку с чаем.
- Что вы, господин тайный советник! - сказал Куршмид. - У нас есть и
вино.
- Не думаете ли вы, что обойдетесь без меня? - ворвался ликующий голос
Леи в речь Мангольфа.
А Терра тем временем думал: "Без сомнения, мы на подъеме, успех - вещь
неплохая".
- Великолепно! - воскликнул он. - Когда я расправлюсь с Каппусом, мы
соберемся снова.
- Ты мне подаришь тогда что-нибудь? - спросила сестра. - Ты ведь
загребешь не меньше денег, чем твой Каппус.
- Если бы мне и довелось, как ты любезно предсказываешь, стать истым
буржуа, - заметил он, - у меня все же останется героическая перспектива
разориться по причине порядочности - и даже с ее помощью стать большим
человеком.
- За твое выступление в роли героического буржуа! - крикнула сестра и
выпила.
Терра последовал ее примеру сдержанно, Мангольф игриво.
- А вы, Куршмид? - крикнул он. - Вокруг вас такая полнота чувств, вы
один в стороне.
- Я служу, - сказал Куршмид.
Трое одержимых собою уставились на него.
- Вот самая надежная позиция, - заключил Терра. - Когда мы снова
шлепнемся в грязь, ему и тогда будет дела по горло.
Мангольф изобразил на лице глубокомысленную грусть, сел за рояль и
заиграл "Смерть Изольды"{243} с таким самозабвенным видом, словно смерть
сама играла себя. "Спина такая же, как раньше", - подумал Терра. Сестра его
млела и замирала от созерцания и звуков. Терра потихоньку вышел из комнаты,
пока еще Куршмид был там.
Не успел он пройти несколько шагов, как Куршмид догнал его.
- Я думал, вы пробудете там как можно дольше, - заметил Терра. - Разве
вы не ревнуете?
- Ревновать, мне? - просто сказал Куршмид. - Только к страданию.
Довольно она уже настрадалась.
- Способна ли она вообще быть счастливой? - с горечью сказал брат. -
Есть люди, способные на большее.
Куршмид, не поняв:
- Все совершенно ясно. Ему нужно было сперва занять прочное положение.
Теперь он может обручиться с ней. Кстати, и она имеет успех, значит он может
даже... - Куршмид понизил голос до шепота, - жениться на ней.
Брат вздернул брови.
- Это она вам сказала?
Куршмид утвердительно кивнул, брови поднялись и у него. Вдруг он
услышал резкий голос Терра:
- Ничего из этого не выйдет.
- Тогда произойдет неслыханная катастрофа, - насмерть испугавшись,
пролепетал он.
Но Терра перешел уже на обычный тон, который мог показаться трагическим
или просто неуместным:
- Ступайте в постель и постарайтесь проспать катастрофу. Вам меньше
придется спать, чем вы думаете.
Куршмид покорно отстал от Терра. Но потом еще раз догнал его.
- Не вы!.. - сказал он взволнованно. - Я сам возьму это на себя.
- Да о чем вы? - спросил Терра, но актер уже исчез.

Чем ближе было решение, тем сомнительнее казалось оно Терра.
Доказательство свое он по-прежнему считал неопровержимым, перед Богом и
Словом его правота была несомненной. Но успех всегда и всюду зависит от
людей, а не от идеи. Судьи, твердил себе адвокат, часто обязаны судить
вразрез с непререкаемой логикой, ибо за ними стоит, предъявляя свои
требования, другая логика - логика существующего общественного строя. Эта
вездесущая владычица устами своего судьи возвещает, что созданное тем, кто
занимается умственным трудом, по полному неотъемлемому праву принадлежит
тому, у кого есть деньги. Всякое ограничение этого права носит характер
уступки, чуть ли не милостыни. "Каппус сильнее меня. - Только с существующим
общественным строем можно заключать выгодные сделки". Эти страшные истины
неотступно маячили перед ним в бессонные ночи. Наутро система его
доказательств с новой ясностью являлась ему: как можно бояться, что ум,
призванный судить, посрамит себя отрицанием того, что так ясно?
Настал решительный день. Терра не пошел в суд; его заместитель должен
был позвонить ему оттуда тотчас после решения. Он метался перед телефоном
как безумный, окутанный облаками табачного дыма, в висках стучало, а при
каждом звонке подкашивались колени. Тягостно и медлительно надвигался вечер,
служащие конторы стали, наконец, складывать дела. Сумбур противоречивых
мыслей, борьба впустую, борьба, которая решалась другими, - от всего вместе
было ощущение не только страха, но и мути. Убежать бы... но нет сил
избавиться от добровольной пытки! Тут раздался звонок.
Процесс выигран! Радуйся! Ты не рад? Терра коротко и жестко захохотал в
телефон, подтвердил получение известия и повесил трубку. Он думал, наконец,
сесть, но вместо этого упал без чувств. Так застал его Мангольф.
- Что случилось? - спросил Мангольф. - Двери настежь, полный разгром!
Что на тебя снова обрушилось?
- Кажется, счастье. - И Терра поднялся с пола. - Я выиграл процесс
против Каппуса.
Мангольф поздравил друга, в его тоне был оттенок пренебрежения. Терра
понял. "Продолжай в том же духе, - говорил тон Мангольфа. - Растрачивай весь
свой пыл на ничтожные мелочи. Одной опасностью меньше".
Они сели к письменному столу друг против друга и ждали.
- Ничтожная мелочь, но, на беду, для меня это был вопрос чести, - начал
Терра. - Приговор мне сейчас уже ни к чему.
- Тогда разреши поговорить с тобой о моих делах. - Мангольф смотрел ему
прямо в глаза. - Что бы ты сказал, если бы я вздумал жениться?
Терра зажмурился. Рот у него был раскрыт, на лице отражалась
напряженная и беззвучная борьба чувств.
Наконец Мангольф, не дождавшись вопроса, сказал:
- Не на Лее.
Тут Терра открыл глаза - глаза затравленного пса, на котором не
осталось живого места и который все-таки скалит зубы.
- Иначе я употребил бы весь свой братский авторитет, чтобы помешать ей
выйти замуж за авантюриста.
Мангольф не дрогнул.
- Я давно собираюсь поговорить с тобой начистоту.
Терра, не давая спуску:
- В тот вечер у нее на квартире это было незаметно.
Мангольф тяжело вздохнул.
- Мне хотелось оберечь ее от горя возможно дольше. Если бы это было в
моей власти - навсегда! И ты должен помочь мне. Мы ведь друзья.
- Если мы и сегодня останемся ими, - сказал Терра, - значит, мы друзья.
- Кому бы я принес пользу женитьбой на Лее? Во всяком случае, не себе,
- а я вправе прежде всего думать о себе. Карьера моя была бы кончена: место
консула где-нибудь за океаном, на большее нечего и рассчитывать. А ей? Ей
тоже пришлось бы пожертвовать собой. Остаешься ты. Неужели мы оба должны
считаться с твоей щепетильностью в вопросе мещанских приличий? Решай! Я
подчинюсь.
- Ты пристыдил меня, - сказал Терра. - Я не владел собой. Больше это не
повторится. - Он принял торжественный вид. - Продолжай! Невеста достойна
своего счастья?
- Вот это я и хочу выяснить с твоей помощью, - мрачно произнес Мангольф
и достал какую-то бумагу. - Невестой будет госпожа Беллона фон Толлебен-Кнак
- в том случае, если нынче вечером мы придем к положительным выводам.
- Идет! - сказал Терра, ему стало жаль этого подвижника честолюбия. Сам
он никого не утруждал вопросом своей женитьбы. - У меня есть один
второстепенный вопрос: решение зависит от тебя одного? Твоя избранница
возражать не будет? И ее отец тоже?
- Беллона любит меня, - сказал Мангольф, сдвинув брови. - Она была
принесена в жертву господину фон Толлебену. Подобного опыта старик не
повторит. К тому же он поклялся отомстить всему юнкерскому сословию. Я, при
моем влиянии на Ланна, прямо-таки послан ему судьбой в качестве зятя. Прими
во внимание, что Ланна не сегодня-завтра рейхсканцлер.
- Чистая работа! - заметил Терра, словно дивясь механизму машины.
- Даже слишком, - сказал Мангольф, бросив взгляд в свою бумагу. - На
меня оказывают давление. Я могу попасться помимо моей воли. Всем заправляет
графиня Альтгот.
- Со своим политическим салоном.
- Она в переписке с Беллой Кнак. Она принадлежит к тем немногим
дальновидным людям, которые заранее принимали в расчет возвращение Кнаков.
- Что Альтгот на высоте, я не сомневаюсь, - подтвердил Терра.
- Она устроила у себя филиал ланновского салона, - пояснил Мангольф. -
Ланна, таким образом, приобрел неофициальную базу, где действуют в его
интересах.
- Да и она не в накладе, ей больше не будут приписывать любовников.
Политика - лучшее алиби. Догадливая дама - Альтгот!
Мангольф неодобрительно покачал головой.
- С ней надо считаться всерьез.
- Тогда слушайся ее!
- Нет, я только спрашиваю: чего она добивается для себя? Может быть,
Кнак подкупил ее? Тогда я окажусь в дураках.
Несмотря на озабоченный вид Мангольфа, Терра едва удержался, чтобы не
расхохотаться. Перед ним встало видение былых времен, дверь в родительский
дом Мангольфа с дощечкой: "Мангольф, комиссионер". Шаткая скрипучая лестница
ведет на вышку, а там маленькая комнатка, клетушка, пространство в один шаг,
- и кто же там оборачивается, сумрачно хмуря чело? - Тот самый, кто и сейчас
склонил к нему чело и хмурится в сомнении, не обсчитывают ли его, предлагая
богатейшую невесту Германии.
Терра не засмеялся.
- Здорово! - заметил он.
Мангольф словно не понял его.
- Я верю только в свою зоркость, - продолжал он, - ну, еще, пожалуй, в
твою.
- Так пустим ее в ход, - решил Терра. - Выкладывай, какие у тебя
подозрения.
- Подозрений нет, есть только баланс. - Он протянул свою бумагу и,
видя, что Терра растерянно вглядывается в нее: - Посмотри, прибыль и убытки
сходятся без остатка.
Терра в самом деле увидел два проставленных друг против друга столбца
статей расхода и прихода; с точки зрения считавшего, они, очевидно,
сходились без остатка, ибо в конце каждой строки стоял нуль.
- Сейчас объясню тебе мой баланс, - заметил Мангольф и, в ответ на жест
Терра, подвинувшего к нему бумагу: - Не надо! Я знаю его наизусть.
Он знал свой баланс наизусть, как Терра свой договор; и теперь,
вычисляя снова, копаясь в нем и болея им, он горел на том внутреннем огне,
который был знаком и Терра.
- Она богата, но скомпрометирована. - Он провел в воздухе черту: - Я
беден, но безупречен.
- Тут, правда, трудно решить, на чьей стороне выгода, - пробормотал
Терра.
- Она меня любит, я ее не люблю, - продолжал Мангольф.
- Преимущество явно на твоей стороне! - вскричал Терра.
- Постой! Правый столбец: я пасую перед богатством. Она же не только
знает это, но и считает естественным.
- Просчет, - сказал Терра.
- Я не дворянин, и у меня совсем нет родни. Именно потому я и не наглец
вроде Толлебена. У нее нет матери, зато есть пренеприятный отец.
- В итоге нуль, - сказал Терра.
- Я не офицер и не корпорант, зато я элегантней, чем обычно бывают эти
господа, у меня тип иностранца, и я при случае не откажусь драться.
- Ты не откажешься драться? - поспешно подхватил Терра.
- Поверь мне, я слишком ловок, чтобы когда-нибудь довести дело до
этого. - Черта и следующий столбец: - Она с виду современная дама, а по