Страница:
— Это не она. — Я тут же бросилась на ее защиту. — У миссис Бичем нет с ней ничего общего!
— Сейчас, может быть, и нет. Но этот снимок сделан больше тридцати лет назад.
Я понимала, куда он клонит.
— Эти волосы… нет, это не она. Кроме того, миссис Бичем тогда было сильно за тридцать. А это молодая девушка. Тинейджер. — Я прищурилась и всмотрелась в расплывчатое лицо.
— Ты сама сказала, что она похожа на собственную дочь, как ее там…
— На Франческу. Но это ничего не доказывает. Так выглядят все девушки с длинными светлыми волосами. Если, конечно, эти волосы как следует начесать. — Я ткнула в снимок пальцем. — У миссис Бичем волосы совершенно прямые. Кому это и знать, как не мне? Только сегодня утром я помогала ей заплетать их во французскую косу.
— Почему ты так сердишься?
— Потому что ты вызвал меня сюда, пообещав сообщить что-то очень важное, а вместо этого показал фотографию каких-то хиппи. И в придачу заявил, что одна из них — женщина, с которой я провожу целые дни. Хотя ты ее и в глаза не видел.
— Я думал, ты работаешь только пять дней в неделю.
— Не умничай, Джерри. Миссис Бичем не имеет к этой фотографии никакого отношения. Она высокая, стройная женщина. А эта девушка… пухленькая. Кроме того, миссис Бичем не выносит запаха табачного дыма. Первое, о чем меня спросили, когда я переступила порог, это курю ли я. Она терпеть не может курильщиков. Считает это мерзкой привычкой. И думает, что ее следовало бы запретить законом.
— Но тогда она так не считала. — Он показал на сигарету в руке улыбавшейся девушки. Сигарета была размером с ракету. Даже на старом фото можно было различить струйку дыма, поднимавшуюся от ее кончика.
— Ты хочешь убедить меня, что она шлялась по всему миру, обкуривалась до одури и носила эту смешную одежду?
— Я не говорил, что она обкуривалась до одури.
— Ты только глянь на этот снимок! Разве нормальный человек наденет на себя такое?
— В семидесятом году это был последний крик моды.
— Это не она!
— А если и она, какая разница? Почему ты так кипятишься?
— Потому что… потому что я знаю ее и понимаю, на что ты намекаешь. Ты хочешь сказать, что она была хиппи, наркоманкой, спала с кем придется и родила ребенка, которого стыдилась. Вот почему она его бросила. Так вот, она не сделала бы ничего подобного. Во всяком случае, по до… по доброй воле. — Я начала заикаться, чего не делала с дошкольного возраста. — Она… она на это не способна.
— На что не способна? На то, чтобы спать с кем угодно? Или на то, чтобы бросить ребенка?
Я тяжело вздохнула.
— Тебе этого не понять. Она может быть кем угодно, но при этом останется леди. Изысканной. Утонченной. И кроме того… кроме того, она очень предана своим детям.
— Ты хочешь сказать, тем детям, которых она не бросила? — насмешливо посмотрел на меня Джерри.
— Зачем ты пытаешься причинить мне боль?
— Я пытаюсь не причинить тебе боль, а защитить тебя от этих людей. Я знаю эту породу. Когда нужно, они разыгрывают из себя либералов. Одеваются по последней моде. И даже притворяются хладнокровными. Но если попробуешь встать им поперек пути, тут же поймешь, из какого теста они сделаны. И бьюсь об заклад, это тебе не понравится.
Если бы он знал… Миссис Бичем не нужно было притворяться хладнокровной. Температура ее тела никогда не превышала минус десяти. Настоящая женщина-айсберг.
— Джерри, сделай мне одолжение. Брось это дело! — выпалила я.
— Бросить? Ты сама хотела, чтобы я провел расследование. Сама пришла ко мне за помощью.
— А теперь прошу прекратить его. Откуда я знала, что оно станет твоей манией?
— Моей манией?
— А как же еще это назвать? Ты звонишь мне днем и ночью и спрашиваешь: «Как успехи? Что нового ты узнала?»
— О господи! Я думаю, тебе лучше уйти. — Джерри поднес к губам стакан с виски.
— Извини, Джерри. Просто от этого… копания в ее жизни… во рту остается мерзкий привкус. Мне это не нравится.
— Я с самого начала предупреждал, что могу раскрыть то, что тебе не понравится. Но не делай из меня подонка. Что ты на меня набрасываешься?
— Я не набрасываюсь на тебя, — пошла я на попятный. — Просто с меня достаточно. Спасибо за то, что ты раскапываешь ее прошлое, но пора положить этому конец. В последние три недели я ощущаю постоянную головную боль и тошноту. Меня тошнит от этого притворства.
— Тогда перестань притворяться. Скажи ей, кто ты такая.
— Скажу.
— Когда? Чего ты ждешь?
— Хиппи? — Меня снова разобрал смех. — В жизни не слышала большей чуши!
— Хочешь сказать, что она святая благородного происхождения?
— А ты в это не веришь?
— Послушай, если моя профессия чему-то и учит, так это тому, что святых не бывает.
— Нет, бывают! Ты просто общаешься не с теми людьми!
— Можно подумать, что в последние недели ты общаешься с кем-то другим.
Я тупо уставилась на него.
— Энни, ты ужасно выглядишь. И ничем не напоминаешь ту чудесную девушку, с которой я познакомился на обручении Фионы.
— О, прости меня за то, что я не «мисс Вселенная». Ты уверен, что не спутал меня с Фионой? Это она веселая, красивая блондинка! А я — серая мышка с жидкими русыми волосами. Из тех, кого никто не замечает.
— Я тебя заметил. — Он смотрел мне прямо в глаза. Я потянулась за сумочкой.
— Энни, ты потеряла весь свой шарм и волю к жизни. Шарм? Это еще что? Как он смеет говорить мне комплименты, а потом опускать с небес на землю?
— Спасибо, Джерри. Любой девушке лестно услышать такое. Что она похожа на ведро с помоями.
— Я не говорил этого. Не выворачивай мои слова наизнанку.
— Ничего я не выворачиваю. Ты сам сказал, что я потеряла шарм и волю к жизни.
— Я говорил, что жизнь на Хейни-роуд не доведет тебя до добра. Теперь ты меня понимаешь?
Конечно, он был прав. Но я была не в том настроении, чтобы признать это. Я взяла пробковую салфетку, мокрую от пива, и начала проделывать в ней дырки, вызвав гнев тучного бармена, который не догадывался, что усы а-ля Сапатаnote 3 вышли из моды еще в шестидесятых.
— Энни, ты сердишься на меня?
Я отколупнула ногтем большой кусок пробки и положила его на стойку. Пусть только бармен попробует что-нибудь сказать!
— Я сержусь на самое себя.
— Не надо. В этой истории ты сторона пострадавшая.
— Что ты хочешь сказать?
— Ну, по-видимому, праведный судья и в самом деле был настоящей скотиной.
Я шлепнула изувеченную салфетку на стойку.
— Ты же сказал мне, что он был уважаемым человеком!
Джерри кивнул.
— Может быть, коллеги его и уважали. Но в управлении полиции придерживались другого мнения.
— Я не хочу этого слышать. Ты намекаешь, что он брал взятки?
— Утверждать не берусь. Однако в полиции его терпеть не могли.
Я перевела дух и засмеялась.
— Это меня не удивляет. Рози говорила, что он был старым ворчуном.
— Он был законченным подонком.
— Судья Верховного суда? А ты ждал чего-то другого?
— Нет. Но она вышла за него замуж. И была с ним до самого конца. С человеком, который был законченным подонком. Как по-твоему, что это может значить?
С меня было достаточно.
— Я должна идти. Миссис Бичем купила билеты на благотворительный спектакль в театре «Эбби». Я иду с ней, — сказала я, стараясь говорить ровным тоном.
Но я забыла, с кем имею дело.
— Бедная Энни, прими мои соболезнования. Но я тебя предупреждал. Говорил, что жизнь у Бичемов будет не сладкой. — Джерри усмехнулся, однако тут же вновь стал серьезным и нахмурился.
— Что? Что еще? — с трудом выдавила я.
— Я думал, ты больше не хочешь меня слушать.
— Говори, не томи душу!
— Клара Бичем была второй женой судьи. До того он был женат. Кажется, когда они поженились, Клара была беременна. Во всяком случае, так утверждала моя информаторша, пока не проглотила язык. Но Франческа, считающаяся их единственным совместным ребенком, родилась лишь два года спустя. Разве это не любопытно? Даже слоны вынашивают свое потомство меньше.
Шок был так силен, что я онемела.
— Энни…
— Пе… Пенелопа и Джейми? Они… она не их мать?
— Нет. Их мать умерла, когда они были маленькими. Значит, в моей физической тяге к Джейми не было ничего незаконного. Конечно, если моим отцом был не судья. В противном случае мы бы приходились друг другу единокровными братом и сестрой. А эта нахальная воображала Франческа была моей единоутробной…
— Думаешь, моим отцом был судья? Джерри не ответил.
— Ты хочешь сказать, что к моменту бракосочетания она была беременна мной. Верно? — Он кивнул. — Поэтому вполне возможно, что судья мне не отец. Иначе с какой стати ей было от меня отказываться? Или ты станешь утверждать, что у богатых свои причуды? Например, что нельзя рожать во время какого-нибудь театрального фестиваля? — Я попыталась засмеяться.
— Кто знает, чем руководствуются такие люди, как Бичемы? — спокойно ответил Джерри.
Я захлопала глазами.
— Ты знаешь, что может вызвать у них нервный тик? Я не знаю. Я и простых-то смертных с трудом понимаю. Например, тебя.
— Меня?
— Да, тебя! Почему ты хочешь остаться на Хейни-роуд? Только не ссылайся на то, что не можешь найти подходящую квартиру. Конечно, в наши дни это такая же редкость, как зубы у курицы, но ведь другие как-то справляются. Кстати говоря, в моем доме есть свободная комната, которая всегда к твоим услугам.
— Джерри, я должна идти. Они будут ломать себе голову, куда я исчезла.
— Ты что, меня не слышала?
— Я обязана выяснить, кто я такая.
— Энни, я думаю, тебе нравится иметь с ними дело. Может быть, ты такой же сноб, как и они.
— Провались ты пропадом, Джерри Даннинг! — прошипела я и ушла. Как он смеет называть меня снобом? Это Бичемы снобы, а не я. Я иду в театр, потому что у них есть лишний билет. А не потому, что хочу этого.
Я припустилась бегом, не желая заставить миссис Бичем ждать. Пусть она высокомерная, пусть холодная, но я была обязана вернуться. Она стала наркотиком, от которого я не могла отказаться.
13. ПИСЬМО С КУБЫ
14. ДЕВУШКА ИМЕЕТ ПРАВО ПОВЕСЕЛИТЬСЯ. РАЗВЕ НЕТ?
— Сейчас, может быть, и нет. Но этот снимок сделан больше тридцати лет назад.
Я понимала, куда он клонит.
— Эти волосы… нет, это не она. Кроме того, миссис Бичем тогда было сильно за тридцать. А это молодая девушка. Тинейджер. — Я прищурилась и всмотрелась в расплывчатое лицо.
— Ты сама сказала, что она похожа на собственную дочь, как ее там…
— На Франческу. Но это ничего не доказывает. Так выглядят все девушки с длинными светлыми волосами. Если, конечно, эти волосы как следует начесать. — Я ткнула в снимок пальцем. — У миссис Бичем волосы совершенно прямые. Кому это и знать, как не мне? Только сегодня утром я помогала ей заплетать их во французскую косу.
— Почему ты так сердишься?
— Потому что ты вызвал меня сюда, пообещав сообщить что-то очень важное, а вместо этого показал фотографию каких-то хиппи. И в придачу заявил, что одна из них — женщина, с которой я провожу целые дни. Хотя ты ее и в глаза не видел.
— Я думал, ты работаешь только пять дней в неделю.
— Не умничай, Джерри. Миссис Бичем не имеет к этой фотографии никакого отношения. Она высокая, стройная женщина. А эта девушка… пухленькая. Кроме того, миссис Бичем не выносит запаха табачного дыма. Первое, о чем меня спросили, когда я переступила порог, это курю ли я. Она терпеть не может курильщиков. Считает это мерзкой привычкой. И думает, что ее следовало бы запретить законом.
— Но тогда она так не считала. — Он показал на сигарету в руке улыбавшейся девушки. Сигарета была размером с ракету. Даже на старом фото можно было различить струйку дыма, поднимавшуюся от ее кончика.
— Ты хочешь убедить меня, что она шлялась по всему миру, обкуривалась до одури и носила эту смешную одежду?
— Я не говорил, что она обкуривалась до одури.
— Ты только глянь на этот снимок! Разве нормальный человек наденет на себя такое?
— В семидесятом году это был последний крик моды.
— Это не она!
— А если и она, какая разница? Почему ты так кипятишься?
— Потому что… потому что я знаю ее и понимаю, на что ты намекаешь. Ты хочешь сказать, что она была хиппи, наркоманкой, спала с кем придется и родила ребенка, которого стыдилась. Вот почему она его бросила. Так вот, она не сделала бы ничего подобного. Во всяком случае, по до… по доброй воле. — Я начала заикаться, чего не делала с дошкольного возраста. — Она… она на это не способна.
— На что не способна? На то, чтобы спать с кем угодно? Или на то, чтобы бросить ребенка?
Я тяжело вздохнула.
— Тебе этого не понять. Она может быть кем угодно, но при этом останется леди. Изысканной. Утонченной. И кроме того… кроме того, она очень предана своим детям.
— Ты хочешь сказать, тем детям, которых она не бросила? — насмешливо посмотрел на меня Джерри.
— Зачем ты пытаешься причинить мне боль?
— Я пытаюсь не причинить тебе боль, а защитить тебя от этих людей. Я знаю эту породу. Когда нужно, они разыгрывают из себя либералов. Одеваются по последней моде. И даже притворяются хладнокровными. Но если попробуешь встать им поперек пути, тут же поймешь, из какого теста они сделаны. И бьюсь об заклад, это тебе не понравится.
Если бы он знал… Миссис Бичем не нужно было притворяться хладнокровной. Температура ее тела никогда не превышала минус десяти. Настоящая женщина-айсберг.
— Джерри, сделай мне одолжение. Брось это дело! — выпалила я.
— Бросить? Ты сама хотела, чтобы я провел расследование. Сама пришла ко мне за помощью.
— А теперь прошу прекратить его. Откуда я знала, что оно станет твоей манией?
— Моей манией?
— А как же еще это назвать? Ты звонишь мне днем и ночью и спрашиваешь: «Как успехи? Что нового ты узнала?»
— О господи! Я думаю, тебе лучше уйти. — Джерри поднес к губам стакан с виски.
— Извини, Джерри. Просто от этого… копания в ее жизни… во рту остается мерзкий привкус. Мне это не нравится.
— Я с самого начала предупреждал, что могу раскрыть то, что тебе не понравится. Но не делай из меня подонка. Что ты на меня набрасываешься?
— Я не набрасываюсь на тебя, — пошла я на попятный. — Просто с меня достаточно. Спасибо за то, что ты раскапываешь ее прошлое, но пора положить этому конец. В последние три недели я ощущаю постоянную головную боль и тошноту. Меня тошнит от этого притворства.
— Тогда перестань притворяться. Скажи ей, кто ты такая.
— Скажу.
— Когда? Чего ты ждешь?
— Хиппи? — Меня снова разобрал смех. — В жизни не слышала большей чуши!
— Хочешь сказать, что она святая благородного происхождения?
— А ты в это не веришь?
— Послушай, если моя профессия чему-то и учит, так это тому, что святых не бывает.
— Нет, бывают! Ты просто общаешься не с теми людьми!
— Можно подумать, что в последние недели ты общаешься с кем-то другим.
Я тупо уставилась на него.
— Энни, ты ужасно выглядишь. И ничем не напоминаешь ту чудесную девушку, с которой я познакомился на обручении Фионы.
— О, прости меня за то, что я не «мисс Вселенная». Ты уверен, что не спутал меня с Фионой? Это она веселая, красивая блондинка! А я — серая мышка с жидкими русыми волосами. Из тех, кого никто не замечает.
— Я тебя заметил. — Он смотрел мне прямо в глаза. Я потянулась за сумочкой.
— Энни, ты потеряла весь свой шарм и волю к жизни. Шарм? Это еще что? Как он смеет говорить мне комплименты, а потом опускать с небес на землю?
— Спасибо, Джерри. Любой девушке лестно услышать такое. Что она похожа на ведро с помоями.
— Я не говорил этого. Не выворачивай мои слова наизнанку.
— Ничего я не выворачиваю. Ты сам сказал, что я потеряла шарм и волю к жизни.
— Я говорил, что жизнь на Хейни-роуд не доведет тебя до добра. Теперь ты меня понимаешь?
Конечно, он был прав. Но я была не в том настроении, чтобы признать это. Я взяла пробковую салфетку, мокрую от пива, и начала проделывать в ней дырки, вызвав гнев тучного бармена, который не догадывался, что усы а-ля Сапатаnote 3 вышли из моды еще в шестидесятых.
— Энни, ты сердишься на меня?
Я отколупнула ногтем большой кусок пробки и положила его на стойку. Пусть только бармен попробует что-нибудь сказать!
— Я сержусь на самое себя.
— Не надо. В этой истории ты сторона пострадавшая.
— Что ты хочешь сказать?
— Ну, по-видимому, праведный судья и в самом деле был настоящей скотиной.
Я шлепнула изувеченную салфетку на стойку.
— Ты же сказал мне, что он был уважаемым человеком!
Джерри кивнул.
— Может быть, коллеги его и уважали. Но в управлении полиции придерживались другого мнения.
— Я не хочу этого слышать. Ты намекаешь, что он брал взятки?
— Утверждать не берусь. Однако в полиции его терпеть не могли.
Я перевела дух и засмеялась.
— Это меня не удивляет. Рози говорила, что он был старым ворчуном.
— Он был законченным подонком.
— Судья Верховного суда? А ты ждал чего-то другого?
— Нет. Но она вышла за него замуж. И была с ним до самого конца. С человеком, который был законченным подонком. Как по-твоему, что это может значить?
С меня было достаточно.
— Я должна идти. Миссис Бичем купила билеты на благотворительный спектакль в театре «Эбби». Я иду с ней, — сказала я, стараясь говорить ровным тоном.
Но я забыла, с кем имею дело.
— Бедная Энни, прими мои соболезнования. Но я тебя предупреждал. Говорил, что жизнь у Бичемов будет не сладкой. — Джерри усмехнулся, однако тут же вновь стал серьезным и нахмурился.
— Что? Что еще? — с трудом выдавила я.
— Я думал, ты больше не хочешь меня слушать.
— Говори, не томи душу!
— Клара Бичем была второй женой судьи. До того он был женат. Кажется, когда они поженились, Клара была беременна. Во всяком случае, так утверждала моя информаторша, пока не проглотила язык. Но Франческа, считающаяся их единственным совместным ребенком, родилась лишь два года спустя. Разве это не любопытно? Даже слоны вынашивают свое потомство меньше.
Шок был так силен, что я онемела.
— Энни…
— Пе… Пенелопа и Джейми? Они… она не их мать?
— Нет. Их мать умерла, когда они были маленькими. Значит, в моей физической тяге к Джейми не было ничего незаконного. Конечно, если моим отцом был не судья. В противном случае мы бы приходились друг другу единокровными братом и сестрой. А эта нахальная воображала Франческа была моей единоутробной…
— Думаешь, моим отцом был судья? Джерри не ответил.
— Ты хочешь сказать, что к моменту бракосочетания она была беременна мной. Верно? — Он кивнул. — Поэтому вполне возможно, что судья мне не отец. Иначе с какой стати ей было от меня отказываться? Или ты станешь утверждать, что у богатых свои причуды? Например, что нельзя рожать во время какого-нибудь театрального фестиваля? — Я попыталась засмеяться.
— Кто знает, чем руководствуются такие люди, как Бичемы? — спокойно ответил Джерри.
Я захлопала глазами.
— Ты знаешь, что может вызвать у них нервный тик? Я не знаю. Я и простых-то смертных с трудом понимаю. Например, тебя.
— Меня?
— Да, тебя! Почему ты хочешь остаться на Хейни-роуд? Только не ссылайся на то, что не можешь найти подходящую квартиру. Конечно, в наши дни это такая же редкость, как зубы у курицы, но ведь другие как-то справляются. Кстати говоря, в моем доме есть свободная комната, которая всегда к твоим услугам.
— Джерри, я должна идти. Они будут ломать себе голову, куда я исчезла.
— Ты что, меня не слышала?
— Я обязана выяснить, кто я такая.
— Энни, я думаю, тебе нравится иметь с ними дело. Может быть, ты такой же сноб, как и они.
— Провались ты пропадом, Джерри Даннинг! — прошипела я и ушла. Как он смеет называть меня снобом? Это Бичемы снобы, а не я. Я иду в театр, потому что у них есть лишний билет. А не потому, что хочу этого.
Я припустилась бегом, не желая заставить миссис Бичем ждать. Пусть она высокомерная, пусть холодная, но я была обязана вернуться. Она стала наркотиком, от которого я не могла отказаться.
13. ПИСЬМО С КУБЫ
Когда я пришла в театр, миссис Бичем уже сидела на месте. Как и Франческа. Но ряды у них были разные.
Пенелопа стояла в фойе, нетерпеливо помахивая моим билетом.
— Энни, где вы были? — Она напоминала директрису, распекающую непослушного ученика. Хорошо, что контролерша сразу повела нас на места, а то она потребовала бы у меня объяснительную записку от родителей.
Мы сидели в одном ряду с Франческой. Миссис Бичем восседала прямо перед нами в окружении двух членов благотворительного комитета. Казалось, она внушала им священный трепет. Потому что не удостаивала их словом.
Пенелопа и Франческа сидели от меня сбоку и препирались весь спектакль. Если одна говорила «черное», то другая утверждала «нет, белое». Наверно, если бы мне пришло в голову что-нибудь сказать, они дружно накинулись бы на меня.
Но правда состояла в том, что никто из Бичемов меня не замечал. Они не обратили бы на меня внимания даже в том случае, если бы я с голой задницей прошла в первый ряд. Я была для них невидимкой.
Ко мне сестры были равнодушны, однако это не мешало им злиться друг на друга. Наверно, поэтому миссис Бичем не захотела присоединиться к нам в антракте и что-нибудь выпить. Она предпочла сидеть на месте, как правящая королева. Вокруг нее суетились подхалимы всех мастей, и даже самые пожилые наклонялись, чтобы поцеловать ей руку.
Тем временем мне приходилось слушать сестер, которые ссорились из-за того, кто что заказывал.
— Это мой портвейн с лимоном! — настаивала Франческа.
— Я прекрасно слышала, что ты заказывала джин с тоником. — Пенелопа схватила портвейн.
— Сука! — Франческа взяла оставшийся бокал. — Ненавижу джин! И всю жизнь ненавидела.
— Очень странно. Марджери Мартин утверждает, что, когда праздновали ее тридцати пятилетие, вы с ее новым помощником жокея выдули все запасы джина. И что только это извиняет твое непростительное поведение.
Франческа чуть не поперхнулась джином.
— Думаешь, вас никто не видел? Вы ушли в середине десерта. На следующий день были скачки, и все только об этом и говорили. Что вы своими гимнастическими упражнениями до смерти напугали ее новую племенную кобылу.
— Мы ходили на конюшню, чтобы посмотреть на новую производительницу! — прорычала Франческа. — И потому что мне было необходимо подышать свежим воздухом! Если бы я просидела там еще минуту, слушая, как Марджери Мартин рассуждает об эмоциональных потребностях трехлетних детей, меня бы стошнило на глазах у всех собравшихся!
Она поздоровалась с проходившей мимо парой:
— Привет, Жаклин. Привет, Нил. Как дети? Вот и отлично. — Франческа повернулась к сестре: — А теперь послушай меня, злобная сучка! Если ты и дальше будешь распускать грязные сплетни обо мне и жокее Маргарет, то горько пожалеешь!
— А я думаю, что ты уже пожалела. Марджери говорит, что он не блещет в той области, которая тебя интересует.
У Франчески вытянулось лицо.
— Она так сказала?
— Да. И мы обе знаем, что речь шла не о скачках в Аскоте!
Пенелопа засмеялась собственной остроте.
— Ну ты, самодовольная зануда! Если вам с Джимом не надоедает есть из одной и той же торбы с овсом, которая висит у вас перед носом, это еще не значит, что ты имеешь право осуждать меня!
Пенелопа все еще смеялась.
— Скачки в Аскоте? — Она хихикнула. — А что, неплохо!
Когда я решила, что Франческа вот-вот побежит за своей плеткой, раздался звонок, возвещавший конец антракта.
На этот раз сестры сели по разные стороны от меня.
Грызня в антракте имела одно достоинство. До конца спектакля никто из них не вымолвил ни слова. Это позволило мне любоваться элегантным затылком миссис Бичем и ломать себе голову, как она умудрилась просидеть в кресле три часа и при этом не захотеть в туалет. Неужели в этой женщине есть что-то человеческое?
В такси она смотрела на меня так, словно была недовольна тем, что я сижу рядом, а не бегу за машиной, где мне самое место. Неужели Джерри всерьез пытался убедить меня, что когда-то она была хиппи? И даже умела смеяться?
Этот человек сбрендил.
Когда на следующее утро я спускалась завтракать, то слышала, что Рози поет на кухне.
— Энни, вам письмо! — сказала она, как только я спустилась в холл. — С такими красивыми марками. — Роза протянула мне конверт авиапочты. — Мой племянник собирает марки, — заявила она. — Просто трясется над ними.
— Угу… Сколько ему лет?
— В июне будет сорок.
— Я отдам их вам позже. — Я положила письмо на полку и налила себе кофе. В то утро мне было не до каких-то марок. Тем более что эти марки были кубинские и стоили намного меньше, чем само письмо.
— А вот я никогда не откладываю письма, — прозрачно намекнула Рози. — Может быть, там что-нибудь срочное. Сами знаете, важные новости не терпят промедления.
— У меня не бывает важных новостей. — Я положила в кофе сахар, а затем начала намазывать гренок маслом.
Но Рози не отставала.
— Когда-то все бывает впервые. Кто знает, а вдруг там приглашение куда-нибудь? — Она показала на конверт. — У одной моей знакомой письмо упало за шкаф, а она даже не знала об этом. И как вы думаете, что там было?
— Выигравший лотерейный билет? — Рози нравилось, когда с ней играли в «угадайку».
— Приглашение на свадьбу собственной сестры. А она так и не узнала об этом.
Я посмотрела на часы. Было без пяти восемь. Слишком рано для очередной ужасной истории.
— Так и не узнала, представляете? Она сама мне об этом говорила.
— Если бы она не узнала об этом, то и рассказать не смогла бы, — резонно заметила я.
— Ну, в конце концов она узнала. Но тогда уже было слишком поздно. Ее сестра уже умерла. От туберкулеза. Оба легких износились. Говорили, что они превратились в два куска черной кожи.
— Кто говорил?
— Соседи.
Она предложила мне на выбор абрикос или джем.
— Джем.
Рози стояла, прижав к фартуку горшочек с джемом. Я протянула руку.
— Спасибо. И когда же все это случилось? Во время Крымской войны, что ли?
— Нет, не во время войны. — Она отдала мне джем. — Впрочем, я могла бы рассказать вам одну ужасно грустную историю о том…
— Как во время войны кого-то убили невскрытым письмом?
— Ну, это глупости. Невскрытым письмом убить нельзя.
Ничуть не смутившись, Рози принялась рассказывать мне мучительно длинную историю о трагедии времен войны, которая не имела никакого отношения к невскрытым письмам. А тем более к ней или ко мне. Но Рози отчаянно хотелось ее поведать.
Мне нравилась Рози. А ее стряпня нравилась еще больше. Но в то утро у меня не было настроения выслушивать очередной жалостный рассказ.
— Что-то горит, Рози. — Я воспользовалась тем, что над плитой поднималась струйка сизого дыма. — Увидимся позже.
Но потом я почувствовала угрызения совести. Разве можно так обращаться с человеком, который делает самый вкусный сливочный крем во всей Ирландии?
— Я отдам вам марки. Кажется, они в отличном состоянии, — обернувшись, сказала я. А потом дала стрекача, боясь, что меня окликнут.
Письмо Фионы было скорее запиской. Всего несколько лестных строк, написанных ее обычным торопливым почерком.
«Дорогая Энни! А ты, оказывается, хитрюга. Надо же, умудрилась поселиться на Хейни-роуд!
Если ты съехалась с каким-то богатым ублюдком и не сказала мне, то по возвращении я задам тебе хорошую трепку. Чертова эгоистка, зачем тебе понадобилось ждать моего отъезда из страны, чтобы пуститься во все тяжкие? Я здесь смертельно скучаю. Можешь радоваться: мне даже валяться на солнце надоело. Кроме того, вчера меня прохватил жуткий понос.
Ответь немедленно и подними мне настроение. И не жалей подробностей, иначе можешь считать себя трупом. Твоя любящая, но обиженная подруга Фиона.
P.S. Зато Сэм меня не обижает. Знает свое дело. Одновременно работает над важным проектом для детей младше двенадцати лет. Вместе с какой-то здоровенной бабой, наполовину русской. И ты еще считаешь себя толстой! Я спросила Сэма, мог бы он переспать с такой горой жира. Он даже не засмеялся.
P.P.S. Ну ничего, я тебе отомщу. Когда увидишь мой загар, позеленеешь от зависти».
Я тут же села за письмо и описала случившееся. Объяснила, что миссис Бичем моя родная мать и что я переехала к ней, чтобы выяснить свои корни.
«Фиона, я действительно скучаю по тебе. Когда все полетело кувырком, мне мог помочь только очень сильный и решительный человек. Джерри оказался молодцом.
Правда, мы с ним часто ссоримся. Он чертовски прагматичен. Но это неважно. Возможно, когда ты получишь это письмо, я уже покину Хейни-роуд, потому что, честно говоря, переезжать туда мне не следовало. Все семейство — люди избалованные и эгоистичные. А миссис Бичем ведет себя так, словно меня не существует. Слабо верится, что мое признание может как-то изменить положение. Она холодная, бесчувственная женщина. Но Джерри думает, что для меня это только предлог, чтобы не сообщать ей правду. Теперь ты видишь, что я не изменилась. Я по-прежнему готова сделать крюк в милю, лишь бы избежать ссоры.
Извини за то, что письмо вышло такое мрачное. И короткое. Напишу снова, когда у меня немного исправится настроение. Надеюсь, что это случится скоро. Передавай привет Сэму. Любящая тебя Энни».
Перед тем как отнести письмо на почту, я постучала в дверь миссис Бичем, желая спросить, не нужно ли ей что-нибудь. Я ожидала обычного высокомерного отказа, но, к моему удивлению, она попросила меня войти.
Я стояла у ее туалетного столика, а она тем временем заканчивала краситься. Миссис Бичем всегда тщательно накладывала косметику. Даже если не выходила из дома. Она продолжала оставаться красивой женщиной, а ее коже могла позавидовать любая сорокалетняя. Неудивительно, что когда вчера вечером в театре она встала с кресла, в ее сторону повернулось множество голов. Но если присмотреться, она выглядела совсем не такой здоровой, как это дружно утверждала ее родня.
Она заметила, что я критически рассматриваю ее. Наши глаза встретились в зеркале, и на крошечную долю секунды мне показалось, что ее взгляд немного потеплел. А потом теплота исчезла.
— Разве вы не знаете, что пристально смотреть на человека невежливо? — спросила она, протянула мне деньги и попросила купить блок почтовых марок.
Пенелопа стояла в фойе, нетерпеливо помахивая моим билетом.
— Энни, где вы были? — Она напоминала директрису, распекающую непослушного ученика. Хорошо, что контролерша сразу повела нас на места, а то она потребовала бы у меня объяснительную записку от родителей.
Мы сидели в одном ряду с Франческой. Миссис Бичем восседала прямо перед нами в окружении двух членов благотворительного комитета. Казалось, она внушала им священный трепет. Потому что не удостаивала их словом.
Пенелопа и Франческа сидели от меня сбоку и препирались весь спектакль. Если одна говорила «черное», то другая утверждала «нет, белое». Наверно, если бы мне пришло в голову что-нибудь сказать, они дружно накинулись бы на меня.
Но правда состояла в том, что никто из Бичемов меня не замечал. Они не обратили бы на меня внимания даже в том случае, если бы я с голой задницей прошла в первый ряд. Я была для них невидимкой.
Ко мне сестры были равнодушны, однако это не мешало им злиться друг на друга. Наверно, поэтому миссис Бичем не захотела присоединиться к нам в антракте и что-нибудь выпить. Она предпочла сидеть на месте, как правящая королева. Вокруг нее суетились подхалимы всех мастей, и даже самые пожилые наклонялись, чтобы поцеловать ей руку.
Тем временем мне приходилось слушать сестер, которые ссорились из-за того, кто что заказывал.
— Это мой портвейн с лимоном! — настаивала Франческа.
— Я прекрасно слышала, что ты заказывала джин с тоником. — Пенелопа схватила портвейн.
— Сука! — Франческа взяла оставшийся бокал. — Ненавижу джин! И всю жизнь ненавидела.
— Очень странно. Марджери Мартин утверждает, что, когда праздновали ее тридцати пятилетие, вы с ее новым помощником жокея выдули все запасы джина. И что только это извиняет твое непростительное поведение.
Франческа чуть не поперхнулась джином.
— Думаешь, вас никто не видел? Вы ушли в середине десерта. На следующий день были скачки, и все только об этом и говорили. Что вы своими гимнастическими упражнениями до смерти напугали ее новую племенную кобылу.
— Мы ходили на конюшню, чтобы посмотреть на новую производительницу! — прорычала Франческа. — И потому что мне было необходимо подышать свежим воздухом! Если бы я просидела там еще минуту, слушая, как Марджери Мартин рассуждает об эмоциональных потребностях трехлетних детей, меня бы стошнило на глазах у всех собравшихся!
Она поздоровалась с проходившей мимо парой:
— Привет, Жаклин. Привет, Нил. Как дети? Вот и отлично. — Франческа повернулась к сестре: — А теперь послушай меня, злобная сучка! Если ты и дальше будешь распускать грязные сплетни обо мне и жокее Маргарет, то горько пожалеешь!
— А я думаю, что ты уже пожалела. Марджери говорит, что он не блещет в той области, которая тебя интересует.
У Франчески вытянулось лицо.
— Она так сказала?
— Да. И мы обе знаем, что речь шла не о скачках в Аскоте!
Пенелопа засмеялась собственной остроте.
— Ну ты, самодовольная зануда! Если вам с Джимом не надоедает есть из одной и той же торбы с овсом, которая висит у вас перед носом, это еще не значит, что ты имеешь право осуждать меня!
Пенелопа все еще смеялась.
— Скачки в Аскоте? — Она хихикнула. — А что, неплохо!
Когда я решила, что Франческа вот-вот побежит за своей плеткой, раздался звонок, возвещавший конец антракта.
На этот раз сестры сели по разные стороны от меня.
Грызня в антракте имела одно достоинство. До конца спектакля никто из них не вымолвил ни слова. Это позволило мне любоваться элегантным затылком миссис Бичем и ломать себе голову, как она умудрилась просидеть в кресле три часа и при этом не захотеть в туалет. Неужели в этой женщине есть что-то человеческое?
В такси она смотрела на меня так, словно была недовольна тем, что я сижу рядом, а не бегу за машиной, где мне самое место. Неужели Джерри всерьез пытался убедить меня, что когда-то она была хиппи? И даже умела смеяться?
Этот человек сбрендил.
Когда на следующее утро я спускалась завтракать, то слышала, что Рози поет на кухне.
— Энни, вам письмо! — сказала она, как только я спустилась в холл. — С такими красивыми марками. — Роза протянула мне конверт авиапочты. — Мой племянник собирает марки, — заявила она. — Просто трясется над ними.
— Угу… Сколько ему лет?
— В июне будет сорок.
— Я отдам их вам позже. — Я положила письмо на полку и налила себе кофе. В то утро мне было не до каких-то марок. Тем более что эти марки были кубинские и стоили намного меньше, чем само письмо.
— А вот я никогда не откладываю письма, — прозрачно намекнула Рози. — Может быть, там что-нибудь срочное. Сами знаете, важные новости не терпят промедления.
— У меня не бывает важных новостей. — Я положила в кофе сахар, а затем начала намазывать гренок маслом.
Но Рози не отставала.
— Когда-то все бывает впервые. Кто знает, а вдруг там приглашение куда-нибудь? — Она показала на конверт. — У одной моей знакомой письмо упало за шкаф, а она даже не знала об этом. И как вы думаете, что там было?
— Выигравший лотерейный билет? — Рози нравилось, когда с ней играли в «угадайку».
— Приглашение на свадьбу собственной сестры. А она так и не узнала об этом.
Я посмотрела на часы. Было без пяти восемь. Слишком рано для очередной ужасной истории.
— Так и не узнала, представляете? Она сама мне об этом говорила.
— Если бы она не узнала об этом, то и рассказать не смогла бы, — резонно заметила я.
— Ну, в конце концов она узнала. Но тогда уже было слишком поздно. Ее сестра уже умерла. От туберкулеза. Оба легких износились. Говорили, что они превратились в два куска черной кожи.
— Кто говорил?
— Соседи.
Она предложила мне на выбор абрикос или джем.
— Джем.
Рози стояла, прижав к фартуку горшочек с джемом. Я протянула руку.
— Спасибо. И когда же все это случилось? Во время Крымской войны, что ли?
— Нет, не во время войны. — Она отдала мне джем. — Впрочем, я могла бы рассказать вам одну ужасно грустную историю о том…
— Как во время войны кого-то убили невскрытым письмом?
— Ну, это глупости. Невскрытым письмом убить нельзя.
Ничуть не смутившись, Рози принялась рассказывать мне мучительно длинную историю о трагедии времен войны, которая не имела никакого отношения к невскрытым письмам. А тем более к ней или ко мне. Но Рози отчаянно хотелось ее поведать.
Мне нравилась Рози. А ее стряпня нравилась еще больше. Но в то утро у меня не было настроения выслушивать очередной жалостный рассказ.
— Что-то горит, Рози. — Я воспользовалась тем, что над плитой поднималась струйка сизого дыма. — Увидимся позже.
Но потом я почувствовала угрызения совести. Разве можно так обращаться с человеком, который делает самый вкусный сливочный крем во всей Ирландии?
— Я отдам вам марки. Кажется, они в отличном состоянии, — обернувшись, сказала я. А потом дала стрекача, боясь, что меня окликнут.
Письмо Фионы было скорее запиской. Всего несколько лестных строк, написанных ее обычным торопливым почерком.
«Дорогая Энни! А ты, оказывается, хитрюга. Надо же, умудрилась поселиться на Хейни-роуд!
Если ты съехалась с каким-то богатым ублюдком и не сказала мне, то по возвращении я задам тебе хорошую трепку. Чертова эгоистка, зачем тебе понадобилось ждать моего отъезда из страны, чтобы пуститься во все тяжкие? Я здесь смертельно скучаю. Можешь радоваться: мне даже валяться на солнце надоело. Кроме того, вчера меня прохватил жуткий понос.
Ответь немедленно и подними мне настроение. И не жалей подробностей, иначе можешь считать себя трупом. Твоя любящая, но обиженная подруга Фиона.
P.S. Зато Сэм меня не обижает. Знает свое дело. Одновременно работает над важным проектом для детей младше двенадцати лет. Вместе с какой-то здоровенной бабой, наполовину русской. И ты еще считаешь себя толстой! Я спросила Сэма, мог бы он переспать с такой горой жира. Он даже не засмеялся.
P.P.S. Ну ничего, я тебе отомщу. Когда увидишь мой загар, позеленеешь от зависти».
Я тут же села за письмо и описала случившееся. Объяснила, что миссис Бичем моя родная мать и что я переехала к ней, чтобы выяснить свои корни.
«Фиона, я действительно скучаю по тебе. Когда все полетело кувырком, мне мог помочь только очень сильный и решительный человек. Джерри оказался молодцом.
Правда, мы с ним часто ссоримся. Он чертовски прагматичен. Но это неважно. Возможно, когда ты получишь это письмо, я уже покину Хейни-роуд, потому что, честно говоря, переезжать туда мне не следовало. Все семейство — люди избалованные и эгоистичные. А миссис Бичем ведет себя так, словно меня не существует. Слабо верится, что мое признание может как-то изменить положение. Она холодная, бесчувственная женщина. Но Джерри думает, что для меня это только предлог, чтобы не сообщать ей правду. Теперь ты видишь, что я не изменилась. Я по-прежнему готова сделать крюк в милю, лишь бы избежать ссоры.
Извини за то, что письмо вышло такое мрачное. И короткое. Напишу снова, когда у меня немного исправится настроение. Надеюсь, что это случится скоро. Передавай привет Сэму. Любящая тебя Энни».
Перед тем как отнести письмо на почту, я постучала в дверь миссис Бичем, желая спросить, не нужно ли ей что-нибудь. Я ожидала обычного высокомерного отказа, но, к моему удивлению, она попросила меня войти.
Я стояла у ее туалетного столика, а она тем временем заканчивала краситься. Миссис Бичем всегда тщательно накладывала косметику. Даже если не выходила из дома. Она продолжала оставаться красивой женщиной, а ее коже могла позавидовать любая сорокалетняя. Неудивительно, что когда вчера вечером в театре она встала с кресла, в ее сторону повернулось множество голов. Но если присмотреться, она выглядела совсем не такой здоровой, как это дружно утверждала ее родня.
Она заметила, что я критически рассматриваю ее. Наши глаза встретились в зеркале, и на крошечную долю секунды мне показалось, что ее взгляд немного потеплел. А потом теплота исчезла.
— Разве вы не знаете, что пристально смотреть на человека невежливо? — спросила она, протянула мне деньги и попросила купить блок почтовых марок.
14. ДЕВУШКА ИМЕЕТ ПРАВО ПОВЕСЕЛИТЬСЯ. РАЗВЕ НЕТ?
— Заказывай все, что хочешь! — Широко улыбавшийся Джерри помахал у меня под носом внушительным меню.
— Все?
Я не хотела выдавать своего удивления, но неожиданная щедрость Джерри изрядно ошеломила меня. Нельзя сказать, что он не был со мной щедрым. Но это относилось главным образом к его времени. Деньги тут были ни при чем. Он имел собственное сыскное агентство, но до сих пор я не замечала, чтобы это занятие было очень прибыльным.
— Все, что хочешь, — повторил он. — Сегодня деньги для меня не проблема.
Мы сидели в одном из недавно открывшихся модных ресторанов Темпл-Бара — района, пользовавшегося славой дублинского Монмартра.
Дай-то бог…
Он позвонил и пригласил меня отпраздновать успешное окончание долгого и запутанного дела. По словам Джерри, оно стоило ему многих бессонных ночей. Но он с ним справился и еще раз доказал, что с помощью упорной работы, непреклонной решимости и острого нюха всегда можно добиться нужного результата.
— Спасибо, что пришла. — Он был искренне доволен.
Я опустила глаза. Мне так не терпелось куда-нибудь вырваться, что я приняла бы приглашение на обед даже от Ганнибала Лектераnote 4.
Выдержать три с половиной недели карцера на Хейни-роуд было выше человеческих сил. Даже с учетом кратковременных отлучек, которые прерывали монотонность тамошней жизни.
Самая прекрасная комната в мире теряет свою прелесть, если ты вечер за вечером сидишь в ней одна и смотришь телевизор.
Единственным приятным событием этих дней были визиты Джейми, но теперь не стало и их. Джейми уютно устроился в Париже со своим французским другом Паскалем. Возможно, на настоящем Монмартре.
Франческа не могла или не хотела расстаться со своими драгоценными арабскими кобылами и к матери больше не приезжала. Впрочем, возможно, ее не выпускали из Килдэра два брата, богатые арабские нефтепромышленники.
А Пенелопа занималась только школой Штайнера, недавно открывшейся неподалеку от ее имения в графстве Уиклоу. Думаю, она надеялась, что эта школа слегка улучшит речь маленького Саймона.
— Трудно поверить, что он ублажал двух женщин одновременно. — Джерри засунул салфетку за воротник рубашки.
— Кто?
— Муж. Муж моей клиентки. Оказалось, что он бигамист. Успешно занимавшийся своим делом, пока я его не разоблачил. Одному богу известно, где он брал силы. — Он восхищенно покачал головой и начал крошить булочку в миннестроне. — Иметь две семьи в сорок восемь лет? Каждую вторую неделю он куда-то исчезал. Отправлялся в другую семью. Жена считала, что это может кончиться бедой.
— А разве не так?
— Так. Если наличие двух семей считать бедой. Ты только представь себе. Шестеро детей, две жены, и ни одна семья не подозревает о существовании другой.
Он стал с умопомрачительной скоростью размешивать миннестроне.
Джерри мог с восхищением говорить о счастливом бигамисте, но это нисколько не уменьшало его аппетита. Он покончил с супом раньше, чем я успела попробовать свой, потом раскрошил булочку и вытер тарелку досуха. Джерри был очень привлекательным мужчиной. Никто не стал бы отрицать это. Однако его манеры оставляли желать лучшего.
Фиона говорила, что по нему вздыхало множество девушек. Но потом они понимали, что Джерри не для них. Потому что он был влюблен. В свою работу. Даже жена не смогла отвлечь его от этой страсти.
Я следила за тем, как он пытался кусочком булочки стереть рисунок со дна глубокой тарелки.
У него были великолепные волосы. Они выглядели бы еще лучше, если бы Джерри позволял им отрастать на пару сантиметров; но, к несчастью, он был совершенно равнодушен к своей внешности. Будь по-другому, вряд ли он сидел бы напротив меня с салфеткой, заткнутой за воротник. Или жадно жевал остатки булочки.
К слову сказать, Бичемы, у которых было множество недостатков, за столом вели себя чрезвычайно прилично. Они неизменно оставляли немного супа на донышке. Если верить моей матери, это было признаком хорошего воспитания. И ни один из них не затыкал салфетку за воротник.
Джерри заметил мой пристальный взгляд и перестал жевать.
— Что?
— Я… э-э… Я просто подумала: неужели обе жены бигамиста были довольны?
— О да. Обе. И это самое удивительное.
— Но если были довольны обе, то кто тебя нанял?
— Жена номер один. Ее начало тревожить его здоровье. Муж стал ограничивать ее супружеские права, что было совсем на него не похоже. — Джерри вытер губы салфеткой.
— Супружеские права?
— Секс.
— Я знаю, что это значит. Просто не понимаю…
— Он начал заниматься с ней сексом три раза в неделю вместо обычных пяти.
— Все?
Я не хотела выдавать своего удивления, но неожиданная щедрость Джерри изрядно ошеломила меня. Нельзя сказать, что он не был со мной щедрым. Но это относилось главным образом к его времени. Деньги тут были ни при чем. Он имел собственное сыскное агентство, но до сих пор я не замечала, чтобы это занятие было очень прибыльным.
— Все, что хочешь, — повторил он. — Сегодня деньги для меня не проблема.
Мы сидели в одном из недавно открывшихся модных ресторанов Темпл-Бара — района, пользовавшегося славой дублинского Монмартра.
Дай-то бог…
Он позвонил и пригласил меня отпраздновать успешное окончание долгого и запутанного дела. По словам Джерри, оно стоило ему многих бессонных ночей. Но он с ним справился и еще раз доказал, что с помощью упорной работы, непреклонной решимости и острого нюха всегда можно добиться нужного результата.
— Спасибо, что пришла. — Он был искренне доволен.
Я опустила глаза. Мне так не терпелось куда-нибудь вырваться, что я приняла бы приглашение на обед даже от Ганнибала Лектераnote 4.
Выдержать три с половиной недели карцера на Хейни-роуд было выше человеческих сил. Даже с учетом кратковременных отлучек, которые прерывали монотонность тамошней жизни.
Самая прекрасная комната в мире теряет свою прелесть, если ты вечер за вечером сидишь в ней одна и смотришь телевизор.
Единственным приятным событием этих дней были визиты Джейми, но теперь не стало и их. Джейми уютно устроился в Париже со своим французским другом Паскалем. Возможно, на настоящем Монмартре.
Франческа не могла или не хотела расстаться со своими драгоценными арабскими кобылами и к матери больше не приезжала. Впрочем, возможно, ее не выпускали из Килдэра два брата, богатые арабские нефтепромышленники.
А Пенелопа занималась только школой Штайнера, недавно открывшейся неподалеку от ее имения в графстве Уиклоу. Думаю, она надеялась, что эта школа слегка улучшит речь маленького Саймона.
— Трудно поверить, что он ублажал двух женщин одновременно. — Джерри засунул салфетку за воротник рубашки.
— Кто?
— Муж. Муж моей клиентки. Оказалось, что он бигамист. Успешно занимавшийся своим делом, пока я его не разоблачил. Одному богу известно, где он брал силы. — Он восхищенно покачал головой и начал крошить булочку в миннестроне. — Иметь две семьи в сорок восемь лет? Каждую вторую неделю он куда-то исчезал. Отправлялся в другую семью. Жена считала, что это может кончиться бедой.
— А разве не так?
— Так. Если наличие двух семей считать бедой. Ты только представь себе. Шестеро детей, две жены, и ни одна семья не подозревает о существовании другой.
Он стал с умопомрачительной скоростью размешивать миннестроне.
Джерри мог с восхищением говорить о счастливом бигамисте, но это нисколько не уменьшало его аппетита. Он покончил с супом раньше, чем я успела попробовать свой, потом раскрошил булочку и вытер тарелку досуха. Джерри был очень привлекательным мужчиной. Никто не стал бы отрицать это. Однако его манеры оставляли желать лучшего.
Фиона говорила, что по нему вздыхало множество девушек. Но потом они понимали, что Джерри не для них. Потому что он был влюблен. В свою работу. Даже жена не смогла отвлечь его от этой страсти.
Я следила за тем, как он пытался кусочком булочки стереть рисунок со дна глубокой тарелки.
У него были великолепные волосы. Они выглядели бы еще лучше, если бы Джерри позволял им отрастать на пару сантиметров; но, к несчастью, он был совершенно равнодушен к своей внешности. Будь по-другому, вряд ли он сидел бы напротив меня с салфеткой, заткнутой за воротник. Или жадно жевал остатки булочки.
К слову сказать, Бичемы, у которых было множество недостатков, за столом вели себя чрезвычайно прилично. Они неизменно оставляли немного супа на донышке. Если верить моей матери, это было признаком хорошего воспитания. И ни один из них не затыкал салфетку за воротник.
Джерри заметил мой пристальный взгляд и перестал жевать.
— Что?
— Я… э-э… Я просто подумала: неужели обе жены бигамиста были довольны?
— О да. Обе. И это самое удивительное.
— Но если были довольны обе, то кто тебя нанял?
— Жена номер один. Ее начало тревожить его здоровье. Муж стал ограничивать ее супружеские права, что было совсем на него не похоже. — Джерри вытер губы салфеткой.
— Супружеские права?
— Секс.
— Я знаю, что это значит. Просто не понимаю…
— Он начал заниматься с ней сексом три раза в неделю вместо обычных пяти.