Страница:
– Пошёл!
Пират косолапо заковылял по улице, сипло дыша. Горячий асфальт обжигал ступни, но он не обращал на боль внимания. Фракомбрасс понимал, что сейчас, пожалуй, последний шанс ускользнуть от бдительного надзора. Если бы впереди его ждала тюремная камера городской стражи, он бы не слишком сильно волновался – ибо людишки всегда были падки до золота, а обезьянцев считали низшей расой, глупой и ни на что не способной. Собственно, на этих-то слабостях ему и удавалось каждый раз сыграть. Но сейчас, похоже, положение изменилось. Пират никогда раньше не слыхал о таинственной «Веспа Крабро», но ничего хорошего от неё не ждал. Что же это за люди, думал он, если даже этакую кроху превратили в цербера с бульдожьей хваткой и сентиментальностью не более, чем у скорпиона?!
Постепенно они удалялись от людных улиц. Этот район Вавилона был довольно старым: трёх– и четырехэтажные дома стояли почти вплотную, узкие улочки прятались в густой тени. Первые этажи и подвалы здесь почти сплошь занимали магазинчики и маленькие кафе. Оттуда доносилась негромкая музыка и голоса, но улица была пустынна. Внезапно из-за угла вывернула компания – четыре шимпа в заляпанных извёсткой мешковатых синих робах и подросток-орангутанг. План созрел мгновенно: Ёкарный Глаз рванулся вперёд и упал на колени перед соплеменниками, неистово мыча и тараща глаза. Те в недоумении остановились.
– Эй! Это ещё что такое? – с недоумением вопросил старший, шимп лет пятидесяти с изрядно отвисшим брюшком. – Что за балаган?
– Этот обезьянец – государственный преступник! – звонко провозгласила Адирроза, с трудом удержавшая верёвку. – Любая попытка помешать его аресту расценивается как преступление!
Фракомбрасс замотал головой из стороны в сторону и зарычал. Обезьянцы нахмурились:
– Непохоже, что ты работаешь в Страже, девочка! С каких это пор туда стали набирать детей? – Старший шимп протянул руку с очевидным намерением вынуть кляп.
Адирроза стиснула духовую трубку.
– Я в последний раз предупреждаю тебя: не вмешивайся и отойди, – глаза сипапоккулы предостерегающе сощурились.
Но шимп не принял угрозу всерьёз: хмыкнув, он принялся разматывать путы.
– Пусть он даже преступник, как ты говоришь, – рассудительно промолвил орангутанг. – Но это ещё не повод так с ним обращаться! Посмотри, у него же всё лицо распухло! А если бы тебя так кто-нибудь…
В этот момент короткая стрелка впилась в ладонь старшего шимпа. Тот вскрикнул от боли и неожиданности. Разумеется, Адирроза стреляла не в полную силу, иначе бамбуковый шип прошел бы насквозь.
– Ты что творишь, мелочь! – зарычал его приятель, грубо хватая девушку за плечо.
В следующий миг он отдёрнул руку и с воплями заплясал на одном месте: рассвирепевшая сипапоккула глубоко прокусила ему палец.
– А ну назад! – воскликнула Адирроза, рывками переводя трубку с одного обезьянца на другого. – Следующая будет с кураре, дети джунглей! Кто желает снять пробу?!
Работяги невольно отступили на шаг. Укушенный жутко гримасничал и извергал проклятия. Старший шимп с тупым удивлением рассматривал торчащую из руки стрелку.
– А сейчас вы медленно развернётесь и пойдёте своей дорогой, – Адирроза внимательно следила за каждым движением обезьянцев. – И без глупостей, парни! Я уложу любого из вас раньше, чем он успеет моргнуть.
– Хорошо, мы уходим, – откликнулся старший.
Он, морщась, выдернул стрелку из руки и бросил её под ноги девушке. Подросток-орангутанг покосился на друзей. Один из них чуть заметно качнул головой. Мускулы рыжего обезьянца расслабились, он вздохнул.
– Отличная попытка, Фракомбрасс! – процедила сквозь зубы сипапоккула, когда компания скрылась из виду. – Но тебе, похоже, снова не повезло. А теперь вставай, быстро!
Ёкарный Глаз злобно покосился на неё.
– Давай-давай, нечего глазами сверкать, – Адирроза выразительно показала стрелялку. – Мы уже почти пришли.
Через несколько домов они свернули под арку и очутились в маленьком тихом дворике. Вдоль стен пробивалась извечная лебеда, многочисленные верёвки пересекали двор от окна к окну, сплошь завешанные разноцветными тряпками – словно мухи запутались в раскинутой паутине.
– Пошёл! – Адирроза дёрнула верёвку и зашагала к тёмному провалу подъезда.
Поднявшись на второй этаж, она позвонила в дверь.
– И-хто там? – раздался старушечий голос.
– А роза упала на лапу Азора, – громко и чётко выговорила девушка.
За дверью завозились, зазвякало железо и в образовавшуюся щель блеснул внимательный глаз.
– Ты не одна, што ль?
– С призом. Открывай, Чырвен.
Названный Чырвеном снял цепочку и впустил их внутрь, после чего тщательно запер дверь на несколько замков и массивную щеколду. Это был высокий сероглазый блондин с жёстким ёжиком волос и внимательным взглядом.
– Ну здравствуй, красавица, здравствуй, – всё тем же старушечьим, абсолютно не соответствующим внешности голосом проскрипел он.
– Нормально говорить уже разучился? – фыркнула сипапоккула. – Где шеф?
– У себя, – неожиданно звучным баритоном отозвался Чырвен. – Думаешь, легко вот так вот целый день? Потом срываешься в самые неожиданные моменты.
Сипапоккула хихикнула:
– Могу себе представить!
– А кого это ты привела?
– Расскажу – не поверишь, – устало отозвалась девушка. – Но сперва…
– Адирроза! А мы тебя заждались! – радостно всплеснул пухлыми ручками маленький пожилой человечек, как-то вдруг появляясь в коридоре. – Как я рад видеть тебя живой и здоровой!
– Добрый день, шеф, – сдержанно поздоровалась сипапоккула. – Принимайте гостинец.
– И чем ты меня порадуешь на этот раз, моя амазоночка? – толстячок цепко оглядел обезьянца. – Что это за фрукт?
– Ёкарный Глаз, знаменитый разбойник, пират и прочая, и прочая; собственной персоной, – устало отозвалась Адирроза.
– Не может быть! – ахнул толстяк. – Хотя, хотя… – он внимательно присмотрелся к пленнику сквозь толстые линзы очков.
Фракомбрасс вытаращился в ответ. В любой другой ситуации стоявший перед ним человечек не вызвал бы абсолютно никаких опасений: повадки и манеры вышедшего на пенсию мелкого чиновника или, скажем, торговца средней руки как нельзя лучше подходили к его внешности. Круглое розовое личико имело такое выражение, словно вот-вот сложится в умильную улыбку. «Я именно таков, как вы обо мне подумали, – казалось, говорило оно, – единственная моя защита – доброжелательность и любезность». Разве что глаза выдавали некую странность, задерживаясь на всём чуть дольше, чем это было нужно. Ёкарный Глаз не знал, конечно, что Каракозо (ибо именно так звали стоявшего перед ним) имел на совести куда больше загубленных душ, чем самый кровожадный из воздушных головорезов; но он отчего-то вдруг почувствовал предательский холодок страха. Определённо, с появлением этого типа его шансы резко упали…
– Неужели и вправду тот самый? – продолжал между тем радостно восклицать толстячок.
– Можете не сомневаться. Послушайте, шеф, все подробности – завтра, хорошо? Я мечтаю наконец очутиться дома.
– Конечно, девочка моя, конечно! – засуетился тот и громко хлопнул в ладоши.
Часть стены напротив двери вдруг отъехала в сторону, и оттуда шагнули двое дюжих гориллоидов. Они профессионально взяли пирата за плечи (тот сразу стал выглядеть маленьким и виноватым) и уволокли куда-то в глубь квартиры. Адирроза озадаченно посмотрела им вслед:
– Сменили охранников, шеф? Осторожнее – Фракомбрасс, если ему требуется, может быть невероятно убедительным. Когда я его взяла, он просто соловьем заливался.
– Но ты же не поддалась, верно? – хихикнул Каракозо. – Выходит, не зря мы тебя учили. А насчёт обезьянцев не беспокойся – они, знаешь ли, глухонемые. Ну что же, – он жизнерадостно потёр пухлые ладошки. – Дела идут всё лучше и лучше! Похоже, один из портретов «изловить и повесить» в моём кабинете скоро можно будет убрать совсем! Ну ладно, дорогая, иди отдыхай. Завтра днём я жду тебя с подробным докладом.
– Кое-что ещё, шеф… Я хочу выйти из игры.
Улыбка застыла на губах толстяка, словно приклеенная.
– Мы обсудим это завтра, хорошо? А пока – выброси всё из головы и наслаждайся жизнью. Да, как у тебя с деньгами? Я вполне могу выдать аванс в счёт твоего…
– Пока не требуется.
– Ну и славно. Итак, завтра в полдень.
Чырвен закрыл дверь и в сомнении уставился на толстяка.
– Ты что-то хочешь мне сказать? – не оборачиваясь, спросил его Каракозо.
Блондин вздрогнул.
– Нет, то есть да… – Голос Чырвена снова сломался, скатившись к старушечьему скрипу.
– От нас просто так не уходят, ты это имеешь в виду?
– Э-э… Да.
– Она одумается. Обязательно одумается, Чырвен. Это просто усталость. Мы все прошли через это, и я тоже.
– Адирроза упряма…
– Знаю. И тем не менее всегда надо надеяться на лучшее, верно? Я очень не люблю увольнять своих людей. Очень, Чырвен.
Что-то шевельнулось совсем рядом.
– Ну как, товарищ, готов? – обдало его горячим шепотом. – Давай следом за мной!
– Чобы где? – так же шепотом спросил смоукер.
– Он первым пошёл…
Подкоп сделали быстро: оторвали от нар плохо прибитую доску и, действуя ею, как лопатой, за пару часов вырыли ход наружу. Почва поддавалась легко; бараки не имели фундаментов, угловые столбы просто вкапывались в землю. Пыха протискивался сквозь узкий лаз. Комочки земли сыпались на шевелюру, какие-то корешки щекотали лицо. Внезапно на смоукера накатил острый приступ паники: ему показалось, что он застрял. Пыха рванулся изо всех сил, обдирая локти, жадно хватая ртом воздух… И очутился снаружи.
– Тихо, ты! – сердито шикнули рядом. Кожаный, похожий на сильно исхудавшего бегемота, протянул ему руку и помог выбраться из ямы.
– У кого перец? – спросил Пыха, переведя дыхание.
– У меня, – вполголоса отозвался Чобы. – Типа, всё под контролем, куки! На, держи подляну. Сейчас мы им устроим…
Он осторожно вынул из-за пазухи толстый цилиндр, сделанный из полого стебля какого-то местного растения. Оба конца этой «сигары» были заткнуты скатанными в шарик листьями, а внутри находился стёртый в пыль жгучий красный перец. Каторжане один за другим вылезали из подкопа. Когда все очутились снаружи, Чобы кивнул в сторону ворот:
– Ну, кто первый?
– Я пойду, – вызвался альбинос.
Пыха наконец-то сумел запомнить, как зовут красноглазого: имя его было Твадло, и, по мнению смоукера, оно как нельзя лучше ему подходило.
– У тебя бестолковка даже ночью видна! – возразил кто-то. – Слишком ты светлый!
– Это аристократическая бледность, во! – хихикнул альбинос.
– Да-а? Так ты из этих, что ли… аристократов? Эксплуататоров?!
– Э! Э! Шуток, что ли, не понимаете?! – Твадло попятился, опасливо поглядывая на товарищей, зачерпнул из лужи жидкой грязи и принялся натирать ею лицо и волосы.
Пыха невольно сморщился: на каторге быстро перестаёшь быть брезгливым, однако манеры альбиноса подчас заставляли содрогаться всех.
– Теперь порядок! Давай сюда подляну…
– Смотри не просыпь, на!
– Всё будет оки! – ухмыльнулся Твадло.
Чобы раздал оставшийся перец. Каторжане вооружились кто чем: в ход пошли камни, глиняные черепки, выломанная доска… Кожаный набрал с дюжину пригоршней мелкого гравия и плотно увязал его в одеяло, сделав нечто вроде кистеня.
– Ну, пошёл!
Альбинос, пригнувшись, метнулся в сторону ворот. Собственно говоря, их никто не охранял: створки просто запирали на ночь снаружи массивной деревянной щеколдой. Тому, кто решится на побег, пришлось бы вскарабкаться наверх, слегка ободрать пузо о колючую проволоку и спрыгнуть – не такая уж сложная задача, если бы не псы. Здоровенных молоссов спускали на ночь с цепи, и они свободно бегали между бараками.
Твадло преодолел почти весь путь; но у самых ворот кубарем полетел на землю, запнувшись о что-то тёплое и мягкое! Разбуженная собака с хриплым рычанием вскочила и оглушительно рявкнула. Маленький каторжанин с воистину кошачьим проворством взмыл по занозистым доскам ворот. Тут к месту действия подоспели и остальные…
Оглушительные вопли укушенных, крики и ругательства слились в ужасающую какофонию. Кто-то (на эту роль впоследствии претендовали четверо) исхитрился швырнуть перцовую трубку прямо в разинутую собачью пасть. Слюнявые клыки жамкнули, с хрустом разгрызая полый стебель, а в следующее мгновение пёс бешено затряс головой, упал на спину и стал кататься по земле, исходя пеной. Со всех сторон доносился лай: услышавшие шум сторожа спешили на выручку. Спустя несколько мгновений ощеренные звери вылетели из мрака и обрушились на беглецов.
И тогда в дело вступил Кожаный. Он вдруг шагнул вперёд, крутанул своим импровизированным оружием – и здоровенная тварь отлетела в сторону, как пушинка. Следующим ударом старик свалил ещё одного зверя, обрушив заполненный гравием мешок на его макушку. Тут наконец Твадло догадался открыть ворота. Беглецы не замедлили этим воспользоваться.
– Убью гадов, на! – ревел Кожаный, крутя в воздухе свой кистень.
Старик сделал шаг назад; тут один из псов присел, напружинился – и взвился в воздух, нацелившись ему в горло. Кожаный встретил его богатырским ударом; но ветхое одеяло не выдержало такого обращения и порвалось. Гравийная шрапнель окатила зверя, как из ведра. Прыжок не достиг цели, однако Кожаный на миг замер в ошеломлении – и этого хватило. Собаки набросились на него всей стаей, впились в складки кожи – и повалили на землю. В этот момент последний из беглецов выскользнул наружу. Ворота захлопнулись.
– Нет! Мы не оставим его! – закричал Пыха, рванувшись назад. Сразу несколько рук вцепилось в него.
– Мы ничего не можем сделать! – встряхнул приятеля Чобы. – Их там слишком много!
– Пустите! – вырывался Пыха.
Каторжане подняли тяжеленную, пропитанную креозотом балку и вставили её в скобы.
Из-за досок неслось остервенелое рычание и крики. Потом голос Кожаного прохрипел:
– Бегите, товарищи! Спасайте Книгу, на!!! А-а-а-а-а, твою мать…
Альбинос приложил ухо к щели и замер, прислушиваясь.
– Порвали, как кота! – объявил он, глуповато ухмыляясь. – Во прикол!
И тогда Пыха набросился на него, изо всех сил молотя кулаками по грязной физиономии. Его снова схватили.
– Чё это он? – удивился альбинос, нервно хихикая и размазывая кровавые сопли. – Чё я такого сказал-то?
Пыха обмяк и без сил опустился на землю.
– Вставай, товарищ! Надо бежать, – голос Чобы звучал словно издалека.
Глотая слёзы, Пыха двинулся за ним.
Следующие несколько часов запечатлелись в памяти юного смоукера отрывками: хриплое натужное дыхание, саднящая коленка, острая боль в боку и размеренный топот босых ног… К счастью, у беглецов сохранилась толика перца. Этого хватило, чтобы основательно запорошить истоптанную землю и сбить погоню со следа.
Когда они вышли на берег великой реки, восточный горизонт уже потихоньку начинал светлеть. Пыха вдохнул остро пахнущий тиной воздух и огляделся. Справа тянулись длинные пакгаузы пристани – сюда доставлялись по реке многочисленные грузы; слева раскинулись банановые рощи. Вдоль берега тянулась грунтовая дорога; после вчерашнего дождя её усеивали многочисленные лужи. Каторжане без сил опускались на обочину.
– И что теперь? – спросил смоукера Чобы.
– А я-то откуда знаю? – удивился Пыха.
– Ну… – шмыгнул носом приятель. – Ведь ты теперь, типа, главный.
– С чего это вдруг?!
– Ну, Книга-то у тебя! Знаешь, когда ты читал её… Ну, я, типа, понял, что все эти мои заморочки с обезьянцами – полная лажа. А это, то, что в Книге, – оно, брат, настоящее… Вот, блин… Не знаю даже, как сказать…
– Я понимаю… Кажется… – тихо ответил Пыха.
– Ну, типа!
– Значит, так… – Пыха встал.
Каторжане, все как один, смотрели на него – даже в полутьме он видел блеск их глаз.
– Значит, так. Нам надо пробраться в город. Я… Я хочу прочитать Книгу до конца. Мы уже знаем, что она становится понятной, только если вокруг собралось много народу. Нужно, чтобы нас стало ещё больше, и тогда… Тогда…
– Тогда мы развернёмся! – захихикал альбинос. – Ух, как развернёмся!
– Верно! Правильно! В город надо, чего там! – загомонили каторжане.
– Ша! – Чобы вдруг вскочил и замер, прислушиваясь. – Едет кто-то, век воли не видать! Прячьтесь!
Беглецы мигом попрыгали в заросшую густой травой дренажную канаву, тянущуюся вдоль тракта. Затаив дыхание, Пыха прислушивался. Щелканье копыт слышалось всё ближе и ближе. Наконец мимо неторопливо проехала шестерная упряжка толстых меланхоличных мулов. За ними, влекомая длинным канатом, по реке двигалась баржа. Возчик в широкополой шляпе шагал впереди, ведя первую пару животных под уздцы. Не сговариваясь, каторжане пропустили поезд мимо и бесшумными тенями скользнули в воду. От берега до баржи было всего несколько метров; беглецы проплыли под днищем, без единого всплеска вскарабкались на борт и затаились между тюков.
«А то знаю я тебя, – строго сказал он. – Заявишься завтра с сияющим видом и скажешь, что выгодно пристроил камешек. И выяснится, что тебя бессовестно надули».
На следующее утро Громилу разбудил громкий стук в дверь. Бурча ругательства, каюкер натянул ради приличия плавки и отправился открывать.
– Ну что, пошли продавать изумруд! – поприветствовал его с порога приятель.
Громила застонал:
– И ради этого ты поднял меня с постели в такую рань?
– Уже половина двенадцатого, между прочим! – укоризненно покачал головой Кактус. – Бери пример с меня: только вчера из джунглей, а уже бодр, весел и готов к приключениям. Кстати, о приключениях: если я не заплачу сегодня за квартиру, меня вышвырнут вместе со всем моим барахлом; по крайней мере, домовладелец обещал это устроить.
– Ты же каюкер! – осуждающе покачал головой Громила. – Лучше уж ты бери пример с меня: раз в месяц домовладелец робко стучится ко мне в дверь и тихонько спрашивает, когда я соблаговолю внести очередной платёж.
– Тебе хорошо, – вздохнул Кактус. – У тебя это… Харизма, типаж, фактура; челюсть опять же… А меня никто не принимает всерьёз – как правило, до тех пор, пока не становится слишком поздно. Но, согласись, устраивать домовладельцу каюк вместо арендной платы – это не комильфо!
– Так у тебя совсем нет монеток?
– Увы! – Кактус сделал плаксивое лицо. – Все свои сбережения я не далее как вчера потратил до последнего, ублажая неуёмные аппетиты своего лучшего друга, ибо не мог же я ему отказать в его скромных желаниях…
– Погоди, по-моему, это как раз я тебя угощал! – ухмыльнулся гориллоид.
– Это потом; а за первую порцию заплатил я!
– Ладно, считай, ты меня разжалобил…
Однако продать драгоценность оказалось не так-то просто. Обойдя полдюжины ювелирных лавок, друзья нашли наконец одну, где им предложили подходящую цену, но лишь спустя определённый срок.
– Деньги нужны мне сейчас! – возмущался Кактус.
– Десять дней, и это как минимум, – качал головой старичок-ювелир. – Но зато вы можете быть уверены, что вас никто не обжулит. У меня есть покупатель, который интересуется как раз крупными изумрудами, а ваш камень чистой воды, хотя и с небольшими дефектами. Впрочем, огранка удалит большинство из них.
Ударили по рукам. Кактус тяжело вздохнул.
– Я могу тебе ссудить энную сумму, – предложил Громила. – Когда получишь свою долю, вернёшь. У меня, правда, немного…
– Ты же знаешь: я страсть как не люблю ходить в должниках. Лучше уж взять заказ; ты ещё не читал газеты? Нет ли чего интересного?
– Увы! Такое впечатление, что все монстры вымерли за время нашего отсутствия. На рынке смертоубийства предложение сегодня превышает спрос. Это как полоса штиля, знаешь? Наверняка через недельку-другую снова отбою не будет от клиентов. Такое уже не раз бывало.
– Эти две недели тоже надо как-то протянуть…
– Ладно, посмотрим, может, что и найдётся. – Громила остановился у газетного ларька.
Купив пухлый «Пандемониум», друзья уселись на лавочке под развесистым каштаном и принялись изучать объявления.
– Ничего интересного, – разочарованно сказал Кактус спустя некоторое время. – «Солидная организация приглашает физически крепких молодых людей со стальными нервами и полным отсутствием комплексов (доброта, совесть, милосердие и т. п.) на высокооплачиваемую работу. Свободный график, система бонусов». Ну, это нам не подходит, мы художники вольные…
«Порочному мерзавцу требуются не останавливающиеся ни перед чем телохранители. Рост и фактура соответствующие. Ради предков, как можно скорее!» Опять не то…
– Да, ни роста, ни фактуры, одни иголки. А вот ещё: «Частная охранная структура проводит конкурс на должность специалиста по убеждению. Основное условие – убедить нашего нынешнего специалиста уйти с занимаемой должности».
– По-моему, ты не там смотришь, дай-ка мне, – гориллоид отобрал у приятеля газету и забегал глазами по строчкам, выпятив губы.
Кактус потянулся и зевнул. Солнце припекало.
– Гм… Ты знаешь, похоже, я нашёл то, что надо. И главное – никакого риска!
– Ну-ну?
– «Организаторы фестиваля творчества детей с задержкой развития „Голос ребёнка“ приглашают музыкальные группы и исполнителей принять участие в культурной программе».
– Ну ты даёшь! Мы с тобой что, похожи на умственно отсталых детей, по-твоему?!
– Да нет, – терпеливо разъяснил Громила. – Мы просто будем выступать вместе с малышами. Я же говорю – никакого риска. Заплатят, правда, немного, но на несколько дней тебе хватит.
– Ни за что! Дети… Они такие мерзкие…
– Ну, как знаешь! Я, например, не прочь заработать монеток, играя джанги.
– Без Иннота у нас ничего не получится, – после некоторого размышления сказал Кактус. – Да и твой мега-барабан остался в пиратском логове…
– Барабан – это мелочь! – отмел возражения Громила. – Пригласим Джихад, она согласится, я думаю; ну а инструмент… – Он на мгновение задумался, потом с ухмылкой наставил толстый палец на противоположную сторону улицы.
– Посмотри-ка туда…
– Мусорный бачок? – с недоверием спросил Кактус.
– Необязательно мусорный; сгодится любой прочный пустотелый предмет. На крайняк у меня есть один знакомый, который одолжит мне казан для плова.
– Ну, допустим… А когда надо выступать?
– Сегодня вечером.
Джалаллом Вхутмас устало вытер лоб:
– Послушай, Укуси, по-моему, я тебя редко о чём-нибудь прошу. Эти люди – мои деловые партнёры; они придут со своими семьями. Ну, это протокол, понимаешь? Я выставлю себя не в лучшем свете, если явлюсь один. Я знаю, что ты скажешь, – он поднял ладонь. – Да, это условности; но наша жизнь вся состоит из таких условностей.
Бывшая Добрая фея набычилась:
– Я свободная женщина, пап. Все эти дурацкие правила меня больше не касаются. У меня своя жизнь, и я попрошу тебя не вмешиваться в неё.
– О предки! Да не вмешиваюсь я, не вмешиваюсь… Я просто прошу тебя о помощи. По-родственному, понимаешь?
– Ну ладно, если по-родственному… Так и быть, я приду.
– Вот и отлично! – просиял Вхутмас.
– Я приду; но это единственное, в чём я пойду тебе навстречу. Я ведьма, не забывай этого, пожалуйста!
– Я надеюсь, ты не собираешься заявиться в этом твоём… – Вхутмас неопределённо покрутил пальцами.
– Я заявлюсь в том, в чём захочу! – рявкнула Укусинда. – И никаких больше условий, не то наш уговор теряет силу. Я с гораздо большим удовольствием проведу вечерок в грязной пивнухе, чем с малолетними олигофренами, знаешь ли!
– Ну хорошо, хорошо…
– Слушай, пап, а на кой тебе вообще сдались эти кисляи? Ты же сейчас, наверное, самый крутой туз бэбидонского бизнеса.
– Потому и туз, что не упускаю возможности договориться с нужными людьми. И не забывай, пожалуйста, о благотворительности!
– Ненавижу само это слово!
– Ну и напрасно. Налоговые льготы…
– Так, – Укусинда встала и подхватила метлу. – Было очень приятно с тобой пообщаться, но у меня ещё дела, – она распахнула окно.
– Концертный зал растафарианской общины, шесть вечера! – крикнул Вхутмас вдогонку помелу. – О духи предков, за что мне это наказание?!
Укусинда неслась над крышами, закладывая лихие виражи. Вот наконец впереди замаячила старая пожарная башня. Укусинда с разгону влетела внутрь, лихо затормозив у самой стены.
– Ой! Я всегда вздрагиваю, когда ты так делаешь! – хихикнула молоденькая прыщавая ведьмочка, отрываясь от своего занятия.
– Что это ты вяжешь? – подозрительно спросила Укусинда, грозно сдвинув брови к переносице. – Почему розовое? Почему не чёрное?!
Пират косолапо заковылял по улице, сипло дыша. Горячий асфальт обжигал ступни, но он не обращал на боль внимания. Фракомбрасс понимал, что сейчас, пожалуй, последний шанс ускользнуть от бдительного надзора. Если бы впереди его ждала тюремная камера городской стражи, он бы не слишком сильно волновался – ибо людишки всегда были падки до золота, а обезьянцев считали низшей расой, глупой и ни на что не способной. Собственно, на этих-то слабостях ему и удавалось каждый раз сыграть. Но сейчас, похоже, положение изменилось. Пират никогда раньше не слыхал о таинственной «Веспа Крабро», но ничего хорошего от неё не ждал. Что же это за люди, думал он, если даже этакую кроху превратили в цербера с бульдожьей хваткой и сентиментальностью не более, чем у скорпиона?!
Постепенно они удалялись от людных улиц. Этот район Вавилона был довольно старым: трёх– и четырехэтажные дома стояли почти вплотную, узкие улочки прятались в густой тени. Первые этажи и подвалы здесь почти сплошь занимали магазинчики и маленькие кафе. Оттуда доносилась негромкая музыка и голоса, но улица была пустынна. Внезапно из-за угла вывернула компания – четыре шимпа в заляпанных извёсткой мешковатых синих робах и подросток-орангутанг. План созрел мгновенно: Ёкарный Глаз рванулся вперёд и упал на колени перед соплеменниками, неистово мыча и тараща глаза. Те в недоумении остановились.
– Эй! Это ещё что такое? – с недоумением вопросил старший, шимп лет пятидесяти с изрядно отвисшим брюшком. – Что за балаган?
– Этот обезьянец – государственный преступник! – звонко провозгласила Адирроза, с трудом удержавшая верёвку. – Любая попытка помешать его аресту расценивается как преступление!
Фракомбрасс замотал головой из стороны в сторону и зарычал. Обезьянцы нахмурились:
– Непохоже, что ты работаешь в Страже, девочка! С каких это пор туда стали набирать детей? – Старший шимп протянул руку с очевидным намерением вынуть кляп.
Адирроза стиснула духовую трубку.
– Я в последний раз предупреждаю тебя: не вмешивайся и отойди, – глаза сипапоккулы предостерегающе сощурились.
Но шимп не принял угрозу всерьёз: хмыкнув, он принялся разматывать путы.
– Пусть он даже преступник, как ты говоришь, – рассудительно промолвил орангутанг. – Но это ещё не повод так с ним обращаться! Посмотри, у него же всё лицо распухло! А если бы тебя так кто-нибудь…
В этот момент короткая стрелка впилась в ладонь старшего шимпа. Тот вскрикнул от боли и неожиданности. Разумеется, Адирроза стреляла не в полную силу, иначе бамбуковый шип прошел бы насквозь.
– Ты что творишь, мелочь! – зарычал его приятель, грубо хватая девушку за плечо.
В следующий миг он отдёрнул руку и с воплями заплясал на одном месте: рассвирепевшая сипапоккула глубоко прокусила ему палец.
– А ну назад! – воскликнула Адирроза, рывками переводя трубку с одного обезьянца на другого. – Следующая будет с кураре, дети джунглей! Кто желает снять пробу?!
Работяги невольно отступили на шаг. Укушенный жутко гримасничал и извергал проклятия. Старший шимп с тупым удивлением рассматривал торчащую из руки стрелку.
– А сейчас вы медленно развернётесь и пойдёте своей дорогой, – Адирроза внимательно следила за каждым движением обезьянцев. – И без глупостей, парни! Я уложу любого из вас раньше, чем он успеет моргнуть.
– Хорошо, мы уходим, – откликнулся старший.
Он, морщась, выдернул стрелку из руки и бросил её под ноги девушке. Подросток-орангутанг покосился на друзей. Один из них чуть заметно качнул головой. Мускулы рыжего обезьянца расслабились, он вздохнул.
– Отличная попытка, Фракомбрасс! – процедила сквозь зубы сипапоккула, когда компания скрылась из виду. – Но тебе, похоже, снова не повезло. А теперь вставай, быстро!
Ёкарный Глаз злобно покосился на неё.
– Давай-давай, нечего глазами сверкать, – Адирроза выразительно показала стрелялку. – Мы уже почти пришли.
Через несколько домов они свернули под арку и очутились в маленьком тихом дворике. Вдоль стен пробивалась извечная лебеда, многочисленные верёвки пересекали двор от окна к окну, сплошь завешанные разноцветными тряпками – словно мухи запутались в раскинутой паутине.
– Пошёл! – Адирроза дёрнула верёвку и зашагала к тёмному провалу подъезда.
Поднявшись на второй этаж, она позвонила в дверь.
– И-хто там? – раздался старушечий голос.
– А роза упала на лапу Азора, – громко и чётко выговорила девушка.
За дверью завозились, зазвякало железо и в образовавшуюся щель блеснул внимательный глаз.
– Ты не одна, што ль?
– С призом. Открывай, Чырвен.
Названный Чырвеном снял цепочку и впустил их внутрь, после чего тщательно запер дверь на несколько замков и массивную щеколду. Это был высокий сероглазый блондин с жёстким ёжиком волос и внимательным взглядом.
– Ну здравствуй, красавица, здравствуй, – всё тем же старушечьим, абсолютно не соответствующим внешности голосом проскрипел он.
– Нормально говорить уже разучился? – фыркнула сипапоккула. – Где шеф?
– У себя, – неожиданно звучным баритоном отозвался Чырвен. – Думаешь, легко вот так вот целый день? Потом срываешься в самые неожиданные моменты.
Сипапоккула хихикнула:
– Могу себе представить!
– А кого это ты привела?
– Расскажу – не поверишь, – устало отозвалась девушка. – Но сперва…
– Адирроза! А мы тебя заждались! – радостно всплеснул пухлыми ручками маленький пожилой человечек, как-то вдруг появляясь в коридоре. – Как я рад видеть тебя живой и здоровой!
– Добрый день, шеф, – сдержанно поздоровалась сипапоккула. – Принимайте гостинец.
– И чем ты меня порадуешь на этот раз, моя амазоночка? – толстячок цепко оглядел обезьянца. – Что это за фрукт?
– Ёкарный Глаз, знаменитый разбойник, пират и прочая, и прочая; собственной персоной, – устало отозвалась Адирроза.
– Не может быть! – ахнул толстяк. – Хотя, хотя… – он внимательно присмотрелся к пленнику сквозь толстые линзы очков.
Фракомбрасс вытаращился в ответ. В любой другой ситуации стоявший перед ним человечек не вызвал бы абсолютно никаких опасений: повадки и манеры вышедшего на пенсию мелкого чиновника или, скажем, торговца средней руки как нельзя лучше подходили к его внешности. Круглое розовое личико имело такое выражение, словно вот-вот сложится в умильную улыбку. «Я именно таков, как вы обо мне подумали, – казалось, говорило оно, – единственная моя защита – доброжелательность и любезность». Разве что глаза выдавали некую странность, задерживаясь на всём чуть дольше, чем это было нужно. Ёкарный Глаз не знал, конечно, что Каракозо (ибо именно так звали стоявшего перед ним) имел на совести куда больше загубленных душ, чем самый кровожадный из воздушных головорезов; но он отчего-то вдруг почувствовал предательский холодок страха. Определённо, с появлением этого типа его шансы резко упали…
– Неужели и вправду тот самый? – продолжал между тем радостно восклицать толстячок.
– Можете не сомневаться. Послушайте, шеф, все подробности – завтра, хорошо? Я мечтаю наконец очутиться дома.
– Конечно, девочка моя, конечно! – засуетился тот и громко хлопнул в ладоши.
Часть стены напротив двери вдруг отъехала в сторону, и оттуда шагнули двое дюжих гориллоидов. Они профессионально взяли пирата за плечи (тот сразу стал выглядеть маленьким и виноватым) и уволокли куда-то в глубь квартиры. Адирроза озадаченно посмотрела им вслед:
– Сменили охранников, шеф? Осторожнее – Фракомбрасс, если ему требуется, может быть невероятно убедительным. Когда я его взяла, он просто соловьем заливался.
– Но ты же не поддалась, верно? – хихикнул Каракозо. – Выходит, не зря мы тебя учили. А насчёт обезьянцев не беспокойся – они, знаешь ли, глухонемые. Ну что же, – он жизнерадостно потёр пухлые ладошки. – Дела идут всё лучше и лучше! Похоже, один из портретов «изловить и повесить» в моём кабинете скоро можно будет убрать совсем! Ну ладно, дорогая, иди отдыхай. Завтра днём я жду тебя с подробным докладом.
– Кое-что ещё, шеф… Я хочу выйти из игры.
Улыбка застыла на губах толстяка, словно приклеенная.
– Мы обсудим это завтра, хорошо? А пока – выброси всё из головы и наслаждайся жизнью. Да, как у тебя с деньгами? Я вполне могу выдать аванс в счёт твоего…
– Пока не требуется.
– Ну и славно. Итак, завтра в полдень.
Чырвен закрыл дверь и в сомнении уставился на толстяка.
– Ты что-то хочешь мне сказать? – не оборачиваясь, спросил его Каракозо.
Блондин вздрогнул.
– Нет, то есть да… – Голос Чырвена снова сломался, скатившись к старушечьему скрипу.
– От нас просто так не уходят, ты это имеешь в виду?
– Э-э… Да.
– Она одумается. Обязательно одумается, Чырвен. Это просто усталость. Мы все прошли через это, и я тоже.
– Адирроза упряма…
– Знаю. И тем не менее всегда надо надеяться на лучшее, верно? Я очень не люблю увольнять своих людей. Очень, Чырвен.
* * *
Над плантациями царила жаркая влажная тьма. Где-то вдалеке лаяли собаки, за тонкой дощатой стеной надрывались цикады. Пахло сырой землёй: днём прошел ливень, а вечернее солнце успело нагреть свежевспаханное поле и насытить воздух его испарениями. Пыха сунул руку за пазуху и осторожно погладил кожаный переплёт Книги. Теперь они все называли её именно так, с большой буквы: Книга. Эта ночь должна была стать особенной…Что-то шевельнулось совсем рядом.
– Ну как, товарищ, готов? – обдало его горячим шепотом. – Давай следом за мной!
– Чобы где? – так же шепотом спросил смоукер.
– Он первым пошёл…
Подкоп сделали быстро: оторвали от нар плохо прибитую доску и, действуя ею, как лопатой, за пару часов вырыли ход наружу. Почва поддавалась легко; бараки не имели фундаментов, угловые столбы просто вкапывались в землю. Пыха протискивался сквозь узкий лаз. Комочки земли сыпались на шевелюру, какие-то корешки щекотали лицо. Внезапно на смоукера накатил острый приступ паники: ему показалось, что он застрял. Пыха рванулся изо всех сил, обдирая локти, жадно хватая ртом воздух… И очутился снаружи.
– Тихо, ты! – сердито шикнули рядом. Кожаный, похожий на сильно исхудавшего бегемота, протянул ему руку и помог выбраться из ямы.
– У кого перец? – спросил Пыха, переведя дыхание.
– У меня, – вполголоса отозвался Чобы. – Типа, всё под контролем, куки! На, держи подляну. Сейчас мы им устроим…
Он осторожно вынул из-за пазухи толстый цилиндр, сделанный из полого стебля какого-то местного растения. Оба конца этой «сигары» были заткнуты скатанными в шарик листьями, а внутри находился стёртый в пыль жгучий красный перец. Каторжане один за другим вылезали из подкопа. Когда все очутились снаружи, Чобы кивнул в сторону ворот:
– Ну, кто первый?
– Я пойду, – вызвался альбинос.
Пыха наконец-то сумел запомнить, как зовут красноглазого: имя его было Твадло, и, по мнению смоукера, оно как нельзя лучше ему подходило.
– У тебя бестолковка даже ночью видна! – возразил кто-то. – Слишком ты светлый!
– Это аристократическая бледность, во! – хихикнул альбинос.
– Да-а? Так ты из этих, что ли… аристократов? Эксплуататоров?!
– Э! Э! Шуток, что ли, не понимаете?! – Твадло попятился, опасливо поглядывая на товарищей, зачерпнул из лужи жидкой грязи и принялся натирать ею лицо и волосы.
Пыха невольно сморщился: на каторге быстро перестаёшь быть брезгливым, однако манеры альбиноса подчас заставляли содрогаться всех.
– Теперь порядок! Давай сюда подляну…
– Смотри не просыпь, на!
– Всё будет оки! – ухмыльнулся Твадло.
Чобы раздал оставшийся перец. Каторжане вооружились кто чем: в ход пошли камни, глиняные черепки, выломанная доска… Кожаный набрал с дюжину пригоршней мелкого гравия и плотно увязал его в одеяло, сделав нечто вроде кистеня.
– Ну, пошёл!
Альбинос, пригнувшись, метнулся в сторону ворот. Собственно говоря, их никто не охранял: створки просто запирали на ночь снаружи массивной деревянной щеколдой. Тому, кто решится на побег, пришлось бы вскарабкаться наверх, слегка ободрать пузо о колючую проволоку и спрыгнуть – не такая уж сложная задача, если бы не псы. Здоровенных молоссов спускали на ночь с цепи, и они свободно бегали между бараками.
Твадло преодолел почти весь путь; но у самых ворот кубарем полетел на землю, запнувшись о что-то тёплое и мягкое! Разбуженная собака с хриплым рычанием вскочила и оглушительно рявкнула. Маленький каторжанин с воистину кошачьим проворством взмыл по занозистым доскам ворот. Тут к месту действия подоспели и остальные…
Оглушительные вопли укушенных, крики и ругательства слились в ужасающую какофонию. Кто-то (на эту роль впоследствии претендовали четверо) исхитрился швырнуть перцовую трубку прямо в разинутую собачью пасть. Слюнявые клыки жамкнули, с хрустом разгрызая полый стебель, а в следующее мгновение пёс бешено затряс головой, упал на спину и стал кататься по земле, исходя пеной. Со всех сторон доносился лай: услышавшие шум сторожа спешили на выручку. Спустя несколько мгновений ощеренные звери вылетели из мрака и обрушились на беглецов.
И тогда в дело вступил Кожаный. Он вдруг шагнул вперёд, крутанул своим импровизированным оружием – и здоровенная тварь отлетела в сторону, как пушинка. Следующим ударом старик свалил ещё одного зверя, обрушив заполненный гравием мешок на его макушку. Тут наконец Твадло догадался открыть ворота. Беглецы не замедлили этим воспользоваться.
– Убью гадов, на! – ревел Кожаный, крутя в воздухе свой кистень.
Старик сделал шаг назад; тут один из псов присел, напружинился – и взвился в воздух, нацелившись ему в горло. Кожаный встретил его богатырским ударом; но ветхое одеяло не выдержало такого обращения и порвалось. Гравийная шрапнель окатила зверя, как из ведра. Прыжок не достиг цели, однако Кожаный на миг замер в ошеломлении – и этого хватило. Собаки набросились на него всей стаей, впились в складки кожи – и повалили на землю. В этот момент последний из беглецов выскользнул наружу. Ворота захлопнулись.
– Нет! Мы не оставим его! – закричал Пыха, рванувшись назад. Сразу несколько рук вцепилось в него.
– Мы ничего не можем сделать! – встряхнул приятеля Чобы. – Их там слишком много!
– Пустите! – вырывался Пыха.
Каторжане подняли тяжеленную, пропитанную креозотом балку и вставили её в скобы.
Из-за досок неслось остервенелое рычание и крики. Потом голос Кожаного прохрипел:
– Бегите, товарищи! Спасайте Книгу, на!!! А-а-а-а-а, твою мать…
Альбинос приложил ухо к щели и замер, прислушиваясь.
– Порвали, как кота! – объявил он, глуповато ухмыляясь. – Во прикол!
И тогда Пыха набросился на него, изо всех сил молотя кулаками по грязной физиономии. Его снова схватили.
– Чё это он? – удивился альбинос, нервно хихикая и размазывая кровавые сопли. – Чё я такого сказал-то?
Пыха обмяк и без сил опустился на землю.
– Вставай, товарищ! Надо бежать, – голос Чобы звучал словно издалека.
Глотая слёзы, Пыха двинулся за ним.
Следующие несколько часов запечатлелись в памяти юного смоукера отрывками: хриплое натужное дыхание, саднящая коленка, острая боль в боку и размеренный топот босых ног… К счастью, у беглецов сохранилась толика перца. Этого хватило, чтобы основательно запорошить истоптанную землю и сбить погоню со следа.
Когда они вышли на берег великой реки, восточный горизонт уже потихоньку начинал светлеть. Пыха вдохнул остро пахнущий тиной воздух и огляделся. Справа тянулись длинные пакгаузы пристани – сюда доставлялись по реке многочисленные грузы; слева раскинулись банановые рощи. Вдоль берега тянулась грунтовая дорога; после вчерашнего дождя её усеивали многочисленные лужи. Каторжане без сил опускались на обочину.
– И что теперь? – спросил смоукера Чобы.
– А я-то откуда знаю? – удивился Пыха.
– Ну… – шмыгнул носом приятель. – Ведь ты теперь, типа, главный.
– С чего это вдруг?!
– Ну, Книга-то у тебя! Знаешь, когда ты читал её… Ну, я, типа, понял, что все эти мои заморочки с обезьянцами – полная лажа. А это, то, что в Книге, – оно, брат, настоящее… Вот, блин… Не знаю даже, как сказать…
– Я понимаю… Кажется… – тихо ответил Пыха.
– Ну, типа!
– Значит, так… – Пыха встал.
Каторжане, все как один, смотрели на него – даже в полутьме он видел блеск их глаз.
– Значит, так. Нам надо пробраться в город. Я… Я хочу прочитать Книгу до конца. Мы уже знаем, что она становится понятной, только если вокруг собралось много народу. Нужно, чтобы нас стало ещё больше, и тогда… Тогда…
– Тогда мы развернёмся! – захихикал альбинос. – Ух, как развернёмся!
– Верно! Правильно! В город надо, чего там! – загомонили каторжане.
– Ша! – Чобы вдруг вскочил и замер, прислушиваясь. – Едет кто-то, век воли не видать! Прячьтесь!
Беглецы мигом попрыгали в заросшую густой травой дренажную канаву, тянущуюся вдоль тракта. Затаив дыхание, Пыха прислушивался. Щелканье копыт слышалось всё ближе и ближе. Наконец мимо неторопливо проехала шестерная упряжка толстых меланхоличных мулов. За ними, влекомая длинным канатом, по реке двигалась баржа. Возчик в широкополой шляпе шагал впереди, ведя первую пару животных под уздцы. Не сговариваясь, каторжане пропустили поезд мимо и бесшумными тенями скользнули в воду. От берега до баржи было всего несколько метров; беглецы проплыли под днищем, без единого всплеска вскарабкались на борт и затаились между тюков.
* * *
Насладившись в полной мере благами цивилизации, Громила и Кактус разбрелись по домам. Перед расставанием гориллоид отобрал у вяло сопротивляющегося приятеля изумруд и спрятал его за щекой.«А то знаю я тебя, – строго сказал он. – Заявишься завтра с сияющим видом и скажешь, что выгодно пристроил камешек. И выяснится, что тебя бессовестно надули».
На следующее утро Громилу разбудил громкий стук в дверь. Бурча ругательства, каюкер натянул ради приличия плавки и отправился открывать.
– Ну что, пошли продавать изумруд! – поприветствовал его с порога приятель.
Громила застонал:
– И ради этого ты поднял меня с постели в такую рань?
– Уже половина двенадцатого, между прочим! – укоризненно покачал головой Кактус. – Бери пример с меня: только вчера из джунглей, а уже бодр, весел и готов к приключениям. Кстати, о приключениях: если я не заплачу сегодня за квартиру, меня вышвырнут вместе со всем моим барахлом; по крайней мере, домовладелец обещал это устроить.
– Ты же каюкер! – осуждающе покачал головой Громила. – Лучше уж ты бери пример с меня: раз в месяц домовладелец робко стучится ко мне в дверь и тихонько спрашивает, когда я соблаговолю внести очередной платёж.
– Тебе хорошо, – вздохнул Кактус. – У тебя это… Харизма, типаж, фактура; челюсть опять же… А меня никто не принимает всерьёз – как правило, до тех пор, пока не становится слишком поздно. Но, согласись, устраивать домовладельцу каюк вместо арендной платы – это не комильфо!
– Так у тебя совсем нет монеток?
– Увы! – Кактус сделал плаксивое лицо. – Все свои сбережения я не далее как вчера потратил до последнего, ублажая неуёмные аппетиты своего лучшего друга, ибо не мог же я ему отказать в его скромных желаниях…
– Погоди, по-моему, это как раз я тебя угощал! – ухмыльнулся гориллоид.
– Это потом; а за первую порцию заплатил я!
– Ладно, считай, ты меня разжалобил…
Однако продать драгоценность оказалось не так-то просто. Обойдя полдюжины ювелирных лавок, друзья нашли наконец одну, где им предложили подходящую цену, но лишь спустя определённый срок.
– Деньги нужны мне сейчас! – возмущался Кактус.
– Десять дней, и это как минимум, – качал головой старичок-ювелир. – Но зато вы можете быть уверены, что вас никто не обжулит. У меня есть покупатель, который интересуется как раз крупными изумрудами, а ваш камень чистой воды, хотя и с небольшими дефектами. Впрочем, огранка удалит большинство из них.
Ударили по рукам. Кактус тяжело вздохнул.
– Я могу тебе ссудить энную сумму, – предложил Громила. – Когда получишь свою долю, вернёшь. У меня, правда, немного…
– Ты же знаешь: я страсть как не люблю ходить в должниках. Лучше уж взять заказ; ты ещё не читал газеты? Нет ли чего интересного?
– Увы! Такое впечатление, что все монстры вымерли за время нашего отсутствия. На рынке смертоубийства предложение сегодня превышает спрос. Это как полоса штиля, знаешь? Наверняка через недельку-другую снова отбою не будет от клиентов. Такое уже не раз бывало.
– Эти две недели тоже надо как-то протянуть…
– Ладно, посмотрим, может, что и найдётся. – Громила остановился у газетного ларька.
Купив пухлый «Пандемониум», друзья уселись на лавочке под развесистым каштаном и принялись изучать объявления.
– Ничего интересного, – разочарованно сказал Кактус спустя некоторое время. – «Солидная организация приглашает физически крепких молодых людей со стальными нервами и полным отсутствием комплексов (доброта, совесть, милосердие и т. п.) на высокооплачиваемую работу. Свободный график, система бонусов». Ну, это нам не подходит, мы художники вольные…
«Порочному мерзавцу требуются не останавливающиеся ни перед чем телохранители. Рост и фактура соответствующие. Ради предков, как можно скорее!» Опять не то…
– Да, ни роста, ни фактуры, одни иголки. А вот ещё: «Частная охранная структура проводит конкурс на должность специалиста по убеждению. Основное условие – убедить нашего нынешнего специалиста уйти с занимаемой должности».
– По-моему, ты не там смотришь, дай-ка мне, – гориллоид отобрал у приятеля газету и забегал глазами по строчкам, выпятив губы.
Кактус потянулся и зевнул. Солнце припекало.
– Гм… Ты знаешь, похоже, я нашёл то, что надо. И главное – никакого риска!
– Ну-ну?
– «Организаторы фестиваля творчества детей с задержкой развития „Голос ребёнка“ приглашают музыкальные группы и исполнителей принять участие в культурной программе».
– Ну ты даёшь! Мы с тобой что, похожи на умственно отсталых детей, по-твоему?!
– Да нет, – терпеливо разъяснил Громила. – Мы просто будем выступать вместе с малышами. Я же говорю – никакого риска. Заплатят, правда, немного, но на несколько дней тебе хватит.
– Ни за что! Дети… Они такие мерзкие…
– Ну, как знаешь! Я, например, не прочь заработать монеток, играя джанги.
– Без Иннота у нас ничего не получится, – после некоторого размышления сказал Кактус. – Да и твой мега-барабан остался в пиратском логове…
– Барабан – это мелочь! – отмел возражения Громила. – Пригласим Джихад, она согласится, я думаю; ну а инструмент… – Он на мгновение задумался, потом с ухмылкой наставил толстый палец на противоположную сторону улицы.
– Посмотри-ка туда…
– Мусорный бачок? – с недоверием спросил Кактус.
– Необязательно мусорный; сгодится любой прочный пустотелый предмет. На крайняк у меня есть один знакомый, который одолжит мне казан для плова.
– Ну, допустим… А когда надо выступать?
– Сегодня вечером.
* * *
– Сегодня вечером?! Ну нет, пап! У меня на вечер совершенно другие планы!Джалаллом Вхутмас устало вытер лоб:
– Послушай, Укуси, по-моему, я тебя редко о чём-нибудь прошу. Эти люди – мои деловые партнёры; они придут со своими семьями. Ну, это протокол, понимаешь? Я выставлю себя не в лучшем свете, если явлюсь один. Я знаю, что ты скажешь, – он поднял ладонь. – Да, это условности; но наша жизнь вся состоит из таких условностей.
Бывшая Добрая фея набычилась:
– Я свободная женщина, пап. Все эти дурацкие правила меня больше не касаются. У меня своя жизнь, и я попрошу тебя не вмешиваться в неё.
– О предки! Да не вмешиваюсь я, не вмешиваюсь… Я просто прошу тебя о помощи. По-родственному, понимаешь?
– Ну ладно, если по-родственному… Так и быть, я приду.
– Вот и отлично! – просиял Вхутмас.
– Я приду; но это единственное, в чём я пойду тебе навстречу. Я ведьма, не забывай этого, пожалуйста!
– Я надеюсь, ты не собираешься заявиться в этом твоём… – Вхутмас неопределённо покрутил пальцами.
– Я заявлюсь в том, в чём захочу! – рявкнула Укусинда. – И никаких больше условий, не то наш уговор теряет силу. Я с гораздо большим удовольствием проведу вечерок в грязной пивнухе, чем с малолетними олигофренами, знаешь ли!
– Ну хорошо, хорошо…
– Слушай, пап, а на кой тебе вообще сдались эти кисляи? Ты же сейчас, наверное, самый крутой туз бэбидонского бизнеса.
– Потому и туз, что не упускаю возможности договориться с нужными людьми. И не забывай, пожалуйста, о благотворительности!
– Ненавижу само это слово!
– Ну и напрасно. Налоговые льготы…
– Так, – Укусинда встала и подхватила метлу. – Было очень приятно с тобой пообщаться, но у меня ещё дела, – она распахнула окно.
– Концертный зал растафарианской общины, шесть вечера! – крикнул Вхутмас вдогонку помелу. – О духи предков, за что мне это наказание?!
Укусинда неслась над крышами, закладывая лихие виражи. Вот наконец впереди замаячила старая пожарная башня. Укусинда с разгону влетела внутрь, лихо затормозив у самой стены.
– Ой! Я всегда вздрагиваю, когда ты так делаешь! – хихикнула молоденькая прыщавая ведьмочка, отрываясь от своего занятия.
– Что это ты вяжешь? – подозрительно спросила Укусинда, грозно сдвинув брови к переносице. – Почему розовое? Почему не чёрное?!