Страница:
– Ага, а когда Фил приносил гитару, ты под неё очень классно пела. Даже пальцами прищёлкивала, – наябедничал Кактус.
– Чувство ритма у тебя должно быть, – подхватил Иннот. – А ну-ка, пощёлкай!
Джихад закатила глаза, но послушно подняла тонкие руки и принялась прищелкивать пальцами. Иннот чуть заметно кивал головой в такт.
– Сойдёт! – вынес он вердикт. – Теперь ты, Кактус.
– Я немного умею играть на губной гармошке… Слушай, мелкий, ты что, всё это всерьёз?!
Вместо ответа Иннот зловеще ухмыльнулся и вытащил из-под кровати своё недавнее приобретение. Джихад и Кактус ахнули.
– Вы будете смеяться, но он действительно недурственно на нём бренчит, – снисходительно пояснил Громила. – Вчера вечером, когда вы ушли, он так разошёлся, что соседи принялись дубасить в стенку чем-то тяжёлым.
– Ты, Иннот, стр-рашно многогранная личность! Мне даже жутко иногда! – сказал Кактус.
– Мне иногда тоже, – ответил Иннот. – Ну что, компания? Пересчитываем наличные и айда в магазин за недостающими инструментами?
– А как мы назовёмся? – ухмыльнулся Громила. – Каюкерский квартет?
– Гм… Звучит неплохо, – медленно, словно пробуя название на вкус, пробормотал Иннот. – Каюкерский квартет…
– Вы отстали от жизни, – объявил Кактус. – Сейчас любая уважающая себя группа должна называться на пиджине. Серьёзно, Иннот! Ты почитай свою газету, какие там коллективы? «Риверз», «Джампинг манки», «Войс оф форест»…
– «Киллинг очестра», – тихонько сказала Джихад.
– Вот!!! Вот оно!!! – Иннот подскочил к девушке и звонко расцеловал её в обе щеки. – Джи, ты гений! «Киллинг очестра» – коротко и страшно! Да это о нас, ребята!
– «Убийственный оркестрик»? Нам подходит! – расхохотался Кактус. – Можем по барабану настучать, можем в бубен дать…
– Кстати, о барабанах: надо бы подыскать что-нибудь могучее…
Друзья обошли не меньше пяти лавок, но удовлетворить запросы Иннота оказалось не так-то просто.
– Нет, вы не понимаете! – горячился каюкер. – Нам не нужен барабан чуть больше детского тамтамчика. Он должен быть по-настоящему большой, просто… Просто огромный!
– На тебя не угодишь! – сердилась Джихад. – Тебе же ясно сказали в последней лавке: барабанов большего размера Бэбилонская музыкальная фабрика не выпускает! А делать инструмент на заказ уже поздно.
– Значит, придётся взять железную бочку.
– О нет! – Громила закатил глаза. – Мне же её придётся переть на своём горбу…
– А зачем ты такой большой и сильный? Вот и терпи теперь…
– Стойте! – внезапно поднял палец Кактус. – Я знаю, где можно раздобыть самый здоровенный барабан из всех.
– И где же?
– В растафарианской церкви.
– Думаешь, они продадут его? – с сомнением спросила Джихад.
– А вот это предоставьте мне. – Иннот повеселел. – Мы идём в квартал растафари!
Растафарианская церковь оказалась довольно большой и приземистой – в память о тех временах, поведал Иннот, когда растафарианство было официально запрещено и последователи его собирались в рабочих бараках. Выбеленные стены здания украшали многочисленные разноцветные граффити. Был здесь и Агве Войо, и Папа Легба, и сам Джамбалла Ведо, и ещё неисчислимое множество прочих лоа. На низеньком крылечке дремал длинноносый служка.
– Эй, парень! – окликнул его Громила и тут же получил тычок в бок от Иннота.
– Молчи! – одними губами прошептал каюкер и торжественно обратился к служке: – Йо, брат, благосклонен ли к тебе сегодня великий Джа?
– Хрен он ко мне сегодня благосклонен, – мрачно ответствовал длинноносый. – Бабок нету ни хрена.
– Дружище, выходит, сами предки послали тебе удачу! – расплылся в улыбке Иннот. – Понимаешь, нам с братьями нужен большой барабан. А я случайно знаю, что здесь у вас есть такой. Во время церемоний…
Служка медленно встал:
– Проклятый монетарист! Или ты думаешь, что продаётся уже всё на свете?! Убирайся отсюда, покуда страшный гнев не затмил мне мои последние мозги!!! – И он громко хлопнул дверью.
Не обращая внимания на недоуменные взгляды друзей, Иннот обошёл здание церкви и остановился у чёрного хода. Спустя какое-то время изнутри послышались сдавленные проклятия. Затем дверь распахнулась, и наружу показался барабан. Брови Громилы полезли вверх – такого здоровенного он ещё не видел!
– Ну, чего встал столбом! – крикнул изнутри служка. – Помоги мне вытащить эту хренову хреновину!
Иннот двумя руками схватился за круглый бок барабана. Совместными усилиями им удалось протащить его сквозь жалобно скрипящий проём.
– Уф, я уже было подумал, придётся снимать дверь вместе с коробкой! – Служка вытер пот со лба. – С тебя сорок монет.
– Сколько?! – завопил Иннот.
– Сорок, и ни монеткой меньше, понял, святотатец! Вдобавок получишь вот это било, – служка извлёк из-под своего пёстрого пончо здоровенную колотушку с обтянутой войлоком головкой и ударил в перепонку.
– БУММ! – отозвался барабан.
Иннот с интересом прислушивался к звуку.
– Ладно, беру, – он отсчитал деньги.
– Курнём? – предложил растафари.
– Можно.
– Слушай, а почему ты не согласился сразу? – полюбопытствовала Джихад.
– Сестрёнка, ну надо же соображать! Не всё позволено делать вот так сразу и с парадного входа! – снисходительно пояснил растафари. – Кое-что можно только с чёрного.
– Как думаешь, Джамбалла на тебя не рассердится? – вкрадчиво спросил Громила, пытаясь пристроить барабан на своей широкой спине. Тот оказался довольно лёгким, хотя и не слишком удобным для переноски.
– Не-а. Джа велик и добр. К тому же завтра я закажу новый барабан, и готов он будет дня через три. И он будет новый, сечёшь? За что же Джа на меня гневаться?
– Собственно, нам больше ничего не надо, – вслух размышлял Иннот, когда они возвращались обратно. – Губная гармоника у Кактуса есть, плюс ещё моё банджо…
– А кастаньеты? – вскинулась Джихад.
Иннот порылся в кармане и вручил ей некую штуковину.
– Ну-ка, попробуй!
Джихад пощелкала; получалось у неё сочно и звонко. Громила пригляделся к «кастаньетам» и внезапно громко, на всю улицу, заржал.
– Это то самое, о чём я подумал, Иннот? Ты страшный человек!! Ох, не могу!!! – его согнуло пополам от хохота.
– А что? – удивился Иннот. – Боевой трофей, челюсти мадам Перегниды. Очень хорошая штука, между прочим.
Вскоре после полудня солнце скрылось в бесцветной дымке. Задул ветер – сначала чуть заметно, постепенно усиливаясь. Притихшие джунгли зашумели, заволновались. Какие-то невиданные ранее птицы носились над самой водой, крича тревожно и жалобно. А с юга уже наползала, громоздясь вполнеба, иссиня-чёрная туча.
– По маленькому Ниту сегодня будет рыдать весь мир, – торжественно-мрачно возгласил Свистоль.
Казалось, он теперь искренне раскаивается в своих недавних обидах.
– Да, ливень будет что надо, – согласился Папа. – Река наверняка вздуется после такого.
– Вы знаете, что это был за зверь и как его одолеть? – спросил Пыха.
– Уж никак не духовым ружьём, – хмыкнул Папа. – То есть ежели ты ему в глаз отравленной стрелкой попадёшь, тогда ему Амба… Наверное. Смотря сколько яду намажешь… Только вот попробуй, попади!
– Тогда чем? Копьём? Дубинкой? Папа покряхтел.
– Нету у нас такого оружия, чтобы с этой тварью справиться, вот ведь в чём беда! Этот зверь – наследие магических войн. Видал, какая у него чешуя? Такую ничем не возьмёшь.
– Вообще-то армадиллы встречаются довольно редко, – задумчиво проговорил Свистоль.
– А ещё кто опасный в реке водится? – наседал Пыха.
Большой Папа пожал плечами:
– Ну, мало ли! Скат-хвостокол, например, – говорят, они здоровенными вырастают. Или электрический угорь… Да те же тирании, кстати. А есть ещё водяной волк, правда, не здесь, а южнее.
– Водяной волк?!
– Угу. Зверь такой, вроде выдры, только размерами куда как поболе. Хищник! От такого и на суше спастись трудно, а уж в воде… – Папа махнул рукой.
Ливень обрушился на джунгли спустя час. Видимость мгновенно сократилась до нескольких шагов – всё остальное исчезло за стеклянистой завесой. Струи дождя звонко барабанили по листьям хитинника, белой пеной растекались по брёвнам. Воздух заметно похолодал. Смоукеры поёживались – брызги залетали и под навес. Гребцы убрали вёсла; пока что течение само несло плоты в нужном направлении.
Странную тень в воде первым заметил какой-то стибок и громко закричал, предупреждая остальных. Синекожие человечки попятились в глубь плота, под навес, ощетинившись вёслами, палками, ножами и топориками – короче говоря, всем, что попалось под руку. Спустя несколько секунд стало понятно, что тревогу подняли не зря: огромное, мощное тело, еле заметное под кипящей серебристой поверхностью, преследовало путешественников всего в какой-то паре метров за кормой. Внезапно исполинская туша скользнула вперёд и исчезла под брёвнами. Плот чуть заметно вздрогнул.
– Дэнджер! Дэнджер! Смокерс! Нье подходи к крайю! – наперебой завопили стибки сквозь дождевую пелену, предупреждая смоукеров.
– Чего? Ась? – Гоппля подошел к самому краю и приложил к уху ладонь. – Чего взгоношились?
– О май гат! – Джро Кейкссер в ужасе схватился за голову и заорал что было сил: – Отойди на хрьен от края!
Гоппля сделал неуверенный шаг назад, и в этот момент армадилл атаковал. Вода у края плота словно взорвалась. В облаке брызг голова хищника метнулась к старому охотнику. Стремительность атаки была такова, что Гоппля не успел даже шевельнуться. Чешуйки на шее зверя чуть раздвинулись, впиваясь в мокрые брёвна и удерживая на них переднюю часть туши чудовища. Под его весом корма плота погрузилась в воду. Армадилл запрокинул голову – и неторопливо, словно бы напоказ, перекусил дёргающееся тело пополам. Многоголосый вопль ужаса и ярости повис над рекой. И тут в дело вступила Кастрация. Она бесстрашно подскочила к самому краю плота и что было сил метнула в голову чудовища только что закипевший чайник – помятый, закопчённый, невесть какими путями попавший некогда в стибковскую деревню. Прицел был точен – оставляя за собой дорожку пара и брызги кипятка, снаряд пролетел разделяющие плоты несколько метров и врезался в монстра.
Рептилия зашипела и, молниеносно извернувшись, клацнула в воздухе зубами. Полные холодной, запредельной ярости глаза смерили взглядом сбившихся в горстку людишек – а в следующий миг армадилл ушёл под воду. Теперь только глубокие царапины на брёвнах напоминали о его присутствии.
Смоукеры всё ещё зачарованно смотрели, как дождь вскипает розовой пеной в том месте, куда брызнула кровь несчастного Гоппли, а Пыха уже подошёл к шаману и крепко стиснул его плечо. Свистоль обернулся. Тёмные глаза паренька метали молнии, побелевшие губы сжались в нитку.
– Сделай что-нибудь, пожалуйста! – еле слышно процедил Пыха. – Ты же шаман! Придумай выход, иначе эта тварь пожрёт всех нас одного за другим. Ты что, не видишь, она нас… Приметила!
– Хорошо, сынок, – хрипло ответил Свистоль. – Я попробую.
Дождь вскоре ослабел, а потом и вовсе перешел в морось. Плоты подтянули вплотную друг к другу и соединили дополнительными верёвками. Теперь уже никто из смоукеров не воротил нос от стибков; да и те оставили наконец свои штучки. Пыха, моментально оценив изобретение Кастрации, приказал развести огонь и постоянно держать наготове ёмкости с крутым кипятком. На плоских глыбах сланца, служивших чем-то вроде походных очагов, разожгли костры. Большой Папа да и Свистоль понимали, что толку от этого будет чуть: армадилл нападал так внезапно и быстро, что ошпарить его никто, скорее всего, не успел бы. Однако людям надо было делать хоть что-нибудь; и они промолчали.
Существовала и ещё одна трудность: запасы сухих дров были невелики. Чтобы пополнить их, пришлось бы сходить на берег; а ступить в реку теперь никто не решался.
Тучи к вечеру не рассеялись, как это обычно бывало; и сумерки наступили раньше обычного. На спешно собранном общем совете решено было не останавливаться на ночь. Выбрали караульных. Свистоль и Папа мрачно дымили, время от времени перебрасываясь короткими репликами. Пыха устроился так, чтобы не мозолить им глаза и в то же время слышать всё, о чём бормочут старики. Многие слова были непонятными: Папа что-то буркнул про охотничьи ареалы, Свистоль в ответ произнёс длинную фразу, начинавшуюся со слов «всеобщее нарушение экологического равновесия». Затем разговор, похоже, свернул в нужное русло. Большой Папа, разумеется, знал кое-что про напавшего на них зверя. В основном обсуждалась непробиваемость его чешуи. «Самая защищенная тварь в наших краях», – горестно объяснял правильный смоукер. «В пасть надо целить, – мрачно отвечал шаман. – Там мягкие ткани. В глаз точно не попадёшь». Потом он завозился, роясь в своих вещах. Что-то шуршало, стеклянно позвякивало. «А это что за штуковина?» – с интересом спросил Папа. «Карманное перегонное устройство. В данной ситуации ничем не поможет». – «А тут?» – «Лекарства». Внезапно что-то тяжелое стукнулось о палубу и покатилось по брёвнам. «Ого! А ведь это незаконно». – «Да бросьте вы, профессор. Где закон, а где мы». Пыха не выдержал и обернулся через плечо. Большой Папа держал в руке штуковину, похожую более всего на птичье яйцо. На белой скорлупе кто-то нарисовал чёрную ухмыляющуюся рожицу.
– Чёрный смайлик, – хмыкнул Папа. – Армейская метка. Особо опасная, стало быть, штуковина. И что это такое?
– Стенобитная снасть, – вздохнул Свистоль. – Для уличных боёв. На природе вещь практически бесполезная. Я уж и не припомню, сколько лет она у меня валяется. Давно выдохлась, поди. Эх, жаль! Надо было при случае детворе фокус показать.
– Что за снасть? – спросил Пыха. Свистоль обернулся.
– А, ты здесь. Да вот, вещица одна. Бормотологическая, из самого Вавилона. Только пользы нам от неё никакой, к сожалению.
Юный смоукер не без внутреннего трепета протянул руку и взял странное яйцо в ладонь. Оно было довольно тяжёлым и словно костяным на ощупь.
– А что в нём волшебного? – спросил он.
– Этой штукой дома ломали. Бьёшь ею посильнее обо что-нибудь твёрдое и кидаешь в окошко. А через несколько секунд она разбухает до невозможности.
– И что?
– Ну представь, этот шарик вдруг станет размером с общинный склад. Что тогда будет с плотом?
– Навес снесёт, – после некоторого размышления ответил Пыха.
– Верно. Но здесь-то всё лёгкое, бамбук да листья, просто засыплет трухой всякой. А ежели такое в каменном доме учинить – жуткое дело! Стены выломает, крыша рухнет, а всех, кто внутри был, в лепёшку раздавит.
– Страшная какая штука! А зачем она нужна?
– Ну как зачем, – пояснил смущённо Папа, – как раз для этого. Потому и значок такой стоит: мол, опасно с ней играться. Дай-ка её мне, сынок; может, хоть напугать чудище получится…
Часовые подняли тревогу ближе к полуночи. Смоукеры и стибки спешно запалили заранее приготовленные факелы и напряженно вглядывались во мрак. Расчерченная оранжевыми бликами вода казалась лаково-чёрной, и там, на самой границе тьмы и света, двигалась параллельно плотам странная треугольная волна.
– Пугает, зараза, – хрипло прошептал за спиной у адмирала Грибок. – Вот он, мол, я. Никуда не денетесь.
– Это дух реки, – выдохнул кто-то.
Армадилл не скрывался. Вскоре стало понятно, что тварь описывает вокруг плотов постепенно сужающиеся круги.
– И не надоест ему, – задумчиво хмыкнул Джро Кейкссер.
Вожак стибков казался спокойным; прищуренные светлые глаза его внимательно следили за каждым движением монстра.
Внезапно армадилл нырнул. Кончик его хвоста, чуть сплюснутый с боков, на миг показался над водой. Все замерли. Средний смоукеровский плот вдруг вздрогнул – что-то сильно ударило его снизу. Завопили детишки.
«Бумм! Бумм!» – последовали ещё два удара. Плот вздрагивал, словно живой, вода плескалась о края. Удары вдруг сменились странным звуком – что-то там, под днищем, поскрипывало и пощёлкивало.
– Верёвки слабеют!!! – тонко и яростно завопил вдруг Пыха, первым заметивший неладное. – Он верёвки рвёт!!!
Действительно, армадилл, поняв, видимо, что опрокинуть плот не так-то просто, теперь растопырил свои острые, как бритва, чешуи и гигантской фрезой вращался под днищем плота, тёрся о скользкие брёвна – и, конечно, задевал связывающие их верёвки.
– Спокойно! Без паники! – твердым голосом приказал Большой Папа. – Вязали мы на совесть, так сразу ему не порвать. Давайте-ка все на соседние плоты; женщины и дети – первые.
Спокойный тон Папы и его уверенный вид подействовали на остальных как нельзя лучше. Смоукеры потихоньку отступали с опасного места, торопливо, но без паники перетаскивали свои пожитки и грузы. Внезапно скрежет прекратился, чтобы возобновиться через минуту – но уже в другом месте. Люди с оханьем шарахнулись обратно.
– Он ведь прекрасно понимает, как до нас добраться! – в сердцах бросил Свистоль. – Неужели эта тварь разумнее, чем я думал?
– Вряд ли, – возразил Папа. – Но вы забыли одну вещь. Армадиллов специально создавали для войны. А значит, уж что-что, а суда они умеют топить любые – и большие, и маленькие. Это, скорее всего, запечатлено на уровне инстинктов.
«Как они могут так спокойно стоять и рассуждать, когда от смерти нас всех отделяют лишь несколько полуразрезанных верёвок?! – смятенно подумал Пыха. – Неужели же эти двое во много раз храбрее нас всех, вместе взятых, – или они просто слеплены из другого теста? А я… Неужели я такой трус?»
Пыха метнулся под навес, выхватил ножик и стал лихорадочно перерезать полоску коры, которой крепилась одна из длинных жердей настила крыши. Выдернув её, он всё так же поспешно примотал к одному концу пучок хвороста – и, подпалив его от очага, шагнул к борту и наклонил огонь к самой воде. Некоторое время ничего не происходило. Мутная, жёлтовато-зелёная толща просвечивала сантиметров на двадцать-тридцать вглубь; острое зрение смоукера уловило в освещенном пятне движение мельчайших водорослей и личинок, несомых течением. Вдруг из-под плота на миг высунулась длинная бурая тень – и мощные челюсти, разорвав речную гладь, жамкнули по тонкой жердине. Факел ткнулся в воду и с шипением погас. Пыха, не выпустивший вовремя свой конец, стукнулся коленями о палубу – так силён был рывок.
– Нье нравится! – сказал Джро, вдруг появившись рядом.
Лицо стибка было абсолютно бесстрастным, но усилившийся акцент выдавал волнение. В руках Джро сжимал исходящий паром глиняный горшок, держа его, чтобы не обжечь руки, через два клочка сена.
– Оки, смоки. Запали ещё один тачлайт. Но дьержи его более выше.
Пыха не заставил себя упрашивать. Выдернув жердь, он соорудил на её конце целое гнездо из сена и хвороста и поджег его. На этот раз ждать пришлось дольше. Джро осторожно подался к краю плота. Пыха предостерегающе вскрикнул – и в этот самый миг армадилл вынырнул, но не под факелом, а у самого борта, в двух шагах от стибка!
– Зетс ю фо Нит, мазафака! [11] – заорал Джро и метнул горшок прямо в раскрытую пасть монстра.
Челюсти армадилла лязгнули, смыкаясь. Джро едва успел отдёрнуть руки – ещё чуть-чуть, и он остался бы без пальцев. Река всколыхнулась. Предводитель стибков повалился спиной на палубу; а за бортом в это время творилось что-то невероятное! Вода вспучивалась и кипела, клочья белой пены выплёскивались на брёвна. Рептилия билась, свиваясь в кольца и судорожно распрямляясь, топорщила чешую, металась из стороны в сторону – и, наконец, со страшной скоростью, оставляя за собой буруны, понеслась прочь от плотов.
– Получилось! – выдохнул Пыха.
Джро Кейкссер слегка улыбнулся и показал сложенное из большого и указательного пальцев колечко. Смоукер уже знал, что у стибков этим жестом принято сопровождать самые удачные шутки.
– Да, не по нраву кипяточек-то пришёлся! – злорадно пропел Грибок.
Вокруг уже толпились смоукеры и соплеменники Джро, и каждый старался воздать героям должное.
– Это быль нье просто кипьяток! – торжественно объявил какой-то стибок. – Это отвар самого жгучего пьерца, какой только у нас быль!
Слова его встретили взрывом всеобщего ликования.
Весь следующий день ушёл на починку плотов. Спустя час после рассвета плотогоны заметили справа широкую песчаную косу и причалили к ней. Уставшие люди (за ночь так никто и не сомкнул глаз) принялись за работу. Армадилл здорово потрепал один из смоукеровских плотов и слегка повредил плот стиб. Кое-кто из смоукеров заговорил о днёвке; однако Свистоль был непреклонен.
– В джунглях больше опасностей, чем на реке, – в сотый, наверное, раз повторял он. – Как только закончим ремонт и пополним запасы дров, путешествие продолжится.
– Всё будет в лучшем виде, Гро. Я тебя уверяю, – рассеянно отвечал Иннот.
Он валялся на диванчике, закинув руки за голову, и, казалось, витал мыслями где-то очень далеко.
– Мы их сделаем, вот увидишь.
– Да каким образом?! – начал сердиться Громила. – Вернись с неба на землю, пожалуйста!
– Я и так на земле, – в подтверждение своих слов Иннот похлопал по диванной обивке. – Трудно представить себе существо более приземлённое, чем человек, который валяется на диване с литром пива в пузе. Кстати, знаешь, чем джанги отличается от остальной музыки?
– Ну и чем же?
– Для него главное не профессионализм, а… – Иннот на мгновение запнулся. – Страсть. Огонь. Ритм. Умение зажечь слушателя, заставить его забыть, что он сидит, например, в прокуренном кабаке и из окна несёт горячим асфальтом. И тогда вместо несвежей рубашки он ощутит на груди жар ночного костра, и ноги его сами пустятся в пляс, а в руке почудится тяжесть верного охотничьего копья… Знаешь, почему большинство музыкальных корифеев так не любят джанги? Да как раз потому, что они виртуозно владеют инструментами, могут сыграть тебе всё, что захочешь, повторить любую мелодию – а настоящего огня в них нет.
– Да, старина, тебе бы стихи писать, – неловко ухмыльнулся Громила. – Белые. Ну и скажи на милость, как ты всего этого собираешься добиться от конкурсной комиссии?
– Я войду в роль, – сказал Иннот. – Так и знай, старина: завтра я войду в роль, и войду в неё здорово. Прошу тебя об одном: не заражай своим пессимизмом Джихад и Кактуса. Они почти поверили, что у нас получится. А это, считай, половина успеха.
Громила вздохнул:
– Ладно, это твоё шоу, парень. Постараюсь его не испортить.
– Ты мне только дай начать, старина, – улыбнулся Иннот. – Только дай начать.
Он укрылся одеялом и вскоре засопел.
– Ты не рано баиньки собрался-то? – удивился Громила.
Иннот не ответил. Он уже спал. Громила вздохнул и нижней конечностью подтянул к себе очередную упаковку с пивом. Может быть, чтобы увидеть приземлённого человека, и достаточно залить в него литр бэбилонского тёмного, подумал он; но для обезьянца-горри нужно куда как больше.
А Иннот уже брёл по затопленному городу своих снов. Проделав недолгий путь, он очутился в знакомой квартире, где его с улыбкой поприветствовал Дворнике.
Старейший персонажик восседал в потёртом кожаном кресле и, побрякивая спицами, что-то вязал.
– Ты что делаешь? – удивился каюкер.
– Вяжу носки, – невозмутимо ответил Дворнике. – Очень хорошее дело. Медитативное… Хочешь, научу? Это несложно.
– Спасибо, может, как-нибудь в другой раз. Слушай, мне срочно нужен Сол Кумарозо.
Дворнике рассмеялся.
– Старине Кумарозо даже после смерти не дают покоя! Вот что значит быть знаменитостью! Ладно, сейчас я его позову. – Дворнике отложил вязание и встал. – Ты и сам, конечно, можешь это сделать – но, боюсь, после того как ты увидишь, что за мир придумал для себя Сол, ты так и проснёшься с раскрытым от изумления ртом. Этот парень совершенно сумасшедший!
Он вышел, аккуратно притворив за собой дверь. Иннот успел лишь заметить длинный, уходящий во тьму коридор с множеством дверей. «Вероятно, за каждой такой дверью находится чей-нибудь мир, – подумал он. – И когда-нибудь одна из них будет вести в мой». Невольно каюкер поёжился.
– Здорово, старина! Какие проблемы? – весело поприветствовал его Кумарозо.
Звезда джанги был одет всё в то же яркое пончо; глаза весело поблескивали сквозь розовые очки.
– У меня действительно проблема, Сол. Завтра я с друзьями буду выступать перед отборочной комиссией джанги-фестиваля, и нам во что бы то ни стало надо выиграть.
– Решил начать музыкальную карьеру? – изумился Сол. – А как же каюкинг?
– Чувство ритма у тебя должно быть, – подхватил Иннот. – А ну-ка, пощёлкай!
Джихад закатила глаза, но послушно подняла тонкие руки и принялась прищелкивать пальцами. Иннот чуть заметно кивал головой в такт.
– Сойдёт! – вынес он вердикт. – Теперь ты, Кактус.
– Я немного умею играть на губной гармошке… Слушай, мелкий, ты что, всё это всерьёз?!
Вместо ответа Иннот зловеще ухмыльнулся и вытащил из-под кровати своё недавнее приобретение. Джихад и Кактус ахнули.
– Вы будете смеяться, но он действительно недурственно на нём бренчит, – снисходительно пояснил Громила. – Вчера вечером, когда вы ушли, он так разошёлся, что соседи принялись дубасить в стенку чем-то тяжёлым.
– Ты, Иннот, стр-рашно многогранная личность! Мне даже жутко иногда! – сказал Кактус.
– Мне иногда тоже, – ответил Иннот. – Ну что, компания? Пересчитываем наличные и айда в магазин за недостающими инструментами?
– А как мы назовёмся? – ухмыльнулся Громила. – Каюкерский квартет?
– Гм… Звучит неплохо, – медленно, словно пробуя название на вкус, пробормотал Иннот. – Каюкерский квартет…
– Вы отстали от жизни, – объявил Кактус. – Сейчас любая уважающая себя группа должна называться на пиджине. Серьёзно, Иннот! Ты почитай свою газету, какие там коллективы? «Риверз», «Джампинг манки», «Войс оф форест»…
– «Киллинг очестра», – тихонько сказала Джихад.
– Вот!!! Вот оно!!! – Иннот подскочил к девушке и звонко расцеловал её в обе щеки. – Джи, ты гений! «Киллинг очестра» – коротко и страшно! Да это о нас, ребята!
– «Убийственный оркестрик»? Нам подходит! – расхохотался Кактус. – Можем по барабану настучать, можем в бубен дать…
– Кстати, о барабанах: надо бы подыскать что-нибудь могучее…
Друзья обошли не меньше пяти лавок, но удовлетворить запросы Иннота оказалось не так-то просто.
– Нет, вы не понимаете! – горячился каюкер. – Нам не нужен барабан чуть больше детского тамтамчика. Он должен быть по-настоящему большой, просто… Просто огромный!
– На тебя не угодишь! – сердилась Джихад. – Тебе же ясно сказали в последней лавке: барабанов большего размера Бэбилонская музыкальная фабрика не выпускает! А делать инструмент на заказ уже поздно.
– Значит, придётся взять железную бочку.
– О нет! – Громила закатил глаза. – Мне же её придётся переть на своём горбу…
– А зачем ты такой большой и сильный? Вот и терпи теперь…
– Стойте! – внезапно поднял палец Кактус. – Я знаю, где можно раздобыть самый здоровенный барабан из всех.
– И где же?
– В растафарианской церкви.
– Думаешь, они продадут его? – с сомнением спросила Джихад.
– А вот это предоставьте мне. – Иннот повеселел. – Мы идём в квартал растафари!
Растафарианская церковь оказалась довольно большой и приземистой – в память о тех временах, поведал Иннот, когда растафарианство было официально запрещено и последователи его собирались в рабочих бараках. Выбеленные стены здания украшали многочисленные разноцветные граффити. Был здесь и Агве Войо, и Папа Легба, и сам Джамбалла Ведо, и ещё неисчислимое множество прочих лоа. На низеньком крылечке дремал длинноносый служка.
– Эй, парень! – окликнул его Громила и тут же получил тычок в бок от Иннота.
– Молчи! – одними губами прошептал каюкер и торжественно обратился к служке: – Йо, брат, благосклонен ли к тебе сегодня великий Джа?
– Хрен он ко мне сегодня благосклонен, – мрачно ответствовал длинноносый. – Бабок нету ни хрена.
– Дружище, выходит, сами предки послали тебе удачу! – расплылся в улыбке Иннот. – Понимаешь, нам с братьями нужен большой барабан. А я случайно знаю, что здесь у вас есть такой. Во время церемоний…
Служка медленно встал:
– Проклятый монетарист! Или ты думаешь, что продаётся уже всё на свете?! Убирайся отсюда, покуда страшный гнев не затмил мне мои последние мозги!!! – И он громко хлопнул дверью.
Не обращая внимания на недоуменные взгляды друзей, Иннот обошёл здание церкви и остановился у чёрного хода. Спустя какое-то время изнутри послышались сдавленные проклятия. Затем дверь распахнулась, и наружу показался барабан. Брови Громилы полезли вверх – такого здоровенного он ещё не видел!
– Ну, чего встал столбом! – крикнул изнутри служка. – Помоги мне вытащить эту хренову хреновину!
Иннот двумя руками схватился за круглый бок барабана. Совместными усилиями им удалось протащить его сквозь жалобно скрипящий проём.
– Уф, я уже было подумал, придётся снимать дверь вместе с коробкой! – Служка вытер пот со лба. – С тебя сорок монет.
– Сколько?! – завопил Иннот.
– Сорок, и ни монеткой меньше, понял, святотатец! Вдобавок получишь вот это било, – служка извлёк из-под своего пёстрого пончо здоровенную колотушку с обтянутой войлоком головкой и ударил в перепонку.
– БУММ! – отозвался барабан.
Иннот с интересом прислушивался к звуку.
– Ладно, беру, – он отсчитал деньги.
– Курнём? – предложил растафари.
– Можно.
– Слушай, а почему ты не согласился сразу? – полюбопытствовала Джихад.
– Сестрёнка, ну надо же соображать! Не всё позволено делать вот так сразу и с парадного входа! – снисходительно пояснил растафари. – Кое-что можно только с чёрного.
– Как думаешь, Джамбалла на тебя не рассердится? – вкрадчиво спросил Громила, пытаясь пристроить барабан на своей широкой спине. Тот оказался довольно лёгким, хотя и не слишком удобным для переноски.
– Не-а. Джа велик и добр. К тому же завтра я закажу новый барабан, и готов он будет дня через три. И он будет новый, сечёшь? За что же Джа на меня гневаться?
– Собственно, нам больше ничего не надо, – вслух размышлял Иннот, когда они возвращались обратно. – Губная гармоника у Кактуса есть, плюс ещё моё банджо…
– А кастаньеты? – вскинулась Джихад.
Иннот порылся в кармане и вручил ей некую штуковину.
– Ну-ка, попробуй!
Джихад пощелкала; получалось у неё сочно и звонко. Громила пригляделся к «кастаньетам» и внезапно громко, на всю улицу, заржал.
– Это то самое, о чём я подумал, Иннот? Ты страшный человек!! Ох, не могу!!! – его согнуло пополам от хохота.
– А что? – удивился Иннот. – Боевой трофей, челюсти мадам Перегниды. Очень хорошая штука, между прочим.
* * *
Гибель маленького стибка потрясла всех. Похоже, смоукеры лишь сейчас сообразили, что Великий Лес, в котором они оказались, далеко не так безопасен, как их родная деревня. Теперь даже к краю плота подходили с опаской; гребцы старались двигать вёслами осторожно и внимательно всматривались в тёмные воды. Папа и Свистоль мрачно сосали трубки – приободрить соплеменников в такой ситуации было непросто. Смоукеры вообще крайне редко сталкивались с крупными хищниками и, как правило, всегда успевали спрятаться или же всадить в чудище отравленную стрелку.Вскоре после полудня солнце скрылось в бесцветной дымке. Задул ветер – сначала чуть заметно, постепенно усиливаясь. Притихшие джунгли зашумели, заволновались. Какие-то невиданные ранее птицы носились над самой водой, крича тревожно и жалобно. А с юга уже наползала, громоздясь вполнеба, иссиня-чёрная туча.
– По маленькому Ниту сегодня будет рыдать весь мир, – торжественно-мрачно возгласил Свистоль.
Казалось, он теперь искренне раскаивается в своих недавних обидах.
– Да, ливень будет что надо, – согласился Папа. – Река наверняка вздуется после такого.
– Вы знаете, что это был за зверь и как его одолеть? – спросил Пыха.
– Уж никак не духовым ружьём, – хмыкнул Папа. – То есть ежели ты ему в глаз отравленной стрелкой попадёшь, тогда ему Амба… Наверное. Смотря сколько яду намажешь… Только вот попробуй, попади!
– Тогда чем? Копьём? Дубинкой? Папа покряхтел.
– Нету у нас такого оружия, чтобы с этой тварью справиться, вот ведь в чём беда! Этот зверь – наследие магических войн. Видал, какая у него чешуя? Такую ничем не возьмёшь.
– Вообще-то армадиллы встречаются довольно редко, – задумчиво проговорил Свистоль.
– А ещё кто опасный в реке водится? – наседал Пыха.
Большой Папа пожал плечами:
– Ну, мало ли! Скат-хвостокол, например, – говорят, они здоровенными вырастают. Или электрический угорь… Да те же тирании, кстати. А есть ещё водяной волк, правда, не здесь, а южнее.
– Водяной волк?!
– Угу. Зверь такой, вроде выдры, только размерами куда как поболе. Хищник! От такого и на суше спастись трудно, а уж в воде… – Папа махнул рукой.
Ливень обрушился на джунгли спустя час. Видимость мгновенно сократилась до нескольких шагов – всё остальное исчезло за стеклянистой завесой. Струи дождя звонко барабанили по листьям хитинника, белой пеной растекались по брёвнам. Воздух заметно похолодал. Смоукеры поёживались – брызги залетали и под навес. Гребцы убрали вёсла; пока что течение само несло плоты в нужном направлении.
Странную тень в воде первым заметил какой-то стибок и громко закричал, предупреждая остальных. Синекожие человечки попятились в глубь плота, под навес, ощетинившись вёслами, палками, ножами и топориками – короче говоря, всем, что попалось под руку. Спустя несколько секунд стало понятно, что тревогу подняли не зря: огромное, мощное тело, еле заметное под кипящей серебристой поверхностью, преследовало путешественников всего в какой-то паре метров за кормой. Внезапно исполинская туша скользнула вперёд и исчезла под брёвнами. Плот чуть заметно вздрогнул.
– Дэнджер! Дэнджер! Смокерс! Нье подходи к крайю! – наперебой завопили стибки сквозь дождевую пелену, предупреждая смоукеров.
– Чего? Ась? – Гоппля подошел к самому краю и приложил к уху ладонь. – Чего взгоношились?
– О май гат! – Джро Кейкссер в ужасе схватился за голову и заорал что было сил: – Отойди на хрьен от края!
Гоппля сделал неуверенный шаг назад, и в этот момент армадилл атаковал. Вода у края плота словно взорвалась. В облаке брызг голова хищника метнулась к старому охотнику. Стремительность атаки была такова, что Гоппля не успел даже шевельнуться. Чешуйки на шее зверя чуть раздвинулись, впиваясь в мокрые брёвна и удерживая на них переднюю часть туши чудовища. Под его весом корма плота погрузилась в воду. Армадилл запрокинул голову – и неторопливо, словно бы напоказ, перекусил дёргающееся тело пополам. Многоголосый вопль ужаса и ярости повис над рекой. И тут в дело вступила Кастрация. Она бесстрашно подскочила к самому краю плота и что было сил метнула в голову чудовища только что закипевший чайник – помятый, закопчённый, невесть какими путями попавший некогда в стибковскую деревню. Прицел был точен – оставляя за собой дорожку пара и брызги кипятка, снаряд пролетел разделяющие плоты несколько метров и врезался в монстра.
Рептилия зашипела и, молниеносно извернувшись, клацнула в воздухе зубами. Полные холодной, запредельной ярости глаза смерили взглядом сбившихся в горстку людишек – а в следующий миг армадилл ушёл под воду. Теперь только глубокие царапины на брёвнах напоминали о его присутствии.
Смоукеры всё ещё зачарованно смотрели, как дождь вскипает розовой пеной в том месте, куда брызнула кровь несчастного Гоппли, а Пыха уже подошёл к шаману и крепко стиснул его плечо. Свистоль обернулся. Тёмные глаза паренька метали молнии, побелевшие губы сжались в нитку.
– Сделай что-нибудь, пожалуйста! – еле слышно процедил Пыха. – Ты же шаман! Придумай выход, иначе эта тварь пожрёт всех нас одного за другим. Ты что, не видишь, она нас… Приметила!
– Хорошо, сынок, – хрипло ответил Свистоль. – Я попробую.
Дождь вскоре ослабел, а потом и вовсе перешел в морось. Плоты подтянули вплотную друг к другу и соединили дополнительными верёвками. Теперь уже никто из смоукеров не воротил нос от стибков; да и те оставили наконец свои штучки. Пыха, моментально оценив изобретение Кастрации, приказал развести огонь и постоянно держать наготове ёмкости с крутым кипятком. На плоских глыбах сланца, служивших чем-то вроде походных очагов, разожгли костры. Большой Папа да и Свистоль понимали, что толку от этого будет чуть: армадилл нападал так внезапно и быстро, что ошпарить его никто, скорее всего, не успел бы. Однако людям надо было делать хоть что-нибудь; и они промолчали.
Существовала и ещё одна трудность: запасы сухих дров были невелики. Чтобы пополнить их, пришлось бы сходить на берег; а ступить в реку теперь никто не решался.
Тучи к вечеру не рассеялись, как это обычно бывало; и сумерки наступили раньше обычного. На спешно собранном общем совете решено было не останавливаться на ночь. Выбрали караульных. Свистоль и Папа мрачно дымили, время от времени перебрасываясь короткими репликами. Пыха устроился так, чтобы не мозолить им глаза и в то же время слышать всё, о чём бормочут старики. Многие слова были непонятными: Папа что-то буркнул про охотничьи ареалы, Свистоль в ответ произнёс длинную фразу, начинавшуюся со слов «всеобщее нарушение экологического равновесия». Затем разговор, похоже, свернул в нужное русло. Большой Папа, разумеется, знал кое-что про напавшего на них зверя. В основном обсуждалась непробиваемость его чешуи. «Самая защищенная тварь в наших краях», – горестно объяснял правильный смоукер. «В пасть надо целить, – мрачно отвечал шаман. – Там мягкие ткани. В глаз точно не попадёшь». Потом он завозился, роясь в своих вещах. Что-то шуршало, стеклянно позвякивало. «А это что за штуковина?» – с интересом спросил Папа. «Карманное перегонное устройство. В данной ситуации ничем не поможет». – «А тут?» – «Лекарства». Внезапно что-то тяжелое стукнулось о палубу и покатилось по брёвнам. «Ого! А ведь это незаконно». – «Да бросьте вы, профессор. Где закон, а где мы». Пыха не выдержал и обернулся через плечо. Большой Папа держал в руке штуковину, похожую более всего на птичье яйцо. На белой скорлупе кто-то нарисовал чёрную ухмыляющуюся рожицу.
– Чёрный смайлик, – хмыкнул Папа. – Армейская метка. Особо опасная, стало быть, штуковина. И что это такое?
– Стенобитная снасть, – вздохнул Свистоль. – Для уличных боёв. На природе вещь практически бесполезная. Я уж и не припомню, сколько лет она у меня валяется. Давно выдохлась, поди. Эх, жаль! Надо было при случае детворе фокус показать.
– Что за снасть? – спросил Пыха. Свистоль обернулся.
– А, ты здесь. Да вот, вещица одна. Бормотологическая, из самого Вавилона. Только пользы нам от неё никакой, к сожалению.
Юный смоукер не без внутреннего трепета протянул руку и взял странное яйцо в ладонь. Оно было довольно тяжёлым и словно костяным на ощупь.
– А что в нём волшебного? – спросил он.
– Этой штукой дома ломали. Бьёшь ею посильнее обо что-нибудь твёрдое и кидаешь в окошко. А через несколько секунд она разбухает до невозможности.
– И что?
– Ну представь, этот шарик вдруг станет размером с общинный склад. Что тогда будет с плотом?
– Навес снесёт, – после некоторого размышления ответил Пыха.
– Верно. Но здесь-то всё лёгкое, бамбук да листья, просто засыплет трухой всякой. А ежели такое в каменном доме учинить – жуткое дело! Стены выломает, крыша рухнет, а всех, кто внутри был, в лепёшку раздавит.
– Страшная какая штука! А зачем она нужна?
– Ну как зачем, – пояснил смущённо Папа, – как раз для этого. Потому и значок такой стоит: мол, опасно с ней играться. Дай-ка её мне, сынок; может, хоть напугать чудище получится…
Часовые подняли тревогу ближе к полуночи. Смоукеры и стибки спешно запалили заранее приготовленные факелы и напряженно вглядывались во мрак. Расчерченная оранжевыми бликами вода казалась лаково-чёрной, и там, на самой границе тьмы и света, двигалась параллельно плотам странная треугольная волна.
– Пугает, зараза, – хрипло прошептал за спиной у адмирала Грибок. – Вот он, мол, я. Никуда не денетесь.
– Это дух реки, – выдохнул кто-то.
Армадилл не скрывался. Вскоре стало понятно, что тварь описывает вокруг плотов постепенно сужающиеся круги.
– И не надоест ему, – задумчиво хмыкнул Джро Кейкссер.
Вожак стибков казался спокойным; прищуренные светлые глаза его внимательно следили за каждым движением монстра.
Внезапно армадилл нырнул. Кончик его хвоста, чуть сплюснутый с боков, на миг показался над водой. Все замерли. Средний смоукеровский плот вдруг вздрогнул – что-то сильно ударило его снизу. Завопили детишки.
«Бумм! Бумм!» – последовали ещё два удара. Плот вздрагивал, словно живой, вода плескалась о края. Удары вдруг сменились странным звуком – что-то там, под днищем, поскрипывало и пощёлкивало.
– Верёвки слабеют!!! – тонко и яростно завопил вдруг Пыха, первым заметивший неладное. – Он верёвки рвёт!!!
Действительно, армадилл, поняв, видимо, что опрокинуть плот не так-то просто, теперь растопырил свои острые, как бритва, чешуи и гигантской фрезой вращался под днищем плота, тёрся о скользкие брёвна – и, конечно, задевал связывающие их верёвки.
– Спокойно! Без паники! – твердым голосом приказал Большой Папа. – Вязали мы на совесть, так сразу ему не порвать. Давайте-ка все на соседние плоты; женщины и дети – первые.
Спокойный тон Папы и его уверенный вид подействовали на остальных как нельзя лучше. Смоукеры потихоньку отступали с опасного места, торопливо, но без паники перетаскивали свои пожитки и грузы. Внезапно скрежет прекратился, чтобы возобновиться через минуту – но уже в другом месте. Люди с оханьем шарахнулись обратно.
– Он ведь прекрасно понимает, как до нас добраться! – в сердцах бросил Свистоль. – Неужели эта тварь разумнее, чем я думал?
– Вряд ли, – возразил Папа. – Но вы забыли одну вещь. Армадиллов специально создавали для войны. А значит, уж что-что, а суда они умеют топить любые – и большие, и маленькие. Это, скорее всего, запечатлено на уровне инстинктов.
«Как они могут так спокойно стоять и рассуждать, когда от смерти нас всех отделяют лишь несколько полуразрезанных верёвок?! – смятенно подумал Пыха. – Неужели же эти двое во много раз храбрее нас всех, вместе взятых, – или они просто слеплены из другого теста? А я… Неужели я такой трус?»
Пыха метнулся под навес, выхватил ножик и стал лихорадочно перерезать полоску коры, которой крепилась одна из длинных жердей настила крыши. Выдернув её, он всё так же поспешно примотал к одному концу пучок хвороста – и, подпалив его от очага, шагнул к борту и наклонил огонь к самой воде. Некоторое время ничего не происходило. Мутная, жёлтовато-зелёная толща просвечивала сантиметров на двадцать-тридцать вглубь; острое зрение смоукера уловило в освещенном пятне движение мельчайших водорослей и личинок, несомых течением. Вдруг из-под плота на миг высунулась длинная бурая тень – и мощные челюсти, разорвав речную гладь, жамкнули по тонкой жердине. Факел ткнулся в воду и с шипением погас. Пыха, не выпустивший вовремя свой конец, стукнулся коленями о палубу – так силён был рывок.
– Нье нравится! – сказал Джро, вдруг появившись рядом.
Лицо стибка было абсолютно бесстрастным, но усилившийся акцент выдавал волнение. В руках Джро сжимал исходящий паром глиняный горшок, держа его, чтобы не обжечь руки, через два клочка сена.
– Оки, смоки. Запали ещё один тачлайт. Но дьержи его более выше.
Пыха не заставил себя упрашивать. Выдернув жердь, он соорудил на её конце целое гнездо из сена и хвороста и поджег его. На этот раз ждать пришлось дольше. Джро осторожно подался к краю плота. Пыха предостерегающе вскрикнул – и в этот самый миг армадилл вынырнул, но не под факелом, а у самого борта, в двух шагах от стибка!
– Зетс ю фо Нит, мазафака! [11] – заорал Джро и метнул горшок прямо в раскрытую пасть монстра.
Челюсти армадилла лязгнули, смыкаясь. Джро едва успел отдёрнуть руки – ещё чуть-чуть, и он остался бы без пальцев. Река всколыхнулась. Предводитель стибков повалился спиной на палубу; а за бортом в это время творилось что-то невероятное! Вода вспучивалась и кипела, клочья белой пены выплёскивались на брёвна. Рептилия билась, свиваясь в кольца и судорожно распрямляясь, топорщила чешую, металась из стороны в сторону – и, наконец, со страшной скоростью, оставляя за собой буруны, понеслась прочь от плотов.
– Получилось! – выдохнул Пыха.
Джро Кейкссер слегка улыбнулся и показал сложенное из большого и указательного пальцев колечко. Смоукер уже знал, что у стибков этим жестом принято сопровождать самые удачные шутки.
– Да, не по нраву кипяточек-то пришёлся! – злорадно пропел Грибок.
Вокруг уже толпились смоукеры и соплеменники Джро, и каждый старался воздать героям должное.
– Это быль нье просто кипьяток! – торжественно объявил какой-то стибок. – Это отвар самого жгучего пьерца, какой только у нас быль!
Слова его встретили взрывом всеобщего ликования.
Весь следующий день ушёл на починку плотов. Спустя час после рассвета плотогоны заметили справа широкую песчаную косу и причалили к ней. Уставшие люди (за ночь так никто и не сомкнул глаз) принялись за работу. Армадилл здорово потрепал один из смоукеровских плотов и слегка повредил плот стиб. Кое-кто из смоукеров заговорил о днёвке; однако Свистоль был непреклонен.
– В джунглях больше опасностей, чем на реке, – в сотый, наверное, раз повторял он. – Как только закончим ремонт и пополним запасы дров, путешествие продолжится.
* * *
– Всё было бы просто замечательно, старина, но ты упускаешь из виду одну вещь: нам предстоит меряться силами с профессиональными музыкантами, к тому же без репетиций. Извини, конечно, но, по-моему, это малость легкомысленно, – ворчал Громила.– Всё будет в лучшем виде, Гро. Я тебя уверяю, – рассеянно отвечал Иннот.
Он валялся на диванчике, закинув руки за голову, и, казалось, витал мыслями где-то очень далеко.
– Мы их сделаем, вот увидишь.
– Да каким образом?! – начал сердиться Громила. – Вернись с неба на землю, пожалуйста!
– Я и так на земле, – в подтверждение своих слов Иннот похлопал по диванной обивке. – Трудно представить себе существо более приземлённое, чем человек, который валяется на диване с литром пива в пузе. Кстати, знаешь, чем джанги отличается от остальной музыки?
– Ну и чем же?
– Для него главное не профессионализм, а… – Иннот на мгновение запнулся. – Страсть. Огонь. Ритм. Умение зажечь слушателя, заставить его забыть, что он сидит, например, в прокуренном кабаке и из окна несёт горячим асфальтом. И тогда вместо несвежей рубашки он ощутит на груди жар ночного костра, и ноги его сами пустятся в пляс, а в руке почудится тяжесть верного охотничьего копья… Знаешь, почему большинство музыкальных корифеев так не любят джанги? Да как раз потому, что они виртуозно владеют инструментами, могут сыграть тебе всё, что захочешь, повторить любую мелодию – а настоящего огня в них нет.
– Да, старина, тебе бы стихи писать, – неловко ухмыльнулся Громила. – Белые. Ну и скажи на милость, как ты всего этого собираешься добиться от конкурсной комиссии?
– Я войду в роль, – сказал Иннот. – Так и знай, старина: завтра я войду в роль, и войду в неё здорово. Прошу тебя об одном: не заражай своим пессимизмом Джихад и Кактуса. Они почти поверили, что у нас получится. А это, считай, половина успеха.
Громила вздохнул:
– Ладно, это твоё шоу, парень. Постараюсь его не испортить.
– Ты мне только дай начать, старина, – улыбнулся Иннот. – Только дай начать.
Он укрылся одеялом и вскоре засопел.
– Ты не рано баиньки собрался-то? – удивился Громила.
Иннот не ответил. Он уже спал. Громила вздохнул и нижней конечностью подтянул к себе очередную упаковку с пивом. Может быть, чтобы увидеть приземлённого человека, и достаточно залить в него литр бэбилонского тёмного, подумал он; но для обезьянца-горри нужно куда как больше.
А Иннот уже брёл по затопленному городу своих снов. Проделав недолгий путь, он очутился в знакомой квартире, где его с улыбкой поприветствовал Дворнике.
Старейший персонажик восседал в потёртом кожаном кресле и, побрякивая спицами, что-то вязал.
– Ты что делаешь? – удивился каюкер.
– Вяжу носки, – невозмутимо ответил Дворнике. – Очень хорошее дело. Медитативное… Хочешь, научу? Это несложно.
– Спасибо, может, как-нибудь в другой раз. Слушай, мне срочно нужен Сол Кумарозо.
Дворнике рассмеялся.
– Старине Кумарозо даже после смерти не дают покоя! Вот что значит быть знаменитостью! Ладно, сейчас я его позову. – Дворнике отложил вязание и встал. – Ты и сам, конечно, можешь это сделать – но, боюсь, после того как ты увидишь, что за мир придумал для себя Сол, ты так и проснёшься с раскрытым от изумления ртом. Этот парень совершенно сумасшедший!
Он вышел, аккуратно притворив за собой дверь. Иннот успел лишь заметить длинный, уходящий во тьму коридор с множеством дверей. «Вероятно, за каждой такой дверью находится чей-нибудь мир, – подумал он. – И когда-нибудь одна из них будет вести в мой». Невольно каюкер поёжился.
– Здорово, старина! Какие проблемы? – весело поприветствовал его Кумарозо.
Звезда джанги был одет всё в то же яркое пончо; глаза весело поблескивали сквозь розовые очки.
– У меня действительно проблема, Сол. Завтра я с друзьями буду выступать перед отборочной комиссией джанги-фестиваля, и нам во что бы то ни стало надо выиграть.
– Решил начать музыкальную карьеру? – изумился Сол. – А как же каюкинг?