* * *
   Как правило, городская стража предпочитала не рисковать – если, разумеется, такая возможность у неё была. Впрочем, это, наверное, можно отнести к любой группе вооружённых граждан, призванных охранять покой другой группы граждан – как правило, безоружных, но тем не менее чрезвычайно зловредных. Стоит ли искать неприятностей на свою шею и иные части тела, рассуждали стражники, если опасности и так подстерегают за каждым углом, а сталкиваться с ними по долгу службы им приходится чаще, чем остальным.
   Нехитрый сей принцип был хорошо знаком каторжанам; поэтому никто из них не предполагал, что погоня по тёмным, зловонным и страшным лабиринтам городской канализации будет вестись всерьёз. К несчастью для них, именно этот отряд имел снаряжение для действий под землёй – и, что ещё более важно, опыт таких действий. С тех пор как случаи бесследного исчезновения сантехников приняли едва ли не повальный характер, городские власти вынуждены были принять меры. Случилось это после грандиозной забастовки – работяги «Бэбиводоканала» все как один отказались спускаться под мостовые без охраны. С тех пор каждое районное отделение стражи обязано было содержать свой собственный отряд, предназначенный именно для этой цели.
   Поначалу беглецам удалось оторваться; они бросились в тёмный боковой проход, не разбирая дороги. Стражники действовали без излишней спешки, но методично. Спустившись вниз, они запалили факелы и, оставляя мелом пометки на стенах, начали преследование.
   – Вот… уроды… – выдохнул на бегу Чобы. – И чего они… в нас… вцепились…
   Пыха больше всего боялся, что их сейчас загонят в какой-нибудь тупик. Тогда всё, Амба: в лучшем случае – обратно на плантации, в худшем – забьют насмерть кнутом. Как это бывает, он уже видел.
   Погоня продолжалась больше часа. Наконец им вроде бы удалось оторваться: каторжники нырнули в какой-то боковой ход, потом ещё раз и ещё – и наконец эхо перекликающихся голосов затихло где-то вдали. Правда, за время бегства несколько человек отстало. Теперь их была всего дюжина; и Твадло, конечно же, не потерялся. После того как беглецы немного перевели дух, началось восстановление справедливости. Альбиноса волтузили долго и с наслаждением. Под горячую руку досталось даже Пыхе, хотя уж он-то, видят предки, ни в чём не был виноват.
   – Чё это вы? – удивлялся Твадло, плача, хихикая и размазывая по физиономии кровавые сопли. – Чё я такого сделал-то?
   – А выбираться наверх всё ж таки, как бы, надо, – подвёл итог Чобы Стисм. – Подождём немного и сделаем, типа, ещё попытку.
   Некоторое время все молчали. Здесь, в отнорке, куда они забились, царила абсолютная темнота; лишь слабый отсвет лежал в конце длинного тоннеля, с той стороны, откуда они пришли.
   – Как думаете, скоро им надоест? – поинтересовался один из каторжан, прозванный Профессором за маленькие очёчки, криво сидящие на носу.
   – Типа, я думаю, часок ещё побегают, и всё, – авторитетно отозвался Чобы.
   Каторжане завозились, устраиваясь поудобнее. Отвесили ещё несколько плюх Твадло – уже без злобы, просто чтобы скоротать время. Изредка долетало эхо каких-то шумов. От нечего делать Пыха попытался определить их источник, но это оказалось невозможно – звуки сильно искажались, многократно отражаясь от низких сводов тоннеля. Неизвестность потихоньку нагоняла страх.
   – Как думаешь, что это? – шёпотом спросил он соседа после очередного, довольно громкого звука.
   – Не знаю, – так же шёпотом отозвался тот.
   Звук повторился, теперь уже ближе; потом ещё и ещё.
   – Собака, что ли? – неуверенно спросил кто-то. Каторжане зашевелились. Звук возник снова. Да, определённо, это был собачий лай…
   – Они не отстали! – внезапно вскочил на ноги Чобы. – Теперь с собаками нас ищут!
   – Не свисти, – недоверчиво проговорил Пыхин сосед. – Что собака почует в такой вони-то!
   Запах в тоннеле действительно висел на редкость гадостный: даже после нескольких часов, проведённых в канализации, он заставлял морщиться.
   – Это ищейки! У них знаешь, какой нюх! Типа, трёхдневный след берут! – блеснул кинологическими познаниями Чобы.
   Внезапно вдалеке замелькали отсветы факелов. Медлить было нельзя: каторжане поспешно бросились вперёд, свернули за угол – и буквально нос к носу столкнулись ещё с одним отрядом стражи. Те поджидали их в полной темноте; но стоило беглецам оказаться рядом, как стражники зажгли электрическую переносную лампу с рефлектором. Резкий луч света резанул по глазам; бежавшие впереди машинально притормозили, задние налетели на них – и вся компания посыпалась прямо в канал, подняв столб брызг.
   – Ну что, попались, босота? – командир отряда шагнул вперёд. – Значит, так: вылезаем наверх, грабли на затылок и если хоть одна падла рыпнется – пеняйте на себя. Убить не убьём, но вздрючим изрядно.
   В подтверждение своих слов он звучно припечатал дубинкой по ладони.
   – Вот ты, синий! – конец дубинки указал на Пыху. – Ты первый!
   Пыха, понурив голову, стал вылезать. Берега канала были скользкими, и смоукер пошатнулся, пытаясь удержать равновесие. Заткнутая за набедренную повязку Книга сделала поползновение выпасть. Пыха невольно сунул руку под пончо, поправляя её.
   – Грабли на затылок, я сказал!!! – завопил стражник, замахиваясь.
   Вавилонские идиомы, которые некогда ставили в тупик Хлюпика, сыграли скверную шутку и с его товарищем.
   – Чего? – растерянно спросил Пыха, невольно подавшись назад.
   – Взять его!
   Подоспевшие факельщики набросились на беглеца. Электрический фонарь давал достаточно света, и факелы полетели в воду.
   Гнилостные газы, невидимой пеленой расстилающиеся над поверхностью канала, вспыхнули от соприкосновения с открытым пламенем, словно порох. Косматый огненный вал покатился вдоль тоннеля; беглецам не оставалось ничего другого, кроме как погрузиться с головой в мутную вонючую жижу. Стражники с проклятиями отпрянули к стенам, прикрываясь локтями от жара. Газ, впрочем, выгорел довольно быстро – в течение двух-трёх секунд. Покрытый копотью командир шагнул к воде. Выражение его лица не предвещало ничего хорошего ни для своих подчинённых, ни для каторжан, и кто знает, чем бы все кончилось, если бы в этот момент в игру не вступил ещё один участник.
   Низкий, чудовищной силы короткий рёв раздался из тьмы тоннеля. Все замерли в замешательстве. Рёв повторился; внезапно потянуло сквозняком, смрадный воздух задвигался толчками. Электрический фонарь вдруг потух.
   – Эй, командир, а не пора ли нам?.. – нервно начал один из стражников, но тут земля под ногами задрожала, и очутившиеся во тьме люди не выдержали.
   Стражники и каторжане вперемешку, с воплями рванули прочь от неведомой опасности, толкаясь и колотя бегущих впереди промеж лопаток – быстрее, быстрее! Добежав до ближайшего люка, стражники с обезьяньей ловкостью стали карабкаться по скобам наверх. Каторжане, несмотря на испуг, понимали, что на поверхности их песенка будет спета – и поэтому неслись вперёд, не задерживаясь. Им не препятствовали: у стражи хватило здравомыслия озаботиться в первую очередь собственным спасением.
   Несмотря на все усилия беглецов, громоподобный топот и плеск приближались. Сверху сыпался какой-то мусор – казалось, свод сейчас рухнет, не выдержав вибрации. Каторжане добрались до относительно сухого места; с правой стороны коллектора открывалось ответвление, вдоль стен которого змеились многочисленные коленчатые трубы – очевидно, здесь проходила часть городской водопроводной магистрали. Не сговариваясь, все ринулись туда.
   Пыха бежал одним из последних. Оглянувшись через плечо, он мельком разглядел сзади грандиозную массу, заполнившую, казалось, весь тоннель до самого верха. Заскрежетала осыпающаяся ржавчина; ужасный рёв снова настиг беглецов вместе с волной отвратительного смрада. Внезапно пол ушёл у Пыхи из-под ног. Смоукер взмахнул руками, тщетно пытаясь за что-нибудь уцепиться, и вверх тормашками полетел в глубокую яму, прямиком на головы своих товарищей по несчастью.
* * *
   – Саботаж! Утечка информации, и какой информации! Это неслыханно! – мэр Кукумбер возмущенно тряс щеками.
   – Виновные будут наказаны, – угрюмо отвечал ему собеседник.
   – Наказаны?! – мэр саркастически рассмеялся. – Милейший, да о чём это вы?! По всем правилам, свидетели должны были исчезнуть ещё до того, как успели разгласить хоть что-нибудь, не говоря уже о том, что никаких свидетелей вообще не должно было быть! Как вы думаете, для чего мы столь тщательно скрывали сам факт существования вашего… Вашей службы? Из прихоти? Потому что моя левая нога этого захотела? И что нам делать теперь, скажите на милость, – признать вас, после того, как мы столько лет утверждали обратное?!
   Жирный боров, с ненавистью подумал Каракозо. Отчитывает, словно мальчишку, и за что?! За то, что мы взяли наконец того, за кем столько лет безуспешно гоняются и армия, и стража! Ну, погоди же…
   – Думаю, это было бы неразумно, – спокойно сказал он.
   Мэр возмущённо фыркнул.
   – Это я и без вас знаю! А что прикажете делать в таком разе?! Мы сейчас давим на все рычаги, но без толку – информация просочилась, её не остановить. Как говорится, в чужой роток не воткнёшь альпеншток. Оппозиция уже сделала стойку, да ещё эти… Активисты, понимаешь! Поборники прав краснозадых! – тут мэр невольно понизил голос.
   – Я бы предложил казнить его немедленно, сегодня же. Тем самым мы, во-первых, отвлечём внимание от «Веспа Крабро», а во-вторых, поставим общественность перед свершившимся фактом. Это будет сильный ход, господин мэр.
   – Да? А вы представляете, какой вой поднимут газетные писаки? И это сразу после принятия новых законов о бродяжничестве и уличной преступности, за которые нас поливают грязью все кому не лень…
   – Какая разница, что они скажут! – Раздражение наконец прорвалось в голосе Каракозо. – Преступник арестован? Арестован. Его казнили? Казнили. Всё замечательно! Что же касается его виновности – я думаю, она ни у кого не вызывает сомнений. А поспешность при свершении правосудия можно объяснить элементарными мерами предосторожности. Сколько там у него успешных побегов – двенадцать?
   – Эк у вас всё просто получается… – недовольно закряхтел мэр.
   – Вы не хуже меня знаете, что в политике важны не факты, а их интерпретация. Не было открытого процесса? Деловой подход к судопроизводству. Не сообщили о казни публично? Вполне возможно, предотвратив этим попытку побега, а то и вовсе – массовые беспорядки. Стало быть, все действия администрации направлены исключительно на соблюдение благопристойности и процветания Бэби.
   Кукумбер вздохнул и отвернулся к окну. Солнце уже клонилось к горизонту.
   – И как вы собираетесь это провернуть? – после продолжительного молчания спросил он.
   – Я собираюсь? – удивился Каракозо. – Я здесь вообще ни при чём! Это дело стражи – если только вы не решили рассекретить нашу организацию ради сиюминутной выгоды. Но если вы спрашиваете моего совета – по-моему, площадь Жестоких Приколов как нельзя лучше подходит для казни. Помнится, вчера там должны были повесить этого маньяка-людоеда…
   – Адского Повара? Да, действительно…
   – Виселицу наверняка ещё не успели разобрать. Неплохо было бы призвать для охраны полк солдат, оцепить там всё.
   – Вы же понимаете, что вся ответственность в случае волевого решения ложится на меня одного, – жалобно произнёс мэр.
   – Хочу лишь напомнить, что любое промедление будет на руку вашим недоброжелателям и самому пирату…
   – Да кто он такой, этот Ёкарный Глаз, чтобы я с ним считался! – вспылил Кукумбер.
   – Очень умная и хладнокровная личность. Я с ним сегодня немного побеседовал…
   – Да? Ну-ка, ну-ка! – внезапно заинтересовался мэр.
   – О, всё это запротоколировано. Он сообщил нам весьма интересные факты, в том числе и относительно нахождения пиратской базы. Кстати, помните тот скандал с исчезновением секретного военного дирижабля? Так вот, можно уже не гадать – пираты расправились с этим мерзавцем де Камбюрадо и его наёмниками; правда, и сами не уцелели.
   – Мерзавцем? Нет-нет, героем! – медленно проговорил Кукумбер.
   Маленькие поросячьи глазки его внезапно осветились.
   – Героем, наголову разбившим самого страшного флибустьера нашего столетия! Думаю, ему можно будет воздвигнуть памятник на одной из площадей! Вы подумайте только – действуя с негласного, но совершенно официального одобрения мэрии, он и его ребята захватили главаря негодяев! Бедняги погибли, но сумели доставить его по назначению, то есть в Бэби!
   – Как это – погибли, но сумели доставить? – поднял бровь Каракозо.
   – Неважно, – отмахнулся Кукумбер. – У меня есть один парень, журналист, он может сочинить абсолютно достоверную историю на любую тему. Вот пусть и займётся. Подробности вы узнаете из завтрашних газет. Надеюсь, вы не отправитесь на поиски пиратского клада до завтрашнего утра, хе-хе-хе!
   – Хо-хо-хо! – радостно отозвался шеф. – А вы, оказывается, шутник, господин мэр!
   – Ха-ха-ха! Вы только представьте, сколько он успел всего награбить за эти годы!
   – Ох-хо-хо-хо! Это, по совести сказать, сильно преувеличено!
   – То есть как? – внезапно мэр стал серьёзным.
   – Ну разумеется! Эти парни швырялись золотом направо и налево, пока у них была такая возможность; ну а потом… Потом они предпочитали брать, так сказать, натурой – еду и выпивку.
   – Насколько я помню, лет пять назад они совершили дерзкое похищение огромного золотого слитка, найденного на одном из южных приисков…
   – Вы имеете в виду «Золотого тельца»? Конечно! Очень громкое было дело.
   – Это ж надо додуматься – подцепить обоз крюком и вознести к небесам на глазах у сотен изумлённых солдат! Он уже сознался?..
   – Вы имеете в виду, где самородок? Увы! Можете себе представить – они попросту выронили его где-то над джунглями, и сами того не заметили! Этим растяпам достался только фургон – совершенно новенький, но абсолютно пустой!
   – И вы верите, что всё было именно так? – Кукумбер испытующе взглянул в глаза своему собеседнику.
   – У наших клиентов не остаётся времени на враньё, – одними губами улыбнулся Каракозо.
   – Да, конечно… – мэр против воли поёжился. – Кстати, я собираюсь дать благотворительный бал через пару дней. Буду рад, если вы придёте. Мы с вами уже староваты для танцев, однако вполне ещё способны провести недурной вечерок за зелёным сукном, хе-хе!
   – Хо-хо! С удовольствием составлю вам компанию!
   – Ну и славно, – мэр прихлопнул в ладоши и поднялся из-за стола. – А теперь прошу меня простить, но – дела, дела…
   Ну вот ты и попался, подумал Каракозо, после того как массивные регендалевые створки дверей сомкнулись за его спиной. Проще, чем я думал… Впрочем, радоваться пока рано. Подождём до вечера. До того самого момента, как легендарный Фракомбрасс в очередной раз ускользнёт из лап правосудия, а душка мэр раз и навсегда получит приставку «экс».
* * *
   – Вы слышали про сбежавших каторжников, дорогая? Представьте себе, целая толпа вооружённых до зубов головорезов! Говорят, они скрываются в канализации, воруют женщин, насилуют их прямо там, внизу, а потом съедают! – Дама из тех, чей возраст гуманно именуют бальзаковским, вцепилась в свой ридикюль. – Я так и сказала сегодня своему благоверному: как хочешь, говорю, но одна я на улицу – ни ногой!
   – О ужас, просто о ужас! – закатила глаза её собеседница.
   – А ну с дороги, кошелки! – звучно раздалось сзади.
   Укусинда Вхутмас смачно сплюнула и гордо прошествовала мимо остолбеневших светских львиц. Настроение у неё, если сравнивать эмоции с погодой, зашкаливало за отметку «Буря». Мало того, что старая Чуха перебрала пива и во время полёта всё время клонилась то в одну, то в другую сторону, ежеминутно угрожая перегруженному помелу аварией, так ещё и проклятый концерт, оказывается, должен был продлиться целых два с половиной часа! И кому это, интересно, пришло в голову устраивать детский праздник вечером?
   – Проклятые недоноски! – бормотала она себе под нос.
   Прутья метлы чиркали по начищенному паркету, и по мере продвижения Укусинды разговоры вокруг замолкали – все с изумлением рассматривали странную парочку. Старая Чуха держалась неестественно прямо, словно проглотила кочергу. Укусинда лишь изредка дёргала старуху за локоть, подправляя вектор её движения: из-за костяного протеза служанка всё время норовила описать круг. Фигуру своего родителя Укусинда заметила издалека. Джалаллом оживлённо беседовал о чём-то с теми господами, которых бывшая Добрая фея называла обычно, для краткости, «старыми педиками». Верный Ипа торчал рядом с отцом, время от времени, словно невзначай, оглядывая фойе концертного зала. Он, конечно, засёк Укусинду и, слегка наклонившись к хозяину, что-то негромко сказал.
   Джалаллом обернулся. Ведьма с интересом наблюдала, как на его лице проступает целый спектр эмоций.
   – Кто эта юная леди, Джал? – проблеял какой-то тщедушный, похожий на сушёного кузнечика старичок.
   – Позвольте представить: моя дочь Укусинда, – обречённо вздохнул Вхутмас. – Укуси, я же тебя просил… И кто это ещё с тобой?
   – Здорово, братва. Чё такие кислые? – с ухмылкой поприветствовала собравшихся Укусинда. – Это моя служанка, пап. Так сказать, хит сезона. Мозгов у неё почти нет, ну да это и к лучшему – зато и жалованяя не требует.
   – Да она пьяна, – вполголоса обронил Ипа; исходящий от старухи могучий пивной перегар достиг его ноздрей.
   – Перебрала чуток, – призналась Укусинда. – Моя вина – не углядела; три литра пива как корова языком слизнула. Выхлоп, конечно, чувствуется. Могу дать ей головку чеснока на закусь, только это вряд ли поможет. Скорее наоборот.
   – Только не чеснока! – испугался Вхутмас. – И отправь её куда-нибудь, милая… Ну хоть в гардероб. Пусть она заберёт с собой метлу. Кстати, если бы ты сняла эту свою ужасную куртку с шипами…
   – Ну уж нет! – решительно возразила Укусинда. – Чуха! Стоять! На, возьми, – она сунула помело под мышку старухе. – Прислонись пока к стенке, что ли. Скоро эта бодяга начнётся-то?
   – Через десять минут, – сухо ответил отец. – И я бы очень попросил тебя не портить мне отношения с людьми… больше, чем ты это уже сделала.
   – Делов-то! – проворчала Укусинда, но тем не менее прошествовала к синему бархатному креслу в глубине фойе, развалилась поперёк него и принялась осваивать нелёгкое умение сводить глаза к переносице.
* * *
   – Когда наше выступление? – поинтересовался Громила.
   Режиссёр заглянул в блокнот:
   – А вы у нас кто, джанги-группа?
   – Угу. «Киллинг очестра», малый состав.
   – Так… Вы начнёте где-то через полчаса, после хорового пения. Потом ещё раз перед антрактом и сразу же после него. Пока можете расслабиться, только никуда не уходите. – Он с интересом осмотрел Громилин инструмент: – Железная бочка, э? Это вместо тамтама?
   В ответ обезьянец ловко выбил дробь костяшками пальцев. Режиссер прищёлкнул языком в знак одобрения и тут же куда-то исчез.
   – Не знаю, почему я согласилась, – вздохнула Джихад. – По-моему, милый, проще всего было бы занять денег у Гро или у меня.
   – Да не люблю я занимать! – Кактус проникновенно прижал руки к груди. – Ну просто вот… Не в своей тарелке себя чувствую, если должен кому-нибудь.
   – Но мы-то друзья!
   – Так тем более!
   – Странный ты парень, – покачал головой Громила. – Ну да ладно. Деньги хоть и небольшие, но лёгкие. Нам в общей сложности минут двадцать лабать; потом сразу же получим монетки.
   – А не станут, как водится, кота за яйца тянуть – мол, приходите завтра, и всё такое?
   – Ты посмотри на Гро, – рассмеялась каюкерша. – Ну кто решится ему такое сказать!
   Громила перед выступлением успел вымыться в ванне с каким-то особенным, «объёмным» шампунем и теперь выглядел едва ли не вдвое больше прежнего – шерсть на нём вся распушилась.
   – У меня не забалуешь, – подтвердил гориллоид. – Сказали, сегодня – значит, сегодня, и баста!
   – Думаешь, у нас получится без Иннота?
   – Ну… Так здорово, как в тот раз, конечно нет. Да и предки с ним; от нас ничего особо не ждут.
   Джихад подошла к кулисам и осторожно заглянула на сцену. Там стоял какой-то маленький мальчик и, отчаянно картавя и пуская слюни, пытался справиться со стихами:
 
   Люблю тебя, моё варенье,
   Люблю твой сладкий, липкий вид,
   Люблю намазать на печенье,
   Хоть будет против мой гастрит…
 
   При этих строчках в зале послышался сдержанный смех. Малыш совсем сконфузился, покраснел как рак, но потом сделал над собой героическое усилие и продолжил. «Молодец какой», – прошептала Джихад и вернулась обратно.
   – В скором времени мы будем прямо-таки купаться в деньгах! – уверял обезьянец Кактуса.
   – Да с чего ты это взял? – вяло удивлялся тот. Громила лишь загадочно ухмылялся в ответ.
* * *
   Они вот уже несколько часов сидели по пояс в воде и мрачно смотрели наверх. Крышка люка, прикрывающая водосток, была дырчатой, и отверстия образовывали замысловатый узор – что-то вроде очень толстой паутины. Оттуда, сверху, доносились обычные городские звуки: шаги прохожих, скрип проезжающих драндулетов, чуть слышно мурлыкала музыка.
   – Всё-таки это был гипотетический попотам, – нарушил молчание Профессор. – Я так думаю.
   – Слышь, а ты чё – вправду как бы профессор? – хмыкнул Чобы.
   Каторжанин с достоинством проигнорировал этот вопрос.
   – Что это за гипо… тетический? – поинтересовался Пыха.
   – Ты бегемотов видел когда-нибудь?
   – А то! Когда мы плыли по Строфокамилу…
   – Ну вот. Эти самые бегемоты – они животные современные. А у них есть первопредок, или, по-другому, пещерный бегемот. Огромный, как… Их на самом деле никто никогда не видел, только предполагают, что они существовали в стародавние времена. Поэтому и называется так: гипотетический попотам.
   – Какой же он гипотетический, – буркнул кто-то. – По-моему, очень даже фактический…
   – А откуда ты знаешь, что это именно он?
   – Ну… Мне показалось, я успел его рассмотреть. – Профессор вздохнул. – Это и в самом деле что-то вроде гиганского бегемота.
   – А почему он такой белёсый?
   – Здесь же темно, солнца совсем нет. Вот шкура и потеряла потихоньку пигментацию. Наверное, он попал в эти катакомбы очень давно, ещё детёнышем. С тех пор тут и живёт.
   – Жуть какая… А чем он питается?
   – Я думаю, сантехниками. Недаром он так на нас кинулся!
   – Да… Хорошо, что в этот колодец ему не забраться!
   – Плохо, что нам не выбраться, – возразили Пыхе.
   – Может, ещё раз попробуем? – смоукер внимательно оглядел скользкие стены.
   – Бесполезно, – буркнул Чобы.
   Пыха перевёл взгляд на трубы. В попытках выкарабкаться они забирались на них, но неизменно соскальзывали обратно. Подземное чудище невольно сослужило каторжанам добрую службу: если бы не оплошность стражника, подпалившего горючий газ и тем самым пробудившего монстра, их бы уже вели в тюрьму, скованных по рукам и ногам. Да, повезло… Можно сказать, повезло дважды: колодец, в который они бултыхнулись, убегая, был слишком глубок для того, чтобы монстр мог дотянуться до них.
   Внезапно смоукеру пришла в голову идея. Он внимательно разглядывал ржавые сочленения.
   – Как вы думаете, куда они ведут?
   – Трубы-то? Ну, типа, в дома, куда же ещё.
   – А что, если сломать одну из них? – Пыха припомнил школу и зубодробительные Свистолевы задачки, там как раз шла речь о чём-то похожем: про бассейн с двумя трубами.
   – Эту яму начнёт заливать, и мы в конце концов утонем, – буркнул кто-то. – Не дури, куки.
   – Вы что, плавать не умеете?
   – А ведь он прав! – поднял голову Профессор. – Уровень воды начнёт повышаться, и нас поднимет наверх.
   – Нам всего-то и надо – ну, может, с полчасика продержаться! – горячо уговаривал Пыха товарищей. Смотрите, там торчит что-то!
   – Кран это. Только он заржавел, наверное…
   – А для чего он?
   – Чтобы силу потока регулировать, – снисходительно пояснил Профессор. – Попробуй, поверни.
   Пыха попробовал.
   – Он не поворачивается!
   – Сильнее надо…
* * *
   – Инструменты, я надеюсь, никто не забыл? – Громила побарабанил пальцами по металлической бочке.
   Джихад вытащила ведъмины челюсти – они висели у неё на шее на цепочке – и пощёлкала ими. Кактус взял на пробу несколько нот на гармонике.
   – Тихо! – испугался режиссёр.