Страница:
— Да.
— А родились вы в Соединенных Штатах?
На это Дролл скорчил хитрую гримасу и ответил по-немецки:
— Нет, такая мысль мне в голову не приходила, ибо я подыскал себе немецких родителей.
— Что? Так вы уроженец Германии? — воскликнул Олд Файерхэнд. — Кто бы мог подумать? Мы же земляки!
— И вы не могли подумать? А я-то всегда считал — у меня на лице написано, что я правнук древних германцев! Может, вы угадаете, где сушились мои первые пеленки?
— Это нетрудно, ибо ваш диалект говорит сам за себя.
— Еще говорит? Вы серьезно? Это в высшей степени меня радует, так как именно страстная любовь к нашему прекрасному диалекту и попортила позже всю мою карьеру, если потребно. Ну так, скажите-ка, где я родился?
— В прекрасном герцогстве Альтенбург22, где готовят лучший творожный сыр.
— Верно, в старом Альтенбурге. Вы сразу угадали! А что касается сыра, то это истинная правда, его называют творожным, во всей Германии не сыщете лучше! Знаете ли, я хотел застать вас врасплох и потому решил сразу не признаваться, что мы земляки. Но теперь, когда мне так приятно сидеть здесь возле вас, меня разорвет в клочья, если я не коснусь нашей прекрасной родины, которая никак не выходит из головы, хотя я уже давно здесь, в этих землях.
Казалось, тотчас должна была завязаться оживленная беседа, но, к сожалению, этого не произошло, ибо в курилку из салона вошли еще двое, пресытившихся шахматами и желающих затянуться крепким дымком. Они быстро втянули вестменов в совершенно другой разговор, в родственные излияния пришлось отложить. Вскоре все разошлись по каютам, но прежде Дролл сказал Олд Файерхэнду:
— Очень жаль, что мы не сумели продолжить разговор, но завтра будет достаточно времени. Спокойной ночи, господин соотечественник! Сейчас нужно выспаться, ибо в полночь придется снова вставать.
В салоне погас свет, все каюты были заняты, и на судне воцарилась полная тишина, если не считать стука паровой машины. На палубе, как и положено, горели два фонаря, один на носу, другой на корме. Первый освещал реку так хорошо, что стоявшему на вахте матросу открывался широкий обзор перед судном на расстоянии нескольких десятков метров, что позволяло вовремя заметить препятствия. Матрос, рулевой и прогуливающийся взад-вперед офицер, казалось, были единственными, кто не спал в тот вечер, не считая обслуги в машинном отделении.
Трампы пока лежали на достаточном удалении от всех остальных, делая вид, что спят. Предусмотрительный Полковник разместил своих людей вокруг ведущего вниз люка, чтобы никто не мог подойти к ним незамеченным.
— Проклятье! — злобно бросил Бринкли тому, кто лежал рядом. — Не подумал я о том, что ночью у них кто-то будет стоять, наблюдая за водой. Этот болван может все испортить.
— Вряд ли, — отозвался его сосед. — Он не видит люка, а сегодня и звезд-то нет. К тому же свет с кормы ему в лицо, он ослепит бездельника, если ему вздумается смотреть в нашу сторону. Когда начинаем?
— Сейчас, — решительно отрезал Полковник. — Времени нет — вот-вот появится Форт-Гибсон.
— Сначала, разумеется, возьмем деньги.
Полковник окинул напарника уничтожающим взглядом и ответил:
— Нет, это было бы неразумно. Если инженер заметит пропажу раньше, чем мы причалим, план рухнет. Нам надо все закончить, прежде чем я возьму деньги, ибо гораздо проще выхватить нож в суматохе и смыться. Сверло давно у меня, и я сейчас спущусь вниз, а ты, если что, кашляни погромче — я должен услышать.
— А как рука?
— Да я уже и забыл — пуля этого Файерхэнда только царапнула ее.
Под прикрытием темноты Полковник прокрался к отверстию и нащупал ногой узкую лестницу, ведущую вниз. Быстро преодолев десять ступеней, он, одной рукой держась за лестницу, другой сжимая сверло, ступил на прогнивший пол. Наткнувшись на другой люк, ведущий дальше вниз, он снова спустился по лестнице, имевшей гораздо больше ступеней, чем верхняя. Наконец он добрался до самого днища. Чиркнув спичкой, Бринкли посветил вокруг. Ему пришлось пройти дальше и сжечь еще не одну спичку.
Пространство, в котором он оказался, имело высоту человеческого роста и вело почти до середины судна. Теперь Полковник мог оценить всю ширину нижнего трюма парохода, ибо он был пуст и ничего, кроме нескольких лежавших вокруг мешков, видно не было. Трамп пробрался к левому борту, и приложил толстое сверло к деревянной стежке судна, разумеется, ближе к днищу, и с силой надавил на рукоять. Сначала дерево легко поддалось, но вскоре Полковник натолкнулся на сильное сопротивление. Он боялся, хватит ли длины сверла, чтобы пробурить борт, но пока сверло вошло только наполовину. Полковник смахнул пот со лба, и тут его осенило — это же жестяная обшивка, которой покрывают корпус днища. Чтобы продырявить пароход наверняка, нужно было просверлить по меньшей мере два отверстия, и Бринкли, не без труда вынув инструмент, приложил его в другом месте. Снова запахло свежей стружкой, и снова Бринкли уперся в обшивку, но это его не обескуражило, ибо в этот момент он нащупал камни, используемые в качестве балласта. Взяв один из камней, Полковник вернулся к торчащему сверлу и стал бить по рукоятке, пока инструмент не прошил жесть насквозь. Маленькая струйка воды брызнула на руки негодяю, когда же он вытащил сверло, сильная струя хлынула внутрь, вынудив злоумышленника отскочить в сторону. Удары камня сливались со звуками паровой машины, так что их вряд ли кто мог услышать. Полковник быстро пробил жесть и в другом месте, которое было ближе к лестнице, а потом ринулся наверх, держа в руках сверло, достиг ступеней, ведущих на палубу, и лишь тогда отшвырнул ненужный теперь инструмент. Зачем он? Только лишний груз.
Оказавшись среди своих, Бринклн сообщил, что все в порядке, и тотчас, крадучись, направился к каюте номер один. Никому из сообщников он не доверял, а потому решил все сделать сам.
Салон и курительная комната располагались около юта, а по обеим сторонам от них были каюты, каждая из которых имела двери, ведущие в салон. Наружные стены, сработанные из легких досок, была снабжены достаточно большими окнами, отверстия которых прикрывали лишь марли. Между рядами кают и бортом с обеих сторон тянулся узкий коридор.
Каюта номер один была самой ближней и находилась на углу. Бринкли лег на палубные доски и осторожно пополз вперед, прижимаясь к поручням, чтобы постоянно патрулирующий дежурный офицер не смог его заметить. Вскоре он благополучно достиг цели. Через марлю окна первой каюты пробивался легкий свет, должно быть, Батлер еще не спал, а может, читал?
Полковник успокоился, когда увидел, что и в других каютах мерцал свет. Освещение было ему на руку, ибо в темноте обнаружить предмет его вожделения достаточно тяжело. Бандит вытащил нож и, не раздумывая, разрезал марлю, после чего, стараясь не шуметь, заглянул внутрь. Занавеска мешала ему осмотреть каюту, и он тихо отодвинул ее в сторону. При виде того, что открылось его взгляду, Бринкли едва не вскрикнул от восторга.
Слева у ложа горел ночник, прикрытый платком, чтобы не мешать спящему, который лежал лицом к стене. Рядом на стуле висела его одежда, а у правой стены на раскладном столике лежали часы, кошелек и нож. Дотянуться до столика можно было прямо из окна, поэтому Полковник протянул руку и взял нож, оставив кошель и сигару. Вытащив нож из чехла, он попробовал открутить ручку — она поддалась и легко открутилась, подобно тому, как открываются игольницы или коробки для перьев — этого было достаточно.
«Дьявольщина, как все легко и просто! — подумал вор. — При любых других обстоятельствах пришлось бы войти внутрь и задушить этого инженера!»
Никто не заметил его вылазки, ибо окно выходило на правый борт, а Полковник тем временем бросил чехол в воду, заткнул нож за пояс и пополз обратно. Он снова благополучно миновал офицера и двинулся было дальше, как вдруг слева он заметил какие-то фосфоресцирующие огоньки, которые тут же исчезли. Это были глаза, и Бринкли знал об этом. Полковник двинулся вперед быстрее, но по-прежнему осторожно, а потом резко откатился в сторону. И вовремя! Оттуда, где только что блеснули глаза, послышался шум, который тотчас услышал офицер и ринулся на звук.
— Кто здесь? — раздался его голос.
— Я, Нинтропан-Хауей, — последовал ответ.
— А, индеец! Иди спать!
— Здесь кто-то ползать, он злое замышлять. Я видеть его, но он быстро удрать.
— Куда?
— Вперед, туда, где лежать Полковник, а может, это он быть.
— Тьфу! Кому это понадобилось здесь лазить? Спи и не мешай другим, там никого нет!
— Я идти спать, но не буду виноват, если что-то плохое происходить, — сказал старик и исчез.
Офицер долго прислушивался, но никаких подозрительных звуков до него не дошло. Это укрепило его в уверенности, что индейцу померещилось.
Прошло достаточно много времени, как вдруг с вахты его позвали на нос.
— Сэр, — обратился матрос. — Не пойму, в чем дело, но такое ощущение, что поднимается вода и судно тонет!
— Чепуха! — засмеялся офицер.
— Идите сюда и посмотрите сами!
Офицер перегнулся через борт со стороны носа и, ничего не говоря, поспешил в каюту капитана. Через пару минут они оба пробежали по палубе и посветили фонарем за бортом. Потом принесли второй фонарь, после чего офицер бросился в задний люк, чтобы обследовать трюм, а капитан — в передний, у которого трампов, конечно, уже не было. Через некоторое время капитан вернулся и поспешил к рулевому.
— Он не хочет поднимать тревогу, — шепнул Полковник своим людям. — Сейчас увидите, что пароход поплывет к берегу!
Он не ошибся; тайно были подняты матросы и рабочие, и судно сменило курс. Но без лишнего шума, однако, не обошлось, и те, кто спал на палубе, все же проснулись, а кое-кто вышел из кают.
— Ничего не случилось, все в порядке, господа! — громко вещал капитан. — У нас обнаружилось немного воды в трюме, и необходимо ее откачать. Мы сейчас причалим, а кто сильно боится, может сойти на берег.
Капитан хотел успокоить толпу, но получилось наоборот. Кто-то даже начал кричать о помощи, каюты опустели, назревала большая паника, и, в конце концов, все пришло в беспорядок. В этот момент свет фонарей упал на высокий берег, судно сделало поворот, чтобы стать параллельно к нему, и бросило якорь. Два достаточно длинных трапа были спущены, и страждущие тотчас ринулись на сушу, а впереди всех оказались, естественно, обрадованные трампы, которые тотчас растворились в темноте.
На палубе, кроме экипажа, остались только Олд Файерхэнд, Том, Дролл и Большой Медведь. Первый отправился вниз, чтобы разглядеть, что же случилось, а вскоре с фонарем в правой и сверлом в левой руке охотник вылез наружу и спросил капитана, следившего за установкой насоса:
— Сэр, а где место этого сверла?
— Там, в ящике для инструментов, — ответил один из матросов, — оно еще вчера лежало в нем.
— Да? А я его нашел внизу, на межпалубном перекрытии. Смотрите, конец согнут о корабельную обшивку. Бьюсь об заклад, что этим сверлом продырявили судно.
Слова эти прозвучали еще убедительнее, когда инженер, который отправил на берег жену с дочкой и вернулся, чтобы закончить сборы и одеться, быстро выскочил из каюты и громко закричал:
— Меня обокрали! Девять тысяч долларов! Кто-то разрезал марлю и взял их со стола!
Большой Медведь посмотрел на растерянного Батлера и еще громче крикнул:
— Я знать, что это Полковник украсть и потопить пароход. Я его видеть, но офицер мне не верить! Спросить черный кочегар! Он пить с Полковником, ходить в салон и мыть окно; он приходить и пить снова; он должен все говорить!
Присутствующие тотчас окружили индейца и инженера, пытаясь разобраться в происходящем. В этот миг со стороны суши, чуть ниже места стоянки судна, раздался индейский клич.
— Это Маленький Медведь! — пояснил старый индеец. — Я послать его за Полковник, который быстро на берег сбежать. Теперь молодой воин говорить, где он.
Через минуту юный индеец мчался по трапу и кричал, указывая на реку, которая хорошо освещалась всеми имеющимися на судне фонарями:
— Они там грести прочь! Маленький Медведь сначала не найти Полковник, но потом увидеть лодка, которую они отвязать и плыть на другой берег!
Теперь все стало ясно, но ничего, кроме как посмотреть вслед убегающим на шлюпке, сделать уже было нельзя. Трампы, воспользовавшиеся суматохой и в темноте отвязавшие шлюпку, теперь плыли в ней и не сдерживали ликующих криков, на которые матросы, обслуга и большая часть пассажиров отвечали яростными проклятиями. В панике никто не обратил внимания на индейцев, которые снова тихо куда-то исчезли. В конце концов, не без помощи Олд Файерхэнда, люди успокоились, а когда стало тише, все снова услышали голоса тонкава, доносившиеся со стороны воды:
— Большой Медведь брать маленькая лодка. Он настигнуть Полковник и отомстить! Большой Медведь на том берегу привязать лодка, и капитан находить ее! Вождь тонкава не позволять Полковник уходить! Большой и Маленький Медведи жаждать его кровь! Хуг!
Индейцы втихаря сняли с бака еще одну шлюпку и теперь поплыли следом за ворами. Капитан вне себя бегал по палубе, но его гнев был совершенно напрасен. Пока команда возилась с насосом, допросили чернокожего кочегара. Олд Файерхэнд так припер его к стене своими вопросами, что тому ничего не оставалось, как выложить все начистоту. Все оказалось очень просто: Полковник был вором и сам продырявил судно, чтобы до обнаружения пропажи беспрепятственно покинуть его вместе со своими дружками. Негру такое пособничество с рук не сошло: его связали, чтобы хорошенько отделать розгами, но к суду его, конечно, никто привлекать не собирался.
Вскоре насос легко справился с водой, маленькие дырки были тщательно заделаны, пароход был теперь вне опасности, а значит, через некоторое время мог продолжить плавание, успокоившиеся пассажиры имели возможность вернуться на судно и снова отдохнуть. Многих мало заботило потерянное время, ибо они были рады перерыву в долгом и нудном путешествии.
В худшем положении оказался Батлер — он был обворован на приличную сумму, которую теперь должен был возвратить. Олд Файерхэнд как мог старался успокоить его:
— Еще есть надежда, что деньги будут возвращены. Ради Бога плывите дальше с женой и дочкой! Встретимся снова у вашего брата.
— Как? Вы покидаете нас?
— Да, я собираюсь отправиться за Полковником — вернуть ему кое-какие долги.
— Но это очень опасно!
— Олд Файерхэнд не тот человек, кого может запугать кучка бродяг.
— И все же я попрошу вас не делать этого, в конце концов, шут с ними, с этими деньгами!
— Сэр, речь идет не только о ваших девяти тысячах долларов, но о много большем! Трампы, благодаря негру, узнали, что и Том везет с собой немалые деньги, которые ждут его товарищи с реки Черного Медведя. Думаю, что и там они захотят пополнить свои карманы и на карту будет поставлена человеческая жизнь. Оба тонкава идут за ними по пятам, как гончие псы, и с восходом солнца мы пойдем по их следу: и я, и Том, и Дролл со своим Фредом, не так ли, господа?
— Да, — просто, но твердо ответил Том.
— Именно так, — подтвердил Дролл, прищурив хитрые глазки, и добавил:
— Мы должны его схватить, хотя бы ради других! Горе ему, когда он попадет к нам в руки, если потребно!
Глава третья. НОЧНАЯ СХВАТКА
— А родились вы в Соединенных Штатах?
На это Дролл скорчил хитрую гримасу и ответил по-немецки:
— Нет, такая мысль мне в голову не приходила, ибо я подыскал себе немецких родителей.
— Что? Так вы уроженец Германии? — воскликнул Олд Файерхэнд. — Кто бы мог подумать? Мы же земляки!
— И вы не могли подумать? А я-то всегда считал — у меня на лице написано, что я правнук древних германцев! Может, вы угадаете, где сушились мои первые пеленки?
— Это нетрудно, ибо ваш диалект говорит сам за себя.
— Еще говорит? Вы серьезно? Это в высшей степени меня радует, так как именно страстная любовь к нашему прекрасному диалекту и попортила позже всю мою карьеру, если потребно. Ну так, скажите-ка, где я родился?
— В прекрасном герцогстве Альтенбург22, где готовят лучший творожный сыр.
— Верно, в старом Альтенбурге. Вы сразу угадали! А что касается сыра, то это истинная правда, его называют творожным, во всей Германии не сыщете лучше! Знаете ли, я хотел застать вас врасплох и потому решил сразу не признаваться, что мы земляки. Но теперь, когда мне так приятно сидеть здесь возле вас, меня разорвет в клочья, если я не коснусь нашей прекрасной родины, которая никак не выходит из головы, хотя я уже давно здесь, в этих землях.
Казалось, тотчас должна была завязаться оживленная беседа, но, к сожалению, этого не произошло, ибо в курилку из салона вошли еще двое, пресытившихся шахматами и желающих затянуться крепким дымком. Они быстро втянули вестменов в совершенно другой разговор, в родственные излияния пришлось отложить. Вскоре все разошлись по каютам, но прежде Дролл сказал Олд Файерхэнду:
— Очень жаль, что мы не сумели продолжить разговор, но завтра будет достаточно времени. Спокойной ночи, господин соотечественник! Сейчас нужно выспаться, ибо в полночь придется снова вставать.
В салоне погас свет, все каюты были заняты, и на судне воцарилась полная тишина, если не считать стука паровой машины. На палубе, как и положено, горели два фонаря, один на носу, другой на корме. Первый освещал реку так хорошо, что стоявшему на вахте матросу открывался широкий обзор перед судном на расстоянии нескольких десятков метров, что позволяло вовремя заметить препятствия. Матрос, рулевой и прогуливающийся взад-вперед офицер, казалось, были единственными, кто не спал в тот вечер, не считая обслуги в машинном отделении.
Трампы пока лежали на достаточном удалении от всех остальных, делая вид, что спят. Предусмотрительный Полковник разместил своих людей вокруг ведущего вниз люка, чтобы никто не мог подойти к ним незамеченным.
— Проклятье! — злобно бросил Бринкли тому, кто лежал рядом. — Не подумал я о том, что ночью у них кто-то будет стоять, наблюдая за водой. Этот болван может все испортить.
— Вряд ли, — отозвался его сосед. — Он не видит люка, а сегодня и звезд-то нет. К тому же свет с кормы ему в лицо, он ослепит бездельника, если ему вздумается смотреть в нашу сторону. Когда начинаем?
— Сейчас, — решительно отрезал Полковник. — Времени нет — вот-вот появится Форт-Гибсон.
— Сначала, разумеется, возьмем деньги.
Полковник окинул напарника уничтожающим взглядом и ответил:
— Нет, это было бы неразумно. Если инженер заметит пропажу раньше, чем мы причалим, план рухнет. Нам надо все закончить, прежде чем я возьму деньги, ибо гораздо проще выхватить нож в суматохе и смыться. Сверло давно у меня, и я сейчас спущусь вниз, а ты, если что, кашляни погромче — я должен услышать.
— А как рука?
— Да я уже и забыл — пуля этого Файерхэнда только царапнула ее.
Под прикрытием темноты Полковник прокрался к отверстию и нащупал ногой узкую лестницу, ведущую вниз. Быстро преодолев десять ступеней, он, одной рукой держась за лестницу, другой сжимая сверло, ступил на прогнивший пол. Наткнувшись на другой люк, ведущий дальше вниз, он снова спустился по лестнице, имевшей гораздо больше ступеней, чем верхняя. Наконец он добрался до самого днища. Чиркнув спичкой, Бринкли посветил вокруг. Ему пришлось пройти дальше и сжечь еще не одну спичку.
Пространство, в котором он оказался, имело высоту человеческого роста и вело почти до середины судна. Теперь Полковник мог оценить всю ширину нижнего трюма парохода, ибо он был пуст и ничего, кроме нескольких лежавших вокруг мешков, видно не было. Трамп пробрался к левому борту, и приложил толстое сверло к деревянной стежке судна, разумеется, ближе к днищу, и с силой надавил на рукоять. Сначала дерево легко поддалось, но вскоре Полковник натолкнулся на сильное сопротивление. Он боялся, хватит ли длины сверла, чтобы пробурить борт, но пока сверло вошло только наполовину. Полковник смахнул пот со лба, и тут его осенило — это же жестяная обшивка, которой покрывают корпус днища. Чтобы продырявить пароход наверняка, нужно было просверлить по меньшей мере два отверстия, и Бринкли, не без труда вынув инструмент, приложил его в другом месте. Снова запахло свежей стружкой, и снова Бринкли уперся в обшивку, но это его не обескуражило, ибо в этот момент он нащупал камни, используемые в качестве балласта. Взяв один из камней, Полковник вернулся к торчащему сверлу и стал бить по рукоятке, пока инструмент не прошил жесть насквозь. Маленькая струйка воды брызнула на руки негодяю, когда же он вытащил сверло, сильная струя хлынула внутрь, вынудив злоумышленника отскочить в сторону. Удары камня сливались со звуками паровой машины, так что их вряд ли кто мог услышать. Полковник быстро пробил жесть и в другом месте, которое было ближе к лестнице, а потом ринулся наверх, держа в руках сверло, достиг ступеней, ведущих на палубу, и лишь тогда отшвырнул ненужный теперь инструмент. Зачем он? Только лишний груз.
Оказавшись среди своих, Бринклн сообщил, что все в порядке, и тотчас, крадучись, направился к каюте номер один. Никому из сообщников он не доверял, а потому решил все сделать сам.
Салон и курительная комната располагались около юта, а по обеим сторонам от них были каюты, каждая из которых имела двери, ведущие в салон. Наружные стены, сработанные из легких досок, была снабжены достаточно большими окнами, отверстия которых прикрывали лишь марли. Между рядами кают и бортом с обеих сторон тянулся узкий коридор.
Каюта номер один была самой ближней и находилась на углу. Бринкли лег на палубные доски и осторожно пополз вперед, прижимаясь к поручням, чтобы постоянно патрулирующий дежурный офицер не смог его заметить. Вскоре он благополучно достиг цели. Через марлю окна первой каюты пробивался легкий свет, должно быть, Батлер еще не спал, а может, читал?
Полковник успокоился, когда увидел, что и в других каютах мерцал свет. Освещение было ему на руку, ибо в темноте обнаружить предмет его вожделения достаточно тяжело. Бандит вытащил нож и, не раздумывая, разрезал марлю, после чего, стараясь не шуметь, заглянул внутрь. Занавеска мешала ему осмотреть каюту, и он тихо отодвинул ее в сторону. При виде того, что открылось его взгляду, Бринкли едва не вскрикнул от восторга.
Слева у ложа горел ночник, прикрытый платком, чтобы не мешать спящему, который лежал лицом к стене. Рядом на стуле висела его одежда, а у правой стены на раскладном столике лежали часы, кошелек и нож. Дотянуться до столика можно было прямо из окна, поэтому Полковник протянул руку и взял нож, оставив кошель и сигару. Вытащив нож из чехла, он попробовал открутить ручку — она поддалась и легко открутилась, подобно тому, как открываются игольницы или коробки для перьев — этого было достаточно.
«Дьявольщина, как все легко и просто! — подумал вор. — При любых других обстоятельствах пришлось бы войти внутрь и задушить этого инженера!»
Никто не заметил его вылазки, ибо окно выходило на правый борт, а Полковник тем временем бросил чехол в воду, заткнул нож за пояс и пополз обратно. Он снова благополучно миновал офицера и двинулся было дальше, как вдруг слева он заметил какие-то фосфоресцирующие огоньки, которые тут же исчезли. Это были глаза, и Бринкли знал об этом. Полковник двинулся вперед быстрее, но по-прежнему осторожно, а потом резко откатился в сторону. И вовремя! Оттуда, где только что блеснули глаза, послышался шум, который тотчас услышал офицер и ринулся на звук.
— Кто здесь? — раздался его голос.
— Я, Нинтропан-Хауей, — последовал ответ.
— А, индеец! Иди спать!
— Здесь кто-то ползать, он злое замышлять. Я видеть его, но он быстро удрать.
— Куда?
— Вперед, туда, где лежать Полковник, а может, это он быть.
— Тьфу! Кому это понадобилось здесь лазить? Спи и не мешай другим, там никого нет!
— Я идти спать, но не буду виноват, если что-то плохое происходить, — сказал старик и исчез.
Офицер долго прислушивался, но никаких подозрительных звуков до него не дошло. Это укрепило его в уверенности, что индейцу померещилось.
Прошло достаточно много времени, как вдруг с вахты его позвали на нос.
— Сэр, — обратился матрос. — Не пойму, в чем дело, но такое ощущение, что поднимается вода и судно тонет!
— Чепуха! — засмеялся офицер.
— Идите сюда и посмотрите сами!
Офицер перегнулся через борт со стороны носа и, ничего не говоря, поспешил в каюту капитана. Через пару минут они оба пробежали по палубе и посветили фонарем за бортом. Потом принесли второй фонарь, после чего офицер бросился в задний люк, чтобы обследовать трюм, а капитан — в передний, у которого трампов, конечно, уже не было. Через некоторое время капитан вернулся и поспешил к рулевому.
— Он не хочет поднимать тревогу, — шепнул Полковник своим людям. — Сейчас увидите, что пароход поплывет к берегу!
Он не ошибся; тайно были подняты матросы и рабочие, и судно сменило курс. Но без лишнего шума, однако, не обошлось, и те, кто спал на палубе, все же проснулись, а кое-кто вышел из кают.
— Ничего не случилось, все в порядке, господа! — громко вещал капитан. — У нас обнаружилось немного воды в трюме, и необходимо ее откачать. Мы сейчас причалим, а кто сильно боится, может сойти на берег.
Капитан хотел успокоить толпу, но получилось наоборот. Кто-то даже начал кричать о помощи, каюты опустели, назревала большая паника, и, в конце концов, все пришло в беспорядок. В этот момент свет фонарей упал на высокий берег, судно сделало поворот, чтобы стать параллельно к нему, и бросило якорь. Два достаточно длинных трапа были спущены, и страждущие тотчас ринулись на сушу, а впереди всех оказались, естественно, обрадованные трампы, которые тотчас растворились в темноте.
На палубе, кроме экипажа, остались только Олд Файерхэнд, Том, Дролл и Большой Медведь. Первый отправился вниз, чтобы разглядеть, что же случилось, а вскоре с фонарем в правой и сверлом в левой руке охотник вылез наружу и спросил капитана, следившего за установкой насоса:
— Сэр, а где место этого сверла?
— Там, в ящике для инструментов, — ответил один из матросов, — оно еще вчера лежало в нем.
— Да? А я его нашел внизу, на межпалубном перекрытии. Смотрите, конец согнут о корабельную обшивку. Бьюсь об заклад, что этим сверлом продырявили судно.
Слова эти прозвучали еще убедительнее, когда инженер, который отправил на берег жену с дочкой и вернулся, чтобы закончить сборы и одеться, быстро выскочил из каюты и громко закричал:
— Меня обокрали! Девять тысяч долларов! Кто-то разрезал марлю и взял их со стола!
Большой Медведь посмотрел на растерянного Батлера и еще громче крикнул:
— Я знать, что это Полковник украсть и потопить пароход. Я его видеть, но офицер мне не верить! Спросить черный кочегар! Он пить с Полковником, ходить в салон и мыть окно; он приходить и пить снова; он должен все говорить!
Присутствующие тотчас окружили индейца и инженера, пытаясь разобраться в происходящем. В этот миг со стороны суши, чуть ниже места стоянки судна, раздался индейский клич.
— Это Маленький Медведь! — пояснил старый индеец. — Я послать его за Полковник, который быстро на берег сбежать. Теперь молодой воин говорить, где он.
Через минуту юный индеец мчался по трапу и кричал, указывая на реку, которая хорошо освещалась всеми имеющимися на судне фонарями:
— Они там грести прочь! Маленький Медведь сначала не найти Полковник, но потом увидеть лодка, которую они отвязать и плыть на другой берег!
Теперь все стало ясно, но ничего, кроме как посмотреть вслед убегающим на шлюпке, сделать уже было нельзя. Трампы, воспользовавшиеся суматохой и в темноте отвязавшие шлюпку, теперь плыли в ней и не сдерживали ликующих криков, на которые матросы, обслуга и большая часть пассажиров отвечали яростными проклятиями. В панике никто не обратил внимания на индейцев, которые снова тихо куда-то исчезли. В конце концов, не без помощи Олд Файерхэнда, люди успокоились, а когда стало тише, все снова услышали голоса тонкава, доносившиеся со стороны воды:
— Большой Медведь брать маленькая лодка. Он настигнуть Полковник и отомстить! Большой Медведь на том берегу привязать лодка, и капитан находить ее! Вождь тонкава не позволять Полковник уходить! Большой и Маленький Медведи жаждать его кровь! Хуг!
Индейцы втихаря сняли с бака еще одну шлюпку и теперь поплыли следом за ворами. Капитан вне себя бегал по палубе, но его гнев был совершенно напрасен. Пока команда возилась с насосом, допросили чернокожего кочегара. Олд Файерхэнд так припер его к стене своими вопросами, что тому ничего не оставалось, как выложить все начистоту. Все оказалось очень просто: Полковник был вором и сам продырявил судно, чтобы до обнаружения пропажи беспрепятственно покинуть его вместе со своими дружками. Негру такое пособничество с рук не сошло: его связали, чтобы хорошенько отделать розгами, но к суду его, конечно, никто привлекать не собирался.
Вскоре насос легко справился с водой, маленькие дырки были тщательно заделаны, пароход был теперь вне опасности, а значит, через некоторое время мог продолжить плавание, успокоившиеся пассажиры имели возможность вернуться на судно и снова отдохнуть. Многих мало заботило потерянное время, ибо они были рады перерыву в долгом и нудном путешествии.
В худшем положении оказался Батлер — он был обворован на приличную сумму, которую теперь должен был возвратить. Олд Файерхэнд как мог старался успокоить его:
— Еще есть надежда, что деньги будут возвращены. Ради Бога плывите дальше с женой и дочкой! Встретимся снова у вашего брата.
— Как? Вы покидаете нас?
— Да, я собираюсь отправиться за Полковником — вернуть ему кое-какие долги.
— Но это очень опасно!
— Олд Файерхэнд не тот человек, кого может запугать кучка бродяг.
— И все же я попрошу вас не делать этого, в конце концов, шут с ними, с этими деньгами!
— Сэр, речь идет не только о ваших девяти тысячах долларов, но о много большем! Трампы, благодаря негру, узнали, что и Том везет с собой немалые деньги, которые ждут его товарищи с реки Черного Медведя. Думаю, что и там они захотят пополнить свои карманы и на карту будет поставлена человеческая жизнь. Оба тонкава идут за ними по пятам, как гончие псы, и с восходом солнца мы пойдем по их следу: и я, и Том, и Дролл со своим Фредом, не так ли, господа?
— Да, — просто, но твердо ответил Том.
— Именно так, — подтвердил Дролл, прищурив хитрые глазки, и добавил:
— Мы должны его схватить, хотя бы ради других! Горе ему, когда он попадет к нам в руки, если потребно!
Глава третья. НОЧНАЯ СХВАТКА
На высоком берегу реки Черного Медведя пылал большой костер. Над рекой зависла луна, но ее скудный свет почти не проникал сквозь густые кроны деревьев, и, если бы не огонь, кругом царила бы кромешная тьма. Пламя костра освещало блокгауз, сооруженный не традиционным способом из горизонтально сложенных стволов, а совершенно по-иному: у деревьев, стоявших по углам правильного четырехугольника, были срезаны верхушки, а на стволы положены поперечины, на которые опиралась крыша; крыша и стены были сработаны из колотых досок клинообразного сечения, которые обычно делают из очищенных от веток стволов кипариса или красного дуба. В передней стене постройки зияли три отверстия: большое служило дверью, а два маленьких — окнами. Перед этим домом горел упомянутый костер, вокруг которого сидело два десятка диковатых на вид мужчин, давно, похоже, не входивших в контакт с цивилизацией. Их одежда была оборвана, а лица, опаленные солнцем, ветром и непогодой, казались выдубленными. Кроме ножей, другого оружия они не имели; возможно, оно лежало в блокгаузе.
Над огнем на толстом суку висел большой железный котел, в котором варились крупные куски мяса, рядом лежали две огромные тыквы с выдолбленной серединой, наполненные забродившим медовым напитком. Ведя оживленный разговор, люди временами прихлебывали из тыквы или черпали ковшом из котла мясной бульон.
Компания, похоже, чувствовала себя в полной безопасности — никто не старался говорить тише. Конечно, если бы у этих людей имелись враги, то огонь, пожалуй, был бы разведен по-индейски, тогда костер бы едва курился, чтобы издали никто не мог его заметить. К стене дома были прислонены топоры, секиры, пилы и другое нехитрое плотницкое снаряжение, по которому нетрудно было догадаться, что это товарищество рафтеров, то есть лесорубов и сплавщиков леса.
Эти люди являли собой совершенно обособленный тип пионеров Запада, занимающих среднее положение между фермерами и охотниками за пушниной. В то время как фермер более цивилизован и ведет оседлый образ жизни, траппер не привязан к одному месту и своей волей к свободе стоит ближе к индейцам. Так же и рафтер, он ведет свободное, почти независимое существование, кочует из одного штата в другой, из другого — в третий. Людей и жилища он избегает, ибо его ремесло, собственно говоря, противозаконно, ведь земля, на которой он рубит лес, не принадлежит ему, а вопросами о собственности он себя не обременяет. Найдя подходящую породу, а поблизости — воду, по которой можно сплавлять стволы, рафтеры разворачивают свое дело и не заботятся о том, принадлежит ли земля конгрессу или это уже частное владение. Они спокойно рубят, валят и обрабатывают стволы, выискивая при этом самые лучшие породы, связывают их в плоты и сплавляют отборный товар на продажу куда-нибудь вниз по реке.
Рафтер — не из числа желанных гостей. Хотя иные неопытные поселенцы в девственных лесах, возможно, и были бы рады помощи такого знатока, но рафтер никогда просто так не корчует деревья, он выбирает, как уже отмечалось, только лучшие стволы, а отпиленную крону и пни оставляет на месте, где впоследствии пустят ростки молодые побеги, которые благодаря дикому винограду и другим вьющимся растениям так крепко сплетутся воедино, что против них бессильны топор и даже огонь.
И все же рафтеру обычно никто не мешает, ибо он сильный и отважный малый, с которым в глуши, вдали от всяческой помощи не стоит ссориться. Один он, разумеется, работать не может, а потому рафтеры собираются в товарищества по четыре, по восемь или по десять человек. Иногда количество сплавщиков еще больше, и тогда рафтер чувствует себя в полной безопасности, ибо со столькими людьми, готовыми из-за древесных стволов рисковать жизнью, ни один фермер, ни кто-либо другой не затеет спор.
Конечно, они ведут тяжелую, со множеством лишений, напряженную жизнь, но и дело сулит огромную прибыль, ибо материал у них бесплатен. Обычно все они работают, а один или несколько, что зависит от количества людей в товариществе, заботятся о пище и провианте. Такая должность считается одной из самых трудных, ибо те, кто заботятся о провизии, часто вынуждены целыми днями, а иногда и ночами скитаться, чтобы «заготовить мясо». В богатых дичью местах с этим нет проблем, но если дичи мало, у охотника возникает много трудностей, у него не остается времени искать мед или другие деликатесы, и тогда лесорубам приходится довольствоваться такими кусками мяса, от которых любой вестмен брезгливо отворотит нос, а иногда даже потрохами.
Товарищество, работающее здесь, на реке Черного Медведя, не страдало от нехватки мяса, о чем говорил полный котел, а поэтому все пребывали в хорошем настроении, позволив себе расслабиться и пошутить после тяжелой дневной работы. Захватывающие, нередко дающие повод для улыбки рассказы были в самом разгаре.
— Так, должно быть, вы его знаете, этого человека, которого я встретил там; в верховьях, в форту Найобрэра… — начал очередную историю старый, седобородый рафтер. — Он был мужчиной, и все же его прозвали Теткой.
— Ты имеешь в виду Тетку Дролла? — спросил другой.
— Да, его и никого другого! Ты тоже его встречал?
— Да виделись один раз. Это было в Де-Мойне, в гостинице; когда он там появился, многие засмеялись. Один из завсегдатаев особенно разошелся, не давал ему покоя, тогда Дролл взял его за воротник и выбросил из окна. Хе-хе! Тот больше не показывался.
— Охотно верю — этого от Тетки можно ожидать. Дролл любит шутки и ничего не имеет против, когда над ним подсмеиваются, но только в меру, а если кто-то переходит дозволенные границы, он показывает зубы. А вообще, я сам убил бы любого, кто действительно посмел бы его оскорбить.
— Ты, Блентер? Это почему же?
— Потому что я обязан ему жизнью. Мы вместе были в плену у сиу. Я говорю вам, что тогда, как пить дать, краснокожие с большой радостью отправили бы меня в Страну Вечной Охоты. Вам нет нужды рассказывать, что я не из тех, кто струхнет перед парой-тройкой индейцев, и не скулю, если дела идут навыворот, тогда действительно не было никакой надежды и никакого выхода. Но этот Дролл оказался несравненным ловкачом: он так пустил пыль в глаза краснокожим, что те не смогли ничего понять, а нам удалось скрыться.
— Как это было? Как? Рассказывай, рассказывай!
— Если тебя не очень обидит, я лучше помолчу. Не пристало говорить о тех событиях, где тебе отводится никчемная роль, да еще к тому же когда тебя одурачили краснокожие. Достаточно того, что я скажу: если я сегодня сижу здесь и могу слизывать с пальцев жир ароматного мяса, то только благодаря Тетке Дроллу.
— Должно быть, тогда ты влип по уши, раз говоришь такие вещи, ведь тебя, Миссури-Блентера, все знают как вестмена, который выпутается из любой передряги!
— Но тогда, однако, выхода я не видел, я уже почти стоял у столба пыток!
— Если так, то твое дело действительно было дрянь! Дьявольское изобретение этот столб пыток! Я готов разорвать этих краснокожих каналий, лишь только услышу об этом столбе!
— Ты не ведаешь, что творишь и говоришь! Кто ненавидит всех индейцев, тот ничего в них не смыслит и знать не хочет, что им пришлось вытерпеть! Если бы сейчас кто-нибудь пришел, чтобы прогнать нас отсюда, что бы ты стал делать? — хитро прищурился старый Миссури-Блентер.
— Защищаться, во что бы то ни стало!
— А разве эта земля твоя собственная?
— Не знаю и звать не хочу, чья она, но я ее не покупал.
— Вот так, краснокожим принадлежит весь этот край, но мы его захватили, а когда они защищаются, имея больше прав, ты готов их разорвать?!
— Хм! Это верно, но краснокожий должен уйти, он вымрет — такова его судьба!
— Да, индеец вымирает, но потому, что мы убиваем его! Говорят, что у него нет культуры и он должен исчезнуть, но ведь культуру не выпустишь, как пулю из ружья, на это нужно время, много времени, может быть, столетие. Но кто даст ему это время? Если ты отдаешь шестилетнего мальчишку в школу, а он через четверть часа не становится профессором, разве ты бьешь его за это по голове? А именно так поступают с индейцами. Я не берусь защищать их, так как ничего в этом не смыслю, но я знаю среди них не меньше хороших людей, чем среди белых, а может, и больше. Кому я обязан, что не имею ни кола, ни двора, ни семьи, что я, седой старик, все еще скитаюсь по Дикому Западу? Бледнолицым или краснокожим?
— Откуда мне знать, ты не говорил!
— Потому что настоящий мужчина лучше похоронит все в своем сердце, нежели скажет. Я все еще ищу одного типа, последнего из тех, кто от меня улизнул и остался в живых, их предводителя, черт бы его побрал! Случай со мной скверный!
Старик произнес эти слова медленно, значительно, скрепя сердце, что сразу возбудило внимание товарищей, которые придвинулись ближе и вопрошающими взглядами уставились на Блентера, не говоря при этом ни слова. Тот некоторое время глядел в огонь, затем поворошил ногой пылающие поленья и словно сам с собой заговорил:
— Я не застрелил их и не прирезал, а забил до смерти плетьми одного за другим. Я должен был схватить их живыми, чтобы они умирали точно так же, как вся моя семья, жена и двое сыновей. Подонков было шестеро; пятерых я настиг за короткое время, но шестой как в воду канул. Я охотился за ним по всем Штатам, и все равно ему удалось замести следы. Я до сих пор его не встретил, но он жив, ибо был значительно моложе меня. Теперь я лишь надеюсь, что мои старые глаза смогут его узнать, прежде чем я отдам концы.
Наступило глубокое молчание — все почувствовали, что речь шла о чем-то очень необычайном и сокровенном. После долгой паузы один из рафтеров все же рискнул спросить:
Над огнем на толстом суку висел большой железный котел, в котором варились крупные куски мяса, рядом лежали две огромные тыквы с выдолбленной серединой, наполненные забродившим медовым напитком. Ведя оживленный разговор, люди временами прихлебывали из тыквы или черпали ковшом из котла мясной бульон.
Компания, похоже, чувствовала себя в полной безопасности — никто не старался говорить тише. Конечно, если бы у этих людей имелись враги, то огонь, пожалуй, был бы разведен по-индейски, тогда костер бы едва курился, чтобы издали никто не мог его заметить. К стене дома были прислонены топоры, секиры, пилы и другое нехитрое плотницкое снаряжение, по которому нетрудно было догадаться, что это товарищество рафтеров, то есть лесорубов и сплавщиков леса.
Эти люди являли собой совершенно обособленный тип пионеров Запада, занимающих среднее положение между фермерами и охотниками за пушниной. В то время как фермер более цивилизован и ведет оседлый образ жизни, траппер не привязан к одному месту и своей волей к свободе стоит ближе к индейцам. Так же и рафтер, он ведет свободное, почти независимое существование, кочует из одного штата в другой, из другого — в третий. Людей и жилища он избегает, ибо его ремесло, собственно говоря, противозаконно, ведь земля, на которой он рубит лес, не принадлежит ему, а вопросами о собственности он себя не обременяет. Найдя подходящую породу, а поблизости — воду, по которой можно сплавлять стволы, рафтеры разворачивают свое дело и не заботятся о том, принадлежит ли земля конгрессу или это уже частное владение. Они спокойно рубят, валят и обрабатывают стволы, выискивая при этом самые лучшие породы, связывают их в плоты и сплавляют отборный товар на продажу куда-нибудь вниз по реке.
Рафтер — не из числа желанных гостей. Хотя иные неопытные поселенцы в девственных лесах, возможно, и были бы рады помощи такого знатока, но рафтер никогда просто так не корчует деревья, он выбирает, как уже отмечалось, только лучшие стволы, а отпиленную крону и пни оставляет на месте, где впоследствии пустят ростки молодые побеги, которые благодаря дикому винограду и другим вьющимся растениям так крепко сплетутся воедино, что против них бессильны топор и даже огонь.
И все же рафтеру обычно никто не мешает, ибо он сильный и отважный малый, с которым в глуши, вдали от всяческой помощи не стоит ссориться. Один он, разумеется, работать не может, а потому рафтеры собираются в товарищества по четыре, по восемь или по десять человек. Иногда количество сплавщиков еще больше, и тогда рафтер чувствует себя в полной безопасности, ибо со столькими людьми, готовыми из-за древесных стволов рисковать жизнью, ни один фермер, ни кто-либо другой не затеет спор.
Конечно, они ведут тяжелую, со множеством лишений, напряженную жизнь, но и дело сулит огромную прибыль, ибо материал у них бесплатен. Обычно все они работают, а один или несколько, что зависит от количества людей в товариществе, заботятся о пище и провианте. Такая должность считается одной из самых трудных, ибо те, кто заботятся о провизии, часто вынуждены целыми днями, а иногда и ночами скитаться, чтобы «заготовить мясо». В богатых дичью местах с этим нет проблем, но если дичи мало, у охотника возникает много трудностей, у него не остается времени искать мед или другие деликатесы, и тогда лесорубам приходится довольствоваться такими кусками мяса, от которых любой вестмен брезгливо отворотит нос, а иногда даже потрохами.
Товарищество, работающее здесь, на реке Черного Медведя, не страдало от нехватки мяса, о чем говорил полный котел, а поэтому все пребывали в хорошем настроении, позволив себе расслабиться и пошутить после тяжелой дневной работы. Захватывающие, нередко дающие повод для улыбки рассказы были в самом разгаре.
— Так, должно быть, вы его знаете, этого человека, которого я встретил там; в верховьях, в форту Найобрэра… — начал очередную историю старый, седобородый рафтер. — Он был мужчиной, и все же его прозвали Теткой.
— Ты имеешь в виду Тетку Дролла? — спросил другой.
— Да, его и никого другого! Ты тоже его встречал?
— Да виделись один раз. Это было в Де-Мойне, в гостинице; когда он там появился, многие засмеялись. Один из завсегдатаев особенно разошелся, не давал ему покоя, тогда Дролл взял его за воротник и выбросил из окна. Хе-хе! Тот больше не показывался.
— Охотно верю — этого от Тетки можно ожидать. Дролл любит шутки и ничего не имеет против, когда над ним подсмеиваются, но только в меру, а если кто-то переходит дозволенные границы, он показывает зубы. А вообще, я сам убил бы любого, кто действительно посмел бы его оскорбить.
— Ты, Блентер? Это почему же?
— Потому что я обязан ему жизнью. Мы вместе были в плену у сиу. Я говорю вам, что тогда, как пить дать, краснокожие с большой радостью отправили бы меня в Страну Вечной Охоты. Вам нет нужды рассказывать, что я не из тех, кто струхнет перед парой-тройкой индейцев, и не скулю, если дела идут навыворот, тогда действительно не было никакой надежды и никакого выхода. Но этот Дролл оказался несравненным ловкачом: он так пустил пыль в глаза краснокожим, что те не смогли ничего понять, а нам удалось скрыться.
— Как это было? Как? Рассказывай, рассказывай!
— Если тебя не очень обидит, я лучше помолчу. Не пристало говорить о тех событиях, где тебе отводится никчемная роль, да еще к тому же когда тебя одурачили краснокожие. Достаточно того, что я скажу: если я сегодня сижу здесь и могу слизывать с пальцев жир ароматного мяса, то только благодаря Тетке Дроллу.
— Должно быть, тогда ты влип по уши, раз говоришь такие вещи, ведь тебя, Миссури-Блентера, все знают как вестмена, который выпутается из любой передряги!
— Но тогда, однако, выхода я не видел, я уже почти стоял у столба пыток!
— Если так, то твое дело действительно было дрянь! Дьявольское изобретение этот столб пыток! Я готов разорвать этих краснокожих каналий, лишь только услышу об этом столбе!
— Ты не ведаешь, что творишь и говоришь! Кто ненавидит всех индейцев, тот ничего в них не смыслит и знать не хочет, что им пришлось вытерпеть! Если бы сейчас кто-нибудь пришел, чтобы прогнать нас отсюда, что бы ты стал делать? — хитро прищурился старый Миссури-Блентер.
— Защищаться, во что бы то ни стало!
— А разве эта земля твоя собственная?
— Не знаю и звать не хочу, чья она, но я ее не покупал.
— Вот так, краснокожим принадлежит весь этот край, но мы его захватили, а когда они защищаются, имея больше прав, ты готов их разорвать?!
— Хм! Это верно, но краснокожий должен уйти, он вымрет — такова его судьба!
— Да, индеец вымирает, но потому, что мы убиваем его! Говорят, что у него нет культуры и он должен исчезнуть, но ведь культуру не выпустишь, как пулю из ружья, на это нужно время, много времени, может быть, столетие. Но кто даст ему это время? Если ты отдаешь шестилетнего мальчишку в школу, а он через четверть часа не становится профессором, разве ты бьешь его за это по голове? А именно так поступают с индейцами. Я не берусь защищать их, так как ничего в этом не смыслю, но я знаю среди них не меньше хороших людей, чем среди белых, а может, и больше. Кому я обязан, что не имею ни кола, ни двора, ни семьи, что я, седой старик, все еще скитаюсь по Дикому Западу? Бледнолицым или краснокожим?
— Откуда мне знать, ты не говорил!
— Потому что настоящий мужчина лучше похоронит все в своем сердце, нежели скажет. Я все еще ищу одного типа, последнего из тех, кто от меня улизнул и остался в живых, их предводителя, черт бы его побрал! Случай со мной скверный!
Старик произнес эти слова медленно, значительно, скрепя сердце, что сразу возбудило внимание товарищей, которые придвинулись ближе и вопрошающими взглядами уставились на Блентера, не говоря при этом ни слова. Тот некоторое время глядел в огонь, затем поворошил ногой пылающие поленья и словно сам с собой заговорил:
— Я не застрелил их и не прирезал, а забил до смерти плетьми одного за другим. Я должен был схватить их живыми, чтобы они умирали точно так же, как вся моя семья, жена и двое сыновей. Подонков было шестеро; пятерых я настиг за короткое время, но шестой как в воду канул. Я охотился за ним по всем Штатам, и все равно ему удалось замести следы. Я до сих пор его не встретил, но он жив, ибо был значительно моложе меня. Теперь я лишь надеюсь, что мои старые глаза смогут его узнать, прежде чем я отдам концы.
Наступило глубокое молчание — все почувствовали, что речь шла о чем-то очень необычайном и сокровенном. После долгой паузы один из рафтеров все же рискнул спросить: