Страница:
— Ну? — поинтересовался он ещё раз, переводя взгляд с одного оперативника на другого.
— У нас к тебе всего один вопрос, — сказал Костя. — Ответишь здесь — сразу разойдёмся. Не ответишь — придётся поехать с нами. Понятно?
Где-то недалеко завыла собака, и Костя невольно вздрогнул. Гоша презрительно усмехнулся и спросил ещё раз:
— Ну и чего?
— Вопрос следующий: кто из твоих друзей в середине этого месяца в Яблоневском лесопарке изнасиловал девушку? Их было трое, на сером джипе. Только не говори, что не знаешь, — не поверим.
Ковалёв впился взглядом в лицо Сысолятина. Естественно, на правдивый ответ он не рассчитывал и, более того, не исключал, что сам Гоша принимал участие в тех событиях. Раздобыть за полтора прошедших после разговора с Осиповым дня и показать Кате фотографию Сысолятина не удалось, но по внешним приметам он очень походил на одного из тех — на того, кого называли Геной.
Гоша посмотрел на Ковалёва откровенно издевательски.
— Понятия не имею! Это раз. И два — никто из моих друзей никогда никого не насиловал, мы всех девочек только с их согласия или за деньги трахаем. Вот, понятно пока? И ещё: даже если бы кто-нибудь кого-нибудь изнасиловал, то я об этом вам все равно ничего не сказал бы, ясно? — Увидев понимающий кивок Петрова, Гоша скрестил руки на груди и более спокойно поинтересовался: — А кого трахнули-то?
— А тебе какое дело? — поспешно ответил Петров и посмотрел на Сысолятина с явным сочувствием.
— Ты хорошо подумал? — спросил после паузы Костя, глядя в сторону, на тёмную стену леса.
— Очень!
— Ладно, тогда едем с нами, — почти грустно сказал Костя и отступил на шаг.
— Куда это с вами?
— В управление, на улицу Рентгена. Мы тебя там просвечивать будем.
— Хорошо, но сначала я позвоню своему адвокату, — твёрдо ответил не понявший Диминой шутки Гоша и подозрительно оглядел обоих оперов, но возражений не последовало.
— Звони, — безразлично разрешил Костя, пожал плечами и сунул руки в карманы брюк.
Ещё раз подозрительно покосившись на Петрова, Гоша развернулся и наклонился в салон, чтобы из специального крепления на панели приборов вынуть трубку радиотелефона.
Шагнув вперёд, Ковалёв ткнул в Гошину поясницу контакты электрошокера. Коротко вскрикнув, Сысолятин рухнул к его ногам, зацепив лбом дверной порог «форда».
— Готов, — констатировал Дима и склонился над телом, доставая наручники.
Костя оглянулся по сторонам. Шелестя листвой, качались под ветром деревья, по темно-синему звёздному небу все так же бежали облака. Пейзаж был совсем мирный. Никто за ними вроде бы не наблюдал.
Тихо шумел ручей на дне оврага, шелестели листья, и потрескивали ветки деревьев, иногда вдруг начинали кричать лесные птицы. Когда в разрывы бегущих облаков прорывался холодный свет полной луны, белым пятном вспыхивала крыша автомобиля Димы, оставленного недалеко от поляны, где они расположились.
Насторожённо вслушиваясь в непривычные городскому слуху звуки, друзья курили и ждали, когда Сысолятин придёт в себя. Гоша стоял на коленях, прислонясь к стволу могучей старой берёзы. Его руки были заведены назад, вокруг дерева, вздувшиеся багровые запястья охватывали наручники, щиколотки согнутых ног крепко стягивал выдернутый из спортивных штанов шнурок. Голова бессильно свисала набок, из угла рта стекала слюна. Когда Гоша начинал хрипеть, во рту вспыхивали два золотых зуба и судорожно дёргался выпирающий на худой шее кадык.
Костя курил, разглядывал звезды и иногда переводил взгляд на согнутую фигуру у дерева. Собранная за полтора дня информация не давала ни малейшего повода для жалости по отношению к Гоше. Костя равнодушно и даже как-то отстранение думал о тех методах, которые придётся применить к Сысолятину, чтобы заставить его говорить. Одно плохо — не хотелось впутывать в это дело Петрова, но Дима только обиделся бы, попытайся Костя оставить его в стороне. Да и сам Ковалёв поступил бы точно так же.
Сысолятин застонал, открыл глаза и покачал головой. В животе у него что-то заурчало.
Костя вдавил окурок в мокрую землю, посмотрел на Диму, и они одновременно встали на ноги. Подойдя к Гоше, Ковалёв присел на корточки, рывком за подбородок задрал голову и посмотрел ему в глаза.
— Где это я? — невнятно спросил Сысолятин, пытаясь высвободить голову и дёргая скованными руками.
Костя молчал, продолжая сжимать узкий Гошин подбородок и неотрывно глядя на него своими серыми глазами.
— В зале суда, — пояснил наконец Петров. — У нас, понимаешь ли, выездная сессия.
— Очень смешно, — пробурчал Гоша и дёрнул подбородком, но опять не смог его освободить. — Ослабили бы браслеты, а? Никуда я не убегу.
— Это уж точно. — Дима с пониманием, серьёзно покачал головой. — Но вообще-то спасибо. Успокоил.
Продолжая сидеть на корточках, Костя опустил свою руку, и Гоша наконец смог оглядеться по сторонам. Потом он перевёл взгляд на Диму.
— Не смотри на меня так грозно, — попросил Петров.
Гоша хотел что-то ответить, но промолчал, пошевелил скованными руками и выругался, а потом сказал, обращаясь к одному Ковалёву:
— Ребята, вы, по-моему, совсем офигели. Чего, запугать меня вздумали? Так не получится, а ответить за это потом все равно придётся. Слыхал я о таких штуках, но думал, врут пацаны: оказывается, правда. Давайте-ка по-хорошему: снимите браслеты и подкиньте меня до дома, а я постараюсь забыть.
— Не надо забывать, — глухо проговорил Костя, и его слова, сказанные в ночном лесу в лицо связанному человеку, прозвучали страшно. — Надо совсем наоборот — все вспомнить. Свой вопрос мы тебе уже задали. Хочешь ты или нет, но ответить на него все равно придётся. Я тебе не буду врать и обещать то, чего не сделаю. Отсюда ты не уйдёшь. Если бы у нас получился разговор там, в самом начале, то мы разошлись бы, а теперь нет — ты умрёшь. Но перед смертью ты нам все равно скажешь то, что нас интересует. Подумай только, что на помощь тебе никто не придёт, а умереть-то можно по-разному.
— Хватит п…ть, — ответил Гоша. — Все равно вы мне ничего не сделаете. Не столько вам платят, чтобы вы из-за этого так старались.
— Не в деньгах дело, — задумчиво проговорил Костя и опять посмотрел на звезды, как будто Сысолятин перестал его интересовать. — Но тебе этого все равно не понять. Вы-то все действительно ради денег одних и работаете…
— Естественно, — презрительно перебил Гоша. — А за что ещё-то работать, за идею, что ли? Да, я работаю из-за денег, зато и живу как человек…
— Ты уже не живёшь, — оборвал его Костя, поднимаясь. — Ладно, хватит болтать, времени много. До улицы Рентгена мы не доехали, не судьба нам туда попасть. Конечная остановка, тупик. Станция Пыталово.
Набежавшие тучи полностью скрыли белый диск луны, и в одно мгновение на поляне потемнело. В овраге что-то обрушилось, прошелестело по склону и осыпалось в ручей. Гоша напрягся и вытянул шею, пытаясь разглядеть тех, кто только что с ним разговаривал, но ничего не увидел. Облизав пересохшие губы, он сказал себе, что ничего с ним не произойдёт и его пытаются просто напугать…
Он рассказал всё, что знал о Гене, Саше и Вове. Вспомнил о нескольких изнасилованиях, одном убийстве и множестве вымогательств, грабежей и мошенничеств, совершенных им самим. Ни о чём уже не думая, подчиняясь одному лишь инстинкту и моля убить его быстро и безболезненно, он вываливал все новые и новые факты из жизни своей родной «хабаровской» группировки, называя фамилии организаторов и исполнителей, адреса, суммы доходов. Того, что Гоша рассказал, хватило бы на десятки оперативных разработок и было способно загрузить усиленной продуктивной работой весь аппарат городского уголовного розыска на несколько месяцев вперёд.
Две последние сигареты сгорели моментально, и друзья опять вернулись к телу. Морщась от противного резкого запаха, Дима снял наручники и связал Гошу куском крепкой верёвки.
Забросав тело ветками, они вернулись к машине Петрова и через несколько минут уже въезжали в спящее Дарьино. Медленно объехав тихие улицы и не обнаружив ничего настораживающего, они подъехали к дому Сысолятина, и там Костя пересел в «форд».
Салон машины был чист, пахло ароматным дезодорантом — в свои лучшие дни Гоша очень заботился о ней. Мотор завёлся моментально и работал ровно, без перебоев. Управлять машиной было одно удовольствие, и, пристроившись метрах в десяти позади «шестёрки» Петрова, Костя расслабился на удобном сиденье, заново прокручивая в голове новую информацию. К изнасилованию в Яблоневке Гоша был непричастен, но никаких угрызений совести Костя не испытывал. Когда долги не отдаются, они получаются. А Гошин долг обществу вырос до астрономических размеров…
Музыкальная радиостанция прекратила свою работу, из динамиков полилось шипение пустого эфира. Переключив приёмник на другую волну, Костя нашёл религиозную передачу. Слащавый, с невыносимым акцентом голос проповедника был все же лучше, чем молчаливое одиночество, и Ковалёв не стал переключать дальше. Когда они поворачивали на лесную дорогу, начал подавать сигналы вызова радиотелефон, и Костя подумал о том, что надо бы ответить и попросить перезвонить попозже, так как Гоша плохо себя чувствует и разговаривать не может.
Перед тем, как погрузить тело Гоши в «форд», друзья тщательно обыскали салон машины. Осипов говорил о пистолете, который ему демонстрировал Сысолятин, и через несколько минут Ковалёв обнаружил тайник под передним пассажирским сиденьем. Засунув руку в хитроумно укреплённый пластиковый футляр. Костя нащупал холодную ребристую рукоятку и, ободрав палец, вытащил тяжёлый пистолет.
Дима осветил оружие фонарём. Это был ТТ китайского производства, 1990 года выпуска, изрядно потёртый (воронение на гранях затвора успело сойти) и заряженный шестью патронами. Понюхав ствол, Костя ничего, кроме слабого запаха смазки, не услышал и, загнав магазин обратно в рукоять, сунул пистолет за брючный ремень.
Позвонив знакомому гаишнику, Петров выяснил, что патрульные наряды в эту ночь на Северном шоссе не выставлялись в связи с нехваткой людей. Пока Дима, маскируя свой основной вопрос, болтал с приятелем на другие темы, Костя опять переставил радиоприёмник на волну музыкальной программы. Потом они бросили бесчувственное тело Гоши на заднее сиденье «форда» и на двух машинах тронулись в путь.
Минут через двадцать добрались до семьдесят второго километра Северного шоссе. Трасса в этом месте делала двойной закрытый поворот, и по обе стороны от неширокой асфальтовой ленты расстилалась низина, густо испещрённая глубокими оврагами и поросшая чахлым кустарником.
Вооружившись инструментом из своей автомобильной аптечки, Дима внёс необходимые изменения в систему рулевого управления «форда». Освобождённого от верёвок Гошу пересадили на водительское сиденье. В последний раз окинув взглядом длинный, тускло отражающий лунный свет кузов машины, Дима хотел захлопнуть дверцу, но остановился, забрался в салон и вынул из крепления трубку радиотелефона.
— Это нам ещё пригодится, — пробормотал он, пряча её в карман.
Щелчок сработавшего замка раздался одновременно с тихим стоном Сысолятина.
— Ну и воняет же от него, — поморщился Костя, отходя от машины.
Медленно и тяжело чёрный «форд» сполз с асфальта на обочину, а потом, набирая скорость, заскользил по склону, проскрежетал днищем по валунам на краю оврага и на мгновение замер. Задняя часть машины оторвалась от земли, и, в последний раз блеснув катафотами фонарей, «форд» сорвался в овраг. После коротких секунд падения металл и стекло всей массой обрушились на каменистое дно, и на некоторое время наступила тишина, нарушаемая только бульканьем бензина, хлынувшего из открытого бака. Распространившись вокруг машины, бензиновые пары очень быстро нашли заботливо оставленный источник открытого огня. Грохочущий огненный столб взметнулся до самых звёзд, чахлые кустики вокруг оврага мягко приняли на себя оторванные взрывом части, языки пламени, весело разбегаясь, поглотили весь искорёженный кузов.
Сысолятин был уже мёртв. Он сломал шею, и грудная клетка была пробита при ударе о дно оврага.
— Хорошая была машина, — вздохнул Дима, разворачивая свою «шестёрку» в сторону города.
Рано утром, поёживаясь под противным мелким дождём, два инспектора дорожно-патрульной службы ГАИ стояли на дне оврага и хмуро разглядывали останки разбитого и сгоревшего «форда». Зрелище было не из приятных, особенно то, что осталось от человеческого тела. Громко высморкавшись в траву, пожилой добродушный лейтенант задумчиво сказал:
— Третья авария уже здесь. За этот год. В январе двое пацанов, малолетки ещё были, на «мерседесе» разбились. Угнали «мерс» где-то в городе, полихачить, наверное, решили, да ещё и пьяные были… А в марте бизнесмен какой-то, на «девяносто девятой», вместе с семьёй. Тоже пьяный был, из гостей возвращался. Так у него жена и дочка пятилетняя на месте умерли, а сам он живой остался, только ногу отрезали.
Сержант, безразлично пожав плечами, присел на корточки, заглядывая в сплющенное окно салона, и прокомментировал:
— Этот тоже, наверное, бандюган какой-то был. Нажрался где-нибудь, вот и долетался.
Лейтенант, видимо, был о покойном лучшего мнения. Недовольно поджав губы, он сердито приказал:
— Ладно, хватит его разглядывать. Иди вызывай… — И уже более тихо, как будто для себя, пробормотал: — Какой бы ни был, все равно — человек…
Сержант посмотрел на него откровенно скептически, вздохнул и, увязая сапогами в размокшей земле, полез вверх по склону, к патрульной машине. Ночная смена заканчивалась явно не лучшим образом.
Следователь Коновалов сидел за своим заваленным бумагами столом, спиной к окну, и что-то увлечённо писал. Подняв голову, он сухо поздоровался, кивнул на свободный стул и продолжил прерванное занятие. Катя села, положила сумочку на колени и, ожидая, когда ею займутся, принялась разглядывать кабинет. Помещение было большим и тёмным. Кроме огромного письменного стола и стульев, там стояли металлический шкаф, сейф, тумбочка с электрическим чайником, стеллаж с книгами и колченогая железная вешалка, на которой сиротливо висели длинный плащ и зонтик. К стене была приколота карта города и области, на которой выделялась территория Правобережного района, жирно обведённая красным фломастером. Через приоткрытую форточку доносился монотонный стук дождевых капель о жестяной подоконник, грохотали трамваи. На столе у следователя горела лампа.
Отложив в сторону авторучку, Коновалов собрал бумаги в стопку, сдвинул её в сторону, наклонился к открытому сейфу и из его бездонных недр вытащил тонкую папку. Со дня поступления из отделения милиции переданный ему на рассмотрение материал не пополнился ни одной бумагой. Переговорив с Ветровой, Коновалов собирался вынести постановление об отказе, поставив таким образом точку в этом деле.
Задав дежурные вопросы о самочувствии и получив на них такие же дежурные ответы, Коновалов мысленно выругал себя и перешёл ближе к делу.
— Екатерина Петровна! Вы подали заявление, в котором просите не возбуждать уголовное дело и не привлекать никого к ответственности, так как претензий ни к кому не имеете, верно?
— Господи, ну сколько же можно меня спрашивать об одном и том же? Да, это так, и я это уже сто раз повторяла — и вам, и в милиции.
— Хорошо, я ведь ни в чём вас не упрекаю. Это полностью ваше право. Но давайте внесём полную ясность. Не могли бы вы объяснить причины своего поступка?
Катя посмотрела на следователя таким взглядом, что Коновалов испугался, не перегнул ли он палку. «Вот будет номер, — подумал он, опуская голову и передвигая по столу бумаги, — если она возьмёт и напишет сейчас это проклятое заявление. Её ведь действительно все достали своими вопросами. И чего делать тогда? Дело возбуждать?»
— Что я должна вам объяснить?
— Ну, скажем так: причины своего молчания. Я вижу тут только два варианта: или вы их боитесь, или хорошо знаете. Ведь насилие над вами, назовём это так, я полагаю, всё-таки было. Были эти трое молодых ребят на машине. Но, повторюсь, или вы их боитесь, или это ваши знакомые. И в том и в другом случае я вас вполне могу понять. Время сейчас тяжёлое, и, увы, наша доблестная родная милиция никак не может обеспечить порядок. Более того, как работник надзирающего органа, я могу отметить, что мы, к сожалению, и сами склонны частенько нарушать законность, использовать её, так сказать, в своих интересах… Поэтому я и потревожил вас, хотел сам во всём убедиться. Так вот, я немного отвлёкся. Я могу понять, что вы их боитесь и не надеетесь, что вам помогут. Если вы так действительно считаете, то переубедить вас я не берусь. Но хочу заметить, что в моей практике не было такого, чтобы преступники потом мстили потерпевшим — сами или через своих знакомых. Возможно, где-то такие случаи и имели место, но, повторяю, я с ними не сталкивался. Хотя, как вы знаете, прокуратура занимается только самыми важными и опасными преступлениями — такими, как убийства, изнасилования, похищения людей и другими. Вот… А если это ваши знакомые, то тут вообще все понятно: молодые люди, в чём-то не поняли друг друга… Всякое в жизни бывает. Я прав?
Ожидая ответа, Коновалов достал из кармана «Беломор», тщательно размял папиросу и даже успел прикурить, но Катя молчала.
— Думаю, что я прав. Но послушайте, пожалуйста, ещё. Они ведь ещё и избили вас. Не сами же вы так упали! А по факту нанесения вам телесных повреждений, в том случае, конечно, если они будут отнесены к категории тяжких, уголовное дело может быть возбуждено и без вашего заявления.
— Хорошо! — Катя прижала сумочку к животу, а сама подалась вперёд, сверля Коновалова усталыми злыми глазами. — Хорошо, я вам все расскажу. Все, как было на самом деле. Записывайте!
Закончив рассказ и расписавшись на бланке, Катя вежливо попрощалась и ушла. Слегка ошарашенный Коновалов, забыв про потухшую папиросу, заново вчитывался в неровные строчки объяснения:
В дверь громко и уверенно постучали, и сразу вслед за этим в кабинет заглянул гориллоподобный молодой человек в белой рубашке и чёрных брюках, при радиотелефоне и золотой цепочке.
— Можно? Я Гаврюшин.
Встретив непонимающий взгляд следователя, явно не осведомлённого о его персоне, молодой человек ухмыльнулся и продвинулся дальше в кабинет, продолжая тем не менее придерживать дверь рукой.
— Ну, я жалобу подавал. Меня эти… милиционеры избили, вот! Сказали, дело у вас.
Румяная физиономия и необъятные плечи вызывали сомнение в имевшем место зверском избиении.
— Какое дело?
Коновалов поднялся, пошире открыл форточку и, не услышав ответа, раздражённо переспросил:
— Какое дело, молодой человек?
— Вы — Соколов?
Гаврюшин посмотрел на Коновалова подозрительно, как будто следователь порвал это дело и теперь никак не хочет сознаваться.
— Нет, моя фамилия Коновалов. На двери табличка висит. А у Соколова десятый кабинет, дальше по коридору. Там, кстати, тоже написано.
— Ага!
Дверь с треском захлопнулась, и обиженный носитель радиотелефона побежал искать правду в другом месте. Коновалов включил электрочайник и, растирая уставшие пальцы, опять подошёл к окну.
К его удивлению, Ветрова вышла на улицу не одна, а с каким-то мужчиной — лет тридцати, худощавым, в широких джинсах и лёгкой куртке. Обойдя занимавший сразу два парковочных места красный джип, они сели в скромную белую «шестёрку», на заднее сиденье, и сразу уехали. Открывая дверцу и помогая Ветровой сесть, мужчина обернулся и посмотрел на окна прокуратуры. Следователь сразу узнал его: оперативник из РУВД, из «тяжкой» группы. Интересно, он-то здесь при чём?
В машине Ковалёв без лишних разговоров разложил перед Катей три фотографии.
— Смотри.
Снимки были сделаны несколько лет назад, когда Гена, Саша и Вова получали свои паспорта. Несмотря на недолгий срок, изменились они довольно сильно, но по расширившимся глазам и задрожавшим пальцам Кати Ковалёв понял: опознала. Хотя Костя не сомневался в положительном результате, он почувствовал, как учащённо забилось сердце, и отвернулся к окну, чтобы подавить гримасу радости, помимо воли проявившуюся на лице. Дима не отрывал глаз от дороги, но, мельком взглянув в зеркало, увидел Костю и все понял. На скулах у него выступили желваки, дрогнувшие руки вцепились в руль. Катя продолжала рассматривать фотографии. Выделив фотографию Саши, она поднесла её поближе к глазам, и Костя не успел ничего сказать, как она начала плакать, тихо, почти беззвучно. Осторожно протянув руку, он забрал у неё снимки и убрал в свой бумажник.
— Не волнуйся, — проговорил он, застёгивая карман и понимая, что любые слова сейчас бесполезны. — Они все уже умерли. Совсем недавно. А в следующие выходные состоятся похороны.
До позднего вечера Костя и Дима колесили по всему городу и даже ближайшим пригородам, встречаясь в самых разных местах с самыми разными людьми. Это были мужчины и женщины различного социального положения, от достаточно молодых и до почти стариков. Они не были знакомы друг с другом, и объединяло их, пожалуй, только одно: когда-то их дорожки пересеклись с Димой или Костей.. Разговоры длились недолго и заканчивались одним и тем же: назначением новой встречи или договорённостью созвониться. Последняя встреча состоялась в Ильинском посёлке, в пятнадцати километрах от города, где друзья буквально вытащили из постели преуспевающего владельца ИЧП, в недавнем прошлом — мелкого мошенника и вора. Переговорив с ним, они подкрепились любезно предложенными бутербродами с чаем и на своей запылённой «шестёрке» тронулись в обратный путь. В дороге молчали. Накопившаяся усталость и вызванное событиями последних дней напряжение давали о себе знать, но Костя рассчитывал, что через семь-десять дней всё будет закончено и этот срок он продержится.
Дома было одиноко и неуютно. В очередной раз, без всякого предупреждения, отключили горячую воду, и Костя, поужинав безвкусными магазинными пельменями, долго грел воду в кастрюлях, а потом обливался в ванной из ковшика. Ополоснув грязную посуду, он там же, на кухне, выкурил последнюю за день — самую приятную — сигарету и одновременно просмотрел дневную газету. Политика его не интересовала никогда, и, пропустив, как обычно, первые страницы, он просмотрел городские новости и колонку криминальных сообщений. Ничего нового там не было. Репортёры все так же поливали милицию грязью за неспособность справиться с преступностью, а городские должностные лица обещали что-нибудь улучшить или починить.
Погасив свет, Костя прошёл в комнату и почти сразу же уснул. В эту ночь, впервые за последнее время, ему ничего не приснилось.
Спокойно отработав смену в пятницу, друзья опять отправились по тем же адресам, которые посещали в понедельник. Несколько встреч по разным причинам не состоялось, а те, которые были проведены, много времени не заняли, и к девяти вечера друзья вернулись в город. Тем не менее полученной информации было вполне достаточно для того, чтобы приступить к активным действиям. Наиболее весомый вклад внёс жуликоватый владелец ИЧП; сообщённые им сведения являлись поистине бесценными.
— Давай в 14-е заскочим? — предложил Петров. Костя, занятый методичным анализом полученной информации, молча кивнул. Когда Дима припарковал машину на площадке около отделения, план дальнейших действий был готов полностью. Стоя около «шестёрки» и ожидая, когда Петров уберёт магнитолу и запрет изнутри двери, Костя как будто увидел себя со стороны и поразился, с какой жестокостью и спокойствием он спланировал предстоящие мероприятия.
— У нас к тебе всего один вопрос, — сказал Костя. — Ответишь здесь — сразу разойдёмся. Не ответишь — придётся поехать с нами. Понятно?
Где-то недалеко завыла собака, и Костя невольно вздрогнул. Гоша презрительно усмехнулся и спросил ещё раз:
— Ну и чего?
— Вопрос следующий: кто из твоих друзей в середине этого месяца в Яблоневском лесопарке изнасиловал девушку? Их было трое, на сером джипе. Только не говори, что не знаешь, — не поверим.
Ковалёв впился взглядом в лицо Сысолятина. Естественно, на правдивый ответ он не рассчитывал и, более того, не исключал, что сам Гоша принимал участие в тех событиях. Раздобыть за полтора прошедших после разговора с Осиповым дня и показать Кате фотографию Сысолятина не удалось, но по внешним приметам он очень походил на одного из тех — на того, кого называли Геной.
Гоша посмотрел на Ковалёва откровенно издевательски.
— Понятия не имею! Это раз. И два — никто из моих друзей никогда никого не насиловал, мы всех девочек только с их согласия или за деньги трахаем. Вот, понятно пока? И ещё: даже если бы кто-нибудь кого-нибудь изнасиловал, то я об этом вам все равно ничего не сказал бы, ясно? — Увидев понимающий кивок Петрова, Гоша скрестил руки на груди и более спокойно поинтересовался: — А кого трахнули-то?
— А тебе какое дело? — поспешно ответил Петров и посмотрел на Сысолятина с явным сочувствием.
— Ты хорошо подумал? — спросил после паузы Костя, глядя в сторону, на тёмную стену леса.
— Очень!
— Ладно, тогда едем с нами, — почти грустно сказал Костя и отступил на шаг.
— Куда это с вами?
— В управление, на улицу Рентгена. Мы тебя там просвечивать будем.
— Хорошо, но сначала я позвоню своему адвокату, — твёрдо ответил не понявший Диминой шутки Гоша и подозрительно оглядел обоих оперов, но возражений не последовало.
— Звони, — безразлично разрешил Костя, пожал плечами и сунул руки в карманы брюк.
Ещё раз подозрительно покосившись на Петрова, Гоша развернулся и наклонился в салон, чтобы из специального крепления на панели приборов вынуть трубку радиотелефона.
Шагнув вперёд, Ковалёв ткнул в Гошину поясницу контакты электрошокера. Коротко вскрикнув, Сысолятин рухнул к его ногам, зацепив лбом дверной порог «форда».
— Готов, — констатировал Дима и склонился над телом, доставая наручники.
Костя оглянулся по сторонам. Шелестя листвой, качались под ветром деревья, по темно-синему звёздному небу все так же бежали облака. Пейзаж был совсем мирный. Никто за ними вроде бы не наблюдал.
Тихо шумел ручей на дне оврага, шелестели листья, и потрескивали ветки деревьев, иногда вдруг начинали кричать лесные птицы. Когда в разрывы бегущих облаков прорывался холодный свет полной луны, белым пятном вспыхивала крыша автомобиля Димы, оставленного недалеко от поляны, где они расположились.
Насторожённо вслушиваясь в непривычные городскому слуху звуки, друзья курили и ждали, когда Сысолятин придёт в себя. Гоша стоял на коленях, прислонясь к стволу могучей старой берёзы. Его руки были заведены назад, вокруг дерева, вздувшиеся багровые запястья охватывали наручники, щиколотки согнутых ног крепко стягивал выдернутый из спортивных штанов шнурок. Голова бессильно свисала набок, из угла рта стекала слюна. Когда Гоша начинал хрипеть, во рту вспыхивали два золотых зуба и судорожно дёргался выпирающий на худой шее кадык.
Костя курил, разглядывал звезды и иногда переводил взгляд на согнутую фигуру у дерева. Собранная за полтора дня информация не давала ни малейшего повода для жалости по отношению к Гоше. Костя равнодушно и даже как-то отстранение думал о тех методах, которые придётся применить к Сысолятину, чтобы заставить его говорить. Одно плохо — не хотелось впутывать в это дело Петрова, но Дима только обиделся бы, попытайся Костя оставить его в стороне. Да и сам Ковалёв поступил бы точно так же.
Сысолятин застонал, открыл глаза и покачал головой. В животе у него что-то заурчало.
Костя вдавил окурок в мокрую землю, посмотрел на Диму, и они одновременно встали на ноги. Подойдя к Гоше, Ковалёв присел на корточки, рывком за подбородок задрал голову и посмотрел ему в глаза.
— Где это я? — невнятно спросил Сысолятин, пытаясь высвободить голову и дёргая скованными руками.
Костя молчал, продолжая сжимать узкий Гошин подбородок и неотрывно глядя на него своими серыми глазами.
— В зале суда, — пояснил наконец Петров. — У нас, понимаешь ли, выездная сессия.
— Очень смешно, — пробурчал Гоша и дёрнул подбородком, но опять не смог его освободить. — Ослабили бы браслеты, а? Никуда я не убегу.
— Это уж точно. — Дима с пониманием, серьёзно покачал головой. — Но вообще-то спасибо. Успокоил.
Продолжая сидеть на корточках, Костя опустил свою руку, и Гоша наконец смог оглядеться по сторонам. Потом он перевёл взгляд на Диму.
— Не смотри на меня так грозно, — попросил Петров.
Гоша хотел что-то ответить, но промолчал, пошевелил скованными руками и выругался, а потом сказал, обращаясь к одному Ковалёву:
— Ребята, вы, по-моему, совсем офигели. Чего, запугать меня вздумали? Так не получится, а ответить за это потом все равно придётся. Слыхал я о таких штуках, но думал, врут пацаны: оказывается, правда. Давайте-ка по-хорошему: снимите браслеты и подкиньте меня до дома, а я постараюсь забыть.
— Не надо забывать, — глухо проговорил Костя, и его слова, сказанные в ночном лесу в лицо связанному человеку, прозвучали страшно. — Надо совсем наоборот — все вспомнить. Свой вопрос мы тебе уже задали. Хочешь ты или нет, но ответить на него все равно придётся. Я тебе не буду врать и обещать то, чего не сделаю. Отсюда ты не уйдёшь. Если бы у нас получился разговор там, в самом начале, то мы разошлись бы, а теперь нет — ты умрёшь. Но перед смертью ты нам все равно скажешь то, что нас интересует. Подумай только, что на помощь тебе никто не придёт, а умереть-то можно по-разному.
— Хватит п…ть, — ответил Гоша. — Все равно вы мне ничего не сделаете. Не столько вам платят, чтобы вы из-за этого так старались.
— Не в деньгах дело, — задумчиво проговорил Костя и опять посмотрел на звезды, как будто Сысолятин перестал его интересовать. — Но тебе этого все равно не понять. Вы-то все действительно ради денег одних и работаете…
— Естественно, — презрительно перебил Гоша. — А за что ещё-то работать, за идею, что ли? Да, я работаю из-за денег, зато и живу как человек…
— Ты уже не живёшь, — оборвал его Костя, поднимаясь. — Ладно, хватит болтать, времени много. До улицы Рентгена мы не доехали, не судьба нам туда попасть. Конечная остановка, тупик. Станция Пыталово.
Набежавшие тучи полностью скрыли белый диск луны, и в одно мгновение на поляне потемнело. В овраге что-то обрушилось, прошелестело по склону и осыпалось в ручей. Гоша напрягся и вытянул шею, пытаясь разглядеть тех, кто только что с ним разговаривал, но ничего не увидел. Облизав пересохшие губы, он сказал себе, что ничего с ним не произойдёт и его пытаются просто напугать…
* * *
Через полтора часа он рассказал все. Ударом металлической дубинки Костя оборвал словесный поток прикованного к дереву обезумевшего существа, которое нельзя уже было назвать ни Гошей Сысолятиным, ни человеком вообще, и отошёл в сторону, где не так ощущался невыносимый запах испражнений.Он рассказал всё, что знал о Гене, Саше и Вове. Вспомнил о нескольких изнасилованиях, одном убийстве и множестве вымогательств, грабежей и мошенничеств, совершенных им самим. Ни о чём уже не думая, подчиняясь одному лишь инстинкту и моля убить его быстро и безболезненно, он вываливал все новые и новые факты из жизни своей родной «хабаровской» группировки, называя фамилии организаторов и исполнителей, адреса, суммы доходов. Того, что Гоша рассказал, хватило бы на десятки оперативных разработок и было способно загрузить усиленной продуктивной работой весь аппарат городского уголовного розыска на несколько месяцев вперёд.
Две последние сигареты сгорели моментально, и друзья опять вернулись к телу. Морщась от противного резкого запаха, Дима снял наручники и связал Гошу куском крепкой верёвки.
Забросав тело ветками, они вернулись к машине Петрова и через несколько минут уже въезжали в спящее Дарьино. Медленно объехав тихие улицы и не обнаружив ничего настораживающего, они подъехали к дому Сысолятина, и там Костя пересел в «форд».
Салон машины был чист, пахло ароматным дезодорантом — в свои лучшие дни Гоша очень заботился о ней. Мотор завёлся моментально и работал ровно, без перебоев. Управлять машиной было одно удовольствие, и, пристроившись метрах в десяти позади «шестёрки» Петрова, Костя расслабился на удобном сиденье, заново прокручивая в голове новую информацию. К изнасилованию в Яблоневке Гоша был непричастен, но никаких угрызений совести Костя не испытывал. Когда долги не отдаются, они получаются. А Гошин долг обществу вырос до астрономических размеров…
Музыкальная радиостанция прекратила свою работу, из динамиков полилось шипение пустого эфира. Переключив приёмник на другую волну, Костя нашёл религиозную передачу. Слащавый, с невыносимым акцентом голос проповедника был все же лучше, чем молчаливое одиночество, и Ковалёв не стал переключать дальше. Когда они поворачивали на лесную дорогу, начал подавать сигналы вызова радиотелефон, и Костя подумал о том, что надо бы ответить и попросить перезвонить попозже, так как Гоша плохо себя чувствует и разговаривать не может.
Перед тем, как погрузить тело Гоши в «форд», друзья тщательно обыскали салон машины. Осипов говорил о пистолете, который ему демонстрировал Сысолятин, и через несколько минут Ковалёв обнаружил тайник под передним пассажирским сиденьем. Засунув руку в хитроумно укреплённый пластиковый футляр. Костя нащупал холодную ребристую рукоятку и, ободрав палец, вытащил тяжёлый пистолет.
Дима осветил оружие фонарём. Это был ТТ китайского производства, 1990 года выпуска, изрядно потёртый (воронение на гранях затвора успело сойти) и заряженный шестью патронами. Понюхав ствол, Костя ничего, кроме слабого запаха смазки, не услышал и, загнав магазин обратно в рукоять, сунул пистолет за брючный ремень.
Позвонив знакомому гаишнику, Петров выяснил, что патрульные наряды в эту ночь на Северном шоссе не выставлялись в связи с нехваткой людей. Пока Дима, маскируя свой основной вопрос, болтал с приятелем на другие темы, Костя опять переставил радиоприёмник на волну музыкальной программы. Потом они бросили бесчувственное тело Гоши на заднее сиденье «форда» и на двух машинах тронулись в путь.
Минут через двадцать добрались до семьдесят второго километра Северного шоссе. Трасса в этом месте делала двойной закрытый поворот, и по обе стороны от неширокой асфальтовой ленты расстилалась низина, густо испещрённая глубокими оврагами и поросшая чахлым кустарником.
Вооружившись инструментом из своей автомобильной аптечки, Дима внёс необходимые изменения в систему рулевого управления «форда». Освобождённого от верёвок Гошу пересадили на водительское сиденье. В последний раз окинув взглядом длинный, тускло отражающий лунный свет кузов машины, Дима хотел захлопнуть дверцу, но остановился, забрался в салон и вынул из крепления трубку радиотелефона.
— Это нам ещё пригодится, — пробормотал он, пряча её в карман.
Щелчок сработавшего замка раздался одновременно с тихим стоном Сысолятина.
— Ну и воняет же от него, — поморщился Костя, отходя от машины.
Медленно и тяжело чёрный «форд» сполз с асфальта на обочину, а потом, набирая скорость, заскользил по склону, проскрежетал днищем по валунам на краю оврага и на мгновение замер. Задняя часть машины оторвалась от земли, и, в последний раз блеснув катафотами фонарей, «форд» сорвался в овраг. После коротких секунд падения металл и стекло всей массой обрушились на каменистое дно, и на некоторое время наступила тишина, нарушаемая только бульканьем бензина, хлынувшего из открытого бака. Распространившись вокруг машины, бензиновые пары очень быстро нашли заботливо оставленный источник открытого огня. Грохочущий огненный столб взметнулся до самых звёзд, чахлые кустики вокруг оврага мягко приняли на себя оторванные взрывом части, языки пламени, весело разбегаясь, поглотили весь искорёженный кузов.
Сысолятин был уже мёртв. Он сломал шею, и грудная клетка была пробита при ударе о дно оврага.
— Хорошая была машина, — вздохнул Дима, разворачивая свою «шестёрку» в сторону города.
Рано утром, поёживаясь под противным мелким дождём, два инспектора дорожно-патрульной службы ГАИ стояли на дне оврага и хмуро разглядывали останки разбитого и сгоревшего «форда». Зрелище было не из приятных, особенно то, что осталось от человеческого тела. Громко высморкавшись в траву, пожилой добродушный лейтенант задумчиво сказал:
— Третья авария уже здесь. За этот год. В январе двое пацанов, малолетки ещё были, на «мерседесе» разбились. Угнали «мерс» где-то в городе, полихачить, наверное, решили, да ещё и пьяные были… А в марте бизнесмен какой-то, на «девяносто девятой», вместе с семьёй. Тоже пьяный был, из гостей возвращался. Так у него жена и дочка пятилетняя на месте умерли, а сам он живой остался, только ногу отрезали.
Сержант, безразлично пожав плечами, присел на корточки, заглядывая в сплющенное окно салона, и прокомментировал:
— Этот тоже, наверное, бандюган какой-то был. Нажрался где-нибудь, вот и долетался.
Лейтенант, видимо, был о покойном лучшего мнения. Недовольно поджав губы, он сердито приказал:
— Ладно, хватит его разглядывать. Иди вызывай… — И уже более тихо, как будто для себя, пробормотал: — Какой бы ни был, все равно — человек…
Сержант посмотрел на него откровенно скептически, вздохнул и, увязая сапогами в размокшей земле, полез вверх по склону, к патрульной машине. Ночная смена заканчивалась явно не лучшим образом.
* * *
К назначенному времени Катя приехала в прокуратуру, нашла нужный кабинет и постучала в приоткрытую дверь.Следователь Коновалов сидел за своим заваленным бумагами столом, спиной к окну, и что-то увлечённо писал. Подняв голову, он сухо поздоровался, кивнул на свободный стул и продолжил прерванное занятие. Катя села, положила сумочку на колени и, ожидая, когда ею займутся, принялась разглядывать кабинет. Помещение было большим и тёмным. Кроме огромного письменного стола и стульев, там стояли металлический шкаф, сейф, тумбочка с электрическим чайником, стеллаж с книгами и колченогая железная вешалка, на которой сиротливо висели длинный плащ и зонтик. К стене была приколота карта города и области, на которой выделялась территория Правобережного района, жирно обведённая красным фломастером. Через приоткрытую форточку доносился монотонный стук дождевых капель о жестяной подоконник, грохотали трамваи. На столе у следователя горела лампа.
Отложив в сторону авторучку, Коновалов собрал бумаги в стопку, сдвинул её в сторону, наклонился к открытому сейфу и из его бездонных недр вытащил тонкую папку. Со дня поступления из отделения милиции переданный ему на рассмотрение материал не пополнился ни одной бумагой. Переговорив с Ветровой, Коновалов собирался вынести постановление об отказе, поставив таким образом точку в этом деле.
Задав дежурные вопросы о самочувствии и получив на них такие же дежурные ответы, Коновалов мысленно выругал себя и перешёл ближе к делу.
— Екатерина Петровна! Вы подали заявление, в котором просите не возбуждать уголовное дело и не привлекать никого к ответственности, так как претензий ни к кому не имеете, верно?
— Господи, ну сколько же можно меня спрашивать об одном и том же? Да, это так, и я это уже сто раз повторяла — и вам, и в милиции.
— Хорошо, я ведь ни в чём вас не упрекаю. Это полностью ваше право. Но давайте внесём полную ясность. Не могли бы вы объяснить причины своего поступка?
Катя посмотрела на следователя таким взглядом, что Коновалов испугался, не перегнул ли он палку. «Вот будет номер, — подумал он, опуская голову и передвигая по столу бумаги, — если она возьмёт и напишет сейчас это проклятое заявление. Её ведь действительно все достали своими вопросами. И чего делать тогда? Дело возбуждать?»
— Что я должна вам объяснить?
— Ну, скажем так: причины своего молчания. Я вижу тут только два варианта: или вы их боитесь, или хорошо знаете. Ведь насилие над вами, назовём это так, я полагаю, всё-таки было. Были эти трое молодых ребят на машине. Но, повторюсь, или вы их боитесь, или это ваши знакомые. И в том и в другом случае я вас вполне могу понять. Время сейчас тяжёлое, и, увы, наша доблестная родная милиция никак не может обеспечить порядок. Более того, как работник надзирающего органа, я могу отметить, что мы, к сожалению, и сами склонны частенько нарушать законность, использовать её, так сказать, в своих интересах… Поэтому я и потревожил вас, хотел сам во всём убедиться. Так вот, я немного отвлёкся. Я могу понять, что вы их боитесь и не надеетесь, что вам помогут. Если вы так действительно считаете, то переубедить вас я не берусь. Но хочу заметить, что в моей практике не было такого, чтобы преступники потом мстили потерпевшим — сами или через своих знакомых. Возможно, где-то такие случаи и имели место, но, повторяю, я с ними не сталкивался. Хотя, как вы знаете, прокуратура занимается только самыми важными и опасными преступлениями — такими, как убийства, изнасилования, похищения людей и другими. Вот… А если это ваши знакомые, то тут вообще все понятно: молодые люди, в чём-то не поняли друг друга… Всякое в жизни бывает. Я прав?
Ожидая ответа, Коновалов достал из кармана «Беломор», тщательно размял папиросу и даже успел прикурить, но Катя молчала.
— Думаю, что я прав. Но послушайте, пожалуйста, ещё. Они ведь ещё и избили вас. Не сами же вы так упали! А по факту нанесения вам телесных повреждений, в том случае, конечно, если они будут отнесены к категории тяжких, уголовное дело может быть возбуждено и без вашего заявления.
— Хорошо! — Катя прижала сумочку к животу, а сама подалась вперёд, сверля Коновалова усталыми злыми глазами. — Хорошо, я вам все расскажу. Все, как было на самом деле. Записывайте!
Закончив рассказ и расписавшись на бланке, Катя вежливо попрощалась и ушла. Слегка ошарашенный Коновалов, забыв про потухшую папиросу, заново вчитывался в неровные строчки объяснения:
«…Я веду половую жизнь с десяти лет, и иногда у меня бывают острые приступы желания, с которыми я никак не могу справиться… я сама подошла к трём ранее мне неизвестным мужчинам кавказской национальности…»«Издевается, дура, — подумал Коновалов, но, без особой злости. — Да и черт с ней… Надо будет не затягивать, списать это побыстрее…»
В дверь громко и уверенно постучали, и сразу вслед за этим в кабинет заглянул гориллоподобный молодой человек в белой рубашке и чёрных брюках, при радиотелефоне и золотой цепочке.
— Можно? Я Гаврюшин.
Встретив непонимающий взгляд следователя, явно не осведомлённого о его персоне, молодой человек ухмыльнулся и продвинулся дальше в кабинет, продолжая тем не менее придерживать дверь рукой.
— Ну, я жалобу подавал. Меня эти… милиционеры избили, вот! Сказали, дело у вас.
Румяная физиономия и необъятные плечи вызывали сомнение в имевшем место зверском избиении.
— Какое дело?
Коновалов поднялся, пошире открыл форточку и, не услышав ответа, раздражённо переспросил:
— Какое дело, молодой человек?
— Вы — Соколов?
Гаврюшин посмотрел на Коновалова подозрительно, как будто следователь порвал это дело и теперь никак не хочет сознаваться.
— Нет, моя фамилия Коновалов. На двери табличка висит. А у Соколова десятый кабинет, дальше по коридору. Там, кстати, тоже написано.
— Ага!
Дверь с треском захлопнулась, и обиженный носитель радиотелефона побежал искать правду в другом месте. Коновалов включил электрочайник и, растирая уставшие пальцы, опять подошёл к окну.
К его удивлению, Ветрова вышла на улицу не одна, а с каким-то мужчиной — лет тридцати, худощавым, в широких джинсах и лёгкой куртке. Обойдя занимавший сразу два парковочных места красный джип, они сели в скромную белую «шестёрку», на заднее сиденье, и сразу уехали. Открывая дверцу и помогая Ветровой сесть, мужчина обернулся и посмотрел на окна прокуратуры. Следователь сразу узнал его: оперативник из РУВД, из «тяжкой» группы. Интересно, он-то здесь при чём?
В машине Ковалёв без лишних разговоров разложил перед Катей три фотографии.
— Смотри.
Снимки были сделаны несколько лет назад, когда Гена, Саша и Вова получали свои паспорта. Несмотря на недолгий срок, изменились они довольно сильно, но по расширившимся глазам и задрожавшим пальцам Кати Ковалёв понял: опознала. Хотя Костя не сомневался в положительном результате, он почувствовал, как учащённо забилось сердце, и отвернулся к окну, чтобы подавить гримасу радости, помимо воли проявившуюся на лице. Дима не отрывал глаз от дороги, но, мельком взглянув в зеркало, увидел Костю и все понял. На скулах у него выступили желваки, дрогнувшие руки вцепились в руль. Катя продолжала рассматривать фотографии. Выделив фотографию Саши, она поднесла её поближе к глазам, и Костя не успел ничего сказать, как она начала плакать, тихо, почти беззвучно. Осторожно протянув руку, он забрал у неё снимки и убрал в свой бумажник.
— Не волнуйся, — проговорил он, застёгивая карман и понимая, что любые слова сейчас бесполезны. — Они все уже умерли. Совсем недавно. А в следующие выходные состоятся похороны.
До позднего вечера Костя и Дима колесили по всему городу и даже ближайшим пригородам, встречаясь в самых разных местах с самыми разными людьми. Это были мужчины и женщины различного социального положения, от достаточно молодых и до почти стариков. Они не были знакомы друг с другом, и объединяло их, пожалуй, только одно: когда-то их дорожки пересеклись с Димой или Костей.. Разговоры длились недолго и заканчивались одним и тем же: назначением новой встречи или договорённостью созвониться. Последняя встреча состоялась в Ильинском посёлке, в пятнадцати километрах от города, где друзья буквально вытащили из постели преуспевающего владельца ИЧП, в недавнем прошлом — мелкого мошенника и вора. Переговорив с ним, они подкрепились любезно предложенными бутербродами с чаем и на своей запылённой «шестёрке» тронулись в обратный путь. В дороге молчали. Накопившаяся усталость и вызванное событиями последних дней напряжение давали о себе знать, но Костя рассчитывал, что через семь-десять дней всё будет закончено и этот срок он продержится.
Дома было одиноко и неуютно. В очередной раз, без всякого предупреждения, отключили горячую воду, и Костя, поужинав безвкусными магазинными пельменями, долго грел воду в кастрюлях, а потом обливался в ванной из ковшика. Ополоснув грязную посуду, он там же, на кухне, выкурил последнюю за день — самую приятную — сигарету и одновременно просмотрел дневную газету. Политика его не интересовала никогда, и, пропустив, как обычно, первые страницы, он просмотрел городские новости и колонку криминальных сообщений. Ничего нового там не было. Репортёры все так же поливали милицию грязью за неспособность справиться с преступностью, а городские должностные лица обещали что-нибудь улучшить или починить.
Погасив свет, Костя прошёл в комнату и почти сразу же уснул. В эту ночь, впервые за последнее время, ему ничего не приснилось.
* * *
Рабочая неделя прошла быстро. Во вторник утром в одно из районных отделений поступило заявление о вымогательстве, и друзья подключились к проводимой разработке. В четверг вечером, сразу же после получения требуемой суммы — 3000 долларов, — четвёрка вымогателей была задержана. Прибывший следователь, читая собранный материал, недовольно хмурился. В основе всего конфликта лежало ДТП, в ГАИ не зарегистрированное, случившееся полтора месяца назад. В связи с большой давностью определить, кто был виноват в аварии, уже не представлялось возможным. Задержанные, в отличие от запуганного потерпевшего, твёрдо стояли на своём, поэтому было очевидно, что любой ушлый адвокат, мало-мальски честно отрабатывающий свои высокие гонорары, вполне сможет развалить все дело, сбив его со «скользкой» сто сорок восьмой статьи на «доброжелательную» двухсотую. Тем не менее, уголовное дело возбудили, и глубокой ночью трое бандитов отправились в камеры изолятора временного содержания. Четвёртый, всю «стрелку» благоразумно просидевший в машине, пошёл домой, дав подписку о невыезде.Спокойно отработав смену в пятницу, друзья опять отправились по тем же адресам, которые посещали в понедельник. Несколько встреч по разным причинам не состоялось, а те, которые были проведены, много времени не заняли, и к девяти вечера друзья вернулись в город. Тем не менее полученной информации было вполне достаточно для того, чтобы приступить к активным действиям. Наиболее весомый вклад внёс жуликоватый владелец ИЧП; сообщённые им сведения являлись поистине бесценными.
— Давай в 14-е заскочим? — предложил Петров. Костя, занятый методичным анализом полученной информации, молча кивнул. Когда Дима припарковал машину на площадке около отделения, план дальнейших действий был готов полностью. Стоя около «шестёрки» и ожидая, когда Петров уберёт магнитолу и запрет изнутри двери, Костя как будто увидел себя со стороны и поразился, с какой жестокостью и спокойствием он спланировал предстоящие мероприятия.