Мелетинский Е М
Поэтика мифа

   ИССЛЕДОВАНИЯ ПО ФОЛЬКЛОРУ И МИФОЛОГИИ ВОСТОКА
   РЕДАКЦИОННАЯ КОЛЛЕГИЯ Е. М. Мелетинский (председатель)
   С Ю Неклюдов (секретарь)
   Е. С. Новик Б. Л. Рифтин
   Е. М. Мелетинский
   Поэтика мифа
   ОТ РЕДКОЛЛЕГИИ
   Серия "Исследования по фольклору и мифологии Востока", выпускаемая Издательской фирмой "Восточная литература" РАН с 1969 г , знакомит читателей с современными проблемами изучения богатейшего устного творчества народов Азии, Африки и Океании В ней публикуются монографические и коллективные труды, посвященные разным аспектам изучения фольклора и мифологии народов Востока, включая анализ некоторых памятников древних и средневековых литератур, возникших при непосредственном взаимодействии с устной словесностью Значительное место среди изданий серии занимают работы сравнительно-типологического и чисто теоретического характера, в которых важные проблемы фольклористики и мифологии рассматриваются не только на восточном материале, но и с привлечением повествовательного искусства других, соседних регионов
   Одной из таких обобщающих работ является предлагаемая монография E M Мелетинского, содержащая обзор различных теорий мифа XX в , характеристику первобытной и древней мифологии и анализ "мифологизма" в современной художественной литературе
   Книги, ранее изданные в серии "Исследования по фольклору и мифологии Востока"
   В. Я. Пропп Морфология сказки 2-е изд 1969
   Г. Л. Пермяков От поговорки до сказки (Заметки по общей теории клише) 1970
   Б. Л. Рифтин Историческая эпопея и фольклорная традиция в Китае (Устные и книжные версии "Троецарствия") 1970
   E. А. Костюхин Александр Македонский в литературной и фольклорной традиции 1972
   H. Рошияну Традиционные формулы сказки 1974
   П.А. Гринцер Древнеиндийский эпос Генезис и типология 1974
   Типологические исследования по фольклору Сборник статей памяти Владимира Яковлевича Проппа (1895 - 1970) Сост E M Мелетинский и С Ю Неклюдов 1975
   E С Котляр Миф и сказка Африки 1975
   С. Л. Невелева Мифология древнеиндийского эпоса (Пантеон) 1975
   E M Мелетинский Поэтика мифа 1976
   В Я Пропп Фольклор и действительность Избранные статьи 1976
   E Б Вирсаладзе Грузинский охотничий миф и поэзия 1976,
   Ж. Дюмезшь. Осетинский эпос и мифология. Пер. с франц. 1976.
   Паремиологический сборник Пословица, загадка (структура, смысл, текст) Сост Г Л Пермяков 1978
   О M Фрейденберг Миф и литература древности 1978
   Памятники книжного эпоса Стиль и типологические особенности Под ред E M Мелетинского 1978
   Б. Л. Рифтин От мифа к роману (Эволюция изображения персонажа в китайской литературе) 1979
   С.Л. Невелева Вопросы поэтики древнеиндийского эпоса Эпитет и сравнение 1979
   E M Мелетинский Палеоазиатский мифологический эпос Цикл Ворона 1979
   Б H Путилов Миф-обряд-песня Новой Гвинеи 1980
   М. И Никитина Древняя корейская поэзия в связи с ритуалом и мифом 1982
   В Тэрнер Символ и ритуал Пер с англ 1983
   М. Герхардт Искусство повествования (Литературное исследование " 1001 ночи") Пер с англ 1984
   E С Новик Обряд и фольклор в сибирском шаманизме Опыт сопоставления структур 1984
   С Ю Неклюдов Героический эпос монгольских народов Устные и литературные традиции 1984
   Паремиологические исследования Сборник статей Сост Г Л Пермяков 1984
   E С Котляр Эпос народов Африки южнее Сахары 1985
   Зарубежные исследования по семиотике фольклора Пер с англ , франц , румынок Сост E M Мелетинский и СЮ Неклюдов 1985
   Ж. Дюмезиль Верховные боги индоевропейцев Пер с франц 1986
   Ф Б Кейпер Труды по ведийской мифологии Пер с англ 1986
   НА Спешнее Китайская простонародная литература (Песенно-повествовательные жанры) 1986
   E А Костюхин Типы и формы животного эпоса 1987
   Я Э Голосовкер Логика мифа 1987
   Архаический ритуал в фольклорных и раннелитературных памятниках Сост Л Ш Рожанский 1988
   Г Л Пермяков Основы структурной паремиологии Сост ГЛКапчиц 1988
   A M Дубянскип Ритуально-мифологические истоки древнетамильской лирики 1989
   И M Дьяконов Архаические мифы Востока и Запада 1990
   Г.А. Ткаченко Космос, музыка и ритуал Миф и эстетика в "Люйши чуньцю" 1990
   П.Д. Сахаров Мифологические повествования в санскритских пуранах 1991
   H Лидова Древнеиндийская драма и ритуал 1993
   Историко-этнографические исследования по фольклору Сб статей памяти С А Токарева (1899-1985) Сост. В.Я. Петрухин 1994
   Малые формы фольклора Сб статей памяти Г. Л. Пермякова. Сост. Т. H. Свешникова 1994
   Л.М. Ермакова Речи богов и песни людей Ритуально-мифологические истоки японской литературной эстетики 1995
   А Б Лорд Сказитель Пер с англ 1995
   M. Э. Матье Избранные труды по мифологии и идеологии Древнего Египта Сост. А. О. Большаков 1996
   Б H Путилов Эпическое сказительство Типология и этническая специфика 1997
   Готовится к печати
   Э.Х Петросян Мифы и ритуалы древней Армении.
   ВСТУПЛЕНИЕ
   Название предлагаемой книги, возможно, не является достаточно строгим, поскольку мифотворчество содержит лишь бессознательно-поэтическое начало, и потому применительно к мифу нельзя говорить о собственно художественных приемах, средствах выразительности, стиле и тому подобных объектах поэтики. Однако мифам свойственно претворение общих представлений в чувственно-конкретной форме, т. е. та самая образность, которая специфична для искусства и которую последнее в известной мере унаследовало от мифологии; древнейшая мифология в качестве некоего синкретического единства заключала в себе зародыши не только религии и древнейших философских представлений (формировавшихся, правда, в процессе преодоления мифологических истоков), но также искусства, прежде всего - словесного. Художественная форма унаследовала от мифа и конкретно-чувственный способ обобщения, и самый синкретизм. Литература на протяжении своего развития длительное время прямо использовала традиционные мифы в художественных целях. Поэтому термин "поэтика мифа" с известными оговорками применяется нами при рассмотрении специфики мифа в аспекте предыстории литературы с неизбежным отвлечением от религиоведческой стороны проблемы мифа. Кроме того, термин "поэтика мифа", или "поэтика мифотворчества", или "поэтика мифологизирования", приобретает особый смысл в связи с сознательным обращением к мифологии некоторых писателей XX в. (Джойс, Кафка, Лоренс, Йетс, Элиот, О'Нил, Кокто, не укладывающиеся в рамки модернизма Т. Манн, Маркес и др.) обычно как к инструменту художественной организации материала и средству выражения неких "вечных" психологических начал или хотя бы стойких национальных культурных моделей, а также в связи с возникновением особой ритуально-мифологической школы в литературоведении, для которой всякая поэтика есть поэтика мифа (М. Бодкин, Н. Фрай и другие описывают литературное произведение в терминах мифа и ритуала).
   Подобный мифологизм в литературе и литературоведении, характерный для модернизма, но далеко к нему не сводящийся в силу разнообразия идейных и художественных устремлений писателей, пришел на смену традиционному реализму XIX в., сознательно ориентированному на правдоподобное отображение действительности, создание художественной истории своего времени и допускающему элементы мифологизма лишь имплицитно.
   В литературном мифологизме на первый: план выступает идея вечной циклической повторяемости первичных мифологических прототипов под разными "масками", своеобразной замещаемости литературных и мифологических героев, делаются попытки мифологизации житейской прозы писателями и выявления скрытых мифологических основ реализма литературными критиками.
   Такое "возрождение" мифа в литературе XX в. отчасти опиралось на новое апологетическое отношение к мифу как к вечно живому началу, провозглашенное "философией жизни" (Ф. Ницше, А. Бергсон), на уникальный в своем роде творческий опыт Р. Вагнера, на психоанализ 3. Фрейда и особенно К. Г. Юнга, а также на новые этнологические теории, которые и сами отдали дань модным философским увлечениям и в то же время во многом углубили понимание традиционной мифологии (Дж. Фрейзер, Б. Малиновский, Л. Леви-Брюль, Э. Кассирер и др.). Мифология стала ими рассматриваться не как способ удовлетворения любознательности первобытного человека (так представляла себе дело позитивистская "теория пережитков" XIX в.), а как тесно связанное с обрядовой жизнью племени и в значительной мере к нему восходящее "священное писание", прагматическая функция которого - регулирование и поддержка определенного природного и социального порядка (отсюда и циклическая концепция вечного возвращения), как прелогическая символическая система, родственная другим формам человеческого воображения и творческой фантазии. Близкое знакомство писателей с новейшими этнологическими теориями (в рамках характерного для XX в. сближения этнологии и литературы) не могло помешать тому, что их художественные концепции хотя и испытали явное влияние научных теорий, но в гораздо большей мере отразили кризисную культурно-историческую ситуацию в западном обществе первых десятилетий нашего века, чем свойства самой первобытной мифологии.
   Как явление модернизма мифологизм, безусловно, во многом порожден осознанием кризиса буржуазной культуры как кризиса цивилизации в целом, что вело к разочарованию в позитивистском рационализме и эволюционизме, в либеральной концепции социального прогресса (американский критик Ф. Рав видит в идеализации мифа прямое выражение страха перед историей, герой Джойса мечтает "пробудиться" от ужаса истории). Наряду с философским влиянием, так или иначе опосредствующим сложившееся недоверие к истории, и дополнительными веяниями от разного рода неклассических теорий в области точных наук, новых идей в психологии и этнологии и т. п. следует учесть шок первой мировой войны, обостривший ощущение зыбкости социальной основы современной цивилизации и мощи колеблющих ее сил хаоса. Модернистский мифологизм питался и романтическим бунтом против буржуазной "прозы", и предчувствием фашизма (который сам пытался опереться на "философию жизни" и "возродить" древнегерманскиё мифы), и травмами, им нанесенными, и страхом перед историческим будущим, отчасти и перед революционной ломкой устоявшегося, хотя и испытывающего кризисное состояние мира.
   Социальные потрясения поддерживали у многих представителей западноевропейской интеллигенции убеждение в том, что под тонким слоем культуры действуют вечные разрушительные или созидательные силы, прямо вытекающие из природы человека, из общечеловеческих психологических и метафизических начал. Стремление выйти за социально-исторические и пространственно-временные рамки ради выявления этого общечеловеческого содержания было одним из моментов перехода от реализма XIX в. к модернизму, а мифология в силу своей исконной символичности оказалась (особенно в увязке с "глубинной" психологией) удобным языком описания вечных моделей личного и общественного поведения, неких сущностных законов социального и природного космоса.
   В сказанное выше нужно внести некоторые коррективы, имея в виду, что мифологизм XX в. может сочетаться не только с интуитивистским, но и с рационалистическим подходом, может выступать и под "правыми", и под "левацкими" лозунгами (теоретик анархо-синдикализма Ж. Сорель и многие другие), что мифологизм не всегда противопоставляется историзму, а часто выступает как его дополнение, как экспрессивное средство типизации (Т. Манн, стремившийся противопоставить гуманизированный миф нацистскому мифотворчеству, или писатели "третьего мира", использующие миф, еще связанный с фольклором, для выражения устойчивости национальных культурных моделей), что проблемы мифа в соотношении с литературой поднимались и в советской науке и т. д. Мифологизм XX в., таким образом, оказывается в чем-то шире модернизма, явлением более сложным и противоречивым, анализ которого требует учета многих дополнительных факторов и аспектов (мы настаиваем именно на сложности этого явления, неразложимого на сумму простых, например, на несколько "разных" мифологизмов).
   История культуры на всем ее протяжении так или иначе соотносилась с мифологическим наследием первобытности и древности, отношение это сильно колебалось, но в целом эволюция шла в направлении "демифологизации" (ее вершинами можно считать просвещение XVIII в. и позитивизм XIX в.), а в XX в. мы сталкиваемся с крутой "ремифологизацией" (по крайней мере в рамках западной культуры), значительно превосходящей по своему масштабу романтическое увлечение мифом в начале XIX в., противостоящей демифологизирующему процессу в целом. Сущности мифологизма XX в. нельзя понять, не уяснив специфику подлинной мифологии, первобытной и древней, не поставив вопрос о соотношении их между собой.
   "Ремифологизация" в западной литературе и культуре делает чрезвычайно актуальной проблему мифа как в общем плане, так и в связи с поэтикой. Разумеется, необходимо соотнести классические формы мифа с породившей их исторической действительностью, и особенно мифологизм XX в. с общественной ситуацией XX в., и обнаружить те различия между первобытным мифом и современным мифологизированием, которые отсюда вытекают. Этого, однако, недостаточно, поскольку новейшие интерпретации мифа выдвигают на первый план миф (и ритуал) как некую емкую форму или структуру, которая способна воплотить наиболее фундаментальные черты человеческого мышления и социального поведения, а также художественной практики. Следовательно, необходим анализ структуры мифа. Поскольку началось своеобразное взаимодействие этнологии и литературы, то следует углубить понимание мифа в рамках этого взаимодействия. Из вышесказанного вытекает двойная задача нашей работы: рассмотрение подлинной мифологии в свете современных теорий и одновременно изучение современных научных и художественных интерпретаций мифа и проблемы "миф - литература" в свете сегодняшнего понимания классических форм мифа.
   Сталкивая таким образом древний миф и современную литературу, мы имеем возможность лишь крайне бегло коснуться старых теорий мифа и истории взаимоотношений между мифом и литературой до XX в. Соответственно в нашей книге последовательно будут рассмотрены наиболее значительные теории мифа (включая ритуально-мифологическое литературоведение и оригинальные концепции советских ученых в области поэтики мифа), классические формы мифа и некоторые особенности перехода от мифа к литературе и, наконец, поэтика мифологизирования в литературе XX в. в основном на материале романа.
   Мы пользуемся случаем принести благодарность научным сотрудникам отдела истории всемирной литературы ИМЛИ, принимавшим участие в обсуждении настоящей работы, а также С. С. Аверинцеву, В. В. Иванову и Д. В. Затонскому, взявшим на себя труд ознакомиться с рукописью и давшим автору ряд ценных советов.
   ЧАСТЬ I. НОВЕЙШИЕ ТЕОРИИ МИФА И РИТУАЛЬНО-МИФОЛОГИЧЕСКИЙ ПОДХОД К ЛИТЕРАТУРЕ
   ИСТОРИЧЕСКОЕ ВВЕДЕНИЕ1
   Развитие античной философии2 началось с рационального переосмысления мифологического материала и, естественно, выдвинуло проблему отношения рационального знания к мифологическому повествованию. Софисты толковали мифы аллегорически. Платон противопоставил народной мифологии философско-символическую интерпретацию мифов. А. Ф. Лосев - крупнейший современный интерпретатор Платона - считает, в частности, что "учение об универсальном живом существе становится у Платона трансцендентально-диалектическим основанием вообще всей мифологии"3. Аристотель толкует о мифе, преимущественно в рамках своей "Поэтики", как о фабуле. Впоследствии восторжествовала аллегорическая интерпретация - у стоиков, видевших в богах персонификацию их функций, у эпикурейцев, считавших, что мифы, созданные на основе естественных фактов, предназначались для откровенной поддержки жрецов и правителей, даже у неоплатоников, которые сопоставляли мифы с логическими категориями. Эвгемер (III в. до н. э.) видел в мифических образах обожествленных исторических деятелей. Средневековые христианские теологи, толкуя Ветхий и Новый заветы буквально и аллегорически, дискредитировали античную мифологию, либо ссылаясь на эпикурейскую и эвгемеристическую интерпретацию, либо низводя античных богов до бесов.
   В эпоху Возрождения4 пробудился большой интерес к античной мифологии, которая трактовалась в качестве моральных поэтических аллегорий, как выражение чувств и страстей эмансипирующейся человеческой личности, а также как аллегорическое выражение некоторых религиозных, научных или философских истин. Одна из малопопулярных попыток раскрытия мудрости древних за аллегорической завесой античной мифологии принадлежала Ф. Бэкону. Просветители XVIII в. заняли по отношению к мифологии негативистскую позицию, как к плоду невежества и обмана.
   В начале XVIII в. почти одновременно были созданы "Нравы американских дикарей сравнительно с нравами первобытных времен" Ж. Ф. Лафито, "Происхождение вымыслов" Б. Фонтенеля и "Основания новой науки об общей природе наций" Дж. Вико.
   Иезуит-миссионер Лафито, проживший много лет среди канадских индейцев, сопоставил их культуру с древнегреческой (это первые шаги эволюционной сравнительно-исторической этнологии) и пришел к выводу об их единой природе. В языческой мифологии и религии Лафито искал зародыш религии откровения. Картезианец и ближайший предшественник просветителей Фонтенель объясняет появление мифологических образов (богов) у первобытных людей тем, что, пытаясь доискаться до первопричины непонятных стихийных явлений, они придавали им человеческие черты, гиперболизировали их и приписывали чудесные свойства. Пережитком подобных ложных представлений являются, по его мнению, суеверия и предрассудки. Лафито и Фонтенель, при известном сходстве методологических принципов (они оба по-своему предвосхищают этнологию XIX в.), представляют два полюса в оценке мифологического "вымысла". Гораздо резче позиция Вольтера. Лафито вызвал у него беспощадную насмешку. Знаменитый писатель - разоблачитель церковного лицемерия безоговорочно подводил мифологию вместе с библейской "священной историей" под категорию "заблуждений". Вольтер и Дидро ставили акцент на обмане со стороны жрецов.
   Итальянский ученый Вико, автор "Новой науки", создал первую серьезную философию мифа. Не случайно философия мифа как часть философии истории возникла в эпоху, когда начиналось время буржуазной "прозы". И вместе с упадком ренессансной культуры, сознательно синтезировавшей традиции христианского средневековья и языческой античности, окончательно иссякли мифологические традиции, которые в эстетически преобразованном и гуманизированном виде еще питали эту культуру и были своеобразным признаком ее поэтичности. Не случайно это произошло не во Франции, где на подъеме был просветительский рационалистический оптимизм, сулящий преобразование общества по законам разума, а в Италии, испытывающей общий культурный и политический упадок после блестящего ренессансного расцвета. Методологически полемическое острие Вико было направлено против картезианской версии исторического прогресса. И картезианец Фонтенель умеет противопоставить эпоху воображения и эпоху "механических искусств", но только в пользу последней, ибо первая слишком явно порождена невежеством и дикостью и мешает цивилизации.
   В отличие от Фонтенеля Вико исходит из диалектического понимания исторического развития, при котором приобретения неотделимы от потерь. Он склоняется к представлению истории цивилизации в виде циклического процесса: божественная, героическая и человеческая эпохи выражают детское, юношеское и зрелое состояния общества и общего разума. В рамках этой философии истории развертывается и виконианская теория мифа и поэзии.
   "Первые люди, как бы дети рода человеческого, неспособные образовать интеллигибельные родовые понятия вещей, естественно были вынуждены сочинять поэтические характеры, т. е. фантастические роды или универсалии, чтобы сводить к ним как к определенным образцам или идеальным портретам все отдельные виды, похожие каждый на свой род"5.
   "Поэтическая мудрость - первая мудрость язычества - должна была начинать с метафизики, не рациональной и абстрактной метафизики современных ученых, а с чувственной и фантастической метафизики первых людей, так как они были совершенно лишены рассудка, но обладали сильными чувствами и могущественной фантазией... Такая метафизика была их настоящей поэзией, а последняя - естественной для них способностью, порожденной незнанием причин... Такая поэзия первоначально была у них божественной: они представляли, себе причины ощущаемых и вызывающих удивление вещей как богов... Они приписывали сущность вызывавшим удивление вещам соответственно своим собственным представлениям, совершенно как дети. Дети берут в руки неодушевленные предметы, забавляются и разговаривают с ними, как если бы то были живые личности. Первые люди языческих наций, как дети возникающего человеческого рода... творили вещи соответственно своим идеям - делали это под влиянием привязанного к телу воображения... с такой поражающей возвышенностью..." (там же, стр. 132). "Мы показали, что столь возвышенная поэзия зародилась вследствие недостаточности человеческого рассудка и что из-за появившихся впоследствии философии, искусства, поэтики, критики и даже как раз вследствие их не появилось другой поэзии, даже равной, не говоря уже о большей... Благодаря такому открытию оснований поэзии опровергается мнение о недостижимой мудрости древних, которую так стремились раскрыть, начиная с Платона и кончая Бэконом Веруламским... Это была простонародная мудрость законодателей, основавших человеческий род, а не тайная мудрость глубоких и редких философов" (там же, стр. 137).
   Из приведенных отрывков видно, что Вико связывает поэзию с исторически неразвитой культурой и при этом в противоположность французским просветителям подчеркивает возвышенность древней поэзии, недостижимую впоследствии.
   Героическая поэзия гомеровского типа, по мнению Вико, возникает из "божественной", т. е. из мифологии, а своеобразие последней во многом определяется неразвитыми и специфическими формами мышления, сравнимыми с детской психологией. Вико имеет в виду чувственную конкретность и телесность, эмоциональность и богатство воображения при отсутствии рассудочности (прелогизм?), перенесение на предметы окружающего мира своих собственных свойств (вплоть до отождествления космоса с человеческим телом), персонификацию родовых категорий, неумение абстрагировать атрибуты и форму от субъекта, замену сути "эпизодами", т. е. повествовательность. Эта характеристика мифологического "поэтического" мышления предвосхищает в общих чертах не только романтическую, но и современную, особенно если учесть глубокое понимание Вико метафорической природы мифа и мифологического генезиса поэтических тропов, а также некоторое приближение к пониманию мифологической символики.
   Необыкновенно глубоки высказывания Вико о том, что каждая метафора или метонимия является по происхождению "маленьким мифом". Вико полагает, "что все тропы... считавшиеся до сих пор хитроумными изобретениями писателей, были необходимым способом выражения всех первых поэтических наций и что при своем первом возникновении они обладали всем своим подлинным значением. Но так как вместе с развитием человеческого ума были найдены слова, обозначающие абстрактные формы или родовые понятия, обнимающие свои виды или соединяющие части их с целым, то такие способы выражения первых народов стали переносами" (там же, стр. 149).
   Чрезвычайно интересна виконианская концепция развития поэтического языка из мифа ("из божественных и героических характеров") и прозаического языка из поэтического, в частности мысли Вико о превращении метафор в языковые знаки, о языке символов в греческую эпоху.
   Древнейшая эпоха представляется Вико как поэтическая во всех своих аспектах (логика, метафизика, экономика, политика, физика, география и т. д.) и во всех этих аспектах коренящаяся в мифе, что указывает на понимание им первобытного идеологического синкретизма.
   Вико убежден, что древнейшая мифологическая поэзия была в аристотелевском смысле "подражанием природе", но сквозь призму первобытного мифологического воображения. Он высказывает здравую мысль, что при учете своеобразия мифологического отражения действительности можно было бы использовать миф как своего рода исторический источник, с тем чтобы понять, как определенным историческим лицам приписывались по законам мифа родовые качества и деяния, как формировалась на реальной основе мифическая география и космография и т. д. Смешивая, однако, на практике наивный эвгемеризм, аллегоризм и более глубокое понимание символов, не имея опоры в этнографии (хотя бы в масштабе Лафито) и неизбежно пользуясь крайне неточными методами филологической критики, разыскания этимологии и т. п., Вико не был в состоянии успешно решать конкретно-исторические или конкретно-фольклористические задачи. Поэтому мы и говорим о виконианской философии мифа, а не о подлинной научной методике.
   Виконианская философия мифа не подводит итоги развитию мифологической науки, а предваряет ее, гениально предвосхищает общий путь ее развития, так же как и некоторые другие не менее существенные сферы знания, на которых мы не останавливались. Известны слова Маркса о том, что у Вико "содержатся в зародыше Вольф ("Гомер"), Нибур ("История римских царей"), основы сравнительного языкознания (хотя и в фантастическом виде) и вообще немало проблесков гениальности"6. Философия истории Вико, по общему мнению, предвосхищает многие идеи Гердера и некоторые принципы философии истории Гегеля, а его циклическая теория культуры возрождается в XX в. в модернистском истолковании Шпенглера и Тойнби.