Страница:
Глава седьмая
Больше всего запомнились трупы.
Это происходило на каком-то холме в джунглях близ одной вьетнамской деревушки. Во взводе, где служил Римо, в очередной раз кончилось продовольствие, и им пришлось кормиться самим, устраивая пиршество из экзотических птиц с хохолками и доисторического вида растений. Вот уже более полугода они удерживали эту высоту. Похоже, пора было уходить.
Снова.
Вот только каждый раз, когда кончались припасы, с Малакки и Суматры прилетали вертолеты, пополняя запасы продовольствия. А с появлением вертолетов усиливался снайперский огонь по американскому лагерю.
Все было бесполезно. Римо отлично это понимал, как и все остальные во взводе. И даже во всей американской армии. Семьдесят человек, окруженные противником, не испытывающим недостатка в оружии, не могли долго удерживать высоту.
И все же они удерживали ее — в течение недель, которые складывались в месяцы. И хотя смерть вырывала из их рядов новых и новых бойцов, вертолеты исправно подвозили продовольствие тем, кто остался в живых.
Вертолеты никогда не подвозили подкрепление. Сюда, в это проклятое Богом место, прилетали лишь агенты ЦРУ, вынюхивающие неизвестно что. У них были солнечные очки и какие-то необычные пистолеты, и за время своего кратковременного пребывания на холме они не перебрасывались с остальными даже парой слов. Отбывали они следующим же вертолетом, подвозившим запас еды.
Иногда рядовые интересовались у цэрэушников, когда можно будет уйти с высоты, но разведчики либо не знали, либо предпочитали молчать. Они не имели к армии никакого отношения и не хотели вмешиваться в ее дела.
Даже когда началась история с трупами.
Это была идея командира.
Трупы начали появляться уже после первого месяца их пребывания на холме. К этому времени люди были измотаны, боевой дух резко упал, к тому же они были отрезаны от мира и боялись спать по ночам. Их поддерживал лишь своеобразный черный юмор, свойственный людям, которые так часто видят смерть, что уже не воспринимают ее всерьез.
Всех, но не командира. В звании майора, он чувствовал себя здесь как рыба в воде. Утром он просыпался задолго до остальных и к подъему был одет, побрит и насвистывал. Он спал крепко и просыпался, готовый убивать. Во время боя ему не было равных, особенно если приходилось драться врукопашную. Римо много раз наблюдал, как он заходится от смеха, когда ему удавалось задушить голыми руками вьетконговского солдата.
Шло время, и пока остальные просто деградировали, майор становился опрятнее, активнее и хитрее. Ему нравились боевые действия на холме. У всех мурашки шли по коже при мысли, что они никогда не уйдут с этой высоты просто потому, что командир чувствует себя как рыба в воде.
И тогда появились первые трупы. Однажды душным утром Римо вместе с другими, проснувшись, увидел изуродованные тела шести вьетконговских солдат, висевшие на проволоке в дальнем конце лагеря. Они были привязаны за запястья. Глазницы и зияющие раны были сплошь облеплены черными мухами.
— Пусть это послужит врагу уроком, ребята, — с улыбкой заявил майор солдатам, глазеющим на это зрелище, открыв рот. — Мы окружим лагерь их скелетами. Пусть знают, как сопротивляться армии США. — И быстро, уверенно кивнув, он удалился с видом человека, только что вручившего всем подарок.
В то время на холме как раз находился человек из ЦРУ. Он прилетел несколькими днями раньше. Звали его Макклири, и он разительно отличался от других представителей службы безопасности, которые бывали тут раньше. Во-первых, он не был тощим пронырой-стукачем. Макклири был крупным, упитанным мужчиной. Во-вторых, вместо правой руки у него был протез в форме крюка. По его виду было понятно, что при желании он может доставить много хлопот, но, подобно всем остальным, предпочитал заниматься своим делом. И даже увидев тем жарким августовским утром распятые на проволоке тела, он ничего не сказал.
Чуть позже в тот же день Римо подошел к нему и сказал.
— Помогите нам выбраться отсюда. Командир сошел с ума.
Макклири плюнул на свой крюк и обтер его о штаны.
— Я знаю, но не могу.
И пошел прочь.
Каждый день на проволоке появлялись новые тела, а старые разлагались и падали вниз. Иногда птицы хватали отдельные члены и пытались их унести, но не могли выдержать больше нескольких ярдов, поэтому территория лагеря была усеяна серыми пальцами и конечностями, обглоданными червями.
Сначала на проволоку попадали лишь трупы вьетконговских солдат, пытавшихся овладеть высотой. Когда они падали на землю, майор посылал отряд за новыми, и постепенно лагерь оказался окруженным занавесом из трупов, которые разлагались и гнили под нещадно палящим солнцем. Повсюду ощущался запах смерти, но никто так и не смог привыкнуть к нему. Когда трупы полностью окружили лагерь, майор распорядился натянуть второй ряд проволоки.
И все это время он улыбался, чисто брился и насвистывал.
И вот однажды жарким, вонючим утром Римо увидел, как на второй проволоке появились первые обитатели. И услышал их.
Они еще были живы.
На проволоке, привязанные за руки, как прежде трупы, висели два вьетнамских крестьянина, седовласый старик, раздетый донага, и мальчик лет девяти-десяти с ранением в боку. Старик тихо стонал, а мальчик, еле живой, лишь раскрывал рот, словно рыба, вынутая из воды.
— Что скажете, рядовой? — спросил майор, чистый и подтянутый, как никогда.
Ни слова не говоря, Римо обрезал веревки, державшие пленников, и взял мальчика на руки — тот весил не больше пятидесяти фунтов.
— Этим людям требуется врач, — сказал Римо.
— Что я слышу! Вы, кажется, назвали эти отбросы людьми, рядовой? Немедленно повесьте их на место, пока я не отдал вас под трибунал!
— Это гражданские лица, сэр, — возразил Римо, чувствуя привкус желчи во рту.
— Это отбросы, слышите, вы! Отбросы. Как и вы, рядовой Уильямс. Немедленно вздерните этих вьетконговских собак, иначе военный трибунал покажется вам просто раем на земле.
Подошли несколько солдат — посмотреть, из-за чего сыр-бор. А вместе с ними и Конрад Макклири, агент ЦРУ.
Римо опустил ребенка на землю.
— Идите к черту, — пробормотал он. — Сэр.
В мгновение ока майор выхватил нож и занес его у Римо над головой. Римо обернулся. Стальное лезвие прошло по касательной, едва задев мягкие ткани спины.
Лицо майора исказилось в злобной улыбке.
— Вы еще пожалеете о своих словах, рядовой, — очень тихо произнес майор, надвигаясь на Римо.
— Майор, остановитесь! — прозвучал голос Конрада Макклири. Он приставил свой крюк к горлу командира.
— Вы не имеете права здесь командовать!
— Неужели? — удивился Макклири. — А что вы скажете по поводу этого крюка? — И он сильнее надавил протезом на шею майора.
Тот диким взглядом обвел своих солдат.
— Остановите его! — прохрипел он.
Но ни один человек не двинулся с места.
Время словно остановилось. Секунды показались Бауэру годами, прежде чем Макклири его отпустил. Затем представитель ЦРУ подошел к пленникам и осмотрел их.
— Мальчик, считай, уже умер, а старик и дня не протянет. Пусть ваши люди, — обратился он к майору, — отнесут его туда, где он мог бы умереть с миром.
Майор поспешил исполнить приказ.
На следующий день трупы были сняты.
А еще через день прилетел вертолет с едой. Макклири связался по рации с командованием и стал ждать ответа. В шесть вечера майор получил приказ о передислокации, и солдаты на холме стали готовиться к переброске.
— Не думал, что вам удастся что-либо сделать, — сказал Римо Макклири.
Тот пожал плечами.
— А что я такого сделал? Ну, перебросят вас куда-то еще. Его все равно не уберут. Такие, как он, незаменимы на войне.
— Но вы вызволили нас отсюда.
Макклири хмыкнул.
— Зачем?
— Мне хотелось, чтобы вы выжили в этой заварушке. Я уже видел вас раньше. Видел, как вы умеете убивать.
Прошли годы, прежде чем Римо снова встретился с Конрадом Макклири. Тогда он узнал, что тот работает на Харолда В. Смита, который в то время служил в ЦРУ. И что Макклири явился на холм в поисках сироты по имени Римо Уильямс, поскольку компьютеры Смита назвали его в качестве возможного кандидата на роль карающей десницы КЮРЕ.
Римо так и не узнал, что сталось с майором. О случае на холме он старался не вспоминать. Но иногда ему являлось ухмыляющееся, пугающе выбритое лицо майора и слышался стрекот вертолетного винта.
Майор Дик Бауэр. Это имя так же крепко врезалось в память, как и развешенные на проволоке тела.
Это происходило на каком-то холме в джунглях близ одной вьетнамской деревушки. Во взводе, где служил Римо, в очередной раз кончилось продовольствие, и им пришлось кормиться самим, устраивая пиршество из экзотических птиц с хохолками и доисторического вида растений. Вот уже более полугода они удерживали эту высоту. Похоже, пора было уходить.
Снова.
Вот только каждый раз, когда кончались припасы, с Малакки и Суматры прилетали вертолеты, пополняя запасы продовольствия. А с появлением вертолетов усиливался снайперский огонь по американскому лагерю.
Все было бесполезно. Римо отлично это понимал, как и все остальные во взводе. И даже во всей американской армии. Семьдесят человек, окруженные противником, не испытывающим недостатка в оружии, не могли долго удерживать высоту.
И все же они удерживали ее — в течение недель, которые складывались в месяцы. И хотя смерть вырывала из их рядов новых и новых бойцов, вертолеты исправно подвозили продовольствие тем, кто остался в живых.
Вертолеты никогда не подвозили подкрепление. Сюда, в это проклятое Богом место, прилетали лишь агенты ЦРУ, вынюхивающие неизвестно что. У них были солнечные очки и какие-то необычные пистолеты, и за время своего кратковременного пребывания на холме они не перебрасывались с остальными даже парой слов. Отбывали они следующим же вертолетом, подвозившим запас еды.
Иногда рядовые интересовались у цэрэушников, когда можно будет уйти с высоты, но разведчики либо не знали, либо предпочитали молчать. Они не имели к армии никакого отношения и не хотели вмешиваться в ее дела.
Даже когда началась история с трупами.
Это была идея командира.
Трупы начали появляться уже после первого месяца их пребывания на холме. К этому времени люди были измотаны, боевой дух резко упал, к тому же они были отрезаны от мира и боялись спать по ночам. Их поддерживал лишь своеобразный черный юмор, свойственный людям, которые так часто видят смерть, что уже не воспринимают ее всерьез.
Всех, но не командира. В звании майора, он чувствовал себя здесь как рыба в воде. Утром он просыпался задолго до остальных и к подъему был одет, побрит и насвистывал. Он спал крепко и просыпался, готовый убивать. Во время боя ему не было равных, особенно если приходилось драться врукопашную. Римо много раз наблюдал, как он заходится от смеха, когда ему удавалось задушить голыми руками вьетконговского солдата.
Шло время, и пока остальные просто деградировали, майор становился опрятнее, активнее и хитрее. Ему нравились боевые действия на холме. У всех мурашки шли по коже при мысли, что они никогда не уйдут с этой высоты просто потому, что командир чувствует себя как рыба в воде.
И тогда появились первые трупы. Однажды душным утром Римо вместе с другими, проснувшись, увидел изуродованные тела шести вьетконговских солдат, висевшие на проволоке в дальнем конце лагеря. Они были привязаны за запястья. Глазницы и зияющие раны были сплошь облеплены черными мухами.
— Пусть это послужит врагу уроком, ребята, — с улыбкой заявил майор солдатам, глазеющим на это зрелище, открыв рот. — Мы окружим лагерь их скелетами. Пусть знают, как сопротивляться армии США. — И быстро, уверенно кивнув, он удалился с видом человека, только что вручившего всем подарок.
В то время на холме как раз находился человек из ЦРУ. Он прилетел несколькими днями раньше. Звали его Макклири, и он разительно отличался от других представителей службы безопасности, которые бывали тут раньше. Во-первых, он не был тощим пронырой-стукачем. Макклири был крупным, упитанным мужчиной. Во-вторых, вместо правой руки у него был протез в форме крюка. По его виду было понятно, что при желании он может доставить много хлопот, но, подобно всем остальным, предпочитал заниматься своим делом. И даже увидев тем жарким августовским утром распятые на проволоке тела, он ничего не сказал.
Чуть позже в тот же день Римо подошел к нему и сказал.
— Помогите нам выбраться отсюда. Командир сошел с ума.
Макклири плюнул на свой крюк и обтер его о штаны.
— Я знаю, но не могу.
И пошел прочь.
Каждый день на проволоке появлялись новые тела, а старые разлагались и падали вниз. Иногда птицы хватали отдельные члены и пытались их унести, но не могли выдержать больше нескольких ярдов, поэтому территория лагеря была усеяна серыми пальцами и конечностями, обглоданными червями.
Сначала на проволоку попадали лишь трупы вьетконговских солдат, пытавшихся овладеть высотой. Когда они падали на землю, майор посылал отряд за новыми, и постепенно лагерь оказался окруженным занавесом из трупов, которые разлагались и гнили под нещадно палящим солнцем. Повсюду ощущался запах смерти, но никто так и не смог привыкнуть к нему. Когда трупы полностью окружили лагерь, майор распорядился натянуть второй ряд проволоки.
И все это время он улыбался, чисто брился и насвистывал.
И вот однажды жарким, вонючим утром Римо увидел, как на второй проволоке появились первые обитатели. И услышал их.
Они еще были живы.
На проволоке, привязанные за руки, как прежде трупы, висели два вьетнамских крестьянина, седовласый старик, раздетый донага, и мальчик лет девяти-десяти с ранением в боку. Старик тихо стонал, а мальчик, еле живой, лишь раскрывал рот, словно рыба, вынутая из воды.
— Что скажете, рядовой? — спросил майор, чистый и подтянутый, как никогда.
Ни слова не говоря, Римо обрезал веревки, державшие пленников, и взял мальчика на руки — тот весил не больше пятидесяти фунтов.
— Этим людям требуется врач, — сказал Римо.
— Что я слышу! Вы, кажется, назвали эти отбросы людьми, рядовой? Немедленно повесьте их на место, пока я не отдал вас под трибунал!
— Это гражданские лица, сэр, — возразил Римо, чувствуя привкус желчи во рту.
— Это отбросы, слышите, вы! Отбросы. Как и вы, рядовой Уильямс. Немедленно вздерните этих вьетконговских собак, иначе военный трибунал покажется вам просто раем на земле.
Подошли несколько солдат — посмотреть, из-за чего сыр-бор. А вместе с ними и Конрад Макклири, агент ЦРУ.
Римо опустил ребенка на землю.
— Идите к черту, — пробормотал он. — Сэр.
В мгновение ока майор выхватил нож и занес его у Римо над головой. Римо обернулся. Стальное лезвие прошло по касательной, едва задев мягкие ткани спины.
Лицо майора исказилось в злобной улыбке.
— Вы еще пожалеете о своих словах, рядовой, — очень тихо произнес майор, надвигаясь на Римо.
— Майор, остановитесь! — прозвучал голос Конрада Макклири. Он приставил свой крюк к горлу командира.
— Вы не имеете права здесь командовать!
— Неужели? — удивился Макклири. — А что вы скажете по поводу этого крюка? — И он сильнее надавил протезом на шею майора.
Тот диким взглядом обвел своих солдат.
— Остановите его! — прохрипел он.
Но ни один человек не двинулся с места.
Время словно остановилось. Секунды показались Бауэру годами, прежде чем Макклири его отпустил. Затем представитель ЦРУ подошел к пленникам и осмотрел их.
— Мальчик, считай, уже умер, а старик и дня не протянет. Пусть ваши люди, — обратился он к майору, — отнесут его туда, где он мог бы умереть с миром.
Майор поспешил исполнить приказ.
На следующий день трупы были сняты.
А еще через день прилетел вертолет с едой. Макклири связался по рации с командованием и стал ждать ответа. В шесть вечера майор получил приказ о передислокации, и солдаты на холме стали готовиться к переброске.
— Не думал, что вам удастся что-либо сделать, — сказал Римо Макклири.
Тот пожал плечами.
— А что я такого сделал? Ну, перебросят вас куда-то еще. Его все равно не уберут. Такие, как он, незаменимы на войне.
— Но вы вызволили нас отсюда.
Макклири хмыкнул.
— Зачем?
— Мне хотелось, чтобы вы выжили в этой заварушке. Я уже видел вас раньше. Видел, как вы умеете убивать.
Прошли годы, прежде чем Римо снова встретился с Конрадом Макклири. Тогда он узнал, что тот работает на Харолда В. Смита, который в то время служил в ЦРУ. И что Макклири явился на холм в поисках сироты по имени Римо Уильямс, поскольку компьютеры Смита назвали его в качестве возможного кандидата на роль карающей десницы КЮРЕ.
Римо так и не узнал, что сталось с майором. О случае на холме он старался не вспоминать. Но иногда ему являлось ухмыляющееся, пугающе выбритое лицо майора и слышался стрекот вертолетного винта.
Майор Дик Бауэр. Это имя так же крепко врезалось в память, как и развешенные на проволоке тела.
Глава восьмая
Дик Бауэр умел ждать, как и положено хорошему военному, но на этот раз его терпение было на исходе. В сотый раз за этот вечер он посмотрел на каминные часы.
Где, черт побери, Брикелл и его отряд? Они ушли несколько часов назад и уже давно должны были вернуться с трупами троих пришельцев.
Часы на камине пробили полночь. Бауэр отодвинул стул, прошел через всю комнату к камину и, резко повернувшись на каблуках, направился к двери. На ходу он подобрал автомат «узи» и инфракрасные очки.
Он должен сам выяснить, что произошло, иначе и не сможет заснуть.
— Я выйду ненадолго, — бросил он часовому, охранявшему главный вход. — Если Брикелл с отрядом явится без меня, пусть подождет в кабинете.
— Слушаюсь, сэр, — быстро ответил часовой.
А про себя подумал, что не хотел бы сейчас оказаться на месте Брикелла вместе с его отрядом. Старик вне себя, и кому-то, скорее всего Брикеллу, очень не поздоровится. И хотя часовой был тепло одет, по спине у него пробежал холодок. Тут платили хорошие деньги, так что никто не отказался бы от подобных условий, но с Бауэром шутки плохи.
На вершине горы было ветрено и холодно. Вокруг сосен клубился туман Майор пошел по заросшей тропе, которую монахи проложили к монастырю почти сто лет назад. Впервые появившись в монастыре, Бауэр решил было расчистить ее, но потом передумал и оставил все как есть. Подлесок и высокая трава служили хорошей маскировкой. Зачем кому-то еще знать, что есть удобный путь на гору?
Он почувствовал запах дыма, и с помощью очков ночного видения разглядел тлеющие угли костра. Возле костра лежали три тела.
Трупы?
Он понаблюдал еще пятнадцать минут. Наконец один из лежащих шевельнулся. Значит, нарушители живы.
Бауэр скользнул на поляну и обошел костер с подветренной стороны. Служба во Вьетнаме научила его, что лучше всего нападать с той стороны, откуда тебя меньше всего ожидают.
Когда он отыщет Брикелла с отрядом, то задаст им такую трепку, что они запомнят ее на всю жизнь. Ведь он четко приказал сделать работу и немедленно возвращаться. Приказ был ясен. И нет им прощения за то, что не исполнили его точь-в-точь.
Бауэр перелез через большой валун и направился к высохшему ручью. Вдруг ботинок наступил на что-то упругое и в то же время податливое. Тут из-за рваных облаков показалась луна, и Бауэр смог хорошенько разглядеть окрестности. Он наступил на чей-то живот.
— Брикелл, — прошептал он, глядя на то, что осталось от человеческого лица.
Это был командир отряда. Нет, черт возьми, здесь лежал весь отряд. Изуродованные тела были сложены одно на другое, как сандвичи, оставшиеся после вечерники, на которую никто не пришел.
Майор опустился на камень.
— Господи, — выговорил он сдавленным шепотом, разглядев в нескольких шагах некий предмет.
Он подошел поближе, чтобы лучше его рассмотреть. Это была отрезанная голова, застрявшая в камнях — ее темные глазницы, казалось, смотрели прямо на него. Бауэр попытался вытащить ее, но голова выскользнула у него из рук и покатилась вниз по склону, остановившись у Брикелла в ногах.
Что здесь, черт возьми, произошло? Бауэр припомнил, что через полчаса после выхода отряда слышал одиночную автоматную очередь. Он тогда решил, что все трое нарушителей уничтожены, но все вышло как раз наоборот. Он пнул кучу покалеченных, изуродованных тел и тут только с ужасом осознал, что его солдат вовсе не застрелили. Их в буквальном смысле слова разорвали на куски.
Значит, трое гражданских у костра ни при чем. Если бы отряд был убит из огнестрельного оружия, он бы подумал на них, но ему было хорошо известно, что трое парней, как бы они ни были сильны, не в состоянии справиться с группой хорошо вооруженных и закаленных в бою солдат.
Что ж, ничего не поделаешь. Завтра на рассвете он вышлет похоронную команду. Зажав в руках автомат, Бауэр начал медленно и осторожно двигаться в сторону костра.
Через час Бауэр снял очки ночного видения. Оттого что он так долго просидел в одной позе, ноги затекли. В виске пульсировало, головная боль стала нестерпимой, подогреваемая бушевавшей в нем яростью. Он не понимал, что происходит, и это состояние он ненавидел больше всего. Двое молодых и старик-азиат. Как же им удалось уничтожить отряд из восьми вооруженных солдат, не выпустив при этом ни единой пули?
Но самое странное, что ему показалось, будто он узнал одного из этих троих. Парня с высокими скулами и каштановыми волосами. Было что-то очень знакомое в посадке головы и осанке, словно Бауэр хорошо его знал. И все же он никак не мог вспомнить, где его видел.
Бауэр постарался отогнать от себя эту раздражающую мысль. Вот уже час, как у него просто чесались руки просто спустить курок и уничтожить пришельцев парой очередей, но если бы все было так просто, Брикелл бы наверняка так и поступил. Во время войны не станешь майором, повторяя ошибки других. Особенно если этот другой уже мертвец.
Бауэр начал медленно подниматься в гору, отклонившись на время от тропы, чтобы обойти лагерь нарушителей стороной. Ему надо было подумать, разработать какой-нибудь план. Он чувствовал, что завтра они отправятся к монастырю. Возможно, уже с первыми лучами солнца. У него оставалось не так много времени.
Устроить засаду?
Нет. Он уже потерял восемь отличных бойцов и не может допустить новых потерь. Нужно придумать что-нибудь попроще, но гораздо более убийственное. На этот раз нельзя рисковать. Нельзя повторить ту же ошибку, недооценивая врага.
Он начал прокручивать в голове эту мысль. Сначала она была весьма смутной, но затем вдруг предстала перед ним с отчетливой ясностью.
То, что он задумал, должно получиться.
Иначе просто и быть не может.
Постепенно плотно сжатые губы майора начади раздвигаться. Это была одна из тех мыслей, которые неизменно вызывали у него улыбку.
Где, черт побери, Брикелл и его отряд? Они ушли несколько часов назад и уже давно должны были вернуться с трупами троих пришельцев.
Часы на камине пробили полночь. Бауэр отодвинул стул, прошел через всю комнату к камину и, резко повернувшись на каблуках, направился к двери. На ходу он подобрал автомат «узи» и инфракрасные очки.
Он должен сам выяснить, что произошло, иначе и не сможет заснуть.
— Я выйду ненадолго, — бросил он часовому, охранявшему главный вход. — Если Брикелл с отрядом явится без меня, пусть подождет в кабинете.
— Слушаюсь, сэр, — быстро ответил часовой.
А про себя подумал, что не хотел бы сейчас оказаться на месте Брикелла вместе с его отрядом. Старик вне себя, и кому-то, скорее всего Брикеллу, очень не поздоровится. И хотя часовой был тепло одет, по спине у него пробежал холодок. Тут платили хорошие деньги, так что никто не отказался бы от подобных условий, но с Бауэром шутки плохи.
На вершине горы было ветрено и холодно. Вокруг сосен клубился туман Майор пошел по заросшей тропе, которую монахи проложили к монастырю почти сто лет назад. Впервые появившись в монастыре, Бауэр решил было расчистить ее, но потом передумал и оставил все как есть. Подлесок и высокая трава служили хорошей маскировкой. Зачем кому-то еще знать, что есть удобный путь на гору?
Он почувствовал запах дыма, и с помощью очков ночного видения разглядел тлеющие угли костра. Возле костра лежали три тела.
Трупы?
Он понаблюдал еще пятнадцать минут. Наконец один из лежащих шевельнулся. Значит, нарушители живы.
Бауэр скользнул на поляну и обошел костер с подветренной стороны. Служба во Вьетнаме научила его, что лучше всего нападать с той стороны, откуда тебя меньше всего ожидают.
Когда он отыщет Брикелла с отрядом, то задаст им такую трепку, что они запомнят ее на всю жизнь. Ведь он четко приказал сделать работу и немедленно возвращаться. Приказ был ясен. И нет им прощения за то, что не исполнили его точь-в-точь.
Бауэр перелез через большой валун и направился к высохшему ручью. Вдруг ботинок наступил на что-то упругое и в то же время податливое. Тут из-за рваных облаков показалась луна, и Бауэр смог хорошенько разглядеть окрестности. Он наступил на чей-то живот.
— Брикелл, — прошептал он, глядя на то, что осталось от человеческого лица.
Это был командир отряда. Нет, черт возьми, здесь лежал весь отряд. Изуродованные тела были сложены одно на другое, как сандвичи, оставшиеся после вечерники, на которую никто не пришел.
Майор опустился на камень.
— Господи, — выговорил он сдавленным шепотом, разглядев в нескольких шагах некий предмет.
Он подошел поближе, чтобы лучше его рассмотреть. Это была отрезанная голова, застрявшая в камнях — ее темные глазницы, казалось, смотрели прямо на него. Бауэр попытался вытащить ее, но голова выскользнула у него из рук и покатилась вниз по склону, остановившись у Брикелла в ногах.
Что здесь, черт возьми, произошло? Бауэр припомнил, что через полчаса после выхода отряда слышал одиночную автоматную очередь. Он тогда решил, что все трое нарушителей уничтожены, но все вышло как раз наоборот. Он пнул кучу покалеченных, изуродованных тел и тут только с ужасом осознал, что его солдат вовсе не застрелили. Их в буквальном смысле слова разорвали на куски.
Значит, трое гражданских у костра ни при чем. Если бы отряд был убит из огнестрельного оружия, он бы подумал на них, но ему было хорошо известно, что трое парней, как бы они ни были сильны, не в состоянии справиться с группой хорошо вооруженных и закаленных в бою солдат.
Что ж, ничего не поделаешь. Завтра на рассвете он вышлет похоронную команду. Зажав в руках автомат, Бауэр начал медленно и осторожно двигаться в сторону костра.
Через час Бауэр снял очки ночного видения. Оттого что он так долго просидел в одной позе, ноги затекли. В виске пульсировало, головная боль стала нестерпимой, подогреваемая бушевавшей в нем яростью. Он не понимал, что происходит, и это состояние он ненавидел больше всего. Двое молодых и старик-азиат. Как же им удалось уничтожить отряд из восьми вооруженных солдат, не выпустив при этом ни единой пули?
Но самое странное, что ему показалось, будто он узнал одного из этих троих. Парня с высокими скулами и каштановыми волосами. Было что-то очень знакомое в посадке головы и осанке, словно Бауэр хорошо его знал. И все же он никак не мог вспомнить, где его видел.
Бауэр постарался отогнать от себя эту раздражающую мысль. Вот уже час, как у него просто чесались руки просто спустить курок и уничтожить пришельцев парой очередей, но если бы все было так просто, Брикелл бы наверняка так и поступил. Во время войны не станешь майором, повторяя ошибки других. Особенно если этот другой уже мертвец.
Бауэр начал медленно подниматься в гору, отклонившись на время от тропы, чтобы обойти лагерь нарушителей стороной. Ему надо было подумать, разработать какой-нибудь план. Он чувствовал, что завтра они отправятся к монастырю. Возможно, уже с первыми лучами солнца. У него оставалось не так много времени.
Устроить засаду?
Нет. Он уже потерял восемь отличных бойцов и не может допустить новых потерь. Нужно придумать что-нибудь попроще, но гораздо более убийственное. На этот раз нельзя рисковать. Нельзя повторить ту же ошибку, недооценивая врага.
Он начал прокручивать в голове эту мысль. Сначала она была весьма смутной, но затем вдруг предстала перед ним с отчетливой ясностью.
То, что он задумал, должно получиться.
Иначе просто и быть не может.
Постепенно плотно сжатые губы майора начади раздвигаться. Это была одна из тех мыслей, которые неизменно вызывали у него улыбку.
Глава девятая
Лучи солнца разогнали туман и быстро согрели воздух. Между вершинами сосен сновали птицы, изредка слетая вниз к гроздьям черемухи и медвежьей ягоды. Дул легкий ветерок, приносящий прохладу и лесные ароматы. Утро обещало, что восхождение будет приятным.
Первым проснулся Чиун. Подойдя к костру, он бросил на догоравшие угли несколько сучьев и стал ждать, когда костер разгорится посильней. Старец хотел согреть воды и заварить чай. Минут через двадцать поднялся и Римо.
— Хорошо ли спалось? — поинтересовался он, опускаясь на землю рядом с корейцем.
— Разве это можно назвать сном? — с укоризной пробурчал кореец. — Даже мертвец не смог бы при таком шуме спокойно уснуть. То и дело тра-та-та-та.
— Это был вертолет, — спокойно ответил Римо. — Только не думаю, что он нас заметил.
С тяжелыми вздохами поднялся Сэм Уолфши и сразу направился к костру, причмокивая губами.
— Который час? — спросил он, зевая. Сдвинув назад свою соломенную шляпу, он убрал под нее волосы. — Вы говорили, что собираетесь рано выйти, но чтобы настолько... Просто нет слов! — Он присел к костру и налил себе чаю, который заварил Чиун. — Что это? — Индеец смотрел на дымящуюся зеленоватую жидкость с явным отвращением.
Чиун вырвал чашку у него из рук.
— Это не для тебя, — сварливо заметил он.
— Я просто хотел взять немного взаймы.
— Лучше займи какую-нибудь тряпку и заткни себе рот. Мы выходим через десять минут.
— Он что, всегда такой по утрам? — обратился Уолфши к Римо, когда кореец не мог его услышать.
— Только когда у него хорошее настроение, — объяснил Римо.
Они начали восхождение вместе: Римо впереди, Чиун с индейцем чуть позади. Больше всего на свете Римо любил утро. Было что-то особенное в воздухе и солнечных лучах; в еще не проснувшемся мире было разлито спокойствие — день еще не успел наполниться новыми впечатлениями и старыми обидами. Римо улыбался. Откуда-то издалека долетал голос Чиуна, декламировавшего поэму о мотыльке.
— Здесь тропа! — воскликнул вдруг Уолфши, перелезая через валун. — Видите, где заросли медвежьей ягоды.
Чиун перелез через камень вслед за ним.
— Чудны дела твои, Господи! — воскликнул он. — На этот раз ты действительно прав.
Сэм так и просиял.
И тут словно разверзлись небеса — их повалил на землю огромной силы взрыв. В горах грохотало и гремело. Еще мгновение, и солнце скрылось за обрушившейся на них двенадцатиметровой стеной камней и земли.
В воздухе висела пыль, она слепила и не давала дышать. Не смолкая, звучал страшный, оглушительный рев — это земля рушилась на троих путников. Римо изо всех сил старался удержаться на ногах, расслабляя тело, как учил Чиун. Затем он подпрыгнул, высоко оторвавшись от земли, пытаясь пробиться сквозь лавину почвы и камней.
На мгновение ему показалось, что эта жуткая, мешающая дышать полоса смертоносного дождя будет бесконечной, но в конце концов ему удалось подняться над водоворотом обломков. Он поморгал, чтобы освободить глаза от пыли, и повис на ветвях вывороченной с корнем сосны. Зловещий горный гул почти прекратился, но он все еще не мог видеть дальше, чем на пару футов перед собой.
Когда он наконец восстановил дыхание, в воздухе прояснилось. Последствия горного обвала были катастрофическими, словно чья-то гигантская рука сначала вырыла в горе огромную яму, а затем обрушила всю эту землю вниз. Поляна, где они расположились на ночлег, была погребена под слоем пепла в сто футов толщиной. Корабельные сосны сломались, как спички, и теперь их покореженные стволы торчали из земли под странным углом. Все, к чему они успели за ночь привыкнуть, было стерто с лица земли. Внизу простиралась серовато-коричневая почва, мертвая и немая, как в первый день творения.
В голове у Римо промелькнула лишь одна мысль: Чиун.
В последний раз он видел корейца, когда тот вместе с Сэмом пересекал овраг, длинной, извилистой линией прорезавший гору. Римо знал, что сплошная стена горных обломков заполнит овраг в течение считанных секунд. У Чиуна едва хватит времени, чтобы совершить спасительный прыжок в высоту, тем более что он обременен обществом индейца.
Римо почувствовал, что покрывается потом. Он попытался сделать медленный вдох, чтобы расслабиться, но это не помогло. В голову приходило такое, о чем просто нельзя было думать... что Чиун с Уолфши не успели спастись. Что они, отстав, оказались погребенными под тоннами камней и земли где-то далеко внизу.
И Римо начал прорываться, пока еще на ощупь и вслепую, сквозь клубящееся облако пыли.
Он почувствовал, как гигантский кусок скалы, которого он коснулся, слегка шевельнулся. Он ничего не видел — вокруг царила кромешная тьма. Сверху не доносилось ни звука. Чиун слышал лишь собственное размеренное дыхание и пыхтенье индейца.
— Сиди смирно! — шепотом прикрикнул Чиун. Он говорил еле слышно, но его тон сразу заставил Уолфши замереть. — Хорошо. Я не хотел тебя убивать, но представь, что было бы, если бы мне самому не удалось уцелеть.
Сама мысль об этом заставила корейца содрогнуться. Его не страшила смерть, она лишь открывала путь в рай. Но разделить могилу с простым «белым краснокожим», да к тому же сомнительных умственных способностей! А вдруг он потащил бы Чиуна к своим предкам? Нет, это уж слишком!
Поэтому, заключил Чиун, он не умрет.
В конце концов, это индеец во всем виноват. Чиун мог бы сделать так, чтобы они оба спаслись, если бы этот кретин не бросился бежать в противоположном направлении. В результате Чиун потерял ту самую долю секунды, которая была так необходима, чтобы благополучно подняться над рушащейся скалой. Нужно было хотя бы самому спастись. В конце концов, говорил он себе, что значит этот обмирающий от страха болван в сравнении с ним, Мастером Синанджу? Но судьба распорядилась иначе, и вот теперь он должен либо выжить, либо умереть.
— Что происходит? — шепотом спросил Сэм.
— Ничего! — прошипел в ответ Чиун. — Когда что-нибудь произойдет, сам поймешь. Либо мы будем погребены под этими скалами, либо нам удастся спастись. Думаю, в нашем положении это единственная альтернатива.
— А как получилось, что мы еще живы?
Чиун вздохнул. Может, ему все же следовало убить этого идиота? Кто посмел бы его в этом обвинить?
— Потому, — принялся терпеливо объяснять он, — что я держу скалу, которая в любой момент может рухнуть и придавить нас. Если бы я ее отпустил, то уже не смог бы отвечать на твои дурацкие вопросы.
— Извините, — промямлили Уолфши. — Я так, просто полюбопытствовал.
Чиун почувствовал, как сдерживаемый им опасный груз опять едва заметно шевельнулся. У него возникло ощущение, будто Римо где-то снаружи. Если скалу сдвинуть грамотно, то все будет хорошо, но если допустить хоть малейшую ошибку, Чиун будет бессилен спастись сам или спасти индейца. Тот небольшой кусочек пространства, где они еще могут дышать, окажется заваленным камнями и черной землей, которая станет постепенно заполнять ноздри и рот. Впрочем, даже в таком положении Чиун сможет бороться со смертью еще в течение нескольких часов, а вот индейцу моментально придет конец. И все из-за того, что скалу сдвинут не так, как надо.
Чиун ощущал себя единым целым с огромным камнем, который держал на руках. Справится ли Римо с такой задачей, размышлял он. Он старался хорошо учить этого мальчика. Несмотря на белый цвет кожи, тот как никто быстро овладевал искусством Синанджу. Но Чиун знал и то, что постижение любого учения — это процесс, который никогда не может быть полностью завершен. Всю жизнь Римо будет учиться, стремясь к неуловимой цели, которой так никогда и не сможет достичь. Так и должно быть, иначе Синанджу не было бы Синанджу.
Вдруг сверху донесся голос Римо.
— Чиун! — позвал он. — Ты меня слышишь? — В шуме ветра его голос казался не громче шепота.
— Конечно, я тебя слышу, — тихо отозвался Чиун. — Кончай никчемную болтовню и скорей принимайся за дело! Ты должен вызволить нас отсюда!
Он почувствовал, как над головой задвигались камни. Римо действовал как по нотам.
Огромный валун в руках старца задрожал; в воздух взвилась тонкая струйка пыли, и Чиун ощутил песчинки на своей пергаментной щеке.
— Только не торопись, — пробормотал Чиун про себя.
Каждый вздох, каждое биение сердца должно быть точно выверено. Одно неверное движение, и они навсегда погрузятся в небытие. Но Римо не подведет. Чиун твердо знал это, и вера в Римо делала камень легче.
— И как это Римо нас нашел? — тихо спросил Уолфши.
— Иначе он не был бы Римо, — ответил Чиун.
После долгого молчания индеец произнес:
— Должно быть, очень приятно, когда знаешь, что где-то есть человек, на которого можно полностью положиться.
— На то и даны сыновья, молодой человек.
В голосе Чиуна звучала нежность.
Сын. И так будет всегда.
— Сын, — прошептал старый кореец про себя. Он знал, что есть слова, которые надо ощущать сердцем, но никогда не стоит произносить вслух.
Первым проснулся Чиун. Подойдя к костру, он бросил на догоравшие угли несколько сучьев и стал ждать, когда костер разгорится посильней. Старец хотел согреть воды и заварить чай. Минут через двадцать поднялся и Римо.
— Хорошо ли спалось? — поинтересовался он, опускаясь на землю рядом с корейцем.
— Разве это можно назвать сном? — с укоризной пробурчал кореец. — Даже мертвец не смог бы при таком шуме спокойно уснуть. То и дело тра-та-та-та.
— Это был вертолет, — спокойно ответил Римо. — Только не думаю, что он нас заметил.
С тяжелыми вздохами поднялся Сэм Уолфши и сразу направился к костру, причмокивая губами.
— Который час? — спросил он, зевая. Сдвинув назад свою соломенную шляпу, он убрал под нее волосы. — Вы говорили, что собираетесь рано выйти, но чтобы настолько... Просто нет слов! — Он присел к костру и налил себе чаю, который заварил Чиун. — Что это? — Индеец смотрел на дымящуюся зеленоватую жидкость с явным отвращением.
Чиун вырвал чашку у него из рук.
— Это не для тебя, — сварливо заметил он.
— Я просто хотел взять немного взаймы.
— Лучше займи какую-нибудь тряпку и заткни себе рот. Мы выходим через десять минут.
— Он что, всегда такой по утрам? — обратился Уолфши к Римо, когда кореец не мог его услышать.
— Только когда у него хорошее настроение, — объяснил Римо.
Они начали восхождение вместе: Римо впереди, Чиун с индейцем чуть позади. Больше всего на свете Римо любил утро. Было что-то особенное в воздухе и солнечных лучах; в еще не проснувшемся мире было разлито спокойствие — день еще не успел наполниться новыми впечатлениями и старыми обидами. Римо улыбался. Откуда-то издалека долетал голос Чиуна, декламировавшего поэму о мотыльке.
— Здесь тропа! — воскликнул вдруг Уолфши, перелезая через валун. — Видите, где заросли медвежьей ягоды.
Чиун перелез через камень вслед за ним.
— Чудны дела твои, Господи! — воскликнул он. — На этот раз ты действительно прав.
Сэм так и просиял.
И тут словно разверзлись небеса — их повалил на землю огромной силы взрыв. В горах грохотало и гремело. Еще мгновение, и солнце скрылось за обрушившейся на них двенадцатиметровой стеной камней и земли.
В воздухе висела пыль, она слепила и не давала дышать. Не смолкая, звучал страшный, оглушительный рев — это земля рушилась на троих путников. Римо изо всех сил старался удержаться на ногах, расслабляя тело, как учил Чиун. Затем он подпрыгнул, высоко оторвавшись от земли, пытаясь пробиться сквозь лавину почвы и камней.
На мгновение ему показалось, что эта жуткая, мешающая дышать полоса смертоносного дождя будет бесконечной, но в конце концов ему удалось подняться над водоворотом обломков. Он поморгал, чтобы освободить глаза от пыли, и повис на ветвях вывороченной с корнем сосны. Зловещий горный гул почти прекратился, но он все еще не мог видеть дальше, чем на пару футов перед собой.
Когда он наконец восстановил дыхание, в воздухе прояснилось. Последствия горного обвала были катастрофическими, словно чья-то гигантская рука сначала вырыла в горе огромную яму, а затем обрушила всю эту землю вниз. Поляна, где они расположились на ночлег, была погребена под слоем пепла в сто футов толщиной. Корабельные сосны сломались, как спички, и теперь их покореженные стволы торчали из земли под странным углом. Все, к чему они успели за ночь привыкнуть, было стерто с лица земли. Внизу простиралась серовато-коричневая почва, мертвая и немая, как в первый день творения.
В голове у Римо промелькнула лишь одна мысль: Чиун.
В последний раз он видел корейца, когда тот вместе с Сэмом пересекал овраг, длинной, извилистой линией прорезавший гору. Римо знал, что сплошная стена горных обломков заполнит овраг в течение считанных секунд. У Чиуна едва хватит времени, чтобы совершить спасительный прыжок в высоту, тем более что он обременен обществом индейца.
Римо почувствовал, что покрывается потом. Он попытался сделать медленный вдох, чтобы расслабиться, но это не помогло. В голову приходило такое, о чем просто нельзя было думать... что Чиун с Уолфши не успели спастись. Что они, отстав, оказались погребенными под тоннами камней и земли где-то далеко внизу.
И Римо начал прорываться, пока еще на ощупь и вслепую, сквозь клубящееся облако пыли.
* * *
— Не двигайся, — прошипел Чиун.Он почувствовал, как гигантский кусок скалы, которого он коснулся, слегка шевельнулся. Он ничего не видел — вокруг царила кромешная тьма. Сверху не доносилось ни звука. Чиун слышал лишь собственное размеренное дыхание и пыхтенье индейца.
— Сиди смирно! — шепотом прикрикнул Чиун. Он говорил еле слышно, но его тон сразу заставил Уолфши замереть. — Хорошо. Я не хотел тебя убивать, но представь, что было бы, если бы мне самому не удалось уцелеть.
Сама мысль об этом заставила корейца содрогнуться. Его не страшила смерть, она лишь открывала путь в рай. Но разделить могилу с простым «белым краснокожим», да к тому же сомнительных умственных способностей! А вдруг он потащил бы Чиуна к своим предкам? Нет, это уж слишком!
Поэтому, заключил Чиун, он не умрет.
В конце концов, это индеец во всем виноват. Чиун мог бы сделать так, чтобы они оба спаслись, если бы этот кретин не бросился бежать в противоположном направлении. В результате Чиун потерял ту самую долю секунды, которая была так необходима, чтобы благополучно подняться над рушащейся скалой. Нужно было хотя бы самому спастись. В конце концов, говорил он себе, что значит этот обмирающий от страха болван в сравнении с ним, Мастером Синанджу? Но судьба распорядилась иначе, и вот теперь он должен либо выжить, либо умереть.
— Что происходит? — шепотом спросил Сэм.
— Ничего! — прошипел в ответ Чиун. — Когда что-нибудь произойдет, сам поймешь. Либо мы будем погребены под этими скалами, либо нам удастся спастись. Думаю, в нашем положении это единственная альтернатива.
— А как получилось, что мы еще живы?
Чиун вздохнул. Может, ему все же следовало убить этого идиота? Кто посмел бы его в этом обвинить?
— Потому, — принялся терпеливо объяснять он, — что я держу скалу, которая в любой момент может рухнуть и придавить нас. Если бы я ее отпустил, то уже не смог бы отвечать на твои дурацкие вопросы.
— Извините, — промямлили Уолфши. — Я так, просто полюбопытствовал.
Чиун почувствовал, как сдерживаемый им опасный груз опять едва заметно шевельнулся. У него возникло ощущение, будто Римо где-то снаружи. Если скалу сдвинуть грамотно, то все будет хорошо, но если допустить хоть малейшую ошибку, Чиун будет бессилен спастись сам или спасти индейца. Тот небольшой кусочек пространства, где они еще могут дышать, окажется заваленным камнями и черной землей, которая станет постепенно заполнять ноздри и рот. Впрочем, даже в таком положении Чиун сможет бороться со смертью еще в течение нескольких часов, а вот индейцу моментально придет конец. И все из-за того, что скалу сдвинут не так, как надо.
Чиун ощущал себя единым целым с огромным камнем, который держал на руках. Справится ли Римо с такой задачей, размышлял он. Он старался хорошо учить этого мальчика. Несмотря на белый цвет кожи, тот как никто быстро овладевал искусством Синанджу. Но Чиун знал и то, что постижение любого учения — это процесс, который никогда не может быть полностью завершен. Всю жизнь Римо будет учиться, стремясь к неуловимой цели, которой так никогда и не сможет достичь. Так и должно быть, иначе Синанджу не было бы Синанджу.
Вдруг сверху донесся голос Римо.
— Чиун! — позвал он. — Ты меня слышишь? — В шуме ветра его голос казался не громче шепота.
— Конечно, я тебя слышу, — тихо отозвался Чиун. — Кончай никчемную болтовню и скорей принимайся за дело! Ты должен вызволить нас отсюда!
Он почувствовал, как над головой задвигались камни. Римо действовал как по нотам.
Огромный валун в руках старца задрожал; в воздух взвилась тонкая струйка пыли, и Чиун ощутил песчинки на своей пергаментной щеке.
— Только не торопись, — пробормотал Чиун про себя.
Каждый вздох, каждое биение сердца должно быть точно выверено. Одно неверное движение, и они навсегда погрузятся в небытие. Но Римо не подведет. Чиун твердо знал это, и вера в Римо делала камень легче.
— И как это Римо нас нашел? — тихо спросил Уолфши.
— Иначе он не был бы Римо, — ответил Чиун.
После долгого молчания индеец произнес:
— Должно быть, очень приятно, когда знаешь, что где-то есть человек, на которого можно полностью положиться.
— На то и даны сыновья, молодой человек.
В голосе Чиуна звучала нежность.
Сын. И так будет всегда.
— Сын, — прошептал старый кореец про себя. Он знал, что есть слова, которые надо ощущать сердцем, но никогда не стоит произносить вслух.
Глава десятая
Майлс Квантрил сидел в вертолете, облетавшем южный склон горы.
— Развернитесь, — приказал он пилоту. — И спуститесь пониже.
Пилот кивнул, снижаясь и делая круг над безлюдным, развороченным склоном. Его руки, манипулируя рычагами, дрожали. Он всегда нервничал, когда приходилось летать с мистером Квантрилом.
— Что здесь произошло, черт побери?
Квантрил прижался лицом к плексигласовому окошку.
— Похоже на горный обвал, сэр, — ответил пилот.
— Сам вижу, придурок. Но как это произошло? И почему?
Пилот закусил губу.
— Не могу знать, сэр.
Квантрил почувствовал, как при виде гигантского скопления камней и земли, искореженных и поломанных деревьев, неестественно торчащих из земли валунов в нем закипает ярость. Зрелище было необычным, а Квантрил не любил сюрпризов. Он считал, что на свете должно происходить лишь то, что наметил он сам. А когда все же случалось иначе, чувство собственного бессилия буквально выводило его из себя.
— Летим в монастырь, — скомандовал он.
— Слушаюсь, сэр, — поспешно ответил пилот.
Может, когда они приземлятся, мистер Квантрил выместит злость на ком-нибудь еще?
Вертолет опустился на крышу монастыря. Пилот заглушил двигатель, но Квантрил не спешил выходить, а сидел, тупо глядя вперед и вертя в ухоженных руках тонкую золотую ручку.
— Сэр, мы прилетели, — напомнил ему пилот.
Майлс Квантрил повернулся к нему.
— Этот факт от меня не укрылся, — раздраженно ответил Квантрил и постучал ручкой по колену. — А знаете ли вы, что я испытываю, когда приходится отклоняться от хорошо разработанного плана?
Пилот судорожно сглотнул.
— Никак нет, сэр, — проговорил он, внезапно чувствуя, что попался в ловушку.
— Мне хочется кого-нибудь убить. Даже не важно кого. Мне это просто необходимо, чтобы несколько успокоить ярость. Я верю, что это может успокоить. А вы?
— Развернитесь, — приказал он пилоту. — И спуститесь пониже.
Пилот кивнул, снижаясь и делая круг над безлюдным, развороченным склоном. Его руки, манипулируя рычагами, дрожали. Он всегда нервничал, когда приходилось летать с мистером Квантрилом.
— Что здесь произошло, черт побери?
Квантрил прижался лицом к плексигласовому окошку.
— Похоже на горный обвал, сэр, — ответил пилот.
— Сам вижу, придурок. Но как это произошло? И почему?
Пилот закусил губу.
— Не могу знать, сэр.
Квантрил почувствовал, как при виде гигантского скопления камней и земли, искореженных и поломанных деревьев, неестественно торчащих из земли валунов в нем закипает ярость. Зрелище было необычным, а Квантрил не любил сюрпризов. Он считал, что на свете должно происходить лишь то, что наметил он сам. А когда все же случалось иначе, чувство собственного бессилия буквально выводило его из себя.
— Летим в монастырь, — скомандовал он.
— Слушаюсь, сэр, — поспешно ответил пилот.
Может, когда они приземлятся, мистер Квантрил выместит злость на ком-нибудь еще?
Вертолет опустился на крышу монастыря. Пилот заглушил двигатель, но Квантрил не спешил выходить, а сидел, тупо глядя вперед и вертя в ухоженных руках тонкую золотую ручку.
— Сэр, мы прилетели, — напомнил ему пилот.
Майлс Квантрил повернулся к нему.
— Этот факт от меня не укрылся, — раздраженно ответил Квантрил и постучал ручкой по колену. — А знаете ли вы, что я испытываю, когда приходится отклоняться от хорошо разработанного плана?
Пилот судорожно сглотнул.
— Никак нет, сэр, — проговорил он, внезапно чувствуя, что попался в ловушку.
— Мне хочется кого-нибудь убить. Даже не важно кого. Мне это просто необходимо, чтобы несколько успокоить ярость. Я верю, что это может успокоить. А вы?