Страница:
— Это точно. Завалишь какую-нибудь черненькую в переулке.
Первый аркебузир сплюнул на палубу.
— Ну нет, только не негритянку, а какую-нибудь утонченную светлокожую дамочку благороднейших испанских кровей.
— Чего базарить, ребята? Благородная леди или негритянская девка — в темноте они все одинаковы, — зубоскалил третий.
— Можешь своих светлокожих голубок оставить себе, — пробурчал высокий копейщик с щербатым ртом. — Лично мне по вкусу большая черная баба, у которой с сисек капает пот, как сало с прожаренного куска мяса.
Благодаря разведке, произведенной галиотом «Утка», «Бонавентур»с личным вымпелом Дрейка, развевающимся с главной бизани, уверенно продвигался к отмели. И все же его лоцман бросил на Уайэтта недоверчивый взгляд.
— Лучше бы тебе не ошибиться насчет этих замеров, иначе тебя живьем освежуют и солью натрут в какой-нибудь испанской темнице.
Темно-рыжие брови Уайэтта сошлись на переносице.
— Все пройдет гладко, если у тебя королевская таможня будет на одной линии с правой башней собора.
Когда вода побледнела и глубина стала минимальной, на армаду опустилась тишина, позволившая экипажам ее двадцати пяти кораблей ясно расслышать бешеную дробь барабанов и похожее на ослиные крики звучание труб, доносившиеся с зубчатых стен. Сэр Френсис Дрейк, сверкая своим позолоченным шлемом, важно прошелся по палубе юта гибкой и легкой походкой.
— Теперь очень скоро, мастер Уайэтт, мы убедимся, есть ли у них те длинноствольные пушки, о которых вы говорили, или нет. — Он бросил на Уайэтта любопытный, почти извиняющийся взгляд. — Если по нам ударят, это не ваша вина. Вы меня вовремя предупреждали.
Матросы, собравшиеся на полубаке, с тревогой оглядывали бледно-зеленую линию — внутреннюю кромку отмели гавани. Капитан Феннер выругался и заметил:
— Это будет опасно, чертовски опасно.
Мимо синих бортов заскользили выплывающие из гавани кусочки помоев. Когда под бушпритом «Бонавентура» замерцала желанная отмель, Дрейк, может, невольно ухватился за ванты, чтобы крепче стоять на ногах. Все на борту ощутили, как замедлился ход корабля при вхождении в мелководье: на какое-то мгновение он как бы присел на воде. И… в следующий миг из глоток матросов вырвалось бурное ликование: «Бонавентур» благополучно прошел над мелью.
Поодиночке, по двое, по трое другие английские корабли — желтого, красного, синего или коричневого цвета — следовали за флагманом, пока наконец все они не одолели отмели, за исключением старого тихохода «Лестера».
Подчиняясь сигналу своего адмирала, эскадра сделала поворот и стала выстраиваться в длинный неровный ряд параллельно зубчатым стенам крепости. Этот маневр, как заметил Хьюберт Коффин, выполнялся на таком благоразумном расстоянии, что только длинноствольная пушка могла бы достать корабли англичан, идущие теперь в один ряд.
— Поднять мой сигнал «открыть огонь», — спокойно приказал Дрейк начальнику артиллерии. На сигнальный рей галиона быстро взлетел сине-красный полосатый флажок, и тут же одна за другой грянули восемь тяжелых полукулеврин, составляющих батарею левого, или грузового, борта «Бонавентура». Вьющиеся клубы серо-белого дыма лениво поплыли в сторону осажденного города, но — как вполне ожидал Хьюберт Коффин — до цели снаряды всех пушек не долетели как минимум и ста ярдов, подняв на мгновение внушительные фонтаны разлетающихся осколков камней.
Английские корабли один за другим следовали примеру флагмана, и по городу с красными крышами прокатились громоподобные залпы, которые, отражаясь от гор за портом, возвращались эхом, и в воздухе тучами закружились перепуганные морские птицы: крачки, большие бакланы и пеликаны.
Теперь и испанский западный форт открыл огонь, но с теми же нулевыми результатами. Что касается Дрейка и его старших офицеров, их внимание было поглощено той большой батареей, что защищала место высадки. Пополнилась ли их артиллерия длинноствольными пушками? Всем были видны пушкари, суетившиеся вокруг орудий с ганшпугами, пробойниками и щетками банников в руках.
— Дьявольское им проклятье! — прорычал Винтер. — Почему эти ублюдки не открывают огня и не дают знать, чем они могут нам досадить?
Момент был напряженным: имейся там, у них наверху, даже полупушка, они могли бы здорово потрепать наступающую эскадру. Где-то минутой позже испанский начальник удовлетворил любопытство Винтера. Около десяти пушек их главной батареи выпустили свои снаряды, выплюнув крупные кольца дыма навстречу летящему с моря ливню. Уайэтт мог совершенно отчетливо разглядеть, как вражеские ядра взмыли по дуге в небо. Коффин же вдруг ухмыльнулся и весело хлопнул себя ладонью по ноге.
— Да у них только полукулеврины да камнеметные орудия — и ничего серьезней.
— Как ты можешь определить?
— Смотри, какие параболы описывают их снаряды.
Даже генерал Карлейль задрал вверх голову, чтобы проследить за полетом приближающихся пушечных ядер, отчего его черная борода вылезла далеко за поручень.
Очевидно, сохранялось еще положение, описанное мастером Дженкинсом из Байоны, и снаряды крепости шлепались в воды гавани, не долетая добрых двух сотен ярдов до борта «Бонавентура».
Наконец Дрейк приказал армаде прекратить огонь, тем самым уменьшив шум канонады вдвое. Однако стрельба англичан имела определенный успех: загорелась каракка, а одна из тех каравелл, которые за день до этого Уайэтт видел входящими в порт, так глубоко ушла носом под воду, что ее фок-мачта резко накренилась над водой.
Неторопливо эскадра Дрейка стала на якорь прямо у внутренней кромки той отмели, но все же достаточно далеко от берега, чтоб избежать испанских орудий и опасности внезапной атаки на шлюпках.
Глава 14
Первый аркебузир сплюнул на палубу.
— Ну нет, только не негритянку, а какую-нибудь утонченную светлокожую дамочку благороднейших испанских кровей.
— Чего базарить, ребята? Благородная леди или негритянская девка — в темноте они все одинаковы, — зубоскалил третий.
— Можешь своих светлокожих голубок оставить себе, — пробурчал высокий копейщик с щербатым ртом. — Лично мне по вкусу большая черная баба, у которой с сисек капает пот, как сало с прожаренного куска мяса.
Благодаря разведке, произведенной галиотом «Утка», «Бонавентур»с личным вымпелом Дрейка, развевающимся с главной бизани, уверенно продвигался к отмели. И все же его лоцман бросил на Уайэтта недоверчивый взгляд.
— Лучше бы тебе не ошибиться насчет этих замеров, иначе тебя живьем освежуют и солью натрут в какой-нибудь испанской темнице.
Темно-рыжие брови Уайэтта сошлись на переносице.
— Все пройдет гладко, если у тебя королевская таможня будет на одной линии с правой башней собора.
Когда вода побледнела и глубина стала минимальной, на армаду опустилась тишина, позволившая экипажам ее двадцати пяти кораблей ясно расслышать бешеную дробь барабанов и похожее на ослиные крики звучание труб, доносившиеся с зубчатых стен. Сэр Френсис Дрейк, сверкая своим позолоченным шлемом, важно прошелся по палубе юта гибкой и легкой походкой.
— Теперь очень скоро, мастер Уайэтт, мы убедимся, есть ли у них те длинноствольные пушки, о которых вы говорили, или нет. — Он бросил на Уайэтта любопытный, почти извиняющийся взгляд. — Если по нам ударят, это не ваша вина. Вы меня вовремя предупреждали.
Матросы, собравшиеся на полубаке, с тревогой оглядывали бледно-зеленую линию — внутреннюю кромку отмели гавани. Капитан Феннер выругался и заметил:
— Это будет опасно, чертовски опасно.
Мимо синих бортов заскользили выплывающие из гавани кусочки помоев. Когда под бушпритом «Бонавентура» замерцала желанная отмель, Дрейк, может, невольно ухватился за ванты, чтобы крепче стоять на ногах. Все на борту ощутили, как замедлился ход корабля при вхождении в мелководье: на какое-то мгновение он как бы присел на воде. И… в следующий миг из глоток матросов вырвалось бурное ликование: «Бонавентур» благополучно прошел над мелью.
Поодиночке, по двое, по трое другие английские корабли — желтого, красного, синего или коричневого цвета — следовали за флагманом, пока наконец все они не одолели отмели, за исключением старого тихохода «Лестера».
Подчиняясь сигналу своего адмирала, эскадра сделала поворот и стала выстраиваться в длинный неровный ряд параллельно зубчатым стенам крепости. Этот маневр, как заметил Хьюберт Коффин, выполнялся на таком благоразумном расстоянии, что только длинноствольная пушка могла бы достать корабли англичан, идущие теперь в один ряд.
— Поднять мой сигнал «открыть огонь», — спокойно приказал Дрейк начальнику артиллерии. На сигнальный рей галиона быстро взлетел сине-красный полосатый флажок, и тут же одна за другой грянули восемь тяжелых полукулеврин, составляющих батарею левого, или грузового, борта «Бонавентура». Вьющиеся клубы серо-белого дыма лениво поплыли в сторону осажденного города, но — как вполне ожидал Хьюберт Коффин — до цели снаряды всех пушек не долетели как минимум и ста ярдов, подняв на мгновение внушительные фонтаны разлетающихся осколков камней.
Английские корабли один за другим следовали примеру флагмана, и по городу с красными крышами прокатились громоподобные залпы, которые, отражаясь от гор за портом, возвращались эхом, и в воздухе тучами закружились перепуганные морские птицы: крачки, большие бакланы и пеликаны.
Теперь и испанский западный форт открыл огонь, но с теми же нулевыми результатами. Что касается Дрейка и его старших офицеров, их внимание было поглощено той большой батареей, что защищала место высадки. Пополнилась ли их артиллерия длинноствольными пушками? Всем были видны пушкари, суетившиеся вокруг орудий с ганшпугами, пробойниками и щетками банников в руках.
— Дьявольское им проклятье! — прорычал Винтер. — Почему эти ублюдки не открывают огня и не дают знать, чем они могут нам досадить?
Момент был напряженным: имейся там, у них наверху, даже полупушка, они могли бы здорово потрепать наступающую эскадру. Где-то минутой позже испанский начальник удовлетворил любопытство Винтера. Около десяти пушек их главной батареи выпустили свои снаряды, выплюнув крупные кольца дыма навстречу летящему с моря ливню. Уайэтт мог совершенно отчетливо разглядеть, как вражеские ядра взмыли по дуге в небо. Коффин же вдруг ухмыльнулся и весело хлопнул себя ладонью по ноге.
— Да у них только полукулеврины да камнеметные орудия — и ничего серьезней.
— Как ты можешь определить?
— Смотри, какие параболы описывают их снаряды.
Даже генерал Карлейль задрал вверх голову, чтобы проследить за полетом приближающихся пушечных ядер, отчего его черная борода вылезла далеко за поручень.
Очевидно, сохранялось еще положение, описанное мастером Дженкинсом из Байоны, и снаряды крепости шлепались в воды гавани, не долетая добрых двух сотен ярдов до борта «Бонавентура».
Наконец Дрейк приказал армаде прекратить огонь, тем самым уменьшив шум канонады вдвое. Однако стрельба англичан имела определенный успех: загорелась каракка, а одна из тех каравелл, которые за день до этого Уайэтт видел входящими в порт, так глубоко ушла носом под воду, что ее фок-мачта резко накренилась над водой.
Неторопливо эскадра Дрейка стала на якорь прямо у внутренней кромки той отмели, но все же достаточно далеко от берега, чтоб избежать испанских орудий и опасности внезапной атаки на шлюпках.
Глава 14
ЗАХВАТ
Сперва один за другим, затем гроздьями в Санто-Доминго зажглись желто-красные огоньки и, словно бы им в помощь, загорелись мириады звезд и сияли так ярко, что легко было даже без луны различить очертания укреплений.
Генри Уайэтт, подчиняясь сигналу Феннера, приказал подтянуть к борту адмиральскую гребную галеру, которая вместе с другими мелкими суденышками «Бонавентура» тащилась на буксире за кормой. Быстро и без лишнего шума аркебузиры, лучники, копейщики и матросы, отряженные для сопровождения экспедиции, спустились в ожидающие их лодки.
Хотя сильный ветер с суши и должен был относить в море большинство звуков, в расчеты Дрейка вовсе не входило настораживать испанцев во внешних фортах относительно предстоящих его действий. К укреплениям устремились шлюпки и с других кораблей, подгоняемых ветром, дующим в помощь гребцам.
В стальной каске без украшений, кирасе и коротком черном плаще адмирал Дрейк ловко спустился по канатному трапу, а следом к нему присоединился генерал Карлейль с двумя полевыми капралами.
Уайэтт был очень огорчен, что по долгу службы ему пришлось остаться на борту. Вместе с Хьюбертом Коффином, тоже клянущим свою судьбу, он стоял, вглядываясь в темноту, поглотившую флотилию мелких судов.
— Как, по-твоему, там, в фортах, заподозрят, что происходит? — полюбопытствовал Коффин, плюхнувшись от слабости на целый пороховой бочонок, так как, снова оказавшись на кораблях, больные перестали поправляться, а некоторые, и в немалом числе, посходили с ума.
— Нет, не думаю, что они догадаются, — отвечал Уайэтт. — Ветер с суши, поэтому вряд ли они услышат что-нибудь тревожащее.
Вскоре ветер задул сильнее, и, к большому огорчению тех, кто остался позади, из тьмы небесной захлестало дождем. Время, казалось, потеряло свой счет. Сердито закачались на своих якорях корабли, заныли, застонали их шпангоуты и верхние реи, словно их раздражало это нежелательное бездействие.
Теперь, когда свободного времени у него было предостаточно, Уайэтт, как обычно, пустился в догадки насчет того, что могло бы случиться с его ненаглядной Кэт. Теперь она, наверно, здорово располнела, вынашивая их отпрыска, зачатого несомненно в той райской долине, лежащей в лесу в окрестностях Сент-Неотса.
Сент-Неотс! В темноте его губы сурово сжались при воспоминании о том, что тогда произошло в его родном городишке и на рыночной площади в Хантингдоне. Несомненно, существовали на свете такие отвратительные безобразия, как ведьмы и колдуны. Каждый простой человек в Англии согласился бы с этим, но обвинять в таких ужасных злодеяниях несчастную обезображенную Мэг и доброго, не в меру любопытного и непрактичного отца было просто абсурдом! Что касается матери, он снова представил себе эту жутко трогательную, истощенную фигурку с растрепанными седыми волосами, раскачивающуюся на фоне яркого полуденного неба.
«Когда-нибудь, — молча решил он, — я встречусь с сэром Джоном Эддисоном и заставлю его отречься от лживых слов». Ведь это он взбудоражил власти и выдвинул обвинения. Кроме того, подумалось помощнику штурмана, нужно добиться отмены обвинений в его собственный адрес. Ведь фактически в данный момент он не более чем приговоренный преступник, сбежавший от правосудия королевы.
Он только вполуха слушал то, что не переставал рассказывать сквайр Коффин.
— Да, Генри, я просто не дождусь, когда мы пойдем на штурм города. — Он понизил голос. — Видишь ли, семья моя обеднела на королевской службе. Отец мой издержался почти до последнего шиллинга, чтобы снарядить меня в это плавание. Дай Бог, чтобы в казне короля Филиппа оказалось достаточно и на нашу долю. — Он повернул к Уайэтту бледное лицо, заблестевшее от дождя под светом большого кормового фонаря. — Да, Генри, и тебе кое-что перепадет для твоей милой Кэт, о которой ты вечно болтаешь, и для твоей семьи.
— Кроме Кэт, у меня из семьи никого не осталось, — мрачно ответил Уайэтт. — Но тем не менее я не прочь получить свою долю военной добычи и еще одну каравеллу, которую я видел вчера в Санто-Доминго. Ей-богу, Хьюберт, вид у нее был что надо: чистые линии, стройная и, кажется, быстроходная.
Весь этот отрезок времени, пока корабли покачивались на своих якорях, люди на них разговаривали подобным же образом, при этом пытаясь понять, что за план разработал адмирал для захвата столицы. Ветераны среди матросов понимали, что Санто-Доминго скорее всего окажется очень крепким орешком. У города были очень мощные укрепления, и поговаривали, что их защищают около ста пятидесяти пушек всех видов. Кроме того, за стенами находились регулярные войска короля Испании, и, если их старшие офицеры владеют военным искусством соответственно той репутации, какой они пользуются в мире, англичанам придется довольно туго.
До рассвета оставалась пара часов, когда с кораблей можно было уже различить, как из сумерек, крадучись, возвращаются восвояси шлюпки и прочие маленькие суда. Они уже не оседали под грузом солдат и их воинского снаряжения. Когда послышался тупой удар о борт, капитан Винтер собственноручно поискал конец трапа и крикнул вниз, в ветреную темень:
— Все в порядке, сэр?
— Да, — ответил Дрейк сильным и отчетливым голосом. — Мои чернокожие друзья перерезали охрану сторожевых башен, всех до одного. Ловкие парни, они сделали из них настоящий корм для собак, — добавил он, переваливаясь через борт «Бонавентура»с развевающимся на ветру плащом. — Ох уж любят эти испанцы всячески мучить и убивать своих бедных рабов. Ну а теперь отдыхать. На рассвете мы атакуем город.
Длинные цепочки взлохмаченных коричневых пеликанов, похожих на уцелевших обитателей доисторических веков, потянулись, хлопая крыльями, мимо разношерстной эскадры Дрейка, улетая куда-то в море. Когда вокруг марселей засновали, взлетая и падая, чайки и другие морские птицы, корабли английского флота тоже пришли в движение. Подняли якоря и выбросили за потрепанные борта принесенную с ними грязь. Матросы разворачивали паруса по мере того, как один за другим разные суда эскадры Дрейка выстраивались в неровную линию позади «Бонавентура».
Адмирал еще раз облачился в тот великолепный костюм из черной в золотой оправе брони, который он надевал у берегов Байоны. На его нагруднике было изображено сражение между тритонами и великанами, а шлем с высоким гребнем, украшенный уже знакомым пучком страусиных синих и белых перьев, придавал сэру Френсису вид чрезвычайно важной персоны.
По команде Феннера на шкафуте флагманского корабля зазвучали трубы: там канониры уж дули на пальники и гнулись в напряженном ожидании возле своих обременительных сорокадвухфунтовых пушек, кулеврин и фальконетов. Под крепким ветром с моря дым от горящих фитилей весело вился над палубой вместе с обычными для такого момента солеными шутками. Высоко над грот-марсом заплескался красно-белый узор креста Святого Георгия.
С вражеских укреплений донесся ответный сигнал горнов и громкое бряцание мавританских цимбал. Почти на всех башнях и стенах появились флаги — яркие, как бабочки, а цветом и узором бесконечно разнообразные. Еще задолго до этого все испанские суда забились во внутреннюю гавань Санто-Доминго и сгрудились там в такой тесноте, что полностью лишились маневренности. Что же касается тех двух военных кораблей, которые заприметил Уайэтт, то теперь они стояли на страже у входа во внутреннюю гавань с открытыми орудийными портами и развевающимися боевыми флагами.
Флагманский корабль Дрейка с полуобнаженной и потной от напряженного ожидания командой все ближе и ближе подходил к фортам неприятеля. Вот уже английские корабли приблизились к ним настолько, что моряки с них могли различать отдельных людей, например, высокого капитана, облаченного в желтый мундир, с черными и алыми перьями на шляпе. Все отчетливей были видны поблескивающие наконечники пик и доспехи, все ярче и ярче сверкали стволы поджидавших их фитильных пушек.
Наконец Дрейк резко дернул себя за желтую бороденку и, ступив за переходную доску в палубе юта, крикнул вниз начальнику канониров:
— Открыть огонь, мастер Олуин, и смотрите, чтобы целились повыше.
«Бонавентур» накренился от отдачи его бортовых пушек и тем самым положил начало длившейся безостановочно почти часовой канонаде, во время которой армада неторопливо окружала наружную гавань и крушила фортификации из своих тяжелых орудий. К счастью для англичан, вражеские валы везде только с виду казались прочными. Довольно часто случалось так, что, когда тридцатифунтовое ядро из полупушки ударялось в каменную крепостную стену, целый сегмент ее взлетал в воздух, оставляя неровную белую брешь.
Однако огонь испанских батарей оказался вовсе не таким уж безрезультатным. Снова и снова корабли Дрейка получали пробоины, а разлетающиеся осколки убивали или калечили людей. И все же почти до самого полудня английские корабли продолжали свою смертоносную карусель. Когда наконец они отошли, выяснилось, что у некоторых из них ядрами посбивало стеньги, у других возле самых ватерлиний зияли пробоины, на которые корабельные плотники набивали листовой свинец.
Как только флотилия вернулась к своей стоянке, почти все сохранившие физическую пригодность моряки, оставшиеся на борту, подняли сильный шум, размахивали оружием и как-либо иначе делали все возможное для создания впечатления, будто Дрейк собирается высадиться всеми своими силами на каком-нибудь болотистом уголке суши к западу от города. Дрейк расхаживал по корме, делая быстрые короткие шаги. «Прямо как боевой петушок перед схваткой», — подумал Хьюберт Коффин.
Очевидно, адмиралу не терпелось узнать, способен ли будет королевский наместник, генерал-губернатор дон Хуан Фернандес де Меркадо, отразить его вылазку, почувствует ли он возможность уничтожить проклятых еретиков на этой открытой местности, где его обученные испанцами регулярные войска могли бы добиться наибольшей эффективности.
— Ха! На это я и надеялся, — услышал Уайэтт возглас адмирала, лишь только шлюпки отчалили от кораблей, взяв курс на болотистый уголок берега.
Генри взглянул на город. Одни из двух ворот в западной стене распахнулись настежь и оттуда галопом вылетели прекрасно снаряженные всадники на горячих, покрытых чепраками андалузских лошадях. Потом появился отряд аркебузиров, за которым следовала плотная колонна пикинеров.
Эти войска повернули на юг и выстроились на краю той болотистой лагуны, к которой плыли теперь моряки английской эскадры. Дрейк стоял на кормовом сиденье своей галеры, и под ударами весел перья вздрагивали у него на шлеме; он вглядывался из-под ладони в лежащие за болотом джунгли. Сумел ли Карлейль, думал он, вовремя завершить свой кружной десятимильный марш вдоль побережья? Задуман такой дерзкий маневр… Никто из нынешних профессиональных военачальников еще не пытался осуществить такое.
Нервно дернув себя за бородку, сэр Френсис отдал приказ всей флотилии сушить весла вне досягаемости выстрелов с берега: он вовсе не желал бросать на противника свою малочисленную армию плохо вооруженных матросов. А из ворот Санто-Доминго выбегало все больше и больше солдат: пикинеров, арбалетчиков и довольно много стрелков из аркебуз. Вскоре шесть-семь сотен испанцев построились у болотистой лагуны и замерли в мрачном ожидании.
Дым от испанского корабля, подожженного в утренней перестрелке, плыл над городскими стенами и стлался по берегу, отбрасывая неровные голубоватые тени на сидящих верхом, богато разряженных кабальеро.
Над водой зазвучали насмешки и оскорбления с обещаниями самой жестокой расправы. Англичане — трусливые псы, орали испанцы. Что, боязно им выйти на берег? А иного и нечего ждать от клятвопреступников, сторонников этой предавшейся ереси бляди[54], которая восседает на троне Англии. Лица английских матросов начали загораться краской стыда и гнева, руки сжимали оружие — так им хотелось немедленно покончить с этой испанской наглостью.
Вдруг откуда-то со стороны густого леса, отделявшего испанцев от их городских ворот, заиграли трубы, и там появился авангард сплоченной колонны солдат, защищенных стальными доспехами, играющих боевую музыку и несущих перед собой огромное знамя с крестом Святого Георгия.
Две стрелковые роты — лучники и аркебузиры — быстро выстроились в линию под флагами и красно-белыми полосатыми знаменами. А позади них три отряда пикинеров Карлейля развернулись в плотный трехшеренговый строй.
По рядам испанцев прокатился крик удивления, с минуту они колебались, а затем их кавалерия бросилась во фланговую атаку, размахивая десятифутовыми копьями с флажками на концах. Верхом на малорослых, но сильных лошадях кавалеристы помчались сломя голову на эту вторую английскую армию, невесть откуда взявшуюся у них в тылу и на фланге. Пришпоривая коней, кабальеро неслись все быстрей и быстрей с развевающимися на ветру плащами и струящимися плюмажами.
От залпа солдат полевого капрала Симпсона опустела дюжина с лишним седел, а затем в тропическом солнечном свете взмыли длинные стрелы, решившие участь сражений при Пуатье, Азенкуре и Кресси. Лошадь за лошадью грохались оземь и с бешеным ржаньем месили воздух копытами. Другие, невыносимо страдая от ран, уносились прочь, сбрасывая своих седоков или буквально втаптывая их в землю.
По команде генерала Карлейля лучники и аркебузиры повернулись и отбежали назад сквозь шеренги ожидающих пикинеров, чтобы там перезарядить свои ружья или выбрать новые стрелы. Однако кавалерийская атака продолжалась. Испанские всадники храбро и безрассудно мчались вперед: дворянская кровь благороднейших кабальеро Старого и Нового Света не позволяла им отступить. Среди атакующих находились лиценциат Бальтазар де ла Вилла Фане, аудитор Королевского совета, фискальный лиценциат Альего и лиценциат Ареро из Колониального совета. Начал атаку сам генерал-губернатор, но, к несчастью, лошадь его завязла в трясине и, чтобы вызволить его оттуда, потребовался целый отряд.
Из англичан пока никто не пострадал, а вот у испанцев по меньшей мере пятнадцать — двадцать кабальеро лежали убитыми или корчились от боли рядом с позициями противника. Когда в самый последний момент испанские кони благоразумно заартачились при виде зловеще сверкающих наконечников копий, всадники веером повернули назад и ускакали, чтоб перестроиться за спинами арбалетчиков и аркебузиров, идущих теперь в атаку на отряды Карлейля, измотанные долгим маршем под палящим солнцем.
Когда значительное число испанцев покинуло берег, чтобы биться с Карлейлем, Дрейк приказал малым судам возвращаться на корабли. Моряки подчинились, но с большой неохотой, клянясь всем святым, что их подло надули, лишив возможности показать этим чертовым донам, кто блядь, а кто нет.
— Кроме того, эти ублюдки солдаты разграбят весь проклятый город до того, как мы высадимся на берег! — прорычал одноглазый боцман.
Со своей позиции на борту адмиральской галеры Уайэтт смог получить ясное представление о том, что творилось на берегу. В настоящий момент аркебузиры с обеих сторон двинулись друг на друга, прилаживая свои ружья, и стреляя практически на равных условиях. А исход этой схватки, и, вероятно, в последний раз в истории Англии, решили мощные длинные луки.
Лучники Дрейка могли выпустить дюжину стрел, пока вражеские арбалетчики тяжеловесными лебедками натягивали тетивы своего стального оружия. Все чаще и чаще падали пораженные этими смертоносными ярдовыми стрелами орущие во всю глотку испанцы. Как только генерал Карлейль заметил колебания противника, он выпустил вперед отряды пикинеров. Перед их молчаливым, неумолимо надвигающимся строем испанцы пустились в паническое бегство, пытаясь укрыться за городскими стенами. Многие из них, однако, нашли убежище в зарослях у дороги и тем самым устроили ряд засад, уничтожить которые удалось лишь ценой значительных
потерь.
Далее защитники города прибегли к излюбленной тактике испанцев. Их всадники окружили большое стадо полудиких быков и прочего рогатого скота и хлыстами погнали их на воинов Карлейля в надежде расстроить их боевой порядок. Но оказалось, как ни кололи их пиками и шпагами, для ревущих животных слепящий огонь английских аркебузиров был пострашней. Оставшаяся в живых скотина повернула и тяжело затопала прочь, пытаясь найти спасение в джунглях, при этом ревя от страха и затаптывая насмерть тех немногих испанцев, которым хотелось их удержать.
Увидев повальное бегство противника, оставившего на поле сражения своих тяжело дышащих и стонущих раненых, генерал-лейтенант Карлейль дал отбой, снял с головы свой шлем и с помощью пропитанной водой губки, находящейся в верхней части шлема для охлаждения, отер разгоряченное лицо. Пока дела идут довольно хорошо, заключил он, и, несмотря на то обстоятельство, что его люди утомлены долгим маршем на Санто-Доминго, вид у них боевой. А самое приятное — это то, что потери его пока составляют менее двадцати человек.
Будучи слишком опытным военачальником, чтобы допустить падение темпа своего наступления или позволить противнику снова сплотить свои силы, он повернулся своим ястребиным лицом к старшему сержанту Пауэллу.
— Возьми половину наших солдат и атакуй ворота со стороны леса, а я поведу людей на главные ворота со стороны моря. Бог даст, скоро встретимся на главной площади Санто-Доминго.
— Слушаюсь, сэр. — Чернобровый валлиец повернулся, отдавая распоряжение, которому охотно подчинились, потому что все видели, что на стенах появляются испанские солдаты.
На этой обращенной к суше стороне стены было много пустых амбразур, но к ним поспешно подтаскивали такие небольшие, но опасные орудия, как миньоны, бомбарделлы и фальконеты.
Налетчики собрали богато украшенное оружие и прочее снаряжение, брошенное на берегу бежавшими испанцами, а затем, бряцая оружием, в ритме ускоренного марша английское войско пустилось в преследование; под тяжестью амуниции солдаты шли, чертыхаясь и истекая потом. Со шпагой в руке и вопя, как черти в преисподней, Карлейль повел свою братию на штурм восточных ворот Санто-Доминго. Как обычно, испанцы строили обращенные к суше стены несколько ниже и вооружали их легче, чем стены, обращенные к морю.
Умело развернув свое войско, генерал Дрейка, дав солдатам лишь немного времени для передышки, выехал вперед, в серебристом пластинчатом доспехе сверкая как метеор. На его шишаке, словно пальмовая ветвь на ветру, покачивался пучок из алых и зеленых перьев. В одной руке Карлейль держал «собачку» — тяжелый пистолет с колесцовым замком, в другой — шпагу.
— Вперед! — прокричал он. — Вперед! И завоюем славу нашей королеве! — Стоило ему сделать только два шага, как с валов прозвучал беспорядочный залп. Адъютант Карлейля споткнулся и повалился лицом вперед, впиваясь подрагивающими пальцами в горячую бурую землю.
Под убийственным градом свинца пало несколько англичан, пока они не успели убраться под прикрытие стены, чтобы затем, помогая друг другу, карабкаться на парапет: они вовсе не собирались позволять обороняющимся спокойно перезаряжаться и лучше организовать свою оборону. Жахнуло несколько пистолетов и ручниц, затем сражение происходило в сравнительной тишине: в дело вступили шпаги и пики.
Дородный светловолосый капитан с «Надежды» Эдвард Кэрлес спрыгнул вниз в кучу орущих смуглолицых испанцев, собравшихся непосредственно за воротами, и успел свалить двух, прежде чем остальные пустились наутек, предоставив ему возможность открыть ворота. Через них на опустевшую улицу, вымощенную булыжником, хлынули, стуча сапогами, краснорожие, ревущие низкими, полными ярости голосами английские пикинеры, сверкая своим оружием под лучами послеполуденного солнца.
Генри Уайэтт, подчиняясь сигналу Феннера, приказал подтянуть к борту адмиральскую гребную галеру, которая вместе с другими мелкими суденышками «Бонавентура» тащилась на буксире за кормой. Быстро и без лишнего шума аркебузиры, лучники, копейщики и матросы, отряженные для сопровождения экспедиции, спустились в ожидающие их лодки.
Хотя сильный ветер с суши и должен был относить в море большинство звуков, в расчеты Дрейка вовсе не входило настораживать испанцев во внешних фортах относительно предстоящих его действий. К укреплениям устремились шлюпки и с других кораблей, подгоняемых ветром, дующим в помощь гребцам.
В стальной каске без украшений, кирасе и коротком черном плаще адмирал Дрейк ловко спустился по канатному трапу, а следом к нему присоединился генерал Карлейль с двумя полевыми капралами.
Уайэтт был очень огорчен, что по долгу службы ему пришлось остаться на борту. Вместе с Хьюбертом Коффином, тоже клянущим свою судьбу, он стоял, вглядываясь в темноту, поглотившую флотилию мелких судов.
— Как, по-твоему, там, в фортах, заподозрят, что происходит? — полюбопытствовал Коффин, плюхнувшись от слабости на целый пороховой бочонок, так как, снова оказавшись на кораблях, больные перестали поправляться, а некоторые, и в немалом числе, посходили с ума.
— Нет, не думаю, что они догадаются, — отвечал Уайэтт. — Ветер с суши, поэтому вряд ли они услышат что-нибудь тревожащее.
Вскоре ветер задул сильнее, и, к большому огорчению тех, кто остался позади, из тьмы небесной захлестало дождем. Время, казалось, потеряло свой счет. Сердито закачались на своих якорях корабли, заныли, застонали их шпангоуты и верхние реи, словно их раздражало это нежелательное бездействие.
Теперь, когда свободного времени у него было предостаточно, Уайэтт, как обычно, пустился в догадки насчет того, что могло бы случиться с его ненаглядной Кэт. Теперь она, наверно, здорово располнела, вынашивая их отпрыска, зачатого несомненно в той райской долине, лежащей в лесу в окрестностях Сент-Неотса.
Сент-Неотс! В темноте его губы сурово сжались при воспоминании о том, что тогда произошло в его родном городишке и на рыночной площади в Хантингдоне. Несомненно, существовали на свете такие отвратительные безобразия, как ведьмы и колдуны. Каждый простой человек в Англии согласился бы с этим, но обвинять в таких ужасных злодеяниях несчастную обезображенную Мэг и доброго, не в меру любопытного и непрактичного отца было просто абсурдом! Что касается матери, он снова представил себе эту жутко трогательную, истощенную фигурку с растрепанными седыми волосами, раскачивающуюся на фоне яркого полуденного неба.
«Когда-нибудь, — молча решил он, — я встречусь с сэром Джоном Эддисоном и заставлю его отречься от лживых слов». Ведь это он взбудоражил власти и выдвинул обвинения. Кроме того, подумалось помощнику штурмана, нужно добиться отмены обвинений в его собственный адрес. Ведь фактически в данный момент он не более чем приговоренный преступник, сбежавший от правосудия королевы.
Он только вполуха слушал то, что не переставал рассказывать сквайр Коффин.
— Да, Генри, я просто не дождусь, когда мы пойдем на штурм города. — Он понизил голос. — Видишь ли, семья моя обеднела на королевской службе. Отец мой издержался почти до последнего шиллинга, чтобы снарядить меня в это плавание. Дай Бог, чтобы в казне короля Филиппа оказалось достаточно и на нашу долю. — Он повернул к Уайэтту бледное лицо, заблестевшее от дождя под светом большого кормового фонаря. — Да, Генри, и тебе кое-что перепадет для твоей милой Кэт, о которой ты вечно болтаешь, и для твоей семьи.
— Кроме Кэт, у меня из семьи никого не осталось, — мрачно ответил Уайэтт. — Но тем не менее я не прочь получить свою долю военной добычи и еще одну каравеллу, которую я видел вчера в Санто-Доминго. Ей-богу, Хьюберт, вид у нее был что надо: чистые линии, стройная и, кажется, быстроходная.
Весь этот отрезок времени, пока корабли покачивались на своих якорях, люди на них разговаривали подобным же образом, при этом пытаясь понять, что за план разработал адмирал для захвата столицы. Ветераны среди матросов понимали, что Санто-Доминго скорее всего окажется очень крепким орешком. У города были очень мощные укрепления, и поговаривали, что их защищают около ста пятидесяти пушек всех видов. Кроме того, за стенами находились регулярные войска короля Испании, и, если их старшие офицеры владеют военным искусством соответственно той репутации, какой они пользуются в мире, англичанам придется довольно туго.
До рассвета оставалась пара часов, когда с кораблей можно было уже различить, как из сумерек, крадучись, возвращаются восвояси шлюпки и прочие маленькие суда. Они уже не оседали под грузом солдат и их воинского снаряжения. Когда послышался тупой удар о борт, капитан Винтер собственноручно поискал конец трапа и крикнул вниз, в ветреную темень:
— Все в порядке, сэр?
— Да, — ответил Дрейк сильным и отчетливым голосом. — Мои чернокожие друзья перерезали охрану сторожевых башен, всех до одного. Ловкие парни, они сделали из них настоящий корм для собак, — добавил он, переваливаясь через борт «Бонавентура»с развевающимся на ветру плащом. — Ох уж любят эти испанцы всячески мучить и убивать своих бедных рабов. Ну а теперь отдыхать. На рассвете мы атакуем город.
Длинные цепочки взлохмаченных коричневых пеликанов, похожих на уцелевших обитателей доисторических веков, потянулись, хлопая крыльями, мимо разношерстной эскадры Дрейка, улетая куда-то в море. Когда вокруг марселей засновали, взлетая и падая, чайки и другие морские птицы, корабли английского флота тоже пришли в движение. Подняли якоря и выбросили за потрепанные борта принесенную с ними грязь. Матросы разворачивали паруса по мере того, как один за другим разные суда эскадры Дрейка выстраивались в неровную линию позади «Бонавентура».
Адмирал еще раз облачился в тот великолепный костюм из черной в золотой оправе брони, который он надевал у берегов Байоны. На его нагруднике было изображено сражение между тритонами и великанами, а шлем с высоким гребнем, украшенный уже знакомым пучком страусиных синих и белых перьев, придавал сэру Френсису вид чрезвычайно важной персоны.
По команде Феннера на шкафуте флагманского корабля зазвучали трубы: там канониры уж дули на пальники и гнулись в напряженном ожидании возле своих обременительных сорокадвухфунтовых пушек, кулеврин и фальконетов. Под крепким ветром с моря дым от горящих фитилей весело вился над палубой вместе с обычными для такого момента солеными шутками. Высоко над грот-марсом заплескался красно-белый узор креста Святого Георгия.
С вражеских укреплений донесся ответный сигнал горнов и громкое бряцание мавританских цимбал. Почти на всех башнях и стенах появились флаги — яркие, как бабочки, а цветом и узором бесконечно разнообразные. Еще задолго до этого все испанские суда забились во внутреннюю гавань Санто-Доминго и сгрудились там в такой тесноте, что полностью лишились маневренности. Что же касается тех двух военных кораблей, которые заприметил Уайэтт, то теперь они стояли на страже у входа во внутреннюю гавань с открытыми орудийными портами и развевающимися боевыми флагами.
Флагманский корабль Дрейка с полуобнаженной и потной от напряженного ожидания командой все ближе и ближе подходил к фортам неприятеля. Вот уже английские корабли приблизились к ним настолько, что моряки с них могли различать отдельных людей, например, высокого капитана, облаченного в желтый мундир, с черными и алыми перьями на шляпе. Все отчетливей были видны поблескивающие наконечники пик и доспехи, все ярче и ярче сверкали стволы поджидавших их фитильных пушек.
Наконец Дрейк резко дернул себя за желтую бороденку и, ступив за переходную доску в палубе юта, крикнул вниз начальнику канониров:
— Открыть огонь, мастер Олуин, и смотрите, чтобы целились повыше.
«Бонавентур» накренился от отдачи его бортовых пушек и тем самым положил начало длившейся безостановочно почти часовой канонаде, во время которой армада неторопливо окружала наружную гавань и крушила фортификации из своих тяжелых орудий. К счастью для англичан, вражеские валы везде только с виду казались прочными. Довольно часто случалось так, что, когда тридцатифунтовое ядро из полупушки ударялось в каменную крепостную стену, целый сегмент ее взлетал в воздух, оставляя неровную белую брешь.
Однако огонь испанских батарей оказался вовсе не таким уж безрезультатным. Снова и снова корабли Дрейка получали пробоины, а разлетающиеся осколки убивали или калечили людей. И все же почти до самого полудня английские корабли продолжали свою смертоносную карусель. Когда наконец они отошли, выяснилось, что у некоторых из них ядрами посбивало стеньги, у других возле самых ватерлиний зияли пробоины, на которые корабельные плотники набивали листовой свинец.
Как только флотилия вернулась к своей стоянке, почти все сохранившие физическую пригодность моряки, оставшиеся на борту, подняли сильный шум, размахивали оружием и как-либо иначе делали все возможное для создания впечатления, будто Дрейк собирается высадиться всеми своими силами на каком-нибудь болотистом уголке суши к западу от города. Дрейк расхаживал по корме, делая быстрые короткие шаги. «Прямо как боевой петушок перед схваткой», — подумал Хьюберт Коффин.
Очевидно, адмиралу не терпелось узнать, способен ли будет королевский наместник, генерал-губернатор дон Хуан Фернандес де Меркадо, отразить его вылазку, почувствует ли он возможность уничтожить проклятых еретиков на этой открытой местности, где его обученные испанцами регулярные войска могли бы добиться наибольшей эффективности.
— Ха! На это я и надеялся, — услышал Уайэтт возглас адмирала, лишь только шлюпки отчалили от кораблей, взяв курс на болотистый уголок берега.
Генри взглянул на город. Одни из двух ворот в западной стене распахнулись настежь и оттуда галопом вылетели прекрасно снаряженные всадники на горячих, покрытых чепраками андалузских лошадях. Потом появился отряд аркебузиров, за которым следовала плотная колонна пикинеров.
Эти войска повернули на юг и выстроились на краю той болотистой лагуны, к которой плыли теперь моряки английской эскадры. Дрейк стоял на кормовом сиденье своей галеры, и под ударами весел перья вздрагивали у него на шлеме; он вглядывался из-под ладони в лежащие за болотом джунгли. Сумел ли Карлейль, думал он, вовремя завершить свой кружной десятимильный марш вдоль побережья? Задуман такой дерзкий маневр… Никто из нынешних профессиональных военачальников еще не пытался осуществить такое.
Нервно дернув себя за бородку, сэр Френсис отдал приказ всей флотилии сушить весла вне досягаемости выстрелов с берега: он вовсе не желал бросать на противника свою малочисленную армию плохо вооруженных матросов. А из ворот Санто-Доминго выбегало все больше и больше солдат: пикинеров, арбалетчиков и довольно много стрелков из аркебуз. Вскоре шесть-семь сотен испанцев построились у болотистой лагуны и замерли в мрачном ожидании.
Дым от испанского корабля, подожженного в утренней перестрелке, плыл над городскими стенами и стлался по берегу, отбрасывая неровные голубоватые тени на сидящих верхом, богато разряженных кабальеро.
Над водой зазвучали насмешки и оскорбления с обещаниями самой жестокой расправы. Англичане — трусливые псы, орали испанцы. Что, боязно им выйти на берег? А иного и нечего ждать от клятвопреступников, сторонников этой предавшейся ереси бляди[54], которая восседает на троне Англии. Лица английских матросов начали загораться краской стыда и гнева, руки сжимали оружие — так им хотелось немедленно покончить с этой испанской наглостью.
Вдруг откуда-то со стороны густого леса, отделявшего испанцев от их городских ворот, заиграли трубы, и там появился авангард сплоченной колонны солдат, защищенных стальными доспехами, играющих боевую музыку и несущих перед собой огромное знамя с крестом Святого Георгия.
Две стрелковые роты — лучники и аркебузиры — быстро выстроились в линию под флагами и красно-белыми полосатыми знаменами. А позади них три отряда пикинеров Карлейля развернулись в плотный трехшеренговый строй.
По рядам испанцев прокатился крик удивления, с минуту они колебались, а затем их кавалерия бросилась во фланговую атаку, размахивая десятифутовыми копьями с флажками на концах. Верхом на малорослых, но сильных лошадях кавалеристы помчались сломя голову на эту вторую английскую армию, невесть откуда взявшуюся у них в тылу и на фланге. Пришпоривая коней, кабальеро неслись все быстрей и быстрей с развевающимися на ветру плащами и струящимися плюмажами.
От залпа солдат полевого капрала Симпсона опустела дюжина с лишним седел, а затем в тропическом солнечном свете взмыли длинные стрелы, решившие участь сражений при Пуатье, Азенкуре и Кресси. Лошадь за лошадью грохались оземь и с бешеным ржаньем месили воздух копытами. Другие, невыносимо страдая от ран, уносились прочь, сбрасывая своих седоков или буквально втаптывая их в землю.
По команде генерала Карлейля лучники и аркебузиры повернулись и отбежали назад сквозь шеренги ожидающих пикинеров, чтобы там перезарядить свои ружья или выбрать новые стрелы. Однако кавалерийская атака продолжалась. Испанские всадники храбро и безрассудно мчались вперед: дворянская кровь благороднейших кабальеро Старого и Нового Света не позволяла им отступить. Среди атакующих находились лиценциат Бальтазар де ла Вилла Фане, аудитор Королевского совета, фискальный лиценциат Альего и лиценциат Ареро из Колониального совета. Начал атаку сам генерал-губернатор, но, к несчастью, лошадь его завязла в трясине и, чтобы вызволить его оттуда, потребовался целый отряд.
Из англичан пока никто не пострадал, а вот у испанцев по меньшей мере пятнадцать — двадцать кабальеро лежали убитыми или корчились от боли рядом с позициями противника. Когда в самый последний момент испанские кони благоразумно заартачились при виде зловеще сверкающих наконечников копий, всадники веером повернули назад и ускакали, чтоб перестроиться за спинами арбалетчиков и аркебузиров, идущих теперь в атаку на отряды Карлейля, измотанные долгим маршем под палящим солнцем.
Когда значительное число испанцев покинуло берег, чтобы биться с Карлейлем, Дрейк приказал малым судам возвращаться на корабли. Моряки подчинились, но с большой неохотой, клянясь всем святым, что их подло надули, лишив возможности показать этим чертовым донам, кто блядь, а кто нет.
— Кроме того, эти ублюдки солдаты разграбят весь проклятый город до того, как мы высадимся на берег! — прорычал одноглазый боцман.
Со своей позиции на борту адмиральской галеры Уайэтт смог получить ясное представление о том, что творилось на берегу. В настоящий момент аркебузиры с обеих сторон двинулись друг на друга, прилаживая свои ружья, и стреляя практически на равных условиях. А исход этой схватки, и, вероятно, в последний раз в истории Англии, решили мощные длинные луки.
Лучники Дрейка могли выпустить дюжину стрел, пока вражеские арбалетчики тяжеловесными лебедками натягивали тетивы своего стального оружия. Все чаще и чаще падали пораженные этими смертоносными ярдовыми стрелами орущие во всю глотку испанцы. Как только генерал Карлейль заметил колебания противника, он выпустил вперед отряды пикинеров. Перед их молчаливым, неумолимо надвигающимся строем испанцы пустились в паническое бегство, пытаясь укрыться за городскими стенами. Многие из них, однако, нашли убежище в зарослях у дороги и тем самым устроили ряд засад, уничтожить которые удалось лишь ценой значительных
потерь.
Далее защитники города прибегли к излюбленной тактике испанцев. Их всадники окружили большое стадо полудиких быков и прочего рогатого скота и хлыстами погнали их на воинов Карлейля в надежде расстроить их боевой порядок. Но оказалось, как ни кололи их пиками и шпагами, для ревущих животных слепящий огонь английских аркебузиров был пострашней. Оставшаяся в живых скотина повернула и тяжело затопала прочь, пытаясь найти спасение в джунглях, при этом ревя от страха и затаптывая насмерть тех немногих испанцев, которым хотелось их удержать.
Увидев повальное бегство противника, оставившего на поле сражения своих тяжело дышащих и стонущих раненых, генерал-лейтенант Карлейль дал отбой, снял с головы свой шлем и с помощью пропитанной водой губки, находящейся в верхней части шлема для охлаждения, отер разгоряченное лицо. Пока дела идут довольно хорошо, заключил он, и, несмотря на то обстоятельство, что его люди утомлены долгим маршем на Санто-Доминго, вид у них боевой. А самое приятное — это то, что потери его пока составляют менее двадцати человек.
Будучи слишком опытным военачальником, чтобы допустить падение темпа своего наступления или позволить противнику снова сплотить свои силы, он повернулся своим ястребиным лицом к старшему сержанту Пауэллу.
— Возьми половину наших солдат и атакуй ворота со стороны леса, а я поведу людей на главные ворота со стороны моря. Бог даст, скоро встретимся на главной площади Санто-Доминго.
— Слушаюсь, сэр. — Чернобровый валлиец повернулся, отдавая распоряжение, которому охотно подчинились, потому что все видели, что на стенах появляются испанские солдаты.
На этой обращенной к суше стороне стены было много пустых амбразур, но к ним поспешно подтаскивали такие небольшие, но опасные орудия, как миньоны, бомбарделлы и фальконеты.
Налетчики собрали богато украшенное оружие и прочее снаряжение, брошенное на берегу бежавшими испанцами, а затем, бряцая оружием, в ритме ускоренного марша английское войско пустилось в преследование; под тяжестью амуниции солдаты шли, чертыхаясь и истекая потом. Со шпагой в руке и вопя, как черти в преисподней, Карлейль повел свою братию на штурм восточных ворот Санто-Доминго. Как обычно, испанцы строили обращенные к суше стены несколько ниже и вооружали их легче, чем стены, обращенные к морю.
Умело развернув свое войско, генерал Дрейка, дав солдатам лишь немного времени для передышки, выехал вперед, в серебристом пластинчатом доспехе сверкая как метеор. На его шишаке, словно пальмовая ветвь на ветру, покачивался пучок из алых и зеленых перьев. В одной руке Карлейль держал «собачку» — тяжелый пистолет с колесцовым замком, в другой — шпагу.
— Вперед! — прокричал он. — Вперед! И завоюем славу нашей королеве! — Стоило ему сделать только два шага, как с валов прозвучал беспорядочный залп. Адъютант Карлейля споткнулся и повалился лицом вперед, впиваясь подрагивающими пальцами в горячую бурую землю.
Под убийственным градом свинца пало несколько англичан, пока они не успели убраться под прикрытие стены, чтобы затем, помогая друг другу, карабкаться на парапет: они вовсе не собирались позволять обороняющимся спокойно перезаряжаться и лучше организовать свою оборону. Жахнуло несколько пистолетов и ручниц, затем сражение происходило в сравнительной тишине: в дело вступили шпаги и пики.
Дородный светловолосый капитан с «Надежды» Эдвард Кэрлес спрыгнул вниз в кучу орущих смуглолицых испанцев, собравшихся непосредственно за воротами, и успел свалить двух, прежде чем остальные пустились наутек, предоставив ему возможность открыть ворота. Через них на опустевшую улицу, вымощенную булыжником, хлынули, стуча сапогами, краснорожие, ревущие низкими, полными ярости голосами английские пикинеры, сверкая своим оружием под лучами послеполуденного солнца.