Страница:
Глава 11
ОТЛИВ
Погоня довольно быстро сбилась со следа. В Смартс-Ки, в районе рыбного рынка, который, несмотря на проливной дождь, как всегда, был забит народом, Генри Уайэтту запросто удалось избавиться от преследователей, но от мучительного осознания нависшей над ним угрозы так же просто отделаться он не мог. Вскоре всем в Лондонском порту станет известно, что некий уважаемый корабельный плотник и капитан торгового судна — в глазах закона всего лишь беглый преступник и убийца.
Торопливо шагая под дождем, горько напоминал он себе о том, что следовало бы ему предвидеть, что из Хантингдона кто-то непременно прибудет в Лондон и опознает его. Разумеется, он рассчитывал на защиту городских многолюдных улиц, на которых проживало около двухсот тысяч человек. И все же почему, ну почему они с Кэт не изменили фамилию?
Нет сомнений, что шериф Эндрю Тарстон тотчас же направится к старшему констеблю города и оставит у него заявление. Увы, за последнее время он стал чересчур известным, печально размышлял Уайэтт, чтобы надеяться избежать задержания и ареста, за коими, по всей вероятности, последует казнь. Он торопливо обогнал попавшуюся ему на пути похоронную процессию, уныло шагающую по щиколотку в грязи. Весь дрожа, он продолжил свой путь, стараясь идти как можно скорее в направлении «Дрейка и якоря».
Как назло, Питера Хоптона в таверне не оказалось, и беглецу пришлось потерять два драгоценных часа, дожидаясь его возвращения, а когда тот явился, выяснилось, что он чересчур перебрал в слишком уж многочисленных пивных, стараясь «избавиться от сырости».
— Ради Бога, Питер, соберись с умом, — умолял его Уайэтт. В неожиданном приступе ярости он выплеснул кувшин воды прямо в красное, разгоряченное лицо кузена. — Неужели до тебя не доходит, пьяный дурак, что твоя шея в такой же опасности, как и моя?!
— Во дает! Так, брат, делать не надо. Чо гришь? Чья шея?
— Твоя шея. Твоя. Сегодня утром я ходил в док Экзекуций, чтобы завербовать людей, и узнал, что будет, если нас схватит стража.
С большой неохотой Питер сделал попытку протрезветь с помощью миски бараньего бульона и высокой кружки пива. Когда в голове чуть просветлело, он уставился на своего кузена тревожными, налитыми кровью глазами и хрипло, приглушенно спросил:
— Так говоришь, нас разыскивают?
— Вот именно. Шериф Эндрю Тарстон — чтоб ему провалиться навеки! — узнал меня, даже окликнул по имени.
— И меня узнает, это уж точно. Ладно, кузен, что делать-то будем?
В уединенности пока еще пустого бара Уайэтт передал ему кошелек, в котором лежали деньги на покупку арестантов.
— Выход только один: дожидаемся отлива и немедленно смываемся отсюда.
Уставившись на него, Питер провел ладонью по мокрой физиономии и попытался возразить:
— Ты спятил? «Морской купец» не оснащен даже наполовину, на борту только часть парусов, а остальные и за неделю не будут готовы. Кроме того, требуется основательная переоснастка стоячего такелажа.
— Не трудись напоминать мне об этом, — нетерпеливо взорвался Уайэтт. — Не забывай, что уже завтра Эндрю Тарстону станет известно, кто мы такие, — и тогда мы у него в руках. Он ведь весь из себя такой честный да суровый, этот старший шериф Хантингдоншира. А об его черствости свидетельствует уже то бессчетное число несчастных бедолаг, что томятся ежедневно в доке Экзекуций в ожидании своей участи. — Генри подался вперед и положил руку Питеру на плечо. — Нет, дружище, бегство — наше единственное спасение, наш шанс. Найди хоть кого-то кто вошел бы в нашу команду. Это недорого будет стоить. А я приведу Кэт с детьми на судно, а заодно захвачу кое-что из имущества и еду — все, что удастся взять из дома. Наши запасы мы можем пополнить в Маргите.
— Ты спятил? — снова уперся желтоволосый артиллерист. — Нынче вечером — я точно знаю — на Темзе будет сплошной туман, а ты предлагаешь идти вниз по реке в кромешной тьме. Ты это серьезно?
— Да, — последовал твердый ответ. — Лучше уж так рискнуть, чем искать милости у сквайра Эндрю.
Питер подошел к деревянному кувшину и плеснул из него воду себе на голову.
— Ты меня здорово напугал, — признался он, — но что можно сделать с несколькими помощниками, даже если я их найду? Разве справимся мы с оснащенным только наполовину двухсоттонным судном?
— Видит Бог, скоро мы это выясним. Не забудь только, рыжий клоун, что ты должен привести четверых здоровенных парней, не меньше.
— И где же, интересно, я таких отыщу? Ты ведь знаешь, что всех мало-мальски крепких ребят из Лондона давно выгребли.
— Знаю. — Уайэтт кивнул и, словно бы желая подбодрить себя, осушил до дна кружку Питера с остатками эля. — Но нужда заставляет, когда закон кусает за пятки. Не забывай: все, что нам с тобой принадлежит, поставлено сейчас на карту, и вся наша надежда — лишь на корабль. — Генри выпрямился и застегнул плащ. — У тебя, Питер, до возвращения в Львиный док есть четыре часа. И запомни: с первым же отливом мы должны убраться отсюда. Обязательно.
Тоскливо шагал он, с головой завернувшись в плащ, по Лондонскому мосту мимо стоящих на нем домов и лавок.
Кэт Уайэтт, занятую приготовлением ужина, сперва озадачила, затем обеспокоила его задержка. Это так не похоже было на Генри. Дважды открывала она дверь и вглядывалась в аллею, ведущую через Хорсей-даунс к реке, но, кроме пары бездомных псов и бродячего попрошайки, не увидела никого.
Наконец в заднее оконце тихонько постучали — как и в большинстве домов в то время, в их коттедже имелась только одна дверь. Кэт быстро наклонилась, выхватила из огня горящую головню и вгляделась в сгущающиеся сумерки. Узнав мужа, она отперла тяжелые деревянные ставни.
— Господи, Генри! С каких это пор ты приходишь домой тайком? Не иначе как снова опрокидывал кружки со своим беспутным кузеном?
Очень коротко он рассказал о грозящей им всем беде и сообщил о том, что на сборы теперь остается менее двух часов. За это время следовало упаковать самые ценные вещи и, погрузив их на тачку, переправить к реке, где, по счастью, как раз стоял вытащенный на берег ялик с «Морского купца».
Кэт не привыкла ни разражаться жалобами, ни обсуждать решения своего мужа. Она только крепко поцеловала его, прежде чем выложить на тарелку гору тушеных овощей. Позже, когда он стоял у окна, вглядываясь в щель между ставнями и опасаясь увидеть приближающихся полицейских, она свалила всю их одежду на одеяло и завязала его узлом. Скудные столовые принадлежности были втиснуты в один ящик, а вся до последней корки еда, какая нашлась в доме, — в другой.
Малышка Генриетта проснулась, огляделась и захныкала, но грудной младенец — в честь своего деда Кэт назвала его Энтони — спал, слава Богу, крепким сном. Даже когда его пеленали, закутывали в теплое одеяльце и укладывали в тачке на крышку ящика, мальчик продолжал спать.
Было уже совсем темно, когда Генри, толкая перед собой скрипучую тележку, вышел под моросящий дождь. Кэт несла девочку и узел с одеждой. Прежде всего Уайэтта беспокоило, будет ли Питер на высоте и приведет ли на борт не полностью оснащенного для плавания фрегата людей достаточно опытных, чтобы привязать несколько важных парусов к реям.
Еще когда ялик тащился на конце фалиня под свежевыкрашенным подзором «Морского купца», бурление течения значительно уменьшилось, указывая на то, что время между приливом и отливом подошло к концу. Оказалось совсем не просто взобраться на борт, используя лишь болтающийся канат от главных вант, а затем поднять туда и детей с помощью дополнительно спущенного линя. Если Генри раньше думал, что знает границы хладнокровия своей супруги, то ошибался. Совершенно спокойно она осталась в этом скачущем, крутящемся ялике, чтобы обвязать ящики концом веревки, и следовала его инструкциям споро и расторопно.
Когда наконец он поднял ее через поручни, то не смог устоять и коротко наградил ее страстным поцелуем, чтобы выразить свое безмерное восхищение.
— Снеси малышей вниз, — распорядился он. — Вон по тому трапу. Готовых коек там нет, но они могут поспать на твоем узелке, пока мы не отплывем. — Он чуть было не добавил: «Если поплывем».
Затем последовал томительный период ожидания. Уайэтт вскарабкался на топ фок-мачты и стал больше на ощупь, чем как-то иначе, привязывать марсель, затем он наскоро соорудил штаги, брасы и фалы. С гротом такого не получилось: тот был слишком тяжел, чтобы Генри сумел с ним справиться, даже прилагая отчаянные усилия. Обрывки песен доносились из борделей на береговой стороне пристани Лайон-Ки — Львиной отмели. Напротив нее голые мачты судна, лишенного всей оснастки, маячили в темноте, словно гигантские копья.
Медленно протянулся час, и все это время Уайэтт ругал на чем свет стоит своего неугомонного, безответственного кузена. Часы с низким тоном на различных церковных башнях начали отбивать девять часов, и Генри, опасно балансируя на бушприте и измученными, в ссадинах пальцами пытавшийся приладить блинд — этот носовой парус, без которого судно стало бы почти неуправляемым, вдруг услышал яростный ор на дальнем конце пристани.
Дрожащим голосом Кэт сообщила из темноты:
— Люди приближаются. Дай Бог, чтобы это была не стража.
Если бы это и впрямь оказалась стража, чего Уайэтт, по правде говоря, не думал, он бы с этим ничего не мог поделать, поэтому поспешил закончить с блиндом и снова слез на палубу. Раздалось хриплое пение баллады, и Генри послышались шаги чьих-то ног, идущих нетвердой походкой вдоль пристани. К бесконечному его облегчению, оказалось, что это Питер и с ним еще четверо, причем двое из них были так сильно пьяны, что раскачивались из стороны в сторону. Все рекруты оказались чахлыми мужичками, коими кишели вонючие трущобы района Холодной Гавани, но с чьей помощью — и с милостью Божьей — «Морской купец» мог бы выбраться к морю.
Неверно расставленные и совершенно неподходящие блоки шумно возражали против подъема старого латаного-перелатаного грота, но наконец фрегат отвалил и под блиндом, фоком и гротом плавно заскользил прочь от пристани.
Плавание вниз по реке неукомплектованного и недооснащенного корабля стало бы просто кошмаром, если бы не два счастливых обстоятельства: во-первых, ветер был легкий и дул почти прямо в корму — и весьма кстати, поскольку под временным парусным вооружением фрегат, чтобы поймать ветер, мог бы с таким же успехом сделать поворот на другой галс, как проплыть по улице Пикадилли, названной так в честь одного сообразительного портного, придумавшего новый оригинальный способ сооружения брыжей. Во-вторых, из мрачных глубин полубака кое-как, на ощупь выбралась парочка сторожей, все еще не очухавшихся от хмеля и очень расстроившихся, когда до их пропитых мозгов дошло, что «Морской купец» уже плывет. Питер веселыми оплеухами и руганью привел их в полезное состояние, что тоже было кстати, поскольку двое портовых шаромыг, которых он притащил с собой, уже завалились спать и, храпя, упрямо отказывались просыпаться, несмотря на пинки и ведра грязной речной воды, выплескиваемые им в лица.
Кэт, устроив своих малышек как можно удобней на узле с постельным бельем и одеждой, вернулась на палубу и спокойно осведомилась, не может ли она чем-то помочь.
— У тебя глаза необычайно острые, — сказал Генри. — Иди-ка на нос с левого борта и, ради Бога, дай знать, когда что-то увидишь. Там темней, чем во внутренностях черного кота, поэтому будь повнимательней.
Теперь уже фрегат заскользил по воде быстрее. Наблюдатель, поставленный на носу с правого борта, сильно подался за борт, напрягая зрение, а Кэт сжимала фокштаг и от всей души молила Бога, чтобы он дал ей вовремя различить препятствие. Один из матросов, что был потрезвей, стоял от нее в нескольких ярдах ближе к грот-мачте, готовый передать сигнал тревоги Питеру и через него — застывшему у румпеля Генри Уайэтту.
Дрожа от волнения и речной промозглой сырости, Кэт дважды примечала на фоне звездного неба чертовски слабый рисунок мачт и рей, проступающий над речным туманом, и выкрикивала предостережения. В одном случае Уайэтт едва успел повернуть румпель, чтобы не поцарапать борт судна, в котором он узнал незаконченный «Центурион», Боже, не он ли, Генри Уайэтт, столько месяцев проплотничал на нем? В другом, желая обойти поздновато замеченный крупный хольк, он врезался в корму пинассы нового быстроходного класса, сохранившей свое старое название. Эти маленькие суда предназначались для сопровождения галионов. Вслед за громким ударом послышался шум падающих мачт, и из тьмы зазвучали залпы проклятий перепуганных матросов:
— Эй вы, чертовы ублюдки! Вы ответите за это перед королевским контролером! Вы же нас чуть не потопили!
Уайэтт в безумной тревоге глянул вверх и увидел, что его грот-рей запутался среди вант, которыми крепилась мачта пинассы. Питер, однако, хмыкнул и мощно рубанул по рее чужака, которая повредила блинд.
— Что за судно? — проревел из темноты злой голос. — Чтоб душа твоя горела в аду, отвечай мне!
— «Буревестник» из Дувра, — прокричал в ответ сообразительный Питер.
— Становитесь на якорь по нашему борту, вы, недотепы. Как рассветет, мы это дело уладим.
Слава Богу, течение оказалось достаточно сильным, поэтому постепенно «Морской купец» развернулся бортом к потоку и выпутал свой грот-рей.
— Стойте, черт вас побери! — заорал кто-то на борту маленького военного судна. — Не надейтесь улизнуть в темноте, не выйдет! Стой! Джон, давай к ним на борт!
Парень покорно прыгнул, но не рассчитал и свалился в темную воду, разделяющую два судна. Он сразу же отчаянно завопил, чтобы ему бросили веревку.
Со скрежетом пройдя вдоль борта пинассы, судно Уйэтта вырвалось и возобновило свое неторопливое плавание вниз по реке. В какой степени пострадал «Морской купец», Уайэтт мог только догадываться. Уверен сейчас он был лишь в том, что это совсем некстати приключившееся столкновение помешает ему остановиться в Маргите, где он надеялся пополнить свою импровизированную оснастку и закупить достаточное количество припасов для плавания вдоль берега.
Торопливо шагая под дождем, горько напоминал он себе о том, что следовало бы ему предвидеть, что из Хантингдона кто-то непременно прибудет в Лондон и опознает его. Разумеется, он рассчитывал на защиту городских многолюдных улиц, на которых проживало около двухсот тысяч человек. И все же почему, ну почему они с Кэт не изменили фамилию?
Нет сомнений, что шериф Эндрю Тарстон тотчас же направится к старшему констеблю города и оставит у него заявление. Увы, за последнее время он стал чересчур известным, печально размышлял Уайэтт, чтобы надеяться избежать задержания и ареста, за коими, по всей вероятности, последует казнь. Он торопливо обогнал попавшуюся ему на пути похоронную процессию, уныло шагающую по щиколотку в грязи. Весь дрожа, он продолжил свой путь, стараясь идти как можно скорее в направлении «Дрейка и якоря».
Как назло, Питера Хоптона в таверне не оказалось, и беглецу пришлось потерять два драгоценных часа, дожидаясь его возвращения, а когда тот явился, выяснилось, что он чересчур перебрал в слишком уж многочисленных пивных, стараясь «избавиться от сырости».
— Ради Бога, Питер, соберись с умом, — умолял его Уайэтт. В неожиданном приступе ярости он выплеснул кувшин воды прямо в красное, разгоряченное лицо кузена. — Неужели до тебя не доходит, пьяный дурак, что твоя шея в такой же опасности, как и моя?!
— Во дает! Так, брат, делать не надо. Чо гришь? Чья шея?
— Твоя шея. Твоя. Сегодня утром я ходил в док Экзекуций, чтобы завербовать людей, и узнал, что будет, если нас схватит стража.
С большой неохотой Питер сделал попытку протрезветь с помощью миски бараньего бульона и высокой кружки пива. Когда в голове чуть просветлело, он уставился на своего кузена тревожными, налитыми кровью глазами и хрипло, приглушенно спросил:
— Так говоришь, нас разыскивают?
— Вот именно. Шериф Эндрю Тарстон — чтоб ему провалиться навеки! — узнал меня, даже окликнул по имени.
— И меня узнает, это уж точно. Ладно, кузен, что делать-то будем?
В уединенности пока еще пустого бара Уайэтт передал ему кошелек, в котором лежали деньги на покупку арестантов.
— Выход только один: дожидаемся отлива и немедленно смываемся отсюда.
Уставившись на него, Питер провел ладонью по мокрой физиономии и попытался возразить:
— Ты спятил? «Морской купец» не оснащен даже наполовину, на борту только часть парусов, а остальные и за неделю не будут готовы. Кроме того, требуется основательная переоснастка стоячего такелажа.
— Не трудись напоминать мне об этом, — нетерпеливо взорвался Уайэтт. — Не забывай, что уже завтра Эндрю Тарстону станет известно, кто мы такие, — и тогда мы у него в руках. Он ведь весь из себя такой честный да суровый, этот старший шериф Хантингдоншира. А об его черствости свидетельствует уже то бессчетное число несчастных бедолаг, что томятся ежедневно в доке Экзекуций в ожидании своей участи. — Генри подался вперед и положил руку Питеру на плечо. — Нет, дружище, бегство — наше единственное спасение, наш шанс. Найди хоть кого-то кто вошел бы в нашу команду. Это недорого будет стоить. А я приведу Кэт с детьми на судно, а заодно захвачу кое-что из имущества и еду — все, что удастся взять из дома. Наши запасы мы можем пополнить в Маргите.
— Ты спятил? — снова уперся желтоволосый артиллерист. — Нынче вечером — я точно знаю — на Темзе будет сплошной туман, а ты предлагаешь идти вниз по реке в кромешной тьме. Ты это серьезно?
— Да, — последовал твердый ответ. — Лучше уж так рискнуть, чем искать милости у сквайра Эндрю.
Питер подошел к деревянному кувшину и плеснул из него воду себе на голову.
— Ты меня здорово напугал, — признался он, — но что можно сделать с несколькими помощниками, даже если я их найду? Разве справимся мы с оснащенным только наполовину двухсоттонным судном?
— Видит Бог, скоро мы это выясним. Не забудь только, рыжий клоун, что ты должен привести четверых здоровенных парней, не меньше.
— И где же, интересно, я таких отыщу? Ты ведь знаешь, что всех мало-мальски крепких ребят из Лондона давно выгребли.
— Знаю. — Уайэтт кивнул и, словно бы желая подбодрить себя, осушил до дна кружку Питера с остатками эля. — Но нужда заставляет, когда закон кусает за пятки. Не забывай: все, что нам с тобой принадлежит, поставлено сейчас на карту, и вся наша надежда — лишь на корабль. — Генри выпрямился и застегнул плащ. — У тебя, Питер, до возвращения в Львиный док есть четыре часа. И запомни: с первым же отливом мы должны убраться отсюда. Обязательно.
Тоскливо шагал он, с головой завернувшись в плащ, по Лондонскому мосту мимо стоящих на нем домов и лавок.
Кэт Уайэтт, занятую приготовлением ужина, сперва озадачила, затем обеспокоила его задержка. Это так не похоже было на Генри. Дважды открывала она дверь и вглядывалась в аллею, ведущую через Хорсей-даунс к реке, но, кроме пары бездомных псов и бродячего попрошайки, не увидела никого.
Наконец в заднее оконце тихонько постучали — как и в большинстве домов в то время, в их коттедже имелась только одна дверь. Кэт быстро наклонилась, выхватила из огня горящую головню и вгляделась в сгущающиеся сумерки. Узнав мужа, она отперла тяжелые деревянные ставни.
— Господи, Генри! С каких это пор ты приходишь домой тайком? Не иначе как снова опрокидывал кружки со своим беспутным кузеном?
Очень коротко он рассказал о грозящей им всем беде и сообщил о том, что на сборы теперь остается менее двух часов. За это время следовало упаковать самые ценные вещи и, погрузив их на тачку, переправить к реке, где, по счастью, как раз стоял вытащенный на берег ялик с «Морского купца».
Кэт не привыкла ни разражаться жалобами, ни обсуждать решения своего мужа. Она только крепко поцеловала его, прежде чем выложить на тарелку гору тушеных овощей. Позже, когда он стоял у окна, вглядываясь в щель между ставнями и опасаясь увидеть приближающихся полицейских, она свалила всю их одежду на одеяло и завязала его узлом. Скудные столовые принадлежности были втиснуты в один ящик, а вся до последней корки еда, какая нашлась в доме, — в другой.
Малышка Генриетта проснулась, огляделась и захныкала, но грудной младенец — в честь своего деда Кэт назвала его Энтони — спал, слава Богу, крепким сном. Даже когда его пеленали, закутывали в теплое одеяльце и укладывали в тачке на крышку ящика, мальчик продолжал спать.
Было уже совсем темно, когда Генри, толкая перед собой скрипучую тележку, вышел под моросящий дождь. Кэт несла девочку и узел с одеждой. Прежде всего Уайэтта беспокоило, будет ли Питер на высоте и приведет ли на борт не полностью оснащенного для плавания фрегата людей достаточно опытных, чтобы привязать несколько важных парусов к реям.
Еще когда ялик тащился на конце фалиня под свежевыкрашенным подзором «Морского купца», бурление течения значительно уменьшилось, указывая на то, что время между приливом и отливом подошло к концу. Оказалось совсем не просто взобраться на борт, используя лишь болтающийся канат от главных вант, а затем поднять туда и детей с помощью дополнительно спущенного линя. Если Генри раньше думал, что знает границы хладнокровия своей супруги, то ошибался. Совершенно спокойно она осталась в этом скачущем, крутящемся ялике, чтобы обвязать ящики концом веревки, и следовала его инструкциям споро и расторопно.
Когда наконец он поднял ее через поручни, то не смог устоять и коротко наградил ее страстным поцелуем, чтобы выразить свое безмерное восхищение.
— Снеси малышей вниз, — распорядился он. — Вон по тому трапу. Готовых коек там нет, но они могут поспать на твоем узелке, пока мы не отплывем. — Он чуть было не добавил: «Если поплывем».
Затем последовал томительный период ожидания. Уайэтт вскарабкался на топ фок-мачты и стал больше на ощупь, чем как-то иначе, привязывать марсель, затем он наскоро соорудил штаги, брасы и фалы. С гротом такого не получилось: тот был слишком тяжел, чтобы Генри сумел с ним справиться, даже прилагая отчаянные усилия. Обрывки песен доносились из борделей на береговой стороне пристани Лайон-Ки — Львиной отмели. Напротив нее голые мачты судна, лишенного всей оснастки, маячили в темноте, словно гигантские копья.
Медленно протянулся час, и все это время Уайэтт ругал на чем свет стоит своего неугомонного, безответственного кузена. Часы с низким тоном на различных церковных башнях начали отбивать девять часов, и Генри, опасно балансируя на бушприте и измученными, в ссадинах пальцами пытавшийся приладить блинд — этот носовой парус, без которого судно стало бы почти неуправляемым, вдруг услышал яростный ор на дальнем конце пристани.
Дрожащим голосом Кэт сообщила из темноты:
— Люди приближаются. Дай Бог, чтобы это была не стража.
Если бы это и впрямь оказалась стража, чего Уайэтт, по правде говоря, не думал, он бы с этим ничего не мог поделать, поэтому поспешил закончить с блиндом и снова слез на палубу. Раздалось хриплое пение баллады, и Генри послышались шаги чьих-то ног, идущих нетвердой походкой вдоль пристани. К бесконечному его облегчению, оказалось, что это Питер и с ним еще четверо, причем двое из них были так сильно пьяны, что раскачивались из стороны в сторону. Все рекруты оказались чахлыми мужичками, коими кишели вонючие трущобы района Холодной Гавани, но с чьей помощью — и с милостью Божьей — «Морской купец» мог бы выбраться к морю.
Неверно расставленные и совершенно неподходящие блоки шумно возражали против подъема старого латаного-перелатаного грота, но наконец фрегат отвалил и под блиндом, фоком и гротом плавно заскользил прочь от пристани.
Плавание вниз по реке неукомплектованного и недооснащенного корабля стало бы просто кошмаром, если бы не два счастливых обстоятельства: во-первых, ветер был легкий и дул почти прямо в корму — и весьма кстати, поскольку под временным парусным вооружением фрегат, чтобы поймать ветер, мог бы с таким же успехом сделать поворот на другой галс, как проплыть по улице Пикадилли, названной так в честь одного сообразительного портного, придумавшего новый оригинальный способ сооружения брыжей. Во-вторых, из мрачных глубин полубака кое-как, на ощупь выбралась парочка сторожей, все еще не очухавшихся от хмеля и очень расстроившихся, когда до их пропитых мозгов дошло, что «Морской купец» уже плывет. Питер веселыми оплеухами и руганью привел их в полезное состояние, что тоже было кстати, поскольку двое портовых шаромыг, которых он притащил с собой, уже завалились спать и, храпя, упрямо отказывались просыпаться, несмотря на пинки и ведра грязной речной воды, выплескиваемые им в лица.
Кэт, устроив своих малышек как можно удобней на узле с постельным бельем и одеждой, вернулась на палубу и спокойно осведомилась, не может ли она чем-то помочь.
— У тебя глаза необычайно острые, — сказал Генри. — Иди-ка на нос с левого борта и, ради Бога, дай знать, когда что-то увидишь. Там темней, чем во внутренностях черного кота, поэтому будь повнимательней.
Теперь уже фрегат заскользил по воде быстрее. Наблюдатель, поставленный на носу с правого борта, сильно подался за борт, напрягая зрение, а Кэт сжимала фокштаг и от всей души молила Бога, чтобы он дал ей вовремя различить препятствие. Один из матросов, что был потрезвей, стоял от нее в нескольких ярдах ближе к грот-мачте, готовый передать сигнал тревоги Питеру и через него — застывшему у румпеля Генри Уайэтту.
Дрожа от волнения и речной промозглой сырости, Кэт дважды примечала на фоне звездного неба чертовски слабый рисунок мачт и рей, проступающий над речным туманом, и выкрикивала предостережения. В одном случае Уайэтт едва успел повернуть румпель, чтобы не поцарапать борт судна, в котором он узнал незаконченный «Центурион», Боже, не он ли, Генри Уайэтт, столько месяцев проплотничал на нем? В другом, желая обойти поздновато замеченный крупный хольк, он врезался в корму пинассы нового быстроходного класса, сохранившей свое старое название. Эти маленькие суда предназначались для сопровождения галионов. Вслед за громким ударом послышался шум падающих мачт, и из тьмы зазвучали залпы проклятий перепуганных матросов:
— Эй вы, чертовы ублюдки! Вы ответите за это перед королевским контролером! Вы же нас чуть не потопили!
Уайэтт в безумной тревоге глянул вверх и увидел, что его грот-рей запутался среди вант, которыми крепилась мачта пинассы. Питер, однако, хмыкнул и мощно рубанул по рее чужака, которая повредила блинд.
— Что за судно? — проревел из темноты злой голос. — Чтоб душа твоя горела в аду, отвечай мне!
— «Буревестник» из Дувра, — прокричал в ответ сообразительный Питер.
— Становитесь на якорь по нашему борту, вы, недотепы. Как рассветет, мы это дело уладим.
Слава Богу, течение оказалось достаточно сильным, поэтому постепенно «Морской купец» развернулся бортом к потоку и выпутал свой грот-рей.
— Стойте, черт вас побери! — заорал кто-то на борту маленького военного судна. — Не надейтесь улизнуть в темноте, не выйдет! Стой! Джон, давай к ним на борт!
Парень покорно прыгнул, но не рассчитал и свалился в темную воду, разделяющую два судна. Он сразу же отчаянно завопил, чтобы ему бросили веревку.
Со скрежетом пройдя вдоль борта пинассы, судно Уйэтта вырвалось и возобновило свое неторопливое плавание вниз по реке. В какой степени пострадал «Морской купец», Уайэтт мог только догадываться. Уверен сейчас он был лишь в том, что это совсем некстати приключившееся столкновение помешает ему остановиться в Маргите, где он надеялся пополнить свою импровизированную оснастку и закупить достаточное количество припасов для плавания вдоль берега.
Глава 12
ГАЛИОН «КОФФИН»
Ценой многих кабельтовых, пройденных взад и вперед вдоль западного побережья Корнуолла и Девона, Хьюберт Коффин наконец-то нашел в Пензансе то, что ему было нужно и по карману: двухсоттонный галион старой конструкции. Как и предвидела его семья, из Портледжа исчезли столовое серебро, подсвечники и кое-какие серебряные подносы, а несколько акров отборных лесных угодий были сданы в аренду. Вскоре галерея и большой холл лишились той суматохи, что оживляла их в предыдущем году, — но только потому, что почтенного Чарльза Коффина, дальнего родственника, обитающего в Ильфракуме, убедили купить четверть процентной доли в перестроенном военном корабле, с тем чтобы это рискованное предприятие осталось в кругу семьи.
Был конец апреля, когда Розмари Коффин, чей внешний вид безошибочно свидетельствовал о том, что скоро она принесет сэру Роберту внука, попрощалась со своим мужем. С наступлением весны старый баронет стал раздражительным и ворчливым и вовсю проклинал свою физическую немощь, не позволявшую ему пуститься из Байдфорда в плавание вместе со своим сыном, почтенным Чарльзом и многими крепкими арендаторами, йоменами и франклинами.
И потому Розмари ужасно обрадовалась, когда спустя две недели после отплытия галиона «Коффин» небольшое быстроходное судно, одно из тех многих, что служили Дрейку связными и доставляли почту на месте сбора могучей эскадры в Плимуте, привезло ей письмо от мужа и хозяина.
В нем Хьюберт просил, чтоб она приютила у себя миссис Кэт Уайэтт с маленькими детьми и отнеслась к ней с добротой. Она тут же вспомнила, и не без удовольствия, того рыжего, трезвого и рассудительного капитана торгового судна, который там, в Санто-Доминго, так дружен был с Хьюбертом. Вот и прекрасно, решила она, со мной будет еще одна женщина, которая поможет мне управляться с имением и хоть как-то держать под контролем этих резвых младших детей сэра Роберта.
Две женщины впервые встретились в бесподобный майский денек, когда воздух был насыщен нежным ароматом цветущих яблонь и свежескошенного сена. Внешне они разительно отличались друг от друга: Розмари — маленькая, стройная, с иссиня-черными волосами, темными глазами, с крошечными ручками и ножками; и Кэт — все еще в стройной форме, несмотря на две беременности, которые несколько испортили ее великолепно пропорциональную фигуру. Ее серо-голубые глаза сохранялись все такими же прекрасными и сияющими, как прежде, а волосы, не подкрашенные в рыжий цвет по глупой моде того времени, отливали серебристо-золотым блеском, не сравнимым с теми дукатами, которых так мало осталось в Портледже.
Розмари очень понравилась Генриетта, чья неправильно сформированная ступня почти выправилась, но не совсем. Но больше всего обожания она излила на маленького Энтони — возможно, оттого, что и у него были темные волосы и глаза.
— Кажется чудом, — сказала она шутливо, — что твои детки — один такой темный, а другая такая светленькая — могли произойти от одних и тех же родителей. — Сосредоточившись на расчесывании длинных и пышных волос мальчика, она не заметила болезненную гримасу и на мгновение окаменевшие губы Кэт.
— Надеюсь, у Энтони волосы станут рыжими, — медленно проговорила Кэт, — когда он подрастет. Если же нет, то тогда, может, третий ребенок будет больше похожим на своего отца.
— Третий… — Женщины встретились взглядами. — Я… я не подозревала.
— Я тоже… до прошлой недели.
— Как я рада, что вы будете со мной, — пробормотала Розмари, возвращая Энтони на его подушку. — Я… я… ну, в общем, несколько неопытна, что касается вынашивания детей.
Позже, рассказывая о своем житье-бытье, Кэт заговорила о шумных верфях Плимута, о постоянном прибытии небольших частных военных кораблей, подобных галиону «Коффин».
— По совету Генри, — сообщила она, — твой муж срезал на шесть футов полуют и полубак и увеличил галион в длину на двадцать футов. Генри клянется, что это сделает судно более управляемым и позволит поставить на нем четыре дополнительных пушки.
Пока они сидели в просторной личной комнате Розмари, украшая вышивкой напрестольную пелену, Кэт подробно рассказывала о кипучей деятельности, развернувшейся после поступления новостей о том, что «Английское предприятие», несмотря на усилия Дрейка помешать ему, приближается наконец к стадии готовности. Стало достоверно известно, что все испанские корабли, под угрозой смертной казни капитанам и экипажам, должны быть готовы покинуть свои стоянки 25 марта 1588 года.
Сэр Френсис Дрейк, говорила Кэт, настаивает на немедленном нападении, чтобы уничтожить то, что паписты окрестили «Непобедимой армадой», либо в их же портах, либо у побережья Испании. Но королева, увы, снова оробела и упрямо запрещает наносить такой хитрый удар.
— Розмари, это так замечательно — плавать по гавани в Плимуте на пинассе, как плавала я, и видеть такое множество больших и статных кораблей и пересчитывать их. В прошлом месяце у нашего великого адмирала там уже собралось их около тридцати. — Она принялась перечислять их по названиям и среди прочих назвала «Елизавету Бонавентур», «Роубак», галион «Феннер»и шесть высокобортных кораблей, принадлежащих Лондонскому Сити.
— Ты меня изумляешь, — восхитилась Розмари. — Ты разбираешься в кораблях и навигации не хуже, чем капитан торгового судна.
— Ты забываешь, — отвечала Кэт, орудуя иголкой, поблескивающей над рамкой, — что Генри больше года работал на королевской верфи в Дептфорде и что из нашего коттеджа я могла видеть все суда, проплывающие по Темзе. Потом еще у меня была возможность побольше узнать о разных канатах, реях и рангоутных брусьях, когда мы заканчивали оснащение нашего фрегата в Дувре. — Кэт тянуло рассказать о причине их внезапного бегства из Лондона, но она решила этого не делать, хотя и была уверена, что Розмари, сама уже настрадавшись, выслушала бы ее с интересом и сочувствием. Она продолжала: — В тот день, когда я отбывала в Байдфорд, на «Морского купца» поднимали артиллерию и загружали его пороховой погреб.
— Это хорошо, что Дрейк и наш народ так насторожены, — задумчиво заметила Розмари.
— И почему же?
— В гавани Кадиса я видела, какие корабли собираются под знаменем короля Филиппа. О, эти португальские каракки — самые большие корабли королевы кажутся простыми пинассами по сравнению с ними. Ты бы задрожала от страха перед тем, что будет впереди, если бы видела их, как я, во всей их гордости и великолепии. Они просто щетинятся пушками. Вот, галион «Флоренция» — он, говорят, один несет на себе пятьдесят два больших орудия; а нос у них и особенно корма так изумительно украшены резьбой, что просто загляденье. Эти скульптуры всегда религиозного характера и покрываются листовым золотом; на галионе «Сан-Хуан»у Богоматери и Ее Сына вместо глаз — большие жемчужины. А какой из наших кораблей лучше всего вооружен артиллерией?
— «Ковчег», — быстро ответила Кэт. — На нем только тридцать четыре пушки, но большинство — длинноствольные.
— А как остальные?
— Не многие из них имеют больше двадцати.
Меж гладких черных бровей супруги Хьюберта Коффина появилась V-образная складка тревоги.
— О, дорогая моя, да ведь галионы провинции Гипускоа имеют по меньшей мере сорок, а большие каракки Лиссабона — до восьмидесяти восьми пушек. Так говорит отец.
— Ты слышала, — наконец поинтересовалась Кэт, — что их знаменитый адмирал Санта-Крус мертв?
Розмари вздрогнула, и с коленей ее упала катушка шелковых зеленых ниток.
— Такой великий победитель турок при Лепанто, да упокоит Господь его душу — и мертв. Если бы не он, турки могли бы захватить всю Италию. И все же в наших молитвах мы можем только благодарить Бога, что это так, потому что он и Педро де Авилес де Менендес были главной надеждой Католической Лиги. А ты не знаешь, кто теперь вместо него?
— По одним слухам, сухопутный генерал по имени Алонсо де Лейва.
— Я о нем слышала как о храбром и безрассудном вояке.
— Но в Плимуте ходят и другие слухи, будто король Испании приказал принять на себя командование герцогу де Медина-Сидония.
— Еще один генерал. Я-то думала, что он ушел в отставку и живет в своих владениях около Кадиса. Я часто слышала, как отец говорил о доне Пересе де Гусмане как об очень талантливом офицере.
Гончая Хьюберта, с отъездом своего хозяина ставшая более беспокойной и печальной, подбежала с бараньей костью в зубах, найденной ею в камышовом настиле, покрывающем пол в большом холле, положила свою находку у ног Розмари и затем возложила голову ей на колени.
— Но теперь-то у нас больше кораблей в кампании, чем те тридцать, что мы имели прошлой зимой? — Розмари рассеянно оттолкнула предложенную ей косточку и потрепала пса по загривку.
— О, конечно! Гарри мне говорил, что около шестнадцати парусников под началом сэра Генри Палмера патрулируют Узкое море, и они готовы отбросить герцога Пармского, если попутный ветер соблазнит его перебросить через пролив свою армию на плоскодонных судах. Еще шестнадцать кораблей курсируют под началом лорда Хоуарда Эффингемского, и под началом вице-адмирала Мартина Фробишера служат одиннадцать небольших малозначительных военных кораблей.
Кэт взяла ножницы, привязанные на ленте к ее поясу, и отстригла кончики нескольких ниток.
— Гарри, как и многие другие, считает, что лорд Хоуард приведет свои корабли в Плимут, как просил и советовал сделать сэр Френсис, чтобы самые крупные силы Англии были готовы напасть на врага, лишь только он приблизится к нашему берегу.
Был конец апреля, когда Розмари Коффин, чей внешний вид безошибочно свидетельствовал о том, что скоро она принесет сэру Роберту внука, попрощалась со своим мужем. С наступлением весны старый баронет стал раздражительным и ворчливым и вовсю проклинал свою физическую немощь, не позволявшую ему пуститься из Байдфорда в плавание вместе со своим сыном, почтенным Чарльзом и многими крепкими арендаторами, йоменами и франклинами.
И потому Розмари ужасно обрадовалась, когда спустя две недели после отплытия галиона «Коффин» небольшое быстроходное судно, одно из тех многих, что служили Дрейку связными и доставляли почту на месте сбора могучей эскадры в Плимуте, привезло ей письмо от мужа и хозяина.
В нем Хьюберт просил, чтоб она приютила у себя миссис Кэт Уайэтт с маленькими детьми и отнеслась к ней с добротой. Она тут же вспомнила, и не без удовольствия, того рыжего, трезвого и рассудительного капитана торгового судна, который там, в Санто-Доминго, так дружен был с Хьюбертом. Вот и прекрасно, решила она, со мной будет еще одна женщина, которая поможет мне управляться с имением и хоть как-то держать под контролем этих резвых младших детей сэра Роберта.
Две женщины впервые встретились в бесподобный майский денек, когда воздух был насыщен нежным ароматом цветущих яблонь и свежескошенного сена. Внешне они разительно отличались друг от друга: Розмари — маленькая, стройная, с иссиня-черными волосами, темными глазами, с крошечными ручками и ножками; и Кэт — все еще в стройной форме, несмотря на две беременности, которые несколько испортили ее великолепно пропорциональную фигуру. Ее серо-голубые глаза сохранялись все такими же прекрасными и сияющими, как прежде, а волосы, не подкрашенные в рыжий цвет по глупой моде того времени, отливали серебристо-золотым блеском, не сравнимым с теми дукатами, которых так мало осталось в Портледже.
Розмари очень понравилась Генриетта, чья неправильно сформированная ступня почти выправилась, но не совсем. Но больше всего обожания она излила на маленького Энтони — возможно, оттого, что и у него были темные волосы и глаза.
— Кажется чудом, — сказала она шутливо, — что твои детки — один такой темный, а другая такая светленькая — могли произойти от одних и тех же родителей. — Сосредоточившись на расчесывании длинных и пышных волос мальчика, она не заметила болезненную гримасу и на мгновение окаменевшие губы Кэт.
— Надеюсь, у Энтони волосы станут рыжими, — медленно проговорила Кэт, — когда он подрастет. Если же нет, то тогда, может, третий ребенок будет больше похожим на своего отца.
— Третий… — Женщины встретились взглядами. — Я… я не подозревала.
— Я тоже… до прошлой недели.
— Как я рада, что вы будете со мной, — пробормотала Розмари, возвращая Энтони на его подушку. — Я… я… ну, в общем, несколько неопытна, что касается вынашивания детей.
Позже, рассказывая о своем житье-бытье, Кэт заговорила о шумных верфях Плимута, о постоянном прибытии небольших частных военных кораблей, подобных галиону «Коффин».
— По совету Генри, — сообщила она, — твой муж срезал на шесть футов полуют и полубак и увеличил галион в длину на двадцать футов. Генри клянется, что это сделает судно более управляемым и позволит поставить на нем четыре дополнительных пушки.
Пока они сидели в просторной личной комнате Розмари, украшая вышивкой напрестольную пелену, Кэт подробно рассказывала о кипучей деятельности, развернувшейся после поступления новостей о том, что «Английское предприятие», несмотря на усилия Дрейка помешать ему, приближается наконец к стадии готовности. Стало достоверно известно, что все испанские корабли, под угрозой смертной казни капитанам и экипажам, должны быть готовы покинуть свои стоянки 25 марта 1588 года.
Сэр Френсис Дрейк, говорила Кэт, настаивает на немедленном нападении, чтобы уничтожить то, что паписты окрестили «Непобедимой армадой», либо в их же портах, либо у побережья Испании. Но королева, увы, снова оробела и упрямо запрещает наносить такой хитрый удар.
— Розмари, это так замечательно — плавать по гавани в Плимуте на пинассе, как плавала я, и видеть такое множество больших и статных кораблей и пересчитывать их. В прошлом месяце у нашего великого адмирала там уже собралось их около тридцати. — Она принялась перечислять их по названиям и среди прочих назвала «Елизавету Бонавентур», «Роубак», галион «Феннер»и шесть высокобортных кораблей, принадлежащих Лондонскому Сити.
— Ты меня изумляешь, — восхитилась Розмари. — Ты разбираешься в кораблях и навигации не хуже, чем капитан торгового судна.
— Ты забываешь, — отвечала Кэт, орудуя иголкой, поблескивающей над рамкой, — что Генри больше года работал на королевской верфи в Дептфорде и что из нашего коттеджа я могла видеть все суда, проплывающие по Темзе. Потом еще у меня была возможность побольше узнать о разных канатах, реях и рангоутных брусьях, когда мы заканчивали оснащение нашего фрегата в Дувре. — Кэт тянуло рассказать о причине их внезапного бегства из Лондона, но она решила этого не делать, хотя и была уверена, что Розмари, сама уже настрадавшись, выслушала бы ее с интересом и сочувствием. Она продолжала: — В тот день, когда я отбывала в Байдфорд, на «Морского купца» поднимали артиллерию и загружали его пороховой погреб.
— Это хорошо, что Дрейк и наш народ так насторожены, — задумчиво заметила Розмари.
— И почему же?
— В гавани Кадиса я видела, какие корабли собираются под знаменем короля Филиппа. О, эти португальские каракки — самые большие корабли королевы кажутся простыми пинассами по сравнению с ними. Ты бы задрожала от страха перед тем, что будет впереди, если бы видела их, как я, во всей их гордости и великолепии. Они просто щетинятся пушками. Вот, галион «Флоренция» — он, говорят, один несет на себе пятьдесят два больших орудия; а нос у них и особенно корма так изумительно украшены резьбой, что просто загляденье. Эти скульптуры всегда религиозного характера и покрываются листовым золотом; на галионе «Сан-Хуан»у Богоматери и Ее Сына вместо глаз — большие жемчужины. А какой из наших кораблей лучше всего вооружен артиллерией?
— «Ковчег», — быстро ответила Кэт. — На нем только тридцать четыре пушки, но большинство — длинноствольные.
— А как остальные?
— Не многие из них имеют больше двадцати.
Меж гладких черных бровей супруги Хьюберта Коффина появилась V-образная складка тревоги.
— О, дорогая моя, да ведь галионы провинции Гипускоа имеют по меньшей мере сорок, а большие каракки Лиссабона — до восьмидесяти восьми пушек. Так говорит отец.
— Ты слышала, — наконец поинтересовалась Кэт, — что их знаменитый адмирал Санта-Крус мертв?
Розмари вздрогнула, и с коленей ее упала катушка шелковых зеленых ниток.
— Такой великий победитель турок при Лепанто, да упокоит Господь его душу — и мертв. Если бы не он, турки могли бы захватить всю Италию. И все же в наших молитвах мы можем только благодарить Бога, что это так, потому что он и Педро де Авилес де Менендес были главной надеждой Католической Лиги. А ты не знаешь, кто теперь вместо него?
— По одним слухам, сухопутный генерал по имени Алонсо де Лейва.
— Я о нем слышала как о храбром и безрассудном вояке.
— Но в Плимуте ходят и другие слухи, будто король Испании приказал принять на себя командование герцогу де Медина-Сидония.
— Еще один генерал. Я-то думала, что он ушел в отставку и живет в своих владениях около Кадиса. Я часто слышала, как отец говорил о доне Пересе де Гусмане как об очень талантливом офицере.
Гончая Хьюберта, с отъездом своего хозяина ставшая более беспокойной и печальной, подбежала с бараньей костью в зубах, найденной ею в камышовом настиле, покрывающем пол в большом холле, положила свою находку у ног Розмари и затем возложила голову ей на колени.
— Но теперь-то у нас больше кораблей в кампании, чем те тридцать, что мы имели прошлой зимой? — Розмари рассеянно оттолкнула предложенную ей косточку и потрепала пса по загривку.
— О, конечно! Гарри мне говорил, что около шестнадцати парусников под началом сэра Генри Палмера патрулируют Узкое море, и они готовы отбросить герцога Пармского, если попутный ветер соблазнит его перебросить через пролив свою армию на плоскодонных судах. Еще шестнадцать кораблей курсируют под началом лорда Хоуарда Эффингемского, и под началом вице-адмирала Мартина Фробишера служат одиннадцать небольших малозначительных военных кораблей.
Кэт взяла ножницы, привязанные на ленте к ее поясу, и отстригла кончики нескольких ниток.
— Гарри, как и многие другие, считает, что лорд Хоуард приведет свои корабли в Плимут, как просил и советовал сделать сэр Френсис, чтобы самые крупные силы Англии были готовы напасть на врага, лишь только он приблизится к нашему берегу.
Глава 13
ЛОРД ХОУАРД ЭФФИНГЕМСКИЙ
Питер Хоптон бесился в отчаянии: как ни хлестал он грубой бранью и линьком негодяев, завербовавшихся в команду «Морского купца», они неумело и с явной прохладцей готовили корабль к отплытию. В этот прекрасный день 21 мая 1588 года, не менее обеспокоенный, капитан Генри Уайэтт со своей кормовой палубы оплакивал вялость и нерадивость, с какой его матросы, распластавшиеся на реях, совсем уж неуклюже ставили паруса. Он нервно покусывал губу, боясь, что адмирал Дрейк заметит это безобразие, и слабым утешением служило ему то, что на нескольких других кораблях наблюдалась подобная же неприглядная картина.
О, как обидно было это теперь, когда наконец «Морской купец» прекрасно вооружился, полностью экипировался да и в других отношениях подготовился к плаванию так, как можно было только желать. Как уязвляло, что с экипажем ему так печально не повезло. Он вынужден был брать в команду любого, кто бы ни подвернулся. Так соблазнительны были приманки, предлагаемые владельцами побогаче, что, если ему и удавалось-таки найти здорового первостатейного матроса, этот парень либо исчезал ночью за бортом, либо дезертировал, когда его посылали на берег по какому-нибудь поручению.
Первоначальная команда фрегата, привезенная из Лондона, растаяла, как туман под солнечными лучами, и некем было ее заменить, кроме ряда недоумков, пьяниц и безответственных проходимцев, которые появлялись на борту лишь для того, чтобы после исчезнуть. Горькая зависть одолела Уайэтта, когда он понаблюдал за точными действиями команды галиона «Коффин». Из привезенных им из Байдфорда матросов только очень немногие клюнули на лесть и посулы других капитанов.
О, как обидно было это теперь, когда наконец «Морской купец» прекрасно вооружился, полностью экипировался да и в других отношениях подготовился к плаванию так, как можно было только желать. Как уязвляло, что с экипажем ему так печально не повезло. Он вынужден был брать в команду любого, кто бы ни подвернулся. Так соблазнительны были приманки, предлагаемые владельцами побогаче, что, если ему и удавалось-таки найти здорового первостатейного матроса, этот парень либо исчезал ночью за бортом, либо дезертировал, когда его посылали на берег по какому-нибудь поручению.
Первоначальная команда фрегата, привезенная из Лондона, растаяла, как туман под солнечными лучами, и некем было ее заменить, кроме ряда недоумков, пьяниц и безответственных проходимцев, которые появлялись на борту лишь для того, чтобы после исчезнуть. Горькая зависть одолела Уайэтта, когда он понаблюдал за точными действиями команды галиона «Коффин». Из привезенных им из Байдфорда матросов только очень немногие клюнули на лесть и посулы других капитанов.