Страница:
— Почему? — спросили мы с Фросей хором.
Евгений ответил вопросом:
— Сколько дней заживает самый легкий синяк?
— Дня три, не меньше, — ответила я, с удовольствием вспоминая роскошный фингал Маруси: произведение разгневанного Вани, ну да, кто же его осудит, зная Марусин нрав.
Фрося пожаловалась:
— Какой там три дня, с меня даже легкие синяки сходят неделю.
— В том-то и дело, — обрадовался детектив, — из этого делаем вывод, что неделю вас здесь держать не собираются. Значит завтра, ну в крайнем случае послезавтра вас целых и невредимых вернут домой.
Мне вывод его понравился, но хотелось чего-то большего.
— А почему нас здесь держат? — спросила я.
Ответить детектив не успел — за дверью раздались шаги.
Арнольд снова по-хамски себя повел: вскочил с пола и нас с детективом буквально спихнул с дивана — спрятаться поспешил. А Евгений (что мне понравилось) стоит и ждет от меня приказаний.
Я на диван кивнула и пригласила его:
— Женечка, вам тоже туда.
Он беспрекословно последовал в объятия Арнольда, а мы с Фросей сверху присели глазками хлопать.
Долго хлопать нам не пришлось — дверь распахнулась, на пороге вырос Валет и, радостно щупая пенис (свою серьгу!), громогласно нам сообщил:
— Ужин, леди!
Я хлопать глазками перестала и дерзко выкрикнула:
— Без развлечений удавлюсь!
Валет, тупо воззрившись, спросил:
— И что?
— Требую телевизор! — гаркнула я и, видимо, зря.
Испугала Валета. Он даже в комнату не прошел: корзинку оставил и быстро утопал.
Еле успела сообщить ему вслед:
— Зрелищ мне! Зрелищ!
— Ага, Битлы к вам пылят уже со всех ног, — хохотнул из-за закрытой двери Валет, осмелел скотина.
Я сунула нос в корзинку, а там вареная колбаса (правда, целая палка) и два огурца.
Не вам плова, не супа из черепахи!
— Сволочи! — гаркнула я, с нежностью прижимая к себе колбасу.
Глава 22
Глава 23
Глава 24
Евгений ответил вопросом:
— Сколько дней заживает самый легкий синяк?
— Дня три, не меньше, — ответила я, с удовольствием вспоминая роскошный фингал Маруси: произведение разгневанного Вани, ну да, кто же его осудит, зная Марусин нрав.
Фрося пожаловалась:
— Какой там три дня, с меня даже легкие синяки сходят неделю.
— В том-то и дело, — обрадовался детектив, — из этого делаем вывод, что неделю вас здесь держать не собираются. Значит завтра, ну в крайнем случае послезавтра вас целых и невредимых вернут домой.
Мне вывод его понравился, но хотелось чего-то большего.
— А почему нас здесь держат? — спросила я.
Ответить детектив не успел — за дверью раздались шаги.
Арнольд снова по-хамски себя повел: вскочил с пола и нас с детективом буквально спихнул с дивана — спрятаться поспешил. А Евгений (что мне понравилось) стоит и ждет от меня приказаний.
Я на диван кивнула и пригласила его:
— Женечка, вам тоже туда.
Он беспрекословно последовал в объятия Арнольда, а мы с Фросей сверху присели глазками хлопать.
Долго хлопать нам не пришлось — дверь распахнулась, на пороге вырос Валет и, радостно щупая пенис (свою серьгу!), громогласно нам сообщил:
— Ужин, леди!
Я хлопать глазками перестала и дерзко выкрикнула:
— Без развлечений удавлюсь!
Валет, тупо воззрившись, спросил:
— И что?
— Требую телевизор! — гаркнула я и, видимо, зря.
Испугала Валета. Он даже в комнату не прошел: корзинку оставил и быстро утопал.
Еле успела сообщить ему вслед:
— Зрелищ мне! Зрелищ!
— Ага, Битлы к вам пылят уже со всех ног, — хохотнул из-за закрытой двери Валет, осмелел скотина.
Я сунула нос в корзинку, а там вареная колбаса (правда, целая палка) и два огурца.
Не вам плова, не супа из черепахи!
— Сволочи! — гаркнула я, с нежностью прижимая к себе колбасу.
Глава 22
Долго нежничать нам с колбасой не позволили. Из-под дивана мгновенно выбрался мой детектив и, радостно потирая ладони, воскликнул:
— Что? Ужин? Как вовремя! Я страшно голоден!
— А что там у нас на ужин? — следом за ним полюбопытствовал и Арнольд.
Фрося и вовсе вырвала у меня колбасу (целую палку!) и заявила:
— Делить поровну буду сама!
Я изумилась:
— Что вы за люди? Какой угодно характер испортите, даже мой!
— Вот именно, — согласился со мною Арнольд, сердито глядя на Фросю, — тут кто-то вообще от еды отказался. Кто-то совсем есть не хотел.
Он оглянулся на моего детектива и спросил:
— Малец, ты не знаешь, кто это был?
Тот с фальшивой задумчивостью припомнил:
— Кажется, дядя, это был тот, кто теперь собрался делить.
— Поровну! — многозначительно вставила я и, констатировав: — Так всегда! — вырвала палку у Фроси.
Она обиделась:
— Всего лишь хотела помочь вам, а теперь сами делите.
— Мы разделим, — заверил ее детектив, вооружаясь перочинным ножом.
Настоящий мужчина, все есть у него и возникает в необходимый момент.
Я подумала: “Не поспешила ли выйти замуж за Роберта?”
И с восхищенным взглядом спросила:
— Женечка, вы не сирота?
— Нет, — ответил Евгений.
“Жаль, — подумала я, — надоели свекрови”.
Но все же подарила ему еще один восхищенный взгляд.
Арнольд мой восхищенный взгляд перехватил, ревниво нахмурился и в отместку сказал:
— Я жертвую свой огурец Ефросинье.
Мой детектив, бегло глянув в корзину, мгновенно ответил:
— А я свой жертвую Софье…
Он запнулся, видимо, отчество припоминая.
— Можете не продолжать, — воскликнула я, поправляя остатки костюма, — обойдемся без отчества. Пока возраст еще позволяет.
И подумала: “Раз нет пятидесяти, юность моя продолжается, о чем ты, красавчик, в ближайшее время непременно узнаешь”.
Детектив мыслей моих не читал, а потому улыбнулся и, потирая руки, сказал:
— Ну что ж, если продукты распределены, значит можно и приступать.
И мы приступили к трапезе — особенно приступил Арнольд. Стало ясно, почему он спешил нас покинуть, этот обжора. Он единственный выпадал из приятной светской беседы. Он и Фрося — подруга ныла, просилась домой и мечтала о выставке ежесекундно.
Мы с моим детективом вели себя безупречно: предавались еде и неспешным беседам. За трапезой обсуждалась все та же тема: причина моего похищения. Между первым и вторым куском Евгений меня огорошил.
— Думаю, не ошибусь, предположив, что история эта напрямую связана с вашим другом якудзой, — сказал он.
Чуть колбасой я не подавилась от его невыносимой находчивости.
— Да что вы, — прыснула со смеху я, — как вам удалось так метко и правильно догадаться?
— Ошиблись только в одном, — вставила Фрося. — Якудза Мархалевой не друг, а я страшно хочу домой.
На ее тоску о доме внимания уже никто не обращал, не обратил и детектив.
— Да я о другом якудзе, — занервничал он. — Я о том, который метит в друзья, я о переводчике, который письма писал.
— А-аа, — прозрела я, — вы, Женечка, о господине с мотоциклетной фамилией, все время забываю ее.
— Судзуки, — подсказала мне Ефросинья и не к месту вздохнула: — Хочу домой.
Я прожгла ее взглядом и спросила у детектива:
— И к чему вы Судзуку моего сейчас приплели?
Евгений горделиво ответил:
— К тому, что он подписался Тацу, Великий Дракон. Известно ли вам, что так называются предводители кланов в мафиозной организации Японии, настоящии якудзы?
Глупости такой я поразилась:
— Хотите сказать, что мой переводчик предводитель одного из кланов якудзы?
— Да, — подтвердил детектив, — и думаю, не одного клана, а многих. Тацу — высокое звание. Считай генерал.
— Чушь, — воскликнула я, — мой переводчик так подписался из чистых понтов, говоря откровенно. Как человек интеллигентный, он мал и тщедушен. Это только когда сила есть, ума не надо. А если есть ум, то сразу становится ясно, что и сила не помешает. Отсюда и погоняло… Ой, простите, отсюда и псевдоним берется со смыслом. Вот вам и Дракон.
— Ты видела его? — с серьезнейшим видом спросила вдруг Ефросинья и снова не к месту шарманку свою завела: — Я страшно хочу домой, лучше бы мы не возвращались сюда.
— Чем тебе здесь не нравится? — с плохо скрываемым раздражением осведомилась я. — Бандиты кругом! Приключения! Опять же красавцы мужчины, у Арнольда вон гигантище агрегат! У Евгения ум грандиозный! И мышцы! И сила! Короче, приятное общество, сидим, едим колбасу с огурцом. Мне, как творческой личности, это очень полезно.
Фрося, покрутив у виска пальцем, (до сих пор не пойму на что намекала) сердито спросила:
— А если нас завтра убьют? Не слишком ли дорого придется мне заплатить за твои удовольствия?
— Глупости, тебе совсем не придется платить. Евгений сказал, что нас сегодня отпустят.
Воскликнув это, я огорчилась:
— Честное слово, здесь так хорошо, что уходить даже не хочется.
Детектив с нетерпением ждал конца нашей с Фросей дискуссии. Заметив его нетерпение, я спросила:
— Что вас беспокоит?
— Ефросинья задала вам вопрос, ответ и мне интересен.
Я изумилась:
— Да ну! Неужели она на такое способна? Фрося, повтори свой вопрос.
— Когда мы домой попадем? — незамедлительно спросила она.
— Неужели это и вам интересно? — удивленно воззрилась я на Евгения.
Он раздраженно замотал головой:
— Нет, она о другом вас спросила.
— О чем же?
Фрося других вопросов не помнила, и Евгений вынужден был сам вопрос задавать.
— Почему вы решили, что ваш переводчик не может быть главным якудзой? Вы его видели? — спросил он.
— Нет, но уверена, что он какой-нибудь хилый очкарик, ничтожество, вот и решил назваться Драконом. А почему бы и нет? Чем ничтожней мужчина, тем фанфаронистей. Впрочем, я таких не осуждаю.
Мой детектив проницательно на меня посмотрел и спросил:
— А с чего вы взяли, что ваш переводчик ничтожество? Что натолкнуло вас на эту конкретную мысль?
Едва я открыла рот, чтобы дать умнейший ответ, как Фрося опередила меня.
— А разве приличный мужчина способен хвалить то, что написала писательница Мархалева? — спросила она, показывая на меня колбасой.
Оскорбительно, правда?
Ужасно!
Вы думаете, я оскорбилась?
Нет.
Не успела. Арнольдик опередил и так возмутился, что я не нашла в себе сил перекричать этого порно-актера, глупца, труса, обжору и горлопана. (Боже, сколько в нем недостатков!)
— Что-о? — завопил он, (тоже тыча в меня колбасой). — Писательница? Мархалева? И все это она? А кто же тогда художница?
— Художница я, — ответила Фрося, чванливо ткнув себя в грудь огурцом. — Битый час вам твержу о выставке моих гениальных картин в чудесной Германии.
(Вот зараза! У меня уже хвастать она научилась!)
— Я в курсе, — подтвердил мой Евгений. — О картинах неоднократно шла речь.
— Вот это попал наш Якудза! — загадочно гаркнул Арнольд и, прихватив свой кусок колбасы, бодро дернул к дивану.
Мой детектив за ним поспешил — со своим куском колбасы, и без всяких с моей стороны приказаний — потому что за дверью раздались шаги.
И не просто шаги — топот стада “быков”.
Мы с Фросей, подстать Арнольду, “быкам” и Жене, медлительностью совсем не страдали. Когда дверь распахнулась, мы с подругой, как куры на жердочке, уже на диванчике благочинно сидели и остатками колбасы баловались, переживая лишь об одном: не удивятся ли наши “быки” скудности этих остатков?
И в самом деле, за очень короткий срок мы, хрупкие девушки, успели слопать фантастически много — целую палку!
И два огурца!
Переживали мы зря. Вы знаете, нет, не удивились “быки” — им было не до того. В отличнейшем настроении они волокли телевизор. Валет замыкал бычье шествие, загадочно потирая свой пенис, то бишь в ухе серьгу.
— Зрелищ хотели? — ехидно спросил он у меня, когда телевизор был установлен напротив дивана.
Я, проглотив застрявший в горле кусок, растерянно промычала:
— В каком-то смысле, наверное, да, зрелища не помешали бы.
Валет бодро изверг из себя “гы-гы!”, остальные “быки” и вовсе заржали.
Признаться, меня насторожили их пошлые и тупые ухмылки, но, как вежливый человек, я поблагодарила “быков” за отклик на просьбу.
— Да шо там спасибы нам говорить, — зло втыкая вилку в розетку, живо ответил Валет. — Ты зрелищ просила?
Нервно сглотнув, я сказала:
— Ага!
— Их есть у тебя! — хохотнул Валет и с силой дернул свой пенис, чуть “бычара” ухо себе не оторвал. — Новость смотрите, — посоветовал радостно он.
Я (сдуру) тоже обрадовалась:
— Да-да, новостей мне не хватает. Свекровь уж и групповуху мне приписала, а я даже в кино не была!
— Ну, так сейчас везде побываешь, — туманно пообещал Валет и, бросив: — Девочки, развлекайтесь, — вышел из комнаты.
“Быки” за ним поспешили.
“Странные они сейчас какие-то были”, — подумала я, но Фрося включила уже телевизор, и мысль моя оборвалась.
Выпустив из дивана Арнольда и Женечку, мы уселись рядком и заспорили что будем смотреть. Шли детские мультики, а Фросе подавай развлекательные каналы с разными ток-шоу, Арнольду — спортивный канал, детектив заявил, что намерен смотреть “Человек и закон”, меня же сверлил вопрос: “Почему бандиты намекали на новости?”
— Значит новости и надо смотреть! — воскликнула я, чем вызвала стон несогласия, причем, хоровой.
Давая несогласным понять, что митинги бесполезны, я вырвала из рук Ефросиньи пульт и переключилась на “Новости”. Дабы возражения пресечь, угрожающе глянула на мужчин, а они и рады уже, рот открыв, восхищенно уставились на экран. А Фрося, наоборот, отвернулась, глаза зажмурив.
— Что такое? — воскликнула я.
Арнольд хохотнул:
— По “Новостям” порнуху крутят уже! Вести с фронта сражения!
Глянула на экран и глазам своим не поверила: напряженная шла там “борьба” — фирменный акт половой, да какой!
Кто кого невозможно было понять в хитросплетении тел, но очевиден был факт, что занимались тела любовью с большим огоньком. И с азартом! И все это происходило не где-нибудь, а в “Новостях”, о чем извещала нас надпись в углу экрана.
— Куда катится наша страна?! — воскликнула я, как писатель.
А как рядовой зритель, я с интересом уткнулась в экран, сожалея, что не вижу лиц участников акта.
Впрочем, долго сожалеть мне не пришлось, лица тоже нам показали. Сначала мужское. Он был ничего, симпатичный такой мужчина вполне зрелых лет. Для меня, правда, он староват, но, если взять во внимание его супер-активность, то можно (как развлекательный вариант) и этого старичка рассмотреть.
Женская дружба — великая сила! Даже в этом, пустяшном вопросе, захотелось с подругой установить контакт, набежавшими мыслями поделиться, впечатления обсудить…
Игриво толкнув Фросю в бок, я спросила:
— Как тебе этот мужчинка?
Она же — само целомудрие!
— Нет, — отвечает, — я на порно смотреть не могу. Тем более, при свидетелях.
— Да я не на порно глазеть тебя приглашаю, ты мужчину в пол глаза мне оцени и скажи, как он тебе? Не староват для меня?
— В самый раз, — заверил Арнольд.
— А вас здесь никто не спрашивает, — рявкнула я.
— Но он прав, — встрял и мой детектив.
Я не стала пререкаться с насмешниками, мне знать Фросино мнение страшно хотелось. Повернув голову подруги к экрану, я приказала:
— Фрося, немедленно посмотри!
Лицо мужчины показали как раз крупным планом — она взглянула и ахнула.
И упала без чувств.
Но со мной случилось значительно худшее — я никуда не упала!
Я сидела столбом когда на экране мелькнуло второе лицо — лицо героини порно-продукции. Лицо мелькнуло, исчезло, вернулось и застыло крупнейшим планом — таких планов не видела никогда!
Почему, спросите вы.
Потому, что это было собственное МОЕ ЛИЦО!
— Что? Ужин? Как вовремя! Я страшно голоден!
— А что там у нас на ужин? — следом за ним полюбопытствовал и Арнольд.
Фрося и вовсе вырвала у меня колбасу (целую палку!) и заявила:
— Делить поровну буду сама!
Я изумилась:
— Что вы за люди? Какой угодно характер испортите, даже мой!
— Вот именно, — согласился со мною Арнольд, сердито глядя на Фросю, — тут кто-то вообще от еды отказался. Кто-то совсем есть не хотел.
Он оглянулся на моего детектива и спросил:
— Малец, ты не знаешь, кто это был?
Тот с фальшивой задумчивостью припомнил:
— Кажется, дядя, это был тот, кто теперь собрался делить.
— Поровну! — многозначительно вставила я и, констатировав: — Так всегда! — вырвала палку у Фроси.
Она обиделась:
— Всего лишь хотела помочь вам, а теперь сами делите.
— Мы разделим, — заверил ее детектив, вооружаясь перочинным ножом.
Настоящий мужчина, все есть у него и возникает в необходимый момент.
Я подумала: “Не поспешила ли выйти замуж за Роберта?”
И с восхищенным взглядом спросила:
— Женечка, вы не сирота?
— Нет, — ответил Евгений.
“Жаль, — подумала я, — надоели свекрови”.
Но все же подарила ему еще один восхищенный взгляд.
Арнольд мой восхищенный взгляд перехватил, ревниво нахмурился и в отместку сказал:
— Я жертвую свой огурец Ефросинье.
Мой детектив, бегло глянув в корзину, мгновенно ответил:
— А я свой жертвую Софье…
Он запнулся, видимо, отчество припоминая.
— Можете не продолжать, — воскликнула я, поправляя остатки костюма, — обойдемся без отчества. Пока возраст еще позволяет.
И подумала: “Раз нет пятидесяти, юность моя продолжается, о чем ты, красавчик, в ближайшее время непременно узнаешь”.
Детектив мыслей моих не читал, а потому улыбнулся и, потирая руки, сказал:
— Ну что ж, если продукты распределены, значит можно и приступать.
И мы приступили к трапезе — особенно приступил Арнольд. Стало ясно, почему он спешил нас покинуть, этот обжора. Он единственный выпадал из приятной светской беседы. Он и Фрося — подруга ныла, просилась домой и мечтала о выставке ежесекундно.
Мы с моим детективом вели себя безупречно: предавались еде и неспешным беседам. За трапезой обсуждалась все та же тема: причина моего похищения. Между первым и вторым куском Евгений меня огорошил.
— Думаю, не ошибусь, предположив, что история эта напрямую связана с вашим другом якудзой, — сказал он.
Чуть колбасой я не подавилась от его невыносимой находчивости.
— Да что вы, — прыснула со смеху я, — как вам удалось так метко и правильно догадаться?
— Ошиблись только в одном, — вставила Фрося. — Якудза Мархалевой не друг, а я страшно хочу домой.
На ее тоску о доме внимания уже никто не обращал, не обратил и детектив.
— Да я о другом якудзе, — занервничал он. — Я о том, который метит в друзья, я о переводчике, который письма писал.
— А-аа, — прозрела я, — вы, Женечка, о господине с мотоциклетной фамилией, все время забываю ее.
— Судзуки, — подсказала мне Ефросинья и не к месту вздохнула: — Хочу домой.
Я прожгла ее взглядом и спросила у детектива:
— И к чему вы Судзуку моего сейчас приплели?
Евгений горделиво ответил:
— К тому, что он подписался Тацу, Великий Дракон. Известно ли вам, что так называются предводители кланов в мафиозной организации Японии, настоящии якудзы?
Глупости такой я поразилась:
— Хотите сказать, что мой переводчик предводитель одного из кланов якудзы?
— Да, — подтвердил детектив, — и думаю, не одного клана, а многих. Тацу — высокое звание. Считай генерал.
— Чушь, — воскликнула я, — мой переводчик так подписался из чистых понтов, говоря откровенно. Как человек интеллигентный, он мал и тщедушен. Это только когда сила есть, ума не надо. А если есть ум, то сразу становится ясно, что и сила не помешает. Отсюда и погоняло… Ой, простите, отсюда и псевдоним берется со смыслом. Вот вам и Дракон.
— Ты видела его? — с серьезнейшим видом спросила вдруг Ефросинья и снова не к месту шарманку свою завела: — Я страшно хочу домой, лучше бы мы не возвращались сюда.
— Чем тебе здесь не нравится? — с плохо скрываемым раздражением осведомилась я. — Бандиты кругом! Приключения! Опять же красавцы мужчины, у Арнольда вон гигантище агрегат! У Евгения ум грандиозный! И мышцы! И сила! Короче, приятное общество, сидим, едим колбасу с огурцом. Мне, как творческой личности, это очень полезно.
Фрося, покрутив у виска пальцем, (до сих пор не пойму на что намекала) сердито спросила:
— А если нас завтра убьют? Не слишком ли дорого придется мне заплатить за твои удовольствия?
— Глупости, тебе совсем не придется платить. Евгений сказал, что нас сегодня отпустят.
Воскликнув это, я огорчилась:
— Честное слово, здесь так хорошо, что уходить даже не хочется.
Детектив с нетерпением ждал конца нашей с Фросей дискуссии. Заметив его нетерпение, я спросила:
— Что вас беспокоит?
— Ефросинья задала вам вопрос, ответ и мне интересен.
Я изумилась:
— Да ну! Неужели она на такое способна? Фрося, повтори свой вопрос.
— Когда мы домой попадем? — незамедлительно спросила она.
— Неужели это и вам интересно? — удивленно воззрилась я на Евгения.
Он раздраженно замотал головой:
— Нет, она о другом вас спросила.
— О чем же?
Фрося других вопросов не помнила, и Евгений вынужден был сам вопрос задавать.
— Почему вы решили, что ваш переводчик не может быть главным якудзой? Вы его видели? — спросил он.
— Нет, но уверена, что он какой-нибудь хилый очкарик, ничтожество, вот и решил назваться Драконом. А почему бы и нет? Чем ничтожней мужчина, тем фанфаронистей. Впрочем, я таких не осуждаю.
Мой детектив проницательно на меня посмотрел и спросил:
— А с чего вы взяли, что ваш переводчик ничтожество? Что натолкнуло вас на эту конкретную мысль?
Едва я открыла рот, чтобы дать умнейший ответ, как Фрося опередила меня.
— А разве приличный мужчина способен хвалить то, что написала писательница Мархалева? — спросила она, показывая на меня колбасой.
Оскорбительно, правда?
Ужасно!
Вы думаете, я оскорбилась?
Нет.
Не успела. Арнольдик опередил и так возмутился, что я не нашла в себе сил перекричать этого порно-актера, глупца, труса, обжору и горлопана. (Боже, сколько в нем недостатков!)
— Что-о? — завопил он, (тоже тыча в меня колбасой). — Писательница? Мархалева? И все это она? А кто же тогда художница?
— Художница я, — ответила Фрося, чванливо ткнув себя в грудь огурцом. — Битый час вам твержу о выставке моих гениальных картин в чудесной Германии.
(Вот зараза! У меня уже хвастать она научилась!)
— Я в курсе, — подтвердил мой Евгений. — О картинах неоднократно шла речь.
— Вот это попал наш Якудза! — загадочно гаркнул Арнольд и, прихватив свой кусок колбасы, бодро дернул к дивану.
Мой детектив за ним поспешил — со своим куском колбасы, и без всяких с моей стороны приказаний — потому что за дверью раздались шаги.
И не просто шаги — топот стада “быков”.
Мы с Фросей, подстать Арнольду, “быкам” и Жене, медлительностью совсем не страдали. Когда дверь распахнулась, мы с подругой, как куры на жердочке, уже на диванчике благочинно сидели и остатками колбасы баловались, переживая лишь об одном: не удивятся ли наши “быки” скудности этих остатков?
И в самом деле, за очень короткий срок мы, хрупкие девушки, успели слопать фантастически много — целую палку!
И два огурца!
Переживали мы зря. Вы знаете, нет, не удивились “быки” — им было не до того. В отличнейшем настроении они волокли телевизор. Валет замыкал бычье шествие, загадочно потирая свой пенис, то бишь в ухе серьгу.
— Зрелищ хотели? — ехидно спросил он у меня, когда телевизор был установлен напротив дивана.
Я, проглотив застрявший в горле кусок, растерянно промычала:
— В каком-то смысле, наверное, да, зрелища не помешали бы.
Валет бодро изверг из себя “гы-гы!”, остальные “быки” и вовсе заржали.
Признаться, меня насторожили их пошлые и тупые ухмылки, но, как вежливый человек, я поблагодарила “быков” за отклик на просьбу.
— Да шо там спасибы нам говорить, — зло втыкая вилку в розетку, живо ответил Валет. — Ты зрелищ просила?
Нервно сглотнув, я сказала:
— Ага!
— Их есть у тебя! — хохотнул Валет и с силой дернул свой пенис, чуть “бычара” ухо себе не оторвал. — Новость смотрите, — посоветовал радостно он.
Я (сдуру) тоже обрадовалась:
— Да-да, новостей мне не хватает. Свекровь уж и групповуху мне приписала, а я даже в кино не была!
— Ну, так сейчас везде побываешь, — туманно пообещал Валет и, бросив: — Девочки, развлекайтесь, — вышел из комнаты.
“Быки” за ним поспешили.
“Странные они сейчас какие-то были”, — подумала я, но Фрося включила уже телевизор, и мысль моя оборвалась.
Выпустив из дивана Арнольда и Женечку, мы уселись рядком и заспорили что будем смотреть. Шли детские мультики, а Фросе подавай развлекательные каналы с разными ток-шоу, Арнольду — спортивный канал, детектив заявил, что намерен смотреть “Человек и закон”, меня же сверлил вопрос: “Почему бандиты намекали на новости?”
— Значит новости и надо смотреть! — воскликнула я, чем вызвала стон несогласия, причем, хоровой.
Давая несогласным понять, что митинги бесполезны, я вырвала из рук Ефросиньи пульт и переключилась на “Новости”. Дабы возражения пресечь, угрожающе глянула на мужчин, а они и рады уже, рот открыв, восхищенно уставились на экран. А Фрося, наоборот, отвернулась, глаза зажмурив.
— Что такое? — воскликнула я.
Арнольд хохотнул:
— По “Новостям” порнуху крутят уже! Вести с фронта сражения!
Глянула на экран и глазам своим не поверила: напряженная шла там “борьба” — фирменный акт половой, да какой!
Кто кого невозможно было понять в хитросплетении тел, но очевиден был факт, что занимались тела любовью с большим огоньком. И с азартом! И все это происходило не где-нибудь, а в “Новостях”, о чем извещала нас надпись в углу экрана.
— Куда катится наша страна?! — воскликнула я, как писатель.
А как рядовой зритель, я с интересом уткнулась в экран, сожалея, что не вижу лиц участников акта.
Впрочем, долго сожалеть мне не пришлось, лица тоже нам показали. Сначала мужское. Он был ничего, симпатичный такой мужчина вполне зрелых лет. Для меня, правда, он староват, но, если взять во внимание его супер-активность, то можно (как развлекательный вариант) и этого старичка рассмотреть.
Женская дружба — великая сила! Даже в этом, пустяшном вопросе, захотелось с подругой установить контакт, набежавшими мыслями поделиться, впечатления обсудить…
Игриво толкнув Фросю в бок, я спросила:
— Как тебе этот мужчинка?
Она же — само целомудрие!
— Нет, — отвечает, — я на порно смотреть не могу. Тем более, при свидетелях.
— Да я не на порно глазеть тебя приглашаю, ты мужчину в пол глаза мне оцени и скажи, как он тебе? Не староват для меня?
— В самый раз, — заверил Арнольд.
— А вас здесь никто не спрашивает, — рявкнула я.
— Но он прав, — встрял и мой детектив.
Я не стала пререкаться с насмешниками, мне знать Фросино мнение страшно хотелось. Повернув голову подруги к экрану, я приказала:
— Фрося, немедленно посмотри!
Лицо мужчины показали как раз крупным планом — она взглянула и ахнула.
И упала без чувств.
Но со мной случилось значительно худшее — я никуда не упала!
Я сидела столбом когда на экране мелькнуло второе лицо — лицо героини порно-продукции. Лицо мелькнуло, исчезло, вернулось и застыло крупнейшим планом — таких планов не видела никогда!
Почему, спросите вы.
Потому, что это было собственное МОЕ ЛИЦО!
Глава 23
Увидев меня на экране, Арнольд прозрел:
— Так вот для чего я старался! А что, неплохой фильмик смастрячили, — порадовался он, чем взбесил меня окончательно.
Я, заметавшись по комнате, в отчаянии завопила:
— Сволочи! Конец всему! Конец моей репутации! Конец браку! Конец карьере!
Больше всего меня огорчило, что подсунули мне старика — лет пятьдесят мужчине, не меньше.
Я возмутилась:
— Какой-то простатик! И еще он берется демонстрировать секс! Так подставить меня, умницу и красавицу! Такого унижения Якудзе я не прощу!
Евгений задумчиво осведомился:
— Какому Якудзе?
— И в самом деле, какому? — опешила я. — Эти Якудзы множатся в моей жизни уже, как кролики на свободе!
Пришлось заключить:
— Обоих убью!
Арнольд неожиданно меня поддержал:
— Правильно, зажился батяня Якудза, пора бы его убить, пока он вконец не испоганил мою карьеру. Спрашивается, зачем я старался? Взяли мой гениальный член и приставили черт-те к кому! К какому-то губернатору!
— Не-ет, — пропел детектив, — губернаторства теперь ему не видать, как зайцу своих ушей. Вряд ли такой порно-слив положительно отразится на голосах избирателей. Губернатором теперь старого изберут. Повторно, хоть он и ворует.
Я оцепенела:
— О чем вы тут говорите?
Арнольд удивился:
— Как о чем? Не слышали разве, что диктор сказал в новостях?
Ха! Когда же мне было слышать? После грязного порно я не видеть, не слышать уже не могла — лишь говорить!
И то нецензурно!
— И что сказал диктор? — хватаясь за сердце, спросила я.
Просветил меня мой детектив:
— Он сказал, что теперь, когда конкурента, считай, завалили, у действующего губернатора появился шанс переизбраться на второй срок.
— А еще он сказал, — с блаженной улыбкой добавил Арнольд, — что писательница Мархалева своей сексуальностью сильно в том ему помогла.
Я, писательница Мархалева, открыла рот да так, не закрывая его, и спросила:
— Кому?
— Старому губернатору, — ласково пояснил детектив (так врач психиатр говорит со своими больными).
— Какого черта! — взбесилась я. — Никого я не знаю, ни старого, ни молодого! Зачем Якудзе понадобилось втягивать меня в это дело?
— Это как раз понятно, — ухмыльнулся Арнольд, — вас он втянул по ошибки, а вот зачем “быкам” захотелось порнуху в новостях вам показать, это и в самом деле вопрос.
— Нашли мне тоже вопрос! — рявкнула я. — Вы первый свидетель как потешалась я над “быками”. Они так от меня настрадались, что не упустили шанса поквитаться порнухой, раз силой кулаков поквитаться нельзя. А то, что ошибки касается…
И тут меня молнией будто прожгло.
— Ошибка? И Фроська брякнулась в обморок? — Я уставилась на Арнольда: — Почему Ефросинья сознание потеряла?
Он с гордостью объяснил:
— Ну как же, агрегат мой увидела, и рассудок ее помутился, не выдержал.
— А мне кажется, в этих порно-новостях она явно узнала претендента на пост губернатора, — предположил мой умница-детектив.
— Правильно! — воскликнула я и бросилась приводить Ефросинью в чувства.
Слава богу, она оказалась настоящей подругой — быстро очнулась, это позволило мне незамедлительно ее допросить.
— Фрося, сейчас же, негодница, признавайся кто на экране так дерзко меня поимел? — спросила я, подпирая руками бока.
И она, заливаясь слезами, призналась:
— Это сам ОН!
Все посмотрели наверх, но увидели потолок, а не небо и не Всевышнего. Я возмутилась:
— Кто — он?
— Тот, кого я любила, — ответила Фрося и начала свой рассказ.
— Так вот для чего я старался! А что, неплохой фильмик смастрячили, — порадовался он, чем взбесил меня окончательно.
Я, заметавшись по комнате, в отчаянии завопила:
— Сволочи! Конец всему! Конец моей репутации! Конец браку! Конец карьере!
Больше всего меня огорчило, что подсунули мне старика — лет пятьдесят мужчине, не меньше.
Я возмутилась:
— Какой-то простатик! И еще он берется демонстрировать секс! Так подставить меня, умницу и красавицу! Такого унижения Якудзе я не прощу!
Евгений задумчиво осведомился:
— Какому Якудзе?
— И в самом деле, какому? — опешила я. — Эти Якудзы множатся в моей жизни уже, как кролики на свободе!
Пришлось заключить:
— Обоих убью!
Арнольд неожиданно меня поддержал:
— Правильно, зажился батяня Якудза, пора бы его убить, пока он вконец не испоганил мою карьеру. Спрашивается, зачем я старался? Взяли мой гениальный член и приставили черт-те к кому! К какому-то губернатору!
— Не-ет, — пропел детектив, — губернаторства теперь ему не видать, как зайцу своих ушей. Вряд ли такой порно-слив положительно отразится на голосах избирателей. Губернатором теперь старого изберут. Повторно, хоть он и ворует.
Я оцепенела:
— О чем вы тут говорите?
Арнольд удивился:
— Как о чем? Не слышали разве, что диктор сказал в новостях?
Ха! Когда же мне было слышать? После грязного порно я не видеть, не слышать уже не могла — лишь говорить!
И то нецензурно!
— И что сказал диктор? — хватаясь за сердце, спросила я.
Просветил меня мой детектив:
— Он сказал, что теперь, когда конкурента, считай, завалили, у действующего губернатора появился шанс переизбраться на второй срок.
— А еще он сказал, — с блаженной улыбкой добавил Арнольд, — что писательница Мархалева своей сексуальностью сильно в том ему помогла.
Я, писательница Мархалева, открыла рот да так, не закрывая его, и спросила:
— Кому?
— Старому губернатору, — ласково пояснил детектив (так врач психиатр говорит со своими больными).
— Какого черта! — взбесилась я. — Никого я не знаю, ни старого, ни молодого! Зачем Якудзе понадобилось втягивать меня в это дело?
— Это как раз понятно, — ухмыльнулся Арнольд, — вас он втянул по ошибки, а вот зачем “быкам” захотелось порнуху в новостях вам показать, это и в самом деле вопрос.
— Нашли мне тоже вопрос! — рявкнула я. — Вы первый свидетель как потешалась я над “быками”. Они так от меня настрадались, что не упустили шанса поквитаться порнухой, раз силой кулаков поквитаться нельзя. А то, что ошибки касается…
И тут меня молнией будто прожгло.
— Ошибка? И Фроська брякнулась в обморок? — Я уставилась на Арнольда: — Почему Ефросинья сознание потеряла?
Он с гордостью объяснил:
— Ну как же, агрегат мой увидела, и рассудок ее помутился, не выдержал.
— А мне кажется, в этих порно-новостях она явно узнала претендента на пост губернатора, — предположил мой умница-детектив.
— Правильно! — воскликнула я и бросилась приводить Ефросинью в чувства.
Слава богу, она оказалась настоящей подругой — быстро очнулась, это позволило мне незамедлительно ее допросить.
— Фрося, сейчас же, негодница, признавайся кто на экране так дерзко меня поимел? — спросила я, подпирая руками бока.
И она, заливаясь слезами, призналась:
— Это сам ОН!
Все посмотрели наверх, но увидели потолок, а не небо и не Всевышнего. Я возмутилась:
— Кто — он?
— Тот, кого я любила, — ответила Фрося и начала свой рассказ.
Глава 24
МИНИСТР МЕСТНОГО ЗНАЧЕНИЯ И ХУДОЖНИЦА МИРОВОЙ ИЗВЕСТНОСТИ
В универмаг они вошли со служебного входа. Приоткрыв тяжелые железные двери, она скользнула на узкую лестницу и пояснила:
— Мы поднимемся на второй этаж, а потом придется шагать по торговому залу. Моя обитель на третьем, но этой лестницей туда не пройти. Когда здание строилось, третьего этажа не предполагалось, он значительно позже надстроен. Освещение тусклое здесь, смотрите не оступитесь.
Он усмехнулся:
— Я в курсе, что универмаг создавался в два приема, но не знал, что здесь такие крутые лестницы.
— Это потому, что вы с парадного входа входили, а я не люблю толпу. На этой лестнице не слишком чисто, зато до моей лачуги доберемся быстрей.
Подумав, она добавила:
— Смотрите не потеряйтесь, когда пойдем через зал. В это время там много народа.
И легко застучала каблучками по старым ступеням. Он поспешил за ней. От зеленых обшарпанных стен исходила душная влажность и поражала хлипкость перил. И почему-то казалось, что в любую секунду вырастет на пути приведение.
Хотя, привидения не в универмагах, а в замках живут. Но ему казалось именно так. И от этого к ощущениям страха потери и радости обретения добавлялась загадочность. И таинственность. Он не решался спросить как вышло, что она живет именно здесь. И всегда ли живет? И вообще, кто она? И, главное, как это чудо зовут?
Поднявшись на второй этаж, они прошли длинным узким коридором и уткнулись в еще одну тяжелую железную дверь.
— Здесь тугие пружины, — прошептала она, — вам придется мне немного помочь.
Дверь действительно открылась весьма неохотно — по глазам ударил яркий солнечный свет, от которого в полутьме лестницы и коридора успели отвыкнуть и он, и она. Девушка виновато взглянула и попросила:
— Пожалуйста, не обижайтесь, но дальше порознь пойдем.
И сразу стало понятно, чем ее не устроил парадный вход.
— Конечно, я все понимаю, — ответил он. — Конспирация превыше всего.
— Мне не нравится это слово, — нахмурившись, сказала она, — я никого не боюсь, но иногда люди не понимают самых простых вещей. Мне не хочется, чтобы о нас плохо даже подумали.
— И уж тем более не будем давать почву злым языкам, — с улыбкой добавил он. — Я все понимаю. Светлые вещи от случайного глаза пачкаются иногда.
— Не иногда, а слишком часто, — вздохнула она и, шагнув в зал, испуганно оглянулась: — Но смотрите не потеряйтесь!
Он успокоил ее:
— Нет-нет, я отстану на три шага, не больше.
Она летела по залу мимо секций одежды, обуви, тканей, а вслед ей неслось: “Ефросинья, привет!”, “Фрося, как поживаешь?”, “Куда, Фросик, спешишь?”, “Остановись, Фросюшка, поболтаем!”.
Было видно, что она здесь любимица. И еще, он узнал (наконец!) как это чудо зовут.
“Ефросинья! Древнее имя. И очень красивое. Да, эту девушку должно звать именно так”, — подумал он, отчетливо понимая, что принял бы имя любое, хоть Пелагея, хоть Катерина, хоть модное нынче Стефания.
Он, послушно отстав на три шага, шел за ней и с удивлением констатировал, что ни одного взгляда на себе не поймал: все смотрели только на Ефросинью — издали ее замечали и провожали улыбками добрыми, радостными.
“Как же мы дальше пойдем? — встревожился он. — Если все смотрят ей вслед, то обнаружат, что мы войдем в одну дверь. А она ничего не говорила о том, как в дальнейшем мне действовать. Что теперь делать? Просто за ней идти? Или остановиться и ждать?”
Он поймал себя на мысли весьма непривычной: “Начал заботиться о других и подстраиваться под того, от кого независим. А может, уже зависим? Да нет!”
Какая разница ему кто и что подумает об этой девчонке? Он видит ее первый и последний раз — так его мир устроен. У него плотная, расписанная на годы вперед жизнь. Хоть в доску разбейся, Ефросинье в ней места нет. Зато и у стен есть глаза и уши. Если крамольное что узнают, несдобровать ни ей, ни ему. Особенно, конечно, ему — что ей терять?
Она пересекла длинный торговый зал, завернула за угол к лестнице и остановилась у лифта. Он сообразил, что поджидает его и неспеша подошел. На третий этаж поднялись вместе. На его немой вопрос она хохотнула:
— Пусть думают, что вы случайный попутчик.
Он согласился:
— Правильно, пусть так и думают, не обращая внимания на детали.
— На какие детали? — удивилась она.
— На то, что я через весь зал топал за вами, не заглянув ни в одну из многочисленных секций.
— А может вы хотели на третий этаж подняться на лифте. Так многие делают. Лифт только в этом крыле.
— А вы хитрая.
Она испуганно спросила:
— Это ваше первое разочарование?
Он покачал головой:
— Нет, второе. Первое, это то, что я значительно старше вас и совсем не свободен.
— Мы еще не знаем имен друг друга, а разочарований уже скопилось изрядно: целых три.
Двери лифта открылись.
— Что дальше? — спросил он. — Я имею право рядом с вами идти?
— Да, — кивнула она, — здесь нас никто не увидит. Сразу за лифтом лестница, ведущая прямо ко мне.
— Еще лестница? А я думал, что в этом здании три этажа.
— Так и есть, я живу на чердаке, но, поскольку там имеются окна, все называют его мансардой.
И снова лестница, узкая деревянная, и опять коридор, длинный скрипучий, и еще одна лестница. На этот раз она пропустила его вперед, а сама шла сзади, прикрывая собой тыл. Так она выразилась сама, а он подумал: “Где этот тыл? И от кого надо его прикрывать?”
Теперь же, уперевшись в еще одну лестницу, он занес ногу над первой ступенью, но она его остановила, указав на облезлую дверь:
— Нет-нет, нам сюда.
— А там что? — спросил он, кивая на лестницу.
— Там душ.
Подумав, она смущенно добавила:
— И туалет.
Он брякнул:
— Надеюсь, мне это пригодится.
Именно брякнул, потому что совсем не хотел это ей говорить. Но она не удивилась:
— Конечно-конечно, я помню что вы с дороги и мечтали о душе.
Он решил внести ясность:
— Вообще-то у меня в вашей лучшей гостинице забронирован номер люкс.
— Он вам тоже сегодня понадобится, — внесла ясность она.
“Значит чаем буду напоен и вежливо выпровожен”, — с грустью подумал он.
Поковырявшись в замке, она распахнула дверь — в нос ударил резкий запах масляных красок.
— Я художница, — сказала она.
Он удивился:
— А как же фиалки?
— Считайте, что это хобби. Цветы я продаю себе в убыток.
— Зачем?
Она улыбнулась:
— Не сочтите меня сумасшедшей, но так хочется людям нести красоту, что не могу устоять перед соблазном. Я бы и даром фиалки свои раздавала, но людей пугает и настораживает немотивированная щедрость. Приходится продавать.
Он восхитился:
— Вы удивительная девушка!
Ефросинья смущенно ему предложила:
— Присаживайтесь на диван, сейчас напою вас чаем из трав.
Он присел и огляделся. Комнатка была тесной и освещалась маленьким круглым окном. Заметив его любопытный взгляд, она пояснила:
— Я тут как в коммуналке живу. Видели сколько в коридоре дверей?
— Кажется, три.
— Четыре, — уточнила она. — Четыре двери и за каждой семья. За стенкой живет охранник универмага с женой. Напротив него лифтерша с двумя детьми. Рядом с лифтершей — сторож. Он пенсионер, вдовец, живет один. Но сейчас все на работе. Кухня и душ у нас общие. Знаете, как в том анекдоте: баня — через дорогу раздевалка, — рассмеялась она и попросила: — Подождите секунду, я кипятка принесу.
Когда она вышла, он поднялся с дивана. Его заинтересовала та часть помещения, которая от любопытного глаза была прикрыта цветастой шторкой. Отодвинув шторку, он был поражен: там рядами и опираясь одна на другую, стояли картины. В живописи он не был силен, но и любому профану здесь было ясно, что картины заряжены той грандиозной силой, которой название “мастерство и талант”.
Он не мог оторвать глаз от полотен, он забыл обо всем на свете. Пришел в себя лишь когда скрипнула дверь. Он вздрогнул и оглянулся — на пороге стояла улыбающаяся Ефросинья с подносом в руках.
— Мы поднимемся на второй этаж, а потом придется шагать по торговому залу. Моя обитель на третьем, но этой лестницей туда не пройти. Когда здание строилось, третьего этажа не предполагалось, он значительно позже надстроен. Освещение тусклое здесь, смотрите не оступитесь.
Он усмехнулся:
— Я в курсе, что универмаг создавался в два приема, но не знал, что здесь такие крутые лестницы.
— Это потому, что вы с парадного входа входили, а я не люблю толпу. На этой лестнице не слишком чисто, зато до моей лачуги доберемся быстрей.
Подумав, она добавила:
— Смотрите не потеряйтесь, когда пойдем через зал. В это время там много народа.
И легко застучала каблучками по старым ступеням. Он поспешил за ней. От зеленых обшарпанных стен исходила душная влажность и поражала хлипкость перил. И почему-то казалось, что в любую секунду вырастет на пути приведение.
Хотя, привидения не в универмагах, а в замках живут. Но ему казалось именно так. И от этого к ощущениям страха потери и радости обретения добавлялась загадочность. И таинственность. Он не решался спросить как вышло, что она живет именно здесь. И всегда ли живет? И вообще, кто она? И, главное, как это чудо зовут?
Поднявшись на второй этаж, они прошли длинным узким коридором и уткнулись в еще одну тяжелую железную дверь.
— Здесь тугие пружины, — прошептала она, — вам придется мне немного помочь.
Дверь действительно открылась весьма неохотно — по глазам ударил яркий солнечный свет, от которого в полутьме лестницы и коридора успели отвыкнуть и он, и она. Девушка виновато взглянула и попросила:
— Пожалуйста, не обижайтесь, но дальше порознь пойдем.
И сразу стало понятно, чем ее не устроил парадный вход.
— Конечно, я все понимаю, — ответил он. — Конспирация превыше всего.
— Мне не нравится это слово, — нахмурившись, сказала она, — я никого не боюсь, но иногда люди не понимают самых простых вещей. Мне не хочется, чтобы о нас плохо даже подумали.
— И уж тем более не будем давать почву злым языкам, — с улыбкой добавил он. — Я все понимаю. Светлые вещи от случайного глаза пачкаются иногда.
— Не иногда, а слишком часто, — вздохнула она и, шагнув в зал, испуганно оглянулась: — Но смотрите не потеряйтесь!
Он успокоил ее:
— Нет-нет, я отстану на три шага, не больше.
Она летела по залу мимо секций одежды, обуви, тканей, а вслед ей неслось: “Ефросинья, привет!”, “Фрося, как поживаешь?”, “Куда, Фросик, спешишь?”, “Остановись, Фросюшка, поболтаем!”.
Было видно, что она здесь любимица. И еще, он узнал (наконец!) как это чудо зовут.
“Ефросинья! Древнее имя. И очень красивое. Да, эту девушку должно звать именно так”, — подумал он, отчетливо понимая, что принял бы имя любое, хоть Пелагея, хоть Катерина, хоть модное нынче Стефания.
Он, послушно отстав на три шага, шел за ней и с удивлением констатировал, что ни одного взгляда на себе не поймал: все смотрели только на Ефросинью — издали ее замечали и провожали улыбками добрыми, радостными.
“Как же мы дальше пойдем? — встревожился он. — Если все смотрят ей вслед, то обнаружат, что мы войдем в одну дверь. А она ничего не говорила о том, как в дальнейшем мне действовать. Что теперь делать? Просто за ней идти? Или остановиться и ждать?”
Он поймал себя на мысли весьма непривычной: “Начал заботиться о других и подстраиваться под того, от кого независим. А может, уже зависим? Да нет!”
Какая разница ему кто и что подумает об этой девчонке? Он видит ее первый и последний раз — так его мир устроен. У него плотная, расписанная на годы вперед жизнь. Хоть в доску разбейся, Ефросинье в ней места нет. Зато и у стен есть глаза и уши. Если крамольное что узнают, несдобровать ни ей, ни ему. Особенно, конечно, ему — что ей терять?
Она пересекла длинный торговый зал, завернула за угол к лестнице и остановилась у лифта. Он сообразил, что поджидает его и неспеша подошел. На третий этаж поднялись вместе. На его немой вопрос она хохотнула:
— Пусть думают, что вы случайный попутчик.
Он согласился:
— Правильно, пусть так и думают, не обращая внимания на детали.
— На какие детали? — удивилась она.
— На то, что я через весь зал топал за вами, не заглянув ни в одну из многочисленных секций.
— А может вы хотели на третий этаж подняться на лифте. Так многие делают. Лифт только в этом крыле.
— А вы хитрая.
Она испуганно спросила:
— Это ваше первое разочарование?
Он покачал головой:
— Нет, второе. Первое, это то, что я значительно старше вас и совсем не свободен.
— Мы еще не знаем имен друг друга, а разочарований уже скопилось изрядно: целых три.
Двери лифта открылись.
— Что дальше? — спросил он. — Я имею право рядом с вами идти?
— Да, — кивнула она, — здесь нас никто не увидит. Сразу за лифтом лестница, ведущая прямо ко мне.
— Еще лестница? А я думал, что в этом здании три этажа.
— Так и есть, я живу на чердаке, но, поскольку там имеются окна, все называют его мансардой.
И снова лестница, узкая деревянная, и опять коридор, длинный скрипучий, и еще одна лестница. На этот раз она пропустила его вперед, а сама шла сзади, прикрывая собой тыл. Так она выразилась сама, а он подумал: “Где этот тыл? И от кого надо его прикрывать?”
Теперь же, уперевшись в еще одну лестницу, он занес ногу над первой ступенью, но она его остановила, указав на облезлую дверь:
— Нет-нет, нам сюда.
— А там что? — спросил он, кивая на лестницу.
— Там душ.
Подумав, она смущенно добавила:
— И туалет.
Он брякнул:
— Надеюсь, мне это пригодится.
Именно брякнул, потому что совсем не хотел это ей говорить. Но она не удивилась:
— Конечно-конечно, я помню что вы с дороги и мечтали о душе.
Он решил внести ясность:
— Вообще-то у меня в вашей лучшей гостинице забронирован номер люкс.
— Он вам тоже сегодня понадобится, — внесла ясность она.
“Значит чаем буду напоен и вежливо выпровожен”, — с грустью подумал он.
Поковырявшись в замке, она распахнула дверь — в нос ударил резкий запах масляных красок.
— Я художница, — сказала она.
Он удивился:
— А как же фиалки?
— Считайте, что это хобби. Цветы я продаю себе в убыток.
— Зачем?
Она улыбнулась:
— Не сочтите меня сумасшедшей, но так хочется людям нести красоту, что не могу устоять перед соблазном. Я бы и даром фиалки свои раздавала, но людей пугает и настораживает немотивированная щедрость. Приходится продавать.
Он восхитился:
— Вы удивительная девушка!
Ефросинья смущенно ему предложила:
— Присаживайтесь на диван, сейчас напою вас чаем из трав.
Он присел и огляделся. Комнатка была тесной и освещалась маленьким круглым окном. Заметив его любопытный взгляд, она пояснила:
— Я тут как в коммуналке живу. Видели сколько в коридоре дверей?
— Кажется, три.
— Четыре, — уточнила она. — Четыре двери и за каждой семья. За стенкой живет охранник универмага с женой. Напротив него лифтерша с двумя детьми. Рядом с лифтершей — сторож. Он пенсионер, вдовец, живет один. Но сейчас все на работе. Кухня и душ у нас общие. Знаете, как в том анекдоте: баня — через дорогу раздевалка, — рассмеялась она и попросила: — Подождите секунду, я кипятка принесу.
Когда она вышла, он поднялся с дивана. Его заинтересовала та часть помещения, которая от любопытного глаза была прикрыта цветастой шторкой. Отодвинув шторку, он был поражен: там рядами и опираясь одна на другую, стояли картины. В живописи он не был силен, но и любому профану здесь было ясно, что картины заряжены той грандиозной силой, которой название “мастерство и талант”.
Он не мог оторвать глаз от полотен, он забыл обо всем на свете. Пришел в себя лишь когда скрипнула дверь. Он вздрогнул и оглянулся — на пороге стояла улыбающаяся Ефросинья с подносом в руках.