Страница:
— Да, Великий Дракон!
— Даю тебе три часа, чтобы ты свершил это правое дело.
— Тацу… — растерянно начал Юдзан, понимающий, что за три часа он даже до Токио не доберется.
— Возьми мой самолет, — распорядился господин Судзуки, — я позвоню в МИД, чтобы там обеспечили коридор для полета.
— Слушаюсь, мой господин!
— Когда вызволишь госпожу Мархалеву из беды, передашь ей мое письмо и подарок. Кроме мобильного, возьмешь с собой телефон спутниковой связи и будешь докладывать мне о ходе спасательной операции через каждый час.
— Да, Тацу, — смиренно подтвердил Юдзан.
— И еще, — напутствовал своего посланца Великий Дракон, — запомни и выполняй в точности и клянись.
Он сделал многозначительную паузу и чеканя слоги сказал:
— Немедленно, но без крови освободить госпожу Мархалеву!
— Клянусь, Тацу!
— Охранять госпожу Мархалеву так, как если бы ты охранял меня.
— Клянусь, Тацу!
— Выполнять все ее приказы так, как будто эти приказы отдал я.
— Клянусь, Тацу!
— Исполнять все ее капризы так, как будто это мои приказы.
— Клянусь, Тацу!
Но Великий Дракон не удовлетворился односложными ответами Юдзана.
— Повтори, что я сказал вслух, — приказал он, — и затем повторяй про себя все время, пока будешь в полете и пока не увидишь мою богиню.
Юдзан повторил и клялся повторять непрестанно.
— Да будет так, — удовлетворенно кивнул Великий Дракон. — Теперь прими письмо и подарки, для несравненной госпожи Мархалевой. Письмо передадут позже, когда оно будет готово. А подарок…
Господин Судзуки вышел и тут же вернулся с большой коробкой. Протянул ее Юдзану и с почтением произнес:
— Здесь кимоно для несравненнейшей госпожи Мархалевой. Оно старинной работы. Древние мастера вручную изготовили шелк. Мастер пять лет разрабатывал рисунок. Детали орнамента осыпаны серебром и золотом. Но не это главное.
Великий Дракон нежно погладил коробку с бесценной реликвией и продолжил:
— Это кимоно носила супруга императора Го-Хорикава. Очень древняя вещь, двенадцатый век. И оно в отличном состоянии. Я готовил подарок к окончанию работы над переводом великой книги несравненной Софико?сан.
— Да, Тацу, — поклонился Юдзан.
Великий дракон удрученно вздохнул.
— Ты, Юдзан, — продолжил он, — передашь письмо и подарок лично в руки госпожи Мархалевой.
— Да, Тацу.
Великий Дракон, внимательно посмотрев на своего эмиссара, сказал:
— Я волен над твоим телом, Юдзан, но мне нужна и власть над твоей душой. Еще раз поклянись, что в точности выполнишь мой приказ.
— Клянусь Аматерасу Омиками — великой священной богиней, сияющей на небе, — не задумываясь отчеканил Юдзан.
— Иди! — приказал Великий Дракон и подумал: “Как я тебе завидую”.
Глава 29
Глава 30
— Даю тебе три часа, чтобы ты свершил это правое дело.
— Тацу… — растерянно начал Юдзан, понимающий, что за три часа он даже до Токио не доберется.
— Возьми мой самолет, — распорядился господин Судзуки, — я позвоню в МИД, чтобы там обеспечили коридор для полета.
— Слушаюсь, мой господин!
— Когда вызволишь госпожу Мархалеву из беды, передашь ей мое письмо и подарок. Кроме мобильного, возьмешь с собой телефон спутниковой связи и будешь докладывать мне о ходе спасательной операции через каждый час.
— Да, Тацу, — смиренно подтвердил Юдзан.
— И еще, — напутствовал своего посланца Великий Дракон, — запомни и выполняй в точности и клянись.
Он сделал многозначительную паузу и чеканя слоги сказал:
— Немедленно, но без крови освободить госпожу Мархалеву!
— Клянусь, Тацу!
— Охранять госпожу Мархалеву так, как если бы ты охранял меня.
— Клянусь, Тацу!
— Выполнять все ее приказы так, как будто эти приказы отдал я.
— Клянусь, Тацу!
— Исполнять все ее капризы так, как будто это мои приказы.
— Клянусь, Тацу!
Но Великий Дракон не удовлетворился односложными ответами Юдзана.
— Повтори, что я сказал вслух, — приказал он, — и затем повторяй про себя все время, пока будешь в полете и пока не увидишь мою богиню.
Юдзан повторил и клялся повторять непрестанно.
— Да будет так, — удовлетворенно кивнул Великий Дракон. — Теперь прими письмо и подарки, для несравненной госпожи Мархалевой. Письмо передадут позже, когда оно будет готово. А подарок…
Господин Судзуки вышел и тут же вернулся с большой коробкой. Протянул ее Юдзану и с почтением произнес:
— Здесь кимоно для несравненнейшей госпожи Мархалевой. Оно старинной работы. Древние мастера вручную изготовили шелк. Мастер пять лет разрабатывал рисунок. Детали орнамента осыпаны серебром и золотом. Но не это главное.
Великий Дракон нежно погладил коробку с бесценной реликвией и продолжил:
— Это кимоно носила супруга императора Го-Хорикава. Очень древняя вещь, двенадцатый век. И оно в отличном состоянии. Я готовил подарок к окончанию работы над переводом великой книги несравненной Софико?сан.
— Да, Тацу, — поклонился Юдзан.
Великий дракон удрученно вздохнул.
— Ты, Юдзан, — продолжил он, — передашь письмо и подарок лично в руки госпожи Мархалевой.
— Да, Тацу.
Великий Дракон, внимательно посмотрев на своего эмиссара, сказал:
— Я волен над твоим телом, Юдзан, но мне нужна и власть над твоей душой. Еще раз поклянись, что в точности выполнишь мой приказ.
— Клянусь Аматерасу Омиками — великой священной богиней, сияющей на небе, — не задумываясь отчеканил Юдзан.
— Иди! — приказал Великий Дракон и подумал: “Как я тебе завидую”.
Глава 29
Как только Валет из комнаты вышел, Фрося сошла с ума.
— Ну что, Мархалева, допрыгалась! — вызверилась она на меня. — Не зря с утра сердце ноет, не кончится это добром!
Арнольд, покидая диван, с ней согласился:
— Да-а, плохи наши дела.
Туда же и детектив:
— Если Якудза приказал “быкам” вас отпустить, а потом передумал, значит ничего хорошего вас не ждет. Логика событий только об этом и говорит.
— Эт-точно! — сказал Арнольд и, выглянув в темное окно, слегка порадовался: — Хорошо хоть, рубежи бандиты не укрепили. Все осталось по-прежнему.
Фрося недоуменно спросила:
— Как вы узнали? Ведь ночь на дворе.
Детектив ее просветил:
— Если бы Якудза прислал сюда новых бандитов, вся округа была бы в курсе. А мы тем более не пропустили бы это событие мимо ушей.
— Да, — согласился Арнольд, — тут светло было бы будто днем. Машины, одна за другой, фарами знай мигали бы, и тормоза визжали бы как сумасшедшие. А матом своим пацаны, когда собираются, ворон на лету сбивают.
Фрося моя удивилась:
— Зачем они это делают?
Детектив пояснил:
— От радости видеть друг друга.
— Но и этой банды достаточно, чтобы всем нам была крышка, — упаднически заключил вдруг Арнольд.
— Да еще какая, — согласился Евгений. — Ох, и бедные будем мы!
Я удивилась:
— Почему это крышка? Вот-вот прибудет группа захвата и бедные будут “быки”, а не мы.
В подтверждение темы я немедленно позвонила Тамарке.
— Мама, ты невозможная! — возмутилась она. — Ты что, через каждые десять минут теперь будешь меня тиранить?
Я честно призналась:
— Да, до тех пор, пока нас с Фросей не освободят. Надеюсь, договор наш в силе остался?
— В силе! Группа уже в полном сборе, вот-вот высылаю уже!
— Что-о? Ты до сих пор их к нам не послала?
И Тамарка, как та черепаха из анекдота, которая два часа от двери до первой ступеньки шла (волк и лиса ее за бутылкой послали) ответила мне:
— Будешь бухтеть, вообще никуда не пойду. То есть, никого никуда не пошлю.
Мне сразу бухтеть расхотелось и захотелось положиться на добросовестность лучшей подруги.
— Успокойтесь, — сказала я Фросе, Евгению и Арнольду, пряча в карман телефон, — группа захвата уже в пути.
И правильно сделала, что соврала — в нашем обществе наступил порядок. Все перестали ругаться и настроились на философский лад. Арнольд размечтался о том, как он будет жить и работать, покончив с рабовладельцем Якудзой. Ефросинья о выставке защебетала, я же вводила Евгения в курс наших семейных дел. Раз он наш детектив, значит должен знать чем живет его работодатель. Арнольд слушал нас краем уха и, узнав, что я довольно богата, спросил:
— А чем твой муж занимается? Как все в столице, ворует?
Мне стало смешно — как наивно смотрит на жизнь провинция. Как столицу идеализирует все же она. Как превозносит ее, но нет совершенства и там, в столице. Провинция думает, что каждый, живущий в Москве, только и делает, что ворует, ан нет, не у всех это получается даже в Москве.
Я воскликнула:
— Вы зря москвичам завидуете. И там сладко живется не всем. Воровать — это тоже может не каждый. Это идет от судьбы и дано единицам. Себя не беру, я вообще ничего не умею, а вот мой муж — мужчина очень толковый. Но и он воровать не умеет совсем.
— Да ну? — ахнул Арнольд.
— Именно. Вы удивитесь, но, дожив до весьма зрелых лет, воровать мой Роберт не только не научился, но (даже стыдно сказать) и не пробовал. А на вопрос, как ты дошел до жизни такой, он однажды ответил: “Мне было некогда”.
Детектив удивился:
— Ха! Было некогда! Чем же таким он был занят всю жизнь?
Я усмехнулась:
— Именно об этом сразу Роберта и спросила на другой день после свадьбу. А он мне ответил: “Работал я”. Представляете! Он работал! И куда его мать только смотрела? Впрочем, ясно куда — в зеркало, только в зеркало с вечера и до утра.
Детектив насторожился:
— И как же вы, Софья Адамовна, с ним живете с таким неумехой?
— Ах, Женечка, боремся, — посетовала я, — сил не жалея, работаем над недостатками мужа. Я для того и в брак с ним вступила, чтобы исправить воспитательный брак моей, с позволения сказать, свекрови. В священном деле воровства у Роберта моего навыки не зачаточные, а нулевые. Раз опыта нет у него, пришлось начинать с малого. Я быстренько подобрала подходящий момент и говорю:
— Роберт, завтра поедем на дачу, хочу чтобы ты знал, как я на тебя рассчитываю.
Он насторожился, но отвечает с улыбкой:
— Чем могу быть полезен, моя дорогая.
— Пока ты здесь за наукой своей прохлаждался, я на даче работала, как раб на плантации.
— Да-а? И что же ты сделала?
— Мастеров наняла, и они уже в центральном цветнике левую робатку подняли на полметра.
— Зачем? — удивился Роберт.
— Лобков сказал, что так гораздо эффектней.
— Лобков? Прости, я не понимаю о ком ты говоришь. Никакого Лобкова не знаю.
Я рассердилась:
— Господи, Роберт, ты же профессор, тебе стыдно Лобкова не знать, это телеведущий.
И, представьте себе, мой муж отвечает:
— И что он телеведет? И куда?
Разумеется, я психую:
— Роберт, скажи, ты вот сейчас нарочно злишь меня, да? Вся страна знает что он “Растительную жизнь” постоянно ведет, только никто не знает куда. Ну да, нам-то какая разница. Нам, стильным, важно одно: быть выше всех, а уж в чем мы сами найдем. Где легче, там выше и будем. Поэтому я робатку на полметра и подняла.
— Сама?! — ужаснулся Роберт.
— Вижу сошел ты с ума! Мы, стильные, сами давно ничего не делаем! Мы только платим! Причем, не своими. Кстати, Роберт, как твоя премия? Что-то давно ты ее не получал.
— Да, с тех пор, как мы поженились, — грустно ответил муж.
— Ах, вот что, с тех пор как мы поженились, ты премию не получал. Скажи мне, пожалуйста, откуда взялась такая странная, несправедливая и невыгодная мне зависимость?
Роберт предположил:
— Видимо, раньше я больше работал.
— Еще больше?! Ты же прохлаждаешься у своего компьютера сутками напролет! Куда еще больше! Короче, завтра поедем на дачу и ты наполнишь робатку землей, — приказала я.
И получила вопрос в ответ:
— А где землю возьму?
— Милый мой, почему я к тебе обращаюсь?
— Почему?
— Ты же умный, ты целый профессор, вот и придумай где землю взять, а утром мне сообщишь.
Утром едем на дачу, и мой Роберт, мой корифей науки с гордостью сообщает:
— Я придумал где землю взять.
Жестами и мимикой глупое предложение мужа заранее отвергая, я сдержанно интересуюсь:
— Где?
— Землю надо купить.
И еще находятся наглые люди, которые меня упрекают в излишней эмоциональности. Посмотрела бы я как они держат такой страшный удар — я-то его удержала.
— Роберт, мой умный, мой дорогой, — с присущим мне хладнокровием ответила я, — нельзя же так опускаться. Стильные мира сего покупают только тогда, когда совсем уж украсть невозможно. А что такое земля? Ее, слава богу, у соседей хватает.
Казалось бы, членораздельно дала намек — любой русский мгновенно понял бы и принял меры, мой же Роберт замолчал и задумался. На дачу приехали, он ходит в задумчивости, а робатка пустая. Час пустая, два пустая, три… Наконец я взорвалась:
— Роберт! Уезжать скоро пора, а ты не мычишь и не телишься.
И он как послушный муж, тут же и замычал.
— М-ммы, м-м-ууу, дорогая.
Вижу, воровство для моего Роберта задача невыполнимая.
— Ладно, — сжалилась я, — иди погуляй, пока не начал телиться, я пока поработаю… над собой.
Взяла маникюрную пилочку и залегла в гамаке — ну, знаете, в таком стильном, в карибском — сидеть в нем совершенно нельзя, но мы, стильные, на подвиги и похуже способны, если требует дело. Короче, я заприметила, что Караваева из соседней дачи заглядывает в наш двор через бинокль и прыг в карибский гамак. Лежу, мучаюсь и представляю, как у Караваевой ее восьмикратно перекроенное лицо от зависти перекашивается. Эта дура ездила на карибские острова, но гамака там так и не нашла — еще бы, я же его заказала Маруськиному Акиму. Акиша по моему спецзаказу гамак сконструировал для гостей — чтобы не засиживались. Пришли, на богатство мое посмотрели и нечего дальше рассиживаться, быстро за дело: а как же! Надо же им осуществлять разнос информации по Москве. Даже не представляю как жить без друзей — откуда узнал бы народ как я преуспеваю?
Так вот, лежу в гамаке, мучаюсь, но на душе истома приятная — Караваева не сходит с биноклем со своей сторожевой вышки, которую она замком зовет. Вдруг смотрю по дорожке (двенадцать погонных метров кизмы — это похоже на гравий, но только гораздо дороже) несется мой Роберт — радостный!
— Придумал, — кричит, — где землю взять! У соседа перед домом лежит горка первоклассной земли.
Я насторожилась:
— Первоклассной? Как ты узнал?
Если честно, не уверена, видел ли Роберт настоящую землю — если и видел, только в горшках.
Он же мне отвечает:
— Как я узнал? Она же лежит перед домом соседа, он же стильный, у него все первоклассное.
— Ах, да, — опомнилась я, — и что из этого следует? Только не говори, мне пожалуйста, что ты собираешься подрулить к соседу с вопросом можно ли землю купить. Он умрет, но и стакана земли тебе только из вредности, зараза, не даст.
Роберт меня успокоил:
— Нет-нет, с наступлением сумерок я в робаку землю перенесу.
Как он меня осчастливил: наконец-то есть повод выпрыгнуть из ненавистного гамака — средства пыток гостей. Я завопила:
— Роберт! Мой дорогой! — и повисла на его мощной шее.
Другой шеи у моего мужа и быть не могло.
В общем, ночью, пока я спала на матрасе от Крайского (ужасный матрас, но говорят, что он самый крутой — приходится мучаться) — так вот, пока я спала на стильном матрасе, мой Роберт беззастенчиво землю от соседей таскал. Воровал мой родной на совесть, старательно воровал. Я как представлю: он в свете луны, не дыша, на цыпочках с ведрами носится — туда-сюда, туда-сюда. Прилично наворовал. Я утром вышла в халате от Бачи… Как? Вы не знаете? Это новый такой кутюрье, очень раскрученный. Выходим мы с Бачи на балкон, сладко потягиваемся, зеваем, небрежно поглядывая в сад и…
И видим — робатка полная! А внизу стоит Роберт — бедняга спать еще не ложился, землю таскал. Увидел меня, расплылся в улыбке и, тайно гордясь собой, интеллигентно меня так спрашивает:
— Ну что, дорогая, умею я воровать?
— Ты?! Лучше всех! Дай я тебя расцелую! Я немедленно! Немедленно хочу оказаться рядом с тобой!
— Только не прыгай с балкона! — он мне кричит и страшно гордится собой.
И есть чем гордиться, в нашей стране с законами и судами так “хорошо”, что человек, не умеющий воровать, и на комплексы изведется, и на то, чего много в деревенском сортире, который очень стильно соорудил в своем огороде типа саду муж Коняевой — жены банкира, президента и депутата.
Боже упаси вас подумать, что у Коняевой целых три мужа. Она и одним-то по недоразумению разжилась — муж ее триедин — стильные знаю, что это такое.
Так вот, мы тут же, за завтраком, отпраздновали потерю невинности Роберта. Он жутко гордился собой, я от него не отставала — еще бы, вот она я! И муж у меня самый лучший! У самого банкира-президента и депутата землю украл.
Но, я вам скажу, рожденный ползать лежать не может — это про Роберта каламбур. Надела новый костюм от Борджера — не стоит и говорить кто это такой — решила по улице нашей пройтись и вот тут-то меня настигла беда. Муж Коняевой, этой…
Впрочем, не буду ругаться, мат выходит из моды. Короче, стоит банкир-президент-депутат и дирижирует наемными рабочими. Они аккуратно, чтобы не испачкать ему тротуара, носят землю в громаднейший самосвал. Уж почти всю туда загрузили. А рядом стоит пустой самосвал.
Я с присущим мне юмором и умом к обворованному (моим мужем!) банкиру небрежно так подхожу в своем новом Борджере и, чтобы с чего-то беседу с ним завязать, спрашиваю:
— А второй самосвал ты пригнал зачем?
— Так землю хотел же вывезти, — отвечает мне депутат и все прочее. — Но представляешь, неожиданно вышла мне экономия.
Учуяв беду, я воскликнула:
— Каким это образом?
— Да половину земли утащил какой-то чудак. Я вот думаю, не погорячился ли я вообще, пригнав самосвалы? Может, этой ночью он утащил бы всю землю? Как думаешь?
У меня, главное, спрашивает. Наглость какая! Разумеется, я отомстила ему, сказав:
— Фи-и, все думали, что ты нарочно возле забора земли навалил. Мы с Караваевой задумку твою уже похвалили, так стильно…
И с презрением глянув на самосвал, гордо ушла, а на душе, разумеется, кошки так и скребут.
До сих пор.
Нет, тот, кому не дано воровать, никогда искусству этому и не научится. Так дураком и помрет, как мой Роберт.
Ему я, конечно, ничего не сказала. Зачем мужа расстраивать? Пусть чувствует себя человеком, пускай думает, что и он однажды что-то украл.
Без этого чувства, видимо, неуютно жить русскому человеку. Особенно если он рвется вверх по общественной лестнице.
Закончив свой короткий рассказ, я оглянулась: Фрося, Арнольд и Евгений сбились в кучку, друг на друга легли и крепко спят. Вот что, оказывается, мне позволило безостановочно говорить ровно час.
— Что вы себе позволяете! Черт возьми! — гаркнула я.
Евгений и Фрося не шелохнулись, а Арнольд подскочил и метнулся к окну.
Я поразилась:
— Куда вы?
— Фу-у, — рассердился он, — как вы меня испугали. А ведь чудесный такой сон я про вас смотрел.
— Какой же? — воодушевляясь, спросила я и кокетливо остатки костюма поправила.
Арнольд мечтательно сообщил:
— Видел я, Софья Адамовна, всю свою жизнь от рождения и до ста восьмидесяти лет. Представляете, сто восемьдесят лет я будто прожил и ни одного дня вас не знал и даже не слышал о вас. Вот оно, счастье какое!
— Мерзавец! Нахал! — воскликнула я и дальше уже выражений не подбирала.
Арнольд, как ни странно, внимательно слушал меня, но потом вдруг насторожился и прошептал:
— Слышите?
Признаться, я ничего не слышала, но выглянула за окно. Там мелькнули какие-то тени.
— Вот оно! Началось! Тамаркина группа захвата! — радостно воскликнула я.
— Ну что, Мархалева, допрыгалась! — вызверилась она на меня. — Не зря с утра сердце ноет, не кончится это добром!
Арнольд, покидая диван, с ней согласился:
— Да-а, плохи наши дела.
Туда же и детектив:
— Если Якудза приказал “быкам” вас отпустить, а потом передумал, значит ничего хорошего вас не ждет. Логика событий только об этом и говорит.
— Эт-точно! — сказал Арнольд и, выглянув в темное окно, слегка порадовался: — Хорошо хоть, рубежи бандиты не укрепили. Все осталось по-прежнему.
Фрося недоуменно спросила:
— Как вы узнали? Ведь ночь на дворе.
Детектив ее просветил:
— Если бы Якудза прислал сюда новых бандитов, вся округа была бы в курсе. А мы тем более не пропустили бы это событие мимо ушей.
— Да, — согласился Арнольд, — тут светло было бы будто днем. Машины, одна за другой, фарами знай мигали бы, и тормоза визжали бы как сумасшедшие. А матом своим пацаны, когда собираются, ворон на лету сбивают.
Фрося моя удивилась:
— Зачем они это делают?
Детектив пояснил:
— От радости видеть друг друга.
— Но и этой банды достаточно, чтобы всем нам была крышка, — упаднически заключил вдруг Арнольд.
— Да еще какая, — согласился Евгений. — Ох, и бедные будем мы!
Я удивилась:
— Почему это крышка? Вот-вот прибудет группа захвата и бедные будут “быки”, а не мы.
В подтверждение темы я немедленно позвонила Тамарке.
— Мама, ты невозможная! — возмутилась она. — Ты что, через каждые десять минут теперь будешь меня тиранить?
Я честно призналась:
— Да, до тех пор, пока нас с Фросей не освободят. Надеюсь, договор наш в силе остался?
— В силе! Группа уже в полном сборе, вот-вот высылаю уже!
— Что-о? Ты до сих пор их к нам не послала?
И Тамарка, как та черепаха из анекдота, которая два часа от двери до первой ступеньки шла (волк и лиса ее за бутылкой послали) ответила мне:
— Будешь бухтеть, вообще никуда не пойду. То есть, никого никуда не пошлю.
Мне сразу бухтеть расхотелось и захотелось положиться на добросовестность лучшей подруги.
— Успокойтесь, — сказала я Фросе, Евгению и Арнольду, пряча в карман телефон, — группа захвата уже в пути.
И правильно сделала, что соврала — в нашем обществе наступил порядок. Все перестали ругаться и настроились на философский лад. Арнольд размечтался о том, как он будет жить и работать, покончив с рабовладельцем Якудзой. Ефросинья о выставке защебетала, я же вводила Евгения в курс наших семейных дел. Раз он наш детектив, значит должен знать чем живет его работодатель. Арнольд слушал нас краем уха и, узнав, что я довольно богата, спросил:
— А чем твой муж занимается? Как все в столице, ворует?
Мне стало смешно — как наивно смотрит на жизнь провинция. Как столицу идеализирует все же она. Как превозносит ее, но нет совершенства и там, в столице. Провинция думает, что каждый, живущий в Москве, только и делает, что ворует, ан нет, не у всех это получается даже в Москве.
Я воскликнула:
— Вы зря москвичам завидуете. И там сладко живется не всем. Воровать — это тоже может не каждый. Это идет от судьбы и дано единицам. Себя не беру, я вообще ничего не умею, а вот мой муж — мужчина очень толковый. Но и он воровать не умеет совсем.
— Да ну? — ахнул Арнольд.
— Именно. Вы удивитесь, но, дожив до весьма зрелых лет, воровать мой Роберт не только не научился, но (даже стыдно сказать) и не пробовал. А на вопрос, как ты дошел до жизни такой, он однажды ответил: “Мне было некогда”.
Детектив удивился:
— Ха! Было некогда! Чем же таким он был занят всю жизнь?
Я усмехнулась:
— Именно об этом сразу Роберта и спросила на другой день после свадьбу. А он мне ответил: “Работал я”. Представляете! Он работал! И куда его мать только смотрела? Впрочем, ясно куда — в зеркало, только в зеркало с вечера и до утра.
Детектив насторожился:
— И как же вы, Софья Адамовна, с ним живете с таким неумехой?
— Ах, Женечка, боремся, — посетовала я, — сил не жалея, работаем над недостатками мужа. Я для того и в брак с ним вступила, чтобы исправить воспитательный брак моей, с позволения сказать, свекрови. В священном деле воровства у Роберта моего навыки не зачаточные, а нулевые. Раз опыта нет у него, пришлось начинать с малого. Я быстренько подобрала подходящий момент и говорю:
— Роберт, завтра поедем на дачу, хочу чтобы ты знал, как я на тебя рассчитываю.
Он насторожился, но отвечает с улыбкой:
— Чем могу быть полезен, моя дорогая.
— Пока ты здесь за наукой своей прохлаждался, я на даче работала, как раб на плантации.
— Да-а? И что же ты сделала?
— Мастеров наняла, и они уже в центральном цветнике левую робатку подняли на полметра.
— Зачем? — удивился Роберт.
— Лобков сказал, что так гораздо эффектней.
— Лобков? Прости, я не понимаю о ком ты говоришь. Никакого Лобкова не знаю.
Я рассердилась:
— Господи, Роберт, ты же профессор, тебе стыдно Лобкова не знать, это телеведущий.
И, представьте себе, мой муж отвечает:
— И что он телеведет? И куда?
Разумеется, я психую:
— Роберт, скажи, ты вот сейчас нарочно злишь меня, да? Вся страна знает что он “Растительную жизнь” постоянно ведет, только никто не знает куда. Ну да, нам-то какая разница. Нам, стильным, важно одно: быть выше всех, а уж в чем мы сами найдем. Где легче, там выше и будем. Поэтому я робатку на полметра и подняла.
— Сама?! — ужаснулся Роберт.
— Вижу сошел ты с ума! Мы, стильные, сами давно ничего не делаем! Мы только платим! Причем, не своими. Кстати, Роберт, как твоя премия? Что-то давно ты ее не получал.
— Да, с тех пор, как мы поженились, — грустно ответил муж.
— Ах, вот что, с тех пор как мы поженились, ты премию не получал. Скажи мне, пожалуйста, откуда взялась такая странная, несправедливая и невыгодная мне зависимость?
Роберт предположил:
— Видимо, раньше я больше работал.
— Еще больше?! Ты же прохлаждаешься у своего компьютера сутками напролет! Куда еще больше! Короче, завтра поедем на дачу и ты наполнишь робатку землей, — приказала я.
И получила вопрос в ответ:
— А где землю возьму?
— Милый мой, почему я к тебе обращаюсь?
— Почему?
— Ты же умный, ты целый профессор, вот и придумай где землю взять, а утром мне сообщишь.
Утром едем на дачу, и мой Роберт, мой корифей науки с гордостью сообщает:
— Я придумал где землю взять.
Жестами и мимикой глупое предложение мужа заранее отвергая, я сдержанно интересуюсь:
— Где?
— Землю надо купить.
И еще находятся наглые люди, которые меня упрекают в излишней эмоциональности. Посмотрела бы я как они держат такой страшный удар — я-то его удержала.
— Роберт, мой умный, мой дорогой, — с присущим мне хладнокровием ответила я, — нельзя же так опускаться. Стильные мира сего покупают только тогда, когда совсем уж украсть невозможно. А что такое земля? Ее, слава богу, у соседей хватает.
Казалось бы, членораздельно дала намек — любой русский мгновенно понял бы и принял меры, мой же Роберт замолчал и задумался. На дачу приехали, он ходит в задумчивости, а робатка пустая. Час пустая, два пустая, три… Наконец я взорвалась:
— Роберт! Уезжать скоро пора, а ты не мычишь и не телишься.
И он как послушный муж, тут же и замычал.
— М-ммы, м-м-ууу, дорогая.
Вижу, воровство для моего Роберта задача невыполнимая.
— Ладно, — сжалилась я, — иди погуляй, пока не начал телиться, я пока поработаю… над собой.
Взяла маникюрную пилочку и залегла в гамаке — ну, знаете, в таком стильном, в карибском — сидеть в нем совершенно нельзя, но мы, стильные, на подвиги и похуже способны, если требует дело. Короче, я заприметила, что Караваева из соседней дачи заглядывает в наш двор через бинокль и прыг в карибский гамак. Лежу, мучаюсь и представляю, как у Караваевой ее восьмикратно перекроенное лицо от зависти перекашивается. Эта дура ездила на карибские острова, но гамака там так и не нашла — еще бы, я же его заказала Маруськиному Акиму. Акиша по моему спецзаказу гамак сконструировал для гостей — чтобы не засиживались. Пришли, на богатство мое посмотрели и нечего дальше рассиживаться, быстро за дело: а как же! Надо же им осуществлять разнос информации по Москве. Даже не представляю как жить без друзей — откуда узнал бы народ как я преуспеваю?
Так вот, лежу в гамаке, мучаюсь, но на душе истома приятная — Караваева не сходит с биноклем со своей сторожевой вышки, которую она замком зовет. Вдруг смотрю по дорожке (двенадцать погонных метров кизмы — это похоже на гравий, но только гораздо дороже) несется мой Роберт — радостный!
— Придумал, — кричит, — где землю взять! У соседа перед домом лежит горка первоклассной земли.
Я насторожилась:
— Первоклассной? Как ты узнал?
Если честно, не уверена, видел ли Роберт настоящую землю — если и видел, только в горшках.
Он же мне отвечает:
— Как я узнал? Она же лежит перед домом соседа, он же стильный, у него все первоклассное.
— Ах, да, — опомнилась я, — и что из этого следует? Только не говори, мне пожалуйста, что ты собираешься подрулить к соседу с вопросом можно ли землю купить. Он умрет, но и стакана земли тебе только из вредности, зараза, не даст.
Роберт меня успокоил:
— Нет-нет, с наступлением сумерок я в робаку землю перенесу.
Как он меня осчастливил: наконец-то есть повод выпрыгнуть из ненавистного гамака — средства пыток гостей. Я завопила:
— Роберт! Мой дорогой! — и повисла на его мощной шее.
Другой шеи у моего мужа и быть не могло.
В общем, ночью, пока я спала на матрасе от Крайского (ужасный матрас, но говорят, что он самый крутой — приходится мучаться) — так вот, пока я спала на стильном матрасе, мой Роберт беззастенчиво землю от соседей таскал. Воровал мой родной на совесть, старательно воровал. Я как представлю: он в свете луны, не дыша, на цыпочках с ведрами носится — туда-сюда, туда-сюда. Прилично наворовал. Я утром вышла в халате от Бачи… Как? Вы не знаете? Это новый такой кутюрье, очень раскрученный. Выходим мы с Бачи на балкон, сладко потягиваемся, зеваем, небрежно поглядывая в сад и…
И видим — робатка полная! А внизу стоит Роберт — бедняга спать еще не ложился, землю таскал. Увидел меня, расплылся в улыбке и, тайно гордясь собой, интеллигентно меня так спрашивает:
— Ну что, дорогая, умею я воровать?
— Ты?! Лучше всех! Дай я тебя расцелую! Я немедленно! Немедленно хочу оказаться рядом с тобой!
— Только не прыгай с балкона! — он мне кричит и страшно гордится собой.
И есть чем гордиться, в нашей стране с законами и судами так “хорошо”, что человек, не умеющий воровать, и на комплексы изведется, и на то, чего много в деревенском сортире, который очень стильно соорудил в своем огороде типа саду муж Коняевой — жены банкира, президента и депутата.
Боже упаси вас подумать, что у Коняевой целых три мужа. Она и одним-то по недоразумению разжилась — муж ее триедин — стильные знаю, что это такое.
Так вот, мы тут же, за завтраком, отпраздновали потерю невинности Роберта. Он жутко гордился собой, я от него не отставала — еще бы, вот она я! И муж у меня самый лучший! У самого банкира-президента и депутата землю украл.
Но, я вам скажу, рожденный ползать лежать не может — это про Роберта каламбур. Надела новый костюм от Борджера — не стоит и говорить кто это такой — решила по улице нашей пройтись и вот тут-то меня настигла беда. Муж Коняевой, этой…
Впрочем, не буду ругаться, мат выходит из моды. Короче, стоит банкир-президент-депутат и дирижирует наемными рабочими. Они аккуратно, чтобы не испачкать ему тротуара, носят землю в громаднейший самосвал. Уж почти всю туда загрузили. А рядом стоит пустой самосвал.
Я с присущим мне юмором и умом к обворованному (моим мужем!) банкиру небрежно так подхожу в своем новом Борджере и, чтобы с чего-то беседу с ним завязать, спрашиваю:
— А второй самосвал ты пригнал зачем?
— Так землю хотел же вывезти, — отвечает мне депутат и все прочее. — Но представляешь, неожиданно вышла мне экономия.
Учуяв беду, я воскликнула:
— Каким это образом?
— Да половину земли утащил какой-то чудак. Я вот думаю, не погорячился ли я вообще, пригнав самосвалы? Может, этой ночью он утащил бы всю землю? Как думаешь?
У меня, главное, спрашивает. Наглость какая! Разумеется, я отомстила ему, сказав:
— Фи-и, все думали, что ты нарочно возле забора земли навалил. Мы с Караваевой задумку твою уже похвалили, так стильно…
И с презрением глянув на самосвал, гордо ушла, а на душе, разумеется, кошки так и скребут.
До сих пор.
Нет, тот, кому не дано воровать, никогда искусству этому и не научится. Так дураком и помрет, как мой Роберт.
Ему я, конечно, ничего не сказала. Зачем мужа расстраивать? Пусть чувствует себя человеком, пускай думает, что и он однажды что-то украл.
Без этого чувства, видимо, неуютно жить русскому человеку. Особенно если он рвется вверх по общественной лестнице.
Закончив свой короткий рассказ, я оглянулась: Фрося, Арнольд и Евгений сбились в кучку, друг на друга легли и крепко спят. Вот что, оказывается, мне позволило безостановочно говорить ровно час.
— Что вы себе позволяете! Черт возьми! — гаркнула я.
Евгений и Фрося не шелохнулись, а Арнольд подскочил и метнулся к окну.
Я поразилась:
— Куда вы?
— Фу-у, — рассердился он, — как вы меня испугали. А ведь чудесный такой сон я про вас смотрел.
— Какой же? — воодушевляясь, спросила я и кокетливо остатки костюма поправила.
Арнольд мечтательно сообщил:
— Видел я, Софья Адамовна, всю свою жизнь от рождения и до ста восьмидесяти лет. Представляете, сто восемьдесят лет я будто прожил и ни одного дня вас не знал и даже не слышал о вас. Вот оно, счастье какое!
— Мерзавец! Нахал! — воскликнула я и дальше уже выражений не подбирала.
Арнольд, как ни странно, внимательно слушал меня, но потом вдруг насторожился и прошептал:
— Слышите?
Признаться, я ничего не слышала, но выглянула за окно. Там мелькнули какие-то тени.
— Вот оно! Началось! Тамаркина группа захвата! — радостно воскликнула я.
Глава 30
— Тамаркина группа захвата! — радостно воскликнула я, чем разбудила Евгения с Ефросиньей.
Впрочем, они проснулись бы и без меня, потому что раскалился мой сотовый — атаковали звонки.
Первой позвонила Маруся и завопила:
— Старушка, я прямо вся сейчас упаду! Где ты трахаться красиво так научилась?
— Маруся, это все враки, это монтаж, не меня вам показывали, — попыталась я повернуть подругу лицом к истине.
Но тщетно, Маруся заржала:
— Гы-гы! Да ладно, Старушка, тебе оправдываться. Лучше скажи, как тебе удалось так похудеть? Я прямо вся позавидовала тебе, какое ладное тело!
— Да не мое это тело! — с болью в душе призналась ей я. — Мое еще лучше!
— Да ладно, Старушка, лучше уже не бывает. Мы тут с Ваней к экрану приклеились. Представляешь, крутят порно с тобой во всех новостях. Мы с Ваней даже не спим, решили учиться. Да-а, Старушка, есть чему у тебя поучиться.
Проклиная Якудзу и телевидение, я послала Марусю ко всем чертям и…
И тут же ввязалась в беседу с Розой. Роза тактичней Маруси была, она всего лишь сказала:
— Сонечка, какой ужас!
Я духом воспряла и ахнула:
— Да, Роза, да, меня опозорили!
Но Роза меня не слушала, она говорила сама:
— Сонечка, какой ужас. Ты так похудела, а я прибавила пять килограмм. И еще, мы с Пупсом моим прозрели. Вот так живешь себе и живешь, и ничего о сексе не знаешь. А рядом с тобой параллельно живут другие миры, и у них все по-другому…
— Иди ты к черту! — гаркнула я и…
И вынуждена была отвечать на звонок Тоси. Тося с завистливой простотой мне сообщила:
— Мой Тасик и не такое в юности мог.
— Ну у тебя и память, — подивилась я, но продолжить беседу с ней не смогла.
Арнольд дернул меня за рукав и прошипел:
— Бой начинается!
За окном полыхнули прожекторы, озарив заброшенный сад.
Все мы в радостном оживлении и надежде приникли к окну. Я мстительно предвкушала:
— Ох и вломят сейчас Тамаркины групповые захватчики подлым “быкам”! Вломят по самой полной программе!
А захватчики и в самом деле настроены были по-деловому. Из рощицы, примыкающей к саду, легко и изящно, один за другим, вылетали темные силуэты.
Я погордилась своей Тамаркой:
— Не поскупилась подруга моя, скряга и жадина, на костюмы бандитам. Приодела своих подданных по-голивудски. Все как в кино. Настоящие супербойцы! Таким не грех и отдаться!
— Что-о? — ревниво спросил Арнольд.
Я пояснила:
— В их надежные руки.
Фрося меня поддержала:
— Да, мальчики хоть куда. Черные облегающие комбинезоны, похожие на водолазные, и маски с прорезями для глаз, и необычайная смертельно-грозная пластика. Надеюсь, ты меня познакомишь с ними? — с восхищением спросила она.
— И сама познакомиться с ними хочу, — ответила я, рискованно вывешиваясь в окно, в страстном желании побольше увидеть.
А захватчики невесомо, грациозно и стремительно приближались к дому. Даже Арнольд был сражен их обаянием.
— Классные парни! — одобрил он. — Где только ваша Тамарка таких свербовала?
— Только затем и вернусь в Москву, чтобы это узнать, — пообещала я другу Арнольду и тут же расстроилась.
Оказывается, не одни мы любовались захватчиками. Из дома нестройной толпой вывалила братва Якудзы. По-русскому обычаю “быки” начали с вялой разборки.
— Эй, вы, альпинисты, — нехотя прокричал Валет. — Часом вы не заблудились? Кавказ в другой стороне. Или вы жить передумали? А ну валите отсюда, пока мы не привалили туда!
Тамаркины подданные на “бычьи” благие намерения хотели плевать, чем порадовали и меня, и Фросю, и детектива с Арнольдом.
Бесшумно, как тени, они рассредоточились, полукольцом охватывая “быков” батяни Якудзы, вываливших на поляну всем стадом. Казалось, подданные Тамарки “быков” вообще игнорировали, стремясь к какой-то невидимой цели. Однако стадо упрямо стояло на их пути.
Во все глаза глядя на панораму разворачивающегося сражения, я не могла отделаться от тревожной мысли, что как-то все не так, как должно быть на настоящей войне. Что-то мне говорило: костюмы роскошные, да, движения — тоже, но Тамаркиным подданным не хватает чего-то. Чего же? Чего?
Арнольд прошептал:
— Ну и дела! Где же в этих их комбинезонах пистолетам-то быть?
А детектив констатировал:
— Пистолетов у ваших захватчиков нет.
“Вот что мне не понравилось! — осознала с ужасом я. — Группа захвата совсем безоружная! Скупердяйка Тамарка на стволах сэкономить решила. И на еде. Уж больно мелкие подданные у нее, видать, совсем их не кормит”.
“Быки” Якудзы на фоне нашей группы захвата выглядели гораздо внушительней, как это ни обидно. И “железом” запаслись не хило они. Только что танки да артиллерию с собой, мерзавцы, не прихватили, а “пушками” обвешались просто по уши.
Но Тамаркины подданные и на это хотели плевать. Они уже не бежали, — летели, над поляной просто парили, приближаясь к стаду “быков”. От наглости их Валет-предводитель остолбенел. Слаб оказался, бедняга, нервы его не выдержали и, прячась за стадо, он героически завопил:
— Вали их, братва!
И разрядил с перепугу в нападающих автомат.
Что тут началось! От взрывов и выстрелов поляну гарью и дымом заволокло. Детектив с Арнольдом стали ругаться. Фрося тоже была недовольна. Впрочем, и я. Ведь возможность наблюдать за ходом событий напрочь исчезла. Трещали автоматные очереди, бухали одиночные выстрелы, что-то с диким грохотом жутко рвалось, а я даже не знала что!
Вокруг гарь и дым!
И неизвестность!
Лишь изредка в этой мешанине мелькали чьи-то темные тени — догадывайся кто там кого. Я прямо вся извелась, пока грохотнул последний взрыв и стихло. Стихло, представьте все: и мертвое, и живое.
Зажмурившись я подумала: “Хана нашим храбрым орлам, безмозглым Тамаркиным подданным, забывшим дома оружие! Если живая вернусь в Москву, то первым делом отправлюсь в церковь, поставлю огромную свечку за упокой их несчастных душ. И в самом деле, как можно счастливым быть, если берешься служить этой вредной Тамарке?”
Так, желая им царства небесного и немного размышляя о любимой подруге, я нервничала и, жизнью рискуя, вывешивалась из окна.
И что же я там наконец увидела?
Первыми из дыма-пыли-кошмара появились Тамаркины подданные. Они бодро волокли за собой пострадавших “быков”. Сразу обнаружилось в них деловое воспитание, данное моей бизнесменкой подругой. Тамаркины подданные всех “быков” тщательно пересчитали, аккуратно уложили рядками и ловко связали попарно. Особо сердобольный метался, виртуозно бинтуя им раны.
“Какой гуманизм! — восхитилась я. — Вот что значит Тамаркина хватка. Все дешево, бескровно и цивилизованно”.
Когда клубы гари на поляне окончательно рассеялись, выяснилось, что из Тамариных бойцов серьезно никто не пострадал. Только с некоторых маски слетели. Я пригляделась и… ничего не успела сказать.
— Да это же азиаты! Японцы! — первой сообразила Фрося.
— Точно, япошки, — авторитетно подтвердил Арнольд. — Уж я повидал их, у нас их тут бывает немеряно.
“Японцы, значит”, — подумала я и бросилась Тамарке звонить.
Подруга, как всегда, слова не дала мне сказать.
— Мама, ну ты даешь! Можно сказать в прямом и переносном смысле!
— О чем это ты? — осторожно спросила я.
— Ха! И она еще спрашивает! — с гнусным восхищением изумилась Тамарка. — Да я смотрю телевизор и думаю: такого отпадного секса со времен буйной юности не видала, с тех самых пор, как Даня мой постарел. Нет, Мама, зря ты занялась бумагомарательством. Не за свое ты дело взялась. Такие таланты в землю зарыла!
В отчаянии я завопила:
— Да не меня ты видела, Тома, совсем не меня!
— Брось! — в голосе Тамарки звучала снисходительность женщины, видевшей виды. — В Москве все прям-таки рукоплещут. А уж телевизионщики как пристрастились тебя показывать. Ты у нас, Мама, теперь просто суперзвезда. Во всех программах только лишь ты, во всех выпусках новостей и даже в передаче “Семья и школа”.
Я возмутилась:
— Они что, пожизненно будут теперь меня выставлять на весь мир?
— Не знаю, Мама, диктор сказал, что эпизод вставлен в программу по просьбе трудящихся. Зрители телекомпанию атаковали звонками, требуют мерзкое зрелище повторить, чтобы другим неповадно было. На этот раз тебя увидела вся Россия.
Впрочем, они проснулись бы и без меня, потому что раскалился мой сотовый — атаковали звонки.
Первой позвонила Маруся и завопила:
— Старушка, я прямо вся сейчас упаду! Где ты трахаться красиво так научилась?
— Маруся, это все враки, это монтаж, не меня вам показывали, — попыталась я повернуть подругу лицом к истине.
Но тщетно, Маруся заржала:
— Гы-гы! Да ладно, Старушка, тебе оправдываться. Лучше скажи, как тебе удалось так похудеть? Я прямо вся позавидовала тебе, какое ладное тело!
— Да не мое это тело! — с болью в душе призналась ей я. — Мое еще лучше!
— Да ладно, Старушка, лучше уже не бывает. Мы тут с Ваней к экрану приклеились. Представляешь, крутят порно с тобой во всех новостях. Мы с Ваней даже не спим, решили учиться. Да-а, Старушка, есть чему у тебя поучиться.
Проклиная Якудзу и телевидение, я послала Марусю ко всем чертям и…
И тут же ввязалась в беседу с Розой. Роза тактичней Маруси была, она всего лишь сказала:
— Сонечка, какой ужас!
Я духом воспряла и ахнула:
— Да, Роза, да, меня опозорили!
Но Роза меня не слушала, она говорила сама:
— Сонечка, какой ужас. Ты так похудела, а я прибавила пять килограмм. И еще, мы с Пупсом моим прозрели. Вот так живешь себе и живешь, и ничего о сексе не знаешь. А рядом с тобой параллельно живут другие миры, и у них все по-другому…
— Иди ты к черту! — гаркнула я и…
И вынуждена была отвечать на звонок Тоси. Тося с завистливой простотой мне сообщила:
— Мой Тасик и не такое в юности мог.
— Ну у тебя и память, — подивилась я, но продолжить беседу с ней не смогла.
Арнольд дернул меня за рукав и прошипел:
— Бой начинается!
За окном полыхнули прожекторы, озарив заброшенный сад.
Все мы в радостном оживлении и надежде приникли к окну. Я мстительно предвкушала:
— Ох и вломят сейчас Тамаркины групповые захватчики подлым “быкам”! Вломят по самой полной программе!
А захватчики и в самом деле настроены были по-деловому. Из рощицы, примыкающей к саду, легко и изящно, один за другим, вылетали темные силуэты.
Я погордилась своей Тамаркой:
— Не поскупилась подруга моя, скряга и жадина, на костюмы бандитам. Приодела своих подданных по-голивудски. Все как в кино. Настоящие супербойцы! Таким не грех и отдаться!
— Что-о? — ревниво спросил Арнольд.
Я пояснила:
— В их надежные руки.
Фрося меня поддержала:
— Да, мальчики хоть куда. Черные облегающие комбинезоны, похожие на водолазные, и маски с прорезями для глаз, и необычайная смертельно-грозная пластика. Надеюсь, ты меня познакомишь с ними? — с восхищением спросила она.
— И сама познакомиться с ними хочу, — ответила я, рискованно вывешиваясь в окно, в страстном желании побольше увидеть.
А захватчики невесомо, грациозно и стремительно приближались к дому. Даже Арнольд был сражен их обаянием.
— Классные парни! — одобрил он. — Где только ваша Тамарка таких свербовала?
— Только затем и вернусь в Москву, чтобы это узнать, — пообещала я другу Арнольду и тут же расстроилась.
Оказывается, не одни мы любовались захватчиками. Из дома нестройной толпой вывалила братва Якудзы. По-русскому обычаю “быки” начали с вялой разборки.
— Эй, вы, альпинисты, — нехотя прокричал Валет. — Часом вы не заблудились? Кавказ в другой стороне. Или вы жить передумали? А ну валите отсюда, пока мы не привалили туда!
Тамаркины подданные на “бычьи” благие намерения хотели плевать, чем порадовали и меня, и Фросю, и детектива с Арнольдом.
Бесшумно, как тени, они рассредоточились, полукольцом охватывая “быков” батяни Якудзы, вываливших на поляну всем стадом. Казалось, подданные Тамарки “быков” вообще игнорировали, стремясь к какой-то невидимой цели. Однако стадо упрямо стояло на их пути.
Во все глаза глядя на панораму разворачивающегося сражения, я не могла отделаться от тревожной мысли, что как-то все не так, как должно быть на настоящей войне. Что-то мне говорило: костюмы роскошные, да, движения — тоже, но Тамаркиным подданным не хватает чего-то. Чего же? Чего?
Арнольд прошептал:
— Ну и дела! Где же в этих их комбинезонах пистолетам-то быть?
А детектив констатировал:
— Пистолетов у ваших захватчиков нет.
“Вот что мне не понравилось! — осознала с ужасом я. — Группа захвата совсем безоружная! Скупердяйка Тамарка на стволах сэкономить решила. И на еде. Уж больно мелкие подданные у нее, видать, совсем их не кормит”.
“Быки” Якудзы на фоне нашей группы захвата выглядели гораздо внушительней, как это ни обидно. И “железом” запаслись не хило они. Только что танки да артиллерию с собой, мерзавцы, не прихватили, а “пушками” обвешались просто по уши.
Но Тамаркины подданные и на это хотели плевать. Они уже не бежали, — летели, над поляной просто парили, приближаясь к стаду “быков”. От наглости их Валет-предводитель остолбенел. Слаб оказался, бедняга, нервы его не выдержали и, прячась за стадо, он героически завопил:
— Вали их, братва!
И разрядил с перепугу в нападающих автомат.
Что тут началось! От взрывов и выстрелов поляну гарью и дымом заволокло. Детектив с Арнольдом стали ругаться. Фрося тоже была недовольна. Впрочем, и я. Ведь возможность наблюдать за ходом событий напрочь исчезла. Трещали автоматные очереди, бухали одиночные выстрелы, что-то с диким грохотом жутко рвалось, а я даже не знала что!
Вокруг гарь и дым!
И неизвестность!
Лишь изредка в этой мешанине мелькали чьи-то темные тени — догадывайся кто там кого. Я прямо вся извелась, пока грохотнул последний взрыв и стихло. Стихло, представьте все: и мертвое, и живое.
Зажмурившись я подумала: “Хана нашим храбрым орлам, безмозглым Тамаркиным подданным, забывшим дома оружие! Если живая вернусь в Москву, то первым делом отправлюсь в церковь, поставлю огромную свечку за упокой их несчастных душ. И в самом деле, как можно счастливым быть, если берешься служить этой вредной Тамарке?”
Так, желая им царства небесного и немного размышляя о любимой подруге, я нервничала и, жизнью рискуя, вывешивалась из окна.
И что же я там наконец увидела?
Первыми из дыма-пыли-кошмара появились Тамаркины подданные. Они бодро волокли за собой пострадавших “быков”. Сразу обнаружилось в них деловое воспитание, данное моей бизнесменкой подругой. Тамаркины подданные всех “быков” тщательно пересчитали, аккуратно уложили рядками и ловко связали попарно. Особо сердобольный метался, виртуозно бинтуя им раны.
“Какой гуманизм! — восхитилась я. — Вот что значит Тамаркина хватка. Все дешево, бескровно и цивилизованно”.
Когда клубы гари на поляне окончательно рассеялись, выяснилось, что из Тамариных бойцов серьезно никто не пострадал. Только с некоторых маски слетели. Я пригляделась и… ничего не успела сказать.
— Да это же азиаты! Японцы! — первой сообразила Фрося.
— Точно, япошки, — авторитетно подтвердил Арнольд. — Уж я повидал их, у нас их тут бывает немеряно.
“Японцы, значит”, — подумала я и бросилась Тамарке звонить.
Подруга, как всегда, слова не дала мне сказать.
— Мама, ну ты даешь! Можно сказать в прямом и переносном смысле!
— О чем это ты? — осторожно спросила я.
— Ха! И она еще спрашивает! — с гнусным восхищением изумилась Тамарка. — Да я смотрю телевизор и думаю: такого отпадного секса со времен буйной юности не видала, с тех самых пор, как Даня мой постарел. Нет, Мама, зря ты занялась бумагомарательством. Не за свое ты дело взялась. Такие таланты в землю зарыла!
В отчаянии я завопила:
— Да не меня ты видела, Тома, совсем не меня!
— Брось! — в голосе Тамарки звучала снисходительность женщины, видевшей виды. — В Москве все прям-таки рукоплещут. А уж телевизионщики как пристрастились тебя показывать. Ты у нас, Мама, теперь просто суперзвезда. Во всех программах только лишь ты, во всех выпусках новостей и даже в передаче “Семья и школа”.
Я возмутилась:
— Они что, пожизненно будут теперь меня выставлять на весь мир?
— Не знаю, Мама, диктор сказал, что эпизод вставлен в программу по просьбе трудящихся. Зрители телекомпанию атаковали звонками, требуют мерзкое зрелище повторить, чтобы другим неповадно было. На этот раз тебя увидела вся Россия.