Мирный Панас. Гулящая

   - А паныч? - с тяжелым вздохом спросила Христя.
   - Паныч выкрутился, женился после этого и зажил паном. Вот, Христя, как нас обманывают! Такая она, правда, на свете!.. После этого пустилась я, как говорится, во все тяжкие. Полюбила солдата, и жили мы хорошо, пока не отпустили его по чистой. А отпустили - ушел он и думать обо мне забыл. А ведь клялся, что дома только добро свое продаст, потом вернется и мы поженимся... Обманул и этот. Покинула я тогда город, в котором жила; думаю: может, в другом лучше будет. Прибилась сюда. Поднесла нелегкая этого Иосипенко со сватовством. Я его ни капельки не любила: увалень он какой-то, а так пошла, только чтоб по чужим людям не мыкаться. Сам, вишь, хозяин: своя хата, своя скотина... Думала: обживусь, привыкнем друг к дружке. Может, я и обжилась бы, если б не свекровь. Так ведь каждый божий день, как ржа железо, она меня ела. Бросила я и его. Хуже, думаю, не будет! Пришла сюда, нанялась. Фельдфебель ротный подвернулся. Молодой такой, бравый... Что ты с сердцем сделаешь?.. На свои заработки одежу ему новую справила, сапоги хромовые, часы серебряные. А он теперь на мещанке женится. Так-то, Христя! Горюшко с этим сердцем!
   Марья умолкла; Христя тоже молчала. Вся жизнь Марьи вставала перед ее глазами, горькая и неприютная, изломанная панами, загубленная панычами. И ей стало страшно, страшно за себя... Сквозь узенькую щелочку в темноту к ним месяц заронил свой серебряный луч... Христя вздрогнула.
   - Вот и месяц уже взошел,- тихо сказала она.
   - Взошел. Спать пора. Спи, Христя, пусть минует тебя то лихо, что меня сокрушило!..- И Марья побрела к своей постели.
   Христя долго молчала.
   - А вы, тетенька, не знаете ли Марины? - помолчав спросила она у Марьи.
   - Какой Марины?
   - Как вам сказать? Девушки Марины. Мы с нею из одной деревни. Она уж третий год тут служит. Верная была когда-то подружка! А вот не случилось мне с ней повстречаться.
   - Где она служит? Не у Луценчихи ли? - спрашивает Марья.
   - И этого не знаю.
   - А какая она из себя? Чернявая, высокая; губа как будто рассечена?
   - Она, она! - крикнула Христя.- Когда маленькой была, на нож упала.
   - Знаю. Молодица с того двора рассказывала, будто она с панычом путается. Там у Луценчихи паныч на квартире... Как-то, говорит, ночью сплю и слышу сквозь сон: дверь из комнаты паныча - скрип! Как будто прошел кто-то... Кинулась я спросонок, спрашиваю: "Кто там?" Не слышно никого. Ощупываю постель... Что за черт! То Марина рядом лежала, а то - пусто, только постель теплая. "Ну-ну, думаю, вот они наши тихони". Слышу, целуются, да взасос целуются! "Погоди же ты,- думаю, подстерегу я тебя, чтоб не прикидывалась такой смиренницей да недотрогой..." Лежу, не сплю... Не скоро, очень не скоро дверь опять - скрип! А уж светало, и черная тень мне видна... "А что, спрашиваю, девка, к панычу ходила?" Она тихо-тихо села на постель, молчит. А потом - как заплачет! "Это ты, Марина?..- спрашиваю.Чего ты?" Она тогда давай просить, чтобы я никому не рассказывала.
   - Да неужто это Марина? - изумилась Христя.
   - А что ж твоя Марина - святая? Душа у нее не человечья?
   Христя молчала. У нее мороз пробежал по спине... "Неужели это правда? - думалось ей.- Я ведь хорошо знаю Марину. Сама Марья говорит, что она недотрога. И в деревне она такой была: боится, бывало, когда кто из хлопцев заговорит с нею, заденет ее. А теперь что про нее говорят?.. Нет, это неправда, неправда!.. Если б увидать мне ее, я по глазам бы узнала..."
   И легкая дремота стала убаюкивать Христю.
   4
   Ждать Христе пришлось недолго... Во вторник вечером Марья ушла и пропала: вот уж и утро, а ее нет как нет. Христя уже все свои дела переделала, а Марьи все нет. Хозяин собирается на базар.
   - Скажи Марье, чтобы на базар шла.
   - Нету ее,- отвечает Христя.
   - Как нету?
   - Нету.
   - Что за черт! Ну, тогда ты собирайся.
   Христе давно уже хотелось сходить куда-нибудь, хоть на людей, на город поглядеть. Она в одну минуту оделась, схватила корзину и - готово дело!
   Уж и до базара было недалеко - рукой подать. Возы уже виднелись, слышались крик и шум, как вдруг из-за угла выскочила барыня.
   - Здравствуйте, Антон Петрович,- окликнула она хозяина, протягивая ему руку.- На базар?
   - На базар.
   - Пойдемте вместе.
   - Что это вы одни? - спрашивает хозяин.
   - Да я не одна: там позади девушка идет. Беда с этой прислугой! Кухарка как ушла вчера вечером, так до сих пор нет.
   - И у вас? У меня тоже не лучше. Видно, все кухарки нынче сговорились.
   Барыня засмеялась, хозяин тоже засмеялся. Христя молча идет позади. Вдруг - точно кто толкнул ее в бок. Глядь! - Марина!
   - Здравствуй, Марина! - окликнула ее Христя.
   - Христя? - воскликнула та. - Ты откуда взялась?
   - Я уж больше месяца тут. Служу.
   - Как так? А дома кто?
   - Какой у меня теперь дом! - угрюмо ответила Христя.
   - Да что же такое?
   Христя начала было рассказывать, но они как раз дошли до базара. Хозяин повернул в одну сторону, барыня - в другую.
   - Марина! Ты все ходы здесь знаешь; приходи ко мне - доскажу,- просит Христя.
   - Приду, приду. Непременно приду. Жди на днях! - И они разошлись.
   Как хотелось Христе еще раз встретить Марину, поглядеть на нее, полюбоваться на ее наряды. Совсем девушка переродилась - прямо тебе панночка, в платье, волосы в косички заплетены, на шее платок... "И какая бойкая стала - совсем не та Марина!" - думает Христя, торопясь за хозяином.
   На базаре они недолго пробыли: купил хозяин мяса да зелени, и вернулись обратно. Пришли домой, заходят в кухню - а на постели Марья лежит, голова у нее платком закутана.
   - Ты где это была, где шлялась? - крикнул на нее хозяин.
   - Нездорова я,- не поднимаясь, сиплым голосом ответила Марья.
   - Марш со двора, коли нездорова! Как всю ночь шляться, так здорова! Марш!
   Марья поднялась. Платок, закрывавший ее лицо, сполз с головы на плечи. Даже хозяин отшатнулся, увидев лицо Марьи, а Христя едва сдержала крик. Ни глаз, ни рта, ни носа не было видно - это было не лицо, а кусок распухшего, синего, как сандал, мяса!
   - Где это ты? Кто это тебя так? - воскликнул изумленный хозяин.
   Из волдырей, нависших над глазами, потекла мутная вода. Марья дрожала, как в лихорадке.
   - Господи! - говорит хозяин.- Что бы ты запела, если б тебя хозяин или хозяйка хоть раз ударили! Сейчас же пошла бы жаловаться; а солдаты вон как морду раскровянили - и ничего!
   Марья зарыдала, как ребенок, и, закрываясь платком повалилась на постель.
   Хозяин пожал плечами, плюнул и ушел в комнаты. На Христю такой страх напал, что она боялась к постели подойти: черное, избитое лицо Марьи стояло у нее перед глазами... "Что с Марьей? Неужели это тот солдат, про которого она рассказывала, по котором так тосковала?" От жалости боль пронизала сердце Христи.
   - Христя-голубка! Поработай за меня, пока я отлежусь,- раздался из-под платка плачущий голос Марьи.- Век я добро твое помнить буду.
   У Христи слезы навернулись на глаза; если б хозяйка не позвала ее в комнаты, она, наверно, расплакалась бы. Там, в комнатах, подождав, пока выйдет хозяин, она стала просить хозяйку:
   - Барыня, голубушка! Все, что, прикажете, буду делать, не гоните только Марью со двора. Куда она пойдет такая страшная?
   - Да что там с нею такое?
   - Так ее избили - живого места не осталось!
   Хозяйка пошла посмотреть. Как увидела она Марью, отозвалось жалостливое женское сердце. Посоветовав какую-то мазь, она отослала Марью в амбар.
   Христя металась как угорелая, стараясь всюду поспеть, все сделать, чтобы не было задержки, не было жалоб на Марью. К вечеру умаялась - просто страх как! Пока хозяева пили чай, прикорнула немножко на постели. Подав ужин, пошла в амбар к Марье.
   Марья, видно, спала,- не откликалась; слышно было только, как тяжело она дышит. Христя легла... Что-то не спится ей; не идет из головы Марья. Темно вокруг - хоть глаз выколи! Глянет Христя в темноту, а перед глазами она, Марья, вся избитая стоит... Сомкнет глаза - и перед закрытыми глазами она, как призрак, колышется... Лучше уж так лежать... Тихо, не шевелясь, лежит Христя с открытыми глазами; сквозь узенькие щелочки пробиваются со двора серые полоски сумрака... Вот они забегали, замелькали во тьме. Сколько их, господи! Так и вьются, словно снежинки. И вдруг все сразу пропало... Темнота всколыхнулась, раздался неясный шум... Кто-то всхлипнул, заплакал... Христя поднялась.
   - Марья! это вы?
   Марья зарыдала.
   - Чего вы? Может, вам чего-нибудь нужно? Я принесу.
   - Ничего мне не нужно,- со слезами ответила Марья.- Христя! Поди сюда. Поди ляг около меня.
   Христя ощупью перебралась к Марье.
   - Сюда, сюда. Вот здесь ляг. Я подвинусь.
   Христя легла.
   - Если б ты знала, Христя, как мне тяжело! - немного погодя начала Марья.- Если б ты знала, как мне тошно! Почему он меня не убил?
   - Помилуй бог! Опомнитесь, что вы говорите!.. Кто же это так избил вас?
   - Ох, он, Христя, он, черт бы его побрал! Он, проклятый! Я давно примечаю, что недоброе он задумал. Мне давно рассказывали, будто он хвастался: найду, мол, богатую мещанку - женюсь. Сказала я ему про это. "Не верь, говорит, люди брешут". Помнишь, в тот день, как ты сюда поступила, я ходила к нему и не застала, и на другую ночь тоже пошла - и тоже понапрасну до зари прождала. Пропади ты, думаю, пропадом!" Хотела бросить. Вот уж сколько дней совсем не ходила. А вчера утром слышу - кольца покупает, вроде у них уже дело сладилось. Я вечером к нему. Застала. "Ты, спрашиваю, зачем кольца покупал?" "А тебе какое дело?" - "Как это какое дело? - отвечаю я ему.- Кому же, как не мне, до этого дело? Я, говорю, знаю, все знаю, хоть ты и таишься от меня. И не думай, говорю, венчаться. Вот как перед богом я тебя осрамлю!" - "Ты, ты?" - окрысился он на меня. "Я, я!" - кричу ему... Как саданет он меня в один висок! Потом повернулся да в другой!..- так у меня все поплыло перед глазами... Не помню, что со мной было, помню только, что очнулась на улице.
   - И, такого изверга любить! - изумилась Христя.- Да я бы на него в суд подала! Как он смеет так бить, так увечить!
   - Ох, ничего ты, Христя, не знаешь,- с тяжелым вздохом говорит Марья.Да знаешь ли ты, что я не только никогда не вспомнила бы ему, что он так меня изувечил, не только в суд на него не подала бы, а, как собака, руки б ему лизала, только бы он не женился... Господи! И чего я такая несчастная уродилась? И зачем дал ты мне, боже, такое проклятое сердце? Я сама себя во всем виню, сама жалею, что я такая, и ничего с собой не могу поделать! Мало я ему всякой всячины перетаскала, мало я ему подарков надарила? На себя не истрачу - все ему несу. И вот видишь, как он добро мое помнит... Христя! прошу тебя, стерегись, никого никогда не люби. Приглянется тебе кто отвернись и беги без оглядки! Шевельнется в сердце любовь - задуши, отравой залей, только не давай ей воли! Пусть никто так не мучается, как я мучаюсь! - И Марья припала к плечу Христи и горько-горько зарыдала.
   Два дня пролежала Марья, а на третий хозяйка стала выговаривать:
   - До каких пор она будет валяться? Совсем тут завертелись, а она отлеживается!
   Надо вставать. Встала Марья - одна тень от нее осталась, так она исхудала, осунулась. День и ночь слезы да печаль, печаль да слезы хоть кого иссушат; еле бродит Марья по кухне, делает работу только по дому, а все остальное Христя. Она и на базар, всюду бегает за Марью.
   В субботу Христя на базаре опять встретила Марину.
   - Что ж ты не пришла?
   - Сегодня после обеда приду. Непременно приду,- пообещала та.
   Христя дождаться не могла этого послеобеденного часа. Она за все хваталась, суетилась, торопясь все перемыть и перетереть, чтобы освободиться к приходу подружки и поговорить с нею. Как давно они не видались! Сколько воды утекло, сколько перемен произошло с той поры, как они еще в деревне вели заветные разговоры, поверяли друг дружке свои тайные думы и надежды. За работой она все раздумывала, что можно сказать подружке и чего говорить ей не следует.
   Вот наступил и послеобеденный час. Христя уже со всеми делами покончила, а Марины все нет. Ходит Христя, скучает, то в окошко выглянет, то во двор выбежит, за ворота - а Марины нет как нет. И вечереть уж стало сумерки в доме сгущаются. "Обманула Марина,- думает Христя.- Да какая же она стала обманщица!"
   Вечером хозяева куда-то ушли и детей с собой взяли. Тянули и паныча не захотел, остался дома. Вот бы когда Марине прийти - раздолье! Никто не помешает, не прервет начатого разговора. А ее все нет! Тоска закрадывается в сердце Христи. С грустью жалуется она Марье, которая чего-то озябла и забралась на печь.
   - Марину сегодня видела. Сказала - после обеда придет, и обманула!
   - Жди Марины! Так она и бросит своего паныча, так и побежит к тебе! ответила Марья.
   Приходилось верить Марье на слово. В самом деле, если б у Марины никого не было, отчего бы ей не прийти? Видно, правду Марья говорит... Ну, и окаянная эта Марина! "Погоди же: дождусь я свободной минутки, отпрошусь у пани - сама к тебе приду. Все высмотрю. Ничего от меня не скроешь!" думает Христя.
   И вдруг дверь - скрип! - и на пороге появилась Марина. В белом ситцевом платье, в черном бурнусе из ластика, на голове черный шерстяной платок,- барышня тебе или мещанка богатая, а не прислуга!
   - Марина! голубка! А я-то думала - обманешь? - воскликнула Христя и бросилась обнимать и целовать подругу.
   - Раз обещала прийти, так приду. Хоть и поздно,- да раньше никак нельзя было: пока управилась да прибралась.
   - Раздевайся, садись отдохни,- суетится Христя. Марина начала раздеваться.
   - Да какая свитка у тебя! - удивлялась Христя.- А платье! Смотри ты! Да как тебе хорошо в этом платье! А серьги какие! Ну совсем не та Марина, что в деревне была. Да причесана как красиво! А как пристала тебе голубая ленточка в косах! Смотри ты! Увидали бы тебя деревенские, право, не узнали бы! - тараторила Христя, со всех сторон оглядывая подругу.
   Марина стояла посреди кухни, позволяя подруге глядеть на себя, любоваться нарядом, фигурой. Высокая, она в платье казалась еще выше. Оно плотно облегало ее тонкий стан, обрисовывало широкие плечи, высокую грудь. Длинное монисто краснело на тонкой шее, в душке блестел большой серебряный дукат, а по бокам его - два поменьше. Косы были уложены на голове калачиком, перевиты голубой лентой; продолговатое румяное лицо дышало здоровьем, глаза светились весельем.
   - Ах, как красиво! А ты бранила городские наряды,- сказала Марья, выглянув из-за печи.
   - Здравствуйте, Марья! - поздоровалась Марина.- Я вас и не заметила. Что это вы на печь забрались? Вот срам - летом на печи!
   - Такая, вишь, стала, что и летом зябну,- со вздохом ответила Марья.
   А Христя все любуется на Марину, все дивится; даже паныч из своей комнаты услыхал.
   - Кого это вы там так расхваливаете? - спросил он, просунув голову в дверь.
   Марина стояла как раз против него, высокая, красивая, и глядела ему прямо в глаза.
   - Ну, и молодец девка! - похвалил паныч.
   - Вот бы вам таким стать! - не то в шутку, не то обиженно ответила Марина, не спуская с него глаз.
   - Куда нам? с посконным рылом да в суконный ряд! - шутит тот.
   - То-то и оно! - ответила Марина и, взглянув на Христю, засмеялась.
   Христя тоже прыснула, и обе, хохоча, мигом спрятались за печь.
   - Козырь-девка! - похвалила Марья панычу Марину.
   - Чья она?
   - А вам зачем?
   - Так, хотелось знать.
   - Любопытно? А вот и не скажу,- дразнит та.
   Паныч поднял брови, пожал плечами и заперся в своей комнате. Марина и Христя, подталкивая друг дружку, высунулись из-за печи.
   - Ушел? - спросила Марина.
   - Ушел! - ответила Марья.
   - Жаль. Я хотела еще с ним поговорить,- со смехом говорит Марина.
   - А что, и у вас есть такой паныч? - ехидно спросила Марья.
   Марина покачала головой.
   - Ну их совсем! Все они одним миром мазаны,- с досадой ответила она. Разговор на этом, может, и оборвался бы, если бы Христя не пристала к Марине с просьбой что-нибудь рассказать.
   - Про кого же мне рассказать тебе? Я если и стану рассказывать, так все про людей незнакомых; расскажи-ка лучше про деревню. Как там у вас? Что Горпина - здорова, замуж еще не вышла? А Ивга до сих пор по Тимофею сохнет?
   Христя начала рассказывать и про деревню и про себя, Марина слушала, иной раз перебивала ее, расспрашивала.
   Марья лежала на печи, молчала.
   - Ну, как тебе нравится город? - спросила Марина, когда они поговорили про деревню и про знакомых.
   - Тоскливо как-то... очень людно,- раздумывая, ответила Христя.
   - А тебе, Марина? - спросила Марья.
   - Мне? Да если бы мне кто сотенную дал и сказал: "Бросай, Марина, город, возвращайся назад в деревню" - не пошла бы! И не пойду... Никогда! никогда! - с улыбкой на алых губах трещала Марина, сверкая глазами.
   - Вот видишь, а сперва и тебе было тоскливо, как Христе.
   - Подождите немножко - и Христя привыкнет. Вот праздник начнется. Гулянье, катанье. Выйдешь из дому - полна улица народу, валом валят... да все в дорогих праздничных нарядах... Глаза разбегаются!
   - Христя не любит городских нарядов,- сказала Марья.
   - Христя? - крикнула Марина.- Это потому, что она никогда не наряжалась.
   - Почему не наряжалась? Наряжалась,- солгала Христя.
   - Когда? Ну-ка нарядись, а мы поглядим.
   - Не хочу.
   - Марья, вставайте, давайте нарядим ее,- крикнула, вскакивая, Марина.
   - Не хочу! не хочу! - замахала руками Христя.
   - Ну, нет! Куда это годится! Ты не хочешь, так мы хотим поглядеть. Марья! вставайте же! - со смехом говорит Марина.
   Своей веселостью Марина заразила и Марью: впалые грустные глаза ее загорелись, на щеках появился румянец, на губах заиграла улыбка. Марья тихонько поднялась и стала слезать с печи. Христя вскочила и хотела было убежать в комнаты; но Марина погналась за ней.
   - Да ты не беги, все равно не убежишь! - держала ее Марина.
   Христя вырывается.
   - Христя, голубушка! Для меня! Ну, сделай это для меня,- уговаривает Марина.
   - Что же мне для тебя сделать?
   - Нарядись. Мы посмотрим на тебя; вот увидишь, как будет красиво.
   - А если паны придут?
   - Ну что ж такого? Придут,- посмотрят! - говорит Марина.
   - Да когда они там придут? Десять раз можно одеться и переодеться,ввернула Марья.
   - Ну-ка, Марья, мы ее сперва причешем,- хлопочет Марина.- Садись! Садись вот сюда, на край постели; я причешу тебя. Где гребенка?
   Пока Марья искала гребенку, Марина распустила Христе косу. Густые волосы рассыпались по спине, упали вниз чуть не до полу.
   - Ах, какая у тебя коса! Вот это коса! - хвалила Марина, проводя гребнем по волосам. Ей пришлось отойти, чтобы расчесать концы,- такие у Христи были длинные волосы. Марина пробрала их, хорошенько расчесала, а потом заплела в косы; толщиной в руку, они спускались по спине ниже пояса. Пока Марина заплетала косы и укладывала их, Марья стояла перед Христей и любовалась, глядя, как небрежно причесанная головка на глазах превращается в такую хорошенькую, что глаз не отведешь! Когда же Марина уложила косы в корону и завязала на затылке узлом, Христя стала просто неузнаваемой! Маленькие ушки, закрытые раньше густыми прядями волос, теперь открылись и словно заулыбались; за ушками, на затылке ни один волосок не торчит, не вылезает - все уложены так гладенько, так ровненько, что головка стала прямо точеная. Уж постаралась Марина. Лоб весь открылся, невысокий, но широкий и белый; над глазами, как две пиявки, брови чернеют. И личико то ли тоньше, то ли книзу поуже стало - сразу и не поймешь. Так переменилась Христя.
   - Ах, как красиво! Господи, как красиво! - воскликнула, посмотрев на подругу, Марина.- Дайте зеркало, пусть она сама поглядится и скажет.
   Марья бросилась в комнаты за зеркалом.
   - Поглядись-ка! - сказала она, поднеся зеркало. Марина посветила. У Христи даже глаза заискрились.
   - Вот видишь, что я тебе говорила? Вот видишь! - тараторила Марина.- А если бы еще сюда в косу цветочек, один розовый цветочек!
   Марья удивилась, какие у Марины умелые руки.
   - Ну и мастерица ты, Марина! Настоящая мастерица!
   - Теперь снимай эти лохмотья и надевай... Что у тебя есть? распоряжается Марина.
   - Юбка, корсетка,- говорит Христя.
   - Если бы к корсетке да вышитую сорочку.
   - У меня есть; я сейчас,- кинулась Марья и в одно мгновение принесла из амбара тонкую вышитую сорочку.
   - Что же это, сорочку снимать? - воскликнула Христя.- Не хочу!
   - Надевай поверх ее! - крикнула Марина и, собрав сорочку, надела ее Христе через голову. Длинная сорочка, как мешок, упала до полу; вышитый подол ее волочился по земле. Марья и Марина рассмеялись.
   - Вот если бы паныч зашел! - сказала Христя.
   - Очень он нам нужен! Нарядимся пусть тогда поглядит,- ответила Марина, подбирая и завязывая в поясе сорочку.- Надевай скорее юбку! подгоняла она Христю. Они суетились, словно спешили бог весть куда... Вот и юбка плотно облегла круглый невысокий стан, врезавшись в бока красным поясочком.
   - Теперь корсетку надевай,- держа в руках корсетку, торопит Марина. Христя надела и корсетку.
   - Стой ровно!
   Как портной на примерке обдергивает и оправляет платье, так оправляла Марина на Христе ее наряд. Вот уже все готово.
   - Ну-ка, поглядись!- крикнула Марина! Марья поднесла зеркало.
   - Погоди, еще не все!- И Марина поскорее сняла дукаты и монисто и надела их Христе на шею.
   - Вот теперь другое дело! - сказала она, отступив. Лицо и глаза у нее горели, когда она любовалась Христею в этом наряде.
   Он и в самом деле был Христе к лицу. Невысокая, кругленькая, она казалась не полевым цветком на длинном стебельке, как Марина, а пышной садовой маргариткой, за которой неусыпно глядели девичьи глаза, которую холили неутомимые девичьи руки, выпалывая сорную траву, поливая утром и вечером. Черноволосая головка с ясными глазами, черными бровями и вишневыми губками, словно точеная, сидела на лебединой шее, унизанной монистом и дукатами; личико алело, улыбалось; глаза блестели, искрились здоровьем и радостью. Белые вышитые рукава, словно подвязанные к плечам букеты цветов, выбивались из-под темной корсетки, а ситцевая юбка краснелась от множества цветочков, словно поляна посреди леса, вся усеянная гвоздикой.
   - Видишь! видишь! видишь! - кричала Марина, шутливо похлопывая Христю по плечу.- А говорила - плохо. Да можно ли быть краше? В деревне никогда как следует не оденешься. Правда, Марья?
   Марья стояла, смотрела, и глаза у нее разбегались.
   - Вот видишь! Вот что значит - к лицу,- со вздохом проговорила она, словно ей вспомнились минувшие годы, которых уже не воротишь.
   - Погляди, полюбуйся на себя! - тормошила Марина Христю. У Марьи заблестели глаза.
   - Знаешь что, Христя? - тихо заговорила она.- Поди-ка ты к панычу.
   - Боже сохрани! Чтобы выгнал?
   - Нет, не выгонит. Поди нарочно, узнает ли,- говорит ей Марина.
   - Знаешь, что сделай? - советует Марья.- Войди к нему и скажи: "Барин и барыня просили пожаловать к ним". Если спросит, какие, скажи: "Разве вы не знаете? Те, к которым ваши хозяева в гости пошли".
   - Поди, Христя! Поди, голубушка! Поди, сестричка! - умоляет ее Марина.
   Христя решилась. Сделала шаг, другой, обернулась и засмеялась.
   - Только не смейся!
   Христя сделала еще один шаг, утерлась, оглянулась и, нажав ручку, отворила дверь. Марья с Мариной стали у косяков.
   - Здравствуйте! - поздоровалась Христя.
   - Здравствуй,- ответил паныч, поднимая глаза от книжки. Он читал.
   - Барин и барыня просили пожаловать к ним.
   - Какие барин и барыня?
   - О-о, разве вы не знаете? - улыбаясь, прощебетала Христя.
   Марина прыснула; Марья ткнула ее кулаком в бок и, оттолкнув ее, просунула голову в дверь.
   - Почем же я знаю? - говорит паныч.
   - Там и ваши хозяева...- говорит Христя.
   - Поздно уже,- ответил паныч, глядя на небольшие стенные часы.Кланяйся и поблагодари. Скажи - спать собрался.
   - Ой Марья, ой, не могу! Ой, не выдержу! - зажимая рукой рот, шептала Марина. Она корчилась, захлебывалась, каталась со смеху.
   - Так и сказать? - спрашивает Христя.
   - Так и скажи.
   - Прощайте.
   - Будь здорова.
   Не успела Христя выйти, как Марья и Марина залились неудержимым хохотом.
   - Ха-ха-ха! Хо-хо-хо! Ой, не могу! О-о-о! - раздавался в кухне оглушительный хохот, врываясь в дверь паныча.
   - Что там такое? - пробормотал он и, хмыкнув, направился в кухню.
   Марина и Марья повалились от хохота на постель; не выдержала и Христя. Только теперь, паныч понял, что его обманули, и сам улыбнулся.
   - Так вот он, этот посланец! - сказал паныч, кивнув головой на Христю.
   Марина выбежала на середину кухни и, заливаясь смехом как сумасшедшая, хлопала в ладоши. Марья на постели каталась со смеху, хваталась за живот.