Страница:
- Неужели не выдохлась еще эта старая песня?
- Еще нет. Полуграмотные и безграмотные мясники ей искренне верили, да и лабазники у Сухаревой башни поверят тоже".
Студенты, уверенные в жестоком приговоре товарищам, решили протестовать в зале суда и на площади. Они полагали, что будет новая схватка. Как средством защиты запаслись нюхательным табаком, чтобы бросать его в глаза противников, Морозов взял свой револьвер "Смит и Вессон", вооружились револьверами и некоторые из его друзей.
Суд происходил в большой низкой мрачной зале, куда набилось около восьмидесяти зрителей-студентов, остальные стояли на площади.
Морозов описывает суд:
"Мировой судья, надев свою цепь, начал вызывать одного за другим подсудимых, и они выходили и становились перед ним по очереди.
Обвиняемые студенты стали по одну сторону его стола, а несколько молодых мясников - по другую.
Судья стал задавать вопросы.
Никто из студентов не отрицал своего присутствия на проводах товарищей, а один из мясников, к нашему удивлению, даже заявил, что сожалеет о своем вмешательстве в драку, так как не знал, в чем заключается дело".
После трех часов допросов, речей обвинителя и адвоката (выступал известный Ф.Н.Плевако) судья объявил, что зачитывает приговор.
Зрители-студенты перешепнулись, условившись свистеть после последнего слова приговора - и бежать на площадь.
"Судья начал важно читать бумагу, - рассказывает Морозов, - и вдруг мы все с изумлением переглянулись. Вместо многих месяцев заключения, которых мы ожидали для своих товарищей, послышались одно за другим слова оправдан, и только в редких случаях: виновен в нарушении тишины и спокойствия на улице и подвергается за это двум-трем дням ареста".
Освобожденные и назначенные явиться под арест студенты вышли на улицу, их приветствовала толпа товарищей громкими и радостными криками и поздравлениями.
Однако Морозовым владели другие чувства, о чем он честно признается в воспоминаниях:
"И странная вещь! Я сам не понимал возникших во мне новых чувств! Удаляясь вместе с другими и рассуждая логично, я приходил к выводу, что здесь произошла полная наша неудача в революционном смысле. Мягкий приговор мирового судьи разрушил для нас возможность сделать большую политическую демонстрацию, о которой понеслись бы телеграммы во все концы России и за границу. Она, по моим тогдашним представлениям, сильно способствовала бы пробуждению окружающего общества от его гражданской спячки, а для царящего произвола была бы напоминанием о неизбежном конце. А между тем я внутренне весь ликовал. Как будто мы только что одержали большую победу! Как будто бы общество уже пробудилось!"
После революции большинство учреждений, занимавших Сухареву башню, были ликвидированы и выселены. Созданная в 1918 году при Моссовете Комиссия по охране памятников включила ее в свой список, в 1920-1925 годах был произведен ремонт башни с приспособлением помещений под Московский коммунальный музей - предтечу современного Музея истории Москвы, - и 3 января 1926 года музей в Сухаревой башне был открыт.
По этому поводу В.А.Гиляровский сочинил экспромт:
Вода ключевая
Отсюда поила
Московский народ,
Отныне живая
Знания сила
Отсюда польет.
К открытию музея Издательство московского коммунального хозяйства выпустило брошюру "Сухарева башня. Народные легенды о башне, ее история, реставрация и современное состояние", написанную ее заведующим Петром Васильевичем Сытиным.
Брошюра начиналась радостно, почти ликующе: "Сухарева башня, которую в прошлом даже многие москвичи не могут представить себе иначе, как в строительных лесах и забронированной ими от людских взоров и любознательности, два года назад освобождена от этих исторических лесов и ныне предстоит взорам во всей красоте своего старинного наряда, а внутри отделана и занята Московским коммунальным музеем".
Автор описывает помещения, которые теперь занял музей: "Западную часть первого этажа занимает вестибюль Музея, с лестницей во второй этаж, комната заведующего Музеем и канцелярия; здесь же помещаются уборные. Между первым и вторым этажом... помещается раздевальная для посетителей (на 300 чел.), архив и склад Музея. Во втором этаже две западные залы и средняя заняты отделами Музея, восточная - библиотекой-читальней по коммунальным вопросам. В третьем этаже все четыре зала заняты отделами Музея".
Ясно было и будущее Сухаревой башни-музея, он должен был развиваться: Президиум Моссовета уже вынес постановление о выводе из башни последних оставшихся в ней посторонних служб, об устройстве в ней книгохранилища для обширной библиотеки музея, читального и лекционного залов, в одном из помещений планировалось создание специального Музея Сухаревой башни, сообщалось, что в будущем публика сможет любоваться видом на Москву с верхней галереи. Вокруг башни, пишет П.В.Сытин, "предполагается устроить несколько образцовых скверов - с деревьями, клумбами, газонами, площадками для детских игр и т.п. Устройство скверов здесь весьма нужно, так как вблизи нет общественных садов, в которых многочисленное рабочее население Сретенского и Мещанского районов могло бы отдохнуть после дневных трудов и подышать в летнюю жару относительно чистым воздухом. Благоприятно отразится замена уличной пыли кислородом зеленых насаждений и на больных находящейся здесь имени Склифосовского (бывшей Шереметевской) больницы. С другой стороны, скверы дадут прекрасный фон для выявления во всей красе архитектурных достоинств двух расположенных здесь замечательных памятников русского зодчества - Сухаревой башни и указанной больницы". (Скверы в 1926-1927 годах были устроены; на фотографиях Сухаревской площади начала 1930-х годов запечатлены большие ухоженные цветочные партеры. - В.М.)
Музей пользовался большим успехом у москвичей, и в нем всегда было много посетителей. Огромный материал, собранный музеем, позволял устраивать регулярные выставки, велась научная работа. Одна из комнат, как и предполагалось, была отведена под экспозицию по истории Сухаревой башни.
В истории знаменитой башни было еще много загадок, которые предстояло разгадать, чему могло много помочь изучение самой башни. В декабре 1925 года члены Комиссии "Старая Москва" - археолог, посвятивший всю жизнь поискам библиотеки Ивана Грозного, знаток подземной Москвы И.Я.Стеллецкий, архитектор Н.Д.Виноградов и краевед О.И.Пенчко - обследовали подземелья Сухаревой башни и обнаружили пять замурованных подземных ходов. На очередном заседании Комиссии постановили: "Обратиться в МКХ, чтобы оно дало возможность продолжить работы по исследованию этих ходов". Были высказаны соображения, что они ведут к дому Я.В.Брюса на 1-й Мещанской.
СУХАРЕВКА
Такой же достопримечательностью Сухаревской площади, как Сухарева башня, в течение почти полутора веков был знаменитый, известный по многочисленным московским воспоминаниям, рассказам и преданиям Сухаревский рынок, или - попросту - Сухаревка.
А.В.Гиляровский называет Сухаревку "дочерью войны". В очерке "Сухаревка" он пишет: "После войны 1812 года, как только стали возвращаться в Москву москвичи и начали разыскивать свое разграбленное имущество, генерал-губернатор Ростопчин издал приказ, в котором объявил, что "все вещи, откуда бы они взяты ни были, являются неотъемлемой собственностью того, кто в данный момент ими владеет, и что всякий владелец может их продавать, но только один раз в неделю, в воскресенье, в одном только месте, а именно на площади против Сухаревой башни". И в первое же воскресенье горы награбленного имущества запрудили огромную площадь, и хлынула Москва на невиданный рынок. Это было торжественное открытие вековой Сухаревки".
Но торговля и, более того, вещевой, как сказали бы теперь, рынок существовали у Сухаревских ворот Земляного города и прежде. Л.Н.Толстой, писатель исключительно точный в деталях исторического быта, сообщает, что Пьер Безухов, решив остаться в Москве, покидаемой войсками перед вступлением в нее французов и совершить покушение на Наполеона, покупает нужный ему пистолет у Сухаревой башни.
Гиляровский прав в том, что 1812-1813 годы стали той эпохой Сухаревки, когда она приобрела общемосковскую и даже общероссийскую известность и когда зародилась главная легенда этого рынка: о сокровищах и редкостях, продававшихся и покупавшихся здесь по крайне дешевым ценам.
Но уже несколько лет спустя вещи из барских особняков, купеческих домов и лабазов, действительно ценные, а порой и выдающиеся произведения искусства прославленных мастеров все реже и реже появлялись на рынке, поскольку они обретали новых владельцев и уже не возвращались на рынок. Сухаревка вступала в следующую эпоху, меняя свой облик.
Основным товаром на Сухаревском рынке становилось то, чем торговали и на всех других городских рынках: провизия, дешевая одежда, обувь, предметы нехитрого крестьянского и мещанского домашнего обихода. Появилась "обжорка" - наследница средневековых обжорных рядов - торговля пирогами, блинами, киселем, квасом, рубцом, вареной требухой, жареной колбасой, леденцами и другими копеечными яствами, зачастую с тухлинкой, на прогорклом масле, из продуктов подозрительного происхождения, но зато дешево.
Фактически Сухаревка превратилась в обычную толкучку. Однако за ней сохранилась прежняя слава, и по воскресеньям рынок у Сухаревой башни превращался, как и прежде, в ту легендарную Сухаревку, куда приходили с такими же ощущениями, как золотоискатели на золотоносную реку.
Картину воскресной Сухаревки середины XIX века описывает Н.Поляков в очерке "Московские базары". Свое описание он предваряет замечанием, что "базары эти доставляют москвичам некоторое развлечение, и, в самом деле, прогулки по этим, исполненным жизни и разнообразия, площадям не лишены интереса" и далее продолжает:
"Взгляните на эту живую картинку, скомпонированную из крестьян, ремесленников, мелких торгашей разной рухлядью и других, помещающихся обыкновенно на первом плане, где преимущественно сосредоточен торг сапогами, шапками, картузами, рукавицами и так называемым красным товаром. Взгляните, например, на эту фигуру в шапке, свалившейся немного набок, в сером, местами изодранном, армяке, подпоясанном кушаком, к которому не совсем живописно подвязан кожаный мешок с гвоздями. Молоток и костыль, на одном конце которого находится железная лопатка, доказывают вам с первого взгляда, что это подметочник, человек очень полезный и даже необходимый в житейском быту, и он очень хорошо сознает свое призвание; посмотрите, с какой важностью окидывает он взором толпу, его окружающую; но это только минута, а между тем он беспрестанно занят своей работой, и, в то время, как один из среды толпы, его окружающей, надевает сапог, только что им исправленный, как в то же время подходит другой крестьянин и, проворно сняв с ноги сапог, подает его подметочнику, говоря:
- Земляк, нельзя ли и мне поправить, любезный, - погляди-кась?
- Отчего ж нельзя? Можно, изволь, поправлю, - отвечает подметочник, обозревая каблук и подошву сапога и рассчитывая, сколько потребно гвоздей для приведения сапога в первобытное состояние. - Семитка десяток. (Семитка - 2 копейки; семитка десяток - 12. - В.М.)
- Эвона, семитка десяток, дорого больно, пятак - так ладно, а не то и так пробавлюсь как-нибудь.
- Ну что с тобой делать, изволь; земляка надо уважить.
И крестьянин, готовый уже надеть сапог свой по принадлежности, подает его обратно подметочнику, который в ту же минуту надевает его на железный костыль, берет из мешка в рот горсть гвоздей и с необыкновенной ловкостью, вынимая их изо рта один за другим, унизывает подошву и каблук...
Но мы, как кажется, уж слишком занялись подметочником, тогда как нас окружает не менее интересное общество торговок, обвешанных мехами, различными лоскутками материй и прочим. На голове этих промышленниц, сверх повязки, обыкновенно надета какая-нибудь изношенная дамская шляпка, а иногда и мужская; стразовые серьги необъятной величины, какой-нибудь значок, кольцо и пр. С другого бока "вечный жид" - старик с шашкой, двумя пистолетами и немецкими лексиконами; далее минералогический кабинет, собрание древностей, торговец редкостями, перед которым разложена целая коллекция никуда не годных английских бритв, разного рода заржавленных подпилков и т.п.; наконец, книжник, с грудами произведений новейшей литературы, книжники-антикварии, а затем и прочий домашний скарб.
Если вы природный москвич, то вам хорошо знакомы эти базары; вы привыкли уже к их тесноте, где очень редко встречаются порядочные толки; но вы не обращаете на это внимания, вы очень спокойно пробиваете собой целый бруствер серых армяков, тулупов и т.п., прехладнокровно встречая перед собой то растянутый фрак, то сюртук или что-нибудь подобное..."
Следующая эпоха Сухаревки как антикварного рынка относится к 1860-1870 годам. Московский купец И.А.Слонов, оставивший книгу воспоминаний "Из жизни торговой Москвы", пишет в ней: "Как известно, вскоре после отмены крепостного права начался развал и обеднение дворянских гнезд; в то время на Сухаревку попадало множество старинных драгоценных вещей, продававшихся за бесценок. Туда приносили продавать стильную мебель, люстры, статуи, севрский фарфор, гобелены, ковры, редкие книги, картины знаменитых художников и пр.; эти вещи продавали буквально за гроши. Поэтому многие антикварии и коллекционеры, как то Перлов, Фирсанов, Иванов и другие, приобретали на Сухаревке за баснословно дешевые цены множество шедевров, оцениваемых теперь знатоками в сотни тысяч рублей. Бывали случаи, когда Сухаревские букинисты покупали за две, три сотни целые дворянские библиотеки и на другой же день продавали их за 8-10 тысяч рублей".
Московские коллекционеры, любители старины, ученые-историки были постоянными посетителями Сухаревки. Театральная коллекция А.А.Бахрушина, библиотеки Е.В.Барсова и И.Е.Забелина пополнялись с Сухаревского развала.
О книжной торговле на Сухаревке написано немало. Здесь продавали лубочную литературу: "Английского милорда Георга", "Битву русских с кабардинцами", песенники, сонники и тому подобные книги, но торговали и вообще старыми книгами - томами классиков, журналами, научными сочинениями. Продавцы, как правило, малограмотные, по-своему любили книгу и нередко были оригинальными личностями. Старый букинист А.А.Астапов в своих воспоминаниях рассказывает о некоторых книготорговцах Сухаревки.
Вот старик Толченов, который, продавая книгу, прилагал к ней номер какого-нибудь старого журнала, брошюру духовного или хозяйственного содержания. "Ведь и Н.И.Новиков, - рассуждал Толченов, - прилагал к своим "Московским ведомостям" премии в виде "Экономического магазина" или "Детского журнала", и это имело влияние на успех его деятельности".
"Был, - пишет Астапов, - еще оригинал книгопродавец, торговавший близ бассейна, собиравший рукописи и книги по астрологии, магии, хиромантии, физиономике, не оставляя без внимания оракулы и телескопы, а также способы лечения заговорами, симпатиями, вообще так называемое волшебство. По этому предмету являлись собирателями и люди образованные; если не ошибаюсь, мистики особенно интересовались им.
К сожалению, я не припомню ни имени, ни отчества, ни прозвища того старика, которого стараюсь изобразить. А было бы очень желательно, если бы кто-нибудь обрисовал поискуснее меня этот рельефный тип.
Не все книги выставлял он на вид; некоторые накрывал мешком, показывая не всем, только избранным. Кто-нибудь спросит его:
- А здесь, под мешком, что за книги?
Взглянув на спрашивающего, он ответит:
- Это вам не купить.
Или, догадываясь, что спрашивает человек ученый, скажет: "По астрологии". Более же простому покупателю он вытащит и Брюсов календарь, хорошо зная, какой лист открыть, какое место показать, чтобы сразу, как говорится, "зеркало наставить", чтоб в нос бросилось. Почти общая слабость вперед знать будущее заметно влияла на покупателей. К тому же старик имел товар, который находился не у всех книгопродавцев. Несмотря на солидность назначенной им цены, покупатель походит, походит около него - да и купит. У него и иностранные книги по той же части можно было найти, с картинками и разными фигурами. Терпеливо выжидал он своего покупателя, выдерживал характер, умел целый ворох наговорить ему всякой чертовщины".
А Сухарева башня, одним своим видом вызывавшая воспоминания о колдуне Брюсе, служила ему вывеской и рекламой.
К концу ХIХ - началу XX века Сухаревка расширилась: торговля шла не только на площади, но и в прилегающих переулках. Воскресные ряды и развалы, по словам Слонова, "привлекали покупателей со всех концов Москвы".
Очерк В.А.Гиляровского "Сухаревка" посвящен как раз тому времени 1890-1900 годам. Как газетного репортера его привлекала не обычная жизнь рынка, а его криминальная, полускрытая сторона, поэтому очерк дает достаточно однобокое представление о Сухаревке. Конечно, обмана, уголовщины, как в каждой торговле, здесь было немало, но Сухаревка бывала не только жестока.
Цитировавшийся выше букинист Астапов пишет о нравах Сухаревки: "Здесь все можно приобрести, как для удовлетворения необходимости, так и для прихоти, к взаимному удовольствию продавца и покупателя. Тут, на этом братском аукционе, и торгаш вертится, стараясь для наживы выловить что-нибудь поценнее, и любитель тоже хлопочет, чтобы вещь не попала в наши руки. Бывали здесь и случаи великодушного участия к продавцам обоего пола. Нередко какая-нибудь вдова, с терпением перенося упадок своих средств, не решаясь идти по миру, получала несколько рублей или копеек более, чем сама просила за свою вещь".
Сухаревские букинисты также с сочувствием относились к своим покупателям. "Придет, в другой раз, бедная женщина, - продолжает Астапов, и плачется: "Вот, голубчик, муж у меня сторож, жалованья получает всего-то 12 рублей, а у нас пятеро детей, книжки тоже нужны. Уступи подешевле". Ну, и встретит сочувствие на деле. А сколько учащейся молодежи, не имеющей настоящих средств и пользующейся услугами букинистов. Но об этом распространяться не буду, боюсь, далеко зайдешь".
Среди прочих московских рынков Сухаревка у москвичей пользовалась не только большой известностью, но и особым - теплым - отношением. "Богоспасаемой" назвал ее в одной из своих повестей А.В.Чаянов.
Замечание Чаянова относится к 1919 году, одному из самых голодных в послереволюционной Москве, когда даже осьмушку хлеба по карточкам выдавали не всегда и москвичи считали большой удачей, когда удавалось что-либо продать на рынке - и купить еды. Именно такая удача подвалила герою повести Чаянова: "Намазав маслом большой кусок хлеба, благословенный дар богоспасаемой Сухаревки, Алексей налил себе стакан уже вскипевшего кофе и сел в свое рабочее кресло".
В декабре 1920 года началось наступление Советской власти на Сухаревку, которая была объявлена "одним из главных очагов спекуляции". 10 декабря В.И.Ленин одобряет предложение председателя Московской потребительской коммуны (руководителя московской торговли) А.Е.Бадаева ликвидировать Сухаревку, и 15 декабря постановлением Моссовета она была закрыта.
В одном из своих тогдашних выступлений Ленин объяснил опасность Сухаревки для Советской власти и необходимость ее ликвидации. "Сухаревка" закрыта, - сказал он, - но страшна не та "сухаревка", которая закрыта. Закрыта бывшая "сухаревка" на Сухаревской площади, ее закрыть не трудно. Страшна "сухаревка", которая живет в душе и действиях каждого мелкого хозяина. Эту "сухаревку" надо закрыть. Эта "сухаревка" есть основа капитализма. Пока она есть, капиталисты в России могут вернуться и могут стать более сильными, чем мы. Это надо ясно сознать".
Доводы Ленина против Сухаревки могли, конечно, убедить лишь кремлевских комиссаров, имевших пайки, пользовавшихся спецраспределителями, домами отдыха и санаториями. Иным было отношение народа. Эту бессмысленную акцию, осуществленную с помощью ЧК, и ее результат описывает в своем дневнике Н.П.Окунев:
"2-15 декабря. Мороз около 15. Снегу мало.
С сегодняшнего дня наша знаменитая "Сухаревка", первообраз всех российских "сухаревок", - сухаревка сухаревок - особым постановлением московского совдепа окончательно закрыта. Никакими товарами и продуктами ни нормировочными, ни ненормировочными - торговать на ней с 15-го декабря нельзя. Предписано моск. ЧК всех явившихся продавцов арестовывать, а товар конфисковывать. Любопытствующие сбегались туда и мерзли целый день, наблюдая, да точно ли не будут торговать там, и к вечеру печально признавались, что Сухаревка действительно "закрыта".
Полное смятение и недоумение в рядах и торговцев, и покупателей. В положение первых не все войдут, но критическое положение вторых вызывает всеобщее беспокойство. Как же быть, правда, тому человеку, который пайка не получает, кухни не имеет, в столовые не попадает; где же он купит теперь хлеба, мяса, масла, сапоги, перчатки, картошки, махорки и вообще всего необходимого? Как-никак, эта мера, предпринятая в видах полнейшего искоренения спекуляции, очень крута и неминуемо создаст эксцессы, о которых, вероятно, придется записать в свое время...
4-17 декабря. Газеты полны статей о победе над Сухаревкой. Точно невесть какой враг сломлен! И уж такие перспективы рисуются теперь, вот он, рай социалистический, сейчас же и откроется для сов. подданных! "Сухаревка - это гнойник на теле пролетариата..." "Сухаревка - это язва пролетарского государства..." "Сухаревская спекуляция погибла - да здравствует пролетарская система снабжения и распределения..." и т.д., и т.п...
В это же время вводится так называемый "труд. паек"... Карточки делятся на три серии, по "а" будут выдавать в день полтора фунта, по "б" 1 ф. и по "в" - 0,5 ф. Ну, а под шумок этих продовольственных побед "сухаревцы", перебравшиеся в подполье, во дворы, в глухие переулки, торгуют уже хлебом по 1.200 р. за ф., картошкой по 450 р. за ф. и т.д.".
Весной 1921 года начался нэп, был разрешен "свободный товарообмен", в Москве открылось много новых рынков - на Трубной площади, на Зацепе, на Сенной площади и в других местах, но запрет на торговлю на Сухаревской площади продолжал действовать.
2 мая 1921 года Окунев записывает в дневнике: "Сухаревка все-таки не возродилась... По своему центральному месту и по величине площади [она] была, конечно, удобнее всех других мест для "свободного товарообмена", и если ее не возобновили, то только по капризу властей, по капризу, простительному для женщин, утопающих, но не сознающихся в том, что не стрижено, а брито. Как же! Постановили Сухаревку закрыть навсегда, а вместо нее мы заводим десяток "сухаревочек"".
Но мало-помалу Сухаревка все-таки возрождалась: выходили с товарами продавцы, собирались покупатели. Время от времени их лениво разгоняли милиционеры, понимавшие бесполезность своих усилий.
А год спустя Сухаревка торговала и шумела в прежнем своем многолюдье и широте.
В жизни Москвы и москвичей Сухаревка всегда занимала гораздо более важное место, чем просто рынок. Это было явление, воплощавшее в себе одну из характерных черт не только московской жизни, но московского характера.
Сухаревка создала свой фольклор. Во-первых, это предания о находках и покупках за мизерную цену реликвий и раритетов. Правда, никогда не указывается, что именно было приобретено. Во-вторых, рассказы про ловких мошенников и воров, а также про сыщиков. Ряд таких легенд пересказывает в своем очерке Гиляровский.
Но, пожалуй, самые яркие фольклорные произведения, рожденные Сухаревкой, это - крики сухаревских торговцев, рекламирующих товар. Устная реклама, вообще традиционная ддя московского торга, на Сухаревке процветала.
Для успешного развития и совершенствования "крика" необходимы изобилие товара и конкуренция. Поэтому искусство торгового крика в своей истории подвержено тем же колебаниям, что и экономика. Конечно, это не значит, что оно пропадает в периоды спада, мастера крика творят при любых условиях, но в эти периоды оно как явление переживает упадок. Записи фольклористов свидетельствуют об этом: основные массивы торгового крика были записаны в начале XX века до Первой мировой войны, затем - в годы нэпа. Московские рынки первых лет революции, как рассказывают современники, были мрачны, злы и неразговорчивы, а после ликвидации нэпа, закрытия Сухаревки и других известных московских рынков и превращения оставшихся в "колхозные" была окончательно подорвана база для этого своеобразного народного словесного искусства.
Наряду с общепринятыми формами торговли - вразнос, с лотка, в палатке, на развале и т.д. - среди торговцев бытовал термин: торговля "на крик". Считалось, что некоторыми товарами, например детской игрушкой, можно только "торговать на крик".
Да, собственно, весь рынок торгует "на крик", поскольку вывески не на что повесить, поэтому кричали, стараясь перекричать друг друга, обратить внимание на себя.
Кричал, уговарвал обжорный ряд:
- Кому пирожки,
Горячие пирожки?
С пылу, с жару
Пятачок за пару!
- Вот блины-блиночки,
- Еще нет. Полуграмотные и безграмотные мясники ей искренне верили, да и лабазники у Сухаревой башни поверят тоже".
Студенты, уверенные в жестоком приговоре товарищам, решили протестовать в зале суда и на площади. Они полагали, что будет новая схватка. Как средством защиты запаслись нюхательным табаком, чтобы бросать его в глаза противников, Морозов взял свой револьвер "Смит и Вессон", вооружились револьверами и некоторые из его друзей.
Суд происходил в большой низкой мрачной зале, куда набилось около восьмидесяти зрителей-студентов, остальные стояли на площади.
Морозов описывает суд:
"Мировой судья, надев свою цепь, начал вызывать одного за другим подсудимых, и они выходили и становились перед ним по очереди.
Обвиняемые студенты стали по одну сторону его стола, а несколько молодых мясников - по другую.
Судья стал задавать вопросы.
Никто из студентов не отрицал своего присутствия на проводах товарищей, а один из мясников, к нашему удивлению, даже заявил, что сожалеет о своем вмешательстве в драку, так как не знал, в чем заключается дело".
После трех часов допросов, речей обвинителя и адвоката (выступал известный Ф.Н.Плевако) судья объявил, что зачитывает приговор.
Зрители-студенты перешепнулись, условившись свистеть после последнего слова приговора - и бежать на площадь.
"Судья начал важно читать бумагу, - рассказывает Морозов, - и вдруг мы все с изумлением переглянулись. Вместо многих месяцев заключения, которых мы ожидали для своих товарищей, послышались одно за другим слова оправдан, и только в редких случаях: виновен в нарушении тишины и спокойствия на улице и подвергается за это двум-трем дням ареста".
Освобожденные и назначенные явиться под арест студенты вышли на улицу, их приветствовала толпа товарищей громкими и радостными криками и поздравлениями.
Однако Морозовым владели другие чувства, о чем он честно признается в воспоминаниях:
"И странная вещь! Я сам не понимал возникших во мне новых чувств! Удаляясь вместе с другими и рассуждая логично, я приходил к выводу, что здесь произошла полная наша неудача в революционном смысле. Мягкий приговор мирового судьи разрушил для нас возможность сделать большую политическую демонстрацию, о которой понеслись бы телеграммы во все концы России и за границу. Она, по моим тогдашним представлениям, сильно способствовала бы пробуждению окружающего общества от его гражданской спячки, а для царящего произвола была бы напоминанием о неизбежном конце. А между тем я внутренне весь ликовал. Как будто мы только что одержали большую победу! Как будто бы общество уже пробудилось!"
После революции большинство учреждений, занимавших Сухареву башню, были ликвидированы и выселены. Созданная в 1918 году при Моссовете Комиссия по охране памятников включила ее в свой список, в 1920-1925 годах был произведен ремонт башни с приспособлением помещений под Московский коммунальный музей - предтечу современного Музея истории Москвы, - и 3 января 1926 года музей в Сухаревой башне был открыт.
По этому поводу В.А.Гиляровский сочинил экспромт:
Вода ключевая
Отсюда поила
Московский народ,
Отныне живая
Знания сила
Отсюда польет.
К открытию музея Издательство московского коммунального хозяйства выпустило брошюру "Сухарева башня. Народные легенды о башне, ее история, реставрация и современное состояние", написанную ее заведующим Петром Васильевичем Сытиным.
Брошюра начиналась радостно, почти ликующе: "Сухарева башня, которую в прошлом даже многие москвичи не могут представить себе иначе, как в строительных лесах и забронированной ими от людских взоров и любознательности, два года назад освобождена от этих исторических лесов и ныне предстоит взорам во всей красоте своего старинного наряда, а внутри отделана и занята Московским коммунальным музеем".
Автор описывает помещения, которые теперь занял музей: "Западную часть первого этажа занимает вестибюль Музея, с лестницей во второй этаж, комната заведующего Музеем и канцелярия; здесь же помещаются уборные. Между первым и вторым этажом... помещается раздевальная для посетителей (на 300 чел.), архив и склад Музея. Во втором этаже две западные залы и средняя заняты отделами Музея, восточная - библиотекой-читальней по коммунальным вопросам. В третьем этаже все четыре зала заняты отделами Музея".
Ясно было и будущее Сухаревой башни-музея, он должен был развиваться: Президиум Моссовета уже вынес постановление о выводе из башни последних оставшихся в ней посторонних служб, об устройстве в ней книгохранилища для обширной библиотеки музея, читального и лекционного залов, в одном из помещений планировалось создание специального Музея Сухаревой башни, сообщалось, что в будущем публика сможет любоваться видом на Москву с верхней галереи. Вокруг башни, пишет П.В.Сытин, "предполагается устроить несколько образцовых скверов - с деревьями, клумбами, газонами, площадками для детских игр и т.п. Устройство скверов здесь весьма нужно, так как вблизи нет общественных садов, в которых многочисленное рабочее население Сретенского и Мещанского районов могло бы отдохнуть после дневных трудов и подышать в летнюю жару относительно чистым воздухом. Благоприятно отразится замена уличной пыли кислородом зеленых насаждений и на больных находящейся здесь имени Склифосовского (бывшей Шереметевской) больницы. С другой стороны, скверы дадут прекрасный фон для выявления во всей красе архитектурных достоинств двух расположенных здесь замечательных памятников русского зодчества - Сухаревой башни и указанной больницы". (Скверы в 1926-1927 годах были устроены; на фотографиях Сухаревской площади начала 1930-х годов запечатлены большие ухоженные цветочные партеры. - В.М.)
Музей пользовался большим успехом у москвичей, и в нем всегда было много посетителей. Огромный материал, собранный музеем, позволял устраивать регулярные выставки, велась научная работа. Одна из комнат, как и предполагалось, была отведена под экспозицию по истории Сухаревой башни.
В истории знаменитой башни было еще много загадок, которые предстояло разгадать, чему могло много помочь изучение самой башни. В декабре 1925 года члены Комиссии "Старая Москва" - археолог, посвятивший всю жизнь поискам библиотеки Ивана Грозного, знаток подземной Москвы И.Я.Стеллецкий, архитектор Н.Д.Виноградов и краевед О.И.Пенчко - обследовали подземелья Сухаревой башни и обнаружили пять замурованных подземных ходов. На очередном заседании Комиссии постановили: "Обратиться в МКХ, чтобы оно дало возможность продолжить работы по исследованию этих ходов". Были высказаны соображения, что они ведут к дому Я.В.Брюса на 1-й Мещанской.
СУХАРЕВКА
Такой же достопримечательностью Сухаревской площади, как Сухарева башня, в течение почти полутора веков был знаменитый, известный по многочисленным московским воспоминаниям, рассказам и преданиям Сухаревский рынок, или - попросту - Сухаревка.
А.В.Гиляровский называет Сухаревку "дочерью войны". В очерке "Сухаревка" он пишет: "После войны 1812 года, как только стали возвращаться в Москву москвичи и начали разыскивать свое разграбленное имущество, генерал-губернатор Ростопчин издал приказ, в котором объявил, что "все вещи, откуда бы они взяты ни были, являются неотъемлемой собственностью того, кто в данный момент ими владеет, и что всякий владелец может их продавать, но только один раз в неделю, в воскресенье, в одном только месте, а именно на площади против Сухаревой башни". И в первое же воскресенье горы награбленного имущества запрудили огромную площадь, и хлынула Москва на невиданный рынок. Это было торжественное открытие вековой Сухаревки".
Но торговля и, более того, вещевой, как сказали бы теперь, рынок существовали у Сухаревских ворот Земляного города и прежде. Л.Н.Толстой, писатель исключительно точный в деталях исторического быта, сообщает, что Пьер Безухов, решив остаться в Москве, покидаемой войсками перед вступлением в нее французов и совершить покушение на Наполеона, покупает нужный ему пистолет у Сухаревой башни.
Гиляровский прав в том, что 1812-1813 годы стали той эпохой Сухаревки, когда она приобрела общемосковскую и даже общероссийскую известность и когда зародилась главная легенда этого рынка: о сокровищах и редкостях, продававшихся и покупавшихся здесь по крайне дешевым ценам.
Но уже несколько лет спустя вещи из барских особняков, купеческих домов и лабазов, действительно ценные, а порой и выдающиеся произведения искусства прославленных мастеров все реже и реже появлялись на рынке, поскольку они обретали новых владельцев и уже не возвращались на рынок. Сухаревка вступала в следующую эпоху, меняя свой облик.
Основным товаром на Сухаревском рынке становилось то, чем торговали и на всех других городских рынках: провизия, дешевая одежда, обувь, предметы нехитрого крестьянского и мещанского домашнего обихода. Появилась "обжорка" - наследница средневековых обжорных рядов - торговля пирогами, блинами, киселем, квасом, рубцом, вареной требухой, жареной колбасой, леденцами и другими копеечными яствами, зачастую с тухлинкой, на прогорклом масле, из продуктов подозрительного происхождения, но зато дешево.
Фактически Сухаревка превратилась в обычную толкучку. Однако за ней сохранилась прежняя слава, и по воскресеньям рынок у Сухаревой башни превращался, как и прежде, в ту легендарную Сухаревку, куда приходили с такими же ощущениями, как золотоискатели на золотоносную реку.
Картину воскресной Сухаревки середины XIX века описывает Н.Поляков в очерке "Московские базары". Свое описание он предваряет замечанием, что "базары эти доставляют москвичам некоторое развлечение, и, в самом деле, прогулки по этим, исполненным жизни и разнообразия, площадям не лишены интереса" и далее продолжает:
"Взгляните на эту живую картинку, скомпонированную из крестьян, ремесленников, мелких торгашей разной рухлядью и других, помещающихся обыкновенно на первом плане, где преимущественно сосредоточен торг сапогами, шапками, картузами, рукавицами и так называемым красным товаром. Взгляните, например, на эту фигуру в шапке, свалившейся немного набок, в сером, местами изодранном, армяке, подпоясанном кушаком, к которому не совсем живописно подвязан кожаный мешок с гвоздями. Молоток и костыль, на одном конце которого находится железная лопатка, доказывают вам с первого взгляда, что это подметочник, человек очень полезный и даже необходимый в житейском быту, и он очень хорошо сознает свое призвание; посмотрите, с какой важностью окидывает он взором толпу, его окружающую; но это только минута, а между тем он беспрестанно занят своей работой, и, в то время, как один из среды толпы, его окружающей, надевает сапог, только что им исправленный, как в то же время подходит другой крестьянин и, проворно сняв с ноги сапог, подает его подметочнику, говоря:
- Земляк, нельзя ли и мне поправить, любезный, - погляди-кась?
- Отчего ж нельзя? Можно, изволь, поправлю, - отвечает подметочник, обозревая каблук и подошву сапога и рассчитывая, сколько потребно гвоздей для приведения сапога в первобытное состояние. - Семитка десяток. (Семитка - 2 копейки; семитка десяток - 12. - В.М.)
- Эвона, семитка десяток, дорого больно, пятак - так ладно, а не то и так пробавлюсь как-нибудь.
- Ну что с тобой делать, изволь; земляка надо уважить.
И крестьянин, готовый уже надеть сапог свой по принадлежности, подает его обратно подметочнику, который в ту же минуту надевает его на железный костыль, берет из мешка в рот горсть гвоздей и с необыкновенной ловкостью, вынимая их изо рта один за другим, унизывает подошву и каблук...
Но мы, как кажется, уж слишком занялись подметочником, тогда как нас окружает не менее интересное общество торговок, обвешанных мехами, различными лоскутками материй и прочим. На голове этих промышленниц, сверх повязки, обыкновенно надета какая-нибудь изношенная дамская шляпка, а иногда и мужская; стразовые серьги необъятной величины, какой-нибудь значок, кольцо и пр. С другого бока "вечный жид" - старик с шашкой, двумя пистолетами и немецкими лексиконами; далее минералогический кабинет, собрание древностей, торговец редкостями, перед которым разложена целая коллекция никуда не годных английских бритв, разного рода заржавленных подпилков и т.п.; наконец, книжник, с грудами произведений новейшей литературы, книжники-антикварии, а затем и прочий домашний скарб.
Если вы природный москвич, то вам хорошо знакомы эти базары; вы привыкли уже к их тесноте, где очень редко встречаются порядочные толки; но вы не обращаете на это внимания, вы очень спокойно пробиваете собой целый бруствер серых армяков, тулупов и т.п., прехладнокровно встречая перед собой то растянутый фрак, то сюртук или что-нибудь подобное..."
Следующая эпоха Сухаревки как антикварного рынка относится к 1860-1870 годам. Московский купец И.А.Слонов, оставивший книгу воспоминаний "Из жизни торговой Москвы", пишет в ней: "Как известно, вскоре после отмены крепостного права начался развал и обеднение дворянских гнезд; в то время на Сухаревку попадало множество старинных драгоценных вещей, продававшихся за бесценок. Туда приносили продавать стильную мебель, люстры, статуи, севрский фарфор, гобелены, ковры, редкие книги, картины знаменитых художников и пр.; эти вещи продавали буквально за гроши. Поэтому многие антикварии и коллекционеры, как то Перлов, Фирсанов, Иванов и другие, приобретали на Сухаревке за баснословно дешевые цены множество шедевров, оцениваемых теперь знатоками в сотни тысяч рублей. Бывали случаи, когда Сухаревские букинисты покупали за две, три сотни целые дворянские библиотеки и на другой же день продавали их за 8-10 тысяч рублей".
Московские коллекционеры, любители старины, ученые-историки были постоянными посетителями Сухаревки. Театральная коллекция А.А.Бахрушина, библиотеки Е.В.Барсова и И.Е.Забелина пополнялись с Сухаревского развала.
О книжной торговле на Сухаревке написано немало. Здесь продавали лубочную литературу: "Английского милорда Георга", "Битву русских с кабардинцами", песенники, сонники и тому подобные книги, но торговали и вообще старыми книгами - томами классиков, журналами, научными сочинениями. Продавцы, как правило, малограмотные, по-своему любили книгу и нередко были оригинальными личностями. Старый букинист А.А.Астапов в своих воспоминаниях рассказывает о некоторых книготорговцах Сухаревки.
Вот старик Толченов, который, продавая книгу, прилагал к ней номер какого-нибудь старого журнала, брошюру духовного или хозяйственного содержания. "Ведь и Н.И.Новиков, - рассуждал Толченов, - прилагал к своим "Московским ведомостям" премии в виде "Экономического магазина" или "Детского журнала", и это имело влияние на успех его деятельности".
"Был, - пишет Астапов, - еще оригинал книгопродавец, торговавший близ бассейна, собиравший рукописи и книги по астрологии, магии, хиромантии, физиономике, не оставляя без внимания оракулы и телескопы, а также способы лечения заговорами, симпатиями, вообще так называемое волшебство. По этому предмету являлись собирателями и люди образованные; если не ошибаюсь, мистики особенно интересовались им.
К сожалению, я не припомню ни имени, ни отчества, ни прозвища того старика, которого стараюсь изобразить. А было бы очень желательно, если бы кто-нибудь обрисовал поискуснее меня этот рельефный тип.
Не все книги выставлял он на вид; некоторые накрывал мешком, показывая не всем, только избранным. Кто-нибудь спросит его:
- А здесь, под мешком, что за книги?
Взглянув на спрашивающего, он ответит:
- Это вам не купить.
Или, догадываясь, что спрашивает человек ученый, скажет: "По астрологии". Более же простому покупателю он вытащит и Брюсов календарь, хорошо зная, какой лист открыть, какое место показать, чтобы сразу, как говорится, "зеркало наставить", чтоб в нос бросилось. Почти общая слабость вперед знать будущее заметно влияла на покупателей. К тому же старик имел товар, который находился не у всех книгопродавцев. Несмотря на солидность назначенной им цены, покупатель походит, походит около него - да и купит. У него и иностранные книги по той же части можно было найти, с картинками и разными фигурами. Терпеливо выжидал он своего покупателя, выдерживал характер, умел целый ворох наговорить ему всякой чертовщины".
А Сухарева башня, одним своим видом вызывавшая воспоминания о колдуне Брюсе, служила ему вывеской и рекламой.
К концу ХIХ - началу XX века Сухаревка расширилась: торговля шла не только на площади, но и в прилегающих переулках. Воскресные ряды и развалы, по словам Слонова, "привлекали покупателей со всех концов Москвы".
Очерк В.А.Гиляровского "Сухаревка" посвящен как раз тому времени 1890-1900 годам. Как газетного репортера его привлекала не обычная жизнь рынка, а его криминальная, полускрытая сторона, поэтому очерк дает достаточно однобокое представление о Сухаревке. Конечно, обмана, уголовщины, как в каждой торговле, здесь было немало, но Сухаревка бывала не только жестока.
Цитировавшийся выше букинист Астапов пишет о нравах Сухаревки: "Здесь все можно приобрести, как для удовлетворения необходимости, так и для прихоти, к взаимному удовольствию продавца и покупателя. Тут, на этом братском аукционе, и торгаш вертится, стараясь для наживы выловить что-нибудь поценнее, и любитель тоже хлопочет, чтобы вещь не попала в наши руки. Бывали здесь и случаи великодушного участия к продавцам обоего пола. Нередко какая-нибудь вдова, с терпением перенося упадок своих средств, не решаясь идти по миру, получала несколько рублей или копеек более, чем сама просила за свою вещь".
Сухаревские букинисты также с сочувствием относились к своим покупателям. "Придет, в другой раз, бедная женщина, - продолжает Астапов, и плачется: "Вот, голубчик, муж у меня сторож, жалованья получает всего-то 12 рублей, а у нас пятеро детей, книжки тоже нужны. Уступи подешевле". Ну, и встретит сочувствие на деле. А сколько учащейся молодежи, не имеющей настоящих средств и пользующейся услугами букинистов. Но об этом распространяться не буду, боюсь, далеко зайдешь".
Среди прочих московских рынков Сухаревка у москвичей пользовалась не только большой известностью, но и особым - теплым - отношением. "Богоспасаемой" назвал ее в одной из своих повестей А.В.Чаянов.
Замечание Чаянова относится к 1919 году, одному из самых голодных в послереволюционной Москве, когда даже осьмушку хлеба по карточкам выдавали не всегда и москвичи считали большой удачей, когда удавалось что-либо продать на рынке - и купить еды. Именно такая удача подвалила герою повести Чаянова: "Намазав маслом большой кусок хлеба, благословенный дар богоспасаемой Сухаревки, Алексей налил себе стакан уже вскипевшего кофе и сел в свое рабочее кресло".
В декабре 1920 года началось наступление Советской власти на Сухаревку, которая была объявлена "одним из главных очагов спекуляции". 10 декабря В.И.Ленин одобряет предложение председателя Московской потребительской коммуны (руководителя московской торговли) А.Е.Бадаева ликвидировать Сухаревку, и 15 декабря постановлением Моссовета она была закрыта.
В одном из своих тогдашних выступлений Ленин объяснил опасность Сухаревки для Советской власти и необходимость ее ликвидации. "Сухаревка" закрыта, - сказал он, - но страшна не та "сухаревка", которая закрыта. Закрыта бывшая "сухаревка" на Сухаревской площади, ее закрыть не трудно. Страшна "сухаревка", которая живет в душе и действиях каждого мелкого хозяина. Эту "сухаревку" надо закрыть. Эта "сухаревка" есть основа капитализма. Пока она есть, капиталисты в России могут вернуться и могут стать более сильными, чем мы. Это надо ясно сознать".
Доводы Ленина против Сухаревки могли, конечно, убедить лишь кремлевских комиссаров, имевших пайки, пользовавшихся спецраспределителями, домами отдыха и санаториями. Иным было отношение народа. Эту бессмысленную акцию, осуществленную с помощью ЧК, и ее результат описывает в своем дневнике Н.П.Окунев:
"2-15 декабря. Мороз около 15. Снегу мало.
С сегодняшнего дня наша знаменитая "Сухаревка", первообраз всех российских "сухаревок", - сухаревка сухаревок - особым постановлением московского совдепа окончательно закрыта. Никакими товарами и продуктами ни нормировочными, ни ненормировочными - торговать на ней с 15-го декабря нельзя. Предписано моск. ЧК всех явившихся продавцов арестовывать, а товар конфисковывать. Любопытствующие сбегались туда и мерзли целый день, наблюдая, да точно ли не будут торговать там, и к вечеру печально признавались, что Сухаревка действительно "закрыта".
Полное смятение и недоумение в рядах и торговцев, и покупателей. В положение первых не все войдут, но критическое положение вторых вызывает всеобщее беспокойство. Как же быть, правда, тому человеку, который пайка не получает, кухни не имеет, в столовые не попадает; где же он купит теперь хлеба, мяса, масла, сапоги, перчатки, картошки, махорки и вообще всего необходимого? Как-никак, эта мера, предпринятая в видах полнейшего искоренения спекуляции, очень крута и неминуемо создаст эксцессы, о которых, вероятно, придется записать в свое время...
4-17 декабря. Газеты полны статей о победе над Сухаревкой. Точно невесть какой враг сломлен! И уж такие перспективы рисуются теперь, вот он, рай социалистический, сейчас же и откроется для сов. подданных! "Сухаревка - это гнойник на теле пролетариата..." "Сухаревка - это язва пролетарского государства..." "Сухаревская спекуляция погибла - да здравствует пролетарская система снабжения и распределения..." и т.д., и т.п...
В это же время вводится так называемый "труд. паек"... Карточки делятся на три серии, по "а" будут выдавать в день полтора фунта, по "б" 1 ф. и по "в" - 0,5 ф. Ну, а под шумок этих продовольственных побед "сухаревцы", перебравшиеся в подполье, во дворы, в глухие переулки, торгуют уже хлебом по 1.200 р. за ф., картошкой по 450 р. за ф. и т.д.".
Весной 1921 года начался нэп, был разрешен "свободный товарообмен", в Москве открылось много новых рынков - на Трубной площади, на Зацепе, на Сенной площади и в других местах, но запрет на торговлю на Сухаревской площади продолжал действовать.
2 мая 1921 года Окунев записывает в дневнике: "Сухаревка все-таки не возродилась... По своему центральному месту и по величине площади [она] была, конечно, удобнее всех других мест для "свободного товарообмена", и если ее не возобновили, то только по капризу властей, по капризу, простительному для женщин, утопающих, но не сознающихся в том, что не стрижено, а брито. Как же! Постановили Сухаревку закрыть навсегда, а вместо нее мы заводим десяток "сухаревочек"".
Но мало-помалу Сухаревка все-таки возрождалась: выходили с товарами продавцы, собирались покупатели. Время от времени их лениво разгоняли милиционеры, понимавшие бесполезность своих усилий.
А год спустя Сухаревка торговала и шумела в прежнем своем многолюдье и широте.
В жизни Москвы и москвичей Сухаревка всегда занимала гораздо более важное место, чем просто рынок. Это было явление, воплощавшее в себе одну из характерных черт не только московской жизни, но московского характера.
Сухаревка создала свой фольклор. Во-первых, это предания о находках и покупках за мизерную цену реликвий и раритетов. Правда, никогда не указывается, что именно было приобретено. Во-вторых, рассказы про ловких мошенников и воров, а также про сыщиков. Ряд таких легенд пересказывает в своем очерке Гиляровский.
Но, пожалуй, самые яркие фольклорные произведения, рожденные Сухаревкой, это - крики сухаревских торговцев, рекламирующих товар. Устная реклама, вообще традиционная ддя московского торга, на Сухаревке процветала.
Для успешного развития и совершенствования "крика" необходимы изобилие товара и конкуренция. Поэтому искусство торгового крика в своей истории подвержено тем же колебаниям, что и экономика. Конечно, это не значит, что оно пропадает в периоды спада, мастера крика творят при любых условиях, но в эти периоды оно как явление переживает упадок. Записи фольклористов свидетельствуют об этом: основные массивы торгового крика были записаны в начале XX века до Первой мировой войны, затем - в годы нэпа. Московские рынки первых лет революции, как рассказывают современники, были мрачны, злы и неразговорчивы, а после ликвидации нэпа, закрытия Сухаревки и других известных московских рынков и превращения оставшихся в "колхозные" была окончательно подорвана база для этого своеобразного народного словесного искусства.
Наряду с общепринятыми формами торговли - вразнос, с лотка, в палатке, на развале и т.д. - среди торговцев бытовал термин: торговля "на крик". Считалось, что некоторыми товарами, например детской игрушкой, можно только "торговать на крик".
Да, собственно, весь рынок торгует "на крик", поскольку вывески не на что повесить, поэтому кричали, стараясь перекричать друг друга, обратить внимание на себя.
Кричал, уговарвал обжорный ряд:
- Кому пирожки,
Горячие пирожки?
С пылу, с жару
Пятачок за пару!
- Вот блины-блиночки,