Страница:
Поэтому всегда существует соблазн приложить готовую чужую мерку и выкроить нечто похожее на сшитое по ней. Но человеческое общество - не кусок ткани, и управление им - не пошив иноземного жилета. Такой портной, уверенный, что благодетельствует общество, всегда и неминуемо выступает Прокрустом. Российская история знает немало Прокрустов. Примечательно, что, применяя шаблоны, они сами проходят удивительно шаблонный путь. Наиболее распространены среди российских прокрустов так называемые "западники".
В ХVII веке западником был В.В.Голицын - любовник царевны Софьи, возведенный ею на высшие ступени власти. Он носил европейскую одежду, замышлял преобразование страны по европейскому образцу - и одновременно был самым крупным казнокрадом своего времени (о нем еще будет речь впереди в рассказе о его имении Медведкове). Воровство и взяточничество "сподвижников" Петра Великого общеизвестны. Не секрет и моральный, и политический облик советских последователей учения Карла Маркса, которое, по определению В.И.Ленина, "всесильно, потому что оно верно". Не исключение и современные российские "западники" - "демократы", быстро обратившие лозунги европеизации России в то же элементарное казнокрадство ради личного обогащения.
Общий результат западнических "реформ", которые по природе своей не могут быть успешными ввиду непригодности их к нашим условиям, во все эпохи приводили к одному и тому же результату: разорению страны и обнищанию народа.
Исторические уроки! К сожалению, очень и очень немногие политики способны честно признать свои заблуждения и ошибки, для этого нужно обладать не только знаниями и умом, но и душой, честностью и истинным, а не притворным желанием добра человечеству.
Таким человеком был А.И.Герцен - самый блестящий и последовательный западник. В 1861 году он напечатал в "Колоколе" свою небольшую статью "Константин Сергеевич Аксаков" - отклик на его кончину, но не некролог, а изложение своего нового, сложившегося в результате многолетних размышлений, понимания славянофильства. "Призадуматься" над этой темой Герцена заставили, по его словам, "время, история, опыт". Сам стиль статьи, оговорки, образ двуликого Януса с одним сердцем - всё говорит о душевном смятении автора, трудности признания прежде жестко отрицаемого. За шесть лет до написания этой статьи главу "Былого и дум" о славянофилах он назвал "Не наши", а теперь - "одно сердце"... При позднейших переизданиях книги Герцен эпиграфом к этой главе печатал цитату из статьи об Аксакове...
Вот центральная часть статьи Герцена:
"Киреевские, Хомяков и Аксаков - сделали свое дело; долго ли, коротко ли они жили, но, закрывая глаза, они могли сказать себе с полным сознанием, что они сделали то, что хотели сделать, и если они не могли остановить фельдъегерской тройки, посланной Петром и в которой сидит Бирон и колотит ямщика, чтоб тот скакал по нивам и давил людей, - то они остановили увлеченное общественное мнение и заставили призадуматься всех серьезных людей.
С них начинается перелом русской мысли. И когда мы это говорим, кажется, нас нельзя заподозрить в пристрастии.
Да, мы были противниками их, но очень странными. У нас была одна любовь, но не одинакая.
У них и у нас запало с ранних лет одно сильное безотчетное, физиологическое, страстное чувство, которое они принимали за воспоминание, а мы за пророчество, - чувство безграничной, обхватывающей все существование любви к русскому народу, к русскому быту, к русскому складу ума. И мы, как Янус или как двуглавый орел, смотрели в разные стороны, в то время как сердце билось одно.
Они всю любовь, всю нежность перенесли на угнетенную мать. У нас, воспитанных вне дома, эта связь ослабла. Мы были на руках французской гувернантки, поздно узнали, что мать наша не она, а загнанная крестьянка, и то мы сами догадались по сходству черт да потому, что ее песни были нам роднее водевилей; мы сильно полюбили ее, но жизнь ее была слишком тесна. В ее комнатке было нам душно; всё почернелые лица из-за серебряных окладов, всё попы с причетом, пугавшие несчастную, забитую солдатами и писарями женщину; даже ее вечный плач об утраченном счастье раздирал наше сердце; мы знали, что у ней нет светлых воспоминаний, мы знали и другое - что ее счастье впереди, что под ее сердцем бьется зародыш, - это наш меньший брат, которому мы без чечевицы уступим старшинство. А пока
Мать, мать, отпусти меня,
Позволь бродить по диким вершинам".
Цитату из стихотворения Шиллера "Альпийский стрелок" Герцен в статье цитирует по-немецки.
Необходимо вчитаться в слова Герцена и перечитать их, в них больше мыслей, чем слов: воистину "чтобы словам было тесно, а мыслям - просторно".
В этой статье Герцен говорит также и о том, что идеи славянофилов живы, актуальны и более того - заключают в себе истину: "и они и мы ближе к истинному воззрению теперь (то есть в 1861 году - В.М.), чем были тогда, когда беспощадно терзали друг друга в журнальных статьях".
Но - увы! - уверенность Герцена в том, что "серьезные люди", формирующие "общественное мнение", вслед за ним "призадумаются", оказалась напрасной. Даже в начале XX века и позже, признавая, что идеи славянофилов "живы поныне", их считали ошибочными, и "западники"продолжали навязывать обществу свои идеи методами интеллектуального террора, прибегая к не совсем честным приемам, а когда была возможность (она бывала почти всегда), то и путем прямого репрессивного насилия.
Однако, несмотря ни на что, и в наши дни славянофильство остается живым, актуальным учением и продолжает играть роль в нынешней духовной и общественной жизни. И наверное, наступит время, когда на одном из домов в начале 1-й Мещанской улицы неподалеку от восстановленной Сухаревой башни появится мемориальная доска с именем Ивана Васильевича Киреевского...
Если Иван Васильевич Киреевский, по отзывам всех знавших его, как сторонников, так и противников, был человеком светлым, "весь - душа и любовь", как сказал о нем простой оптинский монах, то проживший несколько месяцев в дворовом флигеле этого же дома Сергей Нечаев - одна из самых мрачных личностей русского революционного движения.
Он появился в Москве в сентябре 1869 года с мандатом "Международного общества рабочих (Интернационала)", подписанным М.А.Бакуниным, как уполномоченный революционной организации "Народная расправа". В Москве он остановился на 1-й Мещанской у бывшего участника студенческих волнений Петра Успенского, женатого на младшей сестре Веры Фигнер. (Этот флигель сохранился во дворе дома 3, сейчас он полуразрушен.)
Нечаев объявил, что он послан создать московскую организацию "Народной расправы". Успенский свел его с несколькими студентами Петровской сельскохозяйственной академии, где были сильны революционные настроения. Нечаев объявил им, что отныне они являются членами главного московского кружка "Народной расправы" и что каждый из них должен создать свой кружок, причем для конспирации никому не называть имен членов главного кружка; привлеченные ими люди, в свою очередь, создают свои кружки - и так далее. Таким образом, создается сеть тайных организаций, которые в нужное время по сигналу центра выступают все вместе и свергают царя и правительство.
В своей революционной работе Нечаев провозгласил принцип: для достижения цели хороши все средства, и поэтому его не сковывали никакие моральные запреты.
Образцом партийной организации он считал тайный орден иезуитов, идеалом руководителя - Игнатия Лойолу.
Исходя из своих понятий революционной морали, главным методом вовлечения новых членов в организацию он сделал обман. Вербуя молодых людей, он расписывал им многочисленность и силу "Народной расправы", говорил, что ее руководители, составляющий Комитет, люди очень известные и значительные, но имена их - пока тайна, причем время от времени он предъявлял решения и приказы Комитета, скрепленные печатью организации, на которой был изображен топор.
Все это было ложью - вся организация и Комитет состояли из него одного, он же сочинял и приказы.
Постоянно говоря о необходимости конспирации, Нечаев заставлял членов кружка наблюдать друг за другом - не является ли кто-нибудь проникшим к ним шпионом полиции.
Во флигеле на Мещанской Нечаев обдумывал различные вопросы революционной тактики и теории. Здесь у него родилась идея использовать в боевых действиях революции "подонков общества", уголовников, и он направил несколько студентов на Хитровку для организации там кружка. Была у Нечаева и теория устройства будущего коммунистического общества - государства трудящихся, основой которого признавался всеобщий обязательный труд и в котором отказ от работы наказывался смертной казнью.
Нечаева снедала жажда власти и славы, у него была мечта путем революции добиться того и другого. И более всего он боялся, что в случае разоблачения его лжи он лишится власти над вовлеченными им в "Народную расправу" людьми, тем более что, по отчетам, в кружки уже было завербовано более трехсот человек.
Один из студентов Петровской академии по фамилии Иванов - "прекрасный человек", по характеристике В.Г.Короленко, почувствовав обман, стал настойчиво расспрашивать Нечаева о Комитете, просил назвать хотя бы одно имя, говорил, что иначе выйдет из организации, так как не может быть чьим-то слепым орудием. Нечаев предъявил членам главного кружка письмо из Комитета, в котором говорилось, что Иванов является провокатором и его следует ликвидировать.
Нечаеву удалось склонить товарищей к убийству Иванова. Иванов был убит.
Но вскоре убийство было раскрыто, "нечаевцев" арестовали. Самому Нечаеву удалось скрыться за границу.
На суде, материалы которого публиковались в газетах, открылась вся правда о Нечаеве, "Народной расправе", его деятельности, взглядах и теориях. Общество было поражено и возмущено.
Ф.М.Достоевский пишет роман "Бесы" о русских революционерах - Нечаеве и нечаевщине.
Нечаев и нечаевщина вызывали в широких кругах революционного движения осуждение. "Проходимец", - отозвался о Нечаеве Карл Маркс, "революционным обманщиком" назвал его В.Г.Короленко.
Но после Октябрьской революции в 1920-е годы выходит ряд исторических работ, в которых Нечаев изображается как герой, пламенный революционер, сильная личность. В последней по времени подобного направления работе статье кандидата исторических наук Ю.А.Бера, опубликованной в журнале "Вопросы истории" в 1989 году (и надобно сказать, в последующих номерах журнала вызвавшая много критических откликов), содержится отгадка послереволюционного поворота к героизации образа Нечаева. Автор для подтверждения своей правоты обращается к авторитету В.И.Ленина, но не совсем обычно.
"В.И.Ленин в своих произведениях, - пишет Ю.А.Бер, - не упоминает Нечаева. Но В.Д.Бонч-Бруевич, ряд лет работавший с Лениным и, возможно, не раз говоривший с ним о Нечаеве, настаивает на том, что характеристика Нечаева частью русских революционеров была неправильной".
Бонч-Бруевич в своих воспоминаниях пишет об отношении Ленина к Нечаеву в совершенно определенный период ленинской биографии в начале 1900-х годов, когда он, находясь в эмиграции в Швейцарии, "занимался организацией партии нового типа".
"Относясь резко отрицательно к "Бесам", он (Ленин. - В.М.), - пишет Бонч-Бруевич, - говорил, что здесь отражены события, связанные с деятельностью не только С.Нечаева, но и М.Бакунина... Дело критиков разобраться, что в романе относится к Нечаеву и что к Бакунину". Совершенно ясно, что Ленин пытается смягчить образ Нечаева, созданный Достоевским, путем списания части присущих Нечаеву мерзостей на Бакунина.
Бонч-Бруевич пишет, что к Нечаеву "в эмиграции большинство относилось с предубеждением". Возможно, Ленин поэтому и не упоминает его в своих сочинениях, чтобы не идти против общественного мнения, но, пишет Бонч-Бруевич, Нечаевым Владимир Ильич "сильно интересовался", ходил в библиотеку читать его работы и прокламации, рекомендовал переиздавать их с предисловиями.
И, что особенно любопытно, Бонч-Бруевич отмечает устремленность занятий Ленина в будущее, изучение литературы для практического применения: "Вообще Владимир Ильич обращал очень серьезное внимание на образ поведения каждого революционера, на его личную жизнь, на проявления его в обыденное время и во время революционной работы, и, наблюдая за этими периодами жизни, он делал, очевидно, вывод для себя самого, насколько приготовлен тот или другой товарищ для работы в подпольной нелегальной и боевой обстановке. И я думаю, что эти выводы и эти наблюдения помогли ему, когда пролетариат взял власть в свои руки и когда наша партия должна была возглавить управление страной".
Дом № 7, соседний с перловским и примыкающий к нему стена к стене, принадлежит к иной эпохе и иному стилю: это дом советского, сталинского времени. Он очень велик, занимает три прежних владения и состоит из трех объединенных корпусов, его стены (в отличие от зданий предшествующего этапа советской архитектуры - конструктивизма) украшены декоративной лепниной, но совсем иного характера, чем декоративные детали дома Перлова. Этот дом характерный образец начинавшегося тогда и нащупывающего свой путь архитектурного стиля, впоследствии получившего неофициальное, но общепринятое название сталинского.
Дом начали строить в 1937 году, им началась советская реконструкция 1-й Мещанской.
Дом строили как ведомственный для руководящего состава Министерства связи, поэтому он имел улучшенную планировку, отдельные квартиры и, естественно, все удобства.
Возводился дом по проекту архитектора Д.Д.Булгакова, того самого, который на Большой Сухаревской площади выстроил в 1936 году ведомственный дом для работников Наркомтяжпрома - "командиров бурно развивающейся в те годы тяжелой индустрии" в виде некоего индустриального сооружения. Дом на 1-й Мещанской он украсил большим количеством декоративных деталей, которые, видимо, должны были тоже выразить в художественном образе профессию его обитателей. Кроме советской символики - изображения эмблемы серпа и молота, тут были развернутые свитки, цветочные орнаменты, геометрические фигуры в виде заклепок. В рецензии, помещенной по завершении его строительства в 1944 году, в журнале "Архитектура СССР" об этих украшениях было сказано: "Весь фасад представляет собою образчик фальшивой, насквозь ложной декорации". А местные жители прозвали его "дом с бородавками". Фасадом дом повернут в боковой проход на 2-ю Мещанскую, так как здесь предполагалось проложить улицу.
Для постройки этого дома в 1936 году была снесена церковь святых Адриана и Наталии, находившаяся за пределами строительного участка. Сейчас там, где она стояла, небольшой сквер между домами 11 и 13.
Первоначальная деревянная церковь святых Адриана и Наталии была построена в 1672 году, в год основания Мещанской слободы, как слободской храм на мирские деньги и выданные из Посольского приказа 102 рубля. По преданию, участие в ее строительстве принимал царь Алексей Михайлович: святая Наталия была небесной покровительницей его второй супруги Наталии Кирилловны, в том году родившей сына Петра.
Священником в церкви Адриана и Наталии был поставлен "поп Иван Фокин", прежде служивший в церкви Введения в Барашах. На прежнем месте Иван Фокин на свои деньги построил двухэтажную школу, уезжая, он предложил прихожанам купить у него это здание, но те отказались, и школу перевезли в Мещанскую слободу. В этой школе учительствовал Иван Волошенинов, который руководил слободским театром в царствование Алексея Михайловича.
Шестнадцать лет спустя деревянная церковь была заменена каменной, главный престол в ней был освящен во имя апостолов Петра и Павла, престол же в честь Адриана и Наталии помещен в приделе. Это переименование послужило причиной возникновения легенды, что первоначальная церковь ставилась в ознаменование рождения Петра I.
Строительство каменного храма действительно связано с именем Петра, но не только с ним. В церкви над иконостасом была старинная надпись: "Лета 7194 (1686) июня в (...) день повелением великих государей царей и великих князей Иоанна Алексиевича и Петра Алексиевича и великия государыни благоверныя царевны и великия княжны Софии Алексиевны, всея великия и малыя и белыя России самодержцев, благословением же в духовном чине отца их и богомольца великого господина святейшего кир (греч. - господина. - В.М.) Иоакима московского и всея России и всех северных стран патриарха, зачата бысть строитися церковь сия святых славных и всехвальных первоверховных апостол Петра и Павла, и совершена в лето 7196 июния в 24 день".
Церковь строилась в годы высшего взлета притязаний царевны Софьи на престол, и это отразилось в этой надписи. Освящена же она была за два месяца до окончательного падения властолюбивой царевны.
Несмотря на то что официально требовалось называть церковь Петропавловской, в Москве ее продолжали называть Адриановской, и проходивший мимо нее с 1-й Мещанской до 4-й переулок назывался Адриановским.
Поскольку Петропавловская (или Адриановская) церковь в Мещанской слободе строилась по царскому повелению, под царским покровительством и с пожертвованием средств на ее строительство из казны, то была она снаружи великолепно отделана тесаным камнем и цветными изразцами, внутри расписана лучшими мастерами.
До революции ежегодно в день храмового праздника - 26 августа - возле церкви бывало гулянье.
Прихожане церкви, среди которых было немало богатых людей, также заботились о благосостоянии храма: жертвовали иконы, богослужебную утварь, ремонтировали и украшали храм.
В старых описях храма значатся иконы: "Казанския Божией Матери (в особом киоте) и преподобных Зосимы и Савватия Соловецких (в приделе), написаны, как значится в надписях, первая в 1720 году священником сей церкви Федотом Феофановым Ухтомским, а вторая в 1749 году диаконом Иоанном Федоровым Рожновым". Можно полагать, что священнослужители-художники заботились и о художественном облике храма.
Прихожанами храма Адриана и Наталии были Перловы, и в течение тридцати трех лет Василий Алексеевич и Семен Васильевич были его старостами.
В 1887 году Перловы отмечали столетие фирмы. В честь этого события в приходском храме был отслужен благодарственный молебен, на котором присутствовали члены многих московских именитых купеческих фамилий: Морозовы, Боткины, Коншины, Карзинкины и другие. Священник обратился с особым приветствием к Перловым, сказав: "Благослови вас Боже за ваши добрые начинания, ревность и честность в деле", помянул также их благотворительную деятельность и заботу о храме. В связи со столетием фирмы Перловых Высочайшим указом им было пожаловано дворянство и герб: "В лазурном щите шесть расположенных в кругу жемчужин, или перлов, натурального цвета. Щит увенчан дворянским коронованным шлемом. Нашлемник: чайный куст с шестью цветками натурального цвета, между двумя лазоревыми орлиными крыльями, из которых каждое обременено одной жемчужиной натурального цвета. Намет лазоревый с серебром. Девиз: Честь в труде".
Герб пестроват, но красив. А главное, он пресекал неприятное истолкование фамилии его владельцев: по Москве говорили, что прозвище они получили от крупы перловки и перловой каши, на которой-де возросли основатели фирмы - посадские Рогожской слободы "из природных москвичей".
Прихожанином церкви был также художник Виктор Михайлович Васнецов, живший поблизости в одном из Троицких переулков (переименован в 1954 году в переулок Васнецова). В храме, как рассказывает его сын М.В.Васнецов, находилось Распятие работы его отца. У Адриана и Наталии и отпевали В.М.Васнецова в 1926 году.
Из разрушенной церкви храмовая икона Адриана и Наталии была перенесена в действующую церковь Знамения в Переяславской слободе.
Дом № 13 построен архитектором Г.Гельрихом в 1912 году для Приюта призрения, воспитания и обучения слепых детей. В здание была встроена церковь равноапостольной Марии Магдалины. Здание сохранилось, церковь была закрыта в 1920-е годы, купол снесен, на ее местоположение указывает килевидный выступ с тремя узкими и высокими окнами на фасаде. После революции приют был переименован в Институт слепых и помещался здесь до 1941 года.
В этом приюте в 1898-1910 годах жил и воспитывался Василий Яковлевич Ярошенко (1889-1952) - необычайно одаренный человек, сын крестьянина, поэт, писатель, музыкант, образец воли и целеустремленности. В 1914-1921 годах он жил в Японии, в совершенстве выучил японский язык, писал на японском стихи и прозу. Его сочинения на японском составили 3 тома. Японцы считают Ярошенко своим писателем. В 1923 году он вернулся на родину, работал преподавателем музыки, продолжал писать, переводил на японский язык произведения советских писателей и классиков марксизма-ленинизма.
В годы войны - 1941-1945 годы - в этом здании находилась Военная комендатура Москвы, затем помещалась общеобразовательная школа и различные учреждения. В настоящее время его занимает банк. Дом отреставрирован, над бывшей церковью восстановлен купол.
Семиэтажный дом № 15 построен в 1939 году Управлением милиции под общежитие рядового состава (архитектор К.И.Джус).
Обращает на себя внимание соседняя с ним небольшая постройка в стиле промышленной архитектуры начала XX века. Это - построенная в 1908 году (именно в этом году пошел по 1-й Мещанской трамвай) Мещанская электрическая трамвайная подстанция.
Сравнительно небольшой доходный дом под номером 19 построен в 1903 году архитектором Н.П.Матвеевым. Часть здания в 1900-е годы занимала частная женская гимназия Самгиной, имевшая репутацию прогрессивной.
За домом № 19 налево отходит улица Дурова. Она названа в честь известного клоуна-дрессировщика Владимира Леонидовича Дурова (1863-1934), построившего в 1912 году на этой улице дом-лабораторию (впоследствии получивший название "Уголок Дурова"), в которой он вел экспериментальную работу по изучению инстинктов и рефлексов животных.
В лаборатории В.Л.Дурова в 1920-е годы, в то время называвшейся Лабораторией зоопсихологии, работал А.Л.Чижевский, проводя эксперименты, связанные с одним из трех его главнейших открытий - влиянию на живой организм отрицательной ионизации. Сейчас ее лечебный эффект общеизвестен, и ионизаторы под названием "люстра Чижевского" продаются повсеместно. Тогда же у открытия молодого ученого было много врагов и мало друзей. Дуров принадлежал к числу самых горячих сторонников его открытия.
"Сам Владимир Леонидович Дуров, - рассказывает в своих воспоминаниях Чижевский, - под электроэффлювиальными люстрами во время их действия делал разные опыты с животными и уверял, что животные "умнеют" при наличии аэроионов, что условные рефлексы устанавливаются значительно быстрее, чем без аэроионов, что животные здоровеют прямо на глазах, что случаи половой охоты учащаются и т.д. Он считал, что его аэроионоаспираторий - одно из чудес современной ветеринарной медицины. Я также внимательно следил за экзотическими животными, систематически подвергавшимися влиянию аэроионов отрицательной полярности. И каждый раз видел подтверждение своей основной мысли - аэроионы отрицательного знака чрезвычайно благоприятно действуют на животных. Ветеринарный врач Тоболкин не раз мог убедиться в благотворном воздействии аэроионов на больных животных. Его записи историй болезни долгое время хранились в моем архиве".
В Лаборатории зоопсихологии Чижевский получал подтверждение верности своей теории и производил эксперименты по конкретным, частным вопросам проблемы. Сам же он давно, еще в 1918 году, понял значение своего открытия и тогда же посвятил ему восторженную оду:
Человеку
Подобно Прометею
Огонь - иной огонь
Похитил я у неба!..
Я молнию у неба взял,
Взял громовые тучи
И ввел их в дом,
Насытил ими воздух
Людских жилищ,
И этот воздух,
Наполненный живым Перуном,
Сверкающий и огнеметный,
Вдыхать заставил человека...
Один лишь раз в тысячелетье,
А то и реже
Равновеликое благодеянье
У природы
Дано нам вырвать.
Вдыхай же мощь небес,
Крепи жилище духа,
Рази свои болезни,
Продли свое существованье,
Человек!
Правый угол улицы Дурова и проспекта Мира занимает дом № 21 - бетонное сооружение "Дом моды и салон-магазин Слава Зайцев" - целый комбинат с демонстрационным залом, пошивочными цехами, магазином полуфабрикатов и другими помещениями. Он занял территорию двух прежних владений, поэтому следующее за ним здание имеет номер не 23, а 25.
Дом 25 - особняк, который приобрел свой сегодняшний вид в 1902 году после перестройки его (а вернее, постройки с использованием отдельных частей старого здания. - В.М.) архитектором А.С.Гребенщиковым. Тогда дом принадлежал купчихе второй гильдии С.Ф.Циммерман. В 1909 году его купил текстильный фабрикант С.П.Моргунов и владел им до 1917 года. Старики до сих пор называют его "домом Моргунова", хотя, с точки зрения историка, гораздо интереснее его предыдущие хозяева.
Циммерманы - известные торговцы музыкальными инструментами и владельцы фабрик по производству высококачественных пианино. Домовладение на 1-й Мещанской принадлежало им с конца 1860-х годов.
В ХVII веке западником был В.В.Голицын - любовник царевны Софьи, возведенный ею на высшие ступени власти. Он носил европейскую одежду, замышлял преобразование страны по европейскому образцу - и одновременно был самым крупным казнокрадом своего времени (о нем еще будет речь впереди в рассказе о его имении Медведкове). Воровство и взяточничество "сподвижников" Петра Великого общеизвестны. Не секрет и моральный, и политический облик советских последователей учения Карла Маркса, которое, по определению В.И.Ленина, "всесильно, потому что оно верно". Не исключение и современные российские "западники" - "демократы", быстро обратившие лозунги европеизации России в то же элементарное казнокрадство ради личного обогащения.
Общий результат западнических "реформ", которые по природе своей не могут быть успешными ввиду непригодности их к нашим условиям, во все эпохи приводили к одному и тому же результату: разорению страны и обнищанию народа.
Исторические уроки! К сожалению, очень и очень немногие политики способны честно признать свои заблуждения и ошибки, для этого нужно обладать не только знаниями и умом, но и душой, честностью и истинным, а не притворным желанием добра человечеству.
Таким человеком был А.И.Герцен - самый блестящий и последовательный западник. В 1861 году он напечатал в "Колоколе" свою небольшую статью "Константин Сергеевич Аксаков" - отклик на его кончину, но не некролог, а изложение своего нового, сложившегося в результате многолетних размышлений, понимания славянофильства. "Призадуматься" над этой темой Герцена заставили, по его словам, "время, история, опыт". Сам стиль статьи, оговорки, образ двуликого Януса с одним сердцем - всё говорит о душевном смятении автора, трудности признания прежде жестко отрицаемого. За шесть лет до написания этой статьи главу "Былого и дум" о славянофилах он назвал "Не наши", а теперь - "одно сердце"... При позднейших переизданиях книги Герцен эпиграфом к этой главе печатал цитату из статьи об Аксакове...
Вот центральная часть статьи Герцена:
"Киреевские, Хомяков и Аксаков - сделали свое дело; долго ли, коротко ли они жили, но, закрывая глаза, они могли сказать себе с полным сознанием, что они сделали то, что хотели сделать, и если они не могли остановить фельдъегерской тройки, посланной Петром и в которой сидит Бирон и колотит ямщика, чтоб тот скакал по нивам и давил людей, - то они остановили увлеченное общественное мнение и заставили призадуматься всех серьезных людей.
С них начинается перелом русской мысли. И когда мы это говорим, кажется, нас нельзя заподозрить в пристрастии.
Да, мы были противниками их, но очень странными. У нас была одна любовь, но не одинакая.
У них и у нас запало с ранних лет одно сильное безотчетное, физиологическое, страстное чувство, которое они принимали за воспоминание, а мы за пророчество, - чувство безграничной, обхватывающей все существование любви к русскому народу, к русскому быту, к русскому складу ума. И мы, как Янус или как двуглавый орел, смотрели в разные стороны, в то время как сердце билось одно.
Они всю любовь, всю нежность перенесли на угнетенную мать. У нас, воспитанных вне дома, эта связь ослабла. Мы были на руках французской гувернантки, поздно узнали, что мать наша не она, а загнанная крестьянка, и то мы сами догадались по сходству черт да потому, что ее песни были нам роднее водевилей; мы сильно полюбили ее, но жизнь ее была слишком тесна. В ее комнатке было нам душно; всё почернелые лица из-за серебряных окладов, всё попы с причетом, пугавшие несчастную, забитую солдатами и писарями женщину; даже ее вечный плач об утраченном счастье раздирал наше сердце; мы знали, что у ней нет светлых воспоминаний, мы знали и другое - что ее счастье впереди, что под ее сердцем бьется зародыш, - это наш меньший брат, которому мы без чечевицы уступим старшинство. А пока
Мать, мать, отпусти меня,
Позволь бродить по диким вершинам".
Цитату из стихотворения Шиллера "Альпийский стрелок" Герцен в статье цитирует по-немецки.
Необходимо вчитаться в слова Герцена и перечитать их, в них больше мыслей, чем слов: воистину "чтобы словам было тесно, а мыслям - просторно".
В этой статье Герцен говорит также и о том, что идеи славянофилов живы, актуальны и более того - заключают в себе истину: "и они и мы ближе к истинному воззрению теперь (то есть в 1861 году - В.М.), чем были тогда, когда беспощадно терзали друг друга в журнальных статьях".
Но - увы! - уверенность Герцена в том, что "серьезные люди", формирующие "общественное мнение", вслед за ним "призадумаются", оказалась напрасной. Даже в начале XX века и позже, признавая, что идеи славянофилов "живы поныне", их считали ошибочными, и "западники"продолжали навязывать обществу свои идеи методами интеллектуального террора, прибегая к не совсем честным приемам, а когда была возможность (она бывала почти всегда), то и путем прямого репрессивного насилия.
Однако, несмотря ни на что, и в наши дни славянофильство остается живым, актуальным учением и продолжает играть роль в нынешней духовной и общественной жизни. И наверное, наступит время, когда на одном из домов в начале 1-й Мещанской улицы неподалеку от восстановленной Сухаревой башни появится мемориальная доска с именем Ивана Васильевича Киреевского...
Если Иван Васильевич Киреевский, по отзывам всех знавших его, как сторонников, так и противников, был человеком светлым, "весь - душа и любовь", как сказал о нем простой оптинский монах, то проживший несколько месяцев в дворовом флигеле этого же дома Сергей Нечаев - одна из самых мрачных личностей русского революционного движения.
Он появился в Москве в сентябре 1869 года с мандатом "Международного общества рабочих (Интернационала)", подписанным М.А.Бакуниным, как уполномоченный революционной организации "Народная расправа". В Москве он остановился на 1-й Мещанской у бывшего участника студенческих волнений Петра Успенского, женатого на младшей сестре Веры Фигнер. (Этот флигель сохранился во дворе дома 3, сейчас он полуразрушен.)
Нечаев объявил, что он послан создать московскую организацию "Народной расправы". Успенский свел его с несколькими студентами Петровской сельскохозяйственной академии, где были сильны революционные настроения. Нечаев объявил им, что отныне они являются членами главного московского кружка "Народной расправы" и что каждый из них должен создать свой кружок, причем для конспирации никому не называть имен членов главного кружка; привлеченные ими люди, в свою очередь, создают свои кружки - и так далее. Таким образом, создается сеть тайных организаций, которые в нужное время по сигналу центра выступают все вместе и свергают царя и правительство.
В своей революционной работе Нечаев провозгласил принцип: для достижения цели хороши все средства, и поэтому его не сковывали никакие моральные запреты.
Образцом партийной организации он считал тайный орден иезуитов, идеалом руководителя - Игнатия Лойолу.
Исходя из своих понятий революционной морали, главным методом вовлечения новых членов в организацию он сделал обман. Вербуя молодых людей, он расписывал им многочисленность и силу "Народной расправы", говорил, что ее руководители, составляющий Комитет, люди очень известные и значительные, но имена их - пока тайна, причем время от времени он предъявлял решения и приказы Комитета, скрепленные печатью организации, на которой был изображен топор.
Все это было ложью - вся организация и Комитет состояли из него одного, он же сочинял и приказы.
Постоянно говоря о необходимости конспирации, Нечаев заставлял членов кружка наблюдать друг за другом - не является ли кто-нибудь проникшим к ним шпионом полиции.
Во флигеле на Мещанской Нечаев обдумывал различные вопросы революционной тактики и теории. Здесь у него родилась идея использовать в боевых действиях революции "подонков общества", уголовников, и он направил несколько студентов на Хитровку для организации там кружка. Была у Нечаева и теория устройства будущего коммунистического общества - государства трудящихся, основой которого признавался всеобщий обязательный труд и в котором отказ от работы наказывался смертной казнью.
Нечаева снедала жажда власти и славы, у него была мечта путем революции добиться того и другого. И более всего он боялся, что в случае разоблачения его лжи он лишится власти над вовлеченными им в "Народную расправу" людьми, тем более что, по отчетам, в кружки уже было завербовано более трехсот человек.
Один из студентов Петровской академии по фамилии Иванов - "прекрасный человек", по характеристике В.Г.Короленко, почувствовав обман, стал настойчиво расспрашивать Нечаева о Комитете, просил назвать хотя бы одно имя, говорил, что иначе выйдет из организации, так как не может быть чьим-то слепым орудием. Нечаев предъявил членам главного кружка письмо из Комитета, в котором говорилось, что Иванов является провокатором и его следует ликвидировать.
Нечаеву удалось склонить товарищей к убийству Иванова. Иванов был убит.
Но вскоре убийство было раскрыто, "нечаевцев" арестовали. Самому Нечаеву удалось скрыться за границу.
На суде, материалы которого публиковались в газетах, открылась вся правда о Нечаеве, "Народной расправе", его деятельности, взглядах и теориях. Общество было поражено и возмущено.
Ф.М.Достоевский пишет роман "Бесы" о русских революционерах - Нечаеве и нечаевщине.
Нечаев и нечаевщина вызывали в широких кругах революционного движения осуждение. "Проходимец", - отозвался о Нечаеве Карл Маркс, "революционным обманщиком" назвал его В.Г.Короленко.
Но после Октябрьской революции в 1920-е годы выходит ряд исторических работ, в которых Нечаев изображается как герой, пламенный революционер, сильная личность. В последней по времени подобного направления работе статье кандидата исторических наук Ю.А.Бера, опубликованной в журнале "Вопросы истории" в 1989 году (и надобно сказать, в последующих номерах журнала вызвавшая много критических откликов), содержится отгадка послереволюционного поворота к героизации образа Нечаева. Автор для подтверждения своей правоты обращается к авторитету В.И.Ленина, но не совсем обычно.
"В.И.Ленин в своих произведениях, - пишет Ю.А.Бер, - не упоминает Нечаева. Но В.Д.Бонч-Бруевич, ряд лет работавший с Лениным и, возможно, не раз говоривший с ним о Нечаеве, настаивает на том, что характеристика Нечаева частью русских революционеров была неправильной".
Бонч-Бруевич в своих воспоминаниях пишет об отношении Ленина к Нечаеву в совершенно определенный период ленинской биографии в начале 1900-х годов, когда он, находясь в эмиграции в Швейцарии, "занимался организацией партии нового типа".
"Относясь резко отрицательно к "Бесам", он (Ленин. - В.М.), - пишет Бонч-Бруевич, - говорил, что здесь отражены события, связанные с деятельностью не только С.Нечаева, но и М.Бакунина... Дело критиков разобраться, что в романе относится к Нечаеву и что к Бакунину". Совершенно ясно, что Ленин пытается смягчить образ Нечаева, созданный Достоевским, путем списания части присущих Нечаеву мерзостей на Бакунина.
Бонч-Бруевич пишет, что к Нечаеву "в эмиграции большинство относилось с предубеждением". Возможно, Ленин поэтому и не упоминает его в своих сочинениях, чтобы не идти против общественного мнения, но, пишет Бонч-Бруевич, Нечаевым Владимир Ильич "сильно интересовался", ходил в библиотеку читать его работы и прокламации, рекомендовал переиздавать их с предисловиями.
И, что особенно любопытно, Бонч-Бруевич отмечает устремленность занятий Ленина в будущее, изучение литературы для практического применения: "Вообще Владимир Ильич обращал очень серьезное внимание на образ поведения каждого революционера, на его личную жизнь, на проявления его в обыденное время и во время революционной работы, и, наблюдая за этими периодами жизни, он делал, очевидно, вывод для себя самого, насколько приготовлен тот или другой товарищ для работы в подпольной нелегальной и боевой обстановке. И я думаю, что эти выводы и эти наблюдения помогли ему, когда пролетариат взял власть в свои руки и когда наша партия должна была возглавить управление страной".
Дом № 7, соседний с перловским и примыкающий к нему стена к стене, принадлежит к иной эпохе и иному стилю: это дом советского, сталинского времени. Он очень велик, занимает три прежних владения и состоит из трех объединенных корпусов, его стены (в отличие от зданий предшествующего этапа советской архитектуры - конструктивизма) украшены декоративной лепниной, но совсем иного характера, чем декоративные детали дома Перлова. Этот дом характерный образец начинавшегося тогда и нащупывающего свой путь архитектурного стиля, впоследствии получившего неофициальное, но общепринятое название сталинского.
Дом начали строить в 1937 году, им началась советская реконструкция 1-й Мещанской.
Дом строили как ведомственный для руководящего состава Министерства связи, поэтому он имел улучшенную планировку, отдельные квартиры и, естественно, все удобства.
Возводился дом по проекту архитектора Д.Д.Булгакова, того самого, который на Большой Сухаревской площади выстроил в 1936 году ведомственный дом для работников Наркомтяжпрома - "командиров бурно развивающейся в те годы тяжелой индустрии" в виде некоего индустриального сооружения. Дом на 1-й Мещанской он украсил большим количеством декоративных деталей, которые, видимо, должны были тоже выразить в художественном образе профессию его обитателей. Кроме советской символики - изображения эмблемы серпа и молота, тут были развернутые свитки, цветочные орнаменты, геометрические фигуры в виде заклепок. В рецензии, помещенной по завершении его строительства в 1944 году, в журнале "Архитектура СССР" об этих украшениях было сказано: "Весь фасад представляет собою образчик фальшивой, насквозь ложной декорации". А местные жители прозвали его "дом с бородавками". Фасадом дом повернут в боковой проход на 2-ю Мещанскую, так как здесь предполагалось проложить улицу.
Для постройки этого дома в 1936 году была снесена церковь святых Адриана и Наталии, находившаяся за пределами строительного участка. Сейчас там, где она стояла, небольшой сквер между домами 11 и 13.
Первоначальная деревянная церковь святых Адриана и Наталии была построена в 1672 году, в год основания Мещанской слободы, как слободской храм на мирские деньги и выданные из Посольского приказа 102 рубля. По преданию, участие в ее строительстве принимал царь Алексей Михайлович: святая Наталия была небесной покровительницей его второй супруги Наталии Кирилловны, в том году родившей сына Петра.
Священником в церкви Адриана и Наталии был поставлен "поп Иван Фокин", прежде служивший в церкви Введения в Барашах. На прежнем месте Иван Фокин на свои деньги построил двухэтажную школу, уезжая, он предложил прихожанам купить у него это здание, но те отказались, и школу перевезли в Мещанскую слободу. В этой школе учительствовал Иван Волошенинов, который руководил слободским театром в царствование Алексея Михайловича.
Шестнадцать лет спустя деревянная церковь была заменена каменной, главный престол в ней был освящен во имя апостолов Петра и Павла, престол же в честь Адриана и Наталии помещен в приделе. Это переименование послужило причиной возникновения легенды, что первоначальная церковь ставилась в ознаменование рождения Петра I.
Строительство каменного храма действительно связано с именем Петра, но не только с ним. В церкви над иконостасом была старинная надпись: "Лета 7194 (1686) июня в (...) день повелением великих государей царей и великих князей Иоанна Алексиевича и Петра Алексиевича и великия государыни благоверныя царевны и великия княжны Софии Алексиевны, всея великия и малыя и белыя России самодержцев, благословением же в духовном чине отца их и богомольца великого господина святейшего кир (греч. - господина. - В.М.) Иоакима московского и всея России и всех северных стран патриарха, зачата бысть строитися церковь сия святых славных и всехвальных первоверховных апостол Петра и Павла, и совершена в лето 7196 июния в 24 день".
Церковь строилась в годы высшего взлета притязаний царевны Софьи на престол, и это отразилось в этой надписи. Освящена же она была за два месяца до окончательного падения властолюбивой царевны.
Несмотря на то что официально требовалось называть церковь Петропавловской, в Москве ее продолжали называть Адриановской, и проходивший мимо нее с 1-й Мещанской до 4-й переулок назывался Адриановским.
Поскольку Петропавловская (или Адриановская) церковь в Мещанской слободе строилась по царскому повелению, под царским покровительством и с пожертвованием средств на ее строительство из казны, то была она снаружи великолепно отделана тесаным камнем и цветными изразцами, внутри расписана лучшими мастерами.
До революции ежегодно в день храмового праздника - 26 августа - возле церкви бывало гулянье.
Прихожане церкви, среди которых было немало богатых людей, также заботились о благосостоянии храма: жертвовали иконы, богослужебную утварь, ремонтировали и украшали храм.
В старых описях храма значатся иконы: "Казанския Божией Матери (в особом киоте) и преподобных Зосимы и Савватия Соловецких (в приделе), написаны, как значится в надписях, первая в 1720 году священником сей церкви Федотом Феофановым Ухтомским, а вторая в 1749 году диаконом Иоанном Федоровым Рожновым". Можно полагать, что священнослужители-художники заботились и о художественном облике храма.
Прихожанами храма Адриана и Наталии были Перловы, и в течение тридцати трех лет Василий Алексеевич и Семен Васильевич были его старостами.
В 1887 году Перловы отмечали столетие фирмы. В честь этого события в приходском храме был отслужен благодарственный молебен, на котором присутствовали члены многих московских именитых купеческих фамилий: Морозовы, Боткины, Коншины, Карзинкины и другие. Священник обратился с особым приветствием к Перловым, сказав: "Благослови вас Боже за ваши добрые начинания, ревность и честность в деле", помянул также их благотворительную деятельность и заботу о храме. В связи со столетием фирмы Перловых Высочайшим указом им было пожаловано дворянство и герб: "В лазурном щите шесть расположенных в кругу жемчужин, или перлов, натурального цвета. Щит увенчан дворянским коронованным шлемом. Нашлемник: чайный куст с шестью цветками натурального цвета, между двумя лазоревыми орлиными крыльями, из которых каждое обременено одной жемчужиной натурального цвета. Намет лазоревый с серебром. Девиз: Честь в труде".
Герб пестроват, но красив. А главное, он пресекал неприятное истолкование фамилии его владельцев: по Москве говорили, что прозвище они получили от крупы перловки и перловой каши, на которой-де возросли основатели фирмы - посадские Рогожской слободы "из природных москвичей".
Прихожанином церкви был также художник Виктор Михайлович Васнецов, живший поблизости в одном из Троицких переулков (переименован в 1954 году в переулок Васнецова). В храме, как рассказывает его сын М.В.Васнецов, находилось Распятие работы его отца. У Адриана и Наталии и отпевали В.М.Васнецова в 1926 году.
Из разрушенной церкви храмовая икона Адриана и Наталии была перенесена в действующую церковь Знамения в Переяславской слободе.
Дом № 13 построен архитектором Г.Гельрихом в 1912 году для Приюта призрения, воспитания и обучения слепых детей. В здание была встроена церковь равноапостольной Марии Магдалины. Здание сохранилось, церковь была закрыта в 1920-е годы, купол снесен, на ее местоположение указывает килевидный выступ с тремя узкими и высокими окнами на фасаде. После революции приют был переименован в Институт слепых и помещался здесь до 1941 года.
В этом приюте в 1898-1910 годах жил и воспитывался Василий Яковлевич Ярошенко (1889-1952) - необычайно одаренный человек, сын крестьянина, поэт, писатель, музыкант, образец воли и целеустремленности. В 1914-1921 годах он жил в Японии, в совершенстве выучил японский язык, писал на японском стихи и прозу. Его сочинения на японском составили 3 тома. Японцы считают Ярошенко своим писателем. В 1923 году он вернулся на родину, работал преподавателем музыки, продолжал писать, переводил на японский язык произведения советских писателей и классиков марксизма-ленинизма.
В годы войны - 1941-1945 годы - в этом здании находилась Военная комендатура Москвы, затем помещалась общеобразовательная школа и различные учреждения. В настоящее время его занимает банк. Дом отреставрирован, над бывшей церковью восстановлен купол.
Семиэтажный дом № 15 построен в 1939 году Управлением милиции под общежитие рядового состава (архитектор К.И.Джус).
Обращает на себя внимание соседняя с ним небольшая постройка в стиле промышленной архитектуры начала XX века. Это - построенная в 1908 году (именно в этом году пошел по 1-й Мещанской трамвай) Мещанская электрическая трамвайная подстанция.
Сравнительно небольшой доходный дом под номером 19 построен в 1903 году архитектором Н.П.Матвеевым. Часть здания в 1900-е годы занимала частная женская гимназия Самгиной, имевшая репутацию прогрессивной.
За домом № 19 налево отходит улица Дурова. Она названа в честь известного клоуна-дрессировщика Владимира Леонидовича Дурова (1863-1934), построившего в 1912 году на этой улице дом-лабораторию (впоследствии получивший название "Уголок Дурова"), в которой он вел экспериментальную работу по изучению инстинктов и рефлексов животных.
В лаборатории В.Л.Дурова в 1920-е годы, в то время называвшейся Лабораторией зоопсихологии, работал А.Л.Чижевский, проводя эксперименты, связанные с одним из трех его главнейших открытий - влиянию на живой организм отрицательной ионизации. Сейчас ее лечебный эффект общеизвестен, и ионизаторы под названием "люстра Чижевского" продаются повсеместно. Тогда же у открытия молодого ученого было много врагов и мало друзей. Дуров принадлежал к числу самых горячих сторонников его открытия.
"Сам Владимир Леонидович Дуров, - рассказывает в своих воспоминаниях Чижевский, - под электроэффлювиальными люстрами во время их действия делал разные опыты с животными и уверял, что животные "умнеют" при наличии аэроионов, что условные рефлексы устанавливаются значительно быстрее, чем без аэроионов, что животные здоровеют прямо на глазах, что случаи половой охоты учащаются и т.д. Он считал, что его аэроионоаспираторий - одно из чудес современной ветеринарной медицины. Я также внимательно следил за экзотическими животными, систематически подвергавшимися влиянию аэроионов отрицательной полярности. И каждый раз видел подтверждение своей основной мысли - аэроионы отрицательного знака чрезвычайно благоприятно действуют на животных. Ветеринарный врач Тоболкин не раз мог убедиться в благотворном воздействии аэроионов на больных животных. Его записи историй болезни долгое время хранились в моем архиве".
В Лаборатории зоопсихологии Чижевский получал подтверждение верности своей теории и производил эксперименты по конкретным, частным вопросам проблемы. Сам же он давно, еще в 1918 году, понял значение своего открытия и тогда же посвятил ему восторженную оду:
Человеку
Подобно Прометею
Огонь - иной огонь
Похитил я у неба!..
Я молнию у неба взял,
Взял громовые тучи
И ввел их в дом,
Насытил ими воздух
Людских жилищ,
И этот воздух,
Наполненный живым Перуном,
Сверкающий и огнеметный,
Вдыхать заставил человека...
Один лишь раз в тысячелетье,
А то и реже
Равновеликое благодеянье
У природы
Дано нам вырвать.
Вдыхай же мощь небес,
Крепи жилище духа,
Рази свои болезни,
Продли свое существованье,
Человек!
Правый угол улицы Дурова и проспекта Мира занимает дом № 21 - бетонное сооружение "Дом моды и салон-магазин Слава Зайцев" - целый комбинат с демонстрационным залом, пошивочными цехами, магазином полуфабрикатов и другими помещениями. Он занял территорию двух прежних владений, поэтому следующее за ним здание имеет номер не 23, а 25.
Дом 25 - особняк, который приобрел свой сегодняшний вид в 1902 году после перестройки его (а вернее, постройки с использованием отдельных частей старого здания. - В.М.) архитектором А.С.Гребенщиковым. Тогда дом принадлежал купчихе второй гильдии С.Ф.Циммерман. В 1909 году его купил текстильный фабрикант С.П.Моргунов и владел им до 1917 года. Старики до сих пор называют его "домом Моргунова", хотя, с точки зрения историка, гораздо интереснее его предыдущие хозяева.
Циммерманы - известные торговцы музыкальными инструментами и владельцы фабрик по производству высококачественных пианино. Домовладение на 1-й Мещанской принадлежало им с конца 1860-х годов.