Надя Платонова. Диалоги

Т е э т е т.О чем ты? Приведи пример.
Ч у ж е з е м е ц.Говоря об одном человеке, мы относим к нему много различных
наименований, приписывая ему и цвет, и очертания, и величину, и пороки, и
добродетели, и всем этим, а также тысячью других вещей говорим, что он не только
человек, но также и добрый и так далее, до бесконечности; таким же образом мы
поступаем и с остальными вещами: полагая каждую из них единой, мы в то же время
считаем ее множественной и называем многими именами.
Т е э т е т. Ты говоришь правду.
Ч у ж е з е м е ц.Этим-то, думаю я, мы уготовили пир и юношам и недоучившимся
старикам: ведь у всякого прямо под руками оказывается возражение, что
невозможно-де многому быть единым, а единому - многим, и всем им действительно
доставляет удовольствие не допускать, чтобы человек назывался добрым, но
говорить, что доброе - добро, а человек - лишь человек. Тебе, Теэтет, я думаю,
часто приходится сталкиваться с людьми, иногда даже уже пожилыми, ревностно
занимающимися такими вещами: по своему скудоумию они всему этому Дивятся и
считают, будто открыли здесь нечто сверхмудрое.
Т е э т е т.Конечно, приходилось.
Ч у ж е з е м е ц.Чтобы, таким образом, наша речь была обращена ко всем, кто
когда-либо хоть как-то рассуждал о бытии, пусть и этим, и всем остальным, с кем
мы раньше беседовали, будут предложены вопросы о том, что должно быть выяснено.
Т е э т е т.Какие же вопросы?
Ч у ж е з е м е ц.Ставим ли мы в связь бытие с движением и покоем или нет, а
также что-либо другое с чем бы то ни было другим, или, поскольку они
несмешиваемы и неспособны приобщаться друг к другу, мы их за таковые и принимаем
в своих рассуждениях? Или же мы все, как способное взаимодействовать, сведем к
одному и тому же? Или же одно сведем, а другое нет? Как мы скажем, Теэтет, что
они из всего этого предпочтут?
Т е э т е т.На это я ничего не могу за них возразить.
Ч у ж е з е м е ц.Отчего бы тебе, отвечая на каждый вопрос в отдельности, не
рассмотреть все, что из этого следует?
Т е э т е т.Ты говоришь дело.
Ч у ж е з е м е ц.Во-первых, если хочешь, допустим, что они говорят, будто ничто
не обладает никакой способностью общения с чем бы то ни было. Стало быть,
движение и покой никак не будут причастны бытию?
Т е э т е т.Конечно, нет.
Ч у ж е з е м е ц.Что же? Не приобщаясь к бытию, будет ли из них что-либо
существовать?
Т е э т е т.Не будет.
Ч у ж е з е м е ц.Быстро, как видно, все рухнуло из-за этого признания и у тех,
кто все приводит в движение, и у тех, кто заставляет все, как единое, покоиться,
и также у тех, кто связывает существующее с идеями и считает его всегда самому
себе тождественным. Ведь все они присоединяют сюда бытие, говоря: одни - что
[все] действительно движется, другие же - что оно действительно существует как
неподвижное.
Т е э т е т.Именно так.
Ч у ж е з е м е ц.В самом деле, и те, которые все то соединяют, то расчленяют,
безразлично, соединяют ли они это в одно или разлагают это одно на бесконечное
либо же конечное число начал и уже их соединяют воедино, все равно, полагают ли
они, что это бывает попеременно или постоянно, в любом случае их слова ничего не
значат, если не существует никакого смешения.
Т е э т е т.Верно.
Ч у ж е з е м е ц.Далее, самыми смешными участниками рассуждения оказались бы
те, кто вовсе не допускает, чтобы что-либо, приобщаясь к свойству другого,
называлось другим.
Т е э т е т.Как это?
Ч у ж е з е м е ц.Принужденные в отношении ко всему употреблять выражения
"быть", "отдельно", "иное", "само по себе" и тысячи других, воздержаться от
которых и не привносить их в свои речи они бессильны, они и не нуждаются в
других обличителях, но постоянно бродят вокруг, таща за собою, как принято
говорить, своего домашнего врага и будущего противника, подающего голос изнутри,
подобно достойному удивления Евриклу.
Т е э т е т.То, что ты говоришь, вполне правдоподобно и истинно.
Ч у ж е з е м е ц.А что, если мы у всего признаем способность к взаимодействию?
Т е э т е т. Это и я в состоянии опровергнуть.
Ч у ж е з е м е ц.Каким образом?
Т е э т е т.А так, что само движение совершенно остановилось бы, а с другой
стороны, сам покой бы задвигался, если бы они пришли в соприкосновение друг с
другом.
Ч у ж е з е м е ц.Однако высшая необходимость препятствует тому, чтобы движение
покоилось, а покой двигался.
Т е э т е т.Конечно.
Ч у ж е з е м е ц.Значит, остается лишь третье.
Т е э т е т.Да.
Ч у ж е з е м е ц.И действительно, необходимо что-либо одно из всего этого: либо
чтобы все было склонно к смешению, либо ничто, либо одно склонно, а другое нет.
Т е э т е т.Как же иначе?
Ч у ж е з е м е ц.Первые два [предположения] были найдены невозможными.
Т е э т ет.Да.
Ч у ж е з е м е ц.Следовательно, каждый, кто только желает верно ответить,
допустит оставшееся из трех.
Т е э т е т.Именно так.
Ч у ж е з е м е ц.Когда же одно склонно к смешению, а другое нет, то должно
произойти то же самое, что и с буквами: одни из них не сочетаются друг с другом,
другие же сочетаются.
Т е э т е т.Как же иначе?
Ч у ж е з е м е ц.Гласные преимущественно перед другими проходят через все,
словно связующая нить, так что без какой-либо из них невозможно сочетать
остальные буквы одну с другой.
Т е э т е т.Конечно.
Ч у ж е з е м е ц.Всякому ли известно, какие [буквы] с какими способны
сочетаться, или тому, кто намерен это делать должным образом, требуется
искусство?
Т е э т е т.Нужно искусство.
Ч у ж е з е м е ц.Какое?
Т е э т е т.Грамматика.
Ч у ж е з е м е ц.Дальше. Не так ли обстоит дело с высокими и низкими звуками?
Не есть ли владеющий искусством понимать, какие звуки сочетаются и какие нет,
музыкант, а не сведущий в этом - немузыкант?
Т е э т е т.Так.
Ч у ж е з е м е ц.И по отношению к другим искусствам и неискусности мы найдем
подобное же.
Т е э т е т.Как же иначе?
Ч у ж е з е м е ц.Что же? Так как мы согласны в том, что и роды [вещей]
находятся друг с другом в подобном же сочетании, то не с помощью ли некоего
знания должен отыскивать путь в своих рассуждениях тот, кто намерен правильно
указать, какие роды с какими сочетаются и какие друг друга не принимают, а
также, во всех ли случаях есть связь между ними, так чтобы они были способны
смешиваться, и, наоборот, при разделении - всюду ли существуют разные причины
разделения?
Т е э т е т.Так же не нужно знания и едва ли не самого важного?
Ч у ж е з е м е ц.Но как, Теэтет, назовем мы теперь это знание? Или, ради Зевса,
не напали ли мы незаметно для себя на науку людей свободных и не кажется ли,
что, ища софиста, мы отыскали раньше философа?
Т е э т е т.Что ты хочешь сказать?
Ч у ж е з е м е ц.Различать все по родам, не принимать один и тот же вид за иной
и иной за тот же самый - неужели мы не скажем, что это [предмет] диалектического
знания?
Т е э т е т.Да, скажем.
Ч у ж е з е м е ц.Кто, таким образом, в состоянии выполнить это, тот сумеет в
достаточной степени различить одну идею, повсюду пронизывающую многое, где
каждое отделено от другого; далее, он различит, как многие отличные друг от
друга идеи охватываются извне одною и, наоборот, одна идея связана в одном месте
совокупностью многих, наконец, как многие идеи совершенно отделены друг от
друга. Все это называется уметь различать по родам, насколько каждое может
взаимодействовать [с другим] и насколько нет.
Т е э т е т.Истинно так.
Ч у ж е з е м е ц.Ты, думаю я, диалектику никому другому не припишешь, кроме как
искренне и справедливо философствующему?
Т е э т е т.Как может кто-либо приписать ее другому?
Ч у ж е з е м е ц.Философа мы, без сомнения, найдем и теперь и позже в подобной
области, если поищем; однако и его трудно ясно распознать, хотя трудность в
отношении софиста иного рода, чем эта.
Т е э т е т.Почему?
Ч у ж е з е м е ц.Один, убегающий во тьму небытия, куда он направляется по
привычке, трудноузнаваем из-за темноты места. Не так ли?
Т е э т е т. По-видимому.
Ч у ж е з е м е ц.Философа же, который постоянно обращается разумом к идее
бытия, напротив, нелегко различить из-за ослепительного блеска этой области:
духовные очи большинства не в силах выдержать созерцания божественного.
Т е э т е т.Видно, это верно в той же степени, что и то.
Ч у ж е з е м е ц.Таким образом, что касается философа, то мы его вскоре
рассмотрим яснее, если будем чувствовать к тому охоту; но очевидно также, что
нельзя оставлять и софиста, не рассмотрев его в достаточной степени.
Т е э т е т.Ты прекрасно сказал.
Ч у ж е з е м е ц.Таким образом, мы согласились, что одни роды склонны
взаимодействовать, другие же нет и что некоторые - лишь с немногими [видами],
другие - со многими, третьи же, наконец, во всех случаях беспрепятственно
взаимодействуют со всеми; теперь мы должны идти дальше в нашей беседе, так,
чтобы нам коснуться не всех видов, дабы из-за множества их не прийти в смущение,
но избрать лишь те, которые считаются главнейшими, и прежде всего рассмотреть,
каков каждый из них, а затем, как обстоит дело с их способностью взаимодействия.
И тогда, если мы и не сможем со всей ясностью постичь бытие и небытие, то, по
крайней мере, не окажемся, насколько это допускает способ теперешнего
исследования, несостоятельными в их объяснении, если только, говоря о небытии,
что это действительно небытие, нам удастся уйти отсюда невредимыми.
Т е э т е т.Конечно, надо так сделать.
Ч у ж е з е м е ц.Самые главные роды, которые мы теперь обследуем, это - само
бытие, покой и движение.
Т е э т е т.Да, это самые главные.
Ч у ж е з е м е ц.И о двух из них мы говорим, что они друг с другом
несовместимы.
Т е э т е т.Несомненно.
Ч у ж е з е м е ц.Напротив, бытие совместимо с тем и с другим. Ведь оба они
существуют.
Т е э т е т.Как же иначе?
Ч у ж е з е м е ц.Следовательно, всего их три.
Т е э т е т.Бесспорно.
Ч у ж е з е м е ц.Каждый из них есть иное но отношению к остальным двум и
тождественное по отношению к себе самому.
Т е э т е т.Так.
Ч у ж е з е м е ц.Чем же, однако, мы теперь считаем тождественное и иное? Может
быть, это какие-то два рода, отличные от тех трех, но по необходимости всегда с
ними смешивающиеся? В этом случае исследование должно вестись относительно пяти
существующих родов, а не трех, или же, сами того не замечая, мы называем
тождественным и иным что-то одно из тех [трех]?
Т е э т е т.Может быть.
Ч у ж е з е м е ц.Но движение и покой не есть, верно, ни иное, ни тождественное?

Т е э т е т.Как так?
Ч у ж е з е м е ц.То, что мы высказали бы сразу и о движении и о покое, не может
быть ни одним из них.
Т е э т е т.Почему же?
Ч у ж е з е м е ц.Движение тогда остановится, а покой, напротив, будет
двигаться; ведь одно из этих двух, какое бы оно ни было, вступая в область
обоих, заставит иное снова превратиться в противоположное своей собственной
природе, поскольку оно причастно противоположному.
Т е э т е т. Именно так.
Ч у ж е з е м е ц.Ведь теперь оба они причастны и тождественному и иному.
Т е э т е т.Да.
Ч у ж е з е м е ц.Поэтому мы не должны говорить ни о движении, что оно
тождественное или иное, ни о покое.
Т е э т е т.Конечно, не должны.
Ч у ж е з е м е ц.Но не следует ли нам мыслить бытие и тождественное как нечто
одно?
Т е э т е т.Возможно.
Ч у ж е з е м е ц.Но если бытие и тождественное не означают ничего различного,
то, говоря о движении и покое, что оба они существуют, мы назовем, таким
образом, и то и другое, как существующее, тождественным.
Т е э т е т. Но это невозможно.
Ч у ж е з е м е ц.Значит, невозможно, чтобы бытие и тождественное были одним.
Т е э т е т.Похоже на это.
Ч у ж е з е м е ц.В таком случае, не допустим ли мы рядом с тремя видами
четвертый: тождественное?
Т е э т е т.Да, конечно.
Ч у ж е з е м е ц.Дальше. Не следует ли нам считать иное пятым [видом]? Или
должно его и бытие мыслить как два названия для одного рода?
Т е э т е т.Возможно.
Ч у ж е з е м е ц.Впрочем, думаю, ты согласишься, что из существующего одно
считается [существующим] само по себе, другое же лишь относительно другого.
Т е э т е т.Отчего же не согласиться?
Ч у ж е з е м е ц.Иное же всегда [существует лишь] по отношению к иному. Не так
ли?
Т е э т е т.Так.
Ч у ж е з е м е ц.Не совсем, если бытие и иное не вполне различаются. Если бы,
однако, иное было причастно обоим видам как бытие, то одно из иного было бы иным
совсем не относительно иного. Теперь же у нас попросту получилось, что то, что
есть иное, есть по необходимости иное в отношении иного.
Т е э т е т.Ты говоришь так, как это и обстоит на самом деле.
Ч у ж е з е м е ц.Следовательно, пятой среди тех видов, которые мы выбрали, надо
считать природу иного.
Т е э т е т.Да.
Ч у ж е з е м е ц.И мы скажем, что эта природа проходит через все остальные
виды, ибо каждое одно есть иное по отношению к другому не в силу своей
собственной природы, но вследствие причастности идее иного.
Т е э т е т.Именно так.
Ч у ж е з е м е ц.Об этих пяти [видах], перебирая их поодиночке, мы выразились
бы так...
Т е э т е т.Как именно?
Ч у ж е з е м е ц.Во-первых, движение есть совсем иное, чем покой. Или как мы
скажем?
Т е э т е т. Так.
Ч у ж е з е м е ц.Таким образом, оно - не покой.
Т е э т е т.Никоим образом.
Ч у ж е з е м е ц.Существует же оно вследствие причастности бытию?
Т е э т е т.Да.
Ч у ж е з е м е ц.И опять-таки движение есть иное. чем тождественное.
Т е э т е т.Да.
Ч у ж е з е м е ц.Значит, оно - нетождественное.
Т е э т е т. Конечно, нет.
Ч у ж е з е м е ц.Однако оно было тождественным вследствие того, что все
причастно тождественному.
Т е э т е т.Да, и очень.
Ч у ж е з е м е ц.Надо согласиться, что движение есть и тождественное и
нетождественное, и не огорчаться. Ведь, когда мы назвали его тождественным и
нетождественным, мы выразились неодинаково: Коль скоро мы называем его
тождественным, мы говорим так из-за его причастности тождественному в отношении
к нему самому; если же, напротив, мы называем его нетождественным, то это
происходит вследствие его взаимодействия с иным, благодаря чему, отделившись от
тождественного, движение стало не этим, но иным, так что оно снова справедливо
считается нетождественным.
Т е э т е т.Несомненно, так.
Ч у ж е з е м е ц.Поэтому, если бы каким-то образом само движение приобщалось к
покою, не было бы ничего странного в том, чтобы назвать его неподвижным.
Т е э т е т.Вполне справедливо, если мы согласимся, что одни роды склонны
смешиваться, другие же нет.
Ч у ж е з е м е ц.К доказательству этого положения мы пришли еще раньше
теперешних доказательств, когда утверждали, что так оно по природе и есть.
Т е э т е т.Как же иначе?
Ч у ж е з е м е ц.Скажем, однако, снова: движение отлично от иного, равно как
оно есть другое по отношению к тождественному и покою?
Т е э т е т.Безусловно.
Ч у ж е з е м е ц.Стало быть, согласно настоящему объяснению, оно каким-то
образом есть и иное и не иное.
Т е э т е т. Правда.
Ч у ж е з е м е ц. Что же дальше? Будем ли мы утверждать, что движение - иное по
отношению к трем [видам], а о четвертом не скажем этого, признав в то же время,
что всех видов, о которых и в пределах которых мы желаем вести исследование,
пять?
Т е э т е т.Как же? Ведь невозможно согласиться на меньшее число, чем то, что
вышло теперь.
Ч у ж е з е м е ц.Итак, мы смело должны защищать положение, что движение есть
иное по отношению к бытию?
Т е э т е т.Да, как можно смелее.
Ч у ж е з е м е ц.Не ясно ли, однако, что движение на самом деле есть и небытие,
и бытие, так как оно причастно бытию?
Т е э т е т.Весьма ясно.
Ч у ж е з е м е ц.Небытие, таким образом, необходимо имеется как в движении, так
и во всех родах. Ведь распространяющаяся на все природа иного, делая все иным по
отношению к бытию, превращает это в небытие, и, следовательно, мы по праву можем
назвать все без исключения небытием и в то же время, так как оно причастно
бытию, назвать это существующим.
Т е э т е т.Похоже на то.
Ч у ж е з е м е ц.В каждом виде поэтому есть много бытия и в то же время
бесконечное количество небытия.
Т е э т е т.Кажется.
Ч у ж е з е м е ц.Таким образом, надо сказать, что и само бытие есть иное по
отношению к прочим [видам].
Т е э т е т.Это необходимо.
Ч у ж е з е м е ц.И следовательно, во всех тех случаях, где есть другое, у нас
не будет бытия. Раз оно не есть другое, оно будет единым; тем же, другим,
бесконечным по числу, оно, напротив, не будет.
Т е э т е т.Похоже, что так.
Ч у ж е з е м е ц.Не следует огорчаться этим, раз роды по своей природе
взаимодействуют. Если же кто с этим не согласен, пусть тот опровергнет сначала
наши предыдущие рассуждения, а затем также и последующие.
Т е э т е т.Ты сказал весьма справедливо.
Ч у ж е з е м е ц.Посмотрим-ка вот что.
Т е э т е т.Что именно?
Ч у ж е з е м е ц.Когда мы говорим о небытии, мы разумеем, как видно, не что-то
противоположное бытию, но лишь иное.
Т е э т е т.Как так?
Ч у ж е з е м е ц.Ведь если мы, например, называем что-либо небольшим, кажется
ли тебе, что этим выражением мы скорее обозначаем малое, чем равное?
Т е э т е т.А как же.
Ч у ж е з е м е ц.Следовательно, если бы утверждалось, что отрицание означает
противоположное, мы бы с этим не согласились или согласились бы лишь настолько,
чтобы "не" и "нет" означали нечто другое по отношению к рядом стоящим словам,
либо, еще лучше, вещам, к которым относятся высказанные вслед за отрицанием
слова.
Т е э т е т.Несомненно, так.
Ч у ж е з е м е ц.Подумаем-ка, если и тебе угодно, о следующем.
Т е э т е т.О чем же?
Ч у ж е з е м е ц. Природа иного кажется мне раздробленной на части подобно
знанию.
Т е э т е т.Каким образом?
Ч у ж е з е м е ц.И знание едино, но всякая часть его, относящаяся к чему-либо,
обособлена и имеет какое-нибудь присущее ей имя. Поэтому-то и говорится о многих
искусствах и знаниях.
Т е э т е т.Конечно, так.
Ч у ж е з е м е ц.Поэтому и части природы иного, которая едина, испытывают то же
самое.
Т е э т е т.Может быть. Но каким, скажем мы, образом ?
Ч у ж е з е м е ц.Не противоположна ли какая-либо часть иного прекрасному?
Т е э т е т.Да.
Ч у ж е з е м е ц. Сочтем ли мы ее безымянной или имеющей какое-то имя?
Т е э т е т.Имеющей имя; ведь то, что мы каждый раз называем некрасивым, есть
иное не для чего-либо другого, а лишь для природы прекрасного.
Ч у ж е з е м е ц.Ну хорошо, скажи мне теперь следующее.
Т е э т е т.Что же?
Ч у ж е з е м е ц.Не выходит ли, что некрасивое есть нечто отделенное от
какого-то рода существующего и снова противопоставленное чему-либо из
существующего?
Т е э т е т.Так.
Ч у ж е з е м е ц.Оказывается, некрасивое есть противопоставление бытия бытию.
Т е э т е т. Весьма справедливо.
Ч у ж е з е м е ц.Что же? Не принадлежит ли у нас, согласно этому рассуждению,
красивое в большей степени к существующему, некрасивое же в меньшей?
Т е э т е т. Никоим образом.
Ч у ж е з е м е ц.Следовательно, надо признать, что и небольшое и самое большое
одинаково существуют.
Т е э т е т.Одинаково.
Ч у ж е з е м е ц.Не должно ли и несправедливое полагать тождественным
справедливому в том отношении, что одно из них существует нисколько не меньше
другого?
Т е э т е т.Отчего же нет?
Ч у ж е з е м е ц.Таким же образом будем говорить и о прочем, коль скоро природа
иного оказалась принадлежащей к существующему. Если же иное существует, то не в
меньшей степени нужно полагать существующими и его части.
Т е э т е т.Как же иначе?
Ч у ж е з е м е ц.Поэтому, как кажется, противопоставление природы части иного
бытию есть, если позволено так сказать, нисколько не меньшее бытие, чем само
бытие, причем оно не обозначает противоположного бытию, но лишь указывает на
иное по отношению к нему.
Т е э т е т.Совершенно ясно.
Ч у ж е з е м е ц.Как же нам его назвать?
Т е э т е т.Очевидно, это то самое небытие, которое мы исследовали из-за
софиста.
Ч у ж е з е м е ц.Может быть, как ты сказал, оно с точки зрения бытия не
уступает ничему другому и должно смело теперь говорить, что небытие, бесспорно,
имеет свою собственную природу, и подобно тому, как большое было большим,
прекрасное - прекрасным, небольшое - небольшим и некрасивое - некрасивым, так и
небытие, будучи одним среди многих существующих видов, точно таким же образом
было и есть небытие? Или по отношению к нему, Теэтет, мы питаем еще какое-либо
сомнение?
Т е э т е т.Никакого.
Ч у ж е з е м е ц.А знаешь ли, мы ведь совсем не послушались Парменида в том,
что касалось его запрета.
Т е эт е т.Как так?
Ч у ж е з е м е ц.Стремясь в исследовании вперед, мы доказали ему больше того,
что он дозволил рассматривать.
Т е э т е т.Каким образом?
Ч у ж е з е м е ц.А так, ведь он где-то сказал:
Этого нет никогда и нигде, чтоб не-сущее было;
Ты от такого пути испытаний сдержи свою мысль.
Т е э т е т.Конечно, он так сказал.
Ч у ж е з е м е ц.А мы не только доказали, что есть несуществующее, но и
выяснили, к какому виду относится небытие. Ведь, указывая на существование
природы иного и на то, что она распределена по всему существующему, находящемуся
во взаимосвязи, мы отважились сказать, что каждая часть природы иного,
противопоставленная бытию, и есть действительно то самое - небытие.
Т е э т е т.И кажется мне, чужеземец, мы сказали это в высшей степени правильно.

Ч у ж е з е м е ц.Пусть же никто не говорит о нас, будто мы, представляя небытие
противоположностью бытия, осмеливаемся утверждать, что оно существует. Ведь о
том, что противоположно бытию, мы давно уже оставили мысль решить, существует ли
оно или нет, обладает ли смыслом или совсем бессмысленно. Относительно же того,
о чем мы теперь говорили, будто небытие существует, пусть нас либо кто-нибудь в
этом разубедит, доказав, что мы говорим не дело, либо, пока он не в состоянии
этого сделать, пусть говорит то же, что утверждаем и мы, а именно что роды между
собой перемешиваются и что в то время, как бытие и иное пронизывают все и друг
друга, само иное, как причастное бытию, существует благодаря этой причастности,
хотя оно и не то, чему причастно, а иное; вследствие же того, что оно есть иное
по отношению к бытию, оно - совершенно ясно - необходимо должно быть небытием. С
другой стороны, бытие, как причастное иному, будет иным для остальных родов и,
будучи иным для них всех, оно не будет ни каждым из них в отдельности, ни всеми
ими, вместе взятыми, помимо него самого, так что снова в тысячах тысяч случаев
бытие, бесспорно, не существует; и все остальное, каждое в отдельности и все в
совокупности, многими способами существует, многими же - нет.
Т е э т е т.Это верно.
Ч у ж е з е м е ц.Если, однако, кто-либо не верит этим противоречиям, то ему
надо произвести исследование самому и привести нечто лучшее, чем сказанное
теперь. Если же он, словно измыслив что-либо трудное, находит удовольствие в
том, чтобы растягивать рассуждение то в ту, то в другую сторону, то он занялся
бы делом, не стоящим большого прилежания, как подтверждает наша беседа. Ведь
изобрести это и не хитро, и не трудно, а вот то - и трудно, и в такой же мере
прекрасно.
Т е э т е т.Что именно?
Ч у ж е з е м е ц.А то, что было сказано раньше: допустив все это как возможное,
быть в состоянии следовать за тем, что говорится, отвечая на каждое возражение в
том случае, если кто-либо станет утверждать, будто иное каким-то образом есть
тождественное или тождественное есть иное в том смысле и отношении, в каких,
будет он утверждать, это каждому из них подобает. Но объявлять тождественное
каким-то образом иным, а иное - тождественным, большое малым или подобное
неподобным и находить удовольствие в том, чтобы в рассуждениях постоянно
высказывать противоречия, это не истинное опровержение, здесь чувствуется
новичок, который лишь недавно стал заниматься существующим.
Т е э т е т.Именно так.
[Возможность лжи в речах и мнениях]
Ч у ж е з е м е ц. И в самом деле, дорогой мой, пытаться отделять все от всего и
вообще-то не годится, и обычно это свойственно человеку необразованному и
нефилософу.
Т е э т е т.Почему же?
Ч у ж е з е м е ц.Разъединять каждое со всем остальным означает полное
уничтожение всех речей, так как речь возникает у нас в результате взаимного
переплетения идей.
Т е э т е т.Правда.
Ч у ж е з е м е ц.Обрати поэтому внимание, как была полезна для нас сейчас
борьба с такими людьми и как хорошо, что мы заставили их допустить смешение
одного с другим.
Т е э т е т.В каком отношении?
Ч у ж е з е м е ц.А в том, что речь для нас - это один из родов существующего:
лишившись ее, мы, что особенно важно, лишались бы философии. Нам теперь же надо
прийти к соглашению о том, что такое речь. Если бы она была у нас отнята или ее
бы совсем не существовало, мы ничего не могли бы высказать. А ведь мы бы
лишились ее, если бы признали, что нет никакого смешения между чем бы то ни
было.
Т е э т е т.Это справедливо. Но я не понимаю, для чего надо согласиться
относительно речи.
Ч у ж е з е м е ц.Быть может, ты скорее бы понял, следуя вот каким путем.
Т е э т е т.Каким?
Ч у ж е з е м е ц. Небытие явилось у нас как один из родов, рассеянный по всему
существующему.
Т е э т ет.Так.
Ч у ж е з е м е ц.Поэтому надо теперь рассмотреть, смешивается ли оно с мнением
и речью.
Т е э т е т.Как так?
Ч у ж е з е м е ц.Если оно с ними не смешивается, все по необходимости должно
быть истинным, если же смешивается, мнение становится ложным и речь тоже, так
как мнить или высказывать несуществующее - это и есть заблуждение, возникающее в
мышлении и речах.
Т е э т е т.Так.
Ч у ж е з е м е ц.А если есть заблуждение, то существует и обман.
Т е э т е т.Да.
Ч у ж е з е м е ц.Но если существует обман, тогда все необходимо должно быть
полно отображений, образов и призраков.
Т е э т е т.Как же иначе?
Ч у ж е з е м е ц.О софисте мы сказали, что, хотя он и скрылся в этой области,
сам он, однако, полностью отрицал существование лжи: мол, о небытии никто не
мыслит и не говорит и оно никак не причастно бытию.
Т е э т е т.Да, так и было.
Ч у ж е з е м е ц.Теперь же небытие оказалось причастным бытию, так что он,
пожалуй, не станет здесь спорить. Но он легко может сказать, что одни из идей
причастны небытию, другие - нет и что речь и мнение как раз относятся к
непричастным. Поэтому софист снова может спорить, что вовсе нет искусства,
творящего отображения и призраки, в области которого, как мы утверждаем, он
пребывает, раз мнение и речь не взаимодействуют с небытием. Заблуждения вовсе не