Неизвестен Автор. Сказание о Ёсицунэ

   - Как-то раз изволил молвить что-то в таком роде:
   "Есть он, так есть, нет его, так нет, но чтобы никто с иим ни слова!"
   - Видно, и впрямь я стал ему поперек горла. А правда, что у него много детей?
   - Верно.
   - Сколько же?
   - Два сына и три дочери.
   - Сыновья при доме?
   - Они вожаки камнеметчиков в Куй.
   - А где дочери?
   - Живут счастливо по разным местам за высокородными мужьями.
   - Кто же мужья?
   - Старшая дочь - супруга церемониймейстера при государе-монахе, превосходительного Нобунари из дома Тайра, вторая счастлива за сокольничим Торикаи из дома Фудзивары. А третья на выданье.
   - А ведь не ко двору Мастеру столь высокородные зятья,- произнес Есицунэ.Человек он нетерпимый и легко может совершить невежество, и, ежели его за это ударят по лицу, вряд ли они вступятся за честь его дома. Взять бы ему лучше в зятья людей бесприютных и отчаянных вроде меня, уж тогда бы честь свекра была бы омыта чистенько. Шепни-ка хозяину.
   Коси-но маэ почтительно его выслушала.
   - Если бы я такое ему сказала,- возразила она,- он бы не посмотрел, что я женщина, а сразу отрубил бы мне голову, руки и ноги.
   И Есицунэ сказал:
   - Видно, мы с тобой связаны знакомством не только в нынешнем рождении, и дальше скрывать от тебя нет смысла. Смотри только, не проговорись. Я - сын императорского конюшего левой стороны, и зовут меня Минамото Куро. Возымел я желание заполучить военный трактат "Лю-тао", и, хоть это Мастеру не по душе, я его заполучу. Поведай мне, где спрятана эта книга.
   - Откуда мне знать? - проговорила Коси-но маэ.- Слыхала я только, что у Мастера это самое драгоценное сокровище.
   - Так что же делать?
   - Сделайте так: напишите-ка любовное письмо и дайте мне. Уж я сумею завлечь им молодую госпожу, любимую дочь Мастера, благо она ни с кем еще не была в близости, и уж я постараюсь получить у неё ответ. И коль пойдет у вас, как водится между мужчинами и женщинами, и сблизитесь вы, и попробуйте тогда завладеть этой самой книгой.
   "И среди простолюдинов есть добрые сердца",- подумал Есицунэ и написал письмо. Коси-но маэ отправилась с письмом в покои молодой госпожи, заговорила и завлекла её и добилась ответа. После этого Есицунэ больше не показывался во владениях Мастера. Еще бы, он затворился в покоях дочки!
   А Мастер возликовал:
   - Что за услада душе моей! Не видно его больше и не слышно! Чего еще желать?
   Между тем Есицунэ сказал его дочери:
   - Нет ничего тягостнее, нежели прятаться от глаз людских. Нельзя нам так быть до бесконечности. Ступай и откройся во всем отцу твоему Мастеру.
   Молодая госпожа ухватила его за рукав и расплакалась горько, и тогда он сказал:
   - Ладно, в таком случае я желаю только заполучить "Лю-тао". Не покажешь ли мне эту книгу?
   Хоть и страшась, что отец, прознав об их связи, непременно её убьет, она на другой же день вместе с Косино маэ проникла в его тайную кладовую, отыскала среди множества прочих сокровищ обтянутую листовым золотом китайскую шкатулку, в которой хранился военный трактат "Лю-тао", извлекла один из томов и вручила Есицунэ.
   В радости развернул он книгу, взглянул и воскликнул:
   - Ведь не серебро и не золото, а всего лишь письмена на простой бумаге!
   Днями напролет он её переписывал. Ночами напролет он укладывал её в памяти своей. Начал он читать в первой трети седьмого месяца, а уже к десятому дню одиннадцатого досконально помнил все шестнадцать томов до единого, как если бы они отражались перед ним в зеркале.
   Пока занимался чтением, никому на глаза не показывался. Окончив же чтение, стал появляться повсюду открыто и вести себя, не стесняясь. Вскоре и Мастер заметил его и сказал:
   - Я вижу, этот молодчик опять здесь. Но что делает он в покоях моей дочери? И кто-то ему ответил:
   - Он пребывает в покоях молодой госпожи с прошлого лета. Говорят, будто он - отпрыск превосходительного конюшего левой стороны.
   Услышав это, Мастер рассвирепел. "Если в Рокухаре узнают, что ко мне вошел зятем ссыльный Минамото, мне несдобровать. Выходит, собственная дочь моя в прошлой своей жизни была моим врагом? Зарежу её." Однако, поразмыслив, он решил так: "Убийство собственного дитяти было бы преступлением против Пяти Запретов. Зато этот молодчик мне чужой. Почему бы не разделаться с ним? Я бы представил его голову дому Тайра и получил бы награду". Впрочем, он тут же задумался: "Самому мне по моему монашескому званию убивать не годится. А вот найти бы храброго человека, который не прочь поиграть оружием! Тогда я стравил бы их, и дело было бы сделано!"
   В те времена жил в Китасиракаве, в северной части столицы, некий знаменитый рубака. Был он женат на младшей сестре Мастера, так что приходился ему зятем, и был его учеником. Звали его Токайбо Танкай. Мастер послал за ним. Танкай явился незамедлительно.
   Мастер принял его в своих покоях и хорошенько угостил, а затем сказал так:
   - Я позвал тебя по делу совсем пустяковому. С прошлой весны вертится у меня в доме какой-то непонятный юнец. По слухам, это сын императорского конюшего левой стороны. Если его не убрать, дело может кончиться скверно. Кроме тебя, положиться мне не на кого. Отправляйся вечером к храму Годзё-но Тэндзин. Я постараюсь залучить туда же этого молодчика, а ты отруби ему голову и принеси мне. И если ты это выполнишь,- я отдам тебе военный трактат "Лю-тао", которого ты домогаешься уже несколько лет.
   Танкай произнес:
   - Слушаюсь. Сделаю все непременно. А каков он из себя?
   - Он совсем еще незрелый юнец. Лет семнадцати - восемнадцати, не больше. Ходит в отличном панцире и при мече, с золотой отделкой замечательной работы. Так что смотри не зевай.
   Выслушав, Танкай проворчал пренебрежительно:
   - Ежели такой молодчик носит меч, до которого он не дорос, то это его дело. А моему мечу хватит и одного удара.
   И с этими словами он покинул дом Мастера.
   Мастер был доволен, что все так отлично получается. До того дня он и слышать не хотел о Ёсицунэ, а теперь тут же послал сказать ему, что имеет нужду с ним увидеться. "Толку идти к нему я не вижу,- подумал Ёсицунэ,- но, ежели я не пойду, он еще подумает, будто я испугался". И он передал с тем же посыльным: "Приду незамедлительно".
   Выслушав посыльного, Мастер возрадовался и решил принять Ёсицунэ в своей личной приемной. Чтобы поразить гостя значительностью своего положения, он накинул монашеское оплечье кэса поверх просторных шёлковых одежд с длинными рукавами, повесил на западной стене изображение Амиды-Нёрай, возложил на стол полный список "Лотосовой сутры" и, раскрывши один из свитков, возгласил нараспев: "Славься сутра "Лотоса Таинственного Закона".
   Ёсицунэ взбежал на веранду, рывком растворил раздвижную дверь и вошел без всяких церемоний. Мастер сказал:
   - Прошу поближе ко мне, располагайтесь. "Уж не задумал ли он чего?" подумал Ёсицунэ и
   уселся вплотную к Мастеру. А Мастер произнес такие
   слова:
   - Дело у меня к вам совсем простое. Мне известно, что вы пребываете у меня в доме с прошлой весны, но я, признаться, принимал вас за какого-то побродяжку. И совершенно незаслуженной честью является для меня, что вы оказались отпрыском превосходительного конюшего левой стороны. Слышал я, будто вы связали себя брачной клятвой с моею дочерью, дочерью ничтожного священнослужителя. Вряд ли это правда, но, ежели это так, позвольте обратиться к вам с просьбой. Живет в Китасиракаве один негодяй по имени Танкай. Не знаю уж, по какой там причине, но преследует он меня своей ненавистью, и как бы хотелось мне, чтобы вы меня от него избавили! Сделать же это можно так. Вечером он, наверное, отправится в храм Тэндзин, что на Пятом проспекте. Ежели вы тоже пойдете туда на ночную молитву, вы его там зареже- те и принесете сюда его голову, а уж я буду неустанно поминать вас всю свою жизнь.
   "Хотел бы я знать, что у него на уме",- подумал Есицунэ и сказал:
   - Повинуюсь. Я, конечно, человек невеликих достоинств,- но постараюсь, сделать все, что в моих силах. Затем он добавил:
   - Что может помешать? К примеру, если он искусный камнеметчнк. Или если при нем будут телохранители. Но я сделаю так. Сначала схожу в храм, а на обратном пути спрячусь под деревом или в тени какого-либо дома и стану ждать. Он пройдет мимо, ни о чем не подозревая. Тогда я заору и брошусь на него сзади, и он побежит без памяти, словно лист, гонимый ураганом. И тут уж срубить ему голову и насадить её на конец меча будет столь же просто, как ветру вздуть клубы пыли!
   Так разглагольствовал Есицунэ, дав языку полную волю, а Мастер думал: "Что бы ты ни замыслил, дружок, тебя опередят, а потому живым тебе оттуда не вернуться". И еще он думал, каким дурнем выставляет себя этот юнец.
   - Счастливо оставаться,- сказал ему Есицунэ и вышел.
   Он хотел было сразу же направиться к храму, но столь глубоко любила его дочь Мастера, что он сначала зашел в её покои.
   - Сейчас иду в храм Тэндзин,- сказал он ей.
   - Зачем? - спросила она.
   - Мастер попросил меня зарезать некоего негодяя по имени Танкай.
   Едва услыхав это, девица отчаянно расплакалась.
   - Горе, горе! - проговорила она.- Знаю я намерения отца моего, настал сегодня ваш последний день! Долго я мучилась сомнениями. Если рассказать вам обо всем, то тем самым я нарушу дочерний долг. Но если бы я вздумала утаить, то преступила бы все клятвы, которыми связала себя с вами, а злая обида за нарушение супружеской клятвы преследует и после ухода в иной мир. И вот что я решила: связь с родителями существует лишь в этой жизни, а связь с супругом длится и в предбудущей. Кто вынесет хотя бы миг разлуки с милым, тот вынесет все что угодно, хорошее и плохое, но только это не для меня!
   И, отбросив все мысли об отце, она сказала возлюбленному:
   - Беги, беги отсюда, все равно куда! Вчера около полудня отец призвал к себе этого Танкая, угощал его вином, и они вели странные речи. Отец говорил: "Он совсем незрелый юнец", а Танкай сказал: "Моему мечу хватит и одного удара". Теперь-то я понимаю, что разговор шел о тебе! Быть может, ты сомневаешься в побуждениях моих, но ведь сказано, что преданный министр двум государям не служит, верная жена мужа не меняет, вот я тебе все и рассказала.
   И она продолжала без удержу плакать, прижимая рукав к лицу.
   Выслушав её. Есицунэ сказал:
   - Я с самого начала не доверял Мастеру. Что ж, легко заблудиться на незнакомой дороге, но теперь я знаю дорогу, и негодяю не так просто будет зарезать меня. Увидимся позже.
   С этими словами он покинул её. шёл поздний вечер двадцать седьмого числа двенадцатого месяца, и Есицунэ поверх нижнего холщового кимоно надел верхнюю одежду с синим печатным узором в виде цветов и птиц и просторные шаровары из плотного тканого шёлка, а поверх панциря - кафтан из пятицветной парчи, тоже с узором из цветов и птиц. И был у него на поясе меч. Когда он, попрощавшись, вышел, подруга его в тоске, что видит возлюбленного, быть может, в последний раз, упала у двери и, натянув одежды на голову, предалась безутешным рыданиям.
   Перед храмом Есицунэ опустился на колени и произнес тихое моление:
   - О всемилосердный Тэрдзин! Здесь священная земля, где все живое приобщается великой милости. Здесь обратившиеся к мощи и добродетели богов и будд обретают безмерное счастье и богатство, здесь молящиеся достигают исполнения тысячи тысяч желаний. Здесь твой священный алтарь. Именем твоим наречено место сие. Желаю, жажду: дай мне без промаха поразить Танкая!
   Так помолившись, он поднялся и отошел к югу на сорок - пятьдесят шагов. Там росло большое дерево.
   В стволе он увидел огромное дупло. Да в нем могли бы укрыться сразу несколько человек! "Подходящее место,- подумал Есицунэ.- Здесь я подожду и отсюда выйду рубиться". И он стал ждать с обнаженным мечом наготове. И вот появился Танкай.
   Он шёл в сопровождении пяти или шести дюжих молодцов в панцирях и, поскольку был знаменитым вожаком беззаконных камнеметчиков, внешностью и нарядом своим совершенно отличался от всех прочих людей. На нем были исчерна-синие одежды, поверх которых облегал его плетеный кожаный панцирь, изукрашенный белыми, желтыми и синими волнистыми полосами - узором под названием "узлы и удавки"; у пояса имел он огромный меч, украшенный красным золотом, и кинжал длиной в сяку и три суна, задвинутый в восьмигранные ножны персикового цвета с белым лепестковым узором, и еще нес он, словно трость, огромную алебарду. Что же до внешности, то хоть и был он монахом, но голову не брил никогда, и она густо обросла волосами, поверх которых был напялен боевой колпак; верхушка колпака была заломлена, жесткие пряди торчали из-под него во все стороны и загибались к небесам. Словом, статью своей Танкай являл борца сумо, а видом решительно смахивал на черта.
   Согнувшись в дупле, вперил в него свой взор Есицунэ и тотчас же заметил, что шея Танкая ничем не прикрыта и рубить по ней будет удобно. Танкай же, не подозревая, что его ждут и выбирают миг для разящего удара, повернулся к храму и произнес такое моление:
   - О всемилосердный Тэндзин! Желаю, жажду: продай в мои руки прославленного доблестью мужа!
   Есицунэ все было видно и слышно, и он подумал: "Вот она, карма! Бывалый вояка, а не ведает, что наступил его смертный час! Сейчас он умрет!"
   Он уже поднял меч для удара, но остановился. "Так не годится,- сказал он себе.- Этот человек возносит молитву тому же божеству, которому вверил себя и я, и это трогает мое сердце. Ведь я уже осенен благодатью храма, он же находится лишь на пути к ней. Достойно ли будет зарубить собрата по вере, не успевшего еще завершить задуманное моление?"
   Так рассудил Есицунэ, хотя спокойно пропустить мимо себя ненавистного врага и ждать затем его возвращения труднее, нежели ждать, пока крошечный росток превратился бы в знаменитую тысячелетнюю сосну в Сумиёси на берегу Суминоэ.
   Между тем Танкай со своими спутниками вошел в храм и огляделся, но там никого не оказалось. Встретился ему храмовый монах, и он спросил безразличным голосом:
   - А не заходил ли сюда малый такой-то и такой-то наружности?
   - Был такой, да давно уж ушел,- ответил монах.
   - Экая досада,- сказал Танкай своим молодчикам.- Приди мы пораньше, мы бы его не упустили. Верно, теперь он уже в доме у Мастера. Ладно, пошли, я его вытащу оттуда и зарублю.
   - Так и следует! - откликнулись молодчики, и все семеро они вышли из храма.
   "Наконец-то идут!" - подумал Есицунэ, истомившийся от ожидания в своей засаде.
   Они были от него на расстоянии в два десятка шагов, когда подручный Танкая, монах по имени Дзэндзи, вдруг сказал:
   - Я знаю, этот юнец - сын императорского конюшего левой стороны, Усивака из обители Курама, после обряда первой мужской прически он был наречен именем Минамото Курс Есицунэ. Так вот, он слюбился с дочерью Мастера, а женское сердце таково, что если женщина отдастся мужчине, то совершенно теряет разум. И если она прослышала о нашем деле, то непременно дала ему знать, и он, может быть, уже поджидает нас в тени хотя бы и того вон дерева. Следует нам быть настороже.
   - Зря беспокоишься,- отозвался Танкай.- А впрочем, можно попробовать его окликнуть.
   - И что будет с этого толку? - спросил Дзэндзи.
   - Да то,- сказал Танкай,- что ежели он храбрец, то скрываться не станет, а ежели трус, то при виде нас все равно не осмелится выйти.
   И Есицунэ подумал: "Что ж, чем выходить на них просто так, пусть сперва окликнут меня, и я отзовусь и выйду".
   Танкай встал перед деревом и злобно заорал:
   - Явился ли сюда со двора Мастера Киити послел-лп Минамото?
   Но не успел он закончить, как из кромешной тьмы перед его глазами сверкнул меч и прямо на него устремился Есицунэ.
   - Кто это? - пробормотал Танкай, попятившись.
   - Если не ошибаюсь, это ты, приятель Танкай? Ну, а я - Есицунэ!
   Только что все эти молодчики грозились и хвастались, а теперь бросились врассыпную, и сам Танкай отбежал шагов на двадцать, но тут же остановился и произнес:
   - Жизнь или смерть, но не подобает праздновать труса воину с оружием в руках!
   С этими словами он перехватил поудобнее свою огромную алебарду, взмахнул ею и ринулся в бой.
   Ёсицунэ, потрясая коротким мечом, набежал на него. Закипела яростная схватка. Ёсицунэ, постигший все глубины боевого мастерства, неустанно теснил противника, и под градом ударов Танкай понял, что ему не одолеть противника. В панике рассек он воздух алебардой и отступил на шаг, и в тот же момент Ёсицунэ одним ударом разрубил её длинное древко. Танкай выронил обломки, а Ёсицунэ подскочил к нему вплотную и с размаху нанес боковой удар. Кончик меча пришелся точно по шее, и голова Танкая покатилась с плеч. И рухнул Танкай, и испустил дух в свои тридцать восемь лет. В народе говорят, что пьяницу сёдзё не оторвать от бочки с вином. Так и злолюбивый Танкай неотрывно был привязан к никчемным людишкам и не сделал ничего путного, и жизнь его прошла как пустой сон.
   Молодчики его при виде гибели главаря подумали:
   "Если уж свирепому Танкаю не повезло, то нам это и подавно не с руки". И, так подумав, они бросились бежать кто куда. Заметив это, Ёсицунэ сердито вскричал:
   - Эй, подлецы! Всех перебью! Небось когда шли с Танкаем, то обещались, что один за всех, а все за одного? Мерзавцы! Вернитесь, выходите на бой!
   Но они в ответ припустили еще быстрее. Тогда он кинулся в погоню, настиг и с маху зарубил одного там, загнал в угол и безжалостно зарубил еще одного здесь, и так всего полегло от его меча трое. Двое же убежали.
   Он отрезал три головы, сложил их под криптомерией перед входом в храм Тэндзин и вознес молитвы АмидеНёрай за души убитых. Затем он подумал: "Что делать с головами? Оставить их здесь? Взять с собой? А ведь Мастер особенно просил меня принести и показать ему голову Танкая! Так возьму же я эти головы с собой и хорошенько удивлю его". Решив так, он проткнул головы под ушами острием меча, пропустил через отверстия шнур от ножен и так со связкой голов в руке отправился к Мастеру.
   Подойдя к дому, он увидел, что ворота заперты, а мост через ров поднят. "Если я постучусь и назову себя, мне не откроют,- подумал он.- А впрочем, здесь во двор можно перемахнуть одним прыжком". Он смерил взглядом ров шириной в один дзё и стену высотой в восемь сяку, забросил на стену связку голов, а затем, воскликнув "Эйц!", прыгнул. Он перенесся через ров и перенесся через стену, совершенно как птица пролетает над вершинами деревьев.
   Он огляделся: вся стража и вся челядь во дворе спала вповалку. Он прокрался на веранду и заглянул в покои:
   Мастер при тусклом свете светильника сидел над вторым свитком "Лотосовой сутры". Впрочем, Мастер глядел не в свиток, а в потолок и размышлял о тщете человеческого существования.
   - Этот Ёсицунэ,- бормотал он,- мечтал прочесть трактат "Лю-тао", а сейчас, верно, уже пал от руки Танкая, так и не прочитав ни строчки. Спаси нас, Амида Будда! Спаси нас, Амида Будда!
   "Экая подлая рожа,- подумал Ёсицунэ.- Так бы и рубанул тупой стороной меча". Но он пожалел дочь Мастера, свою возлюбленную, и пощадил его жизнь.
   Он уже собрался было вступить в покои, однако решил, что не приличествует воину при оружии подслушивать и входить тайно, и со связкой голов отступил к воротам. Там, сбоку от ворот, он встал в тень цветущего мандаринового дерева и крикнул:
   - Эй, есть здесь кто-нибудь во дворе?
   - Кто идет? - послышался оклик.
   - Ёсицунэ. Откройте. Услышав это, Мастер сказал:
   - Я ждал Танкая, а явился этот юнец. Значит, дело плохо. Ладно, откройте ему.
   Челядь забегала, одни бросились отворять ворота, другие кинулись опускать мост.
   И в самый разгар этой суматохи откуда ни возьмись среди них появился Ёсицунэ со связкой из трех голов. Пораженные изумлением челядинцы уставились на него, а он, не обращая ни на кого внимания, поднялся в покои и обратился к Мастеру с такими словами:
   - Дело было трудное, я едва справился. Но вы твердо наказали: "Принеси и покажи мне голову", и вот вам голова Танкая.
   Сказав это, он потряс связкой голов и швырнул ее Мастеру на колени. И как ни скверно было Мастеру, не смог он обойтись без слов благодарности. Но хоть и старался он не подать виду, однако лицо его выражало одно лишь отвращение.
   - Весьма рад,- произнес он отрывисто и сразу убежал во внутренние покои.
   Что же касается Ёсицунэ, то он подумал было остаться на ночь, но вместо этого распрощался с возлюбленной и отправился в Ямасину, и она оросила рукав безутешными слезами разлуки.
   Долго и горько плакала дочь Мастера, распростершись на полу после прощания с Ёсицунэ, но все напрасно. Хотела забыть его - и не могла. Когда она спала, он являлся ей во сне. Когда она бодрствовала, его образ стоял перед ее глазами. Любовь переполняла её. и ничем нельзя было утолить эту любовь. В конце зимы тоска её одолела. За нее молились, но напрасно. Давали ей лекарства - не помогало. Прижигали её моксой, но толку не было никакого. И всего шестнадцати лет умерла она от разбитого сердца.
   Так несчастье за несчастьем рушились на Мастера. Смерть разлучила его с дочерью, которую он холил и лелеял и мечтал устроить роскошно в этом мире. Погиб под ударом меча ученик, на которого он так полагался. И вдобавок он стал врагом Ёсицунэ, который, чего доброго, в один прекрасный день мог сделаться большим военачальником. Так или иначе, а Мастеру было о чем сокру- шаться. Поистине, людям всегда и всюду надлежит относиться друг к другу по-доброму.
   ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
   КАК НАСТОЯТЕЛЬ ГЛАВНОГО ХРАМА КУМАНО СОВЕРШИЛ ДУРНОЙ ПОСТУПОК
   Среди соратников Минамото Куро Ёсицунэ был знаменитый воин, стоивший один тысячи бойцов. По происхождению был он сыном и наследником Бэнсё, настоятеля Главного Храма Кумано, который вел свой род от верховного советника Дорю, дальнего потомка Амацукоянэ, а звали его Сайто-но Мусасибо Бэнкэй. Что же до истории его появления на свет, то она такова.
   У одного вельможи по прозванию Старший Советник Пии было множество сыновей, но все они умерли, опередив родителя. И был он уже в весьма преклонных годах, когда родилась у него дочь, и выросла эта дочь первой красавицей под небесами. Славнейшие из придворных наперебой предлагали ей брачный союз, и всем им отказывали, но когда с предложением от чистого сердца выступил государственный министр правой стороны Моронага, отец дал ему свое согласие. Однако в том году надлежало от брака воздержаться. Восточная сторона не благоприятствовала, и отец обещал благословить их союз весной будущего года.
   Раз летом, когда барышне исполнилось пятнадцать, предавалась она нощному молению в храме Тэндзин, что на Пятом проспекте, об исполнении некоей заветной своей мечты, как вдруг с юго-востока, со стороны Дракона и Змея, налетел порыв ветра. Успела она только подумать:
   "Всю меня обдуло", как впала в безумие.
   Старший Советник и Моронага верили в богов Кумано и обратились к ним с таким молением:
   - Исцелите её от недуга! Тогда, исцеленная, она будущей весной совершит паломничество в Кумано, а по пути вознесет благодарственные молитвы во всех девяноста девяти храмах Одзи.
   II барышня сразу выздоровела.
   Прошение по молитве исполнилось, и весной следующего года она отправилась в паломничество. Старший Советник и Моронага снарядили ей в провожатые сто человек охраны, и она безбедно достигла Трех Храмов Кумано.
   Однажды, когда она предавалась всенощному бдению в святилище Главного Храма, туда вошел для отправления службы настоятель Бэнсё. Была глубокая ночь, но все заволновались, и барышня оглянулась, чтобы посмотреть, что случилось. "Это пришел настоятель",- сказали ей. И тут настоятель узрел её в слабом свете горящих светильников, и хотя был он человеком высоких добродетелей, но службу прекратил, не закончив, и поспешил из святилища вон. Он созвал братию и спросил:
   - Кто это такая?
   - Дочь Старшего Советника Нии, супруга министра правой стороны,- ответили ему. И тогда он сказал им так:
   - Да ведь у них это был только сговор, и слышал я, что она еще не была близка с Моронагой! Когда-то вы объявили: "Что бы ни стряслось в Кумано, настоятель всегда за нас, а мы - за настоятеля!" Теперь час настал. Снаряжайтесь к бою, укрепите уязвимые места, разгоните паломников, схватите эту девицу. Она будет моим послушником.
   - Но ведь мы станем тогда врагами Будды и его законов и супостатами государя и его установлении! - возразили ему.
   - То-то и есть, что вы струсили! - сказал настоятель.- Да, если мы предпримем такое дело, Старший Советник и Моронага войдут к государю-монаху с жалобой, и тогда на нас неизбежно двинутся под командой Старшего Советника все боевые силы столичной округи. Это известно. Но ежели Новый Храм и Главный Храм объединятся для отпора, то и через десяток лет не ступить врагу на землю Кумано!
   Издавна велось у них такое скверное обыкновение: даже когда настоятелю приходилось усмирять буйство своей братии, она подолгу не желала утихомириться. Теперь же сам настоятель затеял буйство, и монахи поднялись, как один человек. Не медля ни минуты, они облачились в боевые доспехи, наперегонки вырвались из храма и с воинственным ревом ринулись на охрану и прислугу, сопровождавших барышню в её паломничестве. И побежали врассыпную не знавшие страха воины, а за ними, оставив паланкин с барышней, пустились наутек кто куда и пажи, слуги и носильщики.
   Монахи подхватили паланкин и доставили барышню к настоятелю. Настоятель сказал:
   - Мою келью посещают люди благородного и низкого звания, и среди них случаются жители столицы.
   Поэтому он поместил барышню в храмовую канцелярию, заперся там с нею и стал проводить дни и ночи. А монахи тем временем держали строгие дозоры на случай нападения из столицы.