Страница:
Прокричал и исчез, словно его и не было. В государевых покоях, услышав это, вопросили:
- По какой причине сгорел храм на горе Священных Списков?
Был немедленно отряжен конный гонец. В то же время последовало высочайшее повеление:
- Если храм действительно сгорел, братию разогнать, а в первую очередь изгнать настоятеля.
Поэтому туда выехали полицейские из столичной управы. Увидев, что там не осталось ни единой целой постройки, они объявили:
- Высочайшее повеление! Кому-нибудь явиться для объяснений!
И наставник, времени не теряя, спешно отправился
в столицу, чтобы изъяснить, как все случилось. Он прибыл ко двору и обо всем почтительнейше доложил. Последовал вопрос:
- Кто виновники?
- Из паломников некий Мусасибо Бэнкэй, а из монахов Кайэн.
Услышав это, высокие вельможи и знатные придворные в один голос сказали:
- Так это речь идет про Ониваку с горы Хиэй! Если дурен он, то надлежало его исправлять задолго до нынешней беды на горе Священных Списков. Если же дурен этот Кайэн, то исправлять его было бесполезно. Коротко говоря, этот Кайэн и есть враг законов Будды и государственных установлении. Надлежит его схватить и допросить.
Послали Кояно-но Таре, родом из провинции Сэтцу, во главе сотни всадников, он взял Кайэна, привез в столицу и доставил во дворец.
- Ты один мыслил худое или у тебя были сообщники? - спросили Кайэна.
Допрос учинили с пристрастием, и Кайэн уже не знал, удастся ли ему уйти живым. Тогда он решил: "А назовука я своих давних недругов", и тут же с его слов записали в допросный лист одиннадцать человек из храмовой братии.
За ними опять же отрядили Кояно-но Таро, однако названные одиннадцать человек, прослышав об этом заранее, явились сами. Все-таки вину их по доносу сочли несомненной, и их незамедлительно всех одиннадцать взяли под стражу. Кайэну не разрешили просить о милости и в конце концов запытали до смерти. Перед тем как умереть, он заявил:
- Не один я виновен. Если не лишите жизни остальных, я после смерти стану злым духом.
Впрочем, если бы даже он и не сказал этого, все равно было указано: "Зарезать!"-и все одиннадцать до последнего человека были казнены.
А Мусасибо Бэнкэй в это время пребывал в столице. Услышав обо всем, он сказал себе: "До чего стало радостно на сердце! Никогда прежде не удавалось мне разделаться с врагом так, как хотелось, да еще не пошевелив пальцем вдобавок. Поистине, все мои прегрешения замолены заранее в государевом дворце!"
И после этого принялся он бесчинствовать еще больше.
КАК БЭНКЭЙ В СТОЛИЦЕ ОТНИМАЛ МЕЧИ
Наступила зима, и Бэнкэй задумался. "Иные люди поднакопили себе добра тысячами,- рассуждал он.- У Хидэхпры в Осю тысяча коней, у Кикути в Цукуси тысяча панцирей. У Таю в Мацуре тысяча луков в тысяче саадаках. Вот сколько они все поднакопили добра. У меня же денег нет и купить не на что. И знакомых у меня нет, и никто не подарит. А раз так, то выйду-ка я ночью на середину столицы и буду отнимать у людей их мечи и таким вот манером поднаберу себе добра". И, решивши так, принялся он ходить и отбирать у людей мечи.
Прошло несколько времени, и стали говорить, что-де ходит ночами по столице тэнгу огромного ройта в обличье монаха и отбирает у людей мечи. Так прошел год, наступил новый, и к концу пятого или началу шестого месяца Бэнкэй отобрал много мечей. Добычу он прятал на чердаке храма, что на перекрестке Хигути и Карасумару, и, когда подсчитал, оказалось у него там девятьсот девяносто девять мечей.
Тогда вечером семнадцатого дня шестого месяца он отправился в храм Тэндзин на Пятом проспекте и вознес такое моление: "Явите милость, боги и будды! Пошлите мне нынче ночью отменный меч!" Глубокой ночью он покинул храм, отошел к югу и, встав у ограды одного дома, принялся среди людей, направлявшихся в храм, высматривать человека с отменно хорошим мечом.
На рассвете он двинулся было по переулку Хорикава, но тут вдруг послышались чистые и радостные звуки флейты. "Как ласкают слух эти звуки! подумал Бэнкэй.- Это, должно быть, кто-то идет в храм спозаранку и играет себе на флейте. Ну что же, монах это или мирянин, а хорошо бы при нем оказался отменный меч, я бы отобрал!" Звуки флейты приближались; Бэнкэй, пригнувшись, всмотрелся и узрел молодого человека в панцире со сверкающей серебром нагрудной броней поверх белой одежды, и был при нем превосходный меч с золотой отделкой. Бэнкэй и представить себе не мог такого превосходного меча!
Он подумал: "Вот это меч! Я заполучу его во что бы то ни стало!" Это уж потом он убедился, что напал на человека весьма опасного. Но мог ли он ведать это заранее?
Между тем то был Есицунэ. Не желая быть узнанным, он зорко глядел по сторонам и сразу заметил, что в тени под деревом муку стоит странного вида монах с огромным мечом под мышкой. "Это не простой прохожий,- подумал он.- Не иначе это тот самый, что повадился в столице отнимать у людей их мечи". И без всяких колебаний он пошел прямо на Бэнкэя.
Бэнкэй же самоуверенно подумал: "Мне случалось отбирать мечи у самых свирепых забияк, а уж с таким тощим юнцом я и подавно управлюсь. Выйду на него, напущу страху зычным голосом и грозным обличьем. он и отдаст меч. А не отдаст так, сшибу его с ног и отберу".
Так решив, Бэнкэй вышел перед Ёсицунэ и произнес:
- Я здесь таюсь в ожидании врага и подозреваю всякого, кто в боевом снаряжении норовит пройти мимо меня. Такого я просто-запросто пропустить не могу, но, ежели тебе это некстати, отдай мне свой меч - и тогда можешь пройти.
Ёсицунэ, выслушав его, сказал:
- Значит, ты и есть тот самый дурень, о котором я слышал. Однако такому я просто-запросто меч отдать никак не могу. Ежели тебе хочется, подойди и отбери.
- Тогда держись! - рявкнул Бэнкэй и, выхватив свой огромный меч, налетел на Ёсицунэ.
Ёсицунэ тоже обнажил свой короткий меч и отскочил под стену.
- Будь ты хоть сам черт,- проговорил Бэнкэй,- все равно я не знаю никого, кто мог бы против меня устоять.
С этими словами он широко размахнулся и нанес УДар.
"Экое чудище!" - подумал Ёсицунэ, быстро, как молния, уклоняясь влево. Удар пришелся по стене, кончик меча в ней увяз, и, пока Бэнкэй тщился его выдернуть, Ёсицунэ прыгнул к противнику, выбросил вперед левую ногу и с ужасной силой ударил его в грудь. Бэнкэй тут же выпустил меч из рук. Ёсицунэ подхватил выпавший меч и с лихим возгласом: "Эйя!" - плавно взлетел на стену, которая высотой была не много и не мало в целых девять сяку. А оглушенный Бэнкэй остался стоять, где стоял, и грудь у него болела от ужасного пинка, и ему и впрямь казалось, будто его обезоружил сам черт. : ;
Ёсицунэ сказал ему сверху:
- Впредь не смей больше творить такие бесчинства. Ты ведь и есть тот самый дурень, о котором я наслышан.
Хотел я забрать твой меч, но ты еще подумаешь, будто он мне нужен, так что бери его обратно.
С этими словами он прижал меч пятой к черепичному покрытию стены, согнул в три погибели и швырнул Бэикэю. Тот подобрал меч, выпрямил лезвие, а затем, глядя на Ёсицунэ с досадой снизу вверх, пробормотал:
- Противу ожиданий верх взяла ваша милость. Однако мнится мне, что вы изволите проживать где-то поблизости. И хоть нынче я оплошал, но уж в следующий раз промашки не дам.
Пробормотав это себе под нос, он пошел прочь. Ёсицунэ же, глядя ему вслед, подумал: "Да, так, верно, и есть: сей молодчик не иначе как тот самый хиэйский монах. То-то на мой меч позарился!" И он крикнул Бэнкэю в спину:
- Хиэйский монах, хоть режь его, человеком не станет, только и живет для того, чтобы резать людей!
Бэнкэй не отозвался. "Я буду не я, коли не зарублю его, пусть только слезет со стены",- подумал он, остановился и стал ждать.
Ёсицунэ плавно слетел со стены, и ноги его были еще в трех сяку от земли, когда Бэнкэй, взмахнув мечом, ринулся к нему, и тогда он вновь плавно взлетел на стену.
Когда мы слышим, как чжоуский Му-ван, изучив трактат "Лю-тао", взлетел со стены высотой в восемь сяку на небо, мы считаем это чудом из глубокой древности; но ведь уже в наши последние времена Конца Закона Будды тоже случилось такое: изучив тот же трактат "Лю-тао", Куро Ёсицунэ, совершая прыжок со стены в девять сяку, прямо из воздуха снова вспрыгнул на стену!
Вот почему в тот раз Бэнкэй вернулся к себе ни с чем.
о том,
КАК БЭНКЭЙ СТАЛ ВАССАЛОМ ЁСИЦУНЭ
Наступило утро восемнадцатого числа шестого месяца. К храму Чистой Влаги Киёмидзу на поклонение к Милосердной Каннон сходилось множество людей - и знатных, и простого народа. Явился и Бэнкэй, ибо решил, что ночной его противник непременно тоже будет у храма нынче к вечеру.
Долго топтался он у главных ворот, ждал и никак не мог дождаться. Он совсем уже собрался было уходить опять с пустыми руками, но, поскольку Ёсицунэ, как это вошло у него в обычай, гулял по ночам на склонах горы Киёмидзу, вдруг донеслись до Бэнкэя звуки гой са-мой флейты.
"Ара, до чего же приятные и чистые звуки! - подумал Бэнкэй.- Вот и вышло по-моему!" И он встал в воротах, молясь про себя: "О богиня Каннон! Ты святыня храма сего, воздвигнутого достославным Саканоуэ Тамурамаро, ты некогда дала клятву: "Если не выполню я, тридцать три раза переменив свой облик, все прошения людей, то навеки останусь среди подвижников обители Гион и никогда не обрету высшего постижения!" И еще ты поклялась: "Дарую счастье и богатство тому, кто преодолеет поток и пристанет к брегу постигнутой истины!" Но мне, Бэнкэю, не надобно ни счастья, ни богатства. Отдай мне только меч этого человека!" Так он стоял перед воротами храма и молился.
Между тем Есицунэ был и без того угрюмо настроен, а тут еще, взглянув вверх по склону, увидел: тот самый монах. Только, не в пример давешней ночи, облачен он в панцирь, огромный меч на боку и ждет, опершись на алебарду. "Каков негодяй, снова у меня на дороге",- подумал Есицунэ и, нисколько не дрогнув, направился вверх прямо к воротам.
- Не с вами ли мы встретились у храма Тэндзин вчерашней ночью? - произнес Бэнкэй.
- Случилось такое дело,- ответил Есицунэ.
- Так, может быть, вы все же соизволите отдать мне свой меч?
- Сколько ни проси, просто-запросто его не получишь,- сказал Есицунэ.Коль очень нужно, так подойди и возьми!
- И все-то вы бахвалитесь...- проворчал Бэнкэй. Взмахнув алебардой, он ринулся на Есицунэ вниз по склону и с ревом обрушил на него град ударов. Ессцунэ, выхватив свой меч, отбил их все. А затем огромная алебарда начала рубить воздух впустую, ибо Есицунэ стал просто перепрыгивать через руки Бэнкэя, сжимавшие древко. И тогда до Бэнкэя дошло наконец, насколько превосходит его противник.
- Авая! - оторопело проговорил он, отступая, и подумал про себя: "Нет, этот человек мне не под силу". А Есицунэ сказал:
- Таким манером я готов забавляться с тобой хоть всю ночь напролет, но мне надлежит помолиться Милосердной Каннон об исполнении одного заветного желания.
И он скрылся. Бэпкэй сказал себе: "У меня словно чтото уплыло из рук".
Есицунэ же подумал так: "Что ни говори, бьется он изрядно. Интересно, пробудет ли он здесь до утра? Я бы вышиб у него из рук и меч его, и алебарду, слегка бы его ранил и захватил живьем. Все-таки в одиночку бродить скучно, и я бы взял его к себе вассалом-кэраем".
В ту ночь Есицунэ предался в храме Чистой Влаги всенощному бдению. Бэнкэй об этом не знал. Занятый мыслями об упущенном мече, он некоторое время спустя тоже отправился в храм. Там, в молитвенном зале, множество людей на разные голоса произносили нараспев молитвословия, но он сразу различил голос, с благоговением читавший из начала первого свитка "Лотосовой сутры", и чтение это доносилось со стороны средней решетчатой двери, ведущей на заднюю половину храма. "Чудеса, да и только! - подумал Бэнкэй.- Этот голос, читающий сутру, весьма похож на голос давешнего человека, обозвавшего меня бранным словом. Подойду-ка я поближе, взгляну". Он прислонил алебарду у входа и, оставшись при одном только мече, стал продираться через гущу молящихся прямо по плечам, приговаривая: "Я служитель храма, посторонитесь!" За спиной углубленного в сутру Есицунэ он остановился и встал там, расставив ноги. Поглядывая на него в свете светильников, люди испуганно переговаривались: "Какой страшный монах, да какой громадный!"
Есицунэ оглянулся: над ним нависал Бэнкэй. "Непонятно, как он даже здесь умудрился выследить меня",- подумалось ему. Впрочем, это только он знал, что рядом с ним Бэнкэй, а Бэнкэй глядел на него, не узнавая. Совсем недавно был мужчина мужчиной, теперь же был некто в женских одеждах с головным платком кадзуки, прикрывающим лицо. Мусасибо Бэнкэй растерялся. "А вот попробую пихнуть его отсюда и посмотрю, что получится",- нашелся наконец он и с силой ткнул Есицунэ в бок ножнами меча.
- Эй, ты, юный монашек или дама,- сказал он,- мне тоже надобно вознести молитвы. Подвинься, я сяду рядом. Есицунэ не отозвался. "Как я и думал, это не просто кто-нибудь, это тот самый человек",- подумал Бэнкэй и снова с силой ткнул ножнами.
Тогда Ёсицунэ не выдержал.
- Чудище несуразное! - произнес он.- Таким нищебродам, как ты, надлежит молиться под деревом или под тростниковой крышей, ибо Будда в неизреченном милосердии своем услышит тебя и оттуда! Как смеешь ты бесчинствовать здесь, где собралось столько почтенных людей? Убирайся вон!
- Жестоко говорите вы со мной,- отозвался Бэнкэй.- Видно, зря мы познакомились прошлой ночью. И все же я к вам подсяду.
С этими словами он ловко перепрыгнул через две циновки и уселся рядом с Ёсицунэ, на что тот сказал с отвращением:
- Невеже и пристало так ломиться. А Бэнкэй между тем выхватил у него сутру, развернул ее наугад и произнес:
- Что за прекрасная сутра! Твоя она? Или чужая? Ёсицунэ не отвечал. Тогда Бэнкэй предложил:
- Давай читать вместе. Читай ты, и буду читать я.
Надо сказать, что Бэнкэй у себя в Западной пагоде на горе Хиэй был прославленным чтецом священных текстов. Ёсицунэ тоже в бытность свою в храме Курама обрел навыки чтения. И они принялись читать попеременно, причем Бэнкэй читал на голос "Ко" - высокий, а Ёсицунэ читал на голос "Оцу" - низкий, и так они прочли половину второго свитка.
И не стало слышно шуршащего шарканья молящихся, стихли колокольцы паломников, и на какое-то время все вокруг погрузилось в бесконечно благоговейную тишину.
Потом Ёсицунэ поднялся и сказал:
- Мне надобно встретиться со знакомым, я ухожу.
- А мне опять ждать противника, которого я не смог одолеть? - возразил Бэнкэй.- И как раз сейчас, когда он у меня перед глазами? Нет уж, пойдем вместе.
Они прошли к южному выходу, и Бэнкэй остановился.
- А ведь я всерьез хочу заполучить этот ваш меч,- сказал он.- Лучше отдайте его мне.
- Не могу, меч наследственный,- отозвался Ёсицунэ.
- А когда так, извольте на бой. Сразимся, и кто победит, тому им и владеть.
- Ну что ж, давай,- сказал Ёсицунэ.
Бэнкэй не теряя времени обнажил свой меч. Ёсицунэ тоже вытащил меч, и они обменялись ударами. Люди, стоявшие вокруг, шарахнулись в стороны.
- Что такое? - заволновались они.- Такой почтенный монах! Да в такой тесноте! И связался с таким мальчишкой! Эй, вы! Мечи в ножны!
Но противники не слушали и продолжали рубиться. Ёсицунэ в конце концов сорвал с себя и отбросил женский наряд и явил пораженным зрителям панцирь поверх мужской одежды.
- Вот тоже человек необыкновенный! - воскликнули в толпе.
Дамы, монахини, дети так волновались, что кое-кто свалился с галереи, а кто-то бросился закрывать двери, чтобы противников не занесло в молельное здание, и шум стоял страшный.
Между тем противники, сражаясь, спустились па храмовую террасу. Попервоначалу зрители из опасения не приближались, но затем, влекомые любопытством, они обступили противников и заходили вокруг хороводом, словно в торжественном шествии вокруг храмовой святыни. Иные спрашивали:
- Кто же одолеет - юнец или монах? Другие отзывались:
- Наверняка юнец! Куда до него монаху, он уже выдыхается!
Бэнкэй услышал это и уныло подумал: "Вот и со стороны видно, что мне конец".
Ёсицунэ уверенно рубил. Бэнкэй упорно отбивался. Но вот он сделал промах. Ёсицунэ сейчас же подскочил к нему и ударил, и кончик его меча поразил Бэнкэя в бок под левую руку. Бэнкэй пошатнулся, и Ёсицунэ обрушил на него град могучих ударов тупой стороной меча.
Он теснил Бэнкэя так, чтобы опрокинуть головой к востоку, и вот Бэнкэй рухнул, и Ёсицунэ наступил на него и осведомился:
- Будешь ли отныне мне верным слугой?
- Видно, это предопределено в моем прошлом существовании,- ответствовал Бэнкэй.- Буду отныне вашим верным слугой.
Ёсицунэ облачился в панцирь Бэнкэя поверх своего, взял оба меча и велел Бэнкэю идти вперед. Еще до рассвета они достигли Ямасины и оставались там до той поры, пока не зажила рана. Затем они вместе вернулись в столицу и стали следить за действиями дома Тайра.
Да, это был тот самый Мусасибо Бэнкэй, который после памятного столкновения стал вассалом Ёсицунэ, ни разу не поколебался в верности ему, всегда и всюду тенью следовал за ним, свершил многие достославные подвиги в трехлетней войне против дома Тайра, был вместе с Есицунэ во всех его боях вплоть до последнего сражения у Коромогавы в краю Осю и там пал у его ног.
И вот в столице стало слышно, что Куро Есицунэ вместе с воином по имени Мусасибо замышляют против дома Тайра. В Рокухару пришел донос, что стоят они у Кудесника Сёсимбо на Четвертом проспекте. Из Рокухары явились туда большим отрядом и взяли Кудесника. Застали там и Есицунэ, но он оказался им не под силу и скрылся.
- Пока обо мне здесь не знали, все еще было ничего, а теперь пора уходить в край Осю,- сказал он и покинул столицу.
Он двинулся дорогой Тосэндо и в провинции Синано посетил своего двоюродного брата Кисо Есинаку.
- Быть в столице мне стало невозможно,- объявил он,- и я направляюсь в край Осю. Поскольку ты пребываешь в благополучии и безопасности, все упования возлагаются на тебя. Собирай бойцов из восточных и северных провинций. Я тоже буду действовать из Осю согласно с тобой и так полагаю, что очень скоро достигнем мы исполнения наших желаний. И еще: от тебя близко до провинции Идзу, поэтому почаще пересылайся с господином и братом моим хёэ-но скэ Еритомо.
С тем он отправился дальше. Кисо дал ему дорожную охрану, и он благополучно добрался до Исэ Сабуро в провинции Кодзукэ, а затем вместе с ним прибыл в Хираидзуми, столицу Хидэхиры.
Кудесника Сёсимбо допрашивали в Рокухаре под пыткой, но он ни в чем не признался, и его в конце концов казнили на берегу Камо в конце Шестого проспекта, и это было большим несчастьем. Что же до Куро Есицунэ, то он проводил время в краю Осю, и там ему исполнилось двадцать четыре года.
о том,
КАК ЕРИТОМО ПОДНЯЛ МЯТЕЖ
Когда наступил четвертый год Дзисё, господин хёэпо скэ Еритомо в провинции Идзу поднял мятеж, а начал он с того, что семнадцатого дня восьмого месяца совершил ночное нападение на некоего Канэтаку по прозвищу Идзуми-но дзё, происходившего из побочной ветви дома Тайра. Девятнадцатого числа он был разбит в битве при Кобаякаве в провинции Сагами, отступил и укрылся среди холмов Сугияма в Дои, и там на него двинулись Оба Сабуро и Матано Горо.
На рассвете двадцать шестого числа Еритомо погрузился на суда у мыса Манадзуру в провинции Идзу и попытался переправиться на полуостров Миура, но как раз в это время подул свирепый западный ветер, суда отнесло в сторону от полуострова и вечером двадцать восьмого числа прибило к мысу Суносаки в провинции Ава, после чего Еритомо вошел в храм Татикути светлого бога-хранителя Авы и предался всенощному бдению.
Ночь шла, от тяжкого утомления он погрузился в дремоту, и тут словно бы явился ему сам светлый бог: прекрасная рука приоткрыла дверь святилища, и прозвучали такие стихи:
Единый у меня исток С хранителем истоков Минамото - Родник Ивасимидзу. Исполнись верой, загради его - Достигнет до небес родное имя!
Хёэ-но скэ Еритомо, пробудившись от сна, трижды вознес божеству моления и произнес такие стихи:
Единый у тебя исток
С хранителем истоков Минамото
Родник Ивасимидзу.
О, помоги мне заградить его
Достигнет до небес родное имя!
На следующий день он оставил Суносаки, миновал Андо и Ансай, прошел через угодья Мано, оставил за собой Коминато; в храме Наго он вознес молитвы богине Каннон, по старинному обычаю, справил обряд священных плясок перед великим светлым богом Воробьиного острова Судэумэ, а третьего числа девятого месяца причалил к Рёсиме.
И сказал Като из Исэ:
- Печаль меня гложет! В мятеже Хогэн был убит Минамото Тамэёси, а в мятеже Хэйдзи убили Минамото Еситомо, потомство их увяло, а боевая слава повержена в прах и поросла травой забвенья. В кои-то веки поднялся один Минамото, да и тот, на беду, связал судьбу со злосчастным принцем и не добился успеха.
Господин хёэ-но скэ Еритомо на это сказал:
- Не падай духом! Разве может оставить нас своим попечением Великий бодхисатва Хатиман в Ивасимидзу?
Лучшего ободрения нечего и желать.
А между тем уже сели в лодки в бухте Курихама племянник и дядя Вада Котаро и Савара Дзюро из рода Миуры с отрядом вассалов более чем в триста человек, прибыли в Рёсиму и встали под знамена Минамото, и еще свыше пяти сотен всадников под водительством жителей провинции Ава по имени Миру Таро и Ансай Тайфу явились в Хаманоуру и примкнули к Минамото, и вот уже стало у Еритомо более восьмисот всадников, силы его окрепли, и тогда он взмахнул плетью, прошел через Цукуриуми на границу между провинциями Ава и Кадзуса, миновал Синобэ и вступил в Кавадзири. Тут из Ихо и из Иннана, из Тёхо и из Тёкана, из Мусы и из Яманобэ, из Охиру и из Каваками уже сошлись к реке Суэ жители Кадзусы числом более тысячи всадников и тоже встали под знамена Минамото.
Но второй начальник в Кадзусе, Хатиро Хироцунэ, который вел свой род от Тайры Есибуми, еще не явился. Он тайно говорил верным людям:
- Слышал я, будто господин хёэ-но скэ занял Аву и Кадзусу и собрал все войска в обеих этих землях. Тогда непонятно, зачем он не шлет ко мне своих гонцов. Сегодня я, пожалуй, еще погожу, но, ежели он и завтра не даст о себе знать, я кликну семьи Тиба и Касай, двинусь с ними на побережье Кисото и нападу на Минамото!
И в это самое время к дому его прибыл Адати Моринага в черном кожаном панцире поверх синих одежд, с лакированным луком и стрелами, оперенными черным орлиным пером.
- Желаю видеть господина Хироцунэ! - объявил он. Как только Хироцунэ доложил, что прибыл гонец от хёэ-но скэ Еритомо, он обрадовался и поспешно вышел навстречу. Моринага вручил ему послание. "Верно, просит у меня Еритомо дружинников для своего войска",- подумал Хироцунэ, но в послании было написано: "Непрощаемая дерзость, что ты медлишь явиться ко мне". Прочтя это, Хироцунэ положил послание на доску для игры в сугороку и произнес:
- Аварэ, вот слова великого властителя! При столь твердой уверенности в своем праве он может быть спокоен за свою жизнь в окружении и не таких истинных воинов, как я!
И он тут же отправил это послание сроднику своему Тибе Цунэтанэ.
Затем и Касай Киёсигэ, Тота и Ураками со своими воинами прибыли к усадьбе Хироцунэ, и вскоре отряд из трех с лишним тысяч всадников под командованием Тибы Цунэтанэ и Хатиро Хироцунэ прискакал к побережью Кайхоцу и присоединился к войскам Минамото. Теперь у Еритомо было более сорока тысяч всадников, он двинул" ся дальше и вступил в уезд Явата в той же провинции Кадзуса. Пока происходили все эти события, прошло немалое время.
Жители Идзу с самого начала питали любовь к Минамото и спешили оттуда к Еритомо наперебой. Из провинции Хитати прискакали Сирато, Намэката, Сида, Тодзё, Сатакэ-но бэтто Хидэёси, Сандзан-но Сабуро Кисиёгэ, Такэти-но Хэймуся-но Таро, Сиоя-но Торимаса, Наганумано Горо Мунэмаса, Онодэра-но Дзэндзи Митицуна; из провинции Кодзукэ прибыли Око-но Таро и Ямаками-но Саэмон Нобутака; из провинции Мусаси - Кавагоэ Таро Сигэёри, Котаро Сигэфуса и Сабуро Сигэёси, а также Тан, Екояма и Иномата из родовых союзов. Не было пока Хатакэямы и Инагоэ. Титибу Сёдзи и Ояма-бэтто в ту пору пребывали в столице и явиться не могли. Присоединились жители Кадзусы по имени Хомма и Сибуя. Не явились Оба, Матано и Ямаути.
Одиннадцатого дня девятого месяца четвертого года Дзисё господин Еритомо достиг селения Итикава близ Мацудо на границе провинций Симоцукэ и Мусаси. К этому времени войско его имело числом сто девяносто тысяч всадников.
Есть в тех Восточных землях большая река Топэ, еще называется она по названию тех краев рекой Бандо. Истоки её далеко: она вытекает из поместья Тонэ, древнего владения рода Фудзивары, что в провинции Кодзука. Нижнее течение её достославный принц Аривара-но Нарихира назвал рекой Сумида. Когда наступает с моря прилив и вдобавок над истоками проливаются ливни, река эта разливается и затопляет берега и становится подобной морскому заливу.
Воды эти преградили путь Еритомо, и он простоял на месте пять дней, а тем временем на том берегу в двух местах были возведены укрепления, расставлены смотровые вышки и к опорам вышек привязаны кони: кто-то там ждал наступления войск Минамото.
Ёритомо послал Катодзи с повелением все снести и опрокинуть, но как раз в это время безвестный противник вдруг спилил свои вышки, поспешно сел в лодку и прибыл в Итикаву. А был это Эдо Таро Сигэнага.
Он явился к родственнику своему Касаю Киёсигэ и попосил устроить встречу с господином хёэ-по скэ, но его не приняли. Мало того, Ёритомо сказал так:
- По какой причине сгорел храм на горе Священных Списков?
Был немедленно отряжен конный гонец. В то же время последовало высочайшее повеление:
- Если храм действительно сгорел, братию разогнать, а в первую очередь изгнать настоятеля.
Поэтому туда выехали полицейские из столичной управы. Увидев, что там не осталось ни единой целой постройки, они объявили:
- Высочайшее повеление! Кому-нибудь явиться для объяснений!
И наставник, времени не теряя, спешно отправился
в столицу, чтобы изъяснить, как все случилось. Он прибыл ко двору и обо всем почтительнейше доложил. Последовал вопрос:
- Кто виновники?
- Из паломников некий Мусасибо Бэнкэй, а из монахов Кайэн.
Услышав это, высокие вельможи и знатные придворные в один голос сказали:
- Так это речь идет про Ониваку с горы Хиэй! Если дурен он, то надлежало его исправлять задолго до нынешней беды на горе Священных Списков. Если же дурен этот Кайэн, то исправлять его было бесполезно. Коротко говоря, этот Кайэн и есть враг законов Будды и государственных установлении. Надлежит его схватить и допросить.
Послали Кояно-но Таре, родом из провинции Сэтцу, во главе сотни всадников, он взял Кайэна, привез в столицу и доставил во дворец.
- Ты один мыслил худое или у тебя были сообщники? - спросили Кайэна.
Допрос учинили с пристрастием, и Кайэн уже не знал, удастся ли ему уйти живым. Тогда он решил: "А назовука я своих давних недругов", и тут же с его слов записали в допросный лист одиннадцать человек из храмовой братии.
За ними опять же отрядили Кояно-но Таро, однако названные одиннадцать человек, прослышав об этом заранее, явились сами. Все-таки вину их по доносу сочли несомненной, и их незамедлительно всех одиннадцать взяли под стражу. Кайэну не разрешили просить о милости и в конце концов запытали до смерти. Перед тем как умереть, он заявил:
- Не один я виновен. Если не лишите жизни остальных, я после смерти стану злым духом.
Впрочем, если бы даже он и не сказал этого, все равно было указано: "Зарезать!"-и все одиннадцать до последнего человека были казнены.
А Мусасибо Бэнкэй в это время пребывал в столице. Услышав обо всем, он сказал себе: "До чего стало радостно на сердце! Никогда прежде не удавалось мне разделаться с врагом так, как хотелось, да еще не пошевелив пальцем вдобавок. Поистине, все мои прегрешения замолены заранее в государевом дворце!"
И после этого принялся он бесчинствовать еще больше.
КАК БЭНКЭЙ В СТОЛИЦЕ ОТНИМАЛ МЕЧИ
Наступила зима, и Бэнкэй задумался. "Иные люди поднакопили себе добра тысячами,- рассуждал он.- У Хидэхпры в Осю тысяча коней, у Кикути в Цукуси тысяча панцирей. У Таю в Мацуре тысяча луков в тысяче саадаках. Вот сколько они все поднакопили добра. У меня же денег нет и купить не на что. И знакомых у меня нет, и никто не подарит. А раз так, то выйду-ка я ночью на середину столицы и буду отнимать у людей их мечи и таким вот манером поднаберу себе добра". И, решивши так, принялся он ходить и отбирать у людей мечи.
Прошло несколько времени, и стали говорить, что-де ходит ночами по столице тэнгу огромного ройта в обличье монаха и отбирает у людей мечи. Так прошел год, наступил новый, и к концу пятого или началу шестого месяца Бэнкэй отобрал много мечей. Добычу он прятал на чердаке храма, что на перекрестке Хигути и Карасумару, и, когда подсчитал, оказалось у него там девятьсот девяносто девять мечей.
Тогда вечером семнадцатого дня шестого месяца он отправился в храм Тэндзин на Пятом проспекте и вознес такое моление: "Явите милость, боги и будды! Пошлите мне нынче ночью отменный меч!" Глубокой ночью он покинул храм, отошел к югу и, встав у ограды одного дома, принялся среди людей, направлявшихся в храм, высматривать человека с отменно хорошим мечом.
На рассвете он двинулся было по переулку Хорикава, но тут вдруг послышались чистые и радостные звуки флейты. "Как ласкают слух эти звуки! подумал Бэнкэй.- Это, должно быть, кто-то идет в храм спозаранку и играет себе на флейте. Ну что же, монах это или мирянин, а хорошо бы при нем оказался отменный меч, я бы отобрал!" Звуки флейты приближались; Бэнкэй, пригнувшись, всмотрелся и узрел молодого человека в панцире со сверкающей серебром нагрудной броней поверх белой одежды, и был при нем превосходный меч с золотой отделкой. Бэнкэй и представить себе не мог такого превосходного меча!
Он подумал: "Вот это меч! Я заполучу его во что бы то ни стало!" Это уж потом он убедился, что напал на человека весьма опасного. Но мог ли он ведать это заранее?
Между тем то был Есицунэ. Не желая быть узнанным, он зорко глядел по сторонам и сразу заметил, что в тени под деревом муку стоит странного вида монах с огромным мечом под мышкой. "Это не простой прохожий,- подумал он.- Не иначе это тот самый, что повадился в столице отнимать у людей их мечи". И без всяких колебаний он пошел прямо на Бэнкэя.
Бэнкэй же самоуверенно подумал: "Мне случалось отбирать мечи у самых свирепых забияк, а уж с таким тощим юнцом я и подавно управлюсь. Выйду на него, напущу страху зычным голосом и грозным обличьем. он и отдаст меч. А не отдаст так, сшибу его с ног и отберу".
Так решив, Бэнкэй вышел перед Ёсицунэ и произнес:
- Я здесь таюсь в ожидании врага и подозреваю всякого, кто в боевом снаряжении норовит пройти мимо меня. Такого я просто-запросто пропустить не могу, но, ежели тебе это некстати, отдай мне свой меч - и тогда можешь пройти.
Ёсицунэ, выслушав его, сказал:
- Значит, ты и есть тот самый дурень, о котором я слышал. Однако такому я просто-запросто меч отдать никак не могу. Ежели тебе хочется, подойди и отбери.
- Тогда держись! - рявкнул Бэнкэй и, выхватив свой огромный меч, налетел на Ёсицунэ.
Ёсицунэ тоже обнажил свой короткий меч и отскочил под стену.
- Будь ты хоть сам черт,- проговорил Бэнкэй,- все равно я не знаю никого, кто мог бы против меня устоять.
С этими словами он широко размахнулся и нанес УДар.
"Экое чудище!" - подумал Ёсицунэ, быстро, как молния, уклоняясь влево. Удар пришелся по стене, кончик меча в ней увяз, и, пока Бэнкэй тщился его выдернуть, Ёсицунэ прыгнул к противнику, выбросил вперед левую ногу и с ужасной силой ударил его в грудь. Бэнкэй тут же выпустил меч из рук. Ёсицунэ подхватил выпавший меч и с лихим возгласом: "Эйя!" - плавно взлетел на стену, которая высотой была не много и не мало в целых девять сяку. А оглушенный Бэнкэй остался стоять, где стоял, и грудь у него болела от ужасного пинка, и ему и впрямь казалось, будто его обезоружил сам черт. : ;
Ёсицунэ сказал ему сверху:
- Впредь не смей больше творить такие бесчинства. Ты ведь и есть тот самый дурень, о котором я наслышан.
Хотел я забрать твой меч, но ты еще подумаешь, будто он мне нужен, так что бери его обратно.
С этими словами он прижал меч пятой к черепичному покрытию стены, согнул в три погибели и швырнул Бэикэю. Тот подобрал меч, выпрямил лезвие, а затем, глядя на Ёсицунэ с досадой снизу вверх, пробормотал:
- Противу ожиданий верх взяла ваша милость. Однако мнится мне, что вы изволите проживать где-то поблизости. И хоть нынче я оплошал, но уж в следующий раз промашки не дам.
Пробормотав это себе под нос, он пошел прочь. Ёсицунэ же, глядя ему вслед, подумал: "Да, так, верно, и есть: сей молодчик не иначе как тот самый хиэйский монах. То-то на мой меч позарился!" И он крикнул Бэнкэю в спину:
- Хиэйский монах, хоть режь его, человеком не станет, только и живет для того, чтобы резать людей!
Бэнкэй не отозвался. "Я буду не я, коли не зарублю его, пусть только слезет со стены",- подумал он, остановился и стал ждать.
Ёсицунэ плавно слетел со стены, и ноги его были еще в трех сяку от земли, когда Бэнкэй, взмахнув мечом, ринулся к нему, и тогда он вновь плавно взлетел на стену.
Когда мы слышим, как чжоуский Му-ван, изучив трактат "Лю-тао", взлетел со стены высотой в восемь сяку на небо, мы считаем это чудом из глубокой древности; но ведь уже в наши последние времена Конца Закона Будды тоже случилось такое: изучив тот же трактат "Лю-тао", Куро Ёсицунэ, совершая прыжок со стены в девять сяку, прямо из воздуха снова вспрыгнул на стену!
Вот почему в тот раз Бэнкэй вернулся к себе ни с чем.
о том,
КАК БЭНКЭЙ СТАЛ ВАССАЛОМ ЁСИЦУНЭ
Наступило утро восемнадцатого числа шестого месяца. К храму Чистой Влаги Киёмидзу на поклонение к Милосердной Каннон сходилось множество людей - и знатных, и простого народа. Явился и Бэнкэй, ибо решил, что ночной его противник непременно тоже будет у храма нынче к вечеру.
Долго топтался он у главных ворот, ждал и никак не мог дождаться. Он совсем уже собрался было уходить опять с пустыми руками, но, поскольку Ёсицунэ, как это вошло у него в обычай, гулял по ночам на склонах горы Киёмидзу, вдруг донеслись до Бэнкэя звуки гой са-мой флейты.
"Ара, до чего же приятные и чистые звуки! - подумал Бэнкэй.- Вот и вышло по-моему!" И он встал в воротах, молясь про себя: "О богиня Каннон! Ты святыня храма сего, воздвигнутого достославным Саканоуэ Тамурамаро, ты некогда дала клятву: "Если не выполню я, тридцать три раза переменив свой облик, все прошения людей, то навеки останусь среди подвижников обители Гион и никогда не обрету высшего постижения!" И еще ты поклялась: "Дарую счастье и богатство тому, кто преодолеет поток и пристанет к брегу постигнутой истины!" Но мне, Бэнкэю, не надобно ни счастья, ни богатства. Отдай мне только меч этого человека!" Так он стоял перед воротами храма и молился.
Между тем Есицунэ был и без того угрюмо настроен, а тут еще, взглянув вверх по склону, увидел: тот самый монах. Только, не в пример давешней ночи, облачен он в панцирь, огромный меч на боку и ждет, опершись на алебарду. "Каков негодяй, снова у меня на дороге",- подумал Есицунэ и, нисколько не дрогнув, направился вверх прямо к воротам.
- Не с вами ли мы встретились у храма Тэндзин вчерашней ночью? - произнес Бэнкэй.
- Случилось такое дело,- ответил Есицунэ.
- Так, может быть, вы все же соизволите отдать мне свой меч?
- Сколько ни проси, просто-запросто его не получишь,- сказал Есицунэ.Коль очень нужно, так подойди и возьми!
- И все-то вы бахвалитесь...- проворчал Бэнкэй. Взмахнув алебардой, он ринулся на Есицунэ вниз по склону и с ревом обрушил на него град ударов. Ессцунэ, выхватив свой меч, отбил их все. А затем огромная алебарда начала рубить воздух впустую, ибо Есицунэ стал просто перепрыгивать через руки Бэнкэя, сжимавшие древко. И тогда до Бэнкэя дошло наконец, насколько превосходит его противник.
- Авая! - оторопело проговорил он, отступая, и подумал про себя: "Нет, этот человек мне не под силу". А Есицунэ сказал:
- Таким манером я готов забавляться с тобой хоть всю ночь напролет, но мне надлежит помолиться Милосердной Каннон об исполнении одного заветного желания.
И он скрылся. Бэпкэй сказал себе: "У меня словно чтото уплыло из рук".
Есицунэ же подумал так: "Что ни говори, бьется он изрядно. Интересно, пробудет ли он здесь до утра? Я бы вышиб у него из рук и меч его, и алебарду, слегка бы его ранил и захватил живьем. Все-таки в одиночку бродить скучно, и я бы взял его к себе вассалом-кэраем".
В ту ночь Есицунэ предался в храме Чистой Влаги всенощному бдению. Бэнкэй об этом не знал. Занятый мыслями об упущенном мече, он некоторое время спустя тоже отправился в храм. Там, в молитвенном зале, множество людей на разные голоса произносили нараспев молитвословия, но он сразу различил голос, с благоговением читавший из начала первого свитка "Лотосовой сутры", и чтение это доносилось со стороны средней решетчатой двери, ведущей на заднюю половину храма. "Чудеса, да и только! - подумал Бэнкэй.- Этот голос, читающий сутру, весьма похож на голос давешнего человека, обозвавшего меня бранным словом. Подойду-ка я поближе, взгляну". Он прислонил алебарду у входа и, оставшись при одном только мече, стал продираться через гущу молящихся прямо по плечам, приговаривая: "Я служитель храма, посторонитесь!" За спиной углубленного в сутру Есицунэ он остановился и встал там, расставив ноги. Поглядывая на него в свете светильников, люди испуганно переговаривались: "Какой страшный монах, да какой громадный!"
Есицунэ оглянулся: над ним нависал Бэнкэй. "Непонятно, как он даже здесь умудрился выследить меня",- подумалось ему. Впрочем, это только он знал, что рядом с ним Бэнкэй, а Бэнкэй глядел на него, не узнавая. Совсем недавно был мужчина мужчиной, теперь же был некто в женских одеждах с головным платком кадзуки, прикрывающим лицо. Мусасибо Бэнкэй растерялся. "А вот попробую пихнуть его отсюда и посмотрю, что получится",- нашелся наконец он и с силой ткнул Есицунэ в бок ножнами меча.
- Эй, ты, юный монашек или дама,- сказал он,- мне тоже надобно вознести молитвы. Подвинься, я сяду рядом. Есицунэ не отозвался. "Как я и думал, это не просто кто-нибудь, это тот самый человек",- подумал Бэнкэй и снова с силой ткнул ножнами.
Тогда Ёсицунэ не выдержал.
- Чудище несуразное! - произнес он.- Таким нищебродам, как ты, надлежит молиться под деревом или под тростниковой крышей, ибо Будда в неизреченном милосердии своем услышит тебя и оттуда! Как смеешь ты бесчинствовать здесь, где собралось столько почтенных людей? Убирайся вон!
- Жестоко говорите вы со мной,- отозвался Бэнкэй.- Видно, зря мы познакомились прошлой ночью. И все же я к вам подсяду.
С этими словами он ловко перепрыгнул через две циновки и уселся рядом с Ёсицунэ, на что тот сказал с отвращением:
- Невеже и пристало так ломиться. А Бэнкэй между тем выхватил у него сутру, развернул ее наугад и произнес:
- Что за прекрасная сутра! Твоя она? Или чужая? Ёсицунэ не отвечал. Тогда Бэнкэй предложил:
- Давай читать вместе. Читай ты, и буду читать я.
Надо сказать, что Бэнкэй у себя в Западной пагоде на горе Хиэй был прославленным чтецом священных текстов. Ёсицунэ тоже в бытность свою в храме Курама обрел навыки чтения. И они принялись читать попеременно, причем Бэнкэй читал на голос "Ко" - высокий, а Ёсицунэ читал на голос "Оцу" - низкий, и так они прочли половину второго свитка.
И не стало слышно шуршащего шарканья молящихся, стихли колокольцы паломников, и на какое-то время все вокруг погрузилось в бесконечно благоговейную тишину.
Потом Ёсицунэ поднялся и сказал:
- Мне надобно встретиться со знакомым, я ухожу.
- А мне опять ждать противника, которого я не смог одолеть? - возразил Бэнкэй.- И как раз сейчас, когда он у меня перед глазами? Нет уж, пойдем вместе.
Они прошли к южному выходу, и Бэнкэй остановился.
- А ведь я всерьез хочу заполучить этот ваш меч,- сказал он.- Лучше отдайте его мне.
- Не могу, меч наследственный,- отозвался Ёсицунэ.
- А когда так, извольте на бой. Сразимся, и кто победит, тому им и владеть.
- Ну что ж, давай,- сказал Ёсицунэ.
Бэнкэй не теряя времени обнажил свой меч. Ёсицунэ тоже вытащил меч, и они обменялись ударами. Люди, стоявшие вокруг, шарахнулись в стороны.
- Что такое? - заволновались они.- Такой почтенный монах! Да в такой тесноте! И связался с таким мальчишкой! Эй, вы! Мечи в ножны!
Но противники не слушали и продолжали рубиться. Ёсицунэ в конце концов сорвал с себя и отбросил женский наряд и явил пораженным зрителям панцирь поверх мужской одежды.
- Вот тоже человек необыкновенный! - воскликнули в толпе.
Дамы, монахини, дети так волновались, что кое-кто свалился с галереи, а кто-то бросился закрывать двери, чтобы противников не занесло в молельное здание, и шум стоял страшный.
Между тем противники, сражаясь, спустились па храмовую террасу. Попервоначалу зрители из опасения не приближались, но затем, влекомые любопытством, они обступили противников и заходили вокруг хороводом, словно в торжественном шествии вокруг храмовой святыни. Иные спрашивали:
- Кто же одолеет - юнец или монах? Другие отзывались:
- Наверняка юнец! Куда до него монаху, он уже выдыхается!
Бэнкэй услышал это и уныло подумал: "Вот и со стороны видно, что мне конец".
Ёсицунэ уверенно рубил. Бэнкэй упорно отбивался. Но вот он сделал промах. Ёсицунэ сейчас же подскочил к нему и ударил, и кончик его меча поразил Бэнкэя в бок под левую руку. Бэнкэй пошатнулся, и Ёсицунэ обрушил на него град могучих ударов тупой стороной меча.
Он теснил Бэнкэя так, чтобы опрокинуть головой к востоку, и вот Бэнкэй рухнул, и Ёсицунэ наступил на него и осведомился:
- Будешь ли отныне мне верным слугой?
- Видно, это предопределено в моем прошлом существовании,- ответствовал Бэнкэй.- Буду отныне вашим верным слугой.
Ёсицунэ облачился в панцирь Бэнкэя поверх своего, взял оба меча и велел Бэнкэю идти вперед. Еще до рассвета они достигли Ямасины и оставались там до той поры, пока не зажила рана. Затем они вместе вернулись в столицу и стали следить за действиями дома Тайра.
Да, это был тот самый Мусасибо Бэнкэй, который после памятного столкновения стал вассалом Ёсицунэ, ни разу не поколебался в верности ему, всегда и всюду тенью следовал за ним, свершил многие достославные подвиги в трехлетней войне против дома Тайра, был вместе с Есицунэ во всех его боях вплоть до последнего сражения у Коромогавы в краю Осю и там пал у его ног.
И вот в столице стало слышно, что Куро Есицунэ вместе с воином по имени Мусасибо замышляют против дома Тайра. В Рокухару пришел донос, что стоят они у Кудесника Сёсимбо на Четвертом проспекте. Из Рокухары явились туда большим отрядом и взяли Кудесника. Застали там и Есицунэ, но он оказался им не под силу и скрылся.
- Пока обо мне здесь не знали, все еще было ничего, а теперь пора уходить в край Осю,- сказал он и покинул столицу.
Он двинулся дорогой Тосэндо и в провинции Синано посетил своего двоюродного брата Кисо Есинаку.
- Быть в столице мне стало невозможно,- объявил он,- и я направляюсь в край Осю. Поскольку ты пребываешь в благополучии и безопасности, все упования возлагаются на тебя. Собирай бойцов из восточных и северных провинций. Я тоже буду действовать из Осю согласно с тобой и так полагаю, что очень скоро достигнем мы исполнения наших желаний. И еще: от тебя близко до провинции Идзу, поэтому почаще пересылайся с господином и братом моим хёэ-но скэ Еритомо.
С тем он отправился дальше. Кисо дал ему дорожную охрану, и он благополучно добрался до Исэ Сабуро в провинции Кодзукэ, а затем вместе с ним прибыл в Хираидзуми, столицу Хидэхиры.
Кудесника Сёсимбо допрашивали в Рокухаре под пыткой, но он ни в чем не признался, и его в конце концов казнили на берегу Камо в конце Шестого проспекта, и это было большим несчастьем. Что же до Куро Есицунэ, то он проводил время в краю Осю, и там ему исполнилось двадцать четыре года.
о том,
КАК ЕРИТОМО ПОДНЯЛ МЯТЕЖ
Когда наступил четвертый год Дзисё, господин хёэпо скэ Еритомо в провинции Идзу поднял мятеж, а начал он с того, что семнадцатого дня восьмого месяца совершил ночное нападение на некоего Канэтаку по прозвищу Идзуми-но дзё, происходившего из побочной ветви дома Тайра. Девятнадцатого числа он был разбит в битве при Кобаякаве в провинции Сагами, отступил и укрылся среди холмов Сугияма в Дои, и там на него двинулись Оба Сабуро и Матано Горо.
На рассвете двадцать шестого числа Еритомо погрузился на суда у мыса Манадзуру в провинции Идзу и попытался переправиться на полуостров Миура, но как раз в это время подул свирепый западный ветер, суда отнесло в сторону от полуострова и вечером двадцать восьмого числа прибило к мысу Суносаки в провинции Ава, после чего Еритомо вошел в храм Татикути светлого бога-хранителя Авы и предался всенощному бдению.
Ночь шла, от тяжкого утомления он погрузился в дремоту, и тут словно бы явился ему сам светлый бог: прекрасная рука приоткрыла дверь святилища, и прозвучали такие стихи:
Единый у меня исток С хранителем истоков Минамото - Родник Ивасимидзу. Исполнись верой, загради его - Достигнет до небес родное имя!
Хёэ-но скэ Еритомо, пробудившись от сна, трижды вознес божеству моления и произнес такие стихи:
Единый у тебя исток
С хранителем истоков Минамото
Родник Ивасимидзу.
О, помоги мне заградить его
Достигнет до небес родное имя!
На следующий день он оставил Суносаки, миновал Андо и Ансай, прошел через угодья Мано, оставил за собой Коминато; в храме Наго он вознес молитвы богине Каннон, по старинному обычаю, справил обряд священных плясок перед великим светлым богом Воробьиного острова Судэумэ, а третьего числа девятого месяца причалил к Рёсиме.
И сказал Като из Исэ:
- Печаль меня гложет! В мятеже Хогэн был убит Минамото Тамэёси, а в мятеже Хэйдзи убили Минамото Еситомо, потомство их увяло, а боевая слава повержена в прах и поросла травой забвенья. В кои-то веки поднялся один Минамото, да и тот, на беду, связал судьбу со злосчастным принцем и не добился успеха.
Господин хёэ-но скэ Еритомо на это сказал:
- Не падай духом! Разве может оставить нас своим попечением Великий бодхисатва Хатиман в Ивасимидзу?
Лучшего ободрения нечего и желать.
А между тем уже сели в лодки в бухте Курихама племянник и дядя Вада Котаро и Савара Дзюро из рода Миуры с отрядом вассалов более чем в триста человек, прибыли в Рёсиму и встали под знамена Минамото, и еще свыше пяти сотен всадников под водительством жителей провинции Ава по имени Миру Таро и Ансай Тайфу явились в Хаманоуру и примкнули к Минамото, и вот уже стало у Еритомо более восьмисот всадников, силы его окрепли, и тогда он взмахнул плетью, прошел через Цукуриуми на границу между провинциями Ава и Кадзуса, миновал Синобэ и вступил в Кавадзири. Тут из Ихо и из Иннана, из Тёхо и из Тёкана, из Мусы и из Яманобэ, из Охиру и из Каваками уже сошлись к реке Суэ жители Кадзусы числом более тысячи всадников и тоже встали под знамена Минамото.
Но второй начальник в Кадзусе, Хатиро Хироцунэ, который вел свой род от Тайры Есибуми, еще не явился. Он тайно говорил верным людям:
- Слышал я, будто господин хёэ-но скэ занял Аву и Кадзусу и собрал все войска в обеих этих землях. Тогда непонятно, зачем он не шлет ко мне своих гонцов. Сегодня я, пожалуй, еще погожу, но, ежели он и завтра не даст о себе знать, я кликну семьи Тиба и Касай, двинусь с ними на побережье Кисото и нападу на Минамото!
И в это самое время к дому его прибыл Адати Моринага в черном кожаном панцире поверх синих одежд, с лакированным луком и стрелами, оперенными черным орлиным пером.
- Желаю видеть господина Хироцунэ! - объявил он. Как только Хироцунэ доложил, что прибыл гонец от хёэ-но скэ Еритомо, он обрадовался и поспешно вышел навстречу. Моринага вручил ему послание. "Верно, просит у меня Еритомо дружинников для своего войска",- подумал Хироцунэ, но в послании было написано: "Непрощаемая дерзость, что ты медлишь явиться ко мне". Прочтя это, Хироцунэ положил послание на доску для игры в сугороку и произнес:
- Аварэ, вот слова великого властителя! При столь твердой уверенности в своем праве он может быть спокоен за свою жизнь в окружении и не таких истинных воинов, как я!
И он тут же отправил это послание сроднику своему Тибе Цунэтанэ.
Затем и Касай Киёсигэ, Тота и Ураками со своими воинами прибыли к усадьбе Хироцунэ, и вскоре отряд из трех с лишним тысяч всадников под командованием Тибы Цунэтанэ и Хатиро Хироцунэ прискакал к побережью Кайхоцу и присоединился к войскам Минамото. Теперь у Еритомо было более сорока тысяч всадников, он двинул" ся дальше и вступил в уезд Явата в той же провинции Кадзуса. Пока происходили все эти события, прошло немалое время.
Жители Идзу с самого начала питали любовь к Минамото и спешили оттуда к Еритомо наперебой. Из провинции Хитати прискакали Сирато, Намэката, Сида, Тодзё, Сатакэ-но бэтто Хидэёси, Сандзан-но Сабуро Кисиёгэ, Такэти-но Хэймуся-но Таро, Сиоя-но Торимаса, Наганумано Горо Мунэмаса, Онодэра-но Дзэндзи Митицуна; из провинции Кодзукэ прибыли Око-но Таро и Ямаками-но Саэмон Нобутака; из провинции Мусаси - Кавагоэ Таро Сигэёри, Котаро Сигэфуса и Сабуро Сигэёси, а также Тан, Екояма и Иномата из родовых союзов. Не было пока Хатакэямы и Инагоэ. Титибу Сёдзи и Ояма-бэтто в ту пору пребывали в столице и явиться не могли. Присоединились жители Кадзусы по имени Хомма и Сибуя. Не явились Оба, Матано и Ямаути.
Одиннадцатого дня девятого месяца четвертого года Дзисё господин Еритомо достиг селения Итикава близ Мацудо на границе провинций Симоцукэ и Мусаси. К этому времени войско его имело числом сто девяносто тысяч всадников.
Есть в тех Восточных землях большая река Топэ, еще называется она по названию тех краев рекой Бандо. Истоки её далеко: она вытекает из поместья Тонэ, древнего владения рода Фудзивары, что в провинции Кодзука. Нижнее течение её достославный принц Аривара-но Нарихира назвал рекой Сумида. Когда наступает с моря прилив и вдобавок над истоками проливаются ливни, река эта разливается и затопляет берега и становится подобной морскому заливу.
Воды эти преградили путь Еритомо, и он простоял на месте пять дней, а тем временем на том берегу в двух местах были возведены укрепления, расставлены смотровые вышки и к опорам вышек привязаны кони: кто-то там ждал наступления войск Минамото.
Ёритомо послал Катодзи с повелением все снести и опрокинуть, но как раз в это время безвестный противник вдруг спилил свои вышки, поспешно сел в лодку и прибыл в Итикаву. А был это Эдо Таро Сигэнага.
Он явился к родственнику своему Касаю Киёсигэ и попосил устроить встречу с господином хёэ-по скэ, но его не приняли. Мало того, Ёритомо сказал так: