Когда я вернулся из кухни в комнату, все мои друзья о чем-то живо спорили. Я поставил на пол бокалы, открыл бочонок с пивом и начал разливать. Все молчали, наконец, заговорил Богдан:
– Слушай, мы тут как раз твою книгу обсуждали.
Я их сразу стал очень сильно любить. Не имело значения, какие оценки звучали, сама тема их беседы придала мне уверенности.
– И что именно вы обсуждали?
Богдан продолжил:
– Да, вот думали, а что если раскрутить твою книгу, еще до ее появления. Начать полномасштабную пиар-компанию.
– Среди знакомых и родственников? Они все равно покупать не будут, подождут, пока я не вытерплю и подарю, – от умиления у меня слезы на глаза наворачивались. Надо же, задумываются над такими вещами…
– Не обязательно покупать. Пусть спрашивают в магазинах. Но не только о родственниках речь. Мой приятель в газете работает. Правда, в спортивной. У тебя будет что-нибудь о спорте? Он маленькую заметку может всегда разместить. Даня вот сейчас сказала, что есть знакомые на одном из частных каналов. Если постараться, можно даже своими силами горы свернуть. Представляешь «Самая ожидаемая книга года»! Литературные критики спорят, что бы это могло быть. Она уже появляется в литературных обзорах глянцевых журналов, попадает в их рейтинги, хотя еще даже неизвестно, как будет выглядеть обложка и где ее искать. Классно? Слышь, хочешь, не хочешь, а дописывать придется.
– Ну, это не обязательно, – я улыбнулся, представив другой вариант развития событий.
– Что не обязательно?
– Мне ее дописывать не обязательно. После того как ее назовут самой ожидаемой, издатели переполошатся, ведь никто не знает, кому она принадлежит. Начнут выяснять. Окажется, что никто даже в глаза ни текста, ни автора не видел…
– Ага. И они возьмут, да и поменяют обложки некоторых своих книг, готовящихся к печати. Тогда в один месяц появится несколько совершенно разных произведений, но все подписанные твоим именем и с таким же названием. Так? – Дима взглянул на Даню, словно последний вопрос задал именно ей. Она, не повернув к нему голову, кивнула, словно вопрос действительно задавался ей.
Я улыбнулся, представив себе эту картину. Никто не знает не только, какая из книг, действительно оригинальная, но даже не догадывается, что такой среди них нет вообще. Это так похоже на наши взаимоотношения с понятиями влюбленность, влечение, любовь. Постоянно натыкаясь на них, повстречав определенных людей, нам кажется, что данный, конкретный человек наиболее полно отвечает нашим представлениям о любви. Мы готовы отдать все, жертвовать, дарить, рисковать жизнью. Проходит время, и безумные поступки кажутся глупыми. Приходится признавать себе, что ошибались и были ослеплены эмоциями. Но ошибались ли? Конфликт между представлениями о любви, как «раз и на всю жизнь» и «такое еще будет не раз и не два, время лечит раны…». Почему я думал о любви? Рядом сидела Аня. Живая и теплая. Ольга, прижавшись спиною к Олегу, вместе с ним смотрела на потолок. Наверное, ждала, когда же придет их первая ночь после проекта. Дима спокойно смотрел на Даню, Даня спокойно смотрела на Диму. Они еще ничего не говорили друг другу, но некоторые взгляды важнее слов. Аня иногда касалась волосами моей щеки, передавая бокал, я притронулся к ее руке. От нее пахло чем-то терпким, немного пряного аромата корицы. Ее голос, знакомый мне еще по первым телефонным разговорам, обволакивал мягкими интонациями. В такой голос хочется укутаться и спать. Она смеялась над анекдотами, которые казались смешными и мне, укоризненно качала головой после тех, что и для меня были неинтересными.
Почему же тогда я думал не о ней?
Почему?
Не о близкой и теплой Ане?
А о человеке, живущем далеко от меня. Сотни километров, государственные границы, кошмарные сны, небольшая, но не в мою пользу разница в возрасте, сотни других отличий и преград. Но ни одна из них не могла заставить меня прекратить думать о Тане. Я сижу с близкими людьми, пью пиво, рассуждаю на тему своей едва еще начатой книги. А что с ней? Что делает она? Где-то в пустой комнате. Такой же, как была у меня вчера, без веры, надежды и любви, которых я сам недавно клеймил. Она доверяла мне! Рассказывала все честно, но не делилась своей болью. Старалась держать в себе. Она была искренней… Говорят, что ложью и коварством можно многого добиться, но самое страшное оружие – это искренность. Но разве гильотину или дыбу мы называем оружием? Орудием. Пытки или казни. Ее искренность была орудием, она же была… Палачом или жертвой? Да, так же, как и в моем сне про удава и кролика. Она была одновременно и палачом, и жертвой.
Сотни слов по высокоскоростным каналам передачи данных. Тысячи слов. Десятки, сотни тысяч. Часы диалогов на грани между экстазом и отчаянием. Слова…
Я вспомнил две фотографии, где она улыбалась. У меня не было других ее фотографий. Голос уже стирался в памяти. Я не мог вспомнить, как она смеется! Пытался восстановить ее смех в памяти. Не слышал, о чем продолжали говорить мои приятели рядом. Аня иногда поворачивала ко мне голову, наверное, на моем лице застыла улыбка, раз никто не обратил внимания на молчание. Я достал из кармана телефон и набрал коротенькое сообщение. «Таня, держись. Все будет хорошо». И отправил.
Прошла минута, одна из самых длинных минут в моей жизни. Телефон пискнул – сообщение доставлено. И все. Тишина. Ответа не пришло, в принципе, я не надеялся, что получу его.
Все продолжали веселиться и придумывать, для кого или для чего можно писать книгу:
– Для телесценария…
– Для приятного времяпрепровождения…
– Для сотрудников органов внутренних дел…
– Для всех, кроме сотрудников органов внутренних дел…
…
Аня с интересом смотрела на Ольгу, девушку, внешность которой познакомила меня с ней. Даня ела одну на двоих с Димой копченую колбаску…
А она сейчас сидит где-то далеко… Одна…
Богдан разлил почти полный бокал на ковер, вскочил, посмотрел на меня извиняющимся взглядом и пошел на кухню…
Она в своей комнатке смотрит прямо перед собой… Перечитывает мое сообщение?
Аня положила голову мне на колени. Светлые волосы. Я глажу по ним рукой. Пальцами разделяю на пряди, от них приятный аромат.
А Она, возможно, стоит в ванной и смотрит в зеркало. Так ей кажется, что на нее хоть кто-то смотрит. Она не поет в душе. Но в ее душе поет «Надежда»…
Богдан вернулся, сел по-турецки и начал просить Диму рассказать историю про Борю. Не дождавшись, повернулся ко мне:
– Слышь, Марат. Я вспомнил, о чем тебя хотел спросить. Тогда, в магазине. Помнишь?
Я молчал. Аня потерлась ухом и щекой о мою ногу. Джинсы приятно заскрипели. У меня потеплело в животе и ниже. Пульсировала кровь. Организм реагировал. Весна.
Весна приходит к каждому, но не всех застает дома. Ждет некоторое время и стучится в следующий дом. А кто-то сидит на полу и боится подойти к двери, не хочет, чтобы весна увидела заплаканное лицо и усталые глаза, полные смирения и боли.
Аня повернула голову и удивленно посмотрела на меня. По джинсовой ткани шли мелкие вибрации. По коже побежали мурашки. Я засунул руку в карман и достал телефон.
Звонила Таня.
Едва не затоптав всех гостей, я выбежал на кухню.
– Привет.
– Марат, можно я к тебе приеду?..
Она не поздоровалась. Просто сказала эти слова. Я не знаю, проносится ли перед глазами человека вся его жизнь за секунду до смерти. У меня за одну секунду после ее фразы пронеслась вся наша жизнь. Прошлое и настоящее, разделенное моим ответом. Я вспомнил ее первое письмо. Знакомство меня со мной. Она написала больше десятка прилагательных обо мне. Я удивлялся, откуда она все знает. Вспомнил, как она сообщила, что влюблена в другого. Эти муки казаться невозмутимым, все больше уходя в себя. Как я пытался вырезать воспоминания о ней из своей памяти, но они продолжали храниться в сердце, легких и снах. Завтра мы поговорим, и окажется, что это был ее минутный порыв, или она пошутила, или это слова отчаяния от невозможности быть одной. Она все еще привязана к нему. Мы наговорим друг другу гадостей и потом будем просить прощения. Или, наоборот, все будет хорошо со следующей же после моего ответа секунды. Через несколько месяцев она будет держать в руках эту книгу с ее инициалами на первом листе. От того, что я сейчас скажу, зависит не все в этом мире. Пройдут годы, и мы умрем. Нас когда-то то не было на этой Земле. Я не первый, кто ощущает это. Но кто кроме меня живет моей жизнью? Все смешалось. Я стоял в этом водовороте временных потоков, чувств и логики, между «вчера» и «сегодня». В руке теплела трубка телефона. Она прижимает к щеке такую же. Я так хотел бы прижаться к ней. Я совершенно с ней не знаком. Она настоящая? В какой книге можно прочесть, что мне сейчас делать?
– Приезжай. Я жду тебя.
Это были мои слова.
Мой ответ.
Впереди неизвестность.
Но это моя жизнь.
Она длиннее книги.
Книга – один из ее томов.
Я живу своей жизнью.
Жизнь для…
14. Книга для…
– Слушай, мы тут как раз твою книгу обсуждали.
Я их сразу стал очень сильно любить. Не имело значения, какие оценки звучали, сама тема их беседы придала мне уверенности.
– И что именно вы обсуждали?
Богдан продолжил:
– Да, вот думали, а что если раскрутить твою книгу, еще до ее появления. Начать полномасштабную пиар-компанию.
– Среди знакомых и родственников? Они все равно покупать не будут, подождут, пока я не вытерплю и подарю, – от умиления у меня слезы на глаза наворачивались. Надо же, задумываются над такими вещами…
– Не обязательно покупать. Пусть спрашивают в магазинах. Но не только о родственниках речь. Мой приятель в газете работает. Правда, в спортивной. У тебя будет что-нибудь о спорте? Он маленькую заметку может всегда разместить. Даня вот сейчас сказала, что есть знакомые на одном из частных каналов. Если постараться, можно даже своими силами горы свернуть. Представляешь «Самая ожидаемая книга года»! Литературные критики спорят, что бы это могло быть. Она уже появляется в литературных обзорах глянцевых журналов, попадает в их рейтинги, хотя еще даже неизвестно, как будет выглядеть обложка и где ее искать. Классно? Слышь, хочешь, не хочешь, а дописывать придется.
– Ну, это не обязательно, – я улыбнулся, представив другой вариант развития событий.
– Что не обязательно?
– Мне ее дописывать не обязательно. После того как ее назовут самой ожидаемой, издатели переполошатся, ведь никто не знает, кому она принадлежит. Начнут выяснять. Окажется, что никто даже в глаза ни текста, ни автора не видел…
– Ага. И они возьмут, да и поменяют обложки некоторых своих книг, готовящихся к печати. Тогда в один месяц появится несколько совершенно разных произведений, но все подписанные твоим именем и с таким же названием. Так? – Дима взглянул на Даню, словно последний вопрос задал именно ей. Она, не повернув к нему голову, кивнула, словно вопрос действительно задавался ей.
Я улыбнулся, представив себе эту картину. Никто не знает не только, какая из книг, действительно оригинальная, но даже не догадывается, что такой среди них нет вообще. Это так похоже на наши взаимоотношения с понятиями влюбленность, влечение, любовь. Постоянно натыкаясь на них, повстречав определенных людей, нам кажется, что данный, конкретный человек наиболее полно отвечает нашим представлениям о любви. Мы готовы отдать все, жертвовать, дарить, рисковать жизнью. Проходит время, и безумные поступки кажутся глупыми. Приходится признавать себе, что ошибались и были ослеплены эмоциями. Но ошибались ли? Конфликт между представлениями о любви, как «раз и на всю жизнь» и «такое еще будет не раз и не два, время лечит раны…». Почему я думал о любви? Рядом сидела Аня. Живая и теплая. Ольга, прижавшись спиною к Олегу, вместе с ним смотрела на потолок. Наверное, ждала, когда же придет их первая ночь после проекта. Дима спокойно смотрел на Даню, Даня спокойно смотрела на Диму. Они еще ничего не говорили друг другу, но некоторые взгляды важнее слов. Аня иногда касалась волосами моей щеки, передавая бокал, я притронулся к ее руке. От нее пахло чем-то терпким, немного пряного аромата корицы. Ее голос, знакомый мне еще по первым телефонным разговорам, обволакивал мягкими интонациями. В такой голос хочется укутаться и спать. Она смеялась над анекдотами, которые казались смешными и мне, укоризненно качала головой после тех, что и для меня были неинтересными.
Почему же тогда я думал не о ней?
Почему?
Не о близкой и теплой Ане?
А о человеке, живущем далеко от меня. Сотни километров, государственные границы, кошмарные сны, небольшая, но не в мою пользу разница в возрасте, сотни других отличий и преград. Но ни одна из них не могла заставить меня прекратить думать о Тане. Я сижу с близкими людьми, пью пиво, рассуждаю на тему своей едва еще начатой книги. А что с ней? Что делает она? Где-то в пустой комнате. Такой же, как была у меня вчера, без веры, надежды и любви, которых я сам недавно клеймил. Она доверяла мне! Рассказывала все честно, но не делилась своей болью. Старалась держать в себе. Она была искренней… Говорят, что ложью и коварством можно многого добиться, но самое страшное оружие – это искренность. Но разве гильотину или дыбу мы называем оружием? Орудием. Пытки или казни. Ее искренность была орудием, она же была… Палачом или жертвой? Да, так же, как и в моем сне про удава и кролика. Она была одновременно и палачом, и жертвой.
Сотни слов по высокоскоростным каналам передачи данных. Тысячи слов. Десятки, сотни тысяч. Часы диалогов на грани между экстазом и отчаянием. Слова…
Мы в ответе за тех, кто нам доверяет…
Слова:
«Я в нете…»
«Ты в сети?»
Слова:
«Мне плохо…»
«Не грусти!!!»
Слова…
Кто жертва?
Кто палач?
Слова:
«Я плачу…»
«Таня, плачь».
Слова…
По узким проводам,
Я, связан ими по рукам,
Слижу с щеки всю соль для ран
От слез?
Экран.
Слова.
Экран.
Я вспомнил две фотографии, где она улыбалась. У меня не было других ее фотографий. Голос уже стирался в памяти. Я не мог вспомнить, как она смеется! Пытался восстановить ее смех в памяти. Не слышал, о чем продолжали говорить мои приятели рядом. Аня иногда поворачивала ко мне голову, наверное, на моем лице застыла улыбка, раз никто не обратил внимания на молчание. Я достал из кармана телефон и набрал коротенькое сообщение. «Таня, держись. Все будет хорошо». И отправил.
Прошла минута, одна из самых длинных минут в моей жизни. Телефон пискнул – сообщение доставлено. И все. Тишина. Ответа не пришло, в принципе, я не надеялся, что получу его.
Все продолжали веселиться и придумывать, для кого или для чего можно писать книгу:
– Для телесценария…
– Для приятного времяпрепровождения…
– Для сотрудников органов внутренних дел…
– Для всех, кроме сотрудников органов внутренних дел…
…
Аня с интересом смотрела на Ольгу, девушку, внешность которой познакомила меня с ней. Даня ела одну на двоих с Димой копченую колбаску…
А она сейчас сидит где-то далеко… Одна…
Богдан разлил почти полный бокал на ковер, вскочил, посмотрел на меня извиняющимся взглядом и пошел на кухню…
Она в своей комнатке смотрит прямо перед собой… Перечитывает мое сообщение?
Аня положила голову мне на колени. Светлые волосы. Я глажу по ним рукой. Пальцами разделяю на пряди, от них приятный аромат.
А Она, возможно, стоит в ванной и смотрит в зеркало. Так ей кажется, что на нее хоть кто-то смотрит. Она не поет в душе. Но в ее душе поет «Надежда»…
Богдан вернулся, сел по-турецки и начал просить Диму рассказать историю про Борю. Не дождавшись, повернулся ко мне:
– Слышь, Марат. Я вспомнил, о чем тебя хотел спросить. Тогда, в магазине. Помнишь?
Я молчал. Аня потерлась ухом и щекой о мою ногу. Джинсы приятно заскрипели. У меня потеплело в животе и ниже. Пульсировала кровь. Организм реагировал. Весна.
Весна приходит к каждому, но не всех застает дома. Ждет некоторое время и стучится в следующий дом. А кто-то сидит на полу и боится подойти к двери, не хочет, чтобы весна увидела заплаканное лицо и усталые глаза, полные смирения и боли.
Аня повернула голову и удивленно посмотрела на меня. По джинсовой ткани шли мелкие вибрации. По коже побежали мурашки. Я засунул руку в карман и достал телефон.
Звонила Таня.
Едва не затоптав всех гостей, я выбежал на кухню.
– Привет.
– Марат, можно я к тебе приеду?..
Она не поздоровалась. Просто сказала эти слова. Я не знаю, проносится ли перед глазами человека вся его жизнь за секунду до смерти. У меня за одну секунду после ее фразы пронеслась вся наша жизнь. Прошлое и настоящее, разделенное моим ответом. Я вспомнил ее первое письмо. Знакомство меня со мной. Она написала больше десятка прилагательных обо мне. Я удивлялся, откуда она все знает. Вспомнил, как она сообщила, что влюблена в другого. Эти муки казаться невозмутимым, все больше уходя в себя. Как я пытался вырезать воспоминания о ней из своей памяти, но они продолжали храниться в сердце, легких и снах. Завтра мы поговорим, и окажется, что это был ее минутный порыв, или она пошутила, или это слова отчаяния от невозможности быть одной. Она все еще привязана к нему. Мы наговорим друг другу гадостей и потом будем просить прощения. Или, наоборот, все будет хорошо со следующей же после моего ответа секунды. Через несколько месяцев она будет держать в руках эту книгу с ее инициалами на первом листе. От того, что я сейчас скажу, зависит не все в этом мире. Пройдут годы, и мы умрем. Нас когда-то то не было на этой Земле. Я не первый, кто ощущает это. Но кто кроме меня живет моей жизнью? Все смешалось. Я стоял в этом водовороте временных потоков, чувств и логики, между «вчера» и «сегодня». В руке теплела трубка телефона. Она прижимает к щеке такую же. Я так хотел бы прижаться к ней. Я совершенно с ней не знаком. Она настоящая? В какой книге можно прочесть, что мне сейчас делать?
– Приезжай. Я жду тебя.
Это были мои слова.
Мой ответ.
Впереди неизвестность.
Но это моя жизнь.
Она длиннее книги.
Книга – один из ее томов.
Я живу своей жизнью.
Жизнь для…
14. Книга для…
Книга.
Жизнь.
Глава.
Год.
Страница.
День.
Слово.
Час.
Для?
Для себя…
От первой до последней страницы.
Но так, чтобы интересно другим.
Искренне и честно, как перед самим собой.
С иллюстрациями и комментариями.
На первой странице – благодарность родителям, на последней – несколько цифр даты.
Прожить жизнь для себя, подарить себе весь мир. Не покорить танковыми клиньями или туменами конников, а подарить и беречь этот ценный дар.
В моей книге жизни сотни закладок, иногда так хочется перевернуть страницы назад, и перечитать строки, принесшие радость или боль. На некоторых листах пятна от кофе или разрывы от купидоновых стрел.
Жизнь как книга для себя.
У кого-то повесть или роман, короткая новелла, анекдот. Сотни похожих друг на друга сравнений испокон веков.
Жизнь как былина для себя. Смелым и бесстрашным воином против лени, лжи и сомнений.
Книга для себя, как целая жизнь. У меня книга, у других сложный чертеж турбины атомной электростанции или ежегодная пахота, посев, прополка, уборка урожая. Вместо сна монитор в игровом или chill-out на балконах престижного клубов. У меня книга, у кого-то фильм, опера или кроссворд.
Жизнь как книга для себя. Придумывать героев, а потом следить за их судьбами, рисовать на полях то, что никогда не пойдет в печать. Что-то чернилами, что-то краской, что-то слезами напополам с тушью, кровью, выцарапывая ногтями или вылизывая языком.
Кто-то гниет в подвалах сельской библиотеки, кто-то переиздается миллионными тиражами, продается за час на раскладках вокзала – прочитал и забыл, лежит под стеклом в гранитном мемориале, передается из уст в уста, живет в интернете, изредка распечатываемый на принтере.
Жизнь для себя.
Строить воздушные замки из песка, закусывать водку овсяным печеньем, истово молиться несколько раз в день.
Один и тот же человек может издаваться в разных форматах – покетбук для чтения в метро, без обложки пылиться дома на полке, подавать себя в дорогом кожаном переплете на званых обедах и днях рождения начальства.
При рождении мне вручили кипу чистых листов, я не пытался определить их количество, просто начал методично заполнять крючочками и галочками. Потом научился писать и рисовать. Но жил больше, чем мог зафиксировать. Сейчас записываю подробнее, чем чувствую. Допишу ли до конца? Какая страница окажется последней? Все время хочется пощупать толщину оставшейся стопки, но листы тонкие и не ясно, десять их или тысяча. И пытаешься писать каждый лист, как последний, боясь остаться недосказанным или недопонятым. Но не превращать ведь жизнь в десятки тысяч предсмертных записок?
Книга для себя.
Поиски материального воплощения грез.
Поиски себя в темных закоулках души.
Поиски смысла там, где его нет.
Белые полосы, в отличие от черных, неразличимы на белой бумаге.
Белый стих трансформируется в белый шум, за которым не разглядеть очертаний предметов.
Черной пешкой угрожать белому королю, играя в шахматы с самим собой. Перевернуть доску и пожертвовать королем ради коня, за которого отдал полцарства.
Жизнь для себя.
Больше всего любить себя, считать Ее своей второй половиной и любить Ее еще сильнее.
Не оглядываться назад и не всматриваться в туманные дали впереди. Просто быть твердо уверенным в своем прошлом и знать, чего хочешь от будущего.
Потешаться над хвалебными статьями и вчитываться в критические очерки. Кто может помешать тебе жить так, как ты хочешь? Только ты сам! Жить для себя и не противоречить поступками желаниям, словами – мыслям.
Не рисоваться, а рисовать. Смешивать краски и смыслы, но не людей и чувства.
Жить так, чтобы, прочитав твою книгу, хотелось написать такую же или еще лучше. Пусть каждый найдет в ней свою главу, абзац или просто соблазнительную «Ж».
Мы встречаемся на страницах наших книг, узнаем друг друга по обложке или фамилии автора, плачем, замечая исчезновение общих сюжетных линий на ладони, смеемся, потому что смешно.
Если текст о полете, то слова должны быть легче воздуха или обладать пламенным мотором в груди. Если о любви, то казаться несколько бессвязным, наивным и глуповатым. Если о смерти, то предложения должны издыхать на половине, а абзацы биться в агонии, разрывая страницы трепещущими крыльями. Последняя строка должна сливаться с первой, они вылеплены из одной глины, красноватой и влажной, теплой от Его прикосновений.
Мы берем любимых и друзей в соавторы своей жизни, случайных знакомых в рецензенты, а ко всем остальным относимся как к читателям. Но иногда так сложно понять замысловатые вензеля на листе собственной книги.
Писать свою жизнь не «о», а «для». Избегать поверхностных описаний, сводить их к минимуму, если первое невозможно. Жить глубоко, не забывая о яркости.
Посвятить жизнь для себя другому человеку, пусть для остальных это будут всего две буквы инициалов вместо эпиграфа.
На обложке моей жизни фотография человека, держащего в руках размытый контур книги.
Эта книга не для меня.
Она – для себя.
Каждому.
Жизнь.
Глава.
Год.
Страница.
День.
Слово.
Час.
Для?
Для себя…
От первой до последней страницы.
Но так, чтобы интересно другим.
Искренне и честно, как перед самим собой.
С иллюстрациями и комментариями.
На первой странице – благодарность родителям, на последней – несколько цифр даты.
Прожить жизнь для себя, подарить себе весь мир. Не покорить танковыми клиньями или туменами конников, а подарить и беречь этот ценный дар.
В моей книге жизни сотни закладок, иногда так хочется перевернуть страницы назад, и перечитать строки, принесшие радость или боль. На некоторых листах пятна от кофе или разрывы от купидоновых стрел.
Жизнь как книга для себя.
У кого-то повесть или роман, короткая новелла, анекдот. Сотни похожих друг на друга сравнений испокон веков.
Жизнь как былина для себя. Смелым и бесстрашным воином против лени, лжи и сомнений.
Книга для себя, как целая жизнь. У меня книга, у других сложный чертеж турбины атомной электростанции или ежегодная пахота, посев, прополка, уборка урожая. Вместо сна монитор в игровом или chill-out на балконах престижного клубов. У меня книга, у кого-то фильм, опера или кроссворд.
Жизнь как книга для себя. Придумывать героев, а потом следить за их судьбами, рисовать на полях то, что никогда не пойдет в печать. Что-то чернилами, что-то краской, что-то слезами напополам с тушью, кровью, выцарапывая ногтями или вылизывая языком.
Кто-то гниет в подвалах сельской библиотеки, кто-то переиздается миллионными тиражами, продается за час на раскладках вокзала – прочитал и забыл, лежит под стеклом в гранитном мемориале, передается из уст в уста, живет в интернете, изредка распечатываемый на принтере.
Жизнь для себя.
Строить воздушные замки из песка, закусывать водку овсяным печеньем, истово молиться несколько раз в день.
Один и тот же человек может издаваться в разных форматах – покетбук для чтения в метро, без обложки пылиться дома на полке, подавать себя в дорогом кожаном переплете на званых обедах и днях рождения начальства.
При рождении мне вручили кипу чистых листов, я не пытался определить их количество, просто начал методично заполнять крючочками и галочками. Потом научился писать и рисовать. Но жил больше, чем мог зафиксировать. Сейчас записываю подробнее, чем чувствую. Допишу ли до конца? Какая страница окажется последней? Все время хочется пощупать толщину оставшейся стопки, но листы тонкие и не ясно, десять их или тысяча. И пытаешься писать каждый лист, как последний, боясь остаться недосказанным или недопонятым. Но не превращать ведь жизнь в десятки тысяч предсмертных записок?
Книга для себя.
Поиски материального воплощения грез.
Поиски себя в темных закоулках души.
Поиски смысла там, где его нет.
Белые полосы, в отличие от черных, неразличимы на белой бумаге.
Белый стих трансформируется в белый шум, за которым не разглядеть очертаний предметов.
Черной пешкой угрожать белому королю, играя в шахматы с самим собой. Перевернуть доску и пожертвовать королем ради коня, за которого отдал полцарства.
Жизнь для себя.
Больше всего любить себя, считать Ее своей второй половиной и любить Ее еще сильнее.
Не оглядываться назад и не всматриваться в туманные дали впереди. Просто быть твердо уверенным в своем прошлом и знать, чего хочешь от будущего.
Потешаться над хвалебными статьями и вчитываться в критические очерки. Кто может помешать тебе жить так, как ты хочешь? Только ты сам! Жить для себя и не противоречить поступками желаниям, словами – мыслям.
Не рисоваться, а рисовать. Смешивать краски и смыслы, но не людей и чувства.
Жить так, чтобы, прочитав твою книгу, хотелось написать такую же или еще лучше. Пусть каждый найдет в ней свою главу, абзац или просто соблазнительную «Ж».
Мы встречаемся на страницах наших книг, узнаем друг друга по обложке или фамилии автора, плачем, замечая исчезновение общих сюжетных линий на ладони, смеемся, потому что смешно.
Если текст о полете, то слова должны быть легче воздуха или обладать пламенным мотором в груди. Если о любви, то казаться несколько бессвязным, наивным и глуповатым. Если о смерти, то предложения должны издыхать на половине, а абзацы биться в агонии, разрывая страницы трепещущими крыльями. Последняя строка должна сливаться с первой, они вылеплены из одной глины, красноватой и влажной, теплой от Его прикосновений.
Мы берем любимых и друзей в соавторы своей жизни, случайных знакомых в рецензенты, а ко всем остальным относимся как к читателям. Но иногда так сложно понять замысловатые вензеля на листе собственной книги.
Писать свою жизнь не «о», а «для». Избегать поверхностных описаний, сводить их к минимуму, если первое невозможно. Жить глубоко, не забывая о яркости.
Посвятить жизнь для себя другому человеку, пусть для остальных это будут всего две буквы инициалов вместо эпиграфа.
На обложке моей жизни фотография человека, держащего в руках размытый контур книги.
Эта книга не для меня.
Она – для себя.
Каждому.