Нейгауз Вольфганг. Его называли Иваном Ивановичем

   На первый привал остановились в сосновом лесу. Здесь решили дождаться партизан из других отрядов. Санитарка хотела было подойти к командиру, чтобы посмотреть, как он себя чувствует, как вдруг комиссар закричал:
   - Воздух! Ложись!
   Партизаны распластались на земле, и в тот же миг низко, почти касаясь вершин деревьев, над лесом пронеслись самолеты со свастикой.
   Фриц не мог простить себе, что, увидев раненого командира, совсем забыл сказать о возможности налета вражеской авиации. Стиснув зубы, Шменкель ждал разрывов бомб. Взрывы слились с пулеметными очередями. К счастью, никто из партизан не пострадал. Однако окончательно все успокоились, лишь когда к ним подошли партизаны из отряда имени Буденного.
   - Они сбросили бомбы на лес и обстреляли дорогу из пулеметов, сообщил Сабинов. - Нам бы нужно обзавестись хоть одной зениткой, тогда...
   Тихомиров отошел в сторону и внимательно посмотрел на неподвижно лежавшего Заречнова. Заметив это, Сабинов замолчал на полуслове.
   Командиры отрядов и подразделений собрались на совещание. Рядом с Тихомировым сидел заместитель командира отряда Васильев. Шменкель увидел в руках у комиссара тетрадку Просандеева, в которую бывший командир отряда заносил свои заметки. Подозвав Шменкеля, Рыбакова и Коровина, Тихомиров сказал им:
   - Товарищи из отряда Сабинова из-за налета авиации не смогли подсчитать потери противника. Вы проводите их туда.
   И, разостлав карту, комиссар показал:
   - Мы с вами встретимся вот здесь. Запомните пароль: "Чапаев".
   - Ясно, пароль - "Чапаев".
   Лес по обе стороны дороги был изуродован взрывами бомб. И хотя дым уже рассеялся, в воздухе еще пахло гарью. Освещенные солнцем, чернели коробки танков. Переходя от одного подбитого танка к другому, партизаны считали убитых. Так они дошли до левого, фланга. Дальше начиналось открытое поле. И вдруг в тишине грянул выстрел, за ним второй. Пули просвистели над головой Рыбакова.
   - Выстрелы пистолетные, - определил Петр. - Вот я его сейчас очередью прошью.
   - Ты что, с ума сошел? - остановил его Шменкель. - Мы возьмем его живым.
   Раздался третий выстрел.
   Партизаны спрятались за обгоревший танк. Стрелявший, видимо, находился в стоге сена, который стоял метрах в тридцати от дороги.
   - Я его окликну. Пусть сдается в плен. Если он не дурак...
   - Попробуй.
   Шменкель на миг задумался: как лучше окликнуть гитлеровца, чтобы тот ему поверил. Может, назвать его "камрадом"? Нет, так не стоит.
   - Солдат, бросай оружие и сдавайся! - крикнул Шменкель. Сопротивление бессмысленно!
   Вместо ответа раздались еще два выстрела.
   - Сумасшедший, - выругался Рыбаков. - Если б он не открыл стрельбы, никто б его и не заметил.
   - Наверное, это офицер, - предположил Коровин. - Однако патроны он не бережет.
   - Тебе все равно не уйти! - крикнул Шменкель гитлеровцу. - Сдавайся, и тогда тебе ничего не будет!
   И опять вместо ответа прозвучал выстрел. Пуля щелкнула по броне танка.
   - Скажи-ка ему, что мы сейчас подожжем сено зажигательной пулей.
   Шменкель замотал головой. Сейчас, когда появилась реальная возможность захватить "языка" и узнать от него о настроениях в вермахте, было бы глупо убивать его. Может, и стреляет-то он из страха, а потом сам себе пустит пулю в лоб. Нет, этого допустить нельзя.
   - Я его сейчас оттуда выволоку, - сказал Фриц.
   - Ты что, тронулся? - удивился Рыбаков. - Ты думаешь, я разрешу тебе рисковать жизнью из-за какого-то паршивого фрица?
   - Пойми, Петр, его нужно взять живым. Пойми же наконец.
   - Понимаю, но ты забыл, что говорил нам командир о самовольных действиях...
   - Я пойду с ним, - заявил Коровин. - Я зайду к стогу с одной стороны, а Иван - с другой.
   - Да вы, я вижу, оба ненормальные.
   И Рыбаков дал длинную очередь поверх стога.
   - Я отвлеку внимание немца.
   И Коровин в несколько прыжков перескочил через дорогу и залег там в кювете. Гитлеровец не видел Коровина. Когда же немец высунул голову, Рыбаков снова дал очередь поверх стога. Гитлеровец спрятался, и в этот момент через дорогу перебежал Шменкель. Он залег в кустах и стал внимательно наблюдать за стогом.
   Но ничего не было видно. Шменкель слышал, как Рыбаков заменил диск у автомата. Немец, видимо, не замечал Шменкеля, который, решил подкрасться к стогу в тот момент, когда Коровин отвлечет внимание гитлеровца. Из стога раздался один-единственный выстрел. Видимо, патроны у немца были на исходе или же вообще кончились.
   Рыбаков, спрятавшийся за танком, дал очередь в воздух, а в это время Шменкель подбежал поближе к стогу.
   И снова пистолетные выстрелы гитлеровца слились с длинными очередями Рыбакова.
   Добежав до стога сена, Шменкель бросился на фашиста. Тот вскрикнул от неожиданности, и Шменкель увидел перекошенное от страха лицо гитлеровца.
   Фашист как кошка вцепился в Шменкеля, пытаясь затащить его в копну. Но тут подоспел Коровин и несколько раз ударил гитлеровца кулаком. Пленный затих.
   Шменкель и Коровин выплюнули изо рта солому, отряхнулись и засмеялись.
   - Ну как? Схватили его?! - крикнул им Рыбаков.
   - Да! Давай сюда веревку.
   Вытащив фашиста из стога, Коровин связал ему руки и положил пленного на землю. Во время бегства из танка гитлеровец, видимо, потерял один ботинок, и теперь одна нога у него была в носке. На пленном были только брюки и рубашка: китель у него, видимо, сгорел, а может, он его сбросил с себя.
   - Ну и фрукта же мы захватили, - сплюнул Рыбаков. - Товарищи нас засмеют. Разве это пленный? Хоть бы офицер был, а то...
   Шменкель пожал плечами. Пленному - рослому, здоровому мужчине - на вид можно было дать лет тридцать. Документов у него никаких не оказалось. В бумажнике, который партизаны нашли у него в заднем кармане брюк, лежали только деньга и две фотографии: с одной смотрела молодая женщина, с другой - девочка лет шести с большими глазами. И только.
   Пленный застонал и, тяжело вздохнув, открыл глаза.
   - Доброе утро. Хорошо поспали? - по-немецки осведомился Рыбаков.
   Он выучился этой фразе у Шменкеля.
   Немец ничего не ответил. Он смотрел на партизан полным ненависти взглядом.
   - Вы ранены? - спросил пленного Коровин.
   - Нет.
   - Тогда вставайте!
   Пленный медленно поднялся. Рыбаков поддержал его под руку.
   "Ну и странный ты человек, Петр, - подумал Шменкель. - То ты хотел поджечь стог вместе с немцем, а теперь помогаешь фашисту встать".
   - Как вас зовут?
   - Кванд. Эрнст Кванд. Я требую немедленно проводить меня к командиру регулярной части Красной Армии, - заявил немец.
   - Нет, сначала мы с вами займемся, - сердито бросил Коровин.
   - Что он сказал? - спросил Рыбаков.
   - Задирает нос, считает нас бандитами.
   - Что?! - Рыбаков ткнул гитлеровца в спину дулом автомата. - Давай! Давай!
   Шменкель шел последним. Он давно ждал момента, когда они возьмут в плен гитлеровца, давно собирался забросать пленного немца вопросами. А вот теперь Фриц не знал, с чего начать. Ему как-то стало неловко перед товарищами. Этот Кванд по их красным лентам сразу, видимо, догадался, что перед ним партизаны. Но стоило гитлеровцу оправиться от страха, как он потребовал, чтобы его передали в регулярную воинскую часть Красной Армии. Шменкель злился за это на пленного, но старался не показывать виду. Обогнав партизан, Шменкель пошел рядом с пленным.
   - Кто вы? - спросил он немца.
   Пленный смерил Шменкеля удивленным взглядом, озадаченный его безукоризненным немецким произношением.
   - Солдат.
   - И вы пришли сюда как солдат?
   - Я отказываюсь отвечать.
   - Значит, вы офицер.
   Пленный молчал. На его лице не дрогнул ни один мускул.
   - Воля ваша, но лучше подумайте о своем положении. У вас нет солдатской книжки, - проговорил Шменкель и, отстав, поравнялся с Коровиным,
   Так они ниш минут двадцать.
   - Далеко еще идти? - спросил пленный.
   - Нет.
   - Я унтер-офицер.
   - Так-то оно лучше. Из какой части?
   - Из одиннадцатой танковой дивизии.
   - Почему вы в нас стреляли?
   Пленный пожал плечами:
   - Я и сам не знаю. Видимо, сдали нервы... Мне говорили, что партизаны издеваются над пленными...
   В этот момент их окликнул часовой. Они назвали пароль и, завязав пленному глаза, пошли дальше. Партизаны, встречавшиеся на пути, отпускали ядовитые шуточки в адрес пленного.
   Подойдя к заместителю командира отряда Васильеву, Шменкель доложил, сколько в ходе операции убито гитлеровцев. Тем временем Рыбаков и Коровин подвели пленного.
   Васильев внимательно посмотрел на пленного. Гитлеровец в свою очередь изучал командира, стараясь, видимо, отгадать его воинское звание, поскольку на гимнастёрке у командира погон не было.
   - Ну как, навоевались? - спросил Васильев.
   - Пока да, - небрежно ответил пленный.
   Васильев сделал несколько шагов к немцу.
   - Пока, говорите? Надеетесь, что вермахт выиграет эту войну?
   - А вы как считаете?
   Разговор этот переводил Шменкель. Он так старался быть прилежным переводчиком, что не одернул вовремя пленного за его наглость.
   - Вы не вправе задавать мне вопросы, - ответил Васильев. - Я же вам кое-что напомню. Ваши армии давно хотели быть в Москве, но из этого ничего не вышло. Вас отбросили на триста километров. А почему, я вас спрашиваю?
   - Насколько я могу судить... это случилось потому, что у нас не было достаточного количества зимнего обмундирования, не хватило бензина и... сильные морозы. Самое главное, конечно, сильные русские морозы.
   - Ах, вот как? Виноваты, значит, морозы? Неужели вы до сих пор не поняли, что мы в состоянии побеждать?
   Пленный заморгал глазами.
   Тем временем к Васильеву подошли Тихомиров и несколько командиров.
   - Ничего лучшего придумать не могли?
   Голос Васильева стал строже.
   - Я действительно не могу об этом судить... - проговорил пленный. - Я всего-навсего унтер-офицер... У русских под Москвой не было резервов, и если б это происходило летом, а не зимой, то все могло бы быть иначе.
   - Затвердил одно, как попугай! - проговорил Васильев и спросил: - Вы член нацистской партии?
   - Нет.
   - Вы все так говорите. Зачем вы пришли в нашу страну? Мы вас звали?
   Пленный молчал.
   - Вы что, потеряли дар речи?
   - Я солдат, я выполнял приказ, и все.
   - Даже если это был приказ стрелять в женщин и детей? Сжигать села и избивать стариков?
   Пленный крепко закусил губы. На лбу у него выступили капли пота.
   "Что-то он скрывает", - подумал Шменкель.
   - За слово "приказ" вам не спрятаться. Вы не котята, надо думать. Вести войну против женщин и детей - это дело совести. К счастью, не все такие, как вы. У нас в отряде есть настоящий немец, его фамилия Шменкель...
   - Шменкель? - удивленно переспросил пленный, не дождавшись, пока ему переведут сказанное.
   - Вы слышали о нем? - спросил Васильев.
   - Нет, нет, - быстро ответил пленный.
   - Ты врешь! - не без волнения сказал Шменкель.
   От командира не ускользнуло, что упоминание фамилии Шменкеля несколько накалило обстановку.
   - Говори правду, - настойчиво предупредил Шменкель. - Только правда может спасти тебя. Шменкель - это я!
   Пленный в какой-то момент закрыл глаза, словно хотел показать, как он устал.
   - Я действительно ничего не знаю... Я всего-навсего маленький унтер-офицер...
   - Забудь ты это слово... Унтер-офицер! Унтер-офицер! Говори, что знаешь!
   - Жандармерия разыскивает какого-то ефрейтора Фрица Шменкеля.
   - Откуда ты это знаешь?
   - От полевой жандармерии.
   С ноября до мая произошло столько событий! У полевой жандармерии других забот полно: им наверняка не до ефрейтора, который дезертировал из армии полгода назад.
   - Я числюсь в списке разыскиваемых, - сказал вдруг Шменкель.
   - Да, да, разумеется, - согласился пленный.
   - Где вы видели эти списки? Какое отношение имеете вы к полевой жандармерии? - Вопросы Шменкеля сыпались один за другим с такой быстротой, что унтер-офицер сразу понял, что попал в ловушку.
   - Никакого! Абсолютно никакого! Я только слышал об этом.
   - От кого?
   В глазах пленного блуждали какие-то нагловатые огоньки, когда он говорил, что слышал об этом от одного знакомого.
   - А ну-ка снимай рубашку! - приказал Шменкель и, заметив, что тот не собирается выполнять его приказ, повторил: - Снимай рубашку!
   Шменкель не обратил внимания на удивленный взгляд командира. С интересом смотрел он на трясущиеся пальцы пленного, которыми тот расстегивал пуговицы.
   - Подними руки!
   Под мышкой у пленного красовалась татуировка с обозначением группы его крови. Такие метки были у всех эсэсовцев. Значит, этот тип эсэсовец! Но тогда почему он оказался в танковой колонне?!
   Лицо пленного снова стало наглым.
   - Кто ты такой? Шпик из гестапо? Офицер разведки... или каратель?
   - Я только делал то, что мне приказывали... Я рядовой эсэсовец... Шарфюрер, и не больше...
   - Убийца ты и грабитель, вот кто ты! - с гневом бросил Шменкель. Такие, как ты, превратили Германию в кладбище. Они убивают, вешают. Вот вся ваша политика!
   Шменкель с силой ударил немца. Того сильно качнуло в сторону. Пленный оглянулся, словно ища защиты. Шменкель ударил его еще раз.
   - Мы не позволим вам превратить мир в тюрьму или концлагерь! Мы не успокоимся, пока всех вас не уничтожим!..
   Васильев и Тихомиров отвели Шменкеля в сторону, чтобы он успокоился.
   Всю ночь Заречнов был в агонии. Когда же утром партизаны собрались у тела своего командира, чтобы проститься с ним, все заметили, как сильно искусаны у него губы, боли были слишком сильными.
   Партизаны построились, и Тихомиров глухо скомандовал:
   - К салюту приготовиться!
   Щелкнули затворы.
   - Огонь!
   Сумрачные и молчаливые, шли партизаны через весенний лес. О пленном никто не говорил. Во время очередного допроса, который проводил Коровин, эсэсовцу не удалось опровергнуть того факта, что он принимал участие в расстрелах мирных жителей. Приговор эсэсовцу был единодушным. И все же Шменкель невольно думал о своем соотечественнике, с которым судьба свела его после полугодового нахождения в партизанском отряде. В каком же глупом положении оказался Фриц. Ведь он хотел показать своим боевым товарищам по отряду немца, разумеется, не антифашиста, просто честного немца, который уже понял всю преступность развязанной Гитлером войны. А вместо такого человека случай сунул ему этого эсэсовца. Правда, партизаны по-прежнему хорошо относились к Шменкелю, но Фрица это не успокаивало. Совсем не успокаивало.
   "Быть может, лучше раз и навсегда забыть страну, в которой ты родился и вырос? - думал Шменкель. - Но как это сделать? Отречься от родины не так-то просто, но нельзя и молчать, когда идет эта проклятая война. Она каждый день несет людям смерть, и смерть эта связана со словом "Германия".
   В полдень запахло чем-то горелым. Партизаны выслали вперед разведчиков, чтобы узнать, в чем дело. Вскоре разведчики вернулись в отряд и доложили, что фашисты сожгли очередную деревню. Видимо, еще накануне. Повсюду валялись обгоревшие балки, стропила, сиротливо торчали печные трубы, и это только усиливало ужас происшедшей трагедии. Ветер бросал разведчикам в лицо пепел. Кругом не было ни души.
   Партизаны уже хотели двигаться дальше, как двое бойцов привели к командиру старушку в отрепье. Увидев командира, она повалилась ему в ноги и начала издавать какие-то странные звуки. Ее белые как лунь волосы касались земли.
   - Потеряла рассудок, - заметил один из партизан.
   Старушку попытались успокоить, но она ничего не понимала.
   - Еще раз осмотреть все руины и подвалы! - приказал Васильев партизанам.
   Шменкель и Рыбаков пробрались к кирпичному фундаменту сгоревшего дома. Пахло чем-то сладковатым. Видимо, под рухнувшими стенами и крышей дома сгорели люди. Вскоре Рыбаков наткнулся на человеческие кости. Увидел обгоревшую ногу ребенка в чудом сохранившемся ботиночке. Приложив палец ко рту, Рыбаков жестом позвал к себе Шменкеля. Фриц молча пошел за товарищем.
   Невдалеке показалась фигура мужчины в кожаной куртке. Он шел, шатаясь из стороны в сторону,
   - Братишки... товарищи... товарищи... помогите же...
   Васильев поддержал мужчину. Тот сразу же повел командира к подвалу. В таких подвалах крестьяне обычно хранят продукты. Там, забившись в угол, сидели четыре человека: две женщины, паренек и девушка. Лица у всех были испуганные.
   Рыбаков побежал за санитаркой. Мужчина тем временем пытался объяснить партизанам, что здесь произошло:
   - Я просто чудом уцелел... Был в лесу и... все видел издалека. Фашисты плотным кольцом окружили деревню. Мышь не выскользнула бы. Потом открыли по селу огонь из пулеметов.
   Кто-то дал мужчине закурить. Тот несколько раз жадно затянулся.
   - Я видел, как фашисты собрали жителей и повели их к опушке леса. Всех построили и начали косить из пулеметов. Там были моя жена и дочка...
   В это время к подвалу подошла санитарка Надежда Федоровна.
   Одна из женщин неожиданно заговорила:
   - Пусть все знают, как это было. Немцы пришли в деревню сегодня утром. С ними было несколько русских полицаев. Забили ногами в дверь, заорали: "Открывай!" Меня вытолкнули из избы на улицу. Мужа подняли с кровати прикладами, а ведь он у меня больной, параличный. Гнали нас, как какой-нибудь скот. Избы подожгли, а ведь в них остались больные и дети.
   Женщина замолкла. Потом, собравшись с силами, продолжала:
   - Когда же они заживо сожгли моего отца, я закричала не своим голосом, и все люди, которых сбили в кучу, как овец, начали плакать и кричать. Борисова, комсомолка, бросилась было на одного фашиста... Тогда они начали стрелять. Убитые и раненые попадали в одну кучу...
   Женщина зарыдала.
   Партизаны стояли молча.
   Через несколько секунд женщина перестала плакать и заговорила снова:
   - А оставшихся в живых или раненых они добивали молотками. Били молотком по голове... понимаете...
   И женщина снова залилась слезами.
   "Боже мой, - подумал Шменкель, - что же будет с этой бедной женщиной!.."
   - А ну-ка уходите все отсюда! - приказала доктор Кудимова партизанам. - Быстро!
   Вместе с партизанами собрался уходить и мужчина, который привел их сюда. Один из партизан дал ему свою фляжку с водой, но руки у бедняги так дрожали, что он не мог даже пить.
   - Они... повели эту женщину к лесу, - начал объяснять мужчина, - там стали стрелять, но пуля ее только ранила. Вот я ее там и подобрал. Дайте, братишки, табачку, закурить хочется! Пойдемте, я вам все-все покажу.
   Тем временем на пепелище собрались все партизаны. Они пошли за мужчиной в кожаной куртке. Шменкель шел с трудом, боясь увидеть новые ужасы. Но тут он решил, что ему обязательно нужно увидеть все собственными глазами, чтобы впредь в его сердце не оставалось места жалости к преступникам.
   Расстрелянные лежали на опушке леса. Здесь были женщины, мужчины, подростки. Человек триста, не меньше.
   Мужчина в кожаной куртке стоял неподвижно и молча смотрел на убитых. Глаза его зажглись ненавистью. Повернувшись к партизанам, он выкрикнул:
   - Братья, убивайте фашистов, убивайте! Обещайте, что вы будете убивать их! Всех их нужно уничтожить до последнего! До последнего!
   Шменкель чувствовал, как в партизанах кипела ненависть. Не хотелось верить, что эти ужасы - дело рук людей, которые, как и все, ходят по земле, пьют, едят, пишут письма домой. Фрицу казалось невозможным, что когда-нибудь он снова попадет в Германию, будет ходить по улицам. Будет светить солнце, а люди будут смеяться, забыв обо всех этих ужасах. Ему казалось просто невозможным, что когда-нибудь, идя по улице, он сможет заглянуть в освещенные окна домов, где увидит за столом главу семейства, занятого починкой игрушечного паровозика. Фрицу наверняка захочется спросить мужчину, где он был весной сорок второго года, когда под Духовщиной фашисты заживо сжигали детей и стариков, расстреливали мужчин и женщин...
   Шменкель посмотрел на сгоревшую дотла деревеньку. Над пепелищем вились голуби. Они тщетно искали свои гнезда.
   На обратном пути Шменкель шел рядом с Рыбаковым.
   - А ты еще говорил об установлении в Германии рабоче-крестьянской власти. Для кого? Для тех, кто это сделал?
   - Для этих нет, - отрезал Рыбаков. - Для других - да. Ты сам как-то говорил мне: если ты отречешься от родины, значит, откажешься от самого себя. Нельзя видеть только одни отрицательные стороны.
   - Эти негодяи и после войны захотят владеть всеми богатствами, вмешался в разговор Тихомиров. - Люди подобного сорта - антиобщественные элементы. Они способны нарушить любые моральные и духовные принципы, но их не следует смешивать с другими, порядочными людьми, товарищ Шменкель.
   - А вина? - спросил Шменкель.
   - Вина?.. - повторил комиссар. - За преступления будут расплачиваться те, кто их совершал. А возмещать убытки немецкий народ будет иными средствами, путем вступления нации на путь, свободный от заблуждений и ошибок. С нацистским правительством, с пушечными королями и такими, как вот этот эсэсовец, которого мы только что расстреляли, мы рассчитаемся особо.
   * * *
   Майский день был ясным и солнечным. Дул свежий весенний ветер. Виктор Спирин вел передовой отряд партизан в лагерь. Вдруг он остановился и сказал:
   - Если бы все эти ужасы мы не видели собственными глазами, просто не поверили бы. Ночь они провели в лесу, неподалеку от сожженной гитлеровцами деревни. Многие партизаны не смогли заснуть в ту ночь. У всех пропал аппетит. Однако обстановка заставляла сделать привал. В близлежащие села были посланы небольшие разведывательные группы. После возвращения их командиры долго совещались, обсуждая обстановку.
   Вскоре после полуночи Тихомиров собрал бойцов и объявил им приказ. Отряд имени Буденного, пользуясь темнотой, должен был подготовить взрыв крупного склада боеприпасов. Тем самым партизаны хотели доказать врагу, что кровавый террор гитлеровцев по отношению к мирному населению не останется безнаказанным. Партизаны же из отрядов имени Суворова и "Смерть фашизму" должны были похоронить расстрелянных гитлеровцами крестьян.
   Похороны начали на рассвете. А когда солнце стало клониться к закату, из соседних деревень пришли сотни жителей поклониться праху убитых. Один из членов подпольного райкома принес Красное знамя, которое держали приспущенным над братской могилой.
   После похорон оба партизанских отряда разъединились. Верзин повел своих людей в северном направлении. Командиры договорились поддерживать друг с другом постоянную связь и совместно организовать в районе Духовщины на островке среди болот партизанский лагерь.
   Вскоре после этого головной дозор отряда "Смерть фашизму" вышел на цель. Разведчик Николай Казаков, который прекрасно знал эти места, буквально каждую тропинку, вел за собой Спирина, Коровина, Рыбакова и Шменкеля. Когда командир отделения сказал, что впереди видит дорогу, Казаков не сразу ответил ему - он все еще находился под впечатлением недавних похорон.
   Группа скрытно вышла на поросший кустарником холм. Шменкель разглядывал местность в бинокль. Перед ним простирались поля с островками леса. Дорога змеей вилась вокруг высотки. Видимо, давно не было дождя: воздух на горизонте струился.
   Шменкель толкнул Спирина:
   - Легковой автомобиль!
   Спирин кивнул и взял бинокль:
   - По-видимому, штабная машина. Днем они разъезжают без сопровождения, считая, что на открытой местности с ними ничего не случится. Жаль пропускать ее!
   - А почему мы должны ее пропускать? - Рыбаков подмигнул. - Откроем огонь из-за кустов, и все тут.
   - Глупо. Мы просто-напросто остановим ее.
   Шменкель снова взял бинокль и стал смотреть.
   - В машине наверняка едут офицеры. Возможно, даже с важными штабными документами.
   Фриц быстро надел себе на голову немецкую каску, по всем правилам застегнул шинель и взял в руки автомат.
   - Теперь я похож на часового. Нужно только огневое прикрытие.
   Спирин подумал немного и приказал бойцам:
   - Занять укрытие по обе стороны от дороги! В случае оказания сопротивления немедленно открыть огонь.
   Под прикрытием кустов партизаны сбежали с высотки к дороге.
   - Ваня, дашь нам знак! - крикнул Шменкелю Спирин.
   Как ни в чем не бывало Шменкель стал прохаживаться вдоль дороги, прислушиваясь к приближающемуся шуму мотора. Машина была метрах в ста за поворотом. Шменкель закурил. Прошло минуты две. Когда машина показалась, Фриц бросил окурок и, выйдя на середину дороги, поднял руку. Завизжали тормоза, машина остановилась в нескольких метрах от Шменкеля.
   Рядом с водителем сидел солдат. На заднем сиденье расположились толстый майор и еще какой-то офицер.
   - Эй ты, тебе что, жить надоело? Почему стоишь повреди дороги?
   В голосе майора звучали нотки недовольства.
   - Никак нет, господин майор!
   - Что ты вообще делаешь в этом захолустье?
   Майор подался вперед и с удивлением посмотрел на Шменкеля. Вдруг лицо майора побледнело, и он схватился за кобуру. Шменкель сорвал с плеча автомат. В этот момент в кустах возле дороги что-то блеснуло - и майор упал на сиденье.
   В тот же миг водитель дал газ, мотор взвыл, и машина рванулась вперед. Шменкель отскочил в сторону, но все же успел дать очередь по колесам. Машину сразу же занесло в кювет.
   - Руки вверх!
   Первым с поднятыми руками из машины вылез лейтенант. Лицо его было мертвенно бледным, а губы сжаты. По лбу водителя текла струйка крови, вверх он поднял только одну руку, так как во вторую, видимо, был ранен. Солдат, сидевший на переднем сиденье рядом с водителем, остался невредимым. Он на чем свет ругал водителя:
   - Ты что, очумел - ехать, когда по машине стреляют?! Нас всех могли перестрелять! Я не зря сегодня подумал, что эта поездка может для нас плохо кончиться, и вот тебе, пожалуйста, мы попали к партизанам!