На ее лице отразилось удивление, тут же сменившееся недоверием, и почему-то это недоверие задело его. Он быстро заговорил, боясь передумать:
– Да, был, прежде чем присягнул на верность калардинскому князю. А знаешь, почему я это сделал? Почему перестал грабить и убивать путников на большой дороге? Потому что мне стало страшно и дальше делать только то, что вздумается, не повинуясь никаким законам. Мне опротивела моя свобода. Она мне поперек горла стала, Эллен, потому что из-за нее я...
Он задохнулся, словно давая себе последнюю возможность умолкнуть, не сказать то, чего за многие годы так никому и не сказал – и Глоринделю тоже, хотя он просил. Вернувшись с полдороги, смеясь и пронизывая его вечно злым и пристальным взглядом – просил. Но Натан не сказал.
А сейчас – не мог не сказать.
– У меня был друг. Старый верный друг. Алан Джойс его звали. Мы с ним в одной банде были – его разорили налоги, а мне легкой наживы хотелось. С нами был его сын, совсем ребенок еще. Мы с Аланом вместе через многое прошли... И все его уважали, его нельзя было не уважать – с ним я всегда был уверен, что у меня надежный тыл. И он... никогда не нарушал данного слова. Редко что-то обещал, но коль уж сподобился – его слово было закон. Однажды войска местного лорда устроили на нас облаву, и Алана ранило стрелой. Он почти неделю мучился в агонии, и я все это время от него не отходил. И он попросил меня, чтобы я прогнал его сына. Мальчишка сам по себе был слабый, безвольный, его тоже за приключениями тянуло, как меня когда-то... но стержня в нем не хватало. И Алан это знал. Знал, что без стержня с такой жизнью ты долго не протянешь. И я обещал ему, что наставлю его пащенка на путь истинный. Пообещал, понимаешь? Я дал ему слово. Только мое слово, и ничего больше. А когда он умер, я ничего не сказал его сыну. Тогда на нас то и дело устраивали облавы, многие гибли... и нам были нужны люди. Каждый лишний человек был на счету. Я подумал, что ничего не случится, если я сдержу обещание чуть позже, через недельку-другую, а пока просто не буду посылать мальчишку под стрелы.
Натан умолк. Слова лились из него легко и естественно, ведь он сотни раз складывал их в мыслях, хотя и подумать не мог, что хоть когда-нибудь станет произносить вслух. И теперь, подойдя к самому главному, он понял, что должен был рассказать об этом Глоринделю. Там, в Калардине, после того, как узнал правду о нем и Аманите. Должен был, и это было бы... это было бы правильно.
Он взглянул на Эллен, в ее неподвижные глаза – такие же неподвижные, как глаза того, во что превратился Глориндель, такие же слепые, как вырванный им глаз Аманиты. И подумал: это расплата. За то, что я и тогда не сделал, что было должно. И теперь ты здесь, Эллен, – вместо Глоринделя и вместо Аманиты. Ты единственное, что у меня осталось, потому что все возвращается на круги своя, я нарушил свой долг, и я снова предал.
– У нас было укрытие. Там в погребе хранилась вся наша добыча. Солдаты князя подожгли дом, пытаясь нас выкурить. Мы отбились, мы убили их всех, но я не хотел уходить. Я не смог уйти, потому что женщина, которую я любил, назвала меня трусом и подонком. Она обвиняла меня, что мы теряем то, что заработали кровью, а я стою и смотрю на это. Я и вправду просто стоял и смотрел, я не мог ничего больше сделать, вход в дом завалило, и я...
– Ты послал туда этого мальчика, – сказала Эллен. – Вниз, в погреб. Сквозь огонь. Чтобы он вытащил самое ценное. Ты бы не сделал этого, но в завале у входа оставалась щель. Ты мог бы даже не заметить эту щель, если бы Аманита не кричала, что ты стоишь и смотришь, и только. И ты смотрел. Ты хорошо смотрел. Щель была слишком маленькая, чтобы в нее мог протиснуться ты или кто-то другой, но мальчик смог бы. Он был такой худенький и щуплый... и совсем маленького роста.
– Эллен. – Во рту у Натана пересохло, и он едва смог выдавить ее имя. – Откуда ты...
– Ты смотрел на эту щель и проклинал ее, потому что не мог устоять перед таким искушением, а мальчик боялся... он не хотел. Но ты криками заставил его. Сказал, что это не опасно, что в погребе еще нет огня, что ему только пролезть туда и обратно, а ты его подождешь... Ты кричал на него, а на тебя кричала Аманита, это было давно, но ты помнил так хорошо...
– Эллен! – Он взял ее за плечи, глядя в безучастное лицо. – Откуда ты все это знаешь?!
– Я видела, – просто сказала она. – Я все это видела во сне, много раз. И я помню... я помню, как ты смотрел на эту щель. И думал: если бы, если бы только ее там не было, этой проклятой щели. Ты все время думал только одно это. Как будто просил.
– Просил, – деревянно кивнул он. – Только она ведь... все равно была.
Эллен слабо улыбнулась одним уголком губ.
– Он погиб, да?
– Да. С потолка упала балка, она пробила крышку погреба и завалила вход окончательно. Я ничего не смог сделать и...
– И нарушил свое слово.
– Я его еще раньше нарушил. Когда не сделал того, что обещал, сразу. Просто это было обещание из разряда тех, которые легко оставить на потом... – Натан перевел дыхание, потом продолжил со спокойствием человека, которому больше нечего терять: – Тот человек, его отец, был моим другом. И считал меня своим другом. Зачем нам враги с такими друзьями, верно? Я мог спасти его сына... и знал, что могу, когда не спас. Если бы мой друг был моим господином, я бы ринулся за его сыном хоть в огонь, хоть под стрелы. Но меня держало только данное слово. Которого никто не слышал. А еще... была Аманита, и она...
– Ты бесчестный человек, – мягко сказала Эллен. – Боги создали господ для таких, как ты. Вы ничего не умеете делать сами.
– Эллен! – опешил Натан; а что, разве ты ждал от нее чего-то другого, тут же с горечью подумалось ему? Ждал поддержки, утешения, хотел услышать, что поступил правильно, что не виноват?..
– Вы рождены быть слугами, – так же мягко продолжала Эллен, и у Натана снова возникло жуткое ощущение, что ее глаза видят его. – Если в ход идет ваша добрая воля, вы творите только зло. Потому что на совесть-то легче легкого наступить. Делов-то, а? Потому долг чести – не для вас. А вот если за нарушение долга вам грозит виселица – это да, это дело иное. Эх, друг мой Натаниэль, это ж надо было тебе так опростоволоситься: от одной виселицы избавился лишь затем, чтоб подставиться под другую! Смех да и только.
– Милорд... Глориндель? – прошептал Натан.
– Не терзай себя так, Натан, довольно. Оно не стоит того. Ты таков, каков есть. Как и я. Я вот – сам себе закон. И у меня, в отличие от тебя, нет долга, но есть принципы. Я по ним действую, и только по ним, и могу по ним творить хоть добро, хоть зло. И приказывать тебе – и я ведь не всегда решаю неправильно, верно же, Натан? Часто, но не всегда. Ты же творишь добро, только если тебе прикажут. И за это... ты позволишь мне быть твоим другом?
Натан встал на колени. Он давно уже не держал в своей руке руку Эллен (которая, словно в дурмане подумал он, не была рукой Эллен) и, застыв, слушал голос – голос Эллен, который не был голосом Эллен... он был голосом Глоринделя. Ее губы шевелились, и с них слетал знакомый насмешливый голос, в котором было немного раздражения, и немного обиды, и немного грусти, – и говорил он то, что эльфийский аристократ Глориндель никогда не сказал бы вслух, но что он думал, постоянно думал и не мог сказать, пока его душа не отделилась от тела и не заняла тело этой женщины. На мгновение, Натан знал это, всего на мгновение, так что у них мало времени.
– Ты позволишь мне это, Натан?
Натан взял край рваного, грязного плаща Эллен и поцеловал его, почувствовав скрип дорожной пыли на зубах.
– Как прикажете, мой господин, – сказал он.
И почувствовал, что время ушло, но не ощутил разочарования, потому что они все друг другу сказали.
– Натан, что ты... – удивленно начала Эллен и осеклась. Натан вскочил. Она смотрела на него широко раскрытыми глазами, так же, как минуту назад, но теперь это были совсем другие глаза. Это были ее глаза.
– Что случилось, я... – Она слегка пошатнулась, прижала пальцы к щекам, нерешительно коснулась уголков глаз, вдруг крепко зажмурилась, потом распахнула глаза. – Я... вижу...
– Ты всегда видела, – сказал Натан, не в силах сдержать улыбки – и удивляясь тому, каким все это вдруг оказалось простым. – И огонь ты всегда чувствовала. Просто думала, что не чувствуешь. И что не видишь. А на деле ты чувствуешь и... видишь больше всех. – Он шагнул к ней вплотную, взял ее лицо в ладони, неотрывно глядя ей в глаза, которые видели больше всех. – Эллен, скажи, ты любила его?
На миг ему почудилось, что это неправильный вопрос и Эллен подумает о Расселе, – но тут же понял, до чего глупо сомневаться.
– Я... Нет. – Она запнулась, мотнула головой. – Это не то... Просто с ним было горячо. Я же не чувствовала огня, а его – чувствовала. С ним было горячо. Я не любила его, нет. Но я бы хотела, чтобы... чтобы он был мне другом.
– Он был, – сказал Натан. Она снова подняла на него глаза – и теперь-то уж он не усомнился, что она и правда его видит.
– Да. Наверное, был.
Будь уверена, подумал Натан, обнимая ее. Он – друг мне, а ты – это я... и он выбрал именно твое тело, чтобы мне об этом сказать. Твое, а не Рослин, которая так на него похожа и вроде бы больше подходит для этой роли.
Впрочем, когда они спустились с холма, Натан понял, почему сознание Глоринделя не могло взять тело Рослин. Потому что в тот самый миг, когда его сознание говорило с Натаном, она, Рослин, возвращала к жизни его тело.
Теперь она сидела у Глоринделя на коленях, обхватив его шею руками и крепко вжавшись лицом в его плечо, а он раскачивался с ней, мерно, неторопливо, будто убаюкивая, и гладил по золотистым волосам. Увидев Натана и Эллен, он широко улыбнулся и кивнул им.
«Интересно, помнит ли он, о чем мы только что говорили», – подумал Натан.
Словно в ответ на его мысли Рослин вскинула голову и уставилась на Эллен. Потом вскочила, вырвавшись из рук эльфа, подбежала к своей служанке и, схватив ее за руки, напряженно всмотрелась ей в лицо.
– Ты видишь? Да? Все получилось? Я так и знала! Я знала, что вас надо возвращать только вместе! Тебя через него, но только его телу пришлось хуже, и я прогнала его в тебя, всего на минуточку... А как это было, когда он стал тобой? Это долго длилось? Натан, ты видел? Сколько?
– Эллен, ты понимаешь, о чем она болтает? – с интересом спросил Глориндель. Он сидел на земле, подогнув ноги, и, похоже, был в полном порядке.
– Маленькая госпожа, вы действительно ведьма, – тихо сказала Эллен. – Что за чудеса порою творят ваши травы...
«Или ваша любовь», – мысленно добавил Натан, но не сказал этого вслух, чтобы ненароком не показаться смешным. Впрочем, может, Эллен и не смеялась бы. Больше того – почему-то он был уверен, что она тоже так подумала.
– Ты что-то там увидела?
В первый миг Эллен не поняла, о чем он говорит, хотя ей казалось, что она привыкла к его манере начинать разговор с середины. Но недоумение тут же прошло – когда она осознала, что в голосе эльфа был не вопрос, а понимание.
– Вы имеете в виду войско тальвардов? – помедлив, на всякий случай переспросила она. Глориндель нетерпеливо фыркнул, стряхнул упавшую на глаза прядь, снова опустил подбородок на подтянутые к груди колени. Стояла ночь, тихая и теплая, в траве стрекотали сверчки, а отблески пламени костра лизали лицо эльфа. Эллен смотрела на это пламя, время от времени поднося к нему руку достаточно близко, чтобы ощутить тепло. Это было так непривычно – одновременно и видеть, и ощущать.
– Нет, я вообще-то имел в виду спальню твоих родителей, в которую ты подглядывала через замочную скважину, – бросил эльф. – Ну да, я про тальвардов говорю. Ты там увидела что-то... важное?
– Наверное, – ответила Эллен. Эльф свел брови, задумчиво потерся подбородком о колени, будто пытаясь что-то припомнить. Кажется, свою странную болезнь он перенес без видимых последствий – только бледен был сильнее обычного.
– Не наверное, а точно, раз помчалась туда сломя голову, – вздохнул он наконец. – Ты Рассела своего там увидала, да?
Должно быть, об этом и впрямь было легко догадаться, но Эллен не могла сдержать дрожи.
– Он был... – начала она, но Глориндель перебил ее:
– Как я и предполагал. Вот так они это делают. В самом деле очень действенно... – Он запнулся, но прежде, чем Эллен успела спросить, о чем он, вполголоса добавил: – А я видел свою Аманиту. Ну... нашу с Натаном Аманиту, – поправился он и тихо засмеялся.
Эллен невольно оглянулась. Натан спал: он порядком вымотался, возясь то с ней, то с Глоринделем, и дежурил все прошедшие ночи, хотя было видно, что он едва держится на ногах. Сегодня эльф почти принудительно отправил его на боковую – Натан пытался спорить, но когда Глориндель сказал: «Я приказываю», – лег и мгновенно уснул. Рослин тоже спала, у Глоринделя под боком, завернувшись в его плащ и ткнувшись светловолосой головкой ему в бедро.
Но они все равно говорили вполголоса, не оттого, что боялись потревожить сон своих спутников, а словно опасаясь быть услышанными.
– Я не понимаю... – проговорила Эллен. – Вы видели... вашу Аманиту? Где?
– А ты знаешь, кто это? – спросил эльф, глядя на нее с любопытством. Эллен неуверенно кивнула, прикрыв глаза и разглядывая обрывки снов, заметавшиеся по внутренней поверхности век. Эльф чуть заметно улыбнулся.
– Ну конечно, знаешь... Да, я видел Аманиту. Нашу Аманиту. Там, в дыму. В деревеньке той. Я пошел за Рослин... я думал, что за ней иду. Но на самом деле пошел за Аманитой.
– Постойте! – перебила Эллен, ничего уже не понимая. – Она была там?!
– Я видел ее. Она стояла в проеме того сарая, голая, уперев руки в бока, и пялилась на меня красной дырой вместо глаза. Ты знаешь, что она была одноглазая?
– Вы хотите сказать, что травы, которыми разожгли огонь, вызывают видения?
– Ты не хуже меня знаешь, на что эти травки способны, верно? – насмешливо спросил он, и Эллен медленно кивнула, вспоминая его смеющееся лицо в мутной поверхности зеркала. «Хочешь, погадаем на суженого, Эллен?.. »
Внезапно она поняла, что это значит. Что это значит для нее.
– Но я видела...
– Огонь ты тоже видела, – грубовато перебил он. – Но ведь не чувствовала его. То есть думала, что не чувствуешь, – ожоги-то у тебя оставались. Я тоже видел, когда был там, в огне. С этим дымом... Я видел Аманиту. И не чувствовал... забыл, что она такое на самом деле. И мне хотелось за ней идти. Понимаешь? Я забыл обо всем на свете – об этом огне, о Рослин, проклятие, да обо всем. Я только шел и шел к моей Аманите... думал, что иду, пока вы тут со мной возились, как с младенцем. Понимаешь, о чем я?
– Этого не может... – Это было глупо, так глупо, но на глаза у нее наворачивались слезы – слезы боли и обиды, как же так, ведь она видела собственными глазами...
Верно, Эллен видела глазами, которые не были глазами Эллен... а чьими же они в тот миг были?
Глориндель взял ее за руку, и она вздрогнула.
– В тебе есть эльфийская кровь, – сказал он.
Она посмотрела на него, как на сумасшедшего. Он не улыбнулся в ответ и не выпустил ее руки. Его кожа уже не казалась Эллен обжигающе горячей, но ей все равно не хотелось, чтобы он ее отпускал. Хотелось сидеть с ним там вечность напролет, и не важно, что он будет говорить.
– Травы, которые те ублюдки из деревни подсыпали в огонь, – это те же самые, которыми тальварды одурманивают эльфов. И каждый из них видит впереди что-то или кого-то, за кем хочется идти. За кем будет идти и идти, сколько понадобится. Ты, видимо, слишком близко тогда к ним подошла, и до тебя тоже донесся запах этих трав. А потом, в деревне, они уже не подействовали на тебя – ведь вызывают они видения, а ты ослепла...
Думала, что ослепла, отстраненно пронеслось в голове Эллен, но она даже не заметила этой мысли, потому что весь ее разум заполнило одно звонкое, как оплеуха, слово.
– Видения? – прошептала она.
Эльф покачал головой, печально улыбнулся.
– Не важно. Ты разве не поняла еще? Есть эти люди на самом деле или их нет – не имеет никакого значения, не в этом сила дурмана. А в том, что никто из нас не может остановиться и задуматься, зачем нам преследовать их. Это же главное, Эллен, это самый главный вопрос. Зачем нам идти за людьми, которых мы давно потеряли, зачем...
– Зачем нам враги, – вырвалось у Эллен. Эльф умолк и какое-то время пристально смотрел на нее. Потом раздельно произнес:
– Ну-ка, Эллен, припомни, не случалось ли твоей любезной госпоже леди Рослин заваривать тебе чай? Не крутилась ли она возле чайника, когда его приносили служанки? И не казалось ли тебе иной раз, что у этого чая какой-то странный привкус?
Он отпустил ее так внезапно, что она ощутила себя неловко. А мгновением позже приглушенно взвизгнула Рослин – когда рука эльфа вцепилась в ее волосы и дернула вверх, ставя на колени. Слева от Эллен коротко зашуршала палая листва, блеснуло вырванное из ножен лезвие: Натан уже стоял на ногах.
Глориндель, не глядя на него, выбросил в его сторону руку с предостерегающе отставленной ладонью. Другая его рука сжимала волосы Рослин на затылке, запрокинув ее голову назад, а глаза все так же смотрели в глаза Эллен... которые...
Чьими же они были сейчас глазами?
– Сиди, Натан, – не повышая голоса, сказал Глориндель. – Сиди, не двигайся. Все в порядке. Просто пришло время нам всем наконец поговорить начистоту.
– Отпустите ее, милорд, – прозвучал из тьмы хриплый голос Натана.
– Сядь, тебе сказано!
Натан не сел и не спрятал оружия, но с места не двинулся. Эллен сидела прямая, как струна, не поворачивая головы, и слушала, как он дышит – мучительно, надрывно, будто у него разрывалось сердце. Его господин, кажется, хочет причинить зло его госпоже – и если в самом деле попытается, Натан, вероятно, попросту убьет их обоих, если уж не сможет обоих защитить.
Но я, подумала Эллен, я-то смогу. Я здесь именно для этого.
Глориндель встряхнул Рослин, рывком развернул к себе. В бликах огня ее перекошенное лицо совершенно не напоминало детское.
– Ты моя маленькая хорошенькая ведьмочка, – нежно сказал Глориндель, и от его тона у Эллен задрожали руки. – Ты ведь все спланировала, верно? Ты сбежала из Калардина, зная, что меня отрядят тебя искать, и ты одурманила свою служанку, чтобы она тебя сопровождала – именно она, потому что ее легче всего было одурманить? Ты ведь знала, что в ней есть кровь эльфов, так?
– Не поэтому, – срывающимся голосом ответила Рослин; по ее лицу струился пот, а глаза смотрели умоляюще. – Я просто... хотела... ее...
– Почему ее?
– Она убила моего ребенка, – спокойно сказала Эллен. – Вместе со своим братом. И она ненавидела меня за это. И до сих пор ненавидит.
– Ты хотела вернуть меня в Калардин! – вдруг в ярости выкрикнула Рослин.
– Вы не оставили мне выбора, миледи. Мы не могли идти дальше вместе, вы убили бы меня, или... – Она осеклась. «Или я – вас», – вот что следовало добавить, но она просто не могла выдавить эти слова.
– Все равно! Ты не имела права меня бросать! Ты моя служанка!
– Я ваш враг, миледи, и это ваши слова! – сказала Эллен и встала.
Она чувствовала Натана, как чувствовала бы змею, затаившуюся в траве перед прыжком. И сейчас ей было все равно, в кого эта змея вонзит зубы.
Впрочем, может, дело в том, что она знала: опасаться здесь надо не змеи.
– Так, ладно, – сказал Глориндель. – Как ты заманила сюда Натана?
– Его я не заманивала! – пылко ответила Рослин, и Эллен ей отчего-то поверила. – Мы случайно встретились и...
– И что? – встряхнув ее, повторил Глориндель.
– И я поняла, что он – твой, как и Эллен – моя! Я для тебя его вела! – уже почти срываясь на рыдания, прокричала она.
Глориндель поднял голову, перевел на Натана немигающий взгляд.
– Слыхал, друг мой? Оказывается, мне тебя подарили.
– Отпустите ее, – глухо потребовал Натан. Глориндель, не отреагировав, снова посмотрел Рослин в лицо. Взгляд у него был почти влюбленный.
– Ну какова же мерзавка, а? – с восхищением сказал он и рывком притянул ее ближе, так что она уперлась руками в его грудь. – А теперь говори, кто все это устроил. Кто выманил эльфов, кто выманил меня и куда ты всех нас ведешь... дрянь?
Последнее слово прозвучало с нежностью; хотя нет, не нежность, это была даже не нежность – любовь, неистовая, яростная, и Эллен подумала: «Все верно, вы только такой ее и смогли бы полюбить, милорд... Да спасут вас всеблагие небеса».
– Я... не знаю, – прошептала Рослин и ткнулась лицом ему в грудь. Глориндель положил ладонь ей на затылок. Поднял голову.
– Ну, что повскакивали, – проворчал он. – Садитесь. Натан, да спрячь ты уже свой меч. Кого, интересно, ты тут шинковать собрался?
– Так нельзя, – сказала Эллен. – Милорд, вы же...
– Ну что еще?
Она сглотнула; никогда еще слова не давались ей с таким трудом.
– Вы же сами все поняли... да? Она привела сюда всех нас, и мы даже не задумывались, зачем идем... на самом деле...
– Так задумайся теперь, Эллен. Раз уж тебе так невмоготу. Ну, вообрази, что ты в самом деле видела там Рассела, а не то, что хотела видеть. И что? Что бы ты сделала? Что бы ему сказала?
– Я... – Она хотела ответить и с ужасом поняла, что не может, но не потому, что отнялся язык – если бы! – просто ей нечего было сказать.
Чудовищная тщетность происходящего внезапно навалилась на нее невыносимой тяжестью. Эллен пошатнулась, упала на колени, медленно осела на землю, цепляясь за траву слабеющими руками. Ей казалось, будто кто-то стягивает завесу с ее разума – медленно, грубыми рывками, и это было так же больно, как если бы с нее сдирали кожу.
– Убейте... меня... – выдавила она. Эльф фыркнул, снова провел рукой по волосам прижимающейся к нему Рослин.
– А ну прекрати истерику, – велел он.
– Убейте, – одними губами проговорила Эллен. – Вы должны. Он... так сказал... Глэйв... он же сказал... Что если мы обе дойдем до Тарнаса, мне не жить. Так что же вы теперь...
Она ощутила на своих плечах твердые руки Натана и устало подумала, что вот бы сейчас схватить нож, броситься на Глоринделя, вонзить лезвие ему в глаз... в насмешливо сощуренный васильковый глаз – не только ему вовек лишать других зрения. Броситься – и, конечно, тут же рухнуть, сраженной мечом Натана, который хорошо умеет служить и ничего, кроме этого...
А я, подумала Эллен, я, я даже этого не умею. Я ничего не умею, только...
Только вот эта девочка, которая убила моего ребенка, которая так ловко и страшно меня обманывала, которая заставляла меня думать, что я хочу смерти Рассела, – эта девочка сейчас дрожит в руках единственного, кого любит, и... И почему я не подумала о том, чтобы вонзить нож в ее глаз, коль скоро уж мне надо убить, чтобы быть убитой?! Почему не о ней я подумала, а о Глоринделе, – ведь она мой враг, а он был мне другом... Почему же я подумала о нем – не о ней?
Почему я пыталась убить его, мечтая – думая, что мечтаю, – убить Рассела?
Леди Рослин, моя маленькая госпожа, почему вы выбрали меня и вели меня за собой, почему плевали в меня и плакали в моих руках, вы... вы хотели, чтобы я вас убила?!
– Вы хотели, чтобы я вас убила!
Только когда Рослин вскинула голову и развернула к ней изумленное лицо, Эллен поняла, что выкрикнула это вслух. Задохнувшись от потрясения, повела плечами, будто пытаясь стряхнуть с себя руки Натана, но с места не двинулась – только все смотрела и смотрела в это маленькое, такое детское и такое недетское лицо, в каждой клетке которого трепетало недоверие и... надежда?
– Вы для этого взяли меня с собой, – пораженно прошептала Эллен. – Что-то вас вело, а вы не могли противиться, хотя чувствовали, что вами повелевает зло, и надеялись, что я убью вас... когда узнаю, что вы сделали со мной и моим ребенком. А я захотела убить вместо вас того, кто уже и так мертв. И спутала все ваши планы, верно? Вы ведь не думали, что я всерьез поверю в сказку о живых мертвецах? Или... думали... миледи?
– Я ничего не могла сделать, – умоляюще проговорила Рослин, и было не понять, толи она говорит о силе, которая звала ее в Тальвард, то ли о Расселе, сделавшем из нее убийцу. – Я правда не могла.
Эллен молчала долго. Потом сказала:
– Я знаю.
И еще потом, еще много-много вечностей спустя – не сказала, а подумала: «Рассел, спасибо тебе. Теперь и я знаю, зачем нам враги».
– Эллен, – сказал Глориндель – и она могла поклясться, что никогда еще он не произносил ее имя так. – Ты... ты красива, как эльфийка.
Она круто развернулась к нему.
– Почему вы все время так говорите?
– Как?
– «Красива, как эльфийка». Почему вы так говорите? Разве все эльфийки красивы?
Глориндель улыбнулся – и впервые от его улыбки у нее не сжалось сердце, а напротив – потеплело на душе.
– Нет, конечно. Не все. Просто вы, люди, считаете эльфов красивыми. Для вас мы все на одно распрекрасное лицо. Разве нет? Потому человеческим женщинам нравится слушать такие вещи.
– Мне не нравится. Никогда так больше не говорите. Его улыбка стала шире, потом пропала совсем.
– Не буду. Эллен... – Он закусил губу, потом добавил: – Прости, что я тебя бил.
– Потому что нельзя бить эльфов?
Он кивнул, кажется, не заметив горечи в ее голосе, и она молча поднялась на ноги, не ответив на его непонимающий взгляд.
– Эллен... – Рука Натана соскользнула с ее плеча, тронула за локоть.
– Оставь меня... пожалуйста. Мне надо пройтись, – устало сказала она. Он выпустил ее без единого возражения. Эллен снова взглянула на Рослин, сжавшуюся в объятиях Глоринделя. Та смотрела на нее со страхом и мольбой, и Эллен вдруг немыслимо захотелось обнять ее, погладить по голове, расчесать ее так давно не мытые и нечесанные волосы, свившиеся с концов черными спиральками во вчерашнем огне.