Разумеется, я никогда не позволил себе и малейшего намека, когда Иисус
ошибался, а он почти всегда путал тексты, из чего я умозаключил: учитель
Писание знает по искаженным, невыверенным спискам.
Все мои попытки выучиться просторечию сошли на нет, александрийский
акцент и произношение иных слов лишь подчеркивали мое непалестинское
происхождение.
25. Старания увенчались успехом - меня считали египтянином, а мне того
и было нужно, дабы всячески затемнить свое incognito; все пригодилось
позднее, когда расследование доказало, что мятежный главарь исчез.
Иосиф Флавий, писания коего имеешь в своей библиотеке, замечает: "В это
время прибыл в Иерусалим некий египтянин, выдававший себя за пророка, он
уговорил простолюдинов следовать за ним на гору Елеонскую, что находится
неподалеку от города - на расстоянии пяти стадиев. Оный египтянин утверждал,
оттуда-де покажет - по его приказанию рухнут иерусалимские стены, и так
откроет путь в город. Узнав о том, Феликс приказал солдатам взять оружие и,
выехав из Иерусалима со всадниками и пехотинцами, напал на египтянина и его
сторонников. Четыреста человек убил, а двести взял в плен. Сам египтянин
бежал с поля брани и исчез без вести".
И еще раз вспоминает Флавий в "Иудейской войне" об этом факте: под
рукой у того египтянина находилось тридцать тысяч человек.
Из контекста можно понять: сей факт имел место за десять-пятнадцать лет
до разрушения Иерусалима, то есть почти на четверть века позже событий, в
коих принимал я участие, и потому полагал бы, что речь идет о другом
египтянине, кабы не одно удивительное совпадение: десять-крат меньше
сказанные им цифры - и все сошлось бы в точности.
Даже в неправдоподобной похвальбе египтянина есть зернышко правды:
среди наших сторонников ходило убеждение - ежли много веков назад стены
Иерихона обрушились по приказу Иисуса Навина, почему же не пасть укреплениям
иерусалимским от силы нашего Иисуса, случись в том надобность. Великому
тезке нашего Иисуса, сказано в Писании, явился муж с обнаженным мечом и рек:
я вождь воинства господня, теперь пришел сюда.
Почему бы не явиться ему с воинством и к нам?
А вот насчет мятежа во времена Феликса не упомню, однако ж не
исключено, может, что и было - я той порой много путешествовал, и смута в
Палестине произошла в мое отсутствие.
Антония Феликса знавал лично - законченный негодяй и презренный
вольноотпущенник, родной брат всемогущего министра при кесаре Клавдии.
Феликсу везло - покровительствуемый кесарем, сделал блестящую карьеру,
трижды был женат на царских дочерях, разумеется, из семей
палестинско-заиорданских царьков, годовой доход коих не превышал ста
талантов.
Еще раз извини за постоянные отступления и меандры, коими изобилует мое
повествование. Старческий ум, пусть еще и бодрый на первый взгляд, то и дело
возвращается в прошлое, петляет, мысль устремляется многими потоками, будто
Нил при впадении в море, где и находит свой предел; разница лишь в том, что
река несет свои воды вечно, человеческое же бытие, достигнув предела,
прекращается абсолютно.
Болтовня престарелых - тщетное усилие удержать минувшее, отдаю себе
отчет в бесполезности подобных устремлений и не имею сил воздержаться от
них.
26. Тем не менее вернемся ad rem {К делу (лат.).}. У Иисуса вовсе
отсутствовали широкие политические горизонты, инстинкт вооруженной борьбы,
да и организатором был из рук вон - то есть он не обладал всеми качествами,
необходимыми вожаку повстанцев, дабы надеяться на успех; деревенский
проповедник, пророк и чудотворец, он знал свои земли, соседние с Иудеей и
Галилеей, о неизмеримой мощи Рима лишь смутно догадывался, как и большинство
иудеев из низов, и коли предался своей судьбе, то в неколебимом убеждении:
близок день божия суда, коему решать судьбы мира, а предварит день сей
мессия.
Вера в таковую судьбу Израиля и всех народов была движущей силой любого
иудейского восстания со времен Маттафии и до разрушения Иерусалима.
Увлеченный визионерством Иисуса, я разделял его веру, но с разными
практическими оговорками - позже многое подтвердилось и пошло мне на пользу.
Даже самый просвещенный человек не волен в метафизических чувствах, под
коими понимаю убеждения, не подтвержденные рациональным мышлением. Мы верим
в добрые и злые предсказания, в магическую силу Приапова фалла, встречу с
котом, особенно черным, почитаем дурным предзнаменованием, верим в чары и
заклятия, хотя видим отсутствие причинной связи между словами, вещами и
возможной случайностью.
Мы верим и сомневаемся одновременно, о чем прекрасно сказал Сенека:
умный человек надежду подстраховывает сомнением, ничего не ожидает, не
сомневаясь, и никогда не усомнится без надежды. Так надеялся и я:
столкновения с римлянами удастся избежать либо с помощью божией, либо с
помощью соответственно высокой взятки. И ничуть не сомневался, что свержение
саддукеев и захват синедриона возможны, особливо при поддержке фарисеев;
презирая галилеян с точки зрения чистоты веры, они, однако, ценили
готовность сих неофитов на любые жертвы, дабы защитить веру. Ну, а зелоты и
самые крайние - сикарии - ждали лишь сигнала, чтобы начать мятеж.
27. В пасхальные дни в Иерусалим устремлялись многотысячные толпы.
Преобладали бедняки, глубоко связанные с верой предков, чего вовсе нельзя
сказать о иерусалимском патрициате, основе партии саддукеев, и о четырех
первосвященнических семействах: Беота, Анны, Фиабия и Камита. Последнее,
между прочим, тоже происходило из Александрии, но к роду Садока не имело
отношения.
В оной элите господствовали весьма вольные нравы, дабы не назвать их
просто оскорбительными для иудейской религии.
Рыба начинает гнить с головы, так и в священном городе моральное
разложение началось с высоких духовных и светских сановников. Не в обиду
тебе будь сказано, иудеи не разделяют религиозной морали, хасидим, и морали
светской; для правоверных греко-римский стиль жизни, свободный от ритуальных
запретов, неприемлем, противоестествен и сегодня, в том числе в диаспоре.
Иерусалимские патриции, державшие первосвященническую власть и
богатства, как и повсюду, беспощадно притесняли верующих, прибывших на пасху
в город, не говоря уж о местном плебсе, угнетаемом повседневно.
Цены на жертвенных животных и на съестное взвинчивались непомерно,
харчевни, караван-сараи, ночлежные места, сады и площади и в городе и за
городскими стенами - все находилось в их руках, и потому из тощих кошелей
бедных паломников исчезали последние оболы.
Самым неприкрытым грабежом становился и обмен денег. На Востоке повсюду
были в обиходе греческие серебряные статеры и драхмы, римские денарии и
сестерции, азиатские монеты чеканки местных властителей, имеющих на то
разрешение Рима. Храмовая подать, достоинством в две драхмы, уплачивалась
только монетами иудейскими или тирскими. Столы менял находились в святилище,
в подворье храма, были меняльные лавки и в городе, и те и другие
принадлежали священническим семьям, а оные обирали верных без зазрения
совести и здесь и там.
На сию тему можно бы написать трактат, но твои познания по этому
вопросу не менее моих, потому, сдается, не стоит тратить времени на всякий
вздор.
Все перечисленное не вдохновляло любовь народную к иерусалимским
богатеям (scilicet {То есть (лат.).} священническим родам), тем более их
оппортунизм в римском вопросе воспринимался правоверными предательством не
только Израиля, а самого бога.
При таком положении дел хорошо слаженная вооруженная группа могла
поднять фанатиков, раздраженных всеместной обираловкой пилигримов, и
завладеть храмом; религиозная власть, само собой, перешла бы в другие руки,
однако при непременном условии невмешательства римлян. По многим причинам
надеяться на такой расклад не приходилось, коль предварительно не подкупить
коменданта крепости или самого прокуратора, случись он в Иерусалиме. Кроме
всего прочего, надобно учесть и естественные тенденции всякого иудейского
восстания, всегда направленного не только против своих, но в первую очередь
против иноземных угнетателей. Наше же движение взросло на сугубо религиозной
основе.
Иерусалимский гарнизон не представлял серьезной опасности - одна
когорта пехоты и эскадрон конницы, всего около восьмисот человек под
водительством трибуна. Гарнизон стоял в замке Антонии, что соседствовал с
храмовым подворьем, на пасху нес караул у военных объектов и стражу у
Иродова дворца, где привычно останавливался прокуратор. Замок, возведенный
на стыке северной и западной колоннад внешнего храмового двора, возвышался
настоящей крепостью, занять ее не так-то просто без осадных машин; однако
часть немногочисленного гарнизона, как я уже сказывал, несла стражу и
неожиданным ударом Антония оказалась бы у нас в руках; кстати, так и
случилось, тебе сие известно, во время Иудейской войны.
Ныне и сам не различу, где мои теперешние соображения, а где планы Иуды
из Кариота, или я все снова и снова пытаюсь оправдать мечтания того молодого
человека, не слишком-то приличествовавшие, на мой нынешний. умудренный
жизнью взгляд, ответственному представителю серьезной фирмы, посему
оставлю-ка лучше в стороне комментарии и перейду сразу к фактам.
О чем мечталось в те пасхальные дни, сейчас уже неважно. Я начал
действовать, никого не посвящая в свои замыслы - события развивались
сообразно моим предвидениям.
28. После смерти Иоанна почти ежедневно к нам являлись делегации
пограничных банд, выслушивали проповеди и притчи Иисусовы, а после задавали
неизменный вопрос: сей равви - мессия или нет? Иисус не отвечал, но и не
отрицал, а мы доверительно нашептывали: истинно мессия, и близится час.
Однажды, при молчаливом участии наставника, мы создали совет ближайших.
Тогда-то и возникла наполовину военная организация, во главе ее двенадцать
старших - столько племен израилевых насчитывалось во времена Exodus {Здесь:
исход евреев из Египта (лат.).}. Симон и Андрей стали вожаками, Иаков и
Иоанн, сыны Заведеевы, судьями, а Иаков, сын Алфея, заправлял
организационными делами, я ведал хозяйством, насчет остальных не упомню, что
и кому назначалось.
На совете утвердили и некое магическое число семьдесят и семь
военачальников, им надлежало принять когорты - оные, полагали мы, создадим
из людей, притекших в ряды повстанцев. Пока же начальники поддерживали связь
с заговорщиками в околичных деревнях и с ватагами пустынных изгоев.
29. Среди старейшин сразу же начались раздоры: кому доверить верховное
руководство. Иисус, молчанием одобрив весть об организации и ее целях,
отринул роль главы, не испытывая к сему ни малейшего призвания. Да никто и
не ожидал, чтоб святой муж и пророк ладил с мечом вопреки традициям.
Среди соискателей на звание главного вожака оказались Симон, Андрей, а
также Иоанн, сын Заведеев. Андрея в расчет не брали: признанный кочевыми
бандами, он отправился вести подготовку среди номадов. Муж жесткий и
упорный, многие годы проведший в пустыне у Иоанна, он знал почти всех
главарей и, сдается, после Иоанновой смерти стал их духовным наставником.
Кто знает, не он ли сделался spiritus movens вооруженного заговора; с его
появлением у нас начались мятежные разговоры, а когда выявилась мысль о
восстании, Андрей частенько и подолгу где-то пропадал, появлялся изредка,
будто проверяя, как обстоят дела с военной подготовкой.
Надобно признать, его деятельность принесла обильные всходы, когда
дошло до открытого выступления: под его началом действовали самые
мужественные заговорщики. После поражения ушел со своими отрядами и больше
никогда не вернулся к семье в Капернаум. Во всяком случае, он не погиб. Вел
и другие смуты, его имя не единожды слышали - имя шейха, чтимого средь
номадов Аравийской пустыни.
Симон, вожак оседлых групп, тоже мог претендовать на общее руководство;
среди рыбаков, а они составляли большинство в нашей общине, он был почитаем.
Самый первый Иисусов ученик, человек простой, даже ограниченный, он слепо
верил в божественное его назначение. Как-то по секрету признался мне - было
ему видение. Однажды вечером вместе с Иоанном и Иаковом они оберегали покой
учителя, который совершал вечернюю молитву, по обыкновению, sub coelo {Под
открытым небом (лат.).}. Глухой ночью Симон увидел (Иоанн и Иаков заснули)
свет, а в нем Моисея и Илию, наказавших ему слушаться равви. Тогда-то он и
уверовал, что Иисус - ожидаемый мессия.
Иоанн обладал умом ясным и прозорливым, самый молодой среди старейшин,
не претендовал на верховное руководство. Иисус любил его даже больше, чем
добряка Симона. Юношу стройного, приятного ликом, Иоанна любили все -
девушки, матроны и степенные мужи. Среди людей низкого звания редко
встречаются чувства, столь обычные у эллинской и римской аристократии, но и
у людей простых истинная красота вызывает восхищение, и неважно, девушка ли
ею наделена или юноша.
Иоанн носил свою красу с деликатным обаянием и не злоупотреблял ею - он
был из истовых хасидим; его все баловали, и - о диво! - это ничуть не
испортило нрав юноши, в получении же высокой должности могло помочь. Моложе
меня на два-три года, интеллигентный от природы и щедро ею одаренный - веди
он свой род от монархов, умелым поведением получил бы небольшое царство, -
он трезво оценивал свои преимущества, дабы не спотыкаться на колдобинах
будней; изящество, однако, отнюдь не способствовало политической карьере, к
чему, впрочем, Иоанн вовсе не стремился и не заявлял никаких притязаний.
Брат его Иаков, некрасивый обликом, но быстрого ума, не без оснований
рассчитывал: возвысится Иоанн, и он, Иаков, добьется значительных почестей,
и посему усиленно домогался Иоаннова выдвижения против Симонова, доводя
Иисуса до полного отчаяния: ведь Симон, верный как собака, по сю пору
считался главным в общине, а точнее - правой рукой учителя.
Иисус поначалу отделывался от намеков Иакова молчанием, что вообще
свойственно было его натуре, когда речь шла о делах бренных, не касавшихся
его морального учения, о политике же вообще высказывался неопределенно.
30. Однажды, к примеру, с лукавством приступили к нему: позволительно
ли иудею платить подушную подать кесарю, - а вопросил один из лицемерных
соферим, что в юридической софистике не уступают римским казуистам; Иисус
словно бы не приметил ловушки; скажи он - непозволительно, тут же его
кликнули бы крамольником. Разговор состоялся на городской рыночной площади в
стороне Гадаринской, в толпе зевак, городишко сей наполовину греческий, и
соглядатаев здесь водилось больше, чем блох на хребтине у осла; так вот,
скажи учитель, позволительно-де, и толпа, коей ненавистна была
несправедливая и позорная подать, возроптала бы незамедлительно. Возможно,
равви вовсе не думал о последствиях ответа, просто наитие гонимого
подсказало ему слова, поистине достойные Сократа. Велел подать римский
денарий и, показав изображение Тиберия, спросил: чье сие изображение?
Кесарево, ответили ему. А какой монетой платят подать во храме, иудейской
или тирской? Все едино, ответили ему. Отчего же сие? На тех монетах нет
изображений ни человека, ни вещи, запрещенных господом. Так вот: отдавайте
кесарево кесарю, а божие богу, - сказал Иисус и, вернув денарий, стал
сказывать одну из своих притчей совсем на другую тему.
Примерно таким же способом учитель усмирял наши споры касательно
главного руководства - по мере роста мятежного отряда вопрос требовал
немедленного решения.
31. Помнится, однажды вечером снова разгорелся спор о первенстве и
кто-то выкрикнул мое имя, до тех пор умалчиваемое; хотя я, бесспорно, на
голову превышал всех кандидатов, однако никогда не предлагал услуг через
своих приспешников. Из понятных соображений я сторонился всего и выжидал,
когда пробьет мой час; тебе не надо объяснять - ни малейшей склонности к
военной службе у меня не наблюдалось, а большинство вожаков почитает своим
священным долгом махать мечом, по моему же мнению, сие - последнее дело для
стратега.
Здесь, на Востоке, как, впрочем, и у других народов, военное искусство
как таковое не было известно, мужественный рубака сошел бы за хорошего
военачальника, сражайся он в первых рядах, правда, именно это часто решало
исход боя в ту ли, другую ли сторону. Римляне, между прочим, покорили весь
мир, ибо тщательно разработали теорию стратегии и тактики. Иное дело, основы
ее позаимствовали у твоих предков, пунийцев - купеческого народа, вожди
коего Гамилькар Барка и его сын Ганнибал ввели в бессмысленные побоища
элемент расчета и калькуляции, подкрепили их наукой военного гения великого
македонца. Деловой подход к сражению не чужд и мне, купцу, однако, изучив
историю Карфагена и его конец, я убедился: каждый человек пусть по
возможности держится своей делянки и не суется в чужой огород. К тому же не
надобно забывать: трофеи берет солдат, а богатеет поставщик.
32. Обеспокоенный ссорами да раздорами, я решил испечь двух баранов на
одном огнище - замирить свару и оставить свою особу в тени. А посему
поднялся и сказал:
- Оставим споры, все мы равны пред господом нашим. Должности поделили,
каждый получил по способностям, а не по старшинству. Установлен совет, и
голос двенадцати имеет такой же вес, как и один, - все будем решать сообща:
поддержание порядка, снабжение, военные дела, пока господь бог наш не
укажет: сей есть тот, кто возьмет решение нашей земной судьбы на свои
рамена. Быть может, господь укажет нам избранника гласом народным, когда
сберет воинство, возможно, явится ангел, когда пробьет час. Я же отказываюсь
провидеть судьбу и прошу не называть боле моего имени.
33. Выслушав меня, Иисус, доселе безмолвный, сказал:
- Кто ищет быть сильным, будет унижен. Были великие цари и властители,
а что после них осталось? Прах только. Исчезли египетские фараоны, погибли
монархи вавилонские и персидские.
Рассеялся род Давидов, захирело племя Хасмонеево, опозорил себя дом
Иродов.
Горе кесарям, горе монархам, горе царям, горе всем, кто алкает власти,
а не служит господу.
Как же хотите, дабы воцарилась справедливость и царство небесное, ежли
сегодня торги учинили - кто будет главный меж вами?
Смущенные, пристыженные, все замолкли, Иисус взглянул на меня ласково,
но ничего боле не сказал и удалился под сень дерев в саду, где мы сидели, и
молчал до самой ночи. Спорщики начали тихонько оправдываться - никто,
дескать, и не помыслил власть возыметь, просто надобно же руководствовать
советом, на что я предложил: всякий раз по очереди выбирать руководителя, на
сессию ли, на один ли день, а что до стратега, коли судьба, то бишь
провидение, не решит иначе, изберем его собранием всех старейшин, сотников и
начальников отрядов.
Так все и осталось по-прежнему, бесспорным влиянием пользовались Симон,
Иаков и Иоанн, я же поменьше говорил и побольше делал.
Торговлю военным снаряжением в те сроки запретили, однако на складах
нашей фирмы, подвизавшейся на военных поставках, хватало всякого оружия. Я
поручил втайне, без всяких ограничений продавать предъявителям табличек со
стилизованным инициалом "S" кривые ножи - sica, прямые короткие мечи, что
легко укрыть под плащом, наконечники к стрелам и копьям. Плавильни, кузни и
оружейные мастерские в Дамаске работали днем и ночью, выполняя заказы
палестинских оптовых складов. Для видимости я получил у сирийского легата
Вителлия заказ на большие поставки оружия легиону XII (Fulminata
{Молниеподобный (лат.).}) и предоставил ему кредит на два года. Несмотря на
льготный кредит, я с лихвой возместил убытки моего филиала, ибо Вителлий,
грабитель, как и все римляне, заказчиком был солидным. За солидные деньги он
получил и лучший в мире товар: дамасские мануфактуры пуще глаза берегли
тайну особой закалки металла, не было им равных в производстве оружия и
наступательного и оборонительного.
Наши эмиссары покупали оружие на сирийских складах оптом, небольшими
партиями, опаснее всего провезти оружие контрабандой через границу; втайне
везли не из-за пошлины - боялись, не насторожить бы публика-нов-доносителей.
Переправляли оружие через несколько границ - для безопасности выбрали дороги
пустынями в Трахоне и Батанее, где каждый второй житель промышлял сим
противозаконным ремеслом.
34. Занимался я и провиантом, накануне выступления в праздник пасхи
велел удвоить количество лавок и лотков на склонах Елеонской горы недалече
Иерусалима, где назначался сборный пункт. Ежегодно к празднику и
паломничеству в Иудее заготавливали тысячи мин зерна, муки, сушеных фруктов,
соленой рыбы, а также целые стала домашних животных и птицы, на сей раз я
лишь предупредил кладовщиков насчет оптовых закупок с соответствующей
скидкой для людей с табличкой. Не стоит пояснений - мои личные интересы
ничуть не пострадали.
Все члены совета были не менее активны. Десятки агитаторов готовили к
выступлению общины наших сторонников в деревнях и отряды кочевников,
сообщали пароли и опознавательные знаки. В Галилее, Иудее и при-иорданских
землях поднялся такой шум, что насторожились чиновники и соглядатаи, но в
сроки традиционного паломничества и всеобщего передвижения народа заговор
открыть не удалось.
35. Римляне, как тебе ведомо, никогда не мешались в религиозные дела
покоренных стран и даже относились к ним с уважением, за редкими
исключениями, достойными порицания, когда правители отдельных провинций
нарушали общие установления. Такие исключения частенько касались религии
иудеев еще и потому, что они особенно ортодоксальны и не допускали симбиоза
своего бога с другими божествами. А кто из победителей с легким сердцем
признает унижение собственного пантеона?
И все же римляне никогда не чинили препятствий в массовых религиозных
празднованиях, хотя случались и нарушения общественного порядка. Конфликты
вспыхивали лишь в редких случаях, когда имперская система, требуя
верноподданничества, схлестывалась с ригорическими запретами Торы и
вынуждала иудеев всемерно защищать свои обычаи.
Так в свое время Ирод Великий потребовал принести клятву верности себе
и Августу. Повелению сему воспротивились все: фарисеи, настроенные славным
раввином Шамаем, ессеи всех оттенков вместе со своим пророком Манахемом,
коего можно считать предшественником Иоанна. В общем, против клятвы восстало
почти пятнадцать тысяч преданных Яхве, и Ирод - властелин, жестокий деспот и
насильник - не воздал за сей отказ, последовал лишь небольшой денежный
штраф.
В правление того же Ирода - заслуг в утверждении культа Яхве на его
счету не боле, нежели позорных деяний, - имел место весьма выразительный
эпизод: Ирод, идумеянин и неофит, а заодно и сторонник эллинизации своего
государства, не понимал или не желал понять многих наказов Торы,
противоречащих греко-римской культуре. Отстроив храм господень, украсил его
с великой пышностью, но иудеи приняли его деяние с недоверием, и, как
выяснилось, не без оснований: царь велел водрузить над большими вратами
храма (sanctuarium sanctissimum {Святая святых (лат.).}) большого золотого
орла, видно, в качестве своего votum {Приношение (лат.).}.
Сам дар, изображающий живое творение, нарушал божию заповедь из третьей
книги Моисеевой:
Не делайте себе кумиров
и изваяний, и столбов не ставьте у себя,
и камней с изображениями
не кладите в земле вашей,
чтобы кланяться пред ними;
ибо Я Господь, Бог ваш.
В довершение беды орел считается творением нечистым, подобно ястребу,
сове, лебедю, цапле, журавлю, ворону, сойке, удоду и многим другим птицам. А
уж орел над входом в святилище - богохульство вдвойне. Первосвященник Маттия
не противился из трусости, ибо, столь сведущий в Писании, прекрасно понимал,
сколь недопустим подобный дар, к тому же отличался ригоризмом, чему примером
следующий случай.
Однажды ночью, в канун постного дня, ему приснилось, что
сожительствовал с женой, случилась поллюция, Маттия потерял чистоту, оная же
обязательна для священника, возносящего всесожжение господу. По его просьбе
в тот день назначили иного первосвященника, Иосифа, сына Еллемова.
Педант в мелочах, Маттия уклонился, как только пошло до принципов, на
стражу закона стали двое влиятельных фарисеев - Иуда, сын Сарифа, и Маттия,
сын Мергалота, почитаемые всем иерусалимским людом. Они и возмутили толпу: в
полдень люди ворвались в храм, сорвали орла с врат и изрубили его на куски.
Разумеется, кончилось столкновением с войском, в плен взяли четыре сотни
молодых людей. Ирод приказал сжечь всех живьем за оскорбление его
величества, но дело этим не обошлось. После смерти Ирода народ, оплакивающий
Иуду, Маттию и четыреста мучеников, чей пепел не был погребен с надлежащими
почестями, затеял в праздник пасхи смуту (правил страной Иродов наследник
Архелай), погибло три ты щи людей, и все по милости Архелая, оный с перепугу
бросил на пилигримов армию, не без оснований опасаясь уже не смуты, а
восстания.
Примеры тому бесчисленны, важно одно: любая акция, преднамеренная или
случайная, направленная против религиозных иудейских обычаев, могла привести
ошибался, а он почти всегда путал тексты, из чего я умозаключил: учитель
Писание знает по искаженным, невыверенным спискам.
Все мои попытки выучиться просторечию сошли на нет, александрийский
акцент и произношение иных слов лишь подчеркивали мое непалестинское
происхождение.
25. Старания увенчались успехом - меня считали египтянином, а мне того
и было нужно, дабы всячески затемнить свое incognito; все пригодилось
позднее, когда расследование доказало, что мятежный главарь исчез.
Иосиф Флавий, писания коего имеешь в своей библиотеке, замечает: "В это
время прибыл в Иерусалим некий египтянин, выдававший себя за пророка, он
уговорил простолюдинов следовать за ним на гору Елеонскую, что находится
неподалеку от города - на расстоянии пяти стадиев. Оный египтянин утверждал,
оттуда-де покажет - по его приказанию рухнут иерусалимские стены, и так
откроет путь в город. Узнав о том, Феликс приказал солдатам взять оружие и,
выехав из Иерусалима со всадниками и пехотинцами, напал на египтянина и его
сторонников. Четыреста человек убил, а двести взял в плен. Сам египтянин
бежал с поля брани и исчез без вести".
И еще раз вспоминает Флавий в "Иудейской войне" об этом факте: под
рукой у того египтянина находилось тридцать тысяч человек.
Из контекста можно понять: сей факт имел место за десять-пятнадцать лет
до разрушения Иерусалима, то есть почти на четверть века позже событий, в
коих принимал я участие, и потому полагал бы, что речь идет о другом
египтянине, кабы не одно удивительное совпадение: десять-крат меньше
сказанные им цифры - и все сошлось бы в точности.
Даже в неправдоподобной похвальбе египтянина есть зернышко правды:
среди наших сторонников ходило убеждение - ежли много веков назад стены
Иерихона обрушились по приказу Иисуса Навина, почему же не пасть укреплениям
иерусалимским от силы нашего Иисуса, случись в том надобность. Великому
тезке нашего Иисуса, сказано в Писании, явился муж с обнаженным мечом и рек:
я вождь воинства господня, теперь пришел сюда.
Почему бы не явиться ему с воинством и к нам?
А вот насчет мятежа во времена Феликса не упомню, однако ж не
исключено, может, что и было - я той порой много путешествовал, и смута в
Палестине произошла в мое отсутствие.
Антония Феликса знавал лично - законченный негодяй и презренный
вольноотпущенник, родной брат всемогущего министра при кесаре Клавдии.
Феликсу везло - покровительствуемый кесарем, сделал блестящую карьеру,
трижды был женат на царских дочерях, разумеется, из семей
палестинско-заиорданских царьков, годовой доход коих не превышал ста
талантов.
Еще раз извини за постоянные отступления и меандры, коими изобилует мое
повествование. Старческий ум, пусть еще и бодрый на первый взгляд, то и дело
возвращается в прошлое, петляет, мысль устремляется многими потоками, будто
Нил при впадении в море, где и находит свой предел; разница лишь в том, что
река несет свои воды вечно, человеческое же бытие, достигнув предела,
прекращается абсолютно.
Болтовня престарелых - тщетное усилие удержать минувшее, отдаю себе
отчет в бесполезности подобных устремлений и не имею сил воздержаться от
них.
26. Тем не менее вернемся ad rem {К делу (лат.).}. У Иисуса вовсе
отсутствовали широкие политические горизонты, инстинкт вооруженной борьбы,
да и организатором был из рук вон - то есть он не обладал всеми качествами,
необходимыми вожаку повстанцев, дабы надеяться на успех; деревенский
проповедник, пророк и чудотворец, он знал свои земли, соседние с Иудеей и
Галилеей, о неизмеримой мощи Рима лишь смутно догадывался, как и большинство
иудеев из низов, и коли предался своей судьбе, то в неколебимом убеждении:
близок день божия суда, коему решать судьбы мира, а предварит день сей
мессия.
Вера в таковую судьбу Израиля и всех народов была движущей силой любого
иудейского восстания со времен Маттафии и до разрушения Иерусалима.
Увлеченный визионерством Иисуса, я разделял его веру, но с разными
практическими оговорками - позже многое подтвердилось и пошло мне на пользу.
Даже самый просвещенный человек не волен в метафизических чувствах, под
коими понимаю убеждения, не подтвержденные рациональным мышлением. Мы верим
в добрые и злые предсказания, в магическую силу Приапова фалла, встречу с
котом, особенно черным, почитаем дурным предзнаменованием, верим в чары и
заклятия, хотя видим отсутствие причинной связи между словами, вещами и
возможной случайностью.
Мы верим и сомневаемся одновременно, о чем прекрасно сказал Сенека:
умный человек надежду подстраховывает сомнением, ничего не ожидает, не
сомневаясь, и никогда не усомнится без надежды. Так надеялся и я:
столкновения с римлянами удастся избежать либо с помощью божией, либо с
помощью соответственно высокой взятки. И ничуть не сомневался, что свержение
саддукеев и захват синедриона возможны, особливо при поддержке фарисеев;
презирая галилеян с точки зрения чистоты веры, они, однако, ценили
готовность сих неофитов на любые жертвы, дабы защитить веру. Ну, а зелоты и
самые крайние - сикарии - ждали лишь сигнала, чтобы начать мятеж.
27. В пасхальные дни в Иерусалим устремлялись многотысячные толпы.
Преобладали бедняки, глубоко связанные с верой предков, чего вовсе нельзя
сказать о иерусалимском патрициате, основе партии саддукеев, и о четырех
первосвященнических семействах: Беота, Анны, Фиабия и Камита. Последнее,
между прочим, тоже происходило из Александрии, но к роду Садока не имело
отношения.
В оной элите господствовали весьма вольные нравы, дабы не назвать их
просто оскорбительными для иудейской религии.
Рыба начинает гнить с головы, так и в священном городе моральное
разложение началось с высоких духовных и светских сановников. Не в обиду
тебе будь сказано, иудеи не разделяют религиозной морали, хасидим, и морали
светской; для правоверных греко-римский стиль жизни, свободный от ритуальных
запретов, неприемлем, противоестествен и сегодня, в том числе в диаспоре.
Иерусалимские патриции, державшие первосвященническую власть и
богатства, как и повсюду, беспощадно притесняли верующих, прибывших на пасху
в город, не говоря уж о местном плебсе, угнетаемом повседневно.
Цены на жертвенных животных и на съестное взвинчивались непомерно,
харчевни, караван-сараи, ночлежные места, сады и площади и в городе и за
городскими стенами - все находилось в их руках, и потому из тощих кошелей
бедных паломников исчезали последние оболы.
Самым неприкрытым грабежом становился и обмен денег. На Востоке повсюду
были в обиходе греческие серебряные статеры и драхмы, римские денарии и
сестерции, азиатские монеты чеканки местных властителей, имеющих на то
разрешение Рима. Храмовая подать, достоинством в две драхмы, уплачивалась
только монетами иудейскими или тирскими. Столы менял находились в святилище,
в подворье храма, были меняльные лавки и в городе, и те и другие
принадлежали священническим семьям, а оные обирали верных без зазрения
совести и здесь и там.
На сию тему можно бы написать трактат, но твои познания по этому
вопросу не менее моих, потому, сдается, не стоит тратить времени на всякий
вздор.
Все перечисленное не вдохновляло любовь народную к иерусалимским
богатеям (scilicet {То есть (лат.).} священническим родам), тем более их
оппортунизм в римском вопросе воспринимался правоверными предательством не
только Израиля, а самого бога.
При таком положении дел хорошо слаженная вооруженная группа могла
поднять фанатиков, раздраженных всеместной обираловкой пилигримов, и
завладеть храмом; религиозная власть, само собой, перешла бы в другие руки,
однако при непременном условии невмешательства римлян. По многим причинам
надеяться на такой расклад не приходилось, коль предварительно не подкупить
коменданта крепости или самого прокуратора, случись он в Иерусалиме. Кроме
всего прочего, надобно учесть и естественные тенденции всякого иудейского
восстания, всегда направленного не только против своих, но в первую очередь
против иноземных угнетателей. Наше же движение взросло на сугубо религиозной
основе.
Иерусалимский гарнизон не представлял серьезной опасности - одна
когорта пехоты и эскадрон конницы, всего около восьмисот человек под
водительством трибуна. Гарнизон стоял в замке Антонии, что соседствовал с
храмовым подворьем, на пасху нес караул у военных объектов и стражу у
Иродова дворца, где привычно останавливался прокуратор. Замок, возведенный
на стыке северной и западной колоннад внешнего храмового двора, возвышался
настоящей крепостью, занять ее не так-то просто без осадных машин; однако
часть немногочисленного гарнизона, как я уже сказывал, несла стражу и
неожиданным ударом Антония оказалась бы у нас в руках; кстати, так и
случилось, тебе сие известно, во время Иудейской войны.
Ныне и сам не различу, где мои теперешние соображения, а где планы Иуды
из Кариота, или я все снова и снова пытаюсь оправдать мечтания того молодого
человека, не слишком-то приличествовавшие, на мой нынешний. умудренный
жизнью взгляд, ответственному представителю серьезной фирмы, посему
оставлю-ка лучше в стороне комментарии и перейду сразу к фактам.
О чем мечталось в те пасхальные дни, сейчас уже неважно. Я начал
действовать, никого не посвящая в свои замыслы - события развивались
сообразно моим предвидениям.
28. После смерти Иоанна почти ежедневно к нам являлись делегации
пограничных банд, выслушивали проповеди и притчи Иисусовы, а после задавали
неизменный вопрос: сей равви - мессия или нет? Иисус не отвечал, но и не
отрицал, а мы доверительно нашептывали: истинно мессия, и близится час.
Однажды, при молчаливом участии наставника, мы создали совет ближайших.
Тогда-то и возникла наполовину военная организация, во главе ее двенадцать
старших - столько племен израилевых насчитывалось во времена Exodus {Здесь:
исход евреев из Египта (лат.).}. Симон и Андрей стали вожаками, Иаков и
Иоанн, сыны Заведеевы, судьями, а Иаков, сын Алфея, заправлял
организационными делами, я ведал хозяйством, насчет остальных не упомню, что
и кому назначалось.
На совете утвердили и некое магическое число семьдесят и семь
военачальников, им надлежало принять когорты - оные, полагали мы, создадим
из людей, притекших в ряды повстанцев. Пока же начальники поддерживали связь
с заговорщиками в околичных деревнях и с ватагами пустынных изгоев.
29. Среди старейшин сразу же начались раздоры: кому доверить верховное
руководство. Иисус, молчанием одобрив весть об организации и ее целях,
отринул роль главы, не испытывая к сему ни малейшего призвания. Да никто и
не ожидал, чтоб святой муж и пророк ладил с мечом вопреки традициям.
Среди соискателей на звание главного вожака оказались Симон, Андрей, а
также Иоанн, сын Заведеев. Андрея в расчет не брали: признанный кочевыми
бандами, он отправился вести подготовку среди номадов. Муж жесткий и
упорный, многие годы проведший в пустыне у Иоанна, он знал почти всех
главарей и, сдается, после Иоанновой смерти стал их духовным наставником.
Кто знает, не он ли сделался spiritus movens вооруженного заговора; с его
появлением у нас начались мятежные разговоры, а когда выявилась мысль о
восстании, Андрей частенько и подолгу где-то пропадал, появлялся изредка,
будто проверяя, как обстоят дела с военной подготовкой.
Надобно признать, его деятельность принесла обильные всходы, когда
дошло до открытого выступления: под его началом действовали самые
мужественные заговорщики. После поражения ушел со своими отрядами и больше
никогда не вернулся к семье в Капернаум. Во всяком случае, он не погиб. Вел
и другие смуты, его имя не единожды слышали - имя шейха, чтимого средь
номадов Аравийской пустыни.
Симон, вожак оседлых групп, тоже мог претендовать на общее руководство;
среди рыбаков, а они составляли большинство в нашей общине, он был почитаем.
Самый первый Иисусов ученик, человек простой, даже ограниченный, он слепо
верил в божественное его назначение. Как-то по секрету признался мне - было
ему видение. Однажды вечером вместе с Иоанном и Иаковом они оберегали покой
учителя, который совершал вечернюю молитву, по обыкновению, sub coelo {Под
открытым небом (лат.).}. Глухой ночью Симон увидел (Иоанн и Иаков заснули)
свет, а в нем Моисея и Илию, наказавших ему слушаться равви. Тогда-то он и
уверовал, что Иисус - ожидаемый мессия.
Иоанн обладал умом ясным и прозорливым, самый молодой среди старейшин,
не претендовал на верховное руководство. Иисус любил его даже больше, чем
добряка Симона. Юношу стройного, приятного ликом, Иоанна любили все -
девушки, матроны и степенные мужи. Среди людей низкого звания редко
встречаются чувства, столь обычные у эллинской и римской аристократии, но и
у людей простых истинная красота вызывает восхищение, и неважно, девушка ли
ею наделена или юноша.
Иоанн носил свою красу с деликатным обаянием и не злоупотреблял ею - он
был из истовых хасидим; его все баловали, и - о диво! - это ничуть не
испортило нрав юноши, в получении же высокой должности могло помочь. Моложе
меня на два-три года, интеллигентный от природы и щедро ею одаренный - веди
он свой род от монархов, умелым поведением получил бы небольшое царство, -
он трезво оценивал свои преимущества, дабы не спотыкаться на колдобинах
будней; изящество, однако, отнюдь не способствовало политической карьере, к
чему, впрочем, Иоанн вовсе не стремился и не заявлял никаких притязаний.
Брат его Иаков, некрасивый обликом, но быстрого ума, не без оснований
рассчитывал: возвысится Иоанн, и он, Иаков, добьется значительных почестей,
и посему усиленно домогался Иоаннова выдвижения против Симонова, доводя
Иисуса до полного отчаяния: ведь Симон, верный как собака, по сю пору
считался главным в общине, а точнее - правой рукой учителя.
Иисус поначалу отделывался от намеков Иакова молчанием, что вообще
свойственно было его натуре, когда речь шла о делах бренных, не касавшихся
его морального учения, о политике же вообще высказывался неопределенно.
30. Однажды, к примеру, с лукавством приступили к нему: позволительно
ли иудею платить подушную подать кесарю, - а вопросил один из лицемерных
соферим, что в юридической софистике не уступают римским казуистам; Иисус
словно бы не приметил ловушки; скажи он - непозволительно, тут же его
кликнули бы крамольником. Разговор состоялся на городской рыночной площади в
стороне Гадаринской, в толпе зевак, городишко сей наполовину греческий, и
соглядатаев здесь водилось больше, чем блох на хребтине у осла; так вот,
скажи учитель, позволительно-де, и толпа, коей ненавистна была
несправедливая и позорная подать, возроптала бы незамедлительно. Возможно,
равви вовсе не думал о последствиях ответа, просто наитие гонимого
подсказало ему слова, поистине достойные Сократа. Велел подать римский
денарий и, показав изображение Тиберия, спросил: чье сие изображение?
Кесарево, ответили ему. А какой монетой платят подать во храме, иудейской
или тирской? Все едино, ответили ему. Отчего же сие? На тех монетах нет
изображений ни человека, ни вещи, запрещенных господом. Так вот: отдавайте
кесарево кесарю, а божие богу, - сказал Иисус и, вернув денарий, стал
сказывать одну из своих притчей совсем на другую тему.
Примерно таким же способом учитель усмирял наши споры касательно
главного руководства - по мере роста мятежного отряда вопрос требовал
немедленного решения.
31. Помнится, однажды вечером снова разгорелся спор о первенстве и
кто-то выкрикнул мое имя, до тех пор умалчиваемое; хотя я, бесспорно, на
голову превышал всех кандидатов, однако никогда не предлагал услуг через
своих приспешников. Из понятных соображений я сторонился всего и выжидал,
когда пробьет мой час; тебе не надо объяснять - ни малейшей склонности к
военной службе у меня не наблюдалось, а большинство вожаков почитает своим
священным долгом махать мечом, по моему же мнению, сие - последнее дело для
стратега.
Здесь, на Востоке, как, впрочем, и у других народов, военное искусство
как таковое не было известно, мужественный рубака сошел бы за хорошего
военачальника, сражайся он в первых рядах, правда, именно это часто решало
исход боя в ту ли, другую ли сторону. Римляне, между прочим, покорили весь
мир, ибо тщательно разработали теорию стратегии и тактики. Иное дело, основы
ее позаимствовали у твоих предков, пунийцев - купеческого народа, вожди
коего Гамилькар Барка и его сын Ганнибал ввели в бессмысленные побоища
элемент расчета и калькуляции, подкрепили их наукой военного гения великого
македонца. Деловой подход к сражению не чужд и мне, купцу, однако, изучив
историю Карфагена и его конец, я убедился: каждый человек пусть по
возможности держится своей делянки и не суется в чужой огород. К тому же не
надобно забывать: трофеи берет солдат, а богатеет поставщик.
32. Обеспокоенный ссорами да раздорами, я решил испечь двух баранов на
одном огнище - замирить свару и оставить свою особу в тени. А посему
поднялся и сказал:
- Оставим споры, все мы равны пред господом нашим. Должности поделили,
каждый получил по способностям, а не по старшинству. Установлен совет, и
голос двенадцати имеет такой же вес, как и один, - все будем решать сообща:
поддержание порядка, снабжение, военные дела, пока господь бог наш не
укажет: сей есть тот, кто возьмет решение нашей земной судьбы на свои
рамена. Быть может, господь укажет нам избранника гласом народным, когда
сберет воинство, возможно, явится ангел, когда пробьет час. Я же отказываюсь
провидеть судьбу и прошу не называть боле моего имени.
33. Выслушав меня, Иисус, доселе безмолвный, сказал:
- Кто ищет быть сильным, будет унижен. Были великие цари и властители,
а что после них осталось? Прах только. Исчезли египетские фараоны, погибли
монархи вавилонские и персидские.
Рассеялся род Давидов, захирело племя Хасмонеево, опозорил себя дом
Иродов.
Горе кесарям, горе монархам, горе царям, горе всем, кто алкает власти,
а не служит господу.
Как же хотите, дабы воцарилась справедливость и царство небесное, ежли
сегодня торги учинили - кто будет главный меж вами?
Смущенные, пристыженные, все замолкли, Иисус взглянул на меня ласково,
но ничего боле не сказал и удалился под сень дерев в саду, где мы сидели, и
молчал до самой ночи. Спорщики начали тихонько оправдываться - никто,
дескать, и не помыслил власть возыметь, просто надобно же руководствовать
советом, на что я предложил: всякий раз по очереди выбирать руководителя, на
сессию ли, на один ли день, а что до стратега, коли судьба, то бишь
провидение, не решит иначе, изберем его собранием всех старейшин, сотников и
начальников отрядов.
Так все и осталось по-прежнему, бесспорным влиянием пользовались Симон,
Иаков и Иоанн, я же поменьше говорил и побольше делал.
Торговлю военным снаряжением в те сроки запретили, однако на складах
нашей фирмы, подвизавшейся на военных поставках, хватало всякого оружия. Я
поручил втайне, без всяких ограничений продавать предъявителям табличек со
стилизованным инициалом "S" кривые ножи - sica, прямые короткие мечи, что
легко укрыть под плащом, наконечники к стрелам и копьям. Плавильни, кузни и
оружейные мастерские в Дамаске работали днем и ночью, выполняя заказы
палестинских оптовых складов. Для видимости я получил у сирийского легата
Вителлия заказ на большие поставки оружия легиону XII (Fulminata
{Молниеподобный (лат.).}) и предоставил ему кредит на два года. Несмотря на
льготный кредит, я с лихвой возместил убытки моего филиала, ибо Вителлий,
грабитель, как и все римляне, заказчиком был солидным. За солидные деньги он
получил и лучший в мире товар: дамасские мануфактуры пуще глаза берегли
тайну особой закалки металла, не было им равных в производстве оружия и
наступательного и оборонительного.
Наши эмиссары покупали оружие на сирийских складах оптом, небольшими
партиями, опаснее всего провезти оружие контрабандой через границу; втайне
везли не из-за пошлины - боялись, не насторожить бы публика-нов-доносителей.
Переправляли оружие через несколько границ - для безопасности выбрали дороги
пустынями в Трахоне и Батанее, где каждый второй житель промышлял сим
противозаконным ремеслом.
34. Занимался я и провиантом, накануне выступления в праздник пасхи
велел удвоить количество лавок и лотков на склонах Елеонской горы недалече
Иерусалима, где назначался сборный пункт. Ежегодно к празднику и
паломничеству в Иудее заготавливали тысячи мин зерна, муки, сушеных фруктов,
соленой рыбы, а также целые стала домашних животных и птицы, на сей раз я
лишь предупредил кладовщиков насчет оптовых закупок с соответствующей
скидкой для людей с табличкой. Не стоит пояснений - мои личные интересы
ничуть не пострадали.
Все члены совета были не менее активны. Десятки агитаторов готовили к
выступлению общины наших сторонников в деревнях и отряды кочевников,
сообщали пароли и опознавательные знаки. В Галилее, Иудее и при-иорданских
землях поднялся такой шум, что насторожились чиновники и соглядатаи, но в
сроки традиционного паломничества и всеобщего передвижения народа заговор
открыть не удалось.
35. Римляне, как тебе ведомо, никогда не мешались в религиозные дела
покоренных стран и даже относились к ним с уважением, за редкими
исключениями, достойными порицания, когда правители отдельных провинций
нарушали общие установления. Такие исключения частенько касались религии
иудеев еще и потому, что они особенно ортодоксальны и не допускали симбиоза
своего бога с другими божествами. А кто из победителей с легким сердцем
признает унижение собственного пантеона?
И все же римляне никогда не чинили препятствий в массовых религиозных
празднованиях, хотя случались и нарушения общественного порядка. Конфликты
вспыхивали лишь в редких случаях, когда имперская система, требуя
верноподданничества, схлестывалась с ригорическими запретами Торы и
вынуждала иудеев всемерно защищать свои обычаи.
Так в свое время Ирод Великий потребовал принести клятву верности себе
и Августу. Повелению сему воспротивились все: фарисеи, настроенные славным
раввином Шамаем, ессеи всех оттенков вместе со своим пророком Манахемом,
коего можно считать предшественником Иоанна. В общем, против клятвы восстало
почти пятнадцать тысяч преданных Яхве, и Ирод - властелин, жестокий деспот и
насильник - не воздал за сей отказ, последовал лишь небольшой денежный
штраф.
В правление того же Ирода - заслуг в утверждении культа Яхве на его
счету не боле, нежели позорных деяний, - имел место весьма выразительный
эпизод: Ирод, идумеянин и неофит, а заодно и сторонник эллинизации своего
государства, не понимал или не желал понять многих наказов Торы,
противоречащих греко-римской культуре. Отстроив храм господень, украсил его
с великой пышностью, но иудеи приняли его деяние с недоверием, и, как
выяснилось, не без оснований: царь велел водрузить над большими вратами
храма (sanctuarium sanctissimum {Святая святых (лат.).}) большого золотого
орла, видно, в качестве своего votum {Приношение (лат.).}.
Сам дар, изображающий живое творение, нарушал божию заповедь из третьей
книги Моисеевой:
Не делайте себе кумиров
и изваяний, и столбов не ставьте у себя,
и камней с изображениями
не кладите в земле вашей,
чтобы кланяться пред ними;
ибо Я Господь, Бог ваш.
В довершение беды орел считается творением нечистым, подобно ястребу,
сове, лебедю, цапле, журавлю, ворону, сойке, удоду и многим другим птицам. А
уж орел над входом в святилище - богохульство вдвойне. Первосвященник Маттия
не противился из трусости, ибо, столь сведущий в Писании, прекрасно понимал,
сколь недопустим подобный дар, к тому же отличался ригоризмом, чему примером
следующий случай.
Однажды ночью, в канун постного дня, ему приснилось, что
сожительствовал с женой, случилась поллюция, Маттия потерял чистоту, оная же
обязательна для священника, возносящего всесожжение господу. По его просьбе
в тот день назначили иного первосвященника, Иосифа, сына Еллемова.
Педант в мелочах, Маттия уклонился, как только пошло до принципов, на
стражу закона стали двое влиятельных фарисеев - Иуда, сын Сарифа, и Маттия,
сын Мергалота, почитаемые всем иерусалимским людом. Они и возмутили толпу: в
полдень люди ворвались в храм, сорвали орла с врат и изрубили его на куски.
Разумеется, кончилось столкновением с войском, в плен взяли четыре сотни
молодых людей. Ирод приказал сжечь всех живьем за оскорбление его
величества, но дело этим не обошлось. После смерти Ирода народ, оплакивающий
Иуду, Маттию и четыреста мучеников, чей пепел не был погребен с надлежащими
почестями, затеял в праздник пасхи смуту (правил страной Иродов наследник
Архелай), погибло три ты щи людей, и все по милости Архелая, оный с перепугу
бросил на пилигримов армию, не без оснований опасаясь уже не смуты, а
восстания.
Примеры тому бесчисленны, важно одно: любая акция, преднамеренная или
случайная, направленная против религиозных иудейских обычаев, могла привести