trahunt {Покорного судьбы ведут, непокорного тащат (лат.).}, и, казалось, не
прозревал всех последствий. Он по-прежнему скитался берегами Генисаретского
озера и проповедовал свою возвышенную доктрину, а мы тем временем, не
сказываясь и без лишнего шума, разрабатывали повстанческую тактику.
В каждой деревеньке, в каждом селении кроме набожных женщин всегда
находилось несколько мужей, а то и несколько десятков, веривших: Иисус есть
Тот, Кто Грядет, - а потому готовых выступить, подай только знак.
Агенты нашего торгового дома, давно уже осевшие во многих землях,
получили от меня доверительную инструкцию: не рискуя торговыми интересами
семьи, ширить повсеместно слух, явился-де муж необычный и явление сие многое
сулит. Особенно наказал передавать весть в великом секрете.
Агенты мои, всяк в своем селении, пользовались неограниченным влиянием,
куда большим, нежели старейшины синагоги, впрочем, многие, будучи людьми
солидными, заодно пестовали и должности старейшин, и потому учение нашего
духовного пастыря прививалось весьма успешно. У нас в пересказе новин лавки
и фактории заменяют римские термы - как тебе известно, средоточия всех
возможных сплетен.
13. Постоянная Иисусова община сильно выросла, к нам прибились номады,
пришельцы из земель, удаленных от обычного маршрута вокруг озера. Нет
необходимости пояснять - люди были все испытанные, фанатики идеи,
агитационные скитания тем боле освящали дело. Итак, воинство наше
насчитывало уже около ста пятидесяти человек.
Накормить такую ораву не так-то просто, хотя никто не привередничал,
довольствовались чем придется: двумя-тремя лепешками с луком или чесноком,
горстью сушеных фиников, вареными бобами или куском рыбы. Чаще всего наш
рацион состоял из овощей, изобильных в эту пору года, и фруктов: огурцы,
арбузы и дыни, салат, груши, репа и яблоки, сливы, фиги, виноград и плоды
хлебного дерева.
Бывало, местные крестьяне подносили в дар овцу или козленка, только
насытить голодную братию не хватило бы и вола.
Мы с Симоном подвизались на ролях снабженцев. Если располагались станом
где-нибудь у озера, Симон, знавший всех рыбарей в округе, уходил с ними на
промысел, а поскольку был сноровист и рачителен к ремеслу, улова хватало на
всех.
В удаленных от воды местах запасался продовольствием я - общинную мошну
доверили мне, а в ней позвякивали, увы, только мои собственные сестерции.
Однако долгом своим считаю сообщить: кроме меня в общине случались и
другие имущие люди, они не скупились. Среди них вдова Сусанна, владелица
обширных виноградников, женщина с ухватками торговки, богатая, но доброго
сердца; выше помянутая Иоанна, ее судьба после чудесного исцеления
переменилась - она получила в наследство постоялый двор, подобно заведениям
такого рода, он отчасти служил и притоном.
Помню Марию-рыбачку, Саломею-садовницу, равно и других женщин, не
слишком богатых, но охотно приходивших на помощь ближнему.
14. Однажды, когда мы снова оказались в окрестностях Капернаума,
общинная казна истощилась вконец, а на Иисусову проповедь собралось человек
до трехсот, и беспокойство меня одолевало по сему поводу немалое. Целый день
отдыхали в кипарисовой роще у источника, в нескольких стадиях от города.
Никто и не помышлял в зной пополудни отправиться за пропитанием, к тому же
Иисус оживленно сказывал удивительные истории и люди слушали затаив дыхание.
Многие сидели на берегу высеченного в камне отводного канала, опустив
ноги в воду, иные расположились в тени дерев, равви с увлечением благовестил
грядущие времена. Иисус живописал впечатляющие и красочные видения гибели
мира, однако день Страшного суда вовсе не пугал внимавших ему: ведь
праведным, а все слушатели уверены были - к сим принадлежат, - этот день
открывал небесные врата. Я записал иные его сентенции, намереваясь в будущем
упорядочить наброски и придать им законченную форму. Намерения мои не
осуществились, но кое-какие записи сохранились. Вот несколько наиболее
характерных, поверенных по разным поводам (многое уже приводил тебе по мере
надобности).
Нет ничего тайного, что не будет явным.
Пусть тот, кто ищет, не перестает искать до тех пор, пока не найдет, а
когда найдет, он будет потрясен, и, если он потрясен, он будет удивлен, и он
будет царствовать над всем.
Не лгите, и то, что вы ненавидите, не делайте этого. Ибо все открыто
перед небом.
Вышел сеятель и сеял зерно. Иное упало при дороге, и налетели птицы и
поклевали. Иное упало на места каменистые и засохло, иное еще упало в
терние, и выросло терние и заглушило его. А немного упало на добрую землю и
принесло обильный урожай. Я сказал.
Я бросил огонь в мир, и вот я охраняю его, пока он не запылает.
Благословен тот, кто имеет уши да слышит. Тот, кто обретет истолкование
этих слов, не вкусит смерти.
Тот, кто себя не познал, не познал ничего.
Придите ко мне, ибо иго мое - благо и власть моя кротка, и вы найдете
покой себе.
Не давайте того, что свято, собакам... Не бросайте жемчуга свиньям...
Когда вы истратите то, что имеете в себе, - то, что останется, спасет
вас. Если вы не имеете этого в себе, то, чего вы не имеете, умертвит вас.
Тот, кто ищет, найдет, и тому, кто стучит, откроют.
Те, которые здесь исполняют волю отца моего, они те, кто войдут в
царствие моего отца.
Сентенции сии, сугубо оригинальные, в Писании мне не удалось сыскать. О
других Иисусовых логиях речь пойдет в иной связи. До поры вернемся в
обильную зеленью долину, под сень пальм и кипарисов.
16. Покамест Иисусова паства располагалась, я смекнул, сколь удобно
местоположение для нас, пообвыкших к ночевкам под открытым небом в летние,
теплые и сухие ночи. В тех сторонах сами жители без всякой надобности
ночевали во дворе, на кровлях домов, в садах либо на улице. Община часто
проводила ночи под звездами, и даже я, не знавший спартанской закалки,
крепко спал, завернувшись в епанчу и положив охапку сена под голову, ежели
вовремя озаботился запастись ею. И на сей раз ночлег был обеспечен, заботило
только пропитание: ввечеру мало отягощенные запасами еды путники едва ли
утолят аппетит.
Хоть и припасено было два бочонка соленой рыбы (кстати, продукция нашей
солильни в Тарихее), сокрушенно признаюсь, пакость эту трудно представить
съедобной. Предназначенная для солдатских желудков, рыба в мирное время
сбывалась на прокорм невольникам, что тяжко трудились в рудниках, и самой
отпетой бедноте; представь себе - бывают же чудеса! - они сей злосмердящий
продукт находили даже вкусным (уж чего-чего, а соли у нас не жалели);
впрочем, потребляли они рыбу вместо соли или еще по какой причине,
утверждать наверняка не могу.
Эти два бочонка, влекомые покорными ослами, подарил нам некий помощник
кладовщика, да и он просто-напросто украл их. Слова Вергилия "Timeo Danaos
et dona ferentes" {Боюсь данайцев, и дары приносящих (лат.).} в этом случае
пришлись как нельзя более кстати. Я размышлял об ужасных последствиях
пиршества, буде оно состоится и придется пустить в дело дар кладовщика. Тут
никакого товара на всех не хватит, а мне, хочешь не хочешь, приходилось
убеждать братию в том, что сообщество наше отлажено до мелочей и в делах
организационных.
Приказал я потихоньку запрячь ослов и отправился в город, стараясь
улизнуть незаметно. В Вифсаиде большим складом нашего торгового дома ведал
Ефраим Бар-Себба, мой дальний родственник. Ему и поручил я к вечеру
раскинуть рынок со съестным неподалеку от кипарисовой рощи, а наперед
доставить лепешки, свежую рыбу и вино. Нахлопотался изрядно, особенно из-за
лепешек: заказали пекарю большой выпек, да к тому же велено ему было поспеть
ко времени.
Солидный и влиятельный купец от хлопот не отлынивает, надо - из-под
земли достанет. Ефраим пустил в ход свои связи и совладал с заданием.
Предусмотрел я и продажную цену, дабы ненароком не содрал Ефраим с
неимущей братии последнюю шкуру, к чему имел великую склонность, и, не
упреди я событий, не обговори все заранее, не сладил бы с собой мой
родственничек, дабы заработать пару неправых денариев. Потому наказал я ему
накрепко самое необходимое продавать с небольшой лишь выгодой и уступать до
себестоимости, начни кто торговаться; ну а деликатесы дозволялось сбыть по
собственному усмотрению.
Ефраим слыхивал то и се об Иисусовой общине и понимал - без крайней
нужды никто не допустит себе убытку, а потому лишних вопросов не задавал,
ответил только: "Ну, ежли надобность такая, то сделаем. Уважаемый братец
может почивать покойно".
Уладив дело, я без всяких иных треволнений вернулся к нашим. По
вечерней прохладе, согласно диспозиции, прибыл целый караван на ослах, и
люди Ефраима раскинули рынок на опушке рощи.
После Иисусовой проповеди голодной пастве захотелось подкрепиться:
развязали котомки, кто вытащил кусок лепешки, кто горсть бобов, а многие
оглядывались в полной растерянности. Тогда-то я и возвестил, где и что из
еды продается, а членам общей кассы выдал каждому полсестерция. Братия
устремилась к лоткам. В трех местах продавали хлеб, бобы, горох и рыбу,
можно сказать, за бесценок, а два лотка манили печеной бараниной, птицей,
сластями, сыром и вином. Торговля шла бойко, и я убедился, мой родственничек
себя не обидел и лакомствами возместил все убытки, понесенные на дешевых
лотках (не оставлять же себя внакладе), ибо там спорили и торговались до
хрипоты. Вскоре по берегам канала запылали костры, братья мои и сестры
улеглись вокруг огня, жадно уписывая доставшуюся им задешево еду.
Я сидел вместе со старейшими, неподалеку от учителя; он ел, как всегда,
мало, хотя женщины раздобыли у торговцев все самое вкусное. Обеспокоился
лишь, достанет ли еды на всех, и я заверил учителя - все сыты будут. Иисус
устал и больше ни о чем не допытывался.
Немного погодя Ефраим отвел меня в сторонку и зашептал на ухо,
осталось-де еще полторы корзины лепешек и немного рыбы, а что повкуснее, все
распродали. Тут меня и осенила блестящая мысль: везти в город остатки не
было никакого смысла, и я велел Ефраиму оповестить братию - кто не
насытился, может получить хлеба и рыбы задаром. Ефраимово предложение
приняли недоверчиво. Пошучивая, кое-кто все же не поленился подойти к лоткам
и не прогадал. Остальные по их примеру разобрали все до последней крошки.
Вдосталь накормленная братия развеселилась, пели и гомозились у огня до
полуночи.
Вот каким манером, вовсе того не желая, я оказался причастным к легенде
о чудесном насыщении нескольких сот людей. В тот вечер и родилось чудо,
новину о нем передавали из уст в уста, дополняли все новыми подробностями.
Никому и в голову не пришло воспротивиться всяческим россказням, хотя Симон
и другие братья прекрасно знали всю подоплеку дела.
Ныне, увековеченная записью, да к тому же в нескольких вариантах,
легенда эта не подлежит сомнению, ибо для простых людей слово писаное
достовернее самой действительности.
17. Насчет других чудес, в великом множестве пересказанных в биографии
Иисуса, не могу утверждать ничего определенного по той простой причине, что
собственными глазами не видел, своими ушами не слышал.
Не столь давно получил я обстоятельнейшие реляции об Аполлонии
Тианском, он, как тебе ведомо, тоже принялся спасать мир и творить чудеса.
Здесь в Александрии ходит множество анекдотов, завезенных купцами, о его
великой магической силе.
По некоторым версиям, он - воплощение бога Протея оплодотворившего его
мать. Передают еще, дескать, подобно Иисусу, ведет бродячую жизнь,
проповедует высокие догмы, воскрешает мертвых, обличает тиранов, все только
ждут, когда помрет, дабы воскреснуть.
Нет у меня ни здоровья, ни желания вникать в подобные бредни;
параллелизм агиографии Иисуса чересчур очевиден, чтобы счесть сходство
сверхъестественным стечением обстоятельств.
Оно вроде бы и понятно, что, используя язык школяров, кто-то тут с
кого-то "содрал", либо и того проще: обе стороны без особых церемоний
черпают из одного источника - из традиций других культов. В конце концов,
все уже было где-нибудь и когда-нибудь записано, надлежит лишь дать себе
труд покопаться в папирусах и свитках, чтобы найти подобное - не столь уж
давно, к примеру, распяли Клеомена, тоже царя и сына божия.
Ежели достанет сил, займусь этой историей, стоит ли, однако,
полемизировать с невеждами? Каким бы ни было наше деяние, минует всего одно
поколение, правда становится многоликой, и ни одного лика истинного.


    КНИГА ЧЕТВЕРТАЯ,


в коей сказывается об уставе и обычаях
Иисусовой общины.

1. Рождение нового культа. Митраизм конкурирует с другими культами. И
солдаты способны на высокие чувства. 2. Истоки развития. 3. Что я видел в
Коммагене. 4. Митра, спаситель человечества, и сирийская Великая мать. 5.
Иисус подлинный и нынешнее положение дел. 6. Различия между официальным
яхвизмом и яхвизмом сектантским. 7. Кое-что о духовном облике Иисуса. 8.
Чаяния и надежды плебеев. 9. Взгляды Иисуса в начале и в конце его служения.
10. Иисус и сыны света. 11. О рукописи сынов света. 12. О несходстве в
убеждениях Иисуса и сынов света. 13. Община последователей Иисуса. 14.
Почему его учение привилось в народе. 15. Обычаи и заповеди. О Марии и
других женщинах. 16. Учение Иисуса и чистота нравов. Я и Мария. 17.
Отступление о царе Давиде.

1. Цицерон справедливо заметил: Omnium rerum principia parva sunt
{Начала всех вещей скромны (лат.).}. Кое-какие приметы уже ныне предвещают:
несколько сотен, а может, и тысяч сектантских общин, разрозненные пока что,
беспрестанно препирающиеся о сути и уставе нового культа, многажды
объединятся в религиозную организацию под эгидой первосвященников, и
распространится она на весь цивилизованный мир.
В нынешние же времена, мыслю, спорят равные силами два культа - Иисуса
и Митры; последний укрепился среди простых солдат. Некогда довелось мне
заниматься военными поставками и частенько бывать в казармах и на постоях
солдатских - с достоверностию утверждаю, иранское божество напрочь вытеснило
весь Олимп воинственной, активной этикой, энергично противоборствующей злу,
гласящей доблесть наивысшей добродетелью. Вопреки распространенному мнению
утонченных эстетов солдаты вовсе не столь дики и кровожадны - подобно рабам,
крестьянам и плебеям, они отнюдь не лишены высоких чувств. Напротив, чем
тягостнее ярмо, тем благороднее порыв к чистой одухотворенной жизни,
унижение порождает порыв к идеалу, коего философы достигают путем
многолетних умствований, любому же из этих униженных идеал ведом как
антитеза их собственному тяжкому бытию, как метафизическое проведение
красоты, лишь божественным промыслом возможной в этом грязном и
несправедливом мире.
2. В истории не редки случаи отчаянного противления угнетенных -
вспомни хотя бы исход евреев из Египта и Солонову сисахфию, реформаторское
движение Гракхов, бунт Спартака и Иудейскую войну, под эгидой свободы и
братства происходившие, а слова эти означали иножды одно, иножды другое.
Пожалуй, и любое совершенствование в отношениях людей сбывается не
прозрением рабовладельцев и владетелей латифундий, а натиском народных масс.
А будь люду чужды высокие чувствования, благородные идеи - понял бы оный, к
чему устремился, сделался бы движителем нашего строптивого цивилизованного
мира?
3. С культом Митры римские легионы познакомились (во всяком случае, я
держусь той мысли) во времена консульства Луция Л. Лукулла, М. Аврелия Котты
и войны с Митридатом Евпатором, царем Понта. Владыка Понта почитал себя
наследником древних персидских монархов и всеми силами насаждал в пределах
своего обширного государства иранскую религию (тебе ведомо, после длительной
войны римляне наголову разбили Митридата и государство его перестало
существовать).
Однажды я побывал в Коммагене (земли Верхнего Евфрата); на вершине
мощной горы, к северу от Самосаты, высилась гигантская фигура Митры,
окруженного божествами иранского пантеона. Огромные изваяния, воздвигнутые
не менее сотни лет назад, прекрасно сохранились. В более новых святилищах
Митры, высеченных в скалах, вершились таинственные мистерии, в коих и мне
довелось участвовать.
И хотя нашествие кельтских, нумидийских, иберийских, германских,
египетских и малоазийских богов создало острую конкуренцию, ни один из этих
богов не остановил триумфального шествия Митры повсюду, куда ступала нога
римского легионера.
Я полагаю большое будущее за митраистами: религия сия зиждется не
только на простодушной мифологии и мессианской идее, присущей и культу
Иисуса, но и на освященной веками мистерии - извечном ритуале принесения
святой жертвы с пылающими светочами, благовониями, пением, понтификальным
одеянием священнослужителей, значительно сильнее воздействующих на чувства
верных, нежели скромные и привычные вечерние молебствия поклонников Иисуса.
4. Коли уж я вновь уступил прихотям своей мысли и отвлекся от темы,
дозволь, дорогой друг, представить тебе вкратце верования митраистов в
пользу довода, что nihil novi sub sole {Ничего нового нет под солнцем
(лат.).}.
Так вот: Митра - не верховное божество, он посланник небес, призванный
оборонить род человеческий от темных сил. Из множества подвигов его самый
величественный - укрощение и ритуальное жертвоприношение быка, некоего
первобыка, ибо его первым создал Ахурамазда (Зевс-Юпитер). Плоть сего
первоживотного, если хочешь, первотворения, породила пастбища и хлеба,
сперма - полезных животных, а душа вернулась на небо, пребывает там и
посейчас пастырем-хранителем домашнего скота.
Подвигом Митра исполнил свое предназначение - демиурга в платоновском
смысле. Герой-спаситель, он боролся с темными силами, обороняя род людской.
Достигнув предела земной жизни, после торжественной вечери, вкушенной с
сотрапезниками (обрати внимание на сию деталь!). Митра вернулся на небо, но
по-прежнему покровительствует ратоборствующим со злом. Грядет час, на веки
вечные Добро одолеет Зло - тогда Митра вновь низойдет на землю и воскресит
мертвых.
Нет нужды боле утруждать тебя теологией и обрядами последователей
Митры. Коль поинтересуешься предметом, в Риме и в Капуе найдешь святилища
Митры, возведенные Титом. А недавно слуха моего достигла весть, дескать, в
Остии почитатели Великой матери Кибелы и митраисты совместными усилиями и на
одной площади возвели два равновеликих святилища. Моя мысль такова: обе
религии, сугубо женская и истинно мужская, взаимством оным весьма
обогащаемы...
5. Неприметлив я сделался - опять занялся разными разностями не по
делу, сдается, однако ж, не без пользы - в поисках ответа на твои вопросы
нежданно открылось мне: первоначальная вера плебейского братства ожидающих
Иисуса-мессию, преображенная в культ, адоптировала не только легенды и мифы,
но и литургию самых разных развитых религий.
Мыслю, ход дела был таков: ученики Иисуса о том и не думали, просто
уступили настояниям прозелитов и местным обычаям; домысел мой подтверждают
различия в обрядах, в оттенках веры между общинами египетскими,
малоазийскими и греческими. Не взяли бы сего в толк ни приверженцы Иисуса,
ни он сам, доведись им провидеть нынешнее положение дел: ни учителю, ни его
пастве в голову не приходило учредить новую религию, держались они завета,
не буквы его, но духа, полагали себя правоверными почитателями Яхве, доброго
и справедливого бога - ниспошлет-де вскорости в мир порядок и утвердит свое
царствие на земле.
Подобные заповеди не столь уж и оригинальны - их придерживаются все
иудейские секты, да и в законной доктрине, насаждаемой школами и книжниками,
хоть и оберегали крепко каждое слово Торы, все ж через головоломную
интерпретацию священных текстов искали в них божественный промысл. Потому и
не след разделять секты, шли-де разными путями, все они признавали Тору
нерушимой, в официальном кодексе коей утверждался не только перечень всех
слов, но и всех знаков, скрупулезно сочтенных, дабы ни малейший изъян не
вкрался в священный свиток. А меж тем в сектах с бережением хранили лишь
свое толкование, все иные признавались ложными. Споры да раздоры держались
авторитетами, всякий раз приводимыми в доказательство правоты.
6. Законная религия и секты, основанные людьми просвещенными,
признавали хохму - мудрость ученых, обретенную в многолетних штудиях. Секты
простолюдинов искали помощи у избранных мужей, божьих посланников.
Взысканными господом мужами были Иоанн, до него Учитель праведности -
основатель общины сынов Садока. К ним принадлежал и Иисус. Будучи
правоверными, все они предрекали в народе царствие божие, на деле же всяк
гласил своего Яхве: согласно Учителю праведности, Яхве - бог-мститель, по
Иоанновой мысли бог - суровый судия, а Иисус проповедовал бога-любовь.
Первого и второго еще можно кой-как замирить, Иисусов бог по сути отвергает
обоих; и тем не менее Яхве во всех трех его сущностях найдешь в иудейских
священных книгах, потому, прибиваясь только к одному из них, лишь слепец мог
не провидеть антиномии.
Иисус, хоть школу и не прошел, ни философскую, ни соферим, видел
антиномию и сделал из сего надлежащие выводы: отринул в Писании все, бывшее
помехою его собственному пониманию Яхве - прежде всего жестокость,
мстительность, деспотизм и прочее, уподоблявшее бога земным владыкам.
Но и не здесь сокрыта оригинальная мысль. Нечто подобное различаемо в
культе Ахурамазды, предварившем культ Митры, в философских идеях Сократа,
Гилеля, Филона, Эпикура и других мыслителей; Иисус же, как поминалось выше,
не знал никого из них, не знал и Гилеля, весть о коем, впрочем, могла
добиться и до него.
7. Иисус гуманистическую этику создал самостоятельно, ведомый лишь
силой чувства и прирожденным умом. Нынешние приверженцы, возжелав
обожествить его, создали образ недалекого, ограниченного лицемера, человека
неумного, простоватого, погрязшего в противоречиях. На деле же был он муж
прямодушный, умный и чистый, не чурался ничего человеческого, оттого, верно,
и питал глубокое отвращение к учению Иоанна, ортодокса похлеще, нежели сами
фарисеи - приверженные мертвой букве, они презирали народ. Иисус, напротив,
радел людям, свод религиозных заповедей хотел приноровить к обиходу.
Ныне, многое приняв в соображение, склоняюсь к мысли, что Иоанн
пребывал в оппозиции к сынам Садока; помнится, последователи, хоть и не
часто, именовали его Учителем праведным, сие могло значить одно из двух:
либо сам почитал себя воплощением легендарного основателя секты, либо
таковым считали его ученики, однако и то и другое преступало суровую
организационную иерархию сынов света: всякий раз новый глава из
священнослужителей пестовал титул, и никто за пределами секты не смел сим
титулом владеть.
С Иоанновым же характером и думать не приходилось о сане Учителя
праведности; упрямый и ограниченный, он повелительно требовал от своих
учеников аскезы жестокой, коей не выдерживало человеческое естество. После
его смерти прибились к нам его ученики - яростные фанатики; фанатизм и дал
губительные плоды - даже с самыми благородными побуждениями, он неизбежно
ведет к погибели.
Испытав на себе суровый Иоаннов устав, Иисус отверг его, но облек в
форму Иоанновых проповедей свою оригинальную мысль, столь притягательную для
простолюдинов и бедноты.
Бедняки, понеже терять им нечего, охотно объединяются в общины,
сообщество же рождает надежду на счастье. Чем безысходнее недоля, тем легче
распалить в простых людях бодрость и надежду на грядущий судный день. Но
всколыхнуть массы способен лишь некто, умеющий вдохнуть в людей веру в их
силы, внушить, сколь велика ценность племени человеческого пред лицом
господа. Быть может, придет пора, и бог для того не понадобится, но в мои
сроки люди в боге нуждались.
Иоанн не разумел плебейского аспекта своей миссии, не разумел - есть
люди бедные и богатые, гонимые и гонители, он видел иные противоположности:
праведник или грешник, святой или проклятый, патриот или предатель.
А потому - вот парадокс! - проповеди льва пустынь пользовались успехом
у владетельных религиозных маньяков, но не у люда земли, амхаарцев: ежели
воспретить бедняку и так невеликие доступные ему утехи - женщину, сытную
трапезу, хотя бы изредка, - что ему останется?
Зато все, кому богатство не дает сомкнуть глаз, вкушали очищения у
Иоанна, после какового в достаточной жизни только смаку прибывало.
8. Иисус в своем посланничестве провидел горести угнетенного народа. Я
в ту пору был весьма далек от его социальных умозрений, но доселе помню
разительное впечатление от первой проповеди. Слова Иисуса до сих пор звучат
в моей душе, хотя предреченное и не свершилось.

Блаженны нищие,
ибо ваше есть Царствие Божие.
Блаженны алчущие ныне,
ибо насытитесь.
Блаженны плачущие ныне,
ибо воссмеетесь.
Блаженны милостивые,
ибо они помилованы будут...
Напротив, горе вам, богатые!
ибо вы уже получили свое утешение.
Горе вам, пресыщенные ныне!
ибо взалчете...
Каким судом судите,
таким будете судимы;