– А потом?
– Кто знает, – протянула Сьюзен. – Может быть, сольемся в экстазе.
– Тогда пошли быстрее.
Супермаркет "Квинси[20] был огромным зданием, построенным из гранитных блоков. Как раз недавно его отремонтировали. По обеим сторонам длинного центрального прохода располагались лавки, где продавали йогурты с фруктами, охотничьи колбаски в тесте с кислой капустой, рулеты с омарами, огромные сандвичи, рогалики, деревенский паштет, салат по-гречески, цыплят под сладким и кислым соусом, пирожки, пирожные с глазурью, устриц, творожный пудинг, свежие фрукты (еще с черенками), мороженое, сладкие ватрушки, цыплят «барбекю», пиццу, пончики, опять пирожки, заливное из утки, сандвичи с ростбифом и чатни на свежеиспеченном хлебе, сушеные персики, орехи кешью и прочее. Еще там были мясные лавки, сырные лавки, магазинчики, где торговали молотым кофе, фруктовые лавки и ларьки, где продавали корейский женьшень. Снаружи по обеим сторонам тянулись аркады с другими лавками и кафе, а в отремонтированных кирпичных зданиях находились магазины одежды, специализированные магазины и рестораны. Это место считается самым привлекательным для туристов в Бостоне, и оно того стоит. Если вы оказываетесь в этом районе с девушкой, трудно не схватить ее за руку. Вокруг бродят фокусники и уличные музыканты. Здесь никогда не бывает пусто, а уж в часы наибольшего наплыва посетителей воцаряется полный хаос. Мы остановились, купили две палочки с дольками свежих фруктов и дыни и съели их на ходу.
– То, что ты говоришь, детка, имеет некоторый смысл, но звучит очень неудобоваримо, – сказал я.
– Знаю, – ответила Сьюзен. – И наверное, ты этого никогда не примешь. В тебе воспитали жуткую привязанность к семье. Но семьи у тебя нет, и поэтому ты переносишь свою потребность защищать кого-нибудь на своих клиентов и на меня.
– Может быть, тебя это не касается, но клиенты как раз нуждаются в моей защите.
– Да, вероятно именно поэтому ты и стал детективом. Тебе нужны люди, которым нужна защита. А иначе что бы ты делал со своей потребностью?
Я выбросил палочку в урну.
– Изливал бы ее полностью на тебя, крошка.
– О Боже! – воскликнула Сьюзен.
– И вряд ли я когда-нибудь изменюсь, – сообщил я.
– Я люблю тебя и понимаю. Всегда оставайся таким же, как сейчас, но ты наверняка догадываешься, почему Рейчел тебя не принимает?
– Ну да, ведь я такой сообразительный.
– Конечно сообразительный, – сказала Сьюзен. – Хочешь йогурт?
15
16
17
– Кто знает, – протянула Сьюзен. – Может быть, сольемся в экстазе.
– Тогда пошли быстрее.
Супермаркет "Квинси[20] был огромным зданием, построенным из гранитных блоков. Как раз недавно его отремонтировали. По обеим сторонам длинного центрального прохода располагались лавки, где продавали йогурты с фруктами, охотничьи колбаски в тесте с кислой капустой, рулеты с омарами, огромные сандвичи, рогалики, деревенский паштет, салат по-гречески, цыплят под сладким и кислым соусом, пирожки, пирожные с глазурью, устриц, творожный пудинг, свежие фрукты (еще с черенками), мороженое, сладкие ватрушки, цыплят «барбекю», пиццу, пончики, опять пирожки, заливное из утки, сандвичи с ростбифом и чатни на свежеиспеченном хлебе, сушеные персики, орехи кешью и прочее. Еще там были мясные лавки, сырные лавки, магазинчики, где торговали молотым кофе, фруктовые лавки и ларьки, где продавали корейский женьшень. Снаружи по обеим сторонам тянулись аркады с другими лавками и кафе, а в отремонтированных кирпичных зданиях находились магазины одежды, специализированные магазины и рестораны. Это место считается самым привлекательным для туристов в Бостоне, и оно того стоит. Если вы оказываетесь в этом районе с девушкой, трудно не схватить ее за руку. Вокруг бродят фокусники и уличные музыканты. Здесь никогда не бывает пусто, а уж в часы наибольшего наплыва посетителей воцаряется полный хаос. Мы остановились, купили две палочки с дольками свежих фруктов и дыни и съели их на ходу.
– То, что ты говоришь, детка, имеет некоторый смысл, но звучит очень неудобоваримо, – сказал я.
– Знаю, – ответила Сьюзен. – И наверное, ты этого никогда не примешь. В тебе воспитали жуткую привязанность к семье. Но семьи у тебя нет, и поэтому ты переносишь свою потребность защищать кого-нибудь на своих клиентов и на меня.
– Может быть, тебя это не касается, но клиенты как раз нуждаются в моей защите.
– Да, вероятно именно поэтому ты и стал детективом. Тебе нужны люди, которым нужна защита. А иначе что бы ты делал со своей потребностью?
Я выбросил палочку в урну.
– Изливал бы ее полностью на тебя, крошка.
– О Боже! – воскликнула Сьюзен.
– И вряд ли я когда-нибудь изменюсь, – сообщил я.
– Я люблю тебя и понимаю. Всегда оставайся таким же, как сейчас, но ты наверняка догадываешься, почему Рейчел тебя не принимает?
– Ну да, ведь я такой сообразительный.
– Конечно сообразительный, – сказала Сьюзен. – Хочешь йогурт?
15
Это случилось за три недели до Рождества. За окнами моей конторы падали редкие снежные хлопья, когда я узнал, что кто-то похитил Рейчел Уоллес.
Я сидел, задрав ноги, попивая черный кофе и жуя пышку в ожидании звонка от некоего Энтони Гонсальвеса из Фолл-Ривер, когда телефон зазвонил. Но это был не Гонсальвес.
Голос произнес:
– Спенсер? Это Джон Тикнор из "Гамильтон Блэк". Не могли бы вы сейчас подъехать к нам? Похоже, что Рейчел Уоллес похищена.
– Вы вызвали полицию? – спросил я.
– Да.
– Хорошо, я еду.
Я повесил трубку, надел шерстяной пиджак в полоску поверх свитера с широким воротом и кобуры и вышел. Моя контора находилась тогда на углу Массачусетс-авеню и Бойлстон-стрит, на третьем этаже, в небольшой треугольной башенке над табачной лавкой. Машина стояла под знаком, гласившим: "Парковка запрещена! Автобусная остановка". Я сел в нее и поехал прямо по Бойлстон-стрит. Снег таял, как только оказывался на мостовой, но собирался у поребриков, на пешеходных дорожках и на карнизах зданий.
Рождественская елка в Пруденшиэл-Сентер уже сверкала, хотя было еще без четверти четыре. Я свернул налево к Чарлзу, потом направо на Бикон и остановил машину на вершине холма напротив Стейт-Хауса, там, где было написано: "Только для членов Высокого двора". Они имели в виду законодателей, но в Массачусетсе их называют "Высоким двором" – по тем же причинам, по которым называют себя Содружеством. Я думаю, это как-то связано с тем, что здесь не голосовали за Никсона. Справа от меня Коммон спускался к Тремонт-стрит, его деревья сверкали рождественскими огнями, а в конце Парк-стрит возвышалась большая картина, изображающая Рождество Христово. Снег лежал на газонах Коммона и таял на дорожках. Внизу, у справочного киоска, стояли в загоне несколько северных оленей, а рядом с загоном расхаживал парень с рекламными щитами на груди и спине и подсовывал листовки людям, которые пытались кормить оленей кукурузными хлопьями. Кабинет Тикнора был на последнем этаже, широкие окна выходили на Коммон. Высокий потолок, все заставлено книгами и рукописями. Наискось от стола – низкий диванчик, а напротив дивана – кофейный столик, зава ленный канцелярскими папками. Тикнор сидели на диване, положив ноги на столик и глядя в окно на парня, раздающего листовки у оленьего загона. Рядом с Тикнором сидел Фрэнк Бел-; сон, сержант полиции, и потягивал кофе. Молодой парень с лицом уроженца графства Майо в Ирландии и в костюме-тройке от Луиса стоял у стола Тикнора и беседовал по телефону.
Белсон кивнул мне, когда я вошел. Я посмотрел на парня и спросил:
– Из окружной прокуратуры?
Белсон кивнул.
– Это Кронин, – представил он того. – Помощник прокурора.
– Спенсер, – сказал Тикнор, – я рад, что вы пришли. По-моему, вы знакомы с сержантом Белсоном.
Я кивнул.
– А это Роджер Форбс, наш адвокат.
Я пожал руку высокому седому скуластому человеку со впалыми щеками, который спрятался – как будто стеснялся чего-то – в углу между диваном и книжной полкой.
Кронин произнес в трубку:
– Мы еще ничего не сообщали журналистам.
– Что мы имеем? – спросил я у Белсона.
Он протянул мне машинописный листок.
Печать была четкая, через два интервала, буквы не скачут, без опечаток, поля широкие, отступ у красной строки – пять знаков. Превосходная бумага "Итон". Напечатано было следующее:
"Поскольку Рейчел Уоллес написала несколько книг, оскорбляющих Бога и страну; поскольку она защищала лесбийскую любовь, вступая в противоречие с Библией и общественной нравственностью; поскольку она растлевала и продолжает растлевать нашу нацию и наших детей при помощи средств массовой информации, которые бездумно используют ее образ ради наживы; и поскольку наши власти, будучи обманутыми радикальными заговорами, ничего не предпринимают, мы вынуждены действовать.
Мы захватили и держим ее у себя. Ей не причинили вреда, и если вы будете следовать нашим инструкциям, то и не причинят. Нам не нужны: деньги. Мы предприняли эту акцию, руководствуясь принципами морали, которые превыше любых законов, и будем следовать этим принципам, даже если они приведут нас к смерти.
Будьте готовы к новым сообщениям. Мы представим вам наши требования в соответствующий срок. Эти требования не подлежат обсуждению. Если они не будут приняты, мир станет только чище после смерти Рейчел Уоллес.
В(осстановители) А(мериканекой) М (орали)
ВАМ".
Я прочитал письмо дважды. Смысл не изменился.
– Неплохой стиль, – сказал я Тикнору.
– Если бы вам удалось поладить с ней, – проговорил Тикнор, – может быть, это письмо вообще никогда не было бы написано. – Его лицо немного покраснело.
– А вы точно знаете, что она исчезла? – обратился я к Белсону.
– Само собой, – ответил он. – Ее нигде нет.
Номер в отеле пуст. Чемоданы все еще там, шмотки в шкафах. Она должна была выступать по радио сегодня после обеда, но на студии не появилась. Последний раз ее видели вчера вечером около девяти, когда официант, разносящий еду в номера, принес ей несколько сандвичей, бутылку джина, бутылку вермута и два стакана. Он говорит, что кто-то мылся в душе, но кто – не знает. Ванная была закрыта, и он только слышал шум воды.
– И уцепиться не за что?
– Абсолютно, – сказал Белсон. Он был худой, узколицый и с такой обильной растительностью на лице, что подбородок его был почти синим, хотя Белсон и брился, по крайней мере, дважды в день. Он курил пятицентовые сигары и выбрасывал их, только когда они уже начинали обжигать ему губы. Как раз сейчас Белсон уже успел сжевать и разлохматить одну, хотя докурил ее только до половины.
– Квирк этим займется? – спросил я.
– Да, он подъедет позже. Ему сегодня во второй половине дня надо быть в суде, и он отправил меня. Но теперь, раз ты появился, мы сможем обойтись и без него.
Кронин повесил трубку и посмотрел на меня:
– Кто вы?
– Мы нанимали мистера Спенсера, чтобы охранять Рейчел, – объяснил Тикнор. – Вероятно, он сможет пролить свет на сложившуюся ситуацию.
– Он, конечно, массу всего сделал, чтобы защитить ее, – язвительно сказал Кронин. – Вы что-нибудь знаете?
– Не очень много, – ответил я.
– Я так и думал. Было изъявлено желание пригласить вас, и я согласился, но не вздумайте путаться под ногами. Вы мне действуете на нервы, и я могу хорошо взгреть вас.
Я посмотрел на Белсона. Тот ухмыльнулся:
– Сейчас из университетов выпускают все более и более крутых.
– Ну это, наверное, их высшее достижение. Круче этого типа они вряд ли кого воспитают.
– Заткнись, ты! – сказал Кронин. – Сержант, вы знаете этого парня?
– Да, мистер Кронин. Я его знаю. Вы хотите, чтобы я его застрелил?
– Какого дьявола, Белсон?! Я задал вам простой вопрос.
– Он в порядке, – сказал Белсон. – Он нам поможет.
– Так будет лучше и для него, – заявил Кронин. – Спенсер, я хочу, чтобы вы коротко рассказали Белсону обо всем, что знаете. Бел-сон, если будет что-то, достойное упоминания, составьте протокол.
– Да, само собой, – ответил Белсон. – Немедленно займусь. – Он подмигнул мне.
Кронин повернулся к Тикнору:
– Вы связаны с "индустрией слова". Вы можете что-нибудь определить, исходя из стиля, которым написано послание?
– Если бы это была рукопись, мы бы ее не приняли, – ответил Тикнор. – Кроме этого, мне сказать нечего. И я понятия не имею, кто мог написать это.
Кронин уже не слушал Тикнора. Он повернулся к Форбсу, юристу.
– Здесь где-нибудь есть комната, где мы можем встретиться с журналистами? – он обращался к Форбсу почти на равных: вероятно, обучение в школе права давало ему некоторое преимущество.
– Конечно, – сказал Форбс. – У нас неплохой конференц-зал на третьем этаже, я думаю, он подойдет. – Он обратился к Тикнору: – Я отведу его в зал "Гамильтон", Джон.
– Отличная идея, – ответил Тикнор.
Форбс пошел вперед. Кронин остановился в дверях:
– Белсон, я хочу знать все, что знает этот парень. Выжмите его досуха.
– Я не хочу отметин на физиономии, – сказал я Белсону.
– Это уж как получится, – ответил тот.
Кронин вышел вслед за Форбсом.
Я присел на край рабочего стола Тикнора.
– Надеюсь, оружие ему не доверяют.
– Кронину-то? – засмеялся Белсон. – Он окончил школу права в семьдесят третьем, в том же году, когда я впервые попробовал сдать экзамен на лейтенанта. Он думает, что, если будет груб и упрям, люди не заметят, что он ни хрена не знает и просто хочет забраться повыше.
– Он ошибается, – вставил Тикнор. Белсон поднял брови в знак одобрения, но Тикнор сидел у него за спиной и не видел этого.
Я обратился к Тикнору:
– Как вы получили письмо?
– Его вручили вахтеру внизу, – сказал Тикнор и протянул мне конверт, совершенно белый, если не считать напечатанного на нем имени Тикнора.
– Описание?
Ответил Белсон:
– Им каждый день суют по сотне всяческих записок. Охранник даже не может вспомнить наверняка, был ли это мужчина или женщина.
– Это не его вина, – сказал Тикнор. – Мы получаем самые разные посылки из типографии: гранки, полосы, макеты плюс рукописи от агентов и авторов, письма читателей, критические заметки и еще с полдюжины разных материалов каждый день. Уолт и не обязан обращать внимания на то, кто их приносит.
Я кивнул:
– Неважно. Вероятно, этот кто-то все равно нанял, например, таксиста, чтобы занести письмо, и вообще от описаний мало толку, даже от самых подробных.
Белсон кивнул:
– Я уже отправил кое-кого по таксопаркам на поиски человека, который мог что-нибудь оставить здесь. Но преступники вполне могли сами доставить послание.
– Прессу извещать будем? – поинтересовался Тикнор.
– Не думаю, что от этого будет какой-то вред, – сказал я. – Кроме того, все и так станет известно. Почерк организации, которая хочет сделать себе рекламу. Похитители не запрещают обращаться к прессе, так же как не запрещают привлекать полицию.
– Я с этим согласен, – добавил Белсон. – Большая часть похищений сопровождается словами: "Только не обращайтесь в полицию", но все эти политические, общественные или черт-еще-знает-какие похищения обычно устраиваются с целью привлечь к себе внимание. И потом, Кронин все равно поговорил с прессой, поэтому ваш вопрос... Ну как это, никак не найду подходящего слова...
– Академический. Гипотетический. Бессмысленный. Запоздалый, – подсказал Тикнор.
– Подходит любое определение, – закончил Белсон.
– Так что же нам делать? – спросил Тикнор.
– Ничего особенного, – ответил Белсон. – Мы сидим. Ждем. Некоторые рыщут по улицам. Мы уже связывались с ФБР, чтобы узнать, есть ли у них материал по ВАМ. Проанализировали бумагу и чернила и ничего не узнали. Через некоторое время кто-то из похитителей выйдет на связь с нами и скажет, что им нужно.
– И все? – Тикнор был оскорблен. Он посмотрел на меня.
– Мне это тоже не нравится, – сказал я. – Но, похоже, делать нечего. Нам нужно ждать, пока с вами свяжутся. Чем больше контактов, тем лучше. Чем ближе похитители подойдут к нам, тем больше шансов, что мы найдем их. И ее.
– Но где уверенность, что они свяжутся с нами?
Ответил Белсон:
– Уверенности нет. Но нужно надеяться.
Они сказали, что сделают это. Ими что-то движет. Им что-то нужно. Все чего-то хотят, на это мы и рассчитываем. – Сигара почти дотлела, и Белсону пришлось наклонять голову, чтобы, дым не попадал ему в глаза.
– А что же будет с Рейчел? Бог мой, подумайте, каково ей! Представьте себе, как с ней обращаются! Мы не можем просто сидеть и ждать.
Белсон посмотрел на меня. Я заговорил:
– Больше ничего не остается. Думать об альтернативе, если ее нет, бесполезно. Она крепкая женщина, она выдержит, как и все остальные.
– Но одна, – произнес Тикнор, – с этими маньяками...
– Подумайте о чем-нибудь другом, – посоветовал Белсон. – У вас есть какие-нибудь мысли по поводу, кто это может быть?
Тикнор резко помотал головой, будто ему в ухо залетела муха.
– Нет, – сказал он. – Нет. Никаких мыслей. Как они себя называют? ВАМ?
Белсон кивнул.
– А кто-нибудь в вашей компании испытывает неприязнь к госпоже Уоллес?
– Да нет, то есть я имею в виду, не настолько же. С Рейчел трудно и неудобно, да и вещи, за которые она ратует, не всем нравятся, но зачем похищать ее? Это лишено смысла.
– Позвольте нам решить это. Дайте мне список тех, кто, по вашему мнению, не любил ее, спорил с ней, не соглашался.
– Бог мой, да туда попадет половина журналистов страны.
– Мы не торопимся, – сказал Белсон, достал записную книжку и откинулся на спинку стула.
– Но, Господи, сержант, я не могу так просто назвать имена. Ведь тогда все эти люди будут причастны к расследованию серьезного преступления.
– Кажется, вы беспокоились, каково сейчас бедной Рейчел? – напомнил Белсон.
Я знал, что сейчас будет. Не раз присутствовал при таких беседах.
– Пойду попробую найти Рейчел, – сказал я. – Сообщите, если что-то выяснится.
– Я не уполномочен привлекать вас к расследованию, Спенсер, – уточнил Тикнор.
– Я тоже, – добавил Белсон. Он едва сдерживался, чтобы не рассмеяться.
– Все уже оплачено, – ответил я и покинул кабинет Тикнора. Потом прошел мимо двух полицейских, допрашивающих секретаршу, спустился на лифте вниз и начал поиски.
Я сидел, задрав ноги, попивая черный кофе и жуя пышку в ожидании звонка от некоего Энтони Гонсальвеса из Фолл-Ривер, когда телефон зазвонил. Но это был не Гонсальвес.
Голос произнес:
– Спенсер? Это Джон Тикнор из "Гамильтон Блэк". Не могли бы вы сейчас подъехать к нам? Похоже, что Рейчел Уоллес похищена.
– Вы вызвали полицию? – спросил я.
– Да.
– Хорошо, я еду.
Я повесил трубку, надел шерстяной пиджак в полоску поверх свитера с широким воротом и кобуры и вышел. Моя контора находилась тогда на углу Массачусетс-авеню и Бойлстон-стрит, на третьем этаже, в небольшой треугольной башенке над табачной лавкой. Машина стояла под знаком, гласившим: "Парковка запрещена! Автобусная остановка". Я сел в нее и поехал прямо по Бойлстон-стрит. Снег таял, как только оказывался на мостовой, но собирался у поребриков, на пешеходных дорожках и на карнизах зданий.
Рождественская елка в Пруденшиэл-Сентер уже сверкала, хотя было еще без четверти четыре. Я свернул налево к Чарлзу, потом направо на Бикон и остановил машину на вершине холма напротив Стейт-Хауса, там, где было написано: "Только для членов Высокого двора". Они имели в виду законодателей, но в Массачусетсе их называют "Высоким двором" – по тем же причинам, по которым называют себя Содружеством. Я думаю, это как-то связано с тем, что здесь не голосовали за Никсона. Справа от меня Коммон спускался к Тремонт-стрит, его деревья сверкали рождественскими огнями, а в конце Парк-стрит возвышалась большая картина, изображающая Рождество Христово. Снег лежал на газонах Коммона и таял на дорожках. Внизу, у справочного киоска, стояли в загоне несколько северных оленей, а рядом с загоном расхаживал парень с рекламными щитами на груди и спине и подсовывал листовки людям, которые пытались кормить оленей кукурузными хлопьями. Кабинет Тикнора был на последнем этаже, широкие окна выходили на Коммон. Высокий потолок, все заставлено книгами и рукописями. Наискось от стола – низкий диванчик, а напротив дивана – кофейный столик, зава ленный канцелярскими папками. Тикнор сидели на диване, положив ноги на столик и глядя в окно на парня, раздающего листовки у оленьего загона. Рядом с Тикнором сидел Фрэнк Бел-; сон, сержант полиции, и потягивал кофе. Молодой парень с лицом уроженца графства Майо в Ирландии и в костюме-тройке от Луиса стоял у стола Тикнора и беседовал по телефону.
Белсон кивнул мне, когда я вошел. Я посмотрел на парня и спросил:
– Из окружной прокуратуры?
Белсон кивнул.
– Это Кронин, – представил он того. – Помощник прокурора.
– Спенсер, – сказал Тикнор, – я рад, что вы пришли. По-моему, вы знакомы с сержантом Белсоном.
Я кивнул.
– А это Роджер Форбс, наш адвокат.
Я пожал руку высокому седому скуластому человеку со впалыми щеками, который спрятался – как будто стеснялся чего-то – в углу между диваном и книжной полкой.
Кронин произнес в трубку:
– Мы еще ничего не сообщали журналистам.
– Что мы имеем? – спросил я у Белсона.
Он протянул мне машинописный листок.
Печать была четкая, через два интервала, буквы не скачут, без опечаток, поля широкие, отступ у красной строки – пять знаков. Превосходная бумага "Итон". Напечатано было следующее:
"Поскольку Рейчел Уоллес написала несколько книг, оскорбляющих Бога и страну; поскольку она защищала лесбийскую любовь, вступая в противоречие с Библией и общественной нравственностью; поскольку она растлевала и продолжает растлевать нашу нацию и наших детей при помощи средств массовой информации, которые бездумно используют ее образ ради наживы; и поскольку наши власти, будучи обманутыми радикальными заговорами, ничего не предпринимают, мы вынуждены действовать.
Мы захватили и держим ее у себя. Ей не причинили вреда, и если вы будете следовать нашим инструкциям, то и не причинят. Нам не нужны: деньги. Мы предприняли эту акцию, руководствуясь принципами морали, которые превыше любых законов, и будем следовать этим принципам, даже если они приведут нас к смерти.
Будьте готовы к новым сообщениям. Мы представим вам наши требования в соответствующий срок. Эти требования не подлежат обсуждению. Если они не будут приняты, мир станет только чище после смерти Рейчел Уоллес.
В(осстановители) А(мериканекой) М (орали)
ВАМ".
Я прочитал письмо дважды. Смысл не изменился.
– Неплохой стиль, – сказал я Тикнору.
– Если бы вам удалось поладить с ней, – проговорил Тикнор, – может быть, это письмо вообще никогда не было бы написано. – Его лицо немного покраснело.
– А вы точно знаете, что она исчезла? – обратился я к Белсону.
– Само собой, – ответил он. – Ее нигде нет.
Номер в отеле пуст. Чемоданы все еще там, шмотки в шкафах. Она должна была выступать по радио сегодня после обеда, но на студии не появилась. Последний раз ее видели вчера вечером около девяти, когда официант, разносящий еду в номера, принес ей несколько сандвичей, бутылку джина, бутылку вермута и два стакана. Он говорит, что кто-то мылся в душе, но кто – не знает. Ванная была закрыта, и он только слышал шум воды.
– И уцепиться не за что?
– Абсолютно, – сказал Белсон. Он был худой, узколицый и с такой обильной растительностью на лице, что подбородок его был почти синим, хотя Белсон и брился, по крайней мере, дважды в день. Он курил пятицентовые сигары и выбрасывал их, только когда они уже начинали обжигать ему губы. Как раз сейчас Белсон уже успел сжевать и разлохматить одну, хотя докурил ее только до половины.
– Квирк этим займется? – спросил я.
– Да, он подъедет позже. Ему сегодня во второй половине дня надо быть в суде, и он отправил меня. Но теперь, раз ты появился, мы сможем обойтись и без него.
Кронин повесил трубку и посмотрел на меня:
– Кто вы?
– Мы нанимали мистера Спенсера, чтобы охранять Рейчел, – объяснил Тикнор. – Вероятно, он сможет пролить свет на сложившуюся ситуацию.
– Он, конечно, массу всего сделал, чтобы защитить ее, – язвительно сказал Кронин. – Вы что-нибудь знаете?
– Не очень много, – ответил я.
– Я так и думал. Было изъявлено желание пригласить вас, и я согласился, но не вздумайте путаться под ногами. Вы мне действуете на нервы, и я могу хорошо взгреть вас.
Я посмотрел на Белсона. Тот ухмыльнулся:
– Сейчас из университетов выпускают все более и более крутых.
– Ну это, наверное, их высшее достижение. Круче этого типа они вряд ли кого воспитают.
– Заткнись, ты! – сказал Кронин. – Сержант, вы знаете этого парня?
– Да, мистер Кронин. Я его знаю. Вы хотите, чтобы я его застрелил?
– Какого дьявола, Белсон?! Я задал вам простой вопрос.
– Он в порядке, – сказал Белсон. – Он нам поможет.
– Так будет лучше и для него, – заявил Кронин. – Спенсер, я хочу, чтобы вы коротко рассказали Белсону обо всем, что знаете. Бел-сон, если будет что-то, достойное упоминания, составьте протокол.
– Да, само собой, – ответил Белсон. – Немедленно займусь. – Он подмигнул мне.
Кронин повернулся к Тикнору:
– Вы связаны с "индустрией слова". Вы можете что-нибудь определить, исходя из стиля, которым написано послание?
– Если бы это была рукопись, мы бы ее не приняли, – ответил Тикнор. – Кроме этого, мне сказать нечего. И я понятия не имею, кто мог написать это.
Кронин уже не слушал Тикнора. Он повернулся к Форбсу, юристу.
– Здесь где-нибудь есть комната, где мы можем встретиться с журналистами? – он обращался к Форбсу почти на равных: вероятно, обучение в школе права давало ему некоторое преимущество.
– Конечно, – сказал Форбс. – У нас неплохой конференц-зал на третьем этаже, я думаю, он подойдет. – Он обратился к Тикнору: – Я отведу его в зал "Гамильтон", Джон.
– Отличная идея, – ответил Тикнор.
Форбс пошел вперед. Кронин остановился в дверях:
– Белсон, я хочу знать все, что знает этот парень. Выжмите его досуха.
– Я не хочу отметин на физиономии, – сказал я Белсону.
– Это уж как получится, – ответил тот.
Кронин вышел вслед за Форбсом.
Я присел на край рабочего стола Тикнора.
– Надеюсь, оружие ему не доверяют.
– Кронину-то? – засмеялся Белсон. – Он окончил школу права в семьдесят третьем, в том же году, когда я впервые попробовал сдать экзамен на лейтенанта. Он думает, что, если будет груб и упрям, люди не заметят, что он ни хрена не знает и просто хочет забраться повыше.
– Он ошибается, – вставил Тикнор. Белсон поднял брови в знак одобрения, но Тикнор сидел у него за спиной и не видел этого.
Я обратился к Тикнору:
– Как вы получили письмо?
– Его вручили вахтеру внизу, – сказал Тикнор и протянул мне конверт, совершенно белый, если не считать напечатанного на нем имени Тикнора.
– Описание?
Ответил Белсон:
– Им каждый день суют по сотне всяческих записок. Охранник даже не может вспомнить наверняка, был ли это мужчина или женщина.
– Это не его вина, – сказал Тикнор. – Мы получаем самые разные посылки из типографии: гранки, полосы, макеты плюс рукописи от агентов и авторов, письма читателей, критические заметки и еще с полдюжины разных материалов каждый день. Уолт и не обязан обращать внимания на то, кто их приносит.
Я кивнул:
– Неважно. Вероятно, этот кто-то все равно нанял, например, таксиста, чтобы занести письмо, и вообще от описаний мало толку, даже от самых подробных.
Белсон кивнул:
– Я уже отправил кое-кого по таксопаркам на поиски человека, который мог что-нибудь оставить здесь. Но преступники вполне могли сами доставить послание.
– Прессу извещать будем? – поинтересовался Тикнор.
– Не думаю, что от этого будет какой-то вред, – сказал я. – Кроме того, все и так станет известно. Почерк организации, которая хочет сделать себе рекламу. Похитители не запрещают обращаться к прессе, так же как не запрещают привлекать полицию.
– Я с этим согласен, – добавил Белсон. – Большая часть похищений сопровождается словами: "Только не обращайтесь в полицию", но все эти политические, общественные или черт-еще-знает-какие похищения обычно устраиваются с целью привлечь к себе внимание. И потом, Кронин все равно поговорил с прессой, поэтому ваш вопрос... Ну как это, никак не найду подходящего слова...
– Академический. Гипотетический. Бессмысленный. Запоздалый, – подсказал Тикнор.
– Подходит любое определение, – закончил Белсон.
– Так что же нам делать? – спросил Тикнор.
– Ничего особенного, – ответил Белсон. – Мы сидим. Ждем. Некоторые рыщут по улицам. Мы уже связывались с ФБР, чтобы узнать, есть ли у них материал по ВАМ. Проанализировали бумагу и чернила и ничего не узнали. Через некоторое время кто-то из похитителей выйдет на связь с нами и скажет, что им нужно.
– И все? – Тикнор был оскорблен. Он посмотрел на меня.
– Мне это тоже не нравится, – сказал я. – Но, похоже, делать нечего. Нам нужно ждать, пока с вами свяжутся. Чем больше контактов, тем лучше. Чем ближе похитители подойдут к нам, тем больше шансов, что мы найдем их. И ее.
– Но где уверенность, что они свяжутся с нами?
Ответил Белсон:
– Уверенности нет. Но нужно надеяться.
Они сказали, что сделают это. Ими что-то движет. Им что-то нужно. Все чего-то хотят, на это мы и рассчитываем. – Сигара почти дотлела, и Белсону пришлось наклонять голову, чтобы, дым не попадал ему в глаза.
– А что же будет с Рейчел? Бог мой, подумайте, каково ей! Представьте себе, как с ней обращаются! Мы не можем просто сидеть и ждать.
Белсон посмотрел на меня. Я заговорил:
– Больше ничего не остается. Думать об альтернативе, если ее нет, бесполезно. Она крепкая женщина, она выдержит, как и все остальные.
– Но одна, – произнес Тикнор, – с этими маньяками...
– Подумайте о чем-нибудь другом, – посоветовал Белсон. – У вас есть какие-нибудь мысли по поводу, кто это может быть?
Тикнор резко помотал головой, будто ему в ухо залетела муха.
– Нет, – сказал он. – Нет. Никаких мыслей. Как они себя называют? ВАМ?
Белсон кивнул.
– А кто-нибудь в вашей компании испытывает неприязнь к госпоже Уоллес?
– Да нет, то есть я имею в виду, не настолько же. С Рейчел трудно и неудобно, да и вещи, за которые она ратует, не всем нравятся, но зачем похищать ее? Это лишено смысла.
– Позвольте нам решить это. Дайте мне список тех, кто, по вашему мнению, не любил ее, спорил с ней, не соглашался.
– Бог мой, да туда попадет половина журналистов страны.
– Мы не торопимся, – сказал Белсон, достал записную книжку и откинулся на спинку стула.
– Но, Господи, сержант, я не могу так просто назвать имена. Ведь тогда все эти люди будут причастны к расследованию серьезного преступления.
– Кажется, вы беспокоились, каково сейчас бедной Рейчел? – напомнил Белсон.
Я знал, что сейчас будет. Не раз присутствовал при таких беседах.
– Пойду попробую найти Рейчел, – сказал я. – Сообщите, если что-то выяснится.
– Я не уполномочен привлекать вас к расследованию, Спенсер, – уточнил Тикнор.
– Я тоже, – добавил Белсон. Он едва сдерживался, чтобы не рассмеяться.
– Все уже оплачено, – ответил я и покинул кабинет Тикнора. Потом прошел мимо двух полицейских, допрашивающих секретаршу, спустился на лифте вниз и начал поиски.
16
Бостонская "Глоб" занимает здание на бульваре Морриссей, которое выглядит как помесь складов и пригородной школы. А когда-то газета располагалась на Вашингтон-стрит в центре города и выглядела как и положено газете. Но это было в те времена, когда еще выходили "Пост" и "Дейли рекорд". Всего лишь вчера, когда мир был юн. На следующий день после похищения Рейчел Уоллес опять шел снег. Я беседовал с Уэйном Косгроувом из отдела городских новостей о политике правых, о которых он написал серию статей три года назад.
– Никогда не слышал о вас, – сказал Косгроув. Ему было тридцать пять, он носил светлую бороду. На нем были вельветовые штаны в широкий рубчик, серая шерстяная рубашка и коричневый твидовый пиджак. Ноги лежали на столе, а на ногах красовались кожаные ботинки с резиновой подошвой и желтыми шнурками. Голубая пуховая парка с капюшоном висела на спинке стула.
– До чего же ты хорошо выглядишь, Уэйн, – позавидовал я. – Очень приличная одежда.
– Год в Гарварде, – ответил он, – чертовски улучшает вкус. – Он начинал в "Ньюпорт ньюс" в Вирджинии, и это еще чувствовалось, когда он говорил.
– Это я вижу, – протянул я. – Почему бы тебе не заглянуть в свое досье, нет ли там чего-нибудь про ВАМ?
– Досье, – хмыкнул Косгроув. – Ас чего это я должен показывать тебе досье, ты, гринго?
Да и какое такое досье? – Он как-то сказал мне, что четырежды смотрел "Сокровища Сьерра-Мадре" в кинотеатре старого фильма в Кембридже.
– У тебя нет досье?
Он пожал плечами.
– Есть, небольшое, но основной материал здесь, в башке. И в ней ничего нет про ВАМ. Но это и неудивительно. Эти группы все время возникают и распадаются, как мелкие забегаловки. Или меняют название, или одна группировка откалывается от другой. Еще вчера я о них ничего не знал, а сегодня они – сенсация недели. Когда я делал серию своих статей о подобных группах, большинство этих сумасшедших занимались автобусными перевозками[21]. Эти пожиратели макрели боялись, что ниггеры оттрахают их дочерей, и все, о чем они могли думать, – это как удержать черных подальше от дочек. Правда, дочки и сами не очень-то следили за своим поведением, но, так или иначе, если тебе хотелось основать группу протеста, ты отправлялся в Южный Бостон с криками: «Ниггер! Ниггер!»
Он произносил это как "нигга".
– То есть система развивалась на местах?
– У-у-у, да, – сказал Косгроув. – Народ обычно сам брался за дело, пока вы у себя на Севере цыкали на нас и посылали сюда федералов. Одним словом, на Юге творился жуткий разгул расизма.
– Я, кажется, слышал, что ты тоже участвовал в движении за свободу слова, голосования и коммунистической пропаганды в Миссисипи несколько лет назад?
– У меня был дедушка-северянин, – сказал Косгроув. – Должно быть, что-то передалось по наследству.
– И куда же подевались те люди, которые раньше стояли в кругу, скандируя "никогда" и бросая камни в детей?
– Большинство из них, – ответил Косгроув, – несколько изменили точку зрения. Но я понимаю, к чему ты клонишь. Ну, я бы сказал, что многие из них, обнаружив, что ниггеры совершенно не хотят трахать их дочек, теперь зациклились на идее, что гомики вознамерились поиметь их сыновей, и собирают группы, чтобы швыряться камнями в гомосексуалистов.
– Какие-то конкретные личности?
Косгроув пожал плечами:
– Черт, да не знаю я, приятель. Тебе не хуже моего известно, что глава всех ультраправых в этих краях – Фикс Фэррелл. Клянусь Богом, он, должно быть, даже бедных эскимосов ненавидит.
– Да, про Фэррелла я знаю, но думаю, что парень вроде него не будет ввязываться в такое дело.
– Только потому, что он сидит в мэрии? – удивился Косгроув. – Слушай, ты что, мальчик?
– Я не говорю, что он чист. Я говорю только, что такие дела ему не нужны. Думаю, человеку вроде него выгодно существование Рейчел Уоллес и ей подобных. Они дают ему повод для борьбы. Фэрреллу не нужно, чтобы ее похищали или запрещали ее книгу. Ему бы хотелось, чтобы она продавала свои труды и надрывала свои легкие, а он тем временем будет составлять планы ее нейтрализации.
Косгроув постучал по зубам резинкой, которая находилась на конце желтого карандаша.
– Неглупо, – сказал он. – Пожалуй, ты сейчас нарисовал неплохой портрет Фикса.
– Как ты думаешь, он может подсказать, к кому мне стоит заглянуть?
Косгроув тут же покачал головой:
– Глупости. Он не выдает возможных сторонников, а человек, выступивший против активистки движения феминисток и лесбиянок, не может быть у него на плохом счету.
– То есть люди из ВАМ доверяют ему?
– Мне-то откуда знать? – возмутился Косгроув. – Господи, Спенсер, ты умеешь тянуть жилы, вот что я скажу.
– Да, а еще я обалденный телохранитель, – добавил я.
Косгроув пожал плечами:
– Я поспрашиваю, поговорю у себя в отделе. Если что-нибудь услышу, звякну тебе.
– Спасибо, – сказал я.
– Никогда не слышал о вас, – сказал Косгроув. Ему было тридцать пять, он носил светлую бороду. На нем были вельветовые штаны в широкий рубчик, серая шерстяная рубашка и коричневый твидовый пиджак. Ноги лежали на столе, а на ногах красовались кожаные ботинки с резиновой подошвой и желтыми шнурками. Голубая пуховая парка с капюшоном висела на спинке стула.
– До чего же ты хорошо выглядишь, Уэйн, – позавидовал я. – Очень приличная одежда.
– Год в Гарварде, – ответил он, – чертовски улучшает вкус. – Он начинал в "Ньюпорт ньюс" в Вирджинии, и это еще чувствовалось, когда он говорил.
– Это я вижу, – протянул я. – Почему бы тебе не заглянуть в свое досье, нет ли там чего-нибудь про ВАМ?
– Досье, – хмыкнул Косгроув. – Ас чего это я должен показывать тебе досье, ты, гринго?
Да и какое такое досье? – Он как-то сказал мне, что четырежды смотрел "Сокровища Сьерра-Мадре" в кинотеатре старого фильма в Кембридже.
– У тебя нет досье?
Он пожал плечами.
– Есть, небольшое, но основной материал здесь, в башке. И в ней ничего нет про ВАМ. Но это и неудивительно. Эти группы все время возникают и распадаются, как мелкие забегаловки. Или меняют название, или одна группировка откалывается от другой. Еще вчера я о них ничего не знал, а сегодня они – сенсация недели. Когда я делал серию своих статей о подобных группах, большинство этих сумасшедших занимались автобусными перевозками[21]. Эти пожиратели макрели боялись, что ниггеры оттрахают их дочерей, и все, о чем они могли думать, – это как удержать черных подальше от дочек. Правда, дочки и сами не очень-то следили за своим поведением, но, так или иначе, если тебе хотелось основать группу протеста, ты отправлялся в Южный Бостон с криками: «Ниггер! Ниггер!»
Он произносил это как "нигга".
– То есть система развивалась на местах?
– У-у-у, да, – сказал Косгроув. – Народ обычно сам брался за дело, пока вы у себя на Севере цыкали на нас и посылали сюда федералов. Одним словом, на Юге творился жуткий разгул расизма.
– Я, кажется, слышал, что ты тоже участвовал в движении за свободу слова, голосования и коммунистической пропаганды в Миссисипи несколько лет назад?
– У меня был дедушка-северянин, – сказал Косгроув. – Должно быть, что-то передалось по наследству.
– И куда же подевались те люди, которые раньше стояли в кругу, скандируя "никогда" и бросая камни в детей?
– Большинство из них, – ответил Косгроув, – несколько изменили точку зрения. Но я понимаю, к чему ты клонишь. Ну, я бы сказал, что многие из них, обнаружив, что ниггеры совершенно не хотят трахать их дочек, теперь зациклились на идее, что гомики вознамерились поиметь их сыновей, и собирают группы, чтобы швыряться камнями в гомосексуалистов.
– Какие-то конкретные личности?
Косгроув пожал плечами:
– Черт, да не знаю я, приятель. Тебе не хуже моего известно, что глава всех ультраправых в этих краях – Фикс Фэррелл. Клянусь Богом, он, должно быть, даже бедных эскимосов ненавидит.
– Да, про Фэррелла я знаю, но думаю, что парень вроде него не будет ввязываться в такое дело.
– Только потому, что он сидит в мэрии? – удивился Косгроув. – Слушай, ты что, мальчик?
– Я не говорю, что он чист. Я говорю только, что такие дела ему не нужны. Думаю, человеку вроде него выгодно существование Рейчел Уоллес и ей подобных. Они дают ему повод для борьбы. Фэрреллу не нужно, чтобы ее похищали или запрещали ее книгу. Ему бы хотелось, чтобы она продавала свои труды и надрывала свои легкие, а он тем временем будет составлять планы ее нейтрализации.
Косгроув постучал по зубам резинкой, которая находилась на конце желтого карандаша.
– Неглупо, – сказал он. – Пожалуй, ты сейчас нарисовал неплохой портрет Фикса.
– Как ты думаешь, он может подсказать, к кому мне стоит заглянуть?
Косгроув тут же покачал головой:
– Глупости. Он не выдает возможных сторонников, а человек, выступивший против активистки движения феминисток и лесбиянок, не может быть у него на плохом счету.
– То есть люди из ВАМ доверяют ему?
– Мне-то откуда знать? – возмутился Косгроув. – Господи, Спенсер, ты умеешь тянуть жилы, вот что я скажу.
– Да, а еще я обалденный телохранитель, – добавил я.
Косгроув пожал плечами:
– Я поспрашиваю, поговорю у себя в отделе. Если что-нибудь услышу, звякну тебе.
– Спасибо, – сказал я.
17
Я когда-то был знаком с парнем из ку-клукс-клана.
Его звали Манфред Рой, и я когда-то, когда еще служил в полиции, помог сцапать его за хранение порнографических материалов. Это было довольно давно, когда хранение порнографии считалось более серьезным проступком, чем сейчас. А Манфред заложил парня, у которого он их купил, и друзей, которые были с ним, когда он их покупал, и тогда мы закрыли его дело. Его имя так и не всплыло в газетах. Он ; жил со своей матерью, и, если бы она узнала правду о сынке, ее бы это подкосило. Я ушел из полиции, но Манфреда из виду не упускал. Много ли вы знаете людей, состоящих сейчас в ку-клукс-клане? Если вы хоть раз встретите такого типа, то уже никогда не забудете о нем.
В тот год Манфред работал в парикмахерской, что на первом этаже Парк-Сквер-Билдинг. Маленький паренек, блондин, подстриженный под "ежик". Под халатом парикмахера на нем была клетчатая фланелевая рубашка, хлопчатобумажные штаны и дешевые, но начищенные до блеска коричневые мокасины. Это было не какое-нибудь захудалое местечко. Порезаться здесь вы могли только по собственной вине.
Я сидел в кресле в ожидании своей очереди и читал " Глоб". Там была статья о прениях в городской ратуше по проблемам таможни. Я прочитал первый абзац, потому что статья была подписана "Уэйн Косгроув", но даже хорошее отношение к нему не помогло мне осилить второй абзац.
Работали четыре парикмахера. Один из них, толстый парень с коком под Элвиса Пресли, облитым лаком и абсолютно неподвижным, сказал:
– Следующий!
– Нет, спасибо, я подожду его, – откликнулся я, показывая на Манфреда.
Тот стриг какого-то седого человека. Он бросил на меня взгляд, затем снова посмотрел на клиента, а потом до него дошло, кто я такой, и он уставился на мое отражение в зеркале. Я подмигнул ему, и он тут же опустил глаза на седую голову у себя под носом.
Он управился с седовласым за пять минут, и настала моя очередь. Я уселся в кресло, но Манфред заявил:
– Сожалею, сэр, у меня сейчас обеденный перерыв. Может быть, другой парикмахер...
Я широко ему улыбнулся и обвил его рукой:
– Это даже лучше, Манфред. На самом деле мне просто нужно потолковать с тобой, так что я тебя угощаю.
– Вообще-то у меня встреча кое с кем.
– Отлично, с этим кое-кем я тоже побеседую. Пошли, Манфред, столько времени не виделись.
Цирюльник с коком глазел на нас. Манфред стащил свой белый халат, и мы вместе направились к двери. По пути я взял в гардеробе свое пальто.
Выйдя в коридор, Манфред сказал:
– Черт вас возьми, Спенсер, вы хотите, чтобы меня вышвырнули с работы?
– Манфред, Манфред, – сказал я. – Как это невежливо. Я бы даже сказал, не по-христиански. Я пришел посмотреть на тебя и угостить тебя ленчем.
– Почему вы не можете оставить меня в покое?
– У тебя еще остались эти надувные резиновые девчонки, которыми ты когда-то занимался?
Мы шли вдоль аркады Парк-Сквер-Билдинг. Когда-то это было стильное место, потом запаршивело, а теперь переживало период возрождения. Манфред, пока мы шли, разглядывал свои туфли.
– Я тогда был другим, – сказал Манфред. – Я тогда еще не обрел Христа.
– И ты тоже?! – воскликнул я.
– Я и не надеялся, что вы поймете.
Около поворота на Сент-Джеймс-авеню стоял небольшой киоск, где продавались сэндвичи. Я остановился.
– Как насчет сандвича и чашечки кофе, Манфред? За мой счет, разумеется. И еще йогурт и, если хочешь, яблоко. Я плачу.
– Я не голоден, – ответил он.
– Хорошо, обойдемся без кормления, – сказал я. – Надеюсь, ты не будешь возражать, если я пообедаю.
– Почему бы вам попросту не пойти обедать и не отстать от меня?
– Я только возьму здесь сандвич, и мы прогуляемся, может быть через улицу к автобусному кольцу, посмотрим, не происходит ли где-нибудь смешение рас или что-либо подобное.
Я купил бутерброд – пшеничный хлеб с тунцом, красное яблоко и кофе в бумажном стаканчике. Яблоко я положил в карман, а сандвич съел на ходу. В дальнем конце аркады, где когда-то находился кинотеатр "Парк-сквер", мы остановились. Я уже расправился с сандвичем и потягивал кофе.
– Ты все еще состоишь в клане, Манфред?
– Конечно.
– Я слышал, ты стал региональным руководителем, или Великим Высоким Имперским Аллигатором – как оно там у вас называется? по Массачусетсу. Он кивнул.
Его звали Манфред Рой, и я когда-то, когда еще служил в полиции, помог сцапать его за хранение порнографических материалов. Это было довольно давно, когда хранение порнографии считалось более серьезным проступком, чем сейчас. А Манфред заложил парня, у которого он их купил, и друзей, которые были с ним, когда он их покупал, и тогда мы закрыли его дело. Его имя так и не всплыло в газетах. Он ; жил со своей матерью, и, если бы она узнала правду о сынке, ее бы это подкосило. Я ушел из полиции, но Манфреда из виду не упускал. Много ли вы знаете людей, состоящих сейчас в ку-клукс-клане? Если вы хоть раз встретите такого типа, то уже никогда не забудете о нем.
В тот год Манфред работал в парикмахерской, что на первом этаже Парк-Сквер-Билдинг. Маленький паренек, блондин, подстриженный под "ежик". Под халатом парикмахера на нем была клетчатая фланелевая рубашка, хлопчатобумажные штаны и дешевые, но начищенные до блеска коричневые мокасины. Это было не какое-нибудь захудалое местечко. Порезаться здесь вы могли только по собственной вине.
Я сидел в кресле в ожидании своей очереди и читал " Глоб". Там была статья о прениях в городской ратуше по проблемам таможни. Я прочитал первый абзац, потому что статья была подписана "Уэйн Косгроув", но даже хорошее отношение к нему не помогло мне осилить второй абзац.
Работали четыре парикмахера. Один из них, толстый парень с коком под Элвиса Пресли, облитым лаком и абсолютно неподвижным, сказал:
– Следующий!
– Нет, спасибо, я подожду его, – откликнулся я, показывая на Манфреда.
Тот стриг какого-то седого человека. Он бросил на меня взгляд, затем снова посмотрел на клиента, а потом до него дошло, кто я такой, и он уставился на мое отражение в зеркале. Я подмигнул ему, и он тут же опустил глаза на седую голову у себя под носом.
Он управился с седовласым за пять минут, и настала моя очередь. Я уселся в кресло, но Манфред заявил:
– Сожалею, сэр, у меня сейчас обеденный перерыв. Может быть, другой парикмахер...
Я широко ему улыбнулся и обвил его рукой:
– Это даже лучше, Манфред. На самом деле мне просто нужно потолковать с тобой, так что я тебя угощаю.
– Вообще-то у меня встреча кое с кем.
– Отлично, с этим кое-кем я тоже побеседую. Пошли, Манфред, столько времени не виделись.
Цирюльник с коком глазел на нас. Манфред стащил свой белый халат, и мы вместе направились к двери. По пути я взял в гардеробе свое пальто.
Выйдя в коридор, Манфред сказал:
– Черт вас возьми, Спенсер, вы хотите, чтобы меня вышвырнули с работы?
– Манфред, Манфред, – сказал я. – Как это невежливо. Я бы даже сказал, не по-христиански. Я пришел посмотреть на тебя и угостить тебя ленчем.
– Почему вы не можете оставить меня в покое?
– У тебя еще остались эти надувные резиновые девчонки, которыми ты когда-то занимался?
Мы шли вдоль аркады Парк-Сквер-Билдинг. Когда-то это было стильное место, потом запаршивело, а теперь переживало период возрождения. Манфред, пока мы шли, разглядывал свои туфли.
– Я тогда был другим, – сказал Манфред. – Я тогда еще не обрел Христа.
– И ты тоже?! – воскликнул я.
– Я и не надеялся, что вы поймете.
Около поворота на Сент-Джеймс-авеню стоял небольшой киоск, где продавались сэндвичи. Я остановился.
– Как насчет сандвича и чашечки кофе, Манфред? За мой счет, разумеется. И еще йогурт и, если хочешь, яблоко. Я плачу.
– Я не голоден, – ответил он.
– Хорошо, обойдемся без кормления, – сказал я. – Надеюсь, ты не будешь возражать, если я пообедаю.
– Почему бы вам попросту не пойти обедать и не отстать от меня?
– Я только возьму здесь сандвич, и мы прогуляемся, может быть через улицу к автобусному кольцу, посмотрим, не происходит ли где-нибудь смешение рас или что-либо подобное.
Я купил бутерброд – пшеничный хлеб с тунцом, красное яблоко и кофе в бумажном стаканчике. Яблоко я положил в карман, а сандвич съел на ходу. В дальнем конце аркады, где когда-то находился кинотеатр "Парк-сквер", мы остановились. Я уже расправился с сандвичем и потягивал кофе.
– Ты все еще состоишь в клане, Манфред?
– Конечно.
– Я слышал, ты стал региональным руководителем, или Великим Высоким Имперским Аллигатором – как оно там у вас называется? по Массачусетсу. Он кивнул.