Страница:
— Почему вы не сообщили в милицию о краже портфеля из вашей машины?
Кажется, первый раз Николай увидел, как сразу, до мертвенной желтизны, бледнеют лица. Камынин облизал губы, но ответил твердо, даже как будто с улыбкой:
— Нет, что вы… Не было этого.
Николай почувствовал: было. Крали у него портфель! Крали. Но почему-то ему невыгодно в этом сознаваться. Ведь бывает такое, что вор у вора дубинку крадет и оба молчат.
— Я ведь и портфеля никогда не имел, — добавил Иван Тимофеевич и, не выдержав взгляда, отвел глаза. — Что вы…
— Ну ладно… Не у вас, значит… Да вы не нервничайте. У нас, понимаете, два происшествия. Задержали жулика, укравшего портфель из белой «Волги», а владельца никак не найдем. И второе: какая-то белая «Волга» сбила на Московском шоссе человека и скрылась. Вот и ищем. А у вас машина как новенькая. Значит, не сбивали… Давно покупали?
— Я ее не покупал, — переводя дыхание, ответил Камынин. — Я ее выиграл по лотерее.
— Да нас это не волнует… Этим мы не занимаемся. Ну, до свидания.
Грошев вышел на улицу и про себя решил: этот может заинтересовать жуликов. Может! Вот даже версия образовывается: Вадим вернулся из колонии, в которой, вполне вероятно, отбывали срок и бывшие сообщники неуловимого кладовщика. В свое время он накрал, спрятал, а они помогали ему на следствии и на суде выйти сухим из воды, чтобы он помогал им в заключении. А он, жадный, не сделал этого, и они «продали» его Согбаеву… Да и новая его работа на базе галантерейных товаров тоже может повернуться по-всякому и, при определенных условиях, вызвать интерес у жуликов.
И Грошев взял Ивана Тимофеевича Камынина как бы под свой личный внутренний контроль.
12
13
14
15
16
17
Кажется, первый раз Николай увидел, как сразу, до мертвенной желтизны, бледнеют лица. Камынин облизал губы, но ответил твердо, даже как будто с улыбкой:
— Нет, что вы… Не было этого.
Николай почувствовал: было. Крали у него портфель! Крали. Но почему-то ему невыгодно в этом сознаваться. Ведь бывает такое, что вор у вора дубинку крадет и оба молчат.
— Я ведь и портфеля никогда не имел, — добавил Иван Тимофеевич и, не выдержав взгляда, отвел глаза. — Что вы…
— Ну ладно… Не у вас, значит… Да вы не нервничайте. У нас, понимаете, два происшествия. Задержали жулика, укравшего портфель из белой «Волги», а владельца никак не найдем. И второе: какая-то белая «Волга» сбила на Московском шоссе человека и скрылась. Вот и ищем. А у вас машина как новенькая. Значит, не сбивали… Давно покупали?
— Я ее не покупал, — переводя дыхание, ответил Камынин. — Я ее выиграл по лотерее.
— Да нас это не волнует… Этим мы не занимаемся. Ну, до свидания.
Грошев вышел на улицу и про себя решил: этот может заинтересовать жуликов. Может! Вот даже версия образовывается: Вадим вернулся из колонии, в которой, вполне вероятно, отбывали срок и бывшие сообщники неуловимого кладовщика. В свое время он накрал, спрятал, а они помогали ему на следствии и на суде выйти сухим из воды, чтобы он помогал им в заключении. А он, жадный, не сделал этого, и они «продали» его Согбаеву… Да и новая его работа на базе галантерейных товаров тоже может повернуться по-всякому и, при определенных условиях, вызвать интерес у жуликов.
И Грошев взял Ивана Тимофеевича Камынина как бы под свой личный внутренний контроль.
12
Третий владелец белой машины — журналист. Веселый, быстрый в движениях, со светлыми колючими глазками. Он быстро и точно ответил на все вопросы Николая и сразу стал жаловаться: гоняет он на своей машине по всем редакционным заданиям, бьет ее нещадно, а ремонтировать трудно. Но вот скоро выйдет его книга, и он уже и жене сказал: «Гонорар получишь только тот, который останется от ремонта».
— Сменю мотор, крылья… Покрашу, — размечтался он.
— Но если трудно ремонтировать, то красить еще трудней, — сказал Николай, для порядка осматривая действительно побитую и поцарапанную машину. Судя по спидометру, журналист наездил на ней уже около ста тысяч километров, а появилась она у него в то же время, что и у Камынина.
— А вот это как раз ерунда! — похвалился журналист. — У меня столько знакомых мастеров: день — и машина в любом цвете.
Вот о таком варианте Николай не подумал, как, возможно, не думали о нем и жулики. Вполне вероятно, что тот, кого они ищут, перекрасил машину и не знает, что над ним нависла угроза. Или наоборот, продолжает творить темные дела, о которых известно жуликам, но не известно милиции. И в том и в другом случае этот вариант нужно проверить.
— Кстати, о таких мастерах. Мой сослуживец ищет специалиста, который смог бы по-настоящему покрасить ему машину.
— Пожалуйста! Вот вам мой приятель, Иван Грачев. Скажите, что от меня, и он сделает все по первому классу. Его адрес: Завокзальная, 25.
Прощаясь, Николай подумал, что, в сущности, работа журналиста в чем-то сродни следственной работе. Те же вечные волнения, расследования, разъезды.
— Вам, журналистам, пожалуй, следует выдавать казенные машины.
— Впрочем, как и вам. Но когда это будет… — махнул рукой журналист.
— Сменю мотор, крылья… Покрашу, — размечтался он.
— Но если трудно ремонтировать, то красить еще трудней, — сказал Николай, для порядка осматривая действительно побитую и поцарапанную машину. Судя по спидометру, журналист наездил на ней уже около ста тысяч километров, а появилась она у него в то же время, что и у Камынина.
— А вот это как раз ерунда! — похвалился журналист. — У меня столько знакомых мастеров: день — и машина в любом цвете.
Вот о таком варианте Николай не подумал, как, возможно, не думали о нем и жулики. Вполне вероятно, что тот, кого они ищут, перекрасил машину и не знает, что над ним нависла угроза. Или наоборот, продолжает творить темные дела, о которых известно жуликам, но не известно милиции. И в том и в другом случае этот вариант нужно проверить.
— Кстати, о таких мастерах. Мой сослуживец ищет специалиста, который смог бы по-настоящему покрасить ему машину.
— Пожалуйста! Вот вам мой приятель, Иван Грачев. Скажите, что от меня, и он сделает все по первому классу. Его адрес: Завокзальная, 25.
Прощаясь, Николай подумал, что, в сущности, работа журналиста в чем-то сродни следственной работе. Те же вечные волнения, расследования, разъезды.
— Вам, журналистам, пожалуй, следует выдавать казенные машины.
— Впрочем, как и вам. Но когда это будет… — махнул рукой журналист.
13
Из своего кабинета Грошев прежде всего позвонил в автоинспекцию.
— Скажите, а смена окраски машины у вас учитывается?
— Вообще-то должна учитываться… Но ведь столько машин развелось…
— Последнее время кто-нибудь сообщал о перекраске машины?
— Кажется, один или два владельца.
— Пожалуйста, уточните. Это очень важно.
Пока ГАИ уточняла, Николай написал запрос в исправительно-трудовую колонию, где отбывал срок Вадим Согбаев. Он интересовался, не отбывали ли там же срок и жулики с молокозавода: раз версия возникла, ее нужно либо разработать, либо отбросить, исключить. Когда он пришел к Ивонину, чтобы подписать запрос, начальник следственного отдела выслушал его доклад и сообщил:
— Я тут кое в чем решил помочь тебе, но, понимаешь, дело несколько усложняется. Поэтому запрос, кажется, очень своевременен. Дело в том, что у профессора есть сын…
— …который любит солидные портфели.
— Вот именно. А у сына есть… ну, скажем, добрая подруга. Она работает продавщицей ювелирного магазина.
— А в ювелирном что-нибудь неладно?
— Пока все в порядке. Но девушка когда-то работала продавщицей в молочном магазине, который был связан с шайкой с молокозавода. Больше того — она племянница жены Камынина и некоторое время жила у них.
Ивонин долил красного вина в воду и, не особенно надеясь на совпадение вкусов, из вежливости предложил:
— Хочешь?
— С удовольствием!
— Что? — несколько растерялся Ивонин. — Пробовал?
— Действовал по принципу: если нравится другим, то почему это должно быть плохо? Оказалось, хорошо. Особенно в такую жару.
Оба посмаковали терпкую, рубиновую на свет воду, и Ивонин поморщился.
— Но понимаешь, не нравится мне эта явная цепочка — белая «Волга» Камынина… Кстати, он мог ее не выигрывать, а купить выигравший билет и таким образом удачно и безопасно поместить некогда наворованные деньги. Поди к нему придерись: выиграл! Следующее звено — попытка заглянуть в машину профессора, у сына которого подруга из ювелирного магазина, да еще и родственница Камынина. И наконец, твое убеждение, что портфель у Ивана Тимофеевича все-таки крали. Как-то уж слишком все точно совпадает, прямо как по писаному. Тебе это не кажется?
— А зачем обязательно усложнять дело? — прихлебывая кисленькую водичку, с легкой обидой протянул Николай. — Ведь это сейчас все просто, когда проведена работа, когда кое-что прояснилось. А ведь то, что известно теперь нам, никому не известно и потому было совсем не простым, а очень сложным.
— Ну-ну, — насторожился Ивонин. — Дальше, дальше.
— Версия, в общем-то, и не простая и не очень сложная, но довольно вероятная. Жулики нащупали некогда разгромленную банду, у которой остались солидные накопления. В оборот они не пущены и где-то сберегаются. Почему же их не изъять? Ведь недаром же мать Хромовых говорила, что Евгений собирался одним ударом повернуть свою не слишком удачную судьбу.
— Это все так, — поморщился Ивонин, словно вода оказалась слишком уж кислой. — В данном случае твои рассуждения правильны. И я вовсе не хочу толкать тебя на усложненный путь. Обычно преступления не так уж и запутанны, а преступники чаще всего не слишком умные люди. И если они и добиваются успеха, так только потому, что люди отвыкли от откровенных подлостей и даже как-то теряются перед ними. Поэтому каждый не то что умный, а просто средний человек всегда обхитрит и поймает жулика, если только поймет, что перед ним жулик. Все это так. И в то же время… И в то же время мне в этой цепочке что-то не нравится. Какие-то… — Ивонин неопределенно пошевелил пальцами и причмокнул, — нюансы, что ли. Оттенки. И чтобы не заражать тебя сомнениями, версию Камынина я проверю сам. Дел у меня не так уж много, а выход на ювелирный магазин очень опасен.
— Смотрите сами, но мне это не кажется опасным.
— Почему?
— Воры ведь уже проверили профессорскую машину.
— Э-э, нет. Как раз наоборот — им это не удалось. А повторить попытку они не могли, потому что профессор ездил на машине отдыхать. А сейчас на ней чаще всего ездит сын. Так что проверка не исключена. Словом, Камынина разработаю я. — Ивонин отставил стакан, задумался. — Да, вот еще. Один из Хромовых, — Ивонин заглянул в свои записи, — Аркадий, просит встречи со следователем.
— Посидел в камере и понял, что положение серьезное. Версия о мелкой краже не проходит.
— Естественно…
— Хорошо. Пока оформляются документы для посещения тюрьмы, я съезжу на место задержания. Очень смущает, что у жуликов не нашлось ни ключа, ни отмычки.
— Скажите, а смена окраски машины у вас учитывается?
— Вообще-то должна учитываться… Но ведь столько машин развелось…
— Последнее время кто-нибудь сообщал о перекраске машины?
— Кажется, один или два владельца.
— Пожалуйста, уточните. Это очень важно.
Пока ГАИ уточняла, Николай написал запрос в исправительно-трудовую колонию, где отбывал срок Вадим Согбаев. Он интересовался, не отбывали ли там же срок и жулики с молокозавода: раз версия возникла, ее нужно либо разработать, либо отбросить, исключить. Когда он пришел к Ивонину, чтобы подписать запрос, начальник следственного отдела выслушал его доклад и сообщил:
— Я тут кое в чем решил помочь тебе, но, понимаешь, дело несколько усложняется. Поэтому запрос, кажется, очень своевременен. Дело в том, что у профессора есть сын…
— …который любит солидные портфели.
— Вот именно. А у сына есть… ну, скажем, добрая подруга. Она работает продавщицей ювелирного магазина.
— А в ювелирном что-нибудь неладно?
— Пока все в порядке. Но девушка когда-то работала продавщицей в молочном магазине, который был связан с шайкой с молокозавода. Больше того — она племянница жены Камынина и некоторое время жила у них.
Ивонин долил красного вина в воду и, не особенно надеясь на совпадение вкусов, из вежливости предложил:
— Хочешь?
— С удовольствием!
— Что? — несколько растерялся Ивонин. — Пробовал?
— Действовал по принципу: если нравится другим, то почему это должно быть плохо? Оказалось, хорошо. Особенно в такую жару.
Оба посмаковали терпкую, рубиновую на свет воду, и Ивонин поморщился.
— Но понимаешь, не нравится мне эта явная цепочка — белая «Волга» Камынина… Кстати, он мог ее не выигрывать, а купить выигравший билет и таким образом удачно и безопасно поместить некогда наворованные деньги. Поди к нему придерись: выиграл! Следующее звено — попытка заглянуть в машину профессора, у сына которого подруга из ювелирного магазина, да еще и родственница Камынина. И наконец, твое убеждение, что портфель у Ивана Тимофеевича все-таки крали. Как-то уж слишком все точно совпадает, прямо как по писаному. Тебе это не кажется?
— А зачем обязательно усложнять дело? — прихлебывая кисленькую водичку, с легкой обидой протянул Николай. — Ведь это сейчас все просто, когда проведена работа, когда кое-что прояснилось. А ведь то, что известно теперь нам, никому не известно и потому было совсем не простым, а очень сложным.
— Ну-ну, — насторожился Ивонин. — Дальше, дальше.
— Версия, в общем-то, и не простая и не очень сложная, но довольно вероятная. Жулики нащупали некогда разгромленную банду, у которой остались солидные накопления. В оборот они не пущены и где-то сберегаются. Почему же их не изъять? Ведь недаром же мать Хромовых говорила, что Евгений собирался одним ударом повернуть свою не слишком удачную судьбу.
— Это все так, — поморщился Ивонин, словно вода оказалась слишком уж кислой. — В данном случае твои рассуждения правильны. И я вовсе не хочу толкать тебя на усложненный путь. Обычно преступления не так уж и запутанны, а преступники чаще всего не слишком умные люди. И если они и добиваются успеха, так только потому, что люди отвыкли от откровенных подлостей и даже как-то теряются перед ними. Поэтому каждый не то что умный, а просто средний человек всегда обхитрит и поймает жулика, если только поймет, что перед ним жулик. Все это так. И в то же время… И в то же время мне в этой цепочке что-то не нравится. Какие-то… — Ивонин неопределенно пошевелил пальцами и причмокнул, — нюансы, что ли. Оттенки. И чтобы не заражать тебя сомнениями, версию Камынина я проверю сам. Дел у меня не так уж много, а выход на ювелирный магазин очень опасен.
— Смотрите сами, но мне это не кажется опасным.
— Почему?
— Воры ведь уже проверили профессорскую машину.
— Э-э, нет. Как раз наоборот — им это не удалось. А повторить попытку они не могли, потому что профессор ездил на машине отдыхать. А сейчас на ней чаще всего ездит сын. Так что проверка не исключена. Словом, Камынина разработаю я. — Ивонин отставил стакан, задумался. — Да, вот еще. Один из Хромовых, — Ивонин заглянул в свои записи, — Аркадий, просит встречи со следователем.
— Посидел в камере и понял, что положение серьезное. Версия о мелкой краже не проходит.
— Естественно…
— Хорошо. Пока оформляются документы для посещения тюрьмы, я съезжу на место задержания. Очень смущает, что у жуликов не нашлось ни ключа, ни отмычки.
14
Продавщица кваса — толстая, сердитая тетка, наливая кружки и бидоны, искоса поглядывала на молодого человека, который нетерпеливо ходил по газону, обследовал решетки возле молоденьких лип, заглядывал под машины, стоящие вдоль тротуара, в подъезды дома и даже в ливнестоки. Жара не спадала, и поэтому очередь у бочки с квасом не уменьшалась. Продавщица вытерла пот и буркнула:
— Все равно придет…
И, не выдержав солнцепека, Грошев подошел к бочке с квасом. Он встал в очередь, посматривая в ту сторону, куда несколько дней назад бежали воры. Продавщица проследила его взгляд, поджала губы и, когда подошла очередь Николая, буркнула:
— Инструмент свой ищете?
На секунду они встретились взглядами. Продавщица смотрела зло и презрительно. Очень захотелось улыбнуться, но Николай ответил строго. Профессионально строго:
— Не свой, а тех, кого задержали.
Он медленно пил холодный квас — бочку, видимо, только что привезли.
Продавщица привычно хмурилась, потом опять буркнула:
— Мальчишки нашли тут отвертку. С пятого подъезда мальчишки.
— Спасибо, — ставя кружку, сказал Николай. — Пойду в пятый.
Ему повезло в первой же квартире. Дверь открыл мальчик лет двенадцати, и, когда Грошев спросил его, не находили ли они отвертки, он сразу ответил:
— Так она у Славика!
Он бросился вверх по лестнице, а Николай остался сторожить открытую дверь. Через минуту появился и Славик с фигурной отверткой в руках.
— Что это вы бдительность теряете? А вдруг я бы зашел в квартиру?
— Ну и что? — передернул плечами юный хозяин квартиры. — Разве теперь есть жулики по квартирам?
Грошев улыбнулся. Квартирных краж стало гораздо меньше. Мальчишкам понравилась грошевская улыбка, и они, чуть тревожно и заискивающе заглядывая снизу в его лицо, затараторили:
— Мы видели, как их ловили.
— А что им теперь будет?
— Подожди, Славка… Мы хотели отнести вам отвертку, но вот всё дела.
— Это теперь вещественное доказательство?
— Погоди, Славка… А они ничего больше не бросили? Может, мы поищем?
— Вероятно, бросили, — серьезно ответил Грошев. — Тот самый ключ или отмычку, которой открывали дверцы машин. А будет им то самое, что определит суд. И очень жаль, что вы не принесли нам отвертку сразу же: она могла бы нам очень и очень помочь. И главное, сберечь время.
— Понятно. Ну хорошо, мы со Славкой и еще ребята поищем. Может, и ключ найдем. А какой он?
— Не знаю, — все так же серьезно ответил Грошев. — Вероятно… Впрочем, зачем гадать — не знаем. Мало ли что могут придумать преступники?
— Это верно, — тоже серьезно подтвердил Славка. — Мы поищем.
Рассматривая фигурную, с крестиком-нарезкой на конце, заостренную отвертку, Николай гадал, что можно отвинчивать с ее помощью.
Шурупами с крестообразной насечкой на головках крепятся облицовка ветрового стекла (это, пожалуй, исключается), облицовка дверей (а вот это возможно, двери — полые, в них можно кое-что запрятать, только мягкое, чтобы не гремело). Есть шурупы и на сиденьях — но в сиденья тоже многое не запрячешь. Затем ручки, боковинки… Боковинки из прессованного картона. Они прикрывают проемы в кузове под приборной доской, сразу же за передними дверцами. Там, за боковинами, можно спрятать многое. Но боковинок две, а отвертка одна.
— Послушайте, ребята, а второй такой отвертки вы не находили?
— Нет. А их было две?
— Да, мне кажется, что их было две. Поищите заодно и еще одну отвертку.
— Ладно. Будем искать и отвертку.
Они распрощались дружески.
Хорошо, когда попадаются смышленые ребята и когда взрослые не задаются.
— Все равно придет…
И, не выдержав солнцепека, Грошев подошел к бочке с квасом. Он встал в очередь, посматривая в ту сторону, куда несколько дней назад бежали воры. Продавщица проследила его взгляд, поджала губы и, когда подошла очередь Николая, буркнула:
— Инструмент свой ищете?
На секунду они встретились взглядами. Продавщица смотрела зло и презрительно. Очень захотелось улыбнуться, но Николай ответил строго. Профессионально строго:
— Не свой, а тех, кого задержали.
Он медленно пил холодный квас — бочку, видимо, только что привезли.
Продавщица привычно хмурилась, потом опять буркнула:
— Мальчишки нашли тут отвертку. С пятого подъезда мальчишки.
— Спасибо, — ставя кружку, сказал Николай. — Пойду в пятый.
Ему повезло в первой же квартире. Дверь открыл мальчик лет двенадцати, и, когда Грошев спросил его, не находили ли они отвертки, он сразу ответил:
— Так она у Славика!
Он бросился вверх по лестнице, а Николай остался сторожить открытую дверь. Через минуту появился и Славик с фигурной отверткой в руках.
— Что это вы бдительность теряете? А вдруг я бы зашел в квартиру?
— Ну и что? — передернул плечами юный хозяин квартиры. — Разве теперь есть жулики по квартирам?
Грошев улыбнулся. Квартирных краж стало гораздо меньше. Мальчишкам понравилась грошевская улыбка, и они, чуть тревожно и заискивающе заглядывая снизу в его лицо, затараторили:
— Мы видели, как их ловили.
— А что им теперь будет?
— Подожди, Славка… Мы хотели отнести вам отвертку, но вот всё дела.
— Это теперь вещественное доказательство?
— Погоди, Славка… А они ничего больше не бросили? Может, мы поищем?
— Вероятно, бросили, — серьезно ответил Грошев. — Тот самый ключ или отмычку, которой открывали дверцы машин. А будет им то самое, что определит суд. И очень жаль, что вы не принесли нам отвертку сразу же: она могла бы нам очень и очень помочь. И главное, сберечь время.
— Понятно. Ну хорошо, мы со Славкой и еще ребята поищем. Может, и ключ найдем. А какой он?
— Не знаю, — все так же серьезно ответил Грошев. — Вероятно… Впрочем, зачем гадать — не знаем. Мало ли что могут придумать преступники?
— Это верно, — тоже серьезно подтвердил Славка. — Мы поищем.
Рассматривая фигурную, с крестиком-нарезкой на конце, заостренную отвертку, Николай гадал, что можно отвинчивать с ее помощью.
Шурупами с крестообразной насечкой на головках крепятся облицовка ветрового стекла (это, пожалуй, исключается), облицовка дверей (а вот это возможно, двери — полые, в них можно кое-что запрятать, только мягкое, чтобы не гремело). Есть шурупы и на сиденьях — но в сиденья тоже многое не запрячешь. Затем ручки, боковинки… Боковинки из прессованного картона. Они прикрывают проемы в кузове под приборной доской, сразу же за передними дверцами. Там, за боковинами, можно спрятать многое. Но боковинок две, а отвертка одна.
— Послушайте, ребята, а второй такой отвертки вы не находили?
— Нет. А их было две?
— Да, мне кажется, что их было две. Поищите заодно и еще одну отвертку.
— Ладно. Будем искать и отвертку.
Они распрощались дружески.
Хорошо, когда попадаются смышленые ребята и когда взрослые не задаются.
15
Только во второй половине дня Грошев приехал в тюрьму. Аркадий Хромов вошел в следственную камеру бочком, робко. Тусклый свет из зарешеченного окна высветил рыжую щетину на разом ввалившихся щеках. Глаза смотрели пристально, настороженно, но уже просяще.
Обычно самые нахальные преступники хорохорятся только в милиции. Там они кажутся самим себе и своим сообщникам необыкновенно смелыми, решительными и находчивыми ребятами-кремнями: все отрицают, отказываются отвечать на вопросы, пытаются подловить и даже разыграть допрашивающего. Они твердо убеждены в своей необыкновенности и в тупости работников милиции или прокуратуры. Они еще считают, что запросто проведут любого и всякого так же, как, совершая преступление, проводили доверчивых, ничего не подозревающих и верящих им людей.
Но стоит преступникам хлебнуть камерного воздуха, пожить рядом с теми, кто уже понял, что такое тюрьма или колония, повстречаться с бескомпромиссной, кажется, даже бесчувственной тюремной охраной, для которой они — такие смелые и отчаянные несколько часов тому назад — всего лишь глупые и неумелые арестанты, заключенные, как приходит другая крайность: они испытывают ужас. Тогда они начинают жалеть себя, возмущаться порядками и законами, судом, который «за такой пустяк дает такой срок». Кто-то ожесточается, бездумно усугубляя свою вину, кто-то сламывается, но большинство все-таки пытается трезво оценить свое положение — этому всегда помогают обитатели камеры. Они, как опытные юристы, разберутся в деле новичка и точно определят и его будущую судьбу, и линию его поведения на все случаи жизни.
Аркадий Хромов тоже пришел к следователю в состоянии жалости к самому себе, ужаса перед неминуемым наказанием и в то же время со все еще не оставленной надеждой, что молодой следователь — «тупак» и поэтому, может быть, еще и удастся провести, обмануть его и тем облегчить свое положение.
— Садитесь, — устало предложил Грошев.
Когда Хромов бочком присел на табуретку, Николай вынул из кармана отвертку и положил ее на стол. Аркадий посмотрел на нее и поежился.
— Что у вас? — спросил Николай.
— Я хотел сказать вам, что в милиции и при первом допросе я погорячился… вначале. Кража действительно была…
— Одна? — перебил его Грошев.
— Да, но ведь мы привлекаемся только по одному эпизоду, — робко произнес Аркадий.
Николай внутренне усмехнулся: камерные юристы поработали на славу. Хромов уже знает такие специальные словечки, как «эпизод». Но ответил он жестко:
— Нет. По нескольким эпизодам. По одному вы пойманы с поличным, по остальным ведется следствие. — И он перечислил номера проверенных машин и даты этой проверки. — Вы в них участвовали?
Кадык на шее Аркадия заходил так же стремительно, как в свое время у его старшего брата.
— Да. Участвовал. Кроме одной, первой. Я тогда…
— Сейчас меня интересует не это. Сейчас я хочу знать только одно: кто брал портфели, а кто отворачивал никелированные шурупы с фигурной нарезкой на головке?
Хромов смотрел то на отвертку, то на Грошева, и выражение его глаз часто менялось. В них метался и страх, и недоверие, отчаянная решимость. Хромов решал: сказать правду или не сказать? Сдаться окончательно или еще держаться хотя бы в этом? Грошев всматривался в его осунувшееся лицо.
— Как вы понимаете, Аркадий Васильевич, втроем один портфель из машины не выносят: неудобно.
Очевидность и простота этого довода неожиданно и сразу сломили Хромова. Он глухо ответил:
— Портфель брал не я. Я багажник осматривал.
— А зачем вы осматривали багажник?
— Вадим сказал, что там может оказаться еще один портфель и вообще может быть что-нибудь интересное.
— Находили?
— Нет…
— Значит, технику вы отработали точно. Евгений открывал дверцу водителя. Так?
— Так, — облизал губы Аркадий.
— Затем он передавал ключ вам, чтобы вы открыли багажник. Кстати, кто сделал этот ключ-отмычку?
— Женька.
— Ну вот. Вы шли открывать багажник, Евгений открывал вторую дверь, и они вместе с Вадимом отвертывали шурупчики. Что они делали потом?
— Они… Они, это самое… заглядывали за боковинки.
— Зачем?
— Точно не знаю. Тоже что-то искали, но что — не говорили.
— Но вам, наверное, было интересно, что они ищут?
— Я спрашивал, но Женька сказал: «Не вмешивайся. Бери свое барахло и не мешайся».
— И вы брали «свое барахло», то есть покупки владельцев, и не вмешивались?
Аркадий потупился:
— Дурак был… И потом интересно даже — воруем нахально, на глазах у прохожих, и никто ничего. Даже смешно. От этого совсем… обнаглели.
Грошев промолчал. Он знал, что теперь Аркадий говорит правду. Преступники именно обнаглели. Безнаказанность всегда приводит к наглости, которая чаще всего кончается провалом. И когда они попадаются, то довольно быстро понимают причины провала и теряются. Так растерялся и Аркадий Хромов. Он подписал протокол допроса, и Грошев мог бы вздохнуть спокойно.
Но Грошев прекрасно понимал, что дело только начинается, и потому вздохнул тяжело и доверительно сообщил:
— Вот так-то, Аркадий Васильевич. За копейки идете в тюрьму и портите себе жизнь.
— Это уж точно… А сколько… дадут?
Несколько секунд Грошев колебался, сказать или не сказать, но потом решил не отступать от своего принципа — не кривить душой, не пугать и не задабривать посулами. Говорить правду. И он сказал правду.
— По-моему, дадут два, а может быть, и три года. Учтут молодость, первую судимость… Но только в том случае, если будет доказано, что вы не причастны к другому, связанному с этим, делу. Понимаете?
Хромов кивнул и долго рассматривал сцепленные пальцы. Потом сказал:
— Я догадывался, но точно ничего не знал.
— А что знаете неточно?
— Неточно? Вадим с Женькой ищут какие-то бумаги. Какие — не знаю. Зачем — тоже. И еще… Да нет, это могло показаться.
— Нам пригодится и то, что показалось.
— И еще они ищут ветку сирени.
— Чего-чего? — невольно вырвалось у Николая.
— Понимаете, как-то после выпивки Вадим сказал Женьке, что вся эта их затея — ерунда, легенда, трепотня и с машинами у них ничего не выйдет. Только даром теряют время и рискуют. Но Женька уперся. «Я, говорит, верю, а ты можешь отлипнуть. Но ветку сирени я все равно найду. Никуда она не денется».
Отпустив Хромова, Николай Грошев еще долго сидел в следственной камере и думал. Временами ему очень хотелось немедленно вызвать Вадима Согбаева и сразу фактами припереть его к стенке, чтобы выяснить, что же он искал в белых «Волгах». Но Николай понимал — Вадима не сломят первые дни тюрьмы. Он бывал в ней не раз. Он будет выкручиваться и молчать. Вряд ли выйдет из своей «закаменелости» и Евгений.
— Ну что ж… Придется подождать.
Он собрал протоколы, положил в папку отвертку и через проходные вахты вышел на улицу.
Обычно самые нахальные преступники хорохорятся только в милиции. Там они кажутся самим себе и своим сообщникам необыкновенно смелыми, решительными и находчивыми ребятами-кремнями: все отрицают, отказываются отвечать на вопросы, пытаются подловить и даже разыграть допрашивающего. Они твердо убеждены в своей необыкновенности и в тупости работников милиции или прокуратуры. Они еще считают, что запросто проведут любого и всякого так же, как, совершая преступление, проводили доверчивых, ничего не подозревающих и верящих им людей.
Но стоит преступникам хлебнуть камерного воздуха, пожить рядом с теми, кто уже понял, что такое тюрьма или колония, повстречаться с бескомпромиссной, кажется, даже бесчувственной тюремной охраной, для которой они — такие смелые и отчаянные несколько часов тому назад — всего лишь глупые и неумелые арестанты, заключенные, как приходит другая крайность: они испытывают ужас. Тогда они начинают жалеть себя, возмущаться порядками и законами, судом, который «за такой пустяк дает такой срок». Кто-то ожесточается, бездумно усугубляя свою вину, кто-то сламывается, но большинство все-таки пытается трезво оценить свое положение — этому всегда помогают обитатели камеры. Они, как опытные юристы, разберутся в деле новичка и точно определят и его будущую судьбу, и линию его поведения на все случаи жизни.
Аркадий Хромов тоже пришел к следователю в состоянии жалости к самому себе, ужаса перед неминуемым наказанием и в то же время со все еще не оставленной надеждой, что молодой следователь — «тупак» и поэтому, может быть, еще и удастся провести, обмануть его и тем облегчить свое положение.
— Садитесь, — устало предложил Грошев.
Когда Хромов бочком присел на табуретку, Николай вынул из кармана отвертку и положил ее на стол. Аркадий посмотрел на нее и поежился.
— Что у вас? — спросил Николай.
— Я хотел сказать вам, что в милиции и при первом допросе я погорячился… вначале. Кража действительно была…
— Одна? — перебил его Грошев.
— Да, но ведь мы привлекаемся только по одному эпизоду, — робко произнес Аркадий.
Николай внутренне усмехнулся: камерные юристы поработали на славу. Хромов уже знает такие специальные словечки, как «эпизод». Но ответил он жестко:
— Нет. По нескольким эпизодам. По одному вы пойманы с поличным, по остальным ведется следствие. — И он перечислил номера проверенных машин и даты этой проверки. — Вы в них участвовали?
Кадык на шее Аркадия заходил так же стремительно, как в свое время у его старшего брата.
— Да. Участвовал. Кроме одной, первой. Я тогда…
— Сейчас меня интересует не это. Сейчас я хочу знать только одно: кто брал портфели, а кто отворачивал никелированные шурупы с фигурной нарезкой на головке?
Хромов смотрел то на отвертку, то на Грошева, и выражение его глаз часто менялось. В них метался и страх, и недоверие, отчаянная решимость. Хромов решал: сказать правду или не сказать? Сдаться окончательно или еще держаться хотя бы в этом? Грошев всматривался в его осунувшееся лицо.
— Как вы понимаете, Аркадий Васильевич, втроем один портфель из машины не выносят: неудобно.
Очевидность и простота этого довода неожиданно и сразу сломили Хромова. Он глухо ответил:
— Портфель брал не я. Я багажник осматривал.
— А зачем вы осматривали багажник?
— Вадим сказал, что там может оказаться еще один портфель и вообще может быть что-нибудь интересное.
— Находили?
— Нет…
— Значит, технику вы отработали точно. Евгений открывал дверцу водителя. Так?
— Так, — облизал губы Аркадий.
— Затем он передавал ключ вам, чтобы вы открыли багажник. Кстати, кто сделал этот ключ-отмычку?
— Женька.
— Ну вот. Вы шли открывать багажник, Евгений открывал вторую дверь, и они вместе с Вадимом отвертывали шурупчики. Что они делали потом?
— Они… Они, это самое… заглядывали за боковинки.
— Зачем?
— Точно не знаю. Тоже что-то искали, но что — не говорили.
— Но вам, наверное, было интересно, что они ищут?
— Я спрашивал, но Женька сказал: «Не вмешивайся. Бери свое барахло и не мешайся».
— И вы брали «свое барахло», то есть покупки владельцев, и не вмешивались?
Аркадий потупился:
— Дурак был… И потом интересно даже — воруем нахально, на глазах у прохожих, и никто ничего. Даже смешно. От этого совсем… обнаглели.
Грошев промолчал. Он знал, что теперь Аркадий говорит правду. Преступники именно обнаглели. Безнаказанность всегда приводит к наглости, которая чаще всего кончается провалом. И когда они попадаются, то довольно быстро понимают причины провала и теряются. Так растерялся и Аркадий Хромов. Он подписал протокол допроса, и Грошев мог бы вздохнуть спокойно.
Но Грошев прекрасно понимал, что дело только начинается, и потому вздохнул тяжело и доверительно сообщил:
— Вот так-то, Аркадий Васильевич. За копейки идете в тюрьму и портите себе жизнь.
— Это уж точно… А сколько… дадут?
Несколько секунд Грошев колебался, сказать или не сказать, но потом решил не отступать от своего принципа — не кривить душой, не пугать и не задабривать посулами. Говорить правду. И он сказал правду.
— По-моему, дадут два, а может быть, и три года. Учтут молодость, первую судимость… Но только в том случае, если будет доказано, что вы не причастны к другому, связанному с этим, делу. Понимаете?
Хромов кивнул и долго рассматривал сцепленные пальцы. Потом сказал:
— Я догадывался, но точно ничего не знал.
— А что знаете неточно?
— Неточно? Вадим с Женькой ищут какие-то бумаги. Какие — не знаю. Зачем — тоже. И еще… Да нет, это могло показаться.
— Нам пригодится и то, что показалось.
— И еще они ищут ветку сирени.
— Чего-чего? — невольно вырвалось у Николая.
— Понимаете, как-то после выпивки Вадим сказал Женьке, что вся эта их затея — ерунда, легенда, трепотня и с машинами у них ничего не выйдет. Только даром теряют время и рискуют. Но Женька уперся. «Я, говорит, верю, а ты можешь отлипнуть. Но ветку сирени я все равно найду. Никуда она не денется».
Отпустив Хромова, Николай Грошев еще долго сидел в следственной камере и думал. Временами ему очень хотелось немедленно вызвать Вадима Согбаева и сразу фактами припереть его к стенке, чтобы выяснить, что же он искал в белых «Волгах». Но Николай понимал — Вадима не сломят первые дни тюрьмы. Он бывал в ней не раз. Он будет выкручиваться и молчать. Вряд ли выйдет из своей «закаменелости» и Евгений.
— Ну что ж… Придется подождать.
Он собрал протоколы, положил в папку отвертку и через проходные вахты вышел на улицу.
16
Утром в четверг по дороге на работу Грошев заехал к Ивану Грачеву. Мастер оказался розовощеким, кругленьким человеком лет сорока с лишним. От него крепко попахивало водкой. Толстяк возился во дворе собственного бревенчатого дома и лениво отругивался от наседающей на него старухи.
— Хватит, мама, не маленький.
— Вот то и беда, что не маленький, а старенький. Хоть бы женился, дурощлеп. А то, что ни заработает, все на водку выкинет.
— На свои пью! Хватит! Чужих не прихватываю. — Тут он заметил Грошева и прикрикнул на мать: — Хватит, говорю!
Николай поздоровался и несмело спросил, не сможет ли Иван Григорьевич Грачев покрасить ему машину, — говорят, что в этом деле он большой специалист.
— Битая? — деловито осведомился Грачев.
— Да нет… Бог, как говорят, миловал. Просто цвет не нравится: «белая ночь».
Грачев уже не подозрительно, а почти презрительно посмотрел на Николая.
— А вам известно, что ежели по заводской синтетике прокрасить обыкновенной нитроэмалью, так она и слезть может и блеска такого все равно не будет?
Нет, этого Грошев не знал. Начинались тонкости, известные только мастерам. Даже ради их познания и то стоило зайти к Грачеву: все, что касалось машин, Николая интересовало всегда.
— Жаль… А как же другие красят?
— Ха! Красят… Халтурщики вам все покрасят. А через месяц облезет. Сушить надо уметь. Тут вот один отставник тоже решил: «А чего тут сложного — по белой цветной красить?» Покрасил. И что? Полезла! Ко мне примчался. Пришлось смывать и все перекрашивать. А потом еще и полировать.
«Это что еще за фигура появилась?» — подумал Николай, но сказал с нотками уважения:
— Но ведь вот у вас же получилось.
— Ха! У меня! Я себе аппаратуру сделал. Вот, сами посмотрите.
Грачев повел следователя к сараю. Наверное, в нем когда-то была летняя кухня, а может быть и амбар. Крепкие бревенчатые стены, хорошо пригнанная, во всю ширину торца, добротная дверь. Грачев включил свет.
Потолок и стены были обшиты блестящей жестью из расправленных бидонов. Вверху и по бокам висели мощные электрические лампы с рефлекторами. Батареи таких же, как в фотографиях, ламп стояли вдоль стен.
— Вот, — с гордостью сказал Грачев и скрестил руки на груди. — Здесь я вам любую синтетику сделаю, не хуже заводской будет.
Все это вызывало уважение. Мастер понял состояние Грошева и, чтобы окончательно добить его и утвердить свое превосходство, предложил небрежно:
— Вы прежде чем решить, красить или не красить, сходите к тому отставнику, посмотрите мою работу, а уж потом будем договариваться. — Он назвал адрес отставника и назидательно произнес: — Но не советую красить: «белая ночь» — отличный цвет.
Роль автолюбителя явно удалась. Николаю даже не пришлось узнавать адрес отставника, и он небрежно спросил:
— А почему же тот отставник покрасил? — Правила игры требовали хоть в чем-то сомневаться, чтобы потом, сторговываясь, можно было сбить цену.
— Так он и зимой ездит — гараж у него теплый. Говорит, научно установлено, что зимой белые машины терпят больше аварий. Их не замечают встречные. Вот он и покрасил в цвет морской волны. Но лично мне больше нравится «белая ночь». На ней и пыль не так заметна и грязь. Так что не спешите…
Нет, Грачев не халтурщик. Он мастер своего дела и гордится этим. «Придет свой срок, — подумал Николай, — и я воспользуюсь его советами».
На работе его ждали владельцы проверенных машин. Беседы с ними ничего нового не дали. В пропавших портфелях не было ничего серьезного или ценного, изменений, следов преступников в своих машинах они не замечали. И когда Грошев напомнил о боковинках, двое вспомнили, что им приходилось пользоваться фигурной отверткой. Но подобное бывало и раньше — завод не продумал надежного крепления, и никелированные шурупчики выпадали сами по себе. Остальные не заметили даже этого.
— Хватит, мама, не маленький.
— Вот то и беда, что не маленький, а старенький. Хоть бы женился, дурощлеп. А то, что ни заработает, все на водку выкинет.
— На свои пью! Хватит! Чужих не прихватываю. — Тут он заметил Грошева и прикрикнул на мать: — Хватит, говорю!
Николай поздоровался и несмело спросил, не сможет ли Иван Григорьевич Грачев покрасить ему машину, — говорят, что в этом деле он большой специалист.
— Битая? — деловито осведомился Грачев.
— Да нет… Бог, как говорят, миловал. Просто цвет не нравится: «белая ночь».
Грачев уже не подозрительно, а почти презрительно посмотрел на Николая.
— А вам известно, что ежели по заводской синтетике прокрасить обыкновенной нитроэмалью, так она и слезть может и блеска такого все равно не будет?
Нет, этого Грошев не знал. Начинались тонкости, известные только мастерам. Даже ради их познания и то стоило зайти к Грачеву: все, что касалось машин, Николая интересовало всегда.
— Жаль… А как же другие красят?
— Ха! Красят… Халтурщики вам все покрасят. А через месяц облезет. Сушить надо уметь. Тут вот один отставник тоже решил: «А чего тут сложного — по белой цветной красить?» Покрасил. И что? Полезла! Ко мне примчался. Пришлось смывать и все перекрашивать. А потом еще и полировать.
«Это что еще за фигура появилась?» — подумал Николай, но сказал с нотками уважения:
— Но ведь вот у вас же получилось.
— Ха! У меня! Я себе аппаратуру сделал. Вот, сами посмотрите.
Грачев повел следователя к сараю. Наверное, в нем когда-то была летняя кухня, а может быть и амбар. Крепкие бревенчатые стены, хорошо пригнанная, во всю ширину торца, добротная дверь. Грачев включил свет.
Потолок и стены были обшиты блестящей жестью из расправленных бидонов. Вверху и по бокам висели мощные электрические лампы с рефлекторами. Батареи таких же, как в фотографиях, ламп стояли вдоль стен.
— Вот, — с гордостью сказал Грачев и скрестил руки на груди. — Здесь я вам любую синтетику сделаю, не хуже заводской будет.
Все это вызывало уважение. Мастер понял состояние Грошева и, чтобы окончательно добить его и утвердить свое превосходство, предложил небрежно:
— Вы прежде чем решить, красить или не красить, сходите к тому отставнику, посмотрите мою работу, а уж потом будем договариваться. — Он назвал адрес отставника и назидательно произнес: — Но не советую красить: «белая ночь» — отличный цвет.
Роль автолюбителя явно удалась. Николаю даже не пришлось узнавать адрес отставника, и он небрежно спросил:
— А почему же тот отставник покрасил? — Правила игры требовали хоть в чем-то сомневаться, чтобы потом, сторговываясь, можно было сбить цену.
— Так он и зимой ездит — гараж у него теплый. Говорит, научно установлено, что зимой белые машины терпят больше аварий. Их не замечают встречные. Вот он и покрасил в цвет морской волны. Но лично мне больше нравится «белая ночь». На ней и пыль не так заметна и грязь. Так что не спешите…
Нет, Грачев не халтурщик. Он мастер своего дела и гордится этим. «Придет свой срок, — подумал Николай, — и я воспользуюсь его советами».
На работе его ждали владельцы проверенных машин. Беседы с ними ничего нового не дали. В пропавших портфелях не было ничего серьезного или ценного, изменений, следов преступников в своих машинах они не замечали. И когда Грошев напомнил о боковинках, двое вспомнили, что им приходилось пользоваться фигурной отверткой. Но подобное бывало и раньше — завод не продумал надежного крепления, и никелированные шурупчики выпадали сами по себе. Остальные не заметили даже этого.
17
Когда инженер-подполковник в отставке Александр Иванович Тихомиров узнал, что Грошева прислал Грачев, он улыбнулся и, извиняясь за беспорядок, пригласил следователя в квартиру.
Стандартная однокомнатная квартира была завалена стружками. Пахло политурой и лаком. Николай огляделся и приятно удивился: такой обстановки он не видел нигде.
Слева, вдоль стены, стояли два шкафа, соединенные полками — стеллажами для книг. Под ними, от шкафа к шкафу, широкая лавка с резной настенной панелью. Перед ней — грубый, на толстых ножках, некрашеный стол, а вокруг него — такие же грубые, тяжелые табуретки с прорезями посредине. В правом углу не то кровать, не то тахта — широкая, низкая, почти квадратная. На ее спинке и боковинке — резьба: кони, львы, цветы и завитушки. И все изукрашено теми неправдоподобно яркими красками, которыми славится Палех.
Теплая фактура дерева, грубоватая простота в соединении с яркими «переплетениями красок, корешками книг, керамикой создавали удивительное настроение радости встречи с чем-то утраченным, со странно знакомым, словно полузабытым, тяжеловато-изящным, веселым, надежным и прочным уютом.
Даже гравюра Спаса Нерукотворного в простенькой деревянной рамке, даже обыкновенная пунцовая герань и фиалки на окнах — и те сливались с окружающим, образуя тонкую, сложную и необыкновенно приятную для глаза цветную вязь.
Только через несколько минут Николай понял, что дерево поделок хоть и не крашено, но тщательно оглажено бесцветным лаком, и потому каждая дверца-боковинка шкафов, а также лавки, спинки — все несет еще и неповторимый рисунок дерева. Наверное, потому, что Грошев молчал, Тихомиров с теми же нотками в голосе, что слышались у Грачева, когда он показывал свою сушильную камеру, спросил:
— Нравится?
— Очень! — И, начиная кое-что понимать, с доброй завистью и удивлением осведомился: — Неужели все сами?
— Сам… Готовлюсь к отпуску и доделываю пристенную лавку. Вместо дивана.
— Послушайте, но рисунки, конструкции…
— При желании — ничего сложного. Только удовольствие. А мне надоела современная мебель — слишком уж инфантильная, слабенькая. Ни до чего-то не дотронься, не передвинь… Либо пятно, либо поломка. Сам не поймешь, мебель для тебя или ты при мебели, для ее обслуживания. — Он вдруг светло улыбнулся. — А так мне и Собакевичу очень нравится.
Грошев расхохотался.
— Ну не такие уж у вас… медведеподобные поделки. В них настоящее надежное изящество.
— Правда? Вы нашли точные слова. Именно этого мне и хотелось. А теперь я соединяю достижения современной техники с полезными пережитками прошлого. Мне надоели диваны с их скрипом пружин или шорохом поролона, их сальный уют. На моей лавке в обычное время ляжет ковер, но когда потребуется, выдвижная доска удвоит ее ширину, а сверху можно будет положить еще и надувной матрас.
Стандартная однокомнатная квартира была завалена стружками. Пахло политурой и лаком. Николай огляделся и приятно удивился: такой обстановки он не видел нигде.
Слева, вдоль стены, стояли два шкафа, соединенные полками — стеллажами для книг. Под ними, от шкафа к шкафу, широкая лавка с резной настенной панелью. Перед ней — грубый, на толстых ножках, некрашеный стол, а вокруг него — такие же грубые, тяжелые табуретки с прорезями посредине. В правом углу не то кровать, не то тахта — широкая, низкая, почти квадратная. На ее спинке и боковинке — резьба: кони, львы, цветы и завитушки. И все изукрашено теми неправдоподобно яркими красками, которыми славится Палех.
Теплая фактура дерева, грубоватая простота в соединении с яркими «переплетениями красок, корешками книг, керамикой создавали удивительное настроение радости встречи с чем-то утраченным, со странно знакомым, словно полузабытым, тяжеловато-изящным, веселым, надежным и прочным уютом.
Даже гравюра Спаса Нерукотворного в простенькой деревянной рамке, даже обыкновенная пунцовая герань и фиалки на окнах — и те сливались с окружающим, образуя тонкую, сложную и необыкновенно приятную для глаза цветную вязь.
Только через несколько минут Николай понял, что дерево поделок хоть и не крашено, но тщательно оглажено бесцветным лаком, и потому каждая дверца-боковинка шкафов, а также лавки, спинки — все несет еще и неповторимый рисунок дерева. Наверное, потому, что Грошев молчал, Тихомиров с теми же нотками в голосе, что слышались у Грачева, когда он показывал свою сушильную камеру, спросил:
— Нравится?
— Очень! — И, начиная кое-что понимать, с доброй завистью и удивлением осведомился: — Неужели все сами?
— Сам… Готовлюсь к отпуску и доделываю пристенную лавку. Вместо дивана.
— Послушайте, но рисунки, конструкции…
— При желании — ничего сложного. Только удовольствие. А мне надоела современная мебель — слишком уж инфантильная, слабенькая. Ни до чего-то не дотронься, не передвинь… Либо пятно, либо поломка. Сам не поймешь, мебель для тебя или ты при мебели, для ее обслуживания. — Он вдруг светло улыбнулся. — А так мне и Собакевичу очень нравится.
Грошев расхохотался.
— Ну не такие уж у вас… медведеподобные поделки. В них настоящее надежное изящество.
— Правда? Вы нашли точные слова. Именно этого мне и хотелось. А теперь я соединяю достижения современной техники с полезными пережитками прошлого. Мне надоели диваны с их скрипом пружин или шорохом поролона, их сальный уют. На моей лавке в обычное время ляжет ковер, но когда потребуется, выдвижная доска удвоит ее ширину, а сверху можно будет положить еще и надувной матрас.