Страница:
Неожиданно между деревьев Зурр явственно увидел зверя, похожего на большого ежа. Он проворно вскочил на ноги. В несколько прыжков настиг зверя и остановился в нерешительности — уж больно велик был еж.
С ужасом глядел мальчик, как растет и округляется зверь. А когда он стал трястись, издавая шум наподобие дробного перестука тум-тума, Зурр попятился: не проделка ли это злых дивов?
Что-то острое кольнуло ногу мальчика, и он бросился наутек от невиданного зверя, жестоко обдираясь о колючки боярышника.
Остановился у речки. Зверь не гнался за ним. Прихрамывая, понуро побрел искать ребят.
Муна спала. Лан, обложившись камнями со всех сторон, бодрствовал, готовый в случае опасности разбудить девочку и скрыться в пещере, откуда с тихим плеском вырывалась речка.
Зурр ополоснул раны и царапины, с удивлением выдернул из ноги и разглядел при лунном свете длинную легкую иглу. Этой иглой зверь уколол его.
Утомленный переживаниями дня, Зурр улегся рядом с Муной и поплотнее завернулся в свою дырявую одежду. Нет, никогда раньше не приходилось ему видеть и слышать о таком звере. Это было его первое знакомство с дикобразом.
О СВЕТЛЫЙ ДИВ, СОЛНЦЕ, ДАЙ НАМ ОГОНЬ!
ПОБРАТИМЫ
ОХОТНИКИ
С ужасом глядел мальчик, как растет и округляется зверь. А когда он стал трястись, издавая шум наподобие дробного перестука тум-тума, Зурр попятился: не проделка ли это злых дивов?
Что-то острое кольнуло ногу мальчика, и он бросился наутек от невиданного зверя, жестоко обдираясь о колючки боярышника.
Остановился у речки. Зверь не гнался за ним. Прихрамывая, понуро побрел искать ребят.
Муна спала. Лан, обложившись камнями со всех сторон, бодрствовал, готовый в случае опасности разбудить девочку и скрыться в пещере, откуда с тихим плеском вырывалась речка.
Зурр ополоснул раны и царапины, с удивлением выдернул из ноги и разглядел при лунном свете длинную легкую иглу. Этой иглой зверь уколол его.
Утомленный переживаниями дня, Зурр улегся рядом с Муной и поплотнее завернулся в свою дырявую одежду. Нет, никогда раньше не приходилось ему видеть и слышать о таком звере. Это было его первое знакомство с дикобразом.
О СВЕТЛЫЙ ДИВ, СОЛНЦЕ, ДАЙ НАМ ОГОНЬ!
Бледный рассвет застал всех троих бодрствующими. Холод и наглые гиены не дали спать даже толстокожему Зурру.
Несчетное число раз поднимались они, чтобы камнями и палками отогнать дерзких зверей.
Отвратительные желто-бурые хищницы с темными устрашающими полосами на боках смело приближались к самой стоянке. Стоило Лану или Зурру швырнуть в них камень, они тотчас отбегали, чтобы вскоре вернуться на прежнее место.
Со страхом и отвращением глядела Муна на покатые спины гиен, на полосатые, словно у тигра, бока, на широкие уши и ощущала на себе их жадный нетерпеливый взгляд. Сон ее улетучился.
Мальчики все время засыпали, и, как только гиены подбирались совсем близко, она будила того или другого бесцеремонным толчком.
Всю ночь напролет слышались тревожные звуки: то визг и хрюканье дерущихся секачей, то стук рогов и трубные призывные голоса оленей, то рык барса, то пронзительный предсмертный крик жертвы.
С наступлением рассвета гиены исчезли.
Утром, оставляя четкий след на заиндевелой траве, пришел рыжий волк и положил возле Муны большую крысу.
Глаза Зурра жадно вспыхнули. За несколько мгновений он разодрал крысу на куски и те, что поменьше, отдал Лану и Муне, себе же оставил самый большой.
Девочка торжествовала: волк принес добычу.
Зверь, видимо, был сыт и задремал неподалеку, свернувшись в плотный комок и прикрыв нос пушистым хвостом…
— Ищите нору для жилья, — сказал Лан хмуро, — а то пропадем. Здесь спать нельзя. Я останусь и сделаю лук.
Долго глядел он вслед ребятам, уходившим вверх по ближнему распадку: Зурр, большой и угловатый, шел, прихрамывая и сильно опираясь на свою толстую суковатую палку. Муна, маленькая, едва по грудь Зурру, легкая, как козочка, зябко куталась в шкуру и старалась сдержать за ремешок волка.
Как, однако, вырос зверь! Совсем похож на взрослого. И ведь вернулся!
Лан не понимал, почему волк, вырвавшийся на свободу, сам вернулся к ним. Не голод и не страх заставили его. Что же? Неужели он забыл родную стаю ради них, людей? Или стая эта далеко?.. Разве зверь может жить с людьми?..
Лан прошелся по гальке вдоль берега речки, оглядел несколько обломков камней и наконец выбрал один из них, небольшой, черный, с острой зазубренной гранью.
Через час в руках у него была свежесрезанная толстая ивовая палка для дуги лука. Тетивой могла служить прочная жилка, которой связаны палки, оставшиеся от чудесной Вещи Мудрого Ауна, рождающей огонь.
Все, что делал Лан, делал он старательно и неторопливо, как любой другой охотник племени таж. Но мысли его были заняты одним — как, где добыть огонь.
Без огня они беззащитны перед холодом. Без огня не сегодня-завтра станут добычей какого-нибудь зверя — тигра, волка, барса… Без огня не добраться им до своего племени, не выполнить завета Мудрого Ауна.
Но как добыть огонь? Вещь потеряна, сломана, исчезла навсегда, и эти несколько палок, туго перетянутых жилой, уже не имеют чудесного свойства рождать крохотные теплые искры огня.
Мальчик мучительно вспоминал Вещь во всех подробностях: где был сучок, где жила… На ощупь палки казались гладкими, как замерзшая вода…
В чем, в чем была спрятана магическая сила? В лучке, похожем на те, что мастерят в племени мальчишки? Или в прямой палке, что так упоительно жужжала? А может быть, в брусе, рыхлом полусгнившем брусе?
Нет! Как он может так думать о чудесной Вещи предков!..
Несколько раз Лан пытался согнуть дугу и натянуть тетиву, но это ему никак не удавалось — не хватало сил.
«А что если… Нет!.. Почему не попробовать, пока не вернулись Зурр и Муна?!»
Мальчик содрал тетиву с почти готового лука, натянул ее на гибкий ивовый прутик, побежал к зарослям. Вот. Вот трухлявый пенек.
Трясущимися от нетерпения руками обточил сухую прямую палочку, набросил на нее петлю тетивы и попробовал быстро вращать.
Палочка больно сверлила ладонь, не вращалась. Он прижал ее сверху щепкой. Несколько оборотов — и палочка выскальзывала из-под щепки.
Весь в поту от волнения, Лан беспомощно оглянулся.
Неподалеку от него валялась почерневшая скорлупа ореха. Он надел ее на верхний конец палочки, прижал рукой и потянул лучок… вперед — назад, вперед — назад… палочка завертелась, зажужжала. Все быстрее, все неистовее.
Перед глазами мальчика поплыли светлые жучки от напряжения, пот заливал лицо, не хватало воздуха.
О светлый див, Солнце! Дай нам огонь! Дай нам огонь, брата твоего меньшего. О светлый див!..
Не переставая вращать палочку, Лан время от времени наклонялся к пню и жадно принюхивался, не пахнет ли дымком.
Сильно, нетерпеливо он рванул к себе лучок, и ивовый прутик надломился.
Лан в изнеможении опустился на землю. Вытащил палочку из лунки, высверленной в пне, и понюхал: дымом не пахло.
Руки безвольно опустились.
Но лунка, это было заметно, была темнее остального пня, — и — дивы! — она была горячей!
К Лану вернулись силы. Надо набрать сухого мха и хвороста. Он забыл об осторожности, в зарослях мог притаиться какой-нибудь зверь.
Быстро набрал он большую кучу хвороста, приволок несколько сухих корявых стволов деревьев и снова склонился над пеньком… Вот! Его широкие ноздри уловили слабый, чуть заметный горьковатый, такой знакомый запах дыма.
Еще и еще вращал он палочку. Не прекращал работу, боясь поверить счастью. И когда из лунки взвилась сизая змейка, Лан выдернул палочку: в черной дыре тлели оранжевые искры…
Через полчаса Лан бешено плясал вокруг весело потрескивающего костра. Он кувыркался на траве и снова скакал, будто олененок возле матери.
Но, конечно, он не мог понять, какой великий подвиг совершил, какое повторил открытие.
Несчетное число раз поднимались они, чтобы камнями и палками отогнать дерзких зверей.
Отвратительные желто-бурые хищницы с темными устрашающими полосами на боках смело приближались к самой стоянке. Стоило Лану или Зурру швырнуть в них камень, они тотчас отбегали, чтобы вскоре вернуться на прежнее место.
Со страхом и отвращением глядела Муна на покатые спины гиен, на полосатые, словно у тигра, бока, на широкие уши и ощущала на себе их жадный нетерпеливый взгляд. Сон ее улетучился.
Мальчики все время засыпали, и, как только гиены подбирались совсем близко, она будила того или другого бесцеремонным толчком.
Всю ночь напролет слышались тревожные звуки: то визг и хрюканье дерущихся секачей, то стук рогов и трубные призывные голоса оленей, то рык барса, то пронзительный предсмертный крик жертвы.
С наступлением рассвета гиены исчезли.
Утром, оставляя четкий след на заиндевелой траве, пришел рыжий волк и положил возле Муны большую крысу.
Глаза Зурра жадно вспыхнули. За несколько мгновений он разодрал крысу на куски и те, что поменьше, отдал Лану и Муне, себе же оставил самый большой.
Девочка торжествовала: волк принес добычу.
Зверь, видимо, был сыт и задремал неподалеку, свернувшись в плотный комок и прикрыв нос пушистым хвостом…
— Ищите нору для жилья, — сказал Лан хмуро, — а то пропадем. Здесь спать нельзя. Я останусь и сделаю лук.
Долго глядел он вслед ребятам, уходившим вверх по ближнему распадку: Зурр, большой и угловатый, шел, прихрамывая и сильно опираясь на свою толстую суковатую палку. Муна, маленькая, едва по грудь Зурру, легкая, как козочка, зябко куталась в шкуру и старалась сдержать за ремешок волка.
Как, однако, вырос зверь! Совсем похож на взрослого. И ведь вернулся!
Лан не понимал, почему волк, вырвавшийся на свободу, сам вернулся к ним. Не голод и не страх заставили его. Что же? Неужели он забыл родную стаю ради них, людей? Или стая эта далеко?.. Разве зверь может жить с людьми?..
Лан прошелся по гальке вдоль берега речки, оглядел несколько обломков камней и наконец выбрал один из них, небольшой, черный, с острой зазубренной гранью.
Через час в руках у него была свежесрезанная толстая ивовая палка для дуги лука. Тетивой могла служить прочная жилка, которой связаны палки, оставшиеся от чудесной Вещи Мудрого Ауна, рождающей огонь.
Все, что делал Лан, делал он старательно и неторопливо, как любой другой охотник племени таж. Но мысли его были заняты одним — как, где добыть огонь.
Без огня они беззащитны перед холодом. Без огня не сегодня-завтра станут добычей какого-нибудь зверя — тигра, волка, барса… Без огня не добраться им до своего племени, не выполнить завета Мудрого Ауна.
Но как добыть огонь? Вещь потеряна, сломана, исчезла навсегда, и эти несколько палок, туго перетянутых жилой, уже не имеют чудесного свойства рождать крохотные теплые искры огня.
Мальчик мучительно вспоминал Вещь во всех подробностях: где был сучок, где жила… На ощупь палки казались гладкими, как замерзшая вода…
В чем, в чем была спрятана магическая сила? В лучке, похожем на те, что мастерят в племени мальчишки? Или в прямой палке, что так упоительно жужжала? А может быть, в брусе, рыхлом полусгнившем брусе?
Нет! Как он может так думать о чудесной Вещи предков!..
Несколько раз Лан пытался согнуть дугу и натянуть тетиву, но это ему никак не удавалось — не хватало сил.
«А что если… Нет!.. Почему не попробовать, пока не вернулись Зурр и Муна?!»
Мальчик содрал тетиву с почти готового лука, натянул ее на гибкий ивовый прутик, побежал к зарослям. Вот. Вот трухлявый пенек.
Трясущимися от нетерпения руками обточил сухую прямую палочку, набросил на нее петлю тетивы и попробовал быстро вращать.
Палочка больно сверлила ладонь, не вращалась. Он прижал ее сверху щепкой. Несколько оборотов — и палочка выскальзывала из-под щепки.
Весь в поту от волнения, Лан беспомощно оглянулся.
Неподалеку от него валялась почерневшая скорлупа ореха. Он надел ее на верхний конец палочки, прижал рукой и потянул лучок… вперед — назад, вперед — назад… палочка завертелась, зажужжала. Все быстрее, все неистовее.
Перед глазами мальчика поплыли светлые жучки от напряжения, пот заливал лицо, не хватало воздуха.
О светлый див, Солнце! Дай нам огонь! Дай нам огонь, брата твоего меньшего. О светлый див!..
Не переставая вращать палочку, Лан время от времени наклонялся к пню и жадно принюхивался, не пахнет ли дымком.
Сильно, нетерпеливо он рванул к себе лучок, и ивовый прутик надломился.
Лан в изнеможении опустился на землю. Вытащил палочку из лунки, высверленной в пне, и понюхал: дымом не пахло.
Руки безвольно опустились.
Но лунка, это было заметно, была темнее остального пня, — и — дивы! — она была горячей!
К Лану вернулись силы. Надо набрать сухого мха и хвороста. Он забыл об осторожности, в зарослях мог притаиться какой-нибудь зверь.
Быстро набрал он большую кучу хвороста, приволок несколько сухих корявых стволов деревьев и снова склонился над пеньком… Вот! Его широкие ноздри уловили слабый, чуть заметный горьковатый, такой знакомый запах дыма.
Еще и еще вращал он палочку. Не прекращал работу, боясь поверить счастью. И когда из лунки взвилась сизая змейка, Лан выдернул палочку: в черной дыре тлели оранжевые искры…
Через полчаса Лан бешено плясал вокруг весело потрескивающего костра. Он кувыркался на траве и снова скакал, будто олененок возле матери.
Но, конечно, он не мог понять, какой великий подвиг совершил, какое повторил открытие.
ПОБРАТИМЫ
Зурр легко поднимался вверх по распадку. Нога разошлась, боль исчезла, и он, словно козел, перескакивал с камня на камень шумливого горного потока.
Муна устала. Ей хотелось присесть на нагретый солнцем камень и опустить в воду натруженные ноги.
Раз девочка заметила, как по карнизу легкими тенями пронеслись косули, лишь мелкие камешки покатились под ноги ребятам. Волк прыгнул было вдогонку за ними, но, остановленный ременной петлей, захрипел, захлебнулся в бессильной ярости промахнувшегося охотника.
Он не хотел идти на поводке: то рвался в сторону, то упирался, но Муна не отпускала его, — снова убежит.
Зурр, шедший впереди, вдруг присел, на ощупь взял из-под ноги камень, крадучись, пополз вперед, сквозь заросли колючего шиповника. Потом приподнялся и с силой швырнул камень:
— Р-рах!
Поблескивая зеленоватыми крылышками, стайка скворцов скрылась за поворотом распадка.
Мальчишка досадливо заворчал: так хотелось добыть кусочек теплого мяса — не удалось. До сих пор ощущал он во рту приятный вкус утренней еды. В нескольких шагах сзади большой зверь, сколько мяса, и совсем легко убить его, а он, Зурр, вынужден охотиться за маленькими птицами!
Муна перехватила недобрый взгляд Зурра и начала отставать.
Отчего-то забеспокоился волк. Шерсть на загривке поднялась. Зверь напружинился, подобрался как-то весь. Он то нервно ловил запахи ветерка, то утыкался носом в камни. Хвост напряженно вытянулся.
Муна тотчас почувствовала изменение в настроении зверя и, не понимая, чем оно вызвано, тоже заволновалась. Она собиралась окликнуть Зурра, но тот уже скрылся за высокой замшелой скалой.
За поворотом глазам мальчика открылась довольно большая поляна со следами старого обвала. Всюду в беспорядке лежали глыбы скал, уже заросшие мхом, травой и даже деревцами. Посреди поляны — три раскидистые орешины. На полуоблстевших ветвях на фоне бледно-синего неба четко виднеются сдвоенные и строенные плоды в зеленой потрескавшейся кожуре — орехи.
Зурр облизнулся. Ему показалось, будто он чувствует во рту вкус спелых сладковатых ореховых ядрышек. Но тут же орехи были забыты: в низком карнизе на противоположной стороне поляны мальчик увидел небольшую дыру, как раз то, что они так долго искали.
— Вах-ха! — восторженно пробормотал Зурр. — Хорошая нора.
Он бегом пересек поляну, перепрыгнул через ручей и направился между громадными обломками скал к норе. Обломки образовали нечто вроде узкого извилистого коридора. У самой норы он остановился: что-то насторожило его — то ли неясный тревожащий запах, то ли нечеткий след на осыпи.
Из темноты пещеры послышался какой-то грозный звук, Зурр попятился. С безопасного расстояния он швырнул камень в черный зев норы: если там живут гиены, их надо прогнать.
Раздался ужасный рев, как будто скала раскололась, как будто по небу прокатились огненные дивы. Зурр хотел бежать, да ноги не послушались.
Косматый зверь, грозный медведь, сам огромный, как скала, нехотя вылез из пещеры и злобно заревел, раскинув зубастую пасть.
Судорожно сжимал в руках Зурр палку, такую жалкую перед этим могучим зверем, и отступал назад. На его лице застыла гримаса ужаса и обреченности.
А зверь свирепел все больше. Его маленькие глазки горели злым, беспощадным огнем. Расстояние между ними быстро сокращалось, но Зурр не мог бежать: чутье подсказывало ему — стоит повернуться спиной к зверю, и тот вмиг бросится на него.
Беда не приходит одна — случилось ужасное: Зурр оступился на толстом корневище орешины и упал на спину. Мгновенно зверь оказался рядом с жертвой. Хрустнула у него в пасти толстая палка, будто хворостинка. Смрадным запахом дохнуло на мальчика.
— Ву-у-а! — визгливо закричал Зурр. В отчаянии он старался отползти из-под нависшего над ним хищника, в кровь обдирая локти и не чувствуя боли.
И вдруг медведь отступил, завертелся на месте. В его реве послышалась боль и бешеная ярость. Мельком Зурр успел увидеть рыжего волка, жестоко вцепившегося в медвежий зад.
Неуклюжий с виду зверь на самом деле был проворен. Его толстая лапа со страшными белыми когтями мелькнула в воздухе. Но рыжий волк оказался проворнее и успел увернуться от смертоносного удара. Только медведь опять повернулся к своей жертве, как волк снова вонзил клыки в толстую медвежью ляжку и мгновенно отскочил.
Зверь задохнулся от слепой злобы и бросился вдогонку за маленьким обидчиком. Белый коготь самым кончиком достал до волчьего бока, однако этого оказалось достаточно, чтобы волк кувырком отлетел в сторону. Но это был настоящий боец. Он не взвыл от боли, хотя бок его тотчас потемнел от крови. Увернувшись от нового нападения, волк еще раз успел куснуть врага сзади.
Медведь совсем забыл про мальчишку. Теперь он зло следил за маленьким подвижным рыжим зверьком, с рычанием кружившим вокруг него и нет-нет больно кусающим сзади.
Зурр понял наконец, что может спастись. Он вскочил на ноги и бросился бежать. Никогда еще не бежал он так резво. Муна, которая со страхом наблюдала за схваткой издали, еле поспевала за ним. Они остановились, когда поняли, что медведь не гонится за ними.
Зурр спустился к речке и стал пить полными пригоршнями.
Потом смыл грязь и кровь с израненных рук. Девочка помогала ему, как могла.
Недалеко от становища, на пригорке, густо поросшем ореховыми деревьями и алычой, их догнал волк.
Бежал он, низко опустив к земле голову. Хвост устало и безвольно болтался. Время от времени он останавливался и принимался зализывать раны.
My на радостно бросилась к своему любимцу, но он не дался ей, а, отбежав стороной, улегся под кустом.
Девочка осторожно подбиралась к нему, приговаривая:
— Волчий детеныш, ты спас Зурра. Волчий детеныш, живи слюдьми. Они не убьют тебя, не съедят.
Не сразу волк подпустил к себе Муну. Его шкура на боку болезненно вздрагивала, когда она поднимала руку, чтобы погладить его.
В гальке у речки Зурр отыскал кусок камня, напоминающий наконечник копья, какие делал старый Оор для охотников племени, и вымазал его своей кровью.
— Вот, — издали показал он окровавленный камень Муне, — пусть зверь будет Зурру соба.
Муна знала обычай своего племени: охотники, вместе пролившие кровь или спасшие один другого от опасности, братались, называя друг друга «соба» — друг, побратим. Обряд заключался в смешении крови побратимов на острие копья, стрелы или же на дуге лука.
Муна торжественно взяла окровавленный осколок и осторожно приложила его к черной от крови шерсти на боку зверя. Таинство побратимства состоялось. Зурр приблизился к волку и произнес, глядя в глаза ему прямо и дружелюбно:
— Соба!.. — Потом хлопнул ладонью себе в грудь и повторил: — Соба!
Кто знает, может быть, это слово древнего племени дожило до наших дней и превратилось в хорошо знакомое каждому — собака. Слово это обозначает «верный друг» и вовсе не годится для ругательства, как его используют некоторые.
Муна устала. Ей хотелось присесть на нагретый солнцем камень и опустить в воду натруженные ноги.
Раз девочка заметила, как по карнизу легкими тенями пронеслись косули, лишь мелкие камешки покатились под ноги ребятам. Волк прыгнул было вдогонку за ними, но, остановленный ременной петлей, захрипел, захлебнулся в бессильной ярости промахнувшегося охотника.
Он не хотел идти на поводке: то рвался в сторону, то упирался, но Муна не отпускала его, — снова убежит.
Зурр, шедший впереди, вдруг присел, на ощупь взял из-под ноги камень, крадучись, пополз вперед, сквозь заросли колючего шиповника. Потом приподнялся и с силой швырнул камень:
— Р-рах!
Поблескивая зеленоватыми крылышками, стайка скворцов скрылась за поворотом распадка.
Мальчишка досадливо заворчал: так хотелось добыть кусочек теплого мяса — не удалось. До сих пор ощущал он во рту приятный вкус утренней еды. В нескольких шагах сзади большой зверь, сколько мяса, и совсем легко убить его, а он, Зурр, вынужден охотиться за маленькими птицами!
Муна перехватила недобрый взгляд Зурра и начала отставать.
Отчего-то забеспокоился волк. Шерсть на загривке поднялась. Зверь напружинился, подобрался как-то весь. Он то нервно ловил запахи ветерка, то утыкался носом в камни. Хвост напряженно вытянулся.
Муна тотчас почувствовала изменение в настроении зверя и, не понимая, чем оно вызвано, тоже заволновалась. Она собиралась окликнуть Зурра, но тот уже скрылся за высокой замшелой скалой.
За поворотом глазам мальчика открылась довольно большая поляна со следами старого обвала. Всюду в беспорядке лежали глыбы скал, уже заросшие мхом, травой и даже деревцами. Посреди поляны — три раскидистые орешины. На полуоблстевших ветвях на фоне бледно-синего неба четко виднеются сдвоенные и строенные плоды в зеленой потрескавшейся кожуре — орехи.
Зурр облизнулся. Ему показалось, будто он чувствует во рту вкус спелых сладковатых ореховых ядрышек. Но тут же орехи были забыты: в низком карнизе на противоположной стороне поляны мальчик увидел небольшую дыру, как раз то, что они так долго искали.
— Вах-ха! — восторженно пробормотал Зурр. — Хорошая нора.
Он бегом пересек поляну, перепрыгнул через ручей и направился между громадными обломками скал к норе. Обломки образовали нечто вроде узкого извилистого коридора. У самой норы он остановился: что-то насторожило его — то ли неясный тревожащий запах, то ли нечеткий след на осыпи.
Из темноты пещеры послышался какой-то грозный звук, Зурр попятился. С безопасного расстояния он швырнул камень в черный зев норы: если там живут гиены, их надо прогнать.
Раздался ужасный рев, как будто скала раскололась, как будто по небу прокатились огненные дивы. Зурр хотел бежать, да ноги не послушались.
Косматый зверь, грозный медведь, сам огромный, как скала, нехотя вылез из пещеры и злобно заревел, раскинув зубастую пасть.
Судорожно сжимал в руках Зурр палку, такую жалкую перед этим могучим зверем, и отступал назад. На его лице застыла гримаса ужаса и обреченности.
А зверь свирепел все больше. Его маленькие глазки горели злым, беспощадным огнем. Расстояние между ними быстро сокращалось, но Зурр не мог бежать: чутье подсказывало ему — стоит повернуться спиной к зверю, и тот вмиг бросится на него.
Беда не приходит одна — случилось ужасное: Зурр оступился на толстом корневище орешины и упал на спину. Мгновенно зверь оказался рядом с жертвой. Хрустнула у него в пасти толстая палка, будто хворостинка. Смрадным запахом дохнуло на мальчика.
— Ву-у-а! — визгливо закричал Зурр. В отчаянии он старался отползти из-под нависшего над ним хищника, в кровь обдирая локти и не чувствуя боли.
И вдруг медведь отступил, завертелся на месте. В его реве послышалась боль и бешеная ярость. Мельком Зурр успел увидеть рыжего волка, жестоко вцепившегося в медвежий зад.
Неуклюжий с виду зверь на самом деле был проворен. Его толстая лапа со страшными белыми когтями мелькнула в воздухе. Но рыжий волк оказался проворнее и успел увернуться от смертоносного удара. Только медведь опять повернулся к своей жертве, как волк снова вонзил клыки в толстую медвежью ляжку и мгновенно отскочил.
Зверь задохнулся от слепой злобы и бросился вдогонку за маленьким обидчиком. Белый коготь самым кончиком достал до волчьего бока, однако этого оказалось достаточно, чтобы волк кувырком отлетел в сторону. Но это был настоящий боец. Он не взвыл от боли, хотя бок его тотчас потемнел от крови. Увернувшись от нового нападения, волк еще раз успел куснуть врага сзади.
Медведь совсем забыл про мальчишку. Теперь он зло следил за маленьким подвижным рыжим зверьком, с рычанием кружившим вокруг него и нет-нет больно кусающим сзади.
Зурр понял наконец, что может спастись. Он вскочил на ноги и бросился бежать. Никогда еще не бежал он так резво. Муна, которая со страхом наблюдала за схваткой издали, еле поспевала за ним. Они остановились, когда поняли, что медведь не гонится за ними.
Зурр спустился к речке и стал пить полными пригоршнями.
Потом смыл грязь и кровь с израненных рук. Девочка помогала ему, как могла.
Недалеко от становища, на пригорке, густо поросшем ореховыми деревьями и алычой, их догнал волк.
Бежал он, низко опустив к земле голову. Хвост устало и безвольно болтался. Время от времени он останавливался и принимался зализывать раны.
My на радостно бросилась к своему любимцу, но он не дался ей, а, отбежав стороной, улегся под кустом.
Девочка осторожно подбиралась к нему, приговаривая:
— Волчий детеныш, ты спас Зурра. Волчий детеныш, живи слюдьми. Они не убьют тебя, не съедят.
Не сразу волк подпустил к себе Муну. Его шкура на боку болезненно вздрагивала, когда она поднимала руку, чтобы погладить его.
В гальке у речки Зурр отыскал кусок камня, напоминающий наконечник копья, какие делал старый Оор для охотников племени, и вымазал его своей кровью.
— Вот, — издали показал он окровавленный камень Муне, — пусть зверь будет Зурру соба.
Муна знала обычай своего племени: охотники, вместе пролившие кровь или спасшие один другого от опасности, братались, называя друг друга «соба» — друг, побратим. Обряд заключался в смешении крови побратимов на острие копья, стрелы или же на дуге лука.
Муна торжественно взяла окровавленный осколок и осторожно приложила его к черной от крови шерсти на боку зверя. Таинство побратимства состоялось. Зурр приблизился к волку и произнес, глядя в глаза ему прямо и дружелюбно:
— Соба!.. — Потом хлопнул ладонью себе в грудь и повторил: — Соба!
Кто знает, может быть, это слово древнего племени дожило до наших дней и превратилось в хорошо знакомое каждому — собака. Слово это обозначает «верный друг» и вовсе не годится для ругательства, как его используют некоторые.
ОХОТНИКИ
Огонь!
Нетрудно представить себе, какую бурную радость испытали Зурр и Муна, когда издали увидели сизый дымок и оранжевые веселые языки пламени, радующие и согревающие сердце. Да, на том месте, где утром остался Лан, горел огонь.
Вмиг были забыты тяготы трудного дня и смертельная опасность, которой они подверглись недавно. Это был настоящий горячий огонь, такой горячий, как в жилище племени.
Зурр суетился вокруг костра и повторял свое:
— Вах-ха! Вах-ха!
Когда радость немного улеглась, Муна рассказала Лану, как они нашли пещеру, но в ней живет громадный медведь с большущими когтями, как волк спас Зурра от верной гибели. И теперь Зурр и волк соба, побратимы.
Лан слушал очень внимательно и попросил Муну еще раз рассказать все по порядку.
Согревшись у костра, Зурр мгновенно заснул, но спал неспокойно, стонал и вскрикивал.
Бодрствовать у костра остался Лан. С испугом вскакивал он при каждом звуке: медведь мог прийти к их становищу.
На этот раз ночевали они под нависшей скалой. С боков загородились от ветра большими камнями. Отдельной кучкой возле костра лежали сухие палки на случай, если бы им пришлось отгонять от становища хищников. Волк, уже немного привыкший к огню, все-таки улегся в стороне, на охапке сухой травы, брошенной для него Муной.
Впечатления прошедшего дня не давали Лану покоя.
Во-первых, он сам добыл огонь. Добыл при помощи обычных предметов, какие всегда можно найти под рукой. Значит, он сможет добыть его и в другой раз — всегда.
Снова и снова переживал он эту радость с начала: вот они рядом — лучок, прямая палочка и ореховая скорлупа. Только трухлявый пень остался на своем месте, в зарослях.
Во-вторых, он чувствовал нечто важное и значительное в том, что произошло сегодня там, на поляне, у медвежьей норы. Он пытался самостоятельно осмыслить случившееся, но мысли разбегались и не подчинялись ему. Что-то важное из рассказанного Мудрым Ауном никак не удавалось вспомнить. Приходили на память зазубренные заповеди.
«За детеныша отдай женщину, за охотника отдай детеныша, Слово же сохрани!»
«Злые дивы прячутся от светлого Солнца, в темени же сбереги огонь!»
Это не то.
«От дня прилета птиц, от дня Нового Солнца и еще две луны собирай тайные травы — и исцелишься и детенышей исцелишь и жен».
Все не то. Да, вот!
Лан вспомнил вдруг светящийся туман, яркое и в то же время невидимое за плотной пеленой солнце. В тот день Аун рассказал ему о Великом охотнике и вожде Таже, который не убил раненого волками олененка и потому олениха-мать спасла охотника от гибели. И еще сказал Мудрый Аун: «Таж не убил олениху, но узнал великую тайну матери. Он стал как див, которому повинуются звери…»
Не без тщеславия сейчас пересказал себе мальчик эту притчу по-своему: «Лан не убил волка, но узнал великую тайну соба. Он стал как див, которому повинуются звери…» Пересказал, и ужаснулся собственной смелости, и обрадовался свежему озарению древней притчи.
Да, это так. Они с Муной не дали убить волчонка, защитили его от Зурра и Черного Ворона. А сегодня маленький волк в схватке с большим медведем спас от гибели Зурра.
Зверь спас человека от другого зверя. Мы стали как дивы, нам повинуется зверь! Лан устало прилег, трудные раздумья утомили его. Впервые мальчику захотелось приласкать волка. Он вспомнил, что раненый соба ничего не ел за весь день. Сами они кормились плодами и ягодами, а о волке не подумали.
Эта ночь прошла спокойнее предыдущей. Гиены не пришли: то ли огонь пугал их, то ли попалась хорошая добыча.
Перед утром могучий сон стал побеждать Лана, и он разбудил Муну. Спать ему пришлось недолго, но и этого сна было достаточно, чтобы проснуться добрым и радостным.
Какое блаженство лежать возле костра, ощущая его живое тепло!
Муна не спала.
Взглянув на нее сквозь ресницы, Лан удивился выражению ее лица. Она глядела куда-то вверх и вдаль. В глазах удовольствие и покой. Такие глаза бывали у Ауна, когда он смотрел на светящийся туман, когда рассказывал Слово предков, когда припоминал удивительные свои истории.
Аи! Сейчас у нее были хорошие глаза, добрые, как это синее небо, зеленовато-прозрачные, как вода в речке, вовсе не совиные, какие у нее были, когда она защищала волчонка.
Лан взглянул туда, куда смотрела девочка.
Утро выдалось ясное и холодное. Солнце щедро разливало мягкий розовый свет, и в морозном воздухе медленно кружились искрящиеся блестки инея.
За речкой, в ореховой роще, свистели, щелкали, заливались звонкими переливчатыми голосами птицы.
«Витью, витью, чи-чи-чи-чи!..» — пела одна.
«Рь-рь-рю! Рь-рь-рю!..» — отвечала другая.
«Плюй! Плюй! Плюй!..» — звонко повторяла третья.
Ясному утру и птичьему гомону радовалась Муна, потому и были у нее такие глаза, потому и хотелось Лану глядеть на нее долго. Отчего так бывает у людей?
Муна почувствовала на себе взгляд и повернулась к костру, подбросить сухих веток. Лану стало досадно, что необычное видение вдруг исчезло, и он притворился спящим.
Девочка устало потянулась и вышла из-под скалы. Тонкие рыжеватые волосы ее засветились в утреннем свете, да и вся она стала как будто прозрачной и светлой.
Лан приподнялся на локтях.
Перебравшись через речку, Муна бродила по серебристой от инея поляне и отыскивала целебные листья и травы.
— Брр! — Лан поежился, глядя, как она бесстрашно обламывает ногой ледяные забереги речки и входит в студеную воду.
Какое тихое, спокойное и радостное утро! Вот Муна склонилась над спящим волком и осторожно прикладывает к ране лист подорожника. Соба чуть взвизгивает и хватает зубами руку девочки, но тут же отпускает, не укусив, а потом облизывает, словно виноватый детеныш.
Зурр в это утро не смог подняться. Раны на руках болели и кровоточили, к тому же загноились многочисленные ранки и царапины, полученные во время бегства от дикобраза.
Мальчишку бил озноб. Однако Зурр помог Лану натянуть тетиву на дугу лука. Все-таки он был силен, этот Зурр!
Прихватив лук и три стрелы, сделанные им накануне, Лан побрел в гору — вдруг посчастливится добыть что-нибудь.
Зурр видел, как волк неверным шагом побрел к речке. Долго лакал холодную воду, затем рысцой затрусил вслед за Ланом. Пошел сам, без поводка, без своей любимицы Муны.
Лан не знал, как вести себя со зверем. Волк пробирался кустами, неподалеку от него, и, казалось, не обращал внимания на мальчика. Он охотился самостоятельно. Покопался возле норы мыши, чихнул и оставил ее. Принюхался и прошел несколько шагов по чьему-то следу.
С отчаянным писком прошуршала по сухим листьям крыса. Волк не погнался за ней: раненый, он был еще слаб и малоподвижен.
Долго шли они так, неподалеку друг от дпуга и все же врозь. Мальчику казалось — теперь исчезнувший в кустарнике зверь больше не появится. Но соба каждый раз вновь возвращался к Лану.
Вот охотник заметил: шаги волка стали осторожными, хвост приподнялся. Зверь напрягся, вытянулся, чуткий нос беспрерывно двигался. Муна рассказывала, так было и вчера.
Лан насторожился, пристально поглядел вперед. Ничего подозрительного: по склону привольно разбегаются стройные зеленые деревца арчи. Тут и там громоздятся обломки скал и каменные глыбы. Желто-серые языки обвалов и осыпей виднеются по распадкам. А по склонам — ярко-зеленая трава в блестках оттаявшего инея.
Там, выше, совсем уже недалеко — белая, ослепительно блистающая в солнечных лучах снежная страна. До наступления тепла нечего и думать перебираться через горы.
Наконец Лан понял, почему волк насторожился: он почуял добычу.
На одном из дальних камней охотник заметил довольно большого зверька. Он неподвижно сидел на задних лапках и не чувствовал приближения опасности. Серая спинка его лоснилась на солнце, а передние лапки смешно покоились на желтоватом толстом брюшке. Это сурок.
Лан приготовил лук, но отсюда не попадешь — далековато. Крадучись, мальчик стал подбираться к зверьку.
Резкий свист раздался из ближних кустов, и Лан успел заметить, промелькнувшего крупного сурка в нескольких шагах от себя. Если бы он увидел его раньше, то, конечно, подстрелил бы. Вот к кому подкрадывался волк!
Тревожный свист повторился с разных сторон, и зверьки вмиг попрятались в норах. Тут было много этих нор.
Охотник присел неподалеку от одной из них со стрелой наготове и стал дожидаться, когда покажется зверек. Замерз, а сурки все не показывались.
— Соба, — обратился Лан к волку, который прилег рядом, — ты живешь с людьми много лун. Ты охотишься рядом. Скажи, как узнаешь ты, когда зверь близко?
Волк беспокойно поднялся и перелег на другое место.
— Скажи, соба. Я тоже хочу узнавать так.
Мальчику показалось, что зверь хитро прищурился, и улыбнулся.
— Не хочешь говорить?.. Или ты не знаешь наших слов?! Это просто: гляди, я — Лан. Ну скажи: «Лан». Ну!..
Утомленный пристальным взглядом мальчика, волк зевнул нервно в голос и прикрыл глаза своим пушистым хвостом.
— Эх ты, соба!
Лан огорчился непонятливостью зверя. «Ничего, — подумал он, — соба скоро узнает наши слова и скажет свою тайну».
Здесь, на кромке снегов, было заметно холоднее. Да и растительность другая — смолистая и душистая арча, белоствольные березы, можжевельниковые кусты. Холодный ветер с гор гудит в хвойных арчовых ветвях. Надо идти, на такой стуже долго не просидишь в засаде…
Как только останавливался охотник, тотчас же волк ложился неподалеку: давала себя знать вчерашняя рана.
Много зверей и птиц видел Лан, но подобраться к ним на нужное расстояние не удавалось. Стороной обошли их олени, заметив издали. Горные козлы спокойно поглядывали на мальчика с высокого уступа.
На обратном пути, неподалеку от узкого ущелья, Лан потерял из виду своего четвероногого попутчика.
Неожиданно стадо косуль выскочило навстречу мальчику. Он торопливо выпустил стрелу, но не попал. Чиркнув по скале кремневым наконечником, стрела отлетела в кусты.
Стадо разбилось на две группы: одна ушла вверх по ущелью, другая, большая, рассыпалась по склону и исчезла из виду.
Оказалось, стадо косуль гнал соба. Бежал он неторопливо, опустив нос к земле. Свернул в ущелье, будто видел, как туда поскакали косули.
Лан задрал голову. Ущелье круто уходило вверх, черными уступами до самого неба громоздились скалы. Неужели косули отыщут себе дорогу в этом немыслимом нагромождении?
С трудом мальчик стал взбираться по шатким камням вслед за волком. Может быть, хоть тут удастся добыть пищи…
Тоскливый призывный вой послышался сверху. Задыхаясь, Лан бросился бежать по крутому подъему. На каменной осыпи он упал, больно ударившись коленом, но упрямо продолжал карабкаться дальше.
Волка он нашел перед высоким уступом. Этот уступ зверь преодолеть уже не смог. Задрав к небу острую морду, волк выл тоскливо и злобно. А высоко над ним, на чуть заметном выступе скалы, застыла косуля. Ее остренькие копытца, казалось, намертво приросли к скале. Дальше пути ей не было, но достать ее там волк не мог.
Волк, а не человек! Дрожащей от нетерпения рукой Лан натянул тетиву… и животное рухнуло на камни, под ноги охотникам.
С рычанием волк бросился к добыче, но Лан отогнал его прочь. Орудуя наконечником стрелы, мальчик торопливо распорол животному брюхо и извлек еще теплую печень.
Надо было подкрепиться, так как день клонился к концу и голод терзал обоих охотников нещадно.
Нетрудно представить себе, какую бурную радость испытали Зурр и Муна, когда издали увидели сизый дымок и оранжевые веселые языки пламени, радующие и согревающие сердце. Да, на том месте, где утром остался Лан, горел огонь.
Вмиг были забыты тяготы трудного дня и смертельная опасность, которой они подверглись недавно. Это был настоящий горячий огонь, такой горячий, как в жилище племени.
Зурр суетился вокруг костра и повторял свое:
— Вах-ха! Вах-ха!
Когда радость немного улеглась, Муна рассказала Лану, как они нашли пещеру, но в ней живет громадный медведь с большущими когтями, как волк спас Зурра от верной гибели. И теперь Зурр и волк соба, побратимы.
Лан слушал очень внимательно и попросил Муну еще раз рассказать все по порядку.
Согревшись у костра, Зурр мгновенно заснул, но спал неспокойно, стонал и вскрикивал.
Бодрствовать у костра остался Лан. С испугом вскакивал он при каждом звуке: медведь мог прийти к их становищу.
На этот раз ночевали они под нависшей скалой. С боков загородились от ветра большими камнями. Отдельной кучкой возле костра лежали сухие палки на случай, если бы им пришлось отгонять от становища хищников. Волк, уже немного привыкший к огню, все-таки улегся в стороне, на охапке сухой травы, брошенной для него Муной.
Впечатления прошедшего дня не давали Лану покоя.
Во-первых, он сам добыл огонь. Добыл при помощи обычных предметов, какие всегда можно найти под рукой. Значит, он сможет добыть его и в другой раз — всегда.
Снова и снова переживал он эту радость с начала: вот они рядом — лучок, прямая палочка и ореховая скорлупа. Только трухлявый пень остался на своем месте, в зарослях.
Во-вторых, он чувствовал нечто важное и значительное в том, что произошло сегодня там, на поляне, у медвежьей норы. Он пытался самостоятельно осмыслить случившееся, но мысли разбегались и не подчинялись ему. Что-то важное из рассказанного Мудрым Ауном никак не удавалось вспомнить. Приходили на память зазубренные заповеди.
«За детеныша отдай женщину, за охотника отдай детеныша, Слово же сохрани!»
«Злые дивы прячутся от светлого Солнца, в темени же сбереги огонь!»
Это не то.
«От дня прилета птиц, от дня Нового Солнца и еще две луны собирай тайные травы — и исцелишься и детенышей исцелишь и жен».
Все не то. Да, вот!
Лан вспомнил вдруг светящийся туман, яркое и в то же время невидимое за плотной пеленой солнце. В тот день Аун рассказал ему о Великом охотнике и вожде Таже, который не убил раненого волками олененка и потому олениха-мать спасла охотника от гибели. И еще сказал Мудрый Аун: «Таж не убил олениху, но узнал великую тайну матери. Он стал как див, которому повинуются звери…»
Не без тщеславия сейчас пересказал себе мальчик эту притчу по-своему: «Лан не убил волка, но узнал великую тайну соба. Он стал как див, которому повинуются звери…» Пересказал, и ужаснулся собственной смелости, и обрадовался свежему озарению древней притчи.
Да, это так. Они с Муной не дали убить волчонка, защитили его от Зурра и Черного Ворона. А сегодня маленький волк в схватке с большим медведем спас от гибели Зурра.
Зверь спас человека от другого зверя. Мы стали как дивы, нам повинуется зверь! Лан устало прилег, трудные раздумья утомили его. Впервые мальчику захотелось приласкать волка. Он вспомнил, что раненый соба ничего не ел за весь день. Сами они кормились плодами и ягодами, а о волке не подумали.
Эта ночь прошла спокойнее предыдущей. Гиены не пришли: то ли огонь пугал их, то ли попалась хорошая добыча.
Перед утром могучий сон стал побеждать Лана, и он разбудил Муну. Спать ему пришлось недолго, но и этого сна было достаточно, чтобы проснуться добрым и радостным.
Какое блаженство лежать возле костра, ощущая его живое тепло!
Муна не спала.
Взглянув на нее сквозь ресницы, Лан удивился выражению ее лица. Она глядела куда-то вверх и вдаль. В глазах удовольствие и покой. Такие глаза бывали у Ауна, когда он смотрел на светящийся туман, когда рассказывал Слово предков, когда припоминал удивительные свои истории.
Аи! Сейчас у нее были хорошие глаза, добрые, как это синее небо, зеленовато-прозрачные, как вода в речке, вовсе не совиные, какие у нее были, когда она защищала волчонка.
Лан взглянул туда, куда смотрела девочка.
Утро выдалось ясное и холодное. Солнце щедро разливало мягкий розовый свет, и в морозном воздухе медленно кружились искрящиеся блестки инея.
За речкой, в ореховой роще, свистели, щелкали, заливались звонкими переливчатыми голосами птицы.
«Витью, витью, чи-чи-чи-чи!..» — пела одна.
«Рь-рь-рю! Рь-рь-рю!..» — отвечала другая.
«Плюй! Плюй! Плюй!..» — звонко повторяла третья.
Ясному утру и птичьему гомону радовалась Муна, потому и были у нее такие глаза, потому и хотелось Лану глядеть на нее долго. Отчего так бывает у людей?
Муна почувствовала на себе взгляд и повернулась к костру, подбросить сухих веток. Лану стало досадно, что необычное видение вдруг исчезло, и он притворился спящим.
Девочка устало потянулась и вышла из-под скалы. Тонкие рыжеватые волосы ее засветились в утреннем свете, да и вся она стала как будто прозрачной и светлой.
Лан приподнялся на локтях.
Перебравшись через речку, Муна бродила по серебристой от инея поляне и отыскивала целебные листья и травы.
— Брр! — Лан поежился, глядя, как она бесстрашно обламывает ногой ледяные забереги речки и входит в студеную воду.
Какое тихое, спокойное и радостное утро! Вот Муна склонилась над спящим волком и осторожно прикладывает к ране лист подорожника. Соба чуть взвизгивает и хватает зубами руку девочки, но тут же отпускает, не укусив, а потом облизывает, словно виноватый детеныш.
Зурр в это утро не смог подняться. Раны на руках болели и кровоточили, к тому же загноились многочисленные ранки и царапины, полученные во время бегства от дикобраза.
Мальчишку бил озноб. Однако Зурр помог Лану натянуть тетиву на дугу лука. Все-таки он был силен, этот Зурр!
Прихватив лук и три стрелы, сделанные им накануне, Лан побрел в гору — вдруг посчастливится добыть что-нибудь.
Зурр видел, как волк неверным шагом побрел к речке. Долго лакал холодную воду, затем рысцой затрусил вслед за Ланом. Пошел сам, без поводка, без своей любимицы Муны.
Лан не знал, как вести себя со зверем. Волк пробирался кустами, неподалеку от него, и, казалось, не обращал внимания на мальчика. Он охотился самостоятельно. Покопался возле норы мыши, чихнул и оставил ее. Принюхался и прошел несколько шагов по чьему-то следу.
С отчаянным писком прошуршала по сухим листьям крыса. Волк не погнался за ней: раненый, он был еще слаб и малоподвижен.
Долго шли они так, неподалеку друг от дпуга и все же врозь. Мальчику казалось — теперь исчезнувший в кустарнике зверь больше не появится. Но соба каждый раз вновь возвращался к Лану.
Вот охотник заметил: шаги волка стали осторожными, хвост приподнялся. Зверь напрягся, вытянулся, чуткий нос беспрерывно двигался. Муна рассказывала, так было и вчера.
Лан насторожился, пристально поглядел вперед. Ничего подозрительного: по склону привольно разбегаются стройные зеленые деревца арчи. Тут и там громоздятся обломки скал и каменные глыбы. Желто-серые языки обвалов и осыпей виднеются по распадкам. А по склонам — ярко-зеленая трава в блестках оттаявшего инея.
Там, выше, совсем уже недалеко — белая, ослепительно блистающая в солнечных лучах снежная страна. До наступления тепла нечего и думать перебираться через горы.
Наконец Лан понял, почему волк насторожился: он почуял добычу.
На одном из дальних камней охотник заметил довольно большого зверька. Он неподвижно сидел на задних лапках и не чувствовал приближения опасности. Серая спинка его лоснилась на солнце, а передние лапки смешно покоились на желтоватом толстом брюшке. Это сурок.
Лан приготовил лук, но отсюда не попадешь — далековато. Крадучись, мальчик стал подбираться к зверьку.
Резкий свист раздался из ближних кустов, и Лан успел заметить, промелькнувшего крупного сурка в нескольких шагах от себя. Если бы он увидел его раньше, то, конечно, подстрелил бы. Вот к кому подкрадывался волк!
Тревожный свист повторился с разных сторон, и зверьки вмиг попрятались в норах. Тут было много этих нор.
Охотник присел неподалеку от одной из них со стрелой наготове и стал дожидаться, когда покажется зверек. Замерз, а сурки все не показывались.
— Соба, — обратился Лан к волку, который прилег рядом, — ты живешь с людьми много лун. Ты охотишься рядом. Скажи, как узнаешь ты, когда зверь близко?
Волк беспокойно поднялся и перелег на другое место.
— Скажи, соба. Я тоже хочу узнавать так.
Мальчику показалось, что зверь хитро прищурился, и улыбнулся.
— Не хочешь говорить?.. Или ты не знаешь наших слов?! Это просто: гляди, я — Лан. Ну скажи: «Лан». Ну!..
Утомленный пристальным взглядом мальчика, волк зевнул нервно в голос и прикрыл глаза своим пушистым хвостом.
— Эх ты, соба!
Лан огорчился непонятливостью зверя. «Ничего, — подумал он, — соба скоро узнает наши слова и скажет свою тайну».
Здесь, на кромке снегов, было заметно холоднее. Да и растительность другая — смолистая и душистая арча, белоствольные березы, можжевельниковые кусты. Холодный ветер с гор гудит в хвойных арчовых ветвях. Надо идти, на такой стуже долго не просидишь в засаде…
Как только останавливался охотник, тотчас же волк ложился неподалеку: давала себя знать вчерашняя рана.
Много зверей и птиц видел Лан, но подобраться к ним на нужное расстояние не удавалось. Стороной обошли их олени, заметив издали. Горные козлы спокойно поглядывали на мальчика с высокого уступа.
На обратном пути, неподалеку от узкого ущелья, Лан потерял из виду своего четвероногого попутчика.
Неожиданно стадо косуль выскочило навстречу мальчику. Он торопливо выпустил стрелу, но не попал. Чиркнув по скале кремневым наконечником, стрела отлетела в кусты.
Стадо разбилось на две группы: одна ушла вверх по ущелью, другая, большая, рассыпалась по склону и исчезла из виду.
Оказалось, стадо косуль гнал соба. Бежал он неторопливо, опустив нос к земле. Свернул в ущелье, будто видел, как туда поскакали косули.
Лан задрал голову. Ущелье круто уходило вверх, черными уступами до самого неба громоздились скалы. Неужели косули отыщут себе дорогу в этом немыслимом нагромождении?
С трудом мальчик стал взбираться по шатким камням вслед за волком. Может быть, хоть тут удастся добыть пищи…
Тоскливый призывный вой послышался сверху. Задыхаясь, Лан бросился бежать по крутому подъему. На каменной осыпи он упал, больно ударившись коленом, но упрямо продолжал карабкаться дальше.
Волка он нашел перед высоким уступом. Этот уступ зверь преодолеть уже не смог. Задрав к небу острую морду, волк выл тоскливо и злобно. А высоко над ним, на чуть заметном выступе скалы, застыла косуля. Ее остренькие копытца, казалось, намертво приросли к скале. Дальше пути ей не было, но достать ее там волк не мог.
Волк, а не человек! Дрожащей от нетерпения рукой Лан натянул тетиву… и животное рухнуло на камни, под ноги охотникам.
С рычанием волк бросился к добыче, но Лан отогнал его прочь. Орудуя наконечником стрелы, мальчик торопливо распорол животному брюхо и извлек еще теплую печень.
Надо было подкрепиться, так как день клонился к концу и голод терзал обоих охотников нещадно.