Страница:
Иаков был наказан жестоко: в родах, по дороге, умерла его Рахиль, которую он когда-то отрабатывал столько лет у безжалостного Лавана, какую любил больше всего на свете. Умирая, Рахиль родила мальчика. Она дала ему имя Бенони, что значит «сын мучений», но Иаков, подумав, дал ему другое имя – Вениамин, что значит «сын правой руки». Таким именем Иаков выразил свою особую любовь к последнему сыну Рахили. Рахиль умерла по дороге в Ефрафу, названную впоследствии Вифлеемом. Через много лет в этом городе родится мальчик – «сын мучений»– Иисус Христос.
И еще одна горькая беда подстерегала Иакова. Но эта беда была закономерной, ее следовало ожидать: умер старый Исаак, ему было в тот год сто восемьдесят лет.
Судьба, однако, считал Иаков, была благосклонной к нему: ведь он все-таки успел повидать своего отца живым и насладиться последними беседами с ним.
Рассказ о смерти Исаака Библия заканчивает словами, исполненными торжественной красоты и глубокого смысла: «И испустил Исаак дух и умер, и приложился к народу своему, будучи стар и насыщен жизнью» (Быт. 35: 29).
На похороны собрались все бесчисленные потомки Исаака.
Прибыл и Исав, строго соблюдавший, надо отдать ему должное, традиции народа. Он, не считая себя обладателем первородства, взял лишь какую-то часть имущества и удалился на гору Сеир, где жил со своей огромной семьей. Несмотря на большое хозяйство, требовавшее забот, характер Исава не изменился. Он по-прежнему больше всего на свете любил охоту, вольный воздух, высокое небо над головой и вой дикого зверя в пустыне.
ИОСИФ И ЕГО БРАТЬЯ
И еще одна горькая беда подстерегала Иакова. Но эта беда была закономерной, ее следовало ожидать: умер старый Исаак, ему было в тот год сто восемьдесят лет.
Судьба, однако, считал Иаков, была благосклонной к нему: ведь он все-таки успел повидать своего отца живым и насладиться последними беседами с ним.
Рассказ о смерти Исаака Библия заканчивает словами, исполненными торжественной красоты и глубокого смысла: «И испустил Исаак дух и умер, и приложился к народу своему, будучи стар и насыщен жизнью» (Быт. 35: 29).
На похороны собрались все бесчисленные потомки Исаака.
Прибыл и Исав, строго соблюдавший, надо отдать ему должное, традиции народа. Он, не считая себя обладателем первородства, взял лишь какую-то часть имущества и удалился на гору Сеир, где жил со своей огромной семьей. Несмотря на большое хозяйство, требовавшее забот, характер Исава не изменился. Он по-прежнему больше всего на свете любил охоту, вольный воздух, высокое небо над головой и вой дикого зверя в пустыне.
ИОСИФ И ЕГО БРАТЬЯ
У Иакова, как мы помним, было, с рождением Вениамина, ставшего причиной гибели Рахили, двенадцать детей. Он, разумеется, любил их всех, у каждого находя свои достоинства. И все же больше всех отличал Иосифа, называя его про себя «сыном старости», поскольку он родился тогда, когда они с Рахилью уже не думали иметь собственных детей, то есть рожденных обоюдно, а не с помощью служанок Валлы или Зельфы. Возможно, старый Иаков еще больше любил бы Вениамина, но тот был очень мал, несмышлен и с ним нельзя еще было насладиться разговором, кроме тех обычных, простеньких бесед, которые больше забавляют малыша, чем взрослого.
Выделяя Иосифа среди прочих своих сыновей, Иаков, как уже сказано, порой терял меру, что было несколько странно, если учесть именно житейский опыт и мудрость, какие должны были бы предупредить его о возможной опасности таких преждевременных отличий. Братья Иосифа (сыновья, по женской линии, служанок Валлы и Зельфы) и впрямь чувствовали себя обделенными; в глубине души, не высказывая своих мыслей вслух, они предполагали, что Иаков отдает предпочтение Иосифу потому, что тот был прямо рожденным от Рахили, а не рожденным косвенным путем, то есть с помощью служанок. Здесь надо снова сказать, что дети, рожденные от служанок с согласия жены (и обязательно на коленях последней), пользовались, безусловно, всеми правами и считались детьми жены, а не тех женщин, которые лишь способствовали продолжению рода. Конечно, тут всегда было много явных и неявных предпочтений и особых симпатий – со стороны, как родителей, так и служанок. Могла ли Зельфа не выделять детей, выношенных и рожденных ею? Всегда были какие-то предпочтения и выгоды, ущемления и обиды, приводившие к ссорам и размолвкам. Иаков все это прекрасно понимал и обычно умело регулировал взаимоотношения в столь сложной семье, но в случае с Иосифом он допускал явную несправедливость по отношению к другим своим сыновьям. Иосифу, например, сшили особую, разноцветную, одежду, он получал украшения и подарки. Братья в своих длинных, запыленных пастушеских хламидах выглядели рядом с красиво одетым, нарядным Иосифом, словно бедные родственники или простые работники у своего отца.
А Иосиф, кроме того, имел вздорный характер, отчасти напоминавший характер Агари, хотя египтянка и не приходилась ему прямой родственницей. Возможно, здесь тоже была своего рода игра природы, может быть, посылавшей Иосифу и отцу преждевременные и непонятные знаки. В самом деле, если Иосиф так странно походил на египтянку Агарь, то не было ли здесь знака, что Египет окажется страной Иосифа?
Среди дурных свойств характера юного Иосифа, воспринятых им от Агари, были язвительность и насмешливость. Чувствуя себя защищенным отцовской любовью, он прямо-таки насмехался над своими братьями. Можно представить, как все это сплотило мальчишескую ватагу, дружно ненавидевшую Иосифа!… Особенно раздражало братьев постоянное и беззастенчивое наушничество Иосифа, рассказывавшего отцу об их проделках, когда они находились далеко от дома, на пастбище, об их секретах и разговорах. Иаков, вместо того чтобы сразу пресечь подобные доносы, охотно выслушивал своего любимца и подчас, надо думать, предпринимал какие-то карательные меры против старших его братьев.
В этом отношении и Иаков и Иосиф были не на высоте, что, конечно, прежде всего, непростительно для Иакова, но и на Иосифа бросает неблагоприятный свет.
По-видимому, после какого-то очередного наушничества братья и составили свой коварный заговор: они решили раз и навсегда отделаться от Иосифа, не прибегая, правда, к прямому убийству.
И, наконец, последней каплей, окончательно способствовавшей выполнению замысла, были рассказанные Иосифом сны.
Надо сказать, что он любил рассказывать и разгадывать сны, причем делал это так красочно и даже, в толковании их, так удачно, что люди приходили к нему за разъяснением увиденных ими сновидений. Впоследствии способность толковать сны очень помогла возвышению Иосифа при дворе египетского фараона, но сейчас она же, эта способность, его и погубила. Он рассказал при братьях и при отце, будто увидел сон о себе и о братьях.
«Вот мы вяжем снопы посреди поля; и вот мой сноп встал и стал прямо; и вот, ваши снопы стали кругом и поклонuлись моему снопу.
И сказали ему братья его: неужели ты будешь царствовать над нами? Неужели будешь владеть нами? И возненавидели его еще более за сны его и за слова его» (Быт. 37: 7, 8).
Тогда Иосиф, словно нарочно (а, скорее всего, именно нарочно), рассказал им еще один такой же весьма прозрачный и не требующий особых разъяснений сон: «…вот, я видел еще сон: вот, солнце и луна и одиннадцать звезд поклоняются мне» (Быт. 37: 9).
Здесь даже отец, всегда благосклонно слушавший Иосифа и ничего не сказавший по поводу первого сна, нахмурился. Он посчитал это явной дерзостью и непомерным тщеславием: одно дело – снопы и братья, а другое дело – небесный свод.
Однажды отец послал Иосифа на пастбище посмотреть, как братья пасут скот.
«…пойди, посмотри, здоровы ли братья твои и цел ли скот, и принеси мне ответ» (Быт. 37: 14).
«Вот идет наш сновидец», – закричали братья, когда увидели приближавшегося к ним Иосифа. Они с неприязнью смотрели на него, так как он, в те дни не работавший на пастбище, лишь проверял их работу, чтобы после проверки рассказать отцу об увиденном.
И сказали братья, забыв о своем обещании не убивать его: «…пойдем теперь и убьем его, и бросим его в какой-нибудь ров, и скажем, что хищный зверь съел его; и увидим, что будет из его снов» (Быт. 37: 20).
Однако один из братьев – Рувим – отговорил их от убийства.
«И сказал им Рувим: не проливайте крови; бросьте его в ров, который в пустыне, а руки не налагайте на него» (Быт. 37: 22).
Как объясняет далее Библия, Рувим, отговорив братьев от убийства, хотел затем незаметно вытащить Иосифа из рва и привести его к отцу целым и невредимым.
Но его плану не суждено было сбыться. Едва успели братья бросить Иосифа в сухой ров и приняться за еду, как увидели приближавшийся караван. Тогда один из братьев, Иуда, сказал: «…что пользы, если мы убьем брата нашего и скроем кровь его?
Пойдем, продадим его Измаильтянам, а руки наши да не будут на нем, ибо он брат наш, плоть наша» (Быт. 37: 26, 27).
Как видим, два брата, Рувим и Иуда, пожалели Иосифа, и он, лежа во рву, запомнил их милосердные слова на всю жизнь, сделав им затем, будучи при дворе фараона, особую милость.
Когда купцы со своими верблюдами проходили мимо, братья вытащили Иосифа из рва и продали его за двадцать сребреников.
Караван тот шел в Египет.
Очень горевал Рувим. Несмотря на противные выходки Иосифа, он любил его. Будучи от природы кротким, независтливым и незлопамятным, Рувим простодушно любовался красотой Иосифа, его разноцветной одеждой, любил слушать, как он рассказывал и толковал сны. Поэтому он сильно и безутешно плакал и даже от невыносимого горя разодрал свои одежды, чем, наверно, смутил братьев, почувствовавших запоздалые угрызения совести. Караван между тем уже скрылся из глаз, и звон медных колокольцев постепенно затих вдали, за барханами бескрайней пустыни, простиравшейся вплоть до неведомого Египта, куда теперь везли в рабство бедного Иосифа.
Братья, чтобы скрыть от отца содеянное преступление и сделать правдоподобным свой рассказ о гибели Иосифа от дикого зверя, разодрали его разноцветную одежду, закололи козла, окропили ее кровью и послали домой.
Иаков тотчас узнал одеяние своего сына и оплакивал его много дней.
Купцы же, придя благополучно в Египет, продали Иосифа знатному царедворцу Потифару – начальнику телохранителей фараона.
Следует, наверно, по ходу повествования заметить, что история Иосифа, проданного братьями в Египет, одна из самых подробных в Библии. Это кажется несколько странным, если учесть, что прямых египетских свидетельств об Иосифе, несмотря на все многочисленные раскопки, не существует. Правда, само время, когда там мог появиться Иосиф (приблизительно XVIII-XVII века до н. э.), было в политическом отношении крайне неблагоприятным для Египта. Считается, что именно по политическим мотивам (падение чужеземной династии и реставрация законной) все документы, охватывающие почти двести лет, были сознательно уничтожены, а вместе сними исчезло и имя Иосифа. Лишь на одной из найденных табличек встретилось имя Потифара – возможно, того самого начальника фараоновых телохранителей, к которому попал Иосиф.
Не углубляясь в исторический комментарий, скажем лишь, что множество подробностей, какими обильно уснащена биография Иосифа во время его пребывания в Египте, не вызывает среди ученых-историков и археологов ни малейших сомнений. Антураж, быт и обычаи фараонова двора того времени воспроизведены в Библии с такой точностью, подтвержденной впоследствии археологическими раскопками и научными изысканиями, какая заставляет верить и в историческую достоверность самого Иосифа. Возможно, что здесь, разумеется, не обошлось без неизбежных добавлений и вымыслов, поскольку история Иосифа на протяжении многих тысяч лет передавалась изустно, став фольклором, а сама суть рассказанной биографии представляется, даже на взгляд строгих ученых, достаточно правдивой.
По-видимому, именно обстоятельность, с какой изложена в Библии история Иосифа, множество характерных и правдивых деталей и натолкнули знаменитого немецкого писателя Томаса Манна написать большой роман «Иосиф и его братья».
Однако вернемся к самому Иосифу.
При всей обстоятельности Библия не сообщает нам никаких подробностей относительно путешествия Иосифа в качестве пленника по дороге в Египет. Теперь он был товаром, и его везли продавать. Но, судя по тому, что купцы продали Иосифа не первому встречному, не любому зажиточному горожанину египетской столицы, а богатому и знатному Потифару, приближенному фараона, они имели об Иосифе самое высокое мнение. И дело здесь, по-видимому, не только в красоте и молодости, но и в каких-то других достоинствах, какие они успели обнаружить в Иосифе за несколько дней пути. Не исключено, что и сам Иосиф, двигаясь с караваном в неожиданной роли, открыл в себе дремавшие дотоле качества. Наверно, не раз казнил он себя за плохое отношение к братьям, за наушничество, зазнайство и прочие грехи.
Поселившись в доме богатого Потифара, Иосиф поставил перед собой цель добиться высвобождения из рабства и теперь каждый свой день начинал с обдумывания поступков, которые могли бы приблизить его к осуществлению великой и всепоглощающей мечты. С горечью думал Иосиф об отце, ясно представляя себе его горе, а о братьях вспоминал без злобы и обиды: он заслужил то, что заслужил.
Но как можно добиться свободы или, по крайней мере, относительной независимости, будучи рабом? Каким образом раб может освободиться от рабства?
Дом Потифара был богат и требовал неустанной заботы. Иосиф решил завоевать расположение своего хозяина исключительным трудолюбием.
Через какое-то время Потифар заметил происшедшие в его доме благотворные перемены, произведенные толково и с большой рачительностью. Молоденький раб-еврей все больше нравился ему. И настал, наконец, день, когда он поставил Иосифа управляющим над своим домом.
«И снискал Иосиф благоволение в очах его и служил ему. И он поставил его над домом своим, и все, что имел, отдал на руки его» (Быт. 39: 4).
Теперь, когда Иосиф стал управляющим, которому подчинялись в доме все слуги, он из незаметного раба слуги превратился в человека заметного и по-своему начальственного. У него хранились все ключи, он отдавал распоряжения и выслушивал отчеты работников и слуг. Впрочем, Иосиф никогда не был начальственно важен. Доброжелательность и открытость снискали ему расположение всех окружающих. К тому же Иосиф был исключительно красив, что тоже привлекало к нему доброжелательное внимание.
Изумительная красота Иосифа и стала причиной его неожиданных бедствий. На него все чаще начала бросать сластолюбивые взоры похотливая жена Потифара. Она, по-видимому, была намного старше юного Иосифа, но страсть затмила ей рассудок, и она стала всячески добиваться греховной близости со своим красавцем управляющим.
«Случилось в один день, что он вошел в дом делать дело свое, а никого из домашних тут в доме не было;
Она схватила его за одежду и сказала: ложись со мной. Но он, оставив одежду свою в руках ее, побежал и выбежал вон.
Она же, увидев, что он оставил одежду свою в руках ее и побежал вон,
Кликнула домашних своих и сказала им так: посмотрите, он привел к нам Еврея ругаться над нами. Он пришел ко мне, чтобы лечь со мною, но я закричала громким голосом;
И он, услышав, что я подняла вопль и закричала, оставил у меня одежду свою, и побежал, и выбежал вон.
И оставила одежду его у себя до прихода господина его в дом свой.
И пересказала ему те же слова, говоря: раб Еврей, которого ты привел к нам, приходил ко мне ругаться надо мною.
Но, когда я подняла вопль и закричала, он оставил у меня одежду свою и убежал вон.
Когда господин его услышал слова жены своей, которые она сказала ему, говоря: так поступил со мною раб твой, то воспылал гневом;
И взял Иосифа господин его и отдал его в темницу, где заключены узники царя. И был он там в темнице» (Быт. 39: 11-20).
Однако рассказывает Библия, и в темнице Иосиф не изменил своему характеру. Там, в темнице, произошло вскоре то же, что в доме Потифара: его услужливость, добросердечие и трудолюбие вскоре снискали ему расположение начальника темницы, и, подобно тому, как Потифар сделал его распорядителем своего хозяйства, так и здешний хозяин доверил ему всех узников, так что Иосиф после начальника тюрьмы сделался вторым лицом в этом мрачном заведении. Он был и узником, и начальствующим лицом одновременно – такою двойственной оказалась его необыкновенная судьба. Будучи узником, Иосиф хорошо понимал положение и настроение заключенных, и они много рассказывали ему о своей жизни, о дворе фараона, о египетском государстве. Он узнал, например, что богатую страну, расположившуюся на плодородных берегах Нила, время от времени мучает страшная засуха и тогда люди гибнут тысячами от голода и болезней. Среди узников были те, что были брошены туда за долги, которые они сделали во время голода, покупая зерно по баснословным ценам, чтобы не умереть с голоду. В разливах Нила, рассказывал один, существует неведомая для человеческого разума цикличность: вслед за изнурительными годами засухи идут годы плодородия, когда люди забывают о перенесенной беде, надеясь, что голод больше не повторится. Иосиф с любопытством слушал эти рассказы, и в его уме подспудно зрели мысли, подобающие, скорее, не заключенному и рабу, а государственному мужу. Как распорядитель узников, Иосиф всячески старался облегчить положение своих подопечных, ободрял их и давал полезные советы.
Однажды в тюрьме оказались новые лица: то были виночерпий и хлебодар самого царя египетского. Из этой детали можно заключить, что темница была не простой и предназначалась, по-видимому, для лиц определенного сословия, ранга или прежних заслуг. Ведь и Иосиф, попавший в эту придворную тюрьму, был из бывших приближенных. Хотя и раб, он, как мы знаем, исполнял высокую должность управляющего хозяйством самого начальника телохранителей фараона.
Виночерпий и хлебодар, тяжко удрученные своим бедственным и, как они были убеждены, безнадежным положением, сначала лишь молчали, не раскрывая ни причин заточения, ни тяжести своей вины. Иосиф, однако, вскоре расположил их к себе и мало-помалу вник в нехитрую механику их преступлений. Обоих обвиняли в казнокрадстве, растратах и взяточничестве. Все же вина одного из них казалась Иосифу сомнительной. Сопоставляя разные детали, сообщенные виночерпием, он в глубине души сочувствовал ему, так как ему виделась в деле виночерпия какая-то несправедливость, что-то вроде оговора, ловкого подлога или другой ловушки. Что касается хлебодара, то Иосиф, при всей доброжелательности и сочувствии, слабо верил его оправданиям, и здесь он больше доверял даже не рассудку, сопоставлявшему сведения и факты, рассказанные виночерпием, а собственному чувству и непосредственным наблюдениям.
«Однажды виночерпию и хлебодару царя Египетского, заключенным в темнице, виделись сны, каждому свой сон, обоим в одну ночь, каждому сон особенного значения.
И пришел к ним Иосиф поутру, увидел их, и вот, они в смущении.
и спросил он царедворцев фараоновых, находившихся с ним в доме господина его под стражею, говоря: от чего у вас сегодня печальные лица?
Они сказали ему: нам виделись сны; а истолковать их некому. Иосиф сказал им: не от Бога ли истолкования? расскажите мне.
И рассказал главный виночерпий Иосифу сон свой, и сказал ему: мне снилось, вот виноградная лоза предо мною;
На лозе три ветви. Она развилась, показался на ней цвет, выросли и созрели на ней ягоды.
И чаша фараонова в руке у меня. Я взял ягод, выжал их в чашу фараонову, и подал чашу в руку фараону.
И сказал ему Иосиф: вот истолкование его: три ветви – это три дня.
Через три дня фараон вознесет главу твою и возвратит тебя на место твое, и ты подашь чашу фараонову в руку его, по прежнему обыкновению, когда ты был у него виночерпием.
Вспомни же меня, когда хорошо тебе будет, и сделай мне благодеяние, и упомяни обо мне фараону, и выведи меня из этого дома…
Главный хлебодар увидел, что истолковал он хорошо, и сказал Иосифу: мне также снилось: вот на голове у меня три корзины решетчатых;
В верхней корзине всякая пища фараонова, изделие пекаря, и птицы небесные клевали ее из корзины на голове моей.
И отвечал Иосиф и сказал ему: вот истолкование его:
три корзины – это три дня;
Через три дня фараон снимет с тебя голову твою и повесит тебя на дереве, и птицы небесные будут клевать плоть твою с тебя.
На третий день, день рождения фараонова, сделал он пир для всех слуг своих и вспомнил о главном виночерпии и главном хлебодаре среди слуг своих;
И возвратил главного виночерпия на прежнее место, и он подал чашу в руку фараону;
А главного хлебодара повесил на дереве, как истолковал им Иосиф.
И не вспомнил главный виночерпий об Иосифе, но забыл его» (Быт. 40: 5-14, 16-23).
В этом замечательном и, как видим, очень искусном по своему изложению библейском отрывке все поражает своей психологической правдивостью, художественной значимостью деталей и их постоянной символической перекличкой. Ведь, в самом деле, весь эпизод в темнице, по существу, повторяет историю в доме Потифара, за исключением, разумеется, его жены. И там и здесь Иосиф – узник, раб, но в то же время он возвышен, поставлен, пусть временно, над другими. Судьба как бы постоянно пробует и испытывает его возможности, все время подталкивает его на один и тот же предназначенный ему путь – путь возвышения. И как хороши здесь сны: они тоже зеркально повторяют друг друга и, как в зеркале, имеют оборотное, противоположное друг другу значение. Правдивы, психологически обусловлены и детали сна: хлебодару снится хлебная корзинка, виночерпию виноградные лозы. Просто и убедительно толкование этих снов Иосифом. И, наконец, какая замечательная концовка: «И не вспомнил главный виночерпий об Иосифе…»
Пожалуй, именно легенда об Иосифе, с ее художественным совершенством и психологической разработанностью, больше других ранних библейских сюжетов предваряет будущий социально-психологический роман, а также, конечно, роман авантюрный и, может быть, даже роман исторический.
Дальше события этого полу фольклорного «романа» древности развиваются стремительно, но закономерно. Фараону тоже приснился сон: будто он стоит у реки и
«…вот вышли из реки семь коров, хороших видом и тучных плотью, и паслись в тростнике; но вот, после них вышли из реки семь коров других, худых видом и тощих плотью, и стали подле тех коров, на берегу реки;
И съели коровы худые видом и тощие плотью семь коров хороших видом и тучных. И проснулся фараон.
И заснул опять, и снилось ему в другой раз: вот, на одном стебле поднялось семь колосьев тучных и хороших;
Но вот, после них выросло семь колосьев тощих и иссушенных восточным ветром;
И пожрали тощие колосья семь колосьев тучных и полных…» (Быт. 41: 2-7).
Сон, рассказывается далее в Библии, настолько смутил и ужаснул своей явной предсказательностью египетского фараона, что он не мог найти себе покоя, успокаиваясь лишь тем, что виденное им ночью только сон, а не страшная действительность.
Кстати, эта милая и наивная подробность, так знакомая всем людям, видевшим страшные сны, обнаруживает в безвестном библейском рассказчике искусного художника – психолога и бытописателя. Наверно, устные рассказчики этой очень популярной истории, все эти пастухи, кочевники, скотоводы и охотники, рыболовы и купцы, привносили кое-что и от себя, от собственного опыта. Легенда об Иосифе – одна из самых «обкатанных» историй древности. Она особенно нравилась простым людям, давая им возможность увидеть исполнение своих затаенных мечтаний: ведь легендарный Иосиф – их брат, такой же пастух-скотовод, поднявшийся силою своего разума на недосягаемую высоту.
Никто не мог истолковать сон фараона – ни призванные срочно волхвы, ни мудрецы всего Египта. Тут главный виночерпий, наконец, вспомнил об Иосифе – бедном еврее-рабе, умеющем разгадывать сны.
«Фараон сказал Иосифу: мне снился сон, и нет никого, кто бы истолковал его, а о тебе я слышал, что ты умеешь толковать сны» (Быт. 41: 15).
Иосиф очень мудро отвечал фараону, что это не он толкует сны, их толкует Бог, а он, Иосиф, лишь передает людям истолкование Бога. Такое объяснение, скромное лишь по виду, сразу подняло значение Иосифа в глазах владетеля Египта. Теперь он был уверен, что именно Иосиф, наконец, объяснит значение столь странных сновидений.
В этом эпизоде, как, впрочем, и во многих других, можно заметить, что Иосиф постоянно ходит по самой кромке огромной опасности и страшного риска. Но опасность и отчаянный риск создает он сам. Ему свойственна и подлинная смелость, и удивительная уверенность в собственном таланте, названном им самим даром божьим. «Это не мое, – говорит он фараону, готовясь истолковать сон, – Бог даст ответ во благо фараону».
Иосиф объясняет:
«Семь коров хороших, это семь лет; и семь колосьев хороших, это семь лет: сон один.
и семь коров тощих и худых, вышедших после тех, это семь лет, также и семь колосьев тощих и иссушенных восточным ветром, это семь лет голода» (Быт. 41: 26, 27).
Далее Иосиф объяснил фараону, что после семи лет голода настанут семь лет изобилия, после которых снова настанет великий голод. Опасность же заключается в том, что в пору изобилия люди; в сытости и непредусмотрительности своей, забудут годы голода. А между тем, разъяснял Иосиф, лежащий ниц перед владыкою Египта, есть возможность избежать этих постоянно повторяющихся периодов голода, связанных, как известно, с уровнем воды в Ниле. Надо, говорит он далее фараону, в годы изобилия беречь и запасать хлеб впрок. Для этого, не без тайного умысла замечает он, надо найти мужа разумного и мудрого, поставить его над всем Египтом, чтобы он набрал себе надзирателей, а те собирали с населения в годы изобилия пятую часть урожая. Подав совет, Иосиф снова сказал фараону, что его слова принадлежат не ему, а Богу. Иосиф, надо думать, не сомневался, что, подкрепленный таким авторитетом, его совет будет безоговорочно и тотчас принят фараоном, что, как мы знаем, и случилось на самом деле.
Выделяя Иосифа среди прочих своих сыновей, Иаков, как уже сказано, порой терял меру, что было несколько странно, если учесть именно житейский опыт и мудрость, какие должны были бы предупредить его о возможной опасности таких преждевременных отличий. Братья Иосифа (сыновья, по женской линии, служанок Валлы и Зельфы) и впрямь чувствовали себя обделенными; в глубине души, не высказывая своих мыслей вслух, они предполагали, что Иаков отдает предпочтение Иосифу потому, что тот был прямо рожденным от Рахили, а не рожденным косвенным путем, то есть с помощью служанок. Здесь надо снова сказать, что дети, рожденные от служанок с согласия жены (и обязательно на коленях последней), пользовались, безусловно, всеми правами и считались детьми жены, а не тех женщин, которые лишь способствовали продолжению рода. Конечно, тут всегда было много явных и неявных предпочтений и особых симпатий – со стороны, как родителей, так и служанок. Могла ли Зельфа не выделять детей, выношенных и рожденных ею? Всегда были какие-то предпочтения и выгоды, ущемления и обиды, приводившие к ссорам и размолвкам. Иаков все это прекрасно понимал и обычно умело регулировал взаимоотношения в столь сложной семье, но в случае с Иосифом он допускал явную несправедливость по отношению к другим своим сыновьям. Иосифу, например, сшили особую, разноцветную, одежду, он получал украшения и подарки. Братья в своих длинных, запыленных пастушеских хламидах выглядели рядом с красиво одетым, нарядным Иосифом, словно бедные родственники или простые работники у своего отца.
А Иосиф, кроме того, имел вздорный характер, отчасти напоминавший характер Агари, хотя египтянка и не приходилась ему прямой родственницей. Возможно, здесь тоже была своего рода игра природы, может быть, посылавшей Иосифу и отцу преждевременные и непонятные знаки. В самом деле, если Иосиф так странно походил на египтянку Агарь, то не было ли здесь знака, что Египет окажется страной Иосифа?
Среди дурных свойств характера юного Иосифа, воспринятых им от Агари, были язвительность и насмешливость. Чувствуя себя защищенным отцовской любовью, он прямо-таки насмехался над своими братьями. Можно представить, как все это сплотило мальчишескую ватагу, дружно ненавидевшую Иосифа!… Особенно раздражало братьев постоянное и беззастенчивое наушничество Иосифа, рассказывавшего отцу об их проделках, когда они находились далеко от дома, на пастбище, об их секретах и разговорах. Иаков, вместо того чтобы сразу пресечь подобные доносы, охотно выслушивал своего любимца и подчас, надо думать, предпринимал какие-то карательные меры против старших его братьев.
В этом отношении и Иаков и Иосиф были не на высоте, что, конечно, прежде всего, непростительно для Иакова, но и на Иосифа бросает неблагоприятный свет.
По-видимому, после какого-то очередного наушничества братья и составили свой коварный заговор: они решили раз и навсегда отделаться от Иосифа, не прибегая, правда, к прямому убийству.
И, наконец, последней каплей, окончательно способствовавшей выполнению замысла, были рассказанные Иосифом сны.
Надо сказать, что он любил рассказывать и разгадывать сны, причем делал это так красочно и даже, в толковании их, так удачно, что люди приходили к нему за разъяснением увиденных ими сновидений. Впоследствии способность толковать сны очень помогла возвышению Иосифа при дворе египетского фараона, но сейчас она же, эта способность, его и погубила. Он рассказал при братьях и при отце, будто увидел сон о себе и о братьях.
«Вот мы вяжем снопы посреди поля; и вот мой сноп встал и стал прямо; и вот, ваши снопы стали кругом и поклонuлись моему снопу.
И сказали ему братья его: неужели ты будешь царствовать над нами? Неужели будешь владеть нами? И возненавидели его еще более за сны его и за слова его» (Быт. 37: 7, 8).
Тогда Иосиф, словно нарочно (а, скорее всего, именно нарочно), рассказал им еще один такой же весьма прозрачный и не требующий особых разъяснений сон: «…вот, я видел еще сон: вот, солнце и луна и одиннадцать звезд поклоняются мне» (Быт. 37: 9).
Здесь даже отец, всегда благосклонно слушавший Иосифа и ничего не сказавший по поводу первого сна, нахмурился. Он посчитал это явной дерзостью и непомерным тщеславием: одно дело – снопы и братья, а другое дело – небесный свод.
Однажды отец послал Иосифа на пастбище посмотреть, как братья пасут скот.
«…пойди, посмотри, здоровы ли братья твои и цел ли скот, и принеси мне ответ» (Быт. 37: 14).
«Вот идет наш сновидец», – закричали братья, когда увидели приближавшегося к ним Иосифа. Они с неприязнью смотрели на него, так как он, в те дни не работавший на пастбище, лишь проверял их работу, чтобы после проверки рассказать отцу об увиденном.
И сказали братья, забыв о своем обещании не убивать его: «…пойдем теперь и убьем его, и бросим его в какой-нибудь ров, и скажем, что хищный зверь съел его; и увидим, что будет из его снов» (Быт. 37: 20).
Однако один из братьев – Рувим – отговорил их от убийства.
«И сказал им Рувим: не проливайте крови; бросьте его в ров, который в пустыне, а руки не налагайте на него» (Быт. 37: 22).
Как объясняет далее Библия, Рувим, отговорив братьев от убийства, хотел затем незаметно вытащить Иосифа из рва и привести его к отцу целым и невредимым.
Но его плану не суждено было сбыться. Едва успели братья бросить Иосифа в сухой ров и приняться за еду, как увидели приближавшийся караван. Тогда один из братьев, Иуда, сказал: «…что пользы, если мы убьем брата нашего и скроем кровь его?
Пойдем, продадим его Измаильтянам, а руки наши да не будут на нем, ибо он брат наш, плоть наша» (Быт. 37: 26, 27).
Как видим, два брата, Рувим и Иуда, пожалели Иосифа, и он, лежа во рву, запомнил их милосердные слова на всю жизнь, сделав им затем, будучи при дворе фараона, особую милость.
Когда купцы со своими верблюдами проходили мимо, братья вытащили Иосифа из рва и продали его за двадцать сребреников.
Караван тот шел в Египет.
Очень горевал Рувим. Несмотря на противные выходки Иосифа, он любил его. Будучи от природы кротким, независтливым и незлопамятным, Рувим простодушно любовался красотой Иосифа, его разноцветной одеждой, любил слушать, как он рассказывал и толковал сны. Поэтому он сильно и безутешно плакал и даже от невыносимого горя разодрал свои одежды, чем, наверно, смутил братьев, почувствовавших запоздалые угрызения совести. Караван между тем уже скрылся из глаз, и звон медных колокольцев постепенно затих вдали, за барханами бескрайней пустыни, простиравшейся вплоть до неведомого Египта, куда теперь везли в рабство бедного Иосифа.
Братья, чтобы скрыть от отца содеянное преступление и сделать правдоподобным свой рассказ о гибели Иосифа от дикого зверя, разодрали его разноцветную одежду, закололи козла, окропили ее кровью и послали домой.
Иаков тотчас узнал одеяние своего сына и оплакивал его много дней.
Купцы же, придя благополучно в Египет, продали Иосифа знатному царедворцу Потифару – начальнику телохранителей фараона.
Следует, наверно, по ходу повествования заметить, что история Иосифа, проданного братьями в Египет, одна из самых подробных в Библии. Это кажется несколько странным, если учесть, что прямых египетских свидетельств об Иосифе, несмотря на все многочисленные раскопки, не существует. Правда, само время, когда там мог появиться Иосиф (приблизительно XVIII-XVII века до н. э.), было в политическом отношении крайне неблагоприятным для Египта. Считается, что именно по политическим мотивам (падение чужеземной династии и реставрация законной) все документы, охватывающие почти двести лет, были сознательно уничтожены, а вместе сними исчезло и имя Иосифа. Лишь на одной из найденных табличек встретилось имя Потифара – возможно, того самого начальника фараоновых телохранителей, к которому попал Иосиф.
Не углубляясь в исторический комментарий, скажем лишь, что множество подробностей, какими обильно уснащена биография Иосифа во время его пребывания в Египте, не вызывает среди ученых-историков и археологов ни малейших сомнений. Антураж, быт и обычаи фараонова двора того времени воспроизведены в Библии с такой точностью, подтвержденной впоследствии археологическими раскопками и научными изысканиями, какая заставляет верить и в историческую достоверность самого Иосифа. Возможно, что здесь, разумеется, не обошлось без неизбежных добавлений и вымыслов, поскольку история Иосифа на протяжении многих тысяч лет передавалась изустно, став фольклором, а сама суть рассказанной биографии представляется, даже на взгляд строгих ученых, достаточно правдивой.
По-видимому, именно обстоятельность, с какой изложена в Библии история Иосифа, множество характерных и правдивых деталей и натолкнули знаменитого немецкого писателя Томаса Манна написать большой роман «Иосиф и его братья».
Однако вернемся к самому Иосифу.
При всей обстоятельности Библия не сообщает нам никаких подробностей относительно путешествия Иосифа в качестве пленника по дороге в Египет. Теперь он был товаром, и его везли продавать. Но, судя по тому, что купцы продали Иосифа не первому встречному, не любому зажиточному горожанину египетской столицы, а богатому и знатному Потифару, приближенному фараона, они имели об Иосифе самое высокое мнение. И дело здесь, по-видимому, не только в красоте и молодости, но и в каких-то других достоинствах, какие они успели обнаружить в Иосифе за несколько дней пути. Не исключено, что и сам Иосиф, двигаясь с караваном в неожиданной роли, открыл в себе дремавшие дотоле качества. Наверно, не раз казнил он себя за плохое отношение к братьям, за наушничество, зазнайство и прочие грехи.
Поселившись в доме богатого Потифара, Иосиф поставил перед собой цель добиться высвобождения из рабства и теперь каждый свой день начинал с обдумывания поступков, которые могли бы приблизить его к осуществлению великой и всепоглощающей мечты. С горечью думал Иосиф об отце, ясно представляя себе его горе, а о братьях вспоминал без злобы и обиды: он заслужил то, что заслужил.
Но как можно добиться свободы или, по крайней мере, относительной независимости, будучи рабом? Каким образом раб может освободиться от рабства?
Дом Потифара был богат и требовал неустанной заботы. Иосиф решил завоевать расположение своего хозяина исключительным трудолюбием.
Через какое-то время Потифар заметил происшедшие в его доме благотворные перемены, произведенные толково и с большой рачительностью. Молоденький раб-еврей все больше нравился ему. И настал, наконец, день, когда он поставил Иосифа управляющим над своим домом.
«И снискал Иосиф благоволение в очах его и служил ему. И он поставил его над домом своим, и все, что имел, отдал на руки его» (Быт. 39: 4).
Теперь, когда Иосиф стал управляющим, которому подчинялись в доме все слуги, он из незаметного раба слуги превратился в человека заметного и по-своему начальственного. У него хранились все ключи, он отдавал распоряжения и выслушивал отчеты работников и слуг. Впрочем, Иосиф никогда не был начальственно важен. Доброжелательность и открытость снискали ему расположение всех окружающих. К тому же Иосиф был исключительно красив, что тоже привлекало к нему доброжелательное внимание.
Изумительная красота Иосифа и стала причиной его неожиданных бедствий. На него все чаще начала бросать сластолюбивые взоры похотливая жена Потифара. Она, по-видимому, была намного старше юного Иосифа, но страсть затмила ей рассудок, и она стала всячески добиваться греховной близости со своим красавцем управляющим.
«Случилось в один день, что он вошел в дом делать дело свое, а никого из домашних тут в доме не было;
Она схватила его за одежду и сказала: ложись со мной. Но он, оставив одежду свою в руках ее, побежал и выбежал вон.
Она же, увидев, что он оставил одежду свою в руках ее и побежал вон,
Кликнула домашних своих и сказала им так: посмотрите, он привел к нам Еврея ругаться над нами. Он пришел ко мне, чтобы лечь со мною, но я закричала громким голосом;
И он, услышав, что я подняла вопль и закричала, оставил у меня одежду свою, и побежал, и выбежал вон.
И оставила одежду его у себя до прихода господина его в дом свой.
И пересказала ему те же слова, говоря: раб Еврей, которого ты привел к нам, приходил ко мне ругаться надо мною.
Но, когда я подняла вопль и закричала, он оставил у меня одежду свою и убежал вон.
Когда господин его услышал слова жены своей, которые она сказала ему, говоря: так поступил со мною раб твой, то воспылал гневом;
И взял Иосифа господин его и отдал его в темницу, где заключены узники царя. И был он там в темнице» (Быт. 39: 11-20).
Однако рассказывает Библия, и в темнице Иосиф не изменил своему характеру. Там, в темнице, произошло вскоре то же, что в доме Потифара: его услужливость, добросердечие и трудолюбие вскоре снискали ему расположение начальника темницы, и, подобно тому, как Потифар сделал его распорядителем своего хозяйства, так и здешний хозяин доверил ему всех узников, так что Иосиф после начальника тюрьмы сделался вторым лицом в этом мрачном заведении. Он был и узником, и начальствующим лицом одновременно – такою двойственной оказалась его необыкновенная судьба. Будучи узником, Иосиф хорошо понимал положение и настроение заключенных, и они много рассказывали ему о своей жизни, о дворе фараона, о египетском государстве. Он узнал, например, что богатую страну, расположившуюся на плодородных берегах Нила, время от времени мучает страшная засуха и тогда люди гибнут тысячами от голода и болезней. Среди узников были те, что были брошены туда за долги, которые они сделали во время голода, покупая зерно по баснословным ценам, чтобы не умереть с голоду. В разливах Нила, рассказывал один, существует неведомая для человеческого разума цикличность: вслед за изнурительными годами засухи идут годы плодородия, когда люди забывают о перенесенной беде, надеясь, что голод больше не повторится. Иосиф с любопытством слушал эти рассказы, и в его уме подспудно зрели мысли, подобающие, скорее, не заключенному и рабу, а государственному мужу. Как распорядитель узников, Иосиф всячески старался облегчить положение своих подопечных, ободрял их и давал полезные советы.
Однажды в тюрьме оказались новые лица: то были виночерпий и хлебодар самого царя египетского. Из этой детали можно заключить, что темница была не простой и предназначалась, по-видимому, для лиц определенного сословия, ранга или прежних заслуг. Ведь и Иосиф, попавший в эту придворную тюрьму, был из бывших приближенных. Хотя и раб, он, как мы знаем, исполнял высокую должность управляющего хозяйством самого начальника телохранителей фараона.
Виночерпий и хлебодар, тяжко удрученные своим бедственным и, как они были убеждены, безнадежным положением, сначала лишь молчали, не раскрывая ни причин заточения, ни тяжести своей вины. Иосиф, однако, вскоре расположил их к себе и мало-помалу вник в нехитрую механику их преступлений. Обоих обвиняли в казнокрадстве, растратах и взяточничестве. Все же вина одного из них казалась Иосифу сомнительной. Сопоставляя разные детали, сообщенные виночерпием, он в глубине души сочувствовал ему, так как ему виделась в деле виночерпия какая-то несправедливость, что-то вроде оговора, ловкого подлога или другой ловушки. Что касается хлебодара, то Иосиф, при всей доброжелательности и сочувствии, слабо верил его оправданиям, и здесь он больше доверял даже не рассудку, сопоставлявшему сведения и факты, рассказанные виночерпием, а собственному чувству и непосредственным наблюдениям.
«Однажды виночерпию и хлебодару царя Египетского, заключенным в темнице, виделись сны, каждому свой сон, обоим в одну ночь, каждому сон особенного значения.
И пришел к ним Иосиф поутру, увидел их, и вот, они в смущении.
и спросил он царедворцев фараоновых, находившихся с ним в доме господина его под стражею, говоря: от чего у вас сегодня печальные лица?
Они сказали ему: нам виделись сны; а истолковать их некому. Иосиф сказал им: не от Бога ли истолкования? расскажите мне.
И рассказал главный виночерпий Иосифу сон свой, и сказал ему: мне снилось, вот виноградная лоза предо мною;
На лозе три ветви. Она развилась, показался на ней цвет, выросли и созрели на ней ягоды.
И чаша фараонова в руке у меня. Я взял ягод, выжал их в чашу фараонову, и подал чашу в руку фараону.
И сказал ему Иосиф: вот истолкование его: три ветви – это три дня.
Через три дня фараон вознесет главу твою и возвратит тебя на место твое, и ты подашь чашу фараонову в руку его, по прежнему обыкновению, когда ты был у него виночерпием.
Вспомни же меня, когда хорошо тебе будет, и сделай мне благодеяние, и упомяни обо мне фараону, и выведи меня из этого дома…
Главный хлебодар увидел, что истолковал он хорошо, и сказал Иосифу: мне также снилось: вот на голове у меня три корзины решетчатых;
В верхней корзине всякая пища фараонова, изделие пекаря, и птицы небесные клевали ее из корзины на голове моей.
И отвечал Иосиф и сказал ему: вот истолкование его:
три корзины – это три дня;
Через три дня фараон снимет с тебя голову твою и повесит тебя на дереве, и птицы небесные будут клевать плоть твою с тебя.
На третий день, день рождения фараонова, сделал он пир для всех слуг своих и вспомнил о главном виночерпии и главном хлебодаре среди слуг своих;
И возвратил главного виночерпия на прежнее место, и он подал чашу в руку фараону;
А главного хлебодара повесил на дереве, как истолковал им Иосиф.
И не вспомнил главный виночерпий об Иосифе, но забыл его» (Быт. 40: 5-14, 16-23).
В этом замечательном и, как видим, очень искусном по своему изложению библейском отрывке все поражает своей психологической правдивостью, художественной значимостью деталей и их постоянной символической перекличкой. Ведь, в самом деле, весь эпизод в темнице, по существу, повторяет историю в доме Потифара, за исключением, разумеется, его жены. И там и здесь Иосиф – узник, раб, но в то же время он возвышен, поставлен, пусть временно, над другими. Судьба как бы постоянно пробует и испытывает его возможности, все время подталкивает его на один и тот же предназначенный ему путь – путь возвышения. И как хороши здесь сны: они тоже зеркально повторяют друг друга и, как в зеркале, имеют оборотное, противоположное друг другу значение. Правдивы, психологически обусловлены и детали сна: хлебодару снится хлебная корзинка, виночерпию виноградные лозы. Просто и убедительно толкование этих снов Иосифом. И, наконец, какая замечательная концовка: «И не вспомнил главный виночерпий об Иосифе…»
Пожалуй, именно легенда об Иосифе, с ее художественным совершенством и психологической разработанностью, больше других ранних библейских сюжетов предваряет будущий социально-психологический роман, а также, конечно, роман авантюрный и, может быть, даже роман исторический.
* * *
Дальше события этого полу фольклорного «романа» древности развиваются стремительно, но закономерно. Фараону тоже приснился сон: будто он стоит у реки и
«…вот вышли из реки семь коров, хороших видом и тучных плотью, и паслись в тростнике; но вот, после них вышли из реки семь коров других, худых видом и тощих плотью, и стали подле тех коров, на берегу реки;
И съели коровы худые видом и тощие плотью семь коров хороших видом и тучных. И проснулся фараон.
И заснул опять, и снилось ему в другой раз: вот, на одном стебле поднялось семь колосьев тучных и хороших;
Но вот, после них выросло семь колосьев тощих и иссушенных восточным ветром;
И пожрали тощие колосья семь колосьев тучных и полных…» (Быт. 41: 2-7).
Сон, рассказывается далее в Библии, настолько смутил и ужаснул своей явной предсказательностью египетского фараона, что он не мог найти себе покоя, успокаиваясь лишь тем, что виденное им ночью только сон, а не страшная действительность.
Кстати, эта милая и наивная подробность, так знакомая всем людям, видевшим страшные сны, обнаруживает в безвестном библейском рассказчике искусного художника – психолога и бытописателя. Наверно, устные рассказчики этой очень популярной истории, все эти пастухи, кочевники, скотоводы и охотники, рыболовы и купцы, привносили кое-что и от себя, от собственного опыта. Легенда об Иосифе – одна из самых «обкатанных» историй древности. Она особенно нравилась простым людям, давая им возможность увидеть исполнение своих затаенных мечтаний: ведь легендарный Иосиф – их брат, такой же пастух-скотовод, поднявшийся силою своего разума на недосягаемую высоту.
Никто не мог истолковать сон фараона – ни призванные срочно волхвы, ни мудрецы всего Египта. Тут главный виночерпий, наконец, вспомнил об Иосифе – бедном еврее-рабе, умеющем разгадывать сны.
«Фараон сказал Иосифу: мне снился сон, и нет никого, кто бы истолковал его, а о тебе я слышал, что ты умеешь толковать сны» (Быт. 41: 15).
Иосиф очень мудро отвечал фараону, что это не он толкует сны, их толкует Бог, а он, Иосиф, лишь передает людям истолкование Бога. Такое объяснение, скромное лишь по виду, сразу подняло значение Иосифа в глазах владетеля Египта. Теперь он был уверен, что именно Иосиф, наконец, объяснит значение столь странных сновидений.
В этом эпизоде, как, впрочем, и во многих других, можно заметить, что Иосиф постоянно ходит по самой кромке огромной опасности и страшного риска. Но опасность и отчаянный риск создает он сам. Ему свойственна и подлинная смелость, и удивительная уверенность в собственном таланте, названном им самим даром божьим. «Это не мое, – говорит он фараону, готовясь истолковать сон, – Бог даст ответ во благо фараону».
Иосиф объясняет:
«Семь коров хороших, это семь лет; и семь колосьев хороших, это семь лет: сон один.
и семь коров тощих и худых, вышедших после тех, это семь лет, также и семь колосьев тощих и иссушенных восточным ветром, это семь лет голода» (Быт. 41: 26, 27).
Далее Иосиф объяснил фараону, что после семи лет голода настанут семь лет изобилия, после которых снова настанет великий голод. Опасность же заключается в том, что в пору изобилия люди; в сытости и непредусмотрительности своей, забудут годы голода. А между тем, разъяснял Иосиф, лежащий ниц перед владыкою Египта, есть возможность избежать этих постоянно повторяющихся периодов голода, связанных, как известно, с уровнем воды в Ниле. Надо, говорит он далее фараону, в годы изобилия беречь и запасать хлеб впрок. Для этого, не без тайного умысла замечает он, надо найти мужа разумного и мудрого, поставить его над всем Египтом, чтобы он набрал себе надзирателей, а те собирали с населения в годы изобилия пятую часть урожая. Подав совет, Иосиф снова сказал фараону, что его слова принадлежат не ему, а Богу. Иосиф, надо думать, не сомневался, что, подкрепленный таким авторитетом, его совет будет безоговорочно и тотчас принят фараоном, что, как мы знаем, и случилось на самом деле.