Страница:
звуковое оформление.
Тиражные колеса были привезены на фордовском фургончике.
Это была сложная конструкция, составленная из шести вращающихся
цилиндров, сверкающая медью и стеклом. Установка ее на нижней
палубе заняла много времени.
Топот и перебранка продолжались до позднего вечера.
В тиражном зале устраивали эстраду, приколачивали к стенам
плакаты и лозунги, расставляли деревянные скамьи для
посетителей и сращивала электропровода с тиражными колесами.
Письменные столы разместили на корме, а из каюты машинисток
вперемежку со смехом слышалось цоканье пишущих машинок. Бледный
человек с фиолетовой эспаньолкой ходил по всему пароходу и
навешивал на соответствующие двери свои эмалированные таблицы:
ОТДЕЛ ВЗАИМНЫХ РАСЧЕТОВ
ЛИЧНЫЙ СТОЛ
ОБЩАЯ КАНЦЕЛЯРИЯ
МАШИННОЕ ОТДЕЛЕНИЕ
К большим, табличкам человек с эспаньолкой присобачивал
таблички поменьше:
БЕЗ ДЕЛА НЕ ВХОДИТЬ
ПРИЕМА НЕТ
ПОСТОРОННИМ ЛИЦАМ ВХОД ВОСПРЕЩАЕТСЯ
ВСЕ СПРАВКИ В РЕГИСТРАТУРЕ
Салон первого класса был оборудован под выставку денежных
знаков и бон. Это вызвало взрыв негодования у Галкина,
Палкина,Малкина, Чалкина и Залкинда.
-- Где же мы будем обедать?-!волновались они.А если дождь?
-- Ой,-- сказал Ник. Сестрин своему помощнику,-не могу?..
Как ты думаешь, Сережа, мы не сможем обойтись без звукового
оформления?
-- Что вы, Николай Константинович! Артисты к ритму
привыкли.
Тут поднялся новый галдеж. Пятерка пронюхала, что все
четыре стула автор спектакля утащил в свою каюту.
-- Так, так,-говорила пятерка с иронией,-а мы должны будем
репетировать, сидя на койках, а на четырех стульях будет сидеть
Николай Константинович со своей женой Густой, которая никакого
отношения к нашему коллективу не имеет. Может, мы тоже хотим
иметь в поездке своих жен!
С берега на тиражный пароход зло смотрел великий
комбинатор.
Новый взрыв кликов достиг ушей концессионеров.
-- Почему же вы мне раньше не сказали?! -- кричал член
комиссии.
-- Откуда я мог знать, что он заболеет.
-- Это черт знает что! Тогда поезжайте в рабис и требуйте,
чтобы нам экстренно командировали художника.
-- Куда же я поеду? Сейчас шесть часов. Рабис давно
закрыт. Да и пароход через полчаса уходит.
-- Тогда сами будете рисовать. Раз вы взяли на себя
ответственность за украшение парохода, извольте отдуваться, как
хотите.
Остап уже бежал по сходням, расталкивая локтями крючников,
барышень и просто любопытных. При входе его задержали:
-- Пропуск!
-- Товарищ!-заорал Бендер.-Вы! Вы! Толстенький! Которому
художник нужен!
Через пять минут великий комбинатор сидел в белой каюте
толстенького заведующего хозяйством плавучего тиража и
договаривался об условиях работы.
-- Значит, товарищ,-- говорил толстячок,-- нам от вас
потребуется следующее: исполнение художественных плакатов,
надписей и окончание транспаранта. Наш художник начал его
делать и заболел. Мы его оставили здесь в больнице. Ну,
конечно, общее наблюдение за художественной частью. Можете вы
это взять на себя? Причем предупреждаю -- работы много.
-- Да, я могу взять это на себя. Мне приходилось выполнять
такую работу.
-- И вы можете сейчас же ехать с нами?
-- Это будет трудновато, но я постараюсь. Большая и
тяжелая гора свалилась с плеч заведующего хозяйством. Испытывая
детскую легкость, толстяк смотрел на нового художника
лучезарным взглядом.
-- Ваши условия? -- спросил Остап дерзко.-Имейте в виду, я
не похоронная контора.
-- Условия сдельные. По расценкам рабиса. Остап
поморщился, что стоило ему большого труда.
-- Но, кроме того, еще бесплатный стол,-поспешно добавил
толстунчик,-- и отдельная каюта.
-- Ну, ладно,-- сказал Остап со вздохом,-- соглашаюсь. Но
со мною еще мальчик, ассистент.
-- Насчет мальчика вот не знаю. На мальчика кредита не
отпущено. На свой счет -- пожалуйста. Пусть живет в вашей
каюте.
-- Ну, пускай по-вашему. Мальчишка у меня шустрый. Привык
к спартанской обстановке.
Остап получил пропуск на себя и на шустрого мальчика,
положил в карман ключ от каюты и вышел на горячую палубу. Он
чувствовал немалое удовлетворение при прикосновении к ключу.
Это было первый раз в его бурной жизни. Ключ и квартира был.и.
Не было
9. И. Ильф Е Петров 257
только денег. Но они находились тут же, рядом, в стульях.
Великий комбинатор, заложив руки в карманы, гулял вдоль борта,
не замечая оставшегося на берегу Воробьянинова.
Ипполит Матвеевич сперва делал знаки молча, а потом даже
осмелился попискивать. Но Бендер был глух. Повернувшись спиною
к председателю концессии, он внимательно следил за -процедурой
опускания гидравлического пресса в трюм.
Делались последние приготовления к отвалу. Агафья
Тихоновна, она же Мура, постукивая ножками, бегала из своей
каюты на корму, смотрела в воду, громко делилась своими
восторгами с виртуозом-балалаечником и всем этим вносила
смущение в ряды почтенных деятелей тиражного предприятия.
Пароход дал второй гудок. От страшных звуков сдвинулись
облака. Солнце побагровело и свалилось за горизонт. В верхнем
городе зажглись лампы и фонари. С рынка в Почаевском овраге
донеслись хрипы граммофонов, состязавшихся перед последними
покупателями. Оглушенный и одинокий, Ипполит Матвеевич что-то
кричал, но его не было слышно. Лязг лебедки губил все остальные
звуки.
Остап Бендер любил эффекты. Только перед третьим гудком,
когда Ипполит Матвеевич уже не сомневался в том, что брошен на
произвол судьбы, Остап заметил его:
-- Что же вы стоите, как засватанный? Я думал, что вы уже
давно на пароходе. Сейчас сходни снимают! Бегите скорей!
Пропустите этого гражданина! Вот пропуск.
Ипполит Матвеевич, почти плача, взбежал на пароход.
-- Вот это ваш мальчик?-спросил завхоз подозрительно.
-- Мальчик,-- сказал Остап,-- разве плох? Кто скажет, что
это девочка, пусть первый бросит в меня камень! Толстяк угрюмо
отошел.
-- Ну, Киса,-заметил Остап,-придется с утра сесть за
работу. Надеюсь, что вы сможете разводить краски. А потом вот
что: я-художник, окончил ВХУТЕМАС, а вы -- мой помощник. Если
вы думаете, что это не так, то скорее бегите назад, на берег.
Черно-зеленая пена вырвалась из-под кормы. Пароход
дрогнул, всплеснули медные тарелки, флейты, корнеты, тромбоны,
басы затрубили чудный марш, и город, поворачиваясь и
балансируя, перекочевал на левый берег. Продолжая дрожать,
пароход стал по течению и быстро побежал в темноту. Позади
качались звезды, лампы и портовые разноцветные знаки. Через
минуту пароход отошел настолько, что городские огни стали
казаться застывшим на месте ракетным порошком.
Еще слышался ропот работающих "ундервудов", а природа и
Волга брали свое. Нега охватила всех плывущих на пароходе
"Скрябин". Члены тиражной комиссии томно прихлебывали чай. На
первом заседании месткома, происходившем на носу, царила
нежность. Так шумно дышал теплый вечер, так мягко полоскалась у
бортов водичка, так быстро пролетали по бокам парохода темные
очертания берегов, что председатель месткома, человек вполне
положительный, открывши рот для произнесения речи об условиях
труда в необычной обстановке, неожиданно для всех и для самого
себя запел:
Пароход по Волге плавал, Волга-матушка река...
А остальные суровые участники заседания пророкотали
припев: Сире-энь цвяте-от...
Резолюция :по докладу председателя месткома так и не была
написана. Раздавались звуки пианино. Заведующий музыкальным
сопровождением X. Иванов навлекал из инструмента самые
лирические ноты. Виртуоз-балалаечник плелся за Мурочкой и, не
находя собственных слов для выражения любви, бормотал слова
романса:
-- Не уходи! Твои лобзанья жгучи, я лаской страстною еще
не утомлен. В ущельях гор не просыпались тучи, звездой
жемчужною не гаснул небосклон...
Симбиевич-Синдиевич, уцепившись за поручни, созерцал
небесную бездну. По сравнению с ней вещественное оформление
"Женитьбы" казалось ему возмутительным свинством. Он с
гадливостью посмотрел на свои руки, принимавшие ярое участие в
вещественном оформлении классической комедии.
В момент наивысшего томления расположившиеся на корме
Галкин, Палкин, Малкин, Чалкин и Залкинд ударили в свои
аптекарские и пивные принадлежности. Они репетировали. Мираж
рассеялся сразу. Агафья Тихоновна зевнула и, не обращая
внимания на виртуоза-вздыхателя, пошла спать, В душах
месткомовцев снова зазвучал гендоговор, и они взялись за
резолюцию. Симбиевич-Синдиевич после зрелого размышления пришел
к тому выводу, что оформление "Женитьбы" не так уж плохо.
Раздраженный голос из темноты звал Жоржетту Тираспольских на
совещание к режиссеру. В деревнях лаяли собаки. Стало свежо.
В каюте первого класса Остап, лежа на кожаном диване и
задумчво глядя на пробочный пояс, обтянутый зеленой парусиной,
допрашивал Ипполита Матвеевича:
-- Вы умеете рисовать? Очень жаль. Я, к сожалению, тоже не
умею. Он подумал и продолжал:
-- А буквы вы умеете? Тоже не умеете? Совсем нехорошо!
Ведь мы-то художники! Ну, дня два можно будет мотать, а потом
выкинут. За эти два дня мы должны успеть сделать все, что нам
нужно. Положение несколько затруднилось. Я узнал, что стулья
находятся в каюте режиссера. Но и это в конце концов не
страшно. Важно то, что мы на пароходе. Пока нас не выкинули,
все стулья должны быть осмотрены. Сегодня уже поздно. Режиссер
спит в своей каюте.
Люди еще спали, но река жила, как днем. Шли плоты --
огромные поля бревен с избами на них. Маленький злой буксир, на
колесном кожухе которого дугой было выписано его имя --
"Повелитель бурь", тащил за собой три нефтяные баржи, связанные
в ряд. Пробежал снизу быстрый почтовик "Красная Латвия".
"Скрябин" обогнал землечерпательный караван и, промеряя глубину
полосатеньким шестом, стал описывать дугу, заворачивая против
течения.
На пароходе стали просыпаться. На пристань "Бармино"
полетела гирька со шпагатом. На этой леске пристанские
притащили к себе толстый конец причального каната. Винты
завертелись в обратную сторону. Полреки облилось шевелящейся
пеной. "Скрябин" задрожал от резких ударов винта и всем боком
пристал к дебаркадеру. Было еще рано. Поэтому тираж решили
начать в десять часов.
Служба на "Скрябине" начиналась, словно бы и на суше,
аккуратно в девять. Никто не изменил своих привычек. Тот, кто
на суше опаздывал на службу, опаздывал и здесь, хотя спал в
самом же учреждении. К новому укладу походные штаты Наркомфина
привыкли довольно быстро. Курьеры подметали каюты с тем
равнодушием, с каким подметали канцелярии в Москве. Уборщицы
разносили чай, бегали с бумажками из регистратуры в личный
стол, ничуть не удивляясь тому, что личный стол помещается на
корме, а регистратура на носу. Из каюты взаимных расчетов несся
кастаньетный звук счетов и скрежетанье арифмометра. Перед
капитанской рубкой кого-то распекали.
Великий комбинатор, обжигая босые ступни о верхнюю палубу,
ходил вокруг длинной узкой полосы кумача, малюя на ней лозунг,
с текстом которого он поминутно сверялся по бумажке:
"Все -- на тираж! Каждый трудящийся должен иметь в кармане
облигацию госзайма".
Великий комбинатор очень старался, но отсутствие
способностей все-таки сказывалось. Надпись поползла вниз, и
кусок кумача, казалось, был испорчен безнадежно. Тогда Остап, с
помощью мальчика Кисы перевернул дорожку наизнанку и снова
принялся малевать. Теперь он стал осторожнее. Прежде чем
наляпывать буквы, он отбил вымеленной веревочкой две
параллельных линии и, тихо ругая неповинного Воробьянинова,
приступил к изображению слов.
Ипполит Матвеевич добросовестно выполнял обязанности
мальчика. Он сбегал вниз за горячей водой, растапливал клей,
чихая, сыпал в ведерко краски и угодливо заглядывал в глаза
взыскательного художника. Готовый и высушенный лозунг
концессионеры снесли вниз и прикрепили к борту.
Толстячок, нанявший Остапа, сбежал на берег и оттуда
смотрел работу нового художника. Буквы лозунга были разной
толщины и несколько скошены в стороны. Выхода, однако, не
было-приходилось довольствоваться и этим.
На берег сошел духовой оркестр и принялся выдувать
горячительные марши. На звуки музыки со всего Бармина сбежались
дети, а за ними из яблоневых садов двинулись мужики и бабы.
Оркестр гремел до тех пор, покуда на берег не сошли члены
тиражной комиссии. Начался митинг. С крыльца чайной Коробкова
полились первые звуки доклада о международном положении.
Колумбовцы глазели на собрание с парохода. Оттуда видны
были белые платочки баб, опасливо стоявших поодаль от крыльца,
недвижимая толпа мужиков, слушавших оратора, и сам оратор,
время от времени взмахивавший руками. Потом заиграла музыка.
Оркестр повернулся и, не переставая играть, двинулся к сходням.
За ним повалила толпа.
Тиражный аппарат методически выбрасывал комбинации цифр.
Колеса оборачивались, оглашались номера, барминцы смотрели и
слушали.
Прибежал на минуту Остап, убедился в том, что все
обитатели парохода сидят в тиражном зале, и снова убежал на
палубу.
-- Воробьянинов,-шепнул он,-для вас срочное дело по
художественной части. Встаньте у выхода из коридора первого
класса и стойте. Если кто будет подходить-пойте погромче.
Старик опешил.
-- Что же мне петь?
-- Уж во всяком случае не "боже, царя храни!". Что-нибудь
страстное: "Яблочко" или "Сердце красавицы". Но предупреждаю,
если вы вовремя не вступите со своей арией!.. Это вам не
Экспериментальный театр! Голову оторву.
Великий комбинатор, пришлепывая босыми пятками, выбежал в
коридор, обшитый вишневыми панелями. На секунду большое зеркало
в конце коридора отразило его фигуру. Он читал табличку на
двери:
НИК. СЕСТРИН Режиссер театра "Колумба"
Зеркало очистилось. Затем в нем снова появился великий
комбинатор. В руке он держал стул с гнутыми ножками. Он
промчался по коридору, вышел на палубу и, переглянувшись с
Ипполитом Матвеевичем, понес стул наверх, к рубке рулевого. В
стеклянной рубке не было никого. Остап отнес стул на корму и
наставительно сказал:
-- Стул будет стоять здесь до ночи. Я все обдумал. Здесь
никто почти не бывает, кроме нас. Давайте прикроем стул
плакатами, а когда стемнеет, спокойно ознакомимся с его
содержимым.
Через минуту стул, заваленный фанерными листами и кумачом,
перестал быть виден.
Ипполита Матвеевича снова охватила золотая лихорадка.
-- Д почему бы не отнести его в нашу каюту? - спросил он
нетерпеливо.-Мы б его вскрыли сейчас же, И если бы нашли
брильянты, то сейчас же на берег...
-- А если бы не нашли? Тогда что? Куда его девать? Или,
может быть, отнести его назад к гражданину Сестрину и вежливо
сказать: "Извините, мол, мы у вас стульчик украли, но, к
сожалению, ничего в нем не нашли, так что, мол, получите назад
в несколько испорченном виде!" Так бы вы поступили?
Великий комбинатор был прав, как всегда. Ипполит Матвеевич
оправился от смущения только в ту минуту, когда с палубы
понеслись звуки увертюры, исполняемой на кружках Эсмарха и
пивных батареях.
Тиражные операции на этот день были закончены. Зрители
разместились на береговых склонах и, сверх всякого ожидания,
шумно выражали свое одобрение аптечно-негритянскому ансамблю.
Галкин, Палкин, Малкин, Чалкин и Залкинд гордо поглядывали, как
бы говоря: "Вот видите! А вы утверждали, что широкие массы не
доймут. Искусство, оно всегда доходит!" Затем на
импровизированной сцене колумбовцами был разыгран легкий
водевиль с пением и танцами, содержание которого сводилось к
тому, как Вавила выиграл пятьдесят тысяч рублей и что из этого
вышло. Артисты, сбросившие с себя путы никсестринского
конструктивизма, играли весело, танцевали энергично и пели
милыми голосами. Берег был вполне удовлетворен.
Вторым номером выступил виртуоз-балалаечник. Берег
покрылся улыбками.
"Барыня, барыня,-- вырабатывал виртуоз,--
сударыня-барыня".
Балалайка пришла в движение. Она перелетала за спину
артиста, и из-за спины слышалось: "Если барин при цепочке,
значит-барин без часов!" Она взлетала на воздух и за короткий
свой полет выпускала немало труднейших вариаций.
Наступил черед Жоржетты Тираспольских. Она вывела с собой
табунчик девушек в сарафанах. Концерт закончился русскими
плясками.
Пока "Скрябин" готовился к дальнейшему плаванью, пока
капитан переговаривался в трубку с машинным отделением и
пароходные топки пылали, грея воду, духовой оркестр снова сошел
на берег и к общему удовольствию стал играть танцы.
Образовались живописные группы, полные движения. Закатывающееся
солнце посылало мягкий абрикосовый свет. Наступил идеальный час
для киносъемки. И действительно, оператор Полкан, позевывая,
вышел из каюты. Воробьянинов, который уже свыкся с амплуа
всеобщего мальчика, осторожно нес за Полканом съемочный
аппарат. Полкан подошел к борту и воззрился на берег. Там на
траве танцевали солдатскую польку. Парни топали босыми ногами с
такой силой, будто хотели расколоть нашу планету. Девушки
плыли. На террасах и съездах берега расположились зрители.
Французский кинооператор из группы "Авангард" нашел бы здесь
работы на трое суток. Но Полкан, скользнув по берегу крысиными
глазками, сейчас же отвернулся, иноходью подбежал к
председателю комиссии, поставил его к белой стенке, сунул в его
руку книгу и, попросив не шевелиться, долго и плавно вертел
ручку аппарата. Потом он увел стеснявшегося председателя на
корму и снял его на фоне заката.
Закончив съемку, Полкан важно удалился в свою каюту и
заперся. Снова заревел гудок, и снова солнце в испуге убежало.
Наступила вторая ночь. Пароход был готов к отходу.
Остап со страхом помышлял о завтрашнем утре. Ему
предстояло вырезать в листе картона фигуру сеятеля,
разбрасывающего облигации. Этот художественный искус был не по
плечу великому комбинатору. Если с буквами Остап кое-как
справлялся, то для художественного. изображения сеятеля уже не
оставалось никаких ресурсов.
-- Так имейте в виду,-- предостерегал толстяк,с Васюков мы
начинаем вечерние тиражи, и нам без транспаранта никак нельзя.
-- Пожалуйста, не беспокойтесь,-заявил Остап, надеясь
больше не на завтрашнее утро, а на сегодняшний
вечер,-транспарант будет.
Наступила звездная ветреная ночь. Население тиражного
ковчега уснуло.
Львы из тиражной комиссии спали. Спали ягнята из личного
стола, козлы из бухгалтерии, кролики из отдела взаимных
расчетов, гиены и шакалы звукового оформления и голубицы из
машинного бюро.
Не спала только одна нечистая пара. Великий комбинатор
вышел из своей каюты в первом часу ночи. За ним следовала
бесшумная тень верного Кисы. Они поднялись на верхнюю палубу и
неслышно приблизились к стулу, укрытому листами фанеры.
Осторожно разобрав прикрытие, Остап поставил стул на ножки,
сжав челюсти, вспорол плоскогубцами обшивку и залез рукой под
сиденье.
Ветер бегал .по верхней палубе. В небе легонько
пошевеливались звезды. Под ногами, глубоко внизу, плескалась
черная вода. Берегов не было видно. Ипполита Матвеевича трясло.
-- Есть! -- сказал Остап придушенным голосом.
ПИСЬМО ОТЦА ФЕДОРА,
писанное им в Баку, из меблированных комнат "Стоимость"
жене своей в уездный город N
Дорогая и бесценная моя Катя! С каждым часом приближаемся
мы к нашему счастию. Пишу я тебе из меблированных комнат
"Стоимость" после того, как побывал по всем делам. Город Баку
очень большой. Здесь, говорят, добывается керосин, но туда
нужно ехать на электрическом поезде, а у меня нет денег.
Живописный город омывается Каспийским морем. Оно действительно
очень велико по размерам. Жара здесь страшная. На одной руке
ношу пальто, на другой пиджак,-- и то жарко. Руки преют. То и
дело балуюсь чайком. А денег почти что нет. Но не беда,
голубушка, Катерина Александровна, скоро денег у нас будет во
множестве. Побываем всюду, а потом осядем по-хорошему в Самаре,
подле своего заводика, и наливочку будем распивать. Впрочем,
ближе к делу.
По своему географическому положению и по количеству
народонаселения город Баку значительно превышает город Ростов.
Однако уступает городу Харькову по своему движению. Инородцев
здесь множество. А особенно много здесь армяшек и персиян.
Здесь, матушка моя, до Тюрции недалеко. Был я и на базаре. и
видел я много тюрецких вещей и шалей. Захотел я тебе в подарок
купить мусульманское покрывало, только денег не было. И подумал
я, что когда мы разбогатеем (а до этого днями нужно считать),
тогда и мусульманское покрывало купить можно будет.
Ох, матушка, забыл тебе написать про два страшных случая,
происшедших со мною в городе Баку: 1) уронил пиджак брата
твоего, булочника, в Каспийское море и 2) в меня на базаре
плюнул одногорбый верблюд. Эти оба происшествия меня крайне
удивили. Почему власти допускают такое бесчинство над проезжими
пассажирами, тем более что верблюда я не тронул, а даже сделал
ему приятное-пощекотал хворостинкой в ноздре! А пиджак ловили
всем обществом, еле выловили, а он возьми и окажись весь в
керосине. Уж я и не знаю, что скажу твоему брату, булочнику.
Ты, голубка, пока что держи язык за зубами. Обедает ли еще
Евстигнеев?
Перечел письмо и увидел, что о деле ничего не успел тебе
рассказать. Инженер Брунс действительно работает в Азнефти.
Только в городе Баку его сейчас нету. Он уехал в отпуска город
Батум. Семья его имеет в Батуме постоянное местожительство. Я
говорил тут с людьми, и они говорят, что действительно в Батуме
у Брунса вся меблировка. Живет он там на даче, на Зеленом
Мысу,-- такое там есть дачное место (дорогое, говорят). Пути
отсюда до Батума-на 15 рублей с копейками. Вышли двадцать сюда
телеграфом, из Батума все тебе протелеграфирую. Распространяй
по городу слухи, что я все еще нахожусь у одра тетеньки в
Воронеже. Твой вечно муж Федя.
Пост-скриптум: Относя письмо в почтовый ящик, у меня
украли в номерах "Стоимость" пальто брата твоего, булочника. Я
в таком горе! Хорошо, что теперь лето! Ты брату ничего не
говори.
Между тем как одни герои романа были убеждены в том, что
время терпит, а другие полагали, что время не ждет, время шло
обычным своим порядком. За пыльным московским маем пришел
пыльный июнь. В уездном городе N автомобиль Гос. э 1,
повредившись на ухабе, стоял уже две недели на углу
Старопанской площади и улицы имени товарища Губернского, время
от времени заволакивая окрестность отчаянным дымом. Из
старгородского допра выходили поодиночке сконфуженные участники
заговора "Меча и орала" -- у них была взята подписка о
невыезде. Вдова Грицацуева (знойная женщина, мечта поэта)
возвратилась к своему бакалейному делу и была оштрафована на
пятнадцать рублей за то, что не вывесила на видном месте
прейскурант цен на мыло, перец, синьку и прочие мелочные
товары,-- забывчивость, простительная женщине с большим
сердцем!
-- Есть! -- повторил Остап сорвавшимся голосом.-- Держите!
Ипполит Матвеевич принял в свои трепещущие руки плоский
деревянный ящичек. Остап в темноте продолжал рыться в стуле.
Блеснул береговой маячок. На воду лег золотой столбик и поплыл
за пароходом.
-- Что за черт!-- сказал Остап.-- Больше ничего нет!
-- Н-н-не может быть,-- пролепетал Ипполит Матвеевич.
-- Ну, вы тоже посмотрите!
Воробьянинов, не дыша, пал на колени и по локоть всунул
руку под сиденье. Между пальцами он ощутил основание пружины.
Больше ничего твердого не было. От стула шел сухой мерзкий
запах потревоженной пыли,
-- Нету? -- спросил Остап.
-- Нет.
Тогда Остап приподнял стул и выбросил его далеко за борт.
Послышался тяжелый всплеск. Вздрагивая от ночной сырости,
концессионеры в сомнении вернулись к себе в каюту.
-- Так,-- сказал Бендер.-- Что-то мы, во всяком случае,
нашли.
Ипполит Матвеевич достал из кармана ящичек и осовело
посмотрел на него.
-- Давайте, давайте! Чего глаза пялите! Ящичек открыли. На
дне лежала медная позеленевшая пластинка с надписью:
ЭТИМ ПОЛУКРЕСЛОМ
МАСТЕР ГАМБС
начинает новую партию мебели. 1865 г. Санкт-Петербург
Надпись эту Остап прочел вслух.
-- А где же брильянты? -- спросил Ипполит Матвеевич.
-- Вы поразительно догадливы, дорогой охотник за
табуретками! Брильянтов, как видите, нет.
На Воробьянинова было жалко смотреть. Отросшие слегка усы
двигались, стекла пенсне были туманны. Казалось, что в отчаянии
он бьет себя ушами по щекам.
Холодный, рассудительный голос великого комбинатора оказал
свое обычное магическое действие. Воробьянинов вытянул руки по
вытертым швам и замолчал.
-- Молчи, грусть, молчи. Киса! Когда-нибудь мы посмеемся
над дурацким восьмым стулом, в котором нашлась глупая дощечка.
Держитесь. Тут есть еще три стула -- девяносто девять шансов из
ста! За ночь на щеке огорченного до крайности Ипполита
Матвеевича выскочил вулканический прыщ. Все страдания, все
неудачи, вся мука погони за брильянтами -- все это, казалось,
ушло в прыщ и отливало теперь перламутром, закатной вишней и
синькой.
-- Это вы нарочно? -- спросил Остап. Ипполит Матвеевич
конвульсивно вздохнул и, высокий, чуть согнутый, как удочка,
Тиражные колеса были привезены на фордовском фургончике.
Это была сложная конструкция, составленная из шести вращающихся
цилиндров, сверкающая медью и стеклом. Установка ее на нижней
палубе заняла много времени.
Топот и перебранка продолжались до позднего вечера.
В тиражном зале устраивали эстраду, приколачивали к стенам
плакаты и лозунги, расставляли деревянные скамьи для
посетителей и сращивала электропровода с тиражными колесами.
Письменные столы разместили на корме, а из каюты машинисток
вперемежку со смехом слышалось цоканье пишущих машинок. Бледный
человек с фиолетовой эспаньолкой ходил по всему пароходу и
навешивал на соответствующие двери свои эмалированные таблицы:
ОТДЕЛ ВЗАИМНЫХ РАСЧЕТОВ
ЛИЧНЫЙ СТОЛ
ОБЩАЯ КАНЦЕЛЯРИЯ
МАШИННОЕ ОТДЕЛЕНИЕ
К большим, табличкам человек с эспаньолкой присобачивал
таблички поменьше:
БЕЗ ДЕЛА НЕ ВХОДИТЬ
ПРИЕМА НЕТ
ПОСТОРОННИМ ЛИЦАМ ВХОД ВОСПРЕЩАЕТСЯ
ВСЕ СПРАВКИ В РЕГИСТРАТУРЕ
Салон первого класса был оборудован под выставку денежных
знаков и бон. Это вызвало взрыв негодования у Галкина,
Палкина,Малкина, Чалкина и Залкинда.
-- Где же мы будем обедать?-!волновались они.А если дождь?
-- Ой,-- сказал Ник. Сестрин своему помощнику,-не могу?..
Как ты думаешь, Сережа, мы не сможем обойтись без звукового
оформления?
-- Что вы, Николай Константинович! Артисты к ритму
привыкли.
Тут поднялся новый галдеж. Пятерка пронюхала, что все
четыре стула автор спектакля утащил в свою каюту.
-- Так, так,-говорила пятерка с иронией,-а мы должны будем
репетировать, сидя на койках, а на четырех стульях будет сидеть
Николай Константинович со своей женой Густой, которая никакого
отношения к нашему коллективу не имеет. Может, мы тоже хотим
иметь в поездке своих жен!
С берега на тиражный пароход зло смотрел великий
комбинатор.
Новый взрыв кликов достиг ушей концессионеров.
-- Почему же вы мне раньше не сказали?! -- кричал член
комиссии.
-- Откуда я мог знать, что он заболеет.
-- Это черт знает что! Тогда поезжайте в рабис и требуйте,
чтобы нам экстренно командировали художника.
-- Куда же я поеду? Сейчас шесть часов. Рабис давно
закрыт. Да и пароход через полчаса уходит.
-- Тогда сами будете рисовать. Раз вы взяли на себя
ответственность за украшение парохода, извольте отдуваться, как
хотите.
Остап уже бежал по сходням, расталкивая локтями крючников,
барышень и просто любопытных. При входе его задержали:
-- Пропуск!
-- Товарищ!-заорал Бендер.-Вы! Вы! Толстенький! Которому
художник нужен!
Через пять минут великий комбинатор сидел в белой каюте
толстенького заведующего хозяйством плавучего тиража и
договаривался об условиях работы.
-- Значит, товарищ,-- говорил толстячок,-- нам от вас
потребуется следующее: исполнение художественных плакатов,
надписей и окончание транспаранта. Наш художник начал его
делать и заболел. Мы его оставили здесь в больнице. Ну,
конечно, общее наблюдение за художественной частью. Можете вы
это взять на себя? Причем предупреждаю -- работы много.
-- Да, я могу взять это на себя. Мне приходилось выполнять
такую работу.
-- И вы можете сейчас же ехать с нами?
-- Это будет трудновато, но я постараюсь. Большая и
тяжелая гора свалилась с плеч заведующего хозяйством. Испытывая
детскую легкость, толстяк смотрел на нового художника
лучезарным взглядом.
-- Ваши условия? -- спросил Остап дерзко.-Имейте в виду, я
не похоронная контора.
-- Условия сдельные. По расценкам рабиса. Остап
поморщился, что стоило ему большого труда.
-- Но, кроме того, еще бесплатный стол,-поспешно добавил
толстунчик,-- и отдельная каюта.
-- Ну, ладно,-- сказал Остап со вздохом,-- соглашаюсь. Но
со мною еще мальчик, ассистент.
-- Насчет мальчика вот не знаю. На мальчика кредита не
отпущено. На свой счет -- пожалуйста. Пусть живет в вашей
каюте.
-- Ну, пускай по-вашему. Мальчишка у меня шустрый. Привык
к спартанской обстановке.
Остап получил пропуск на себя и на шустрого мальчика,
положил в карман ключ от каюты и вышел на горячую палубу. Он
чувствовал немалое удовлетворение при прикосновении к ключу.
Это было первый раз в его бурной жизни. Ключ и квартира был.и.
Не было
9. И. Ильф Е Петров 257
только денег. Но они находились тут же, рядом, в стульях.
Великий комбинатор, заложив руки в карманы, гулял вдоль борта,
не замечая оставшегося на берегу Воробьянинова.
Ипполит Матвеевич сперва делал знаки молча, а потом даже
осмелился попискивать. Но Бендер был глух. Повернувшись спиною
к председателю концессии, он внимательно следил за -процедурой
опускания гидравлического пресса в трюм.
Делались последние приготовления к отвалу. Агафья
Тихоновна, она же Мура, постукивая ножками, бегала из своей
каюты на корму, смотрела в воду, громко делилась своими
восторгами с виртуозом-балалаечником и всем этим вносила
смущение в ряды почтенных деятелей тиражного предприятия.
Пароход дал второй гудок. От страшных звуков сдвинулись
облака. Солнце побагровело и свалилось за горизонт. В верхнем
городе зажглись лампы и фонари. С рынка в Почаевском овраге
донеслись хрипы граммофонов, состязавшихся перед последними
покупателями. Оглушенный и одинокий, Ипполит Матвеевич что-то
кричал, но его не было слышно. Лязг лебедки губил все остальные
звуки.
Остап Бендер любил эффекты. Только перед третьим гудком,
когда Ипполит Матвеевич уже не сомневался в том, что брошен на
произвол судьбы, Остап заметил его:
-- Что же вы стоите, как засватанный? Я думал, что вы уже
давно на пароходе. Сейчас сходни снимают! Бегите скорей!
Пропустите этого гражданина! Вот пропуск.
Ипполит Матвеевич, почти плача, взбежал на пароход.
-- Вот это ваш мальчик?-спросил завхоз подозрительно.
-- Мальчик,-- сказал Остап,-- разве плох? Кто скажет, что
это девочка, пусть первый бросит в меня камень! Толстяк угрюмо
отошел.
-- Ну, Киса,-заметил Остап,-придется с утра сесть за
работу. Надеюсь, что вы сможете разводить краски. А потом вот
что: я-художник, окончил ВХУТЕМАС, а вы -- мой помощник. Если
вы думаете, что это не так, то скорее бегите назад, на берег.
Черно-зеленая пена вырвалась из-под кормы. Пароход
дрогнул, всплеснули медные тарелки, флейты, корнеты, тромбоны,
басы затрубили чудный марш, и город, поворачиваясь и
балансируя, перекочевал на левый берег. Продолжая дрожать,
пароход стал по течению и быстро побежал в темноту. Позади
качались звезды, лампы и портовые разноцветные знаки. Через
минуту пароход отошел настолько, что городские огни стали
казаться застывшим на месте ракетным порошком.
Еще слышался ропот работающих "ундервудов", а природа и
Волга брали свое. Нега охватила всех плывущих на пароходе
"Скрябин". Члены тиражной комиссии томно прихлебывали чай. На
первом заседании месткома, происходившем на носу, царила
нежность. Так шумно дышал теплый вечер, так мягко полоскалась у
бортов водичка, так быстро пролетали по бокам парохода темные
очертания берегов, что председатель месткома, человек вполне
положительный, открывши рот для произнесения речи об условиях
труда в необычной обстановке, неожиданно для всех и для самого
себя запел:
Пароход по Волге плавал, Волга-матушка река...
А остальные суровые участники заседания пророкотали
припев: Сире-энь цвяте-от...
Резолюция :по докладу председателя месткома так и не была
написана. Раздавались звуки пианино. Заведующий музыкальным
сопровождением X. Иванов навлекал из инструмента самые
лирические ноты. Виртуоз-балалаечник плелся за Мурочкой и, не
находя собственных слов для выражения любви, бормотал слова
романса:
-- Не уходи! Твои лобзанья жгучи, я лаской страстною еще
не утомлен. В ущельях гор не просыпались тучи, звездой
жемчужною не гаснул небосклон...
Симбиевич-Синдиевич, уцепившись за поручни, созерцал
небесную бездну. По сравнению с ней вещественное оформление
"Женитьбы" казалось ему возмутительным свинством. Он с
гадливостью посмотрел на свои руки, принимавшие ярое участие в
вещественном оформлении классической комедии.
В момент наивысшего томления расположившиеся на корме
Галкин, Палкин, Малкин, Чалкин и Залкинд ударили в свои
аптекарские и пивные принадлежности. Они репетировали. Мираж
рассеялся сразу. Агафья Тихоновна зевнула и, не обращая
внимания на виртуоза-вздыхателя, пошла спать, В душах
месткомовцев снова зазвучал гендоговор, и они взялись за
резолюцию. Симбиевич-Синдиевич после зрелого размышления пришел
к тому выводу, что оформление "Женитьбы" не так уж плохо.
Раздраженный голос из темноты звал Жоржетту Тираспольских на
совещание к режиссеру. В деревнях лаяли собаки. Стало свежо.
В каюте первого класса Остап, лежа на кожаном диване и
задумчво глядя на пробочный пояс, обтянутый зеленой парусиной,
допрашивал Ипполита Матвеевича:
-- Вы умеете рисовать? Очень жаль. Я, к сожалению, тоже не
умею. Он подумал и продолжал:
-- А буквы вы умеете? Тоже не умеете? Совсем нехорошо!
Ведь мы-то художники! Ну, дня два можно будет мотать, а потом
выкинут. За эти два дня мы должны успеть сделать все, что нам
нужно. Положение несколько затруднилось. Я узнал, что стулья
находятся в каюте режиссера. Но и это в конце концов не
страшно. Важно то, что мы на пароходе. Пока нас не выкинули,
все стулья должны быть осмотрены. Сегодня уже поздно. Режиссер
спит в своей каюте.
Люди еще спали, но река жила, как днем. Шли плоты --
огромные поля бревен с избами на них. Маленький злой буксир, на
колесном кожухе которого дугой было выписано его имя --
"Повелитель бурь", тащил за собой три нефтяные баржи, связанные
в ряд. Пробежал снизу быстрый почтовик "Красная Латвия".
"Скрябин" обогнал землечерпательный караван и, промеряя глубину
полосатеньким шестом, стал описывать дугу, заворачивая против
течения.
На пароходе стали просыпаться. На пристань "Бармино"
полетела гирька со шпагатом. На этой леске пристанские
притащили к себе толстый конец причального каната. Винты
завертелись в обратную сторону. Полреки облилось шевелящейся
пеной. "Скрябин" задрожал от резких ударов винта и всем боком
пристал к дебаркадеру. Было еще рано. Поэтому тираж решили
начать в десять часов.
Служба на "Скрябине" начиналась, словно бы и на суше,
аккуратно в девять. Никто не изменил своих привычек. Тот, кто
на суше опаздывал на службу, опаздывал и здесь, хотя спал в
самом же учреждении. К новому укладу походные штаты Наркомфина
привыкли довольно быстро. Курьеры подметали каюты с тем
равнодушием, с каким подметали канцелярии в Москве. Уборщицы
разносили чай, бегали с бумажками из регистратуры в личный
стол, ничуть не удивляясь тому, что личный стол помещается на
корме, а регистратура на носу. Из каюты взаимных расчетов несся
кастаньетный звук счетов и скрежетанье арифмометра. Перед
капитанской рубкой кого-то распекали.
Великий комбинатор, обжигая босые ступни о верхнюю палубу,
ходил вокруг длинной узкой полосы кумача, малюя на ней лозунг,
с текстом которого он поминутно сверялся по бумажке:
"Все -- на тираж! Каждый трудящийся должен иметь в кармане
облигацию госзайма".
Великий комбинатор очень старался, но отсутствие
способностей все-таки сказывалось. Надпись поползла вниз, и
кусок кумача, казалось, был испорчен безнадежно. Тогда Остап, с
помощью мальчика Кисы перевернул дорожку наизнанку и снова
принялся малевать. Теперь он стал осторожнее. Прежде чем
наляпывать буквы, он отбил вымеленной веревочкой две
параллельных линии и, тихо ругая неповинного Воробьянинова,
приступил к изображению слов.
Ипполит Матвеевич добросовестно выполнял обязанности
мальчика. Он сбегал вниз за горячей водой, растапливал клей,
чихая, сыпал в ведерко краски и угодливо заглядывал в глаза
взыскательного художника. Готовый и высушенный лозунг
концессионеры снесли вниз и прикрепили к борту.
Толстячок, нанявший Остапа, сбежал на берег и оттуда
смотрел работу нового художника. Буквы лозунга были разной
толщины и несколько скошены в стороны. Выхода, однако, не
было-приходилось довольствоваться и этим.
На берег сошел духовой оркестр и принялся выдувать
горячительные марши. На звуки музыки со всего Бармина сбежались
дети, а за ними из яблоневых садов двинулись мужики и бабы.
Оркестр гремел до тех пор, покуда на берег не сошли члены
тиражной комиссии. Начался митинг. С крыльца чайной Коробкова
полились первые звуки доклада о международном положении.
Колумбовцы глазели на собрание с парохода. Оттуда видны
были белые платочки баб, опасливо стоявших поодаль от крыльца,
недвижимая толпа мужиков, слушавших оратора, и сам оратор,
время от времени взмахивавший руками. Потом заиграла музыка.
Оркестр повернулся и, не переставая играть, двинулся к сходням.
За ним повалила толпа.
Тиражный аппарат методически выбрасывал комбинации цифр.
Колеса оборачивались, оглашались номера, барминцы смотрели и
слушали.
Прибежал на минуту Остап, убедился в том, что все
обитатели парохода сидят в тиражном зале, и снова убежал на
палубу.
-- Воробьянинов,-шепнул он,-для вас срочное дело по
художественной части. Встаньте у выхода из коридора первого
класса и стойте. Если кто будет подходить-пойте погромче.
Старик опешил.
-- Что же мне петь?
-- Уж во всяком случае не "боже, царя храни!". Что-нибудь
страстное: "Яблочко" или "Сердце красавицы". Но предупреждаю,
если вы вовремя не вступите со своей арией!.. Это вам не
Экспериментальный театр! Голову оторву.
Великий комбинатор, пришлепывая босыми пятками, выбежал в
коридор, обшитый вишневыми панелями. На секунду большое зеркало
в конце коридора отразило его фигуру. Он читал табличку на
двери:
НИК. СЕСТРИН Режиссер театра "Колумба"
Зеркало очистилось. Затем в нем снова появился великий
комбинатор. В руке он держал стул с гнутыми ножками. Он
промчался по коридору, вышел на палубу и, переглянувшись с
Ипполитом Матвеевичем, понес стул наверх, к рубке рулевого. В
стеклянной рубке не было никого. Остап отнес стул на корму и
наставительно сказал:
-- Стул будет стоять здесь до ночи. Я все обдумал. Здесь
никто почти не бывает, кроме нас. Давайте прикроем стул
плакатами, а когда стемнеет, спокойно ознакомимся с его
содержимым.
Через минуту стул, заваленный фанерными листами и кумачом,
перестал быть виден.
Ипполита Матвеевича снова охватила золотая лихорадка.
-- Д почему бы не отнести его в нашу каюту? - спросил он
нетерпеливо.-Мы б его вскрыли сейчас же, И если бы нашли
брильянты, то сейчас же на берег...
-- А если бы не нашли? Тогда что? Куда его девать? Или,
может быть, отнести его назад к гражданину Сестрину и вежливо
сказать: "Извините, мол, мы у вас стульчик украли, но, к
сожалению, ничего в нем не нашли, так что, мол, получите назад
в несколько испорченном виде!" Так бы вы поступили?
Великий комбинатор был прав, как всегда. Ипполит Матвеевич
оправился от смущения только в ту минуту, когда с палубы
понеслись звуки увертюры, исполняемой на кружках Эсмарха и
пивных батареях.
Тиражные операции на этот день были закончены. Зрители
разместились на береговых склонах и, сверх всякого ожидания,
шумно выражали свое одобрение аптечно-негритянскому ансамблю.
Галкин, Палкин, Малкин, Чалкин и Залкинд гордо поглядывали, как
бы говоря: "Вот видите! А вы утверждали, что широкие массы не
доймут. Искусство, оно всегда доходит!" Затем на
импровизированной сцене колумбовцами был разыгран легкий
водевиль с пением и танцами, содержание которого сводилось к
тому, как Вавила выиграл пятьдесят тысяч рублей и что из этого
вышло. Артисты, сбросившие с себя путы никсестринского
конструктивизма, играли весело, танцевали энергично и пели
милыми голосами. Берег был вполне удовлетворен.
Вторым номером выступил виртуоз-балалаечник. Берег
покрылся улыбками.
"Барыня, барыня,-- вырабатывал виртуоз,--
сударыня-барыня".
Балалайка пришла в движение. Она перелетала за спину
артиста, и из-за спины слышалось: "Если барин при цепочке,
значит-барин без часов!" Она взлетала на воздух и за короткий
свой полет выпускала немало труднейших вариаций.
Наступил черед Жоржетты Тираспольских. Она вывела с собой
табунчик девушек в сарафанах. Концерт закончился русскими
плясками.
Пока "Скрябин" готовился к дальнейшему плаванью, пока
капитан переговаривался в трубку с машинным отделением и
пароходные топки пылали, грея воду, духовой оркестр снова сошел
на берег и к общему удовольствию стал играть танцы.
Образовались живописные группы, полные движения. Закатывающееся
солнце посылало мягкий абрикосовый свет. Наступил идеальный час
для киносъемки. И действительно, оператор Полкан, позевывая,
вышел из каюты. Воробьянинов, который уже свыкся с амплуа
всеобщего мальчика, осторожно нес за Полканом съемочный
аппарат. Полкан подошел к борту и воззрился на берег. Там на
траве танцевали солдатскую польку. Парни топали босыми ногами с
такой силой, будто хотели расколоть нашу планету. Девушки
плыли. На террасах и съездах берега расположились зрители.
Французский кинооператор из группы "Авангард" нашел бы здесь
работы на трое суток. Но Полкан, скользнув по берегу крысиными
глазками, сейчас же отвернулся, иноходью подбежал к
председателю комиссии, поставил его к белой стенке, сунул в его
руку книгу и, попросив не шевелиться, долго и плавно вертел
ручку аппарата. Потом он увел стеснявшегося председателя на
корму и снял его на фоне заката.
Закончив съемку, Полкан важно удалился в свою каюту и
заперся. Снова заревел гудок, и снова солнце в испуге убежало.
Наступила вторая ночь. Пароход был готов к отходу.
Остап со страхом помышлял о завтрашнем утре. Ему
предстояло вырезать в листе картона фигуру сеятеля,
разбрасывающего облигации. Этот художественный искус был не по
плечу великому комбинатору. Если с буквами Остап кое-как
справлялся, то для художественного. изображения сеятеля уже не
оставалось никаких ресурсов.
-- Так имейте в виду,-- предостерегал толстяк,с Васюков мы
начинаем вечерние тиражи, и нам без транспаранта никак нельзя.
-- Пожалуйста, не беспокойтесь,-заявил Остап, надеясь
больше не на завтрашнее утро, а на сегодняшний
вечер,-транспарант будет.
Наступила звездная ветреная ночь. Население тиражного
ковчега уснуло.
Львы из тиражной комиссии спали. Спали ягнята из личного
стола, козлы из бухгалтерии, кролики из отдела взаимных
расчетов, гиены и шакалы звукового оформления и голубицы из
машинного бюро.
Не спала только одна нечистая пара. Великий комбинатор
вышел из своей каюты в первом часу ночи. За ним следовала
бесшумная тень верного Кисы. Они поднялись на верхнюю палубу и
неслышно приблизились к стулу, укрытому листами фанеры.
Осторожно разобрав прикрытие, Остап поставил стул на ножки,
сжав челюсти, вспорол плоскогубцами обшивку и залез рукой под
сиденье.
Ветер бегал .по верхней палубе. В небе легонько
пошевеливались звезды. Под ногами, глубоко внизу, плескалась
черная вода. Берегов не было видно. Ипполита Матвеевича трясло.
-- Есть! -- сказал Остап придушенным голосом.
ПИСЬМО ОТЦА ФЕДОРА,
писанное им в Баку, из меблированных комнат "Стоимость"
жене своей в уездный город N
Дорогая и бесценная моя Катя! С каждым часом приближаемся
мы к нашему счастию. Пишу я тебе из меблированных комнат
"Стоимость" после того, как побывал по всем делам. Город Баку
очень большой. Здесь, говорят, добывается керосин, но туда
нужно ехать на электрическом поезде, а у меня нет денег.
Живописный город омывается Каспийским морем. Оно действительно
очень велико по размерам. Жара здесь страшная. На одной руке
ношу пальто, на другой пиджак,-- и то жарко. Руки преют. То и
дело балуюсь чайком. А денег почти что нет. Но не беда,
голубушка, Катерина Александровна, скоро денег у нас будет во
множестве. Побываем всюду, а потом осядем по-хорошему в Самаре,
подле своего заводика, и наливочку будем распивать. Впрочем,
ближе к делу.
По своему географическому положению и по количеству
народонаселения город Баку значительно превышает город Ростов.
Однако уступает городу Харькову по своему движению. Инородцев
здесь множество. А особенно много здесь армяшек и персиян.
Здесь, матушка моя, до Тюрции недалеко. Был я и на базаре. и
видел я много тюрецких вещей и шалей. Захотел я тебе в подарок
купить мусульманское покрывало, только денег не было. И подумал
я, что когда мы разбогатеем (а до этого днями нужно считать),
тогда и мусульманское покрывало купить можно будет.
Ох, матушка, забыл тебе написать про два страшных случая,
происшедших со мною в городе Баку: 1) уронил пиджак брата
твоего, булочника, в Каспийское море и 2) в меня на базаре
плюнул одногорбый верблюд. Эти оба происшествия меня крайне
удивили. Почему власти допускают такое бесчинство над проезжими
пассажирами, тем более что верблюда я не тронул, а даже сделал
ему приятное-пощекотал хворостинкой в ноздре! А пиджак ловили
всем обществом, еле выловили, а он возьми и окажись весь в
керосине. Уж я и не знаю, что скажу твоему брату, булочнику.
Ты, голубка, пока что держи язык за зубами. Обедает ли еще
Евстигнеев?
Перечел письмо и увидел, что о деле ничего не успел тебе
рассказать. Инженер Брунс действительно работает в Азнефти.
Только в городе Баку его сейчас нету. Он уехал в отпуска город
Батум. Семья его имеет в Батуме постоянное местожительство. Я
говорил тут с людьми, и они говорят, что действительно в Батуме
у Брунса вся меблировка. Живет он там на даче, на Зеленом
Мысу,-- такое там есть дачное место (дорогое, говорят). Пути
отсюда до Батума-на 15 рублей с копейками. Вышли двадцать сюда
телеграфом, из Батума все тебе протелеграфирую. Распространяй
по городу слухи, что я все еще нахожусь у одра тетеньки в
Воронеже. Твой вечно муж Федя.
Пост-скриптум: Относя письмо в почтовый ящик, у меня
украли в номерах "Стоимость" пальто брата твоего, булочника. Я
в таком горе! Хорошо, что теперь лето! Ты брату ничего не
говори.
Между тем как одни герои романа были убеждены в том, что
время терпит, а другие полагали, что время не ждет, время шло
обычным своим порядком. За пыльным московским маем пришел
пыльный июнь. В уездном городе N автомобиль Гос. э 1,
повредившись на ухабе, стоял уже две недели на углу
Старопанской площади и улицы имени товарища Губернского, время
от времени заволакивая окрестность отчаянным дымом. Из
старгородского допра выходили поодиночке сконфуженные участники
заговора "Меча и орала" -- у них была взята подписка о
невыезде. Вдова Грицацуева (знойная женщина, мечта поэта)
возвратилась к своему бакалейному делу и была оштрафована на
пятнадцать рублей за то, что не вывесила на видном месте
прейскурант цен на мыло, перец, синьку и прочие мелочные
товары,-- забывчивость, простительная женщине с большим
сердцем!
-- Есть! -- повторил Остап сорвавшимся голосом.-- Держите!
Ипполит Матвеевич принял в свои трепещущие руки плоский
деревянный ящичек. Остап в темноте продолжал рыться в стуле.
Блеснул береговой маячок. На воду лег золотой столбик и поплыл
за пароходом.
-- Что за черт!-- сказал Остап.-- Больше ничего нет!
-- Н-н-не может быть,-- пролепетал Ипполит Матвеевич.
-- Ну, вы тоже посмотрите!
Воробьянинов, не дыша, пал на колени и по локоть всунул
руку под сиденье. Между пальцами он ощутил основание пружины.
Больше ничего твердого не было. От стула шел сухой мерзкий
запах потревоженной пыли,
-- Нету? -- спросил Остап.
-- Нет.
Тогда Остап приподнял стул и выбросил его далеко за борт.
Послышался тяжелый всплеск. Вздрагивая от ночной сырости,
концессионеры в сомнении вернулись к себе в каюту.
-- Так,-- сказал Бендер.-- Что-то мы, во всяком случае,
нашли.
Ипполит Матвеевич достал из кармана ящичек и осовело
посмотрел на него.
-- Давайте, давайте! Чего глаза пялите! Ящичек открыли. На
дне лежала медная позеленевшая пластинка с надписью:
ЭТИМ ПОЛУКРЕСЛОМ
МАСТЕР ГАМБС
начинает новую партию мебели. 1865 г. Санкт-Петербург
Надпись эту Остап прочел вслух.
-- А где же брильянты? -- спросил Ипполит Матвеевич.
-- Вы поразительно догадливы, дорогой охотник за
табуретками! Брильянтов, как видите, нет.
На Воробьянинова было жалко смотреть. Отросшие слегка усы
двигались, стекла пенсне были туманны. Казалось, что в отчаянии
он бьет себя ушами по щекам.
Холодный, рассудительный голос великого комбинатора оказал
свое обычное магическое действие. Воробьянинов вытянул руки по
вытертым швам и замолчал.
-- Молчи, грусть, молчи. Киса! Когда-нибудь мы посмеемся
над дурацким восьмым стулом, в котором нашлась глупая дощечка.
Держитесь. Тут есть еще три стула -- девяносто девять шансов из
ста! За ночь на щеке огорченного до крайности Ипполита
Матвеевича выскочил вулканический прыщ. Все страдания, все
неудачи, вся мука погони за брильянтами -- все это, казалось,
ушло в прыщ и отливало теперь перламутром, закатной вишней и
синькой.
-- Это вы нарочно? -- спросил Остап. Ипполит Матвеевич
конвульсивно вздохнул и, высокий, чуть согнутый, как удочка,