— Лонгнер ведь недалеко отсюда, — вслух размышляла Пернель. — Мы — почти соседи. Как вы полагаете, брат, леди Доната в состоянии принимать гостей? Если она не выходит из дому, то ей, верно, порой бывает одиноко?
Когда Кадфаэль наконец простился и выехал из усадьбы, в его ушах еще звучали последние слова девушки, ее приветливый, жизнерадостный голос. Он представил оживленное, доверчивое личико Пернель и рядом — измученное болезнью, одиночеством и болью лицо леди Донаты. Ну что ж, почему бы нет? Само ее присутствие может сотворить чудо! Отправившись в родовое гнездо молодого человека, разбудившего ее пылкое воображение, она сможет своим обаянием облегчить страдания его немощной матери.
Путь Кадфаэля лежал через осенние поля, ехал он неторопливо и, вместо того чтобы повернуть к воротам аббатства, свернул к мосту и въехал в город, надеясь найти Хью Берингара в замке.
Когда брат Кадфаэль подъехал к привратницкой замка, он заметил внутри необычайное оживление. Это было неспроста. Две пустые подводы со скрипом двигались вверх по склону, а под аркой, в башне, в конюшнях, в оружейной мастерской и на складах царила такая суета, что довольно долго никто не замечал сидевшего верхом на муле монаха, наблюдавшего, как взад-вперед бегают по двору замка люди. Кадфаэль уже начал догадываться о причинах такой суматохи и гадал, что за этим последует. Тут явно не стоило приходить в замешательство: несмотря на кажущуюся беспорядочную суету, все было взвешено и точно вымерено, являя собой кульминацию хорошо спланированных приготовлений. Поняв это, Кадфаэль спешился. Уильям Уорден, самый опытный и закаленный в боях сержант Хью Берингара, на минуту оставил свое занятие — он руководил движением подвод — и подошел к монаху.
— Мы выступаем завтра утром, брат, — сказал он. — Приказ пришел всего час назад. Если вам нужен лорд шериф, он в надвратной башне.
Уорден сделал знак погонщику второй подводы въезжать под арку, во внутренний двор, а сам пошел проверять, достаточно ли нагружена подвода. Вскоре сержант скрылся из виду: ему нужно было подготовить колонну с боевым снаряжением, чтобы она могла выступить уже сегодня, а следом за нею, на рассвете, должна была отправиться рота хорошо обученных солдат.
Кадфаэль отдал мула конюху, а сам через дверь караульного помещения прошел в надвратную башню. При виде друга Хью поднялся ему навстречу из-за стола, где в беспорядке валялись бумаги. Хью собрал их и отодвинул в сторону.
— Как я думал, так оно и вышло! — воскликнул он. — Король наконец-то решил выступить против де Мандевиля. Чтобы спасти свою честь, он не мог долее терпеть эти бесчинства. Хотя всем нам отлично известно, — добавил Хью, озабоченный и взволнованный, — что шансов вынудить Джеффри де Мандевиля принять открытый бой у нас почти нет. Наш враг, даже если он не сможет больше забирать у населения хлеб и скот, все равно будет получать все необходимое в Эссексе. А эти заболоченные места знакомы ему как свои пять пальцев. Ну что ж, мы все равно нанесем ему столько ущерба, сколько сможем, и прижмем ему хвост, даже если не сумеем уничтожить. Какова бы ни была расстановка сил, Стефан отдал приказ своим людям идти на Кембридж, а от меня на неопределенный срок потребовал роту. И король получит эту роту — она будет не хуже той, что он получает от своих фламандцев, и, если только нас не задержит по дороге что-нибудь непредвиденное — а такое может случиться, — мы окажемся в Кембридже раньше Стефана.
Словно облегчив душу этим признанием и сообразив, что некуда особенно спешить — ведь все уже было подготовлено заранее, — Хью бросил внимательный взгляд на лицо друга и понял, что гонец от короля Стефана не был сегодня единственным его посетителем, привезшим новости.
— Вижу, ты пришел не с пустыми руками, — сказал он с улыбкой. — Похоже, у тебя новость не менее важная, чем у гонца его величества короля. А я чуть было не заставил тебя нести груз в одиночку. Садись и рассказывай, что это за новость. Я пока еще располагаю временем.
Глава девятая
Когда Кадфаэль наконец простился и выехал из усадьбы, в его ушах еще звучали последние слова девушки, ее приветливый, жизнерадостный голос. Он представил оживленное, доверчивое личико Пернель и рядом — измученное болезнью, одиночеством и болью лицо леди Донаты. Ну что ж, почему бы нет? Само ее присутствие может сотворить чудо! Отправившись в родовое гнездо молодого человека, разбудившего ее пылкое воображение, она сможет своим обаянием облегчить страдания его немощной матери.
Путь Кадфаэля лежал через осенние поля, ехал он неторопливо и, вместо того чтобы повернуть к воротам аббатства, свернул к мосту и въехал в город, надеясь найти Хью Берингара в замке.
Когда брат Кадфаэль подъехал к привратницкой замка, он заметил внутри необычайное оживление. Это было неспроста. Две пустые подводы со скрипом двигались вверх по склону, а под аркой, в башне, в конюшнях, в оружейной мастерской и на складах царила такая суета, что довольно долго никто не замечал сидевшего верхом на муле монаха, наблюдавшего, как взад-вперед бегают по двору замка люди. Кадфаэль уже начал догадываться о причинах такой суматохи и гадал, что за этим последует. Тут явно не стоило приходить в замешательство: несмотря на кажущуюся беспорядочную суету, все было взвешено и точно вымерено, являя собой кульминацию хорошо спланированных приготовлений. Поняв это, Кадфаэль спешился. Уильям Уорден, самый опытный и закаленный в боях сержант Хью Берингара, на минуту оставил свое занятие — он руководил движением подвод — и подошел к монаху.
— Мы выступаем завтра утром, брат, — сказал он. — Приказ пришел всего час назад. Если вам нужен лорд шериф, он в надвратной башне.
Уорден сделал знак погонщику второй подводы въезжать под арку, во внутренний двор, а сам пошел проверять, достаточно ли нагружена подвода. Вскоре сержант скрылся из виду: ему нужно было подготовить колонну с боевым снаряжением, чтобы она могла выступить уже сегодня, а следом за нею, на рассвете, должна была отправиться рота хорошо обученных солдат.
Кадфаэль отдал мула конюху, а сам через дверь караульного помещения прошел в надвратную башню. При виде друга Хью поднялся ему навстречу из-за стола, где в беспорядке валялись бумаги. Хью собрал их и отодвинул в сторону.
— Как я думал, так оно и вышло! — воскликнул он. — Король наконец-то решил выступить против де Мандевиля. Чтобы спасти свою честь, он не мог долее терпеть эти бесчинства. Хотя всем нам отлично известно, — добавил Хью, озабоченный и взволнованный, — что шансов вынудить Джеффри де Мандевиля принять открытый бой у нас почти нет. Наш враг, даже если он не сможет больше забирать у населения хлеб и скот, все равно будет получать все необходимое в Эссексе. А эти заболоченные места знакомы ему как свои пять пальцев. Ну что ж, мы все равно нанесем ему столько ущерба, сколько сможем, и прижмем ему хвост, даже если не сумеем уничтожить. Какова бы ни была расстановка сил, Стефан отдал приказ своим людям идти на Кембридж, а от меня на неопределенный срок потребовал роту. И король получит эту роту — она будет не хуже той, что он получает от своих фламандцев, и, если только нас не задержит по дороге что-нибудь непредвиденное — а такое может случиться, — мы окажемся в Кембридже раньше Стефана.
Словно облегчив душу этим признанием и сообразив, что некуда особенно спешить — ведь все уже было подготовлено заранее, — Хью бросил внимательный взгляд на лицо друга и понял, что гонец от короля Стефана не был сегодня единственным его посетителем, привезшим новости.
— Вижу, ты пришел не с пустыми руками, — сказал он с улыбкой. — Похоже, у тебя новость не менее важная, чем у гонца его величества короля. А я чуть было не заставил тебя нести груз в одиночку. Садись и рассказывай, что это за новость. Я пока еще располагаю временем.
Глава девятая
— Да, это не было случайным совпадением, — сказал Кадфаэль, опершись руками о стол. — Ты был прав. История повторилась, потому что одной и той же руке удалось направить эту женщину. Притом дважды! У меня была одна догадка, и я ее проверил: позаботился о том, чтобы нашему молодому другу стало известно, что в этом убийстве подозревается другой человек. Возможно, я изобразил опасность, нависшую над Бритриком, в более мрачных красках. Теперь смотри, что получается: он принимает близко к сердцу то, что я ему рассказал о бродягах, скитающихся по дорогам в поисках пристанища на зиму. Он отправляется на поиски Гуннильд, предполагая, что она нашла приют в чьем-нибудь маноре. На этот раз, заметь, он не знал, жива эта женщина или нет, он руководствовался лишь сведениями, полученными от меня. Ему повезло — он ее нашел. А теперь ответь: почему он, не слыша прежде даже ее имени, с таким жаром взялся за это дело, чтобы спасти неизвестного ему Бритрика?
— Действительно! — согласился Хью, пожав плечами, — Если только он не знал, что покойница, которую мы нашли, никак не могла быть этой Гуннильд. Но откуда ему это известно, если он не знает, кто эта женщина в действительности и что с нею случилось? Получается, он это знает?
— Или думает, что знает, — осторожно заметил Кадфаэль.
— Кадфаэль, меня начинает всерьез интересовать этот наш несостоявшийся монах. Давай-ка поглядим, чем мы располагаем. Итак, молодой человек, который вскоре после того, как жена Руалда исчезла, неожиданно принимает решение покинуть дом и стать монахом, и не в соседнем монастыре, где его знают, — я говорю о твоем монастыре, — или же аббатстве в Хомонде, которое издавна пользуется покровительством Блаунтов. Нет, он отправляется в Рэмзи! Чтобы уйти подальше от места, ставшего для него источником боли, а может, и опасности? Однако когда Рэмзи становится разбойничьим гнездом, он, в силу необходимости, возвращается. Вполне возможно, что по дороге его одолевают сомнения относительно своего будущего. Что же он здесь находит? Труп женщины, погребенной в земле, прежде принадлежавшей их семейству. Далее — он узнает, что женщину эту считают, и вполне резонно, женою Руалда, на которого и падает подозрение. Что он делает, узнав об этом? Рассказывает целую историю в доказательство того, что Дженерис жива и невредима, но находится достаточно далеко отсюда и нам ее не найти пока, принимая во внимание, что там сейчас творится. И у него есть доказательство — кольцо, принадлежавшее ей, кольцо, проданное в Питерборо совсем недавно, — и это подтверждает ювелир, описавший ее внешность. Выходит, мертвая женщина — это не Дженерис.
— Кольцо, безусловно, ее, — согласился Кадфаэль. — Оно подлинное. Брат Руалд сразу признал его, он был доволен и безмерно благодарен, уверившись, что Дженерис жива и как будто живет довольно счастливо. Ты же видел в тот момент Руалда. Я убежден, в нем нет ни фальши, ни вероломства.
— Я того же мнения. Не думаю, что нам следует опять возвращаться к Руалду, хотя — один Господь знает! — нам, возможно, придется вернуться к Дженерис. Но погляди, что из всего этого вытекает! Поиски приводят нас к тому, что появился другой мужчина, на которого падает подозрение в убийстве другой пропавшей женщины, и в том самом месте. И тут Сулиен Блаунт, узнав об этом от тебя, продолжает проявлять поразительный интерес к этому сюжету. Он по собственной инициативе отправляется на поиски следов той женщины и убеждается, что она жива. И он — видит Бог! — такой удачливый, что очень быстро находит ее! Тем самым он спасает Бритрика, как раньше — Руалда. А теперь скажи, Кадфаэль, только честно, к какому выводу ты приходишь?
— А к такому, — чистосердечно признался Кадфаэль, — что, независимо от того, кем была убитая женщина, Сулиен Блаунт виновен и старается при этом избежать наказания за свое преступление. Но не за счет Руалда, или Бритрика, или еще какого-нибудь невиновного человека. И это, я считаю, вполне в его характере. Он мог убить, но не допустит, чтобы вместо него повесили другого.
— Ты так объясняешь известные нам факты? — спросил Хью, пристально вглядываясь в лицо Кадфаэля. Черные брови Хью взлетели вверх, и он криво усмехнулся.
— Да, я так трактую известные нам факты, — кивнул Кадфаэль.
— Но ты же не веришь этому!
Это было скорее утверждение, нежели вопрос. Хью достаточно хорошо знал Кадфаэля, чтобы распознать в его интонации то, что выходило за рамки сказанного. Кадфаэль несколько минут молча обдумывал то, что сам еще не мог четко сформулировать. Наконец он начал рассуждать вслух:
— С виду все выглядит логично и даже правдоподобно. Ведь если покойница — Дженерис, а теперь это вновь кажется вероятным, то вспомни, что, по общему мнению, она была очень красивой женщиной. По возрасту она годилась этому юноше в матери, и он знал ее с детства, но, как сам признался, он ушел в Рэмзи потому, что не мог ее разлюбить и в то же время не мог надеяться на взаимность. Это случается со многими зелеными юнцами, они страдают от первой любви к женщине, давно знакомой и гораздо более старшей их по возрасту, которую теперь они любят иначе и которая для них недоступна. Но в этом случае все могло быть иначе. Дженерис осталась одна — муж., которого она горячо любила, уходит от нее навсегда, но при этом она остается связанной с ним по закону и не может больше выйти замуж., пока он жив. В порыве ярости и горечи оттого, что ее бросили, эта пылкая женщина начинает мстить всем мужчинам, и даже легко ранимому юноше, которого она знает всю его жизнь. Она приблизила его, вдоволь натешилась, а потом отшвырнула прочь. Юноша чувствует себя смертельно оскорбленным и решает, что она должна умереть. Это — достаточная причина, чтобы скрыться от мира в отдаленном монастыре, откуда не видны даже окружающие ее дом деревья. Это логично.
— Это логично, — как эхо, повторил Хью слова Кадфаэля, — это правдоподобно.
— Единственное мое возражение против этого правдоподобия, — со вздохом сказал Кадфаэль, — состоит в том, что я этому не верю. Не то, что не могу в это поверить, но по многим причинам не верю.
— Твои оговорки, — заметил Хью, хитро улыбаясь, — всегда заставляют меня двигаться вперед с величайшей осторожностью, и нынешний случай — не исключение. Но у меня есть другое соображение: а что, если Сулиен все это время, с тех пор как расстался с Дженерис, живой или мертвой, имел при себе это кольцо? Что, если она сама отдала его юноше? В состоянии отчаяния, брошенная мужем, она могла отдать подарок Руалда — залог его любви — своему юному возлюбленному. Она ведь говорила, что у нее есть любовник.
— Если он убил ее, — скептически заметил Кадфаэль, — стал бы он держать у себя ее подарок?
— Стал бы! Да, это очень даже возможно! Известны еще и не такие случаи! Да, я считаю, что он хранил ее кольцо и целый год прятал его от настоятеля, от исповедника и от всех братьев в Рэмзи!
— Он клялся Радульфусу, — сказал Кадфаэль, вдруг припомнив это, — что в Рэмзи кольца у него не было. Он мог и солгать, но не стал бы это делать ни с того ни с сего.
— Разве у него не было достаточно веской причины для этого? Итак, если он все это время хранил кольцо, то, когда оно потребовалось, чтобы спасти Руалда, ему пришлось придумать эту лживую историю о том, как оно ему досталось. Если, конечно, эта история выдумана. Если я получу доказательство, что она не выдумана, — добавил Хью в раздражении, что еще одна его версия может потерпеть крах, — я смогу почти забыть о Сулиене — почти!
— Тут возникает еще вот какой вопрос, — медленно произнес Кадфаэль, — почему он не сказал Руалду сразу же, что слышал в Питерборо новости о Дженерис, не сказал о том, что она жива и здорова? Если даже, как он говорит, ему хотелось оставить кольцо у себя, все равно Сулиен мог бы сообщить Руалду то, что получил известие о Дженерис, — ведь это сняло бы камень с души ее бывшего мужа. Но он этого не сделал.
— Но юноша тогда еще не знал, — резонно возразил Хью, — что нами найден труп женщины и под подозрение попал Руалд. Он мог подумать, что нет никакой срочности сообщать Руалду новости о его бывшей жене, пока не услышал в Лонгнере подробности этой истории. В самом деле, он вполне мог решить, что лучше не тревожить Руалда, который обрел в монастыре покой и счастье.
— Я не совсем уверен, — медленно произнес Кадфаэль, вспомнив те дни, когда помогал ему в работе, — что он ничего не знал о нашей находке до того, как побывал у себя дома. В тот день, когда он получил разрешение съездить в Лонгнер — навестить семью, Жером в мое отсутствие заходил ко мне в сарайчик, когда там был Сулиен. Я, когда возвращался, встретил Жерома около моих грядок, и он был что-то слишком любезен — это на него не похоже. И вот я теперь думаю: а не поделился ли он, в надежде что-то выведать, новостями о находке на Земле Горшечника и о том, что на доброе имя брата Руалда брошена тень? Или тоже совпадение, что сразу же после этого визита Жерома Сулиен отправился к нашему аббату и получил разрешение съездить в Лонгнер. А на следующий день он вернулся, объявил о своем намерении покинуть наш Орден и рассказал всю эту историю с кольцом.
Хью слегка забарабанил пальцами по столу и сощурил глаза, напряженно размышляя.
— В какой последовательности? — спросил он наконец.
— Сперва он попросил об выходе из Ордена и был отпущен.
— Когда, по-твоему, человеку правдивому было бы легче солгать аббату: будучи послушником или когда он уже не связан обетами?
— Твои мысли совпадают с моими, — мрачно заметил Кадфаэль.
— Ну что же, — с облегчением сказал Хью и выпрямился, словно стряхивая с плеч какой-то груз, — прояснились по крайней мере два обстоятельства. Первое: я не касаюсь сейчас мотивов Сулиена, но освобождение Бритрика было абсолютно законным. Мы видели Гуннильд и говорили с ней. Она живет припеваючи и не собирается возвращаться к прежней жизни. И так как у нас нет повода связывать имя Бритрика с другой женщиной, то пусть он спокойно идет своей дорогой, если, конечно, не нарушит закон, и дай Бог им обоим счастья. Второе обстоятельство заключается в том, что освобождение Бритрика бросает тень подозрения на Сулиена. Ведь Дженерис живой мы не видели, и я сильно сомневаюсь, что нам удастся ее увидеть. И все же ты, Кадфаэль, не веришь! И твои сомнения я принимаю всерьез.
— Здесь есть еще одно обстоятельство, — строгим тоном напомнил Кадфаэль, — а именно: завтра утром ты выступаешь с отрядом, чтобы присоединиться к войску короля, и это дело не терпит отлагательств, так что с другим придется подождать. Скажи, что, по-твоему, я должен сделать, пока ты не вернешься и опять не возьмешь все нити расследования в свои руки? Надеюсь, Господу будет угодно, чтобы твое отсутствие не было слишком продолжительным.
Оба встали, заслышав скрип движущихся под аркой нагруженных подвод. Глухой стук колес под каменными сводами замка доносился до них, словно из пещеры. Отряд пеших лучников двигался в боевом снаряжении к первому этапу их пути — Ковентри, где они должны были получить лошадей и соединиться с отрядом копьеносцев.
— Не говори никому, в том числе Сулиену, ни слова, — сказал Хью, — просто наблюдай за дальнейшим ходом событий. Доложи аббату Радульфусу то, что сочтешь нужным, он умеет держать язык за зубами. Пусть Сулиен, коли может, пока отдыхает. Сомневаюсь, чтобы он был в силах спать спокойно, хотя он действительно виновен. Может быть, он молится о милосердии Божием. Когда он мне понадобится — а это время настанет, — он должен быть в пределах досягаемости.
Они вышли на наружный двор и стали прощаться.
— Если меня долго не будет, — попросил Хью, — ты навестишь Элин?
Ни слова не было сказано о пустяках — вроде того, что Хью могут убить в этом походе, который будет состоять в основном из беспорядочных стычек, на которые Джеффри де Мандевиль мастер. Так, к примеру, погиб год назад Юдо Блаунт-старший, находясь в арьергарде после поражения при Уилтоне. Безусловно, граф Эссекс, Джеффри де Мандевиль, этот перевертыш, сумевший представить себя незаменимым и добиться расположения короля, а потом предавший его, будет избегать открытого сражения с королевскими отрядами, если только ему это удастся, и постарается не убить ни одного лорда, чтобы не восстанавливать против себя знать. Но он не всегда сможет диктовать условия боя даже на своей заболоченной равнине. А Хью был не из тех, с кем можно играть в прятки.
— Конечно навещу! — с чувством воскликнул Кадфаэль. — Да хранит Господь вас обоих и тех солдат, что будут сражаться под твоим началом!
Друзья направились к воротам. Рука Хью покоилась на плече Кадфаэля. Они были примерно одного роста и шагали в ногу. Под аркой они остановились.
— Еще одна мысль пришла мне в голову, — сказал Хью, — наверное, ты все это время, хотя и молчал, тоже размышлял о том, что от Кембриджа до Питерборо расстояние не велико.
— Итак, это случилось! — нахмурившись, произнес аббат Радульфус, когда Кадфаэль после вечерни дал ему полный отчет о событиях минувшего дня. — Впервые, после Линкольна, Хью Берингар получил приказ присоединиться к королевскому войску. Надеюсь, это поможет королю одержать победу на поле брани. Надеюсь, с Божией помощью, отсутствие шерифа и его отряда не будет продолжительным.
Кадфаэль, однако, сомневался, что это противостояние закончится быстро. Ему никогда не приходилось бывать в Рэмзи, но из рассказа Сулиена явствовало, что это — почти остров, окруженный естественным глубоким рвом, связанный с материком только узкой насыпной дорогой, поэтому его может оборонять даже горстка людей. Это не внушало большой надежды на легкую победу. И хотя мародеры де Мандевиля должны были делать вылазки из своей крепости, чтобы грабить население, их преимущество заключалось в том, что они хорошо знали эти места и при первом приближении противника могли укрыть своих людей среди болот.
— Уже наступил ноябрь, — промолвил Кадфаэль. — Надвигается зима. Все, что король может предпринять, — только загнать этих головорезов в их собственные болота и тем самым уменьшить ущерб, который они в состоянии причинить. И этого, по общему мнению, более чем достаточно для бедняков — жителей этих мест. Но поскольку наш сосед — граф Честерский, чья лояльность весьма сомнительна, я предполагаю, что король Стефан вскоре захочет отправить Хью Берингара и его людей домой, чтобы обезопасить и наше графство, и его границу. Так что, возможно, наш шериф вернется, как только без него можно будет обойтись. Я думаю, король рассчитывает на быстрый удар, чтобы уничтожить графа Эссекса, а я теперь не вижу иного конца для Джеффри де Мандевиля. Конечно, он способен на разные маневры и может опять попытаться влезть в доверие к королю. Но на этот раз он зашел слишком далеко, и ему не спастись.
— Тяжелая необходимость, — хмурясь, сказал аббат Радульфус, — заставляет меня желать смерти другому человеку, но этот, ставший причиной гибели многих кротких и беззащитных душ, притом гибели чудовищной, — заслужил смерть, и я найду в себе силы молиться о скорейшем конце для него во имя блага многих других. Иначе на этих разоренных землях никогда не наступит мирная жизнь. Ты, брат Кадфаэль, в отсутствие шерифа, вероятно, не сможешь участвовать в расследовании этого дела, связанного с Землей Горшечника. Кстати, шериф назначил Алена Хербарда своим заместителем на время своего отсутствия?
Ален Хербард был молодой, способный человек, но горячего нрава. Он еще не имел большого опыта в управлении гарнизоном, однако в его распоряжении были опытные сержанты старшего возраста. На них-то он в случае необходимости и мог опереться.
— Да, — ответил Кадфаэль на вопрос аббата. — К тому же ему будет помогать Уилл Уорден, очень опытный сержант. И Уордену Хью Берингар поручил внимательно прислушиваться к каждому слову, которое сможет указать новое направление наших поисков, хотя он, само собой, должен держать язык за зубами. И я буду делать то же. Но вам я должен сказать, отец мой, что появление этой Гуннильд по подсказке Сулиена заставляет усомниться в том рассказе, который он поведал нам прежде. В первый раз мы решили, что он рассказал нам чистую правду, но когда с его помощью снова сняли с человека подозрения — это уже не кажется случайностью. В такое совпадение трудно поверить! Сулиен не захотел, чтобы Руалда или Бритрика заклеймили как убийц, и изо всех сил постарался доказать, что они невиновны. Но откуда же он мог быть так уверен в их невиновности, если не знает, кто истинный виновник? Получается — знает! Или, по крайней мере, думает, что знает.
Радульфус искоса взглянул на брата Кадфаэля — лицо аббата было непроницаемо. Он помолчал, а потом произнес то, чего ни Хью, ни Кадфаэль не решались произнести вслух:
— Или же он сам и есть убийца!
— Это первое, что пришло мне в голову, — заверил аббата Кадфаэль. — Я старался отогнать от себя эту мысль, но чем больше я думаю о Сулиене, тем больше сомнений в его неосведомленности, если не в его непричастности к этой смерти, вызывает его поведение. Истории с Бритриком это не касается. Там мы имеем дело не с голословными утверждениями: женщина, в смерти которой его обвиняли, лично подтвердила его невиновность. Она жива, счастлива и благодарна судьбе. Никому не придет в голову искать ее в могиле. А вот первый случай — совсем иного рода, и мы обязаны вернуться к нему. То, что Дженерис жива, утверждает лишь Сулиен. Но сама она не появляется. Она молчит. Мы доверяем только слухам. В нашем распоряжении — лишь мнение одного человека и кольцо.
— Хотя я знаком с ним непродолжительное время, — сказал аббат Радульфус, — но я не думаю, что он по природе своей — лжец.
— Я тоже так не думаю. Но каждый человек, даже если он и не лжец, под влиянием обстоятельств может стать таковым. Боюсь, он так и поступил, чтобы снять с брата Руалда подозрение. Более того, — произнес доверительно Кадфаэль, вспомнив опыт прежних лет, когда он сталкивался с ненадежными людьми за пределами монастыря, — если люди лгут в силу крайней нужды, то делают это превосходно — лучше, чем те, которые лгут с легкостью.
— Ты рассуждаешь, как человек, исходящий из собственного опыта, — сдержанно заметил аббат, но глаза его улыбались. — Ну что ж, если никому нельзя верить на слово, то я не представляю, каким образом сможем мы продолжать поиски. Нам придется подождать возвращения Хью Берингара. Ничего не говори никому из обитателей Лонгнера, а также брату Руалду. Шепот слышится отчетливей, когда вокруг стоит тишина, и даже шелест листа может быть хорошо слышен.
— Шериф, кстати, мне напомнил, — сказал Кадфаэль, со вздохом вставая, чтобы пойти в трапезную, — что от Кембриджа не очень далеко до Питерборо. Это было последнее, что он мне сказал на прощание.
На следующий день в монастыре Святых Петра и Павла был праздник Святой Уинифред, хотя самый день перемещения ее святых мощей и водружения их в алтаре приходился на двадцать второй день июня и отличался большей торжественностью. Праздник, происходящий летом, при хорошей солнечной погоде, собирает огромное число паломников и более удобен для совершения всех необходимых обрядов, нежели третий день ноября, когда в преддверии зимы дни становятся короче.
Кадфаэль в этот день поднялся задолго до заутрени, прихватил сандалии и рясу и, выскользнув из темного дормитория, спустился по лестнице, где ночью всегда горел маленький светильник — чтобы монахи не споткнулись на ступенях, когда они спешат к заутрене. Весь дормиторий, в котором низкие перегородки отделяли одну кровать от другой, был полон негромкими звуками, словно пещера, населенная призраками: монахи вздыхали во сне, у одних в горле что-то клокотало и они всхлипывали, другие тяжело переворачивались на бок, а у некоторых дыхание было глубокое и ровное — сновидения их не беспокоили. В конце дормитория крепко спал приор Роберт, удовлетворенный своими дневными деяниями, не потревоженный сомнениями и не мучимый кошмарами. Обычно спящий приор издавал громкий храп, что позволяло в этот момент безбоязненно проскользнуть мимо. Когда-то Кадфаэль так и делал — по менее серьезному поводу, чем в это ноябрьское утро. Так, вероятно, поступал и кое-кто из этих сейчас спящих сном невинности монахов.
Брат Кадфаэль тихо спустился вниз и прошел в церковь, в этот час темную и пустую и оттого кажущуюся просторной. Она освещалась лишь лампадами в алтарях — этими крошечными звездочками под куполом ночи. Всякий раз, когда он просыпался так рано, как сегодня, располагая временем, он подходил к алтарю святой Уинифред, где находилась великолепная серебряная рака с ее мощами. Тут он останавливался, чтобы почтительно и проникновенно поговорить со своей землячкой. Он всегда обращался к ней на языке Уэльса — на их валлийском языке, и это придавало его словам особую доверительность. Он мог просить ее о чем угодно — и никогда ему не было отказано. Сегодня он почувствовал, что даже и без его смиренной просьбы ее благосклонное покровительство будет сопровождать Хью по дороге в Кембридж, но Кадфаэль считал, что и его заступничество будет ненапрасным. Не имело значения то, что кости уроженки Уэльса — святой Уинифред — на самом деле все еще лежат в земле Гвитерина, за много миль отсюда, в Северном Уэльсе, где проходили годы ее пастырского служения. Святые не обладают материальной оболочкой — они присутствуют и способны оказываться в любых местах, в каких только пожелают, — везде, где смогут проявить милосердие и щедрость.
— Действительно! — согласился Хью, пожав плечами, — Если только он не знал, что покойница, которую мы нашли, никак не могла быть этой Гуннильд. Но откуда ему это известно, если он не знает, кто эта женщина в действительности и что с нею случилось? Получается, он это знает?
— Или думает, что знает, — осторожно заметил Кадфаэль.
— Кадфаэль, меня начинает всерьез интересовать этот наш несостоявшийся монах. Давай-ка поглядим, чем мы располагаем. Итак, молодой человек, который вскоре после того, как жена Руалда исчезла, неожиданно принимает решение покинуть дом и стать монахом, и не в соседнем монастыре, где его знают, — я говорю о твоем монастыре, — или же аббатстве в Хомонде, которое издавна пользуется покровительством Блаунтов. Нет, он отправляется в Рэмзи! Чтобы уйти подальше от места, ставшего для него источником боли, а может, и опасности? Однако когда Рэмзи становится разбойничьим гнездом, он, в силу необходимости, возвращается. Вполне возможно, что по дороге его одолевают сомнения относительно своего будущего. Что же он здесь находит? Труп женщины, погребенной в земле, прежде принадлежавшей их семейству. Далее — он узнает, что женщину эту считают, и вполне резонно, женою Руалда, на которого и падает подозрение. Что он делает, узнав об этом? Рассказывает целую историю в доказательство того, что Дженерис жива и невредима, но находится достаточно далеко отсюда и нам ее не найти пока, принимая во внимание, что там сейчас творится. И у него есть доказательство — кольцо, принадлежавшее ей, кольцо, проданное в Питерборо совсем недавно, — и это подтверждает ювелир, описавший ее внешность. Выходит, мертвая женщина — это не Дженерис.
— Кольцо, безусловно, ее, — согласился Кадфаэль. — Оно подлинное. Брат Руалд сразу признал его, он был доволен и безмерно благодарен, уверившись, что Дженерис жива и как будто живет довольно счастливо. Ты же видел в тот момент Руалда. Я убежден, в нем нет ни фальши, ни вероломства.
— Я того же мнения. Не думаю, что нам следует опять возвращаться к Руалду, хотя — один Господь знает! — нам, возможно, придется вернуться к Дженерис. Но погляди, что из всего этого вытекает! Поиски приводят нас к тому, что появился другой мужчина, на которого падает подозрение в убийстве другой пропавшей женщины, и в том самом месте. И тут Сулиен Блаунт, узнав об этом от тебя, продолжает проявлять поразительный интерес к этому сюжету. Он по собственной инициативе отправляется на поиски следов той женщины и убеждается, что она жива. И он — видит Бог! — такой удачливый, что очень быстро находит ее! Тем самым он спасает Бритрика, как раньше — Руалда. А теперь скажи, Кадфаэль, только честно, к какому выводу ты приходишь?
— А к такому, — чистосердечно признался Кадфаэль, — что, независимо от того, кем была убитая женщина, Сулиен Блаунт виновен и старается при этом избежать наказания за свое преступление. Но не за счет Руалда, или Бритрика, или еще какого-нибудь невиновного человека. И это, я считаю, вполне в его характере. Он мог убить, но не допустит, чтобы вместо него повесили другого.
— Ты так объясняешь известные нам факты? — спросил Хью, пристально вглядываясь в лицо Кадфаэля. Черные брови Хью взлетели вверх, и он криво усмехнулся.
— Да, я так трактую известные нам факты, — кивнул Кадфаэль.
— Но ты же не веришь этому!
Это было скорее утверждение, нежели вопрос. Хью достаточно хорошо знал Кадфаэля, чтобы распознать в его интонации то, что выходило за рамки сказанного. Кадфаэль несколько минут молча обдумывал то, что сам еще не мог четко сформулировать. Наконец он начал рассуждать вслух:
— С виду все выглядит логично и даже правдоподобно. Ведь если покойница — Дженерис, а теперь это вновь кажется вероятным, то вспомни, что, по общему мнению, она была очень красивой женщиной. По возрасту она годилась этому юноше в матери, и он знал ее с детства, но, как сам признался, он ушел в Рэмзи потому, что не мог ее разлюбить и в то же время не мог надеяться на взаимность. Это случается со многими зелеными юнцами, они страдают от первой любви к женщине, давно знакомой и гораздо более старшей их по возрасту, которую теперь они любят иначе и которая для них недоступна. Но в этом случае все могло быть иначе. Дженерис осталась одна — муж., которого она горячо любила, уходит от нее навсегда, но при этом она остается связанной с ним по закону и не может больше выйти замуж., пока он жив. В порыве ярости и горечи оттого, что ее бросили, эта пылкая женщина начинает мстить всем мужчинам, и даже легко ранимому юноше, которого она знает всю его жизнь. Она приблизила его, вдоволь натешилась, а потом отшвырнула прочь. Юноша чувствует себя смертельно оскорбленным и решает, что она должна умереть. Это — достаточная причина, чтобы скрыться от мира в отдаленном монастыре, откуда не видны даже окружающие ее дом деревья. Это логично.
— Это логично, — как эхо, повторил Хью слова Кадфаэля, — это правдоподобно.
— Единственное мое возражение против этого правдоподобия, — со вздохом сказал Кадфаэль, — состоит в том, что я этому не верю. Не то, что не могу в это поверить, но по многим причинам не верю.
— Твои оговорки, — заметил Хью, хитро улыбаясь, — всегда заставляют меня двигаться вперед с величайшей осторожностью, и нынешний случай — не исключение. Но у меня есть другое соображение: а что, если Сулиен все это время, с тех пор как расстался с Дженерис, живой или мертвой, имел при себе это кольцо? Что, если она сама отдала его юноше? В состоянии отчаяния, брошенная мужем, она могла отдать подарок Руалда — залог его любви — своему юному возлюбленному. Она ведь говорила, что у нее есть любовник.
— Если он убил ее, — скептически заметил Кадфаэль, — стал бы он держать у себя ее подарок?
— Стал бы! Да, это очень даже возможно! Известны еще и не такие случаи! Да, я считаю, что он хранил ее кольцо и целый год прятал его от настоятеля, от исповедника и от всех братьев в Рэмзи!
— Он клялся Радульфусу, — сказал Кадфаэль, вдруг припомнив это, — что в Рэмзи кольца у него не было. Он мог и солгать, но не стал бы это делать ни с того ни с сего.
— Разве у него не было достаточно веской причины для этого? Итак, если он все это время хранил кольцо, то, когда оно потребовалось, чтобы спасти Руалда, ему пришлось придумать эту лживую историю о том, как оно ему досталось. Если, конечно, эта история выдумана. Если я получу доказательство, что она не выдумана, — добавил Хью в раздражении, что еще одна его версия может потерпеть крах, — я смогу почти забыть о Сулиене — почти!
— Тут возникает еще вот какой вопрос, — медленно произнес Кадфаэль, — почему он не сказал Руалду сразу же, что слышал в Питерборо новости о Дженерис, не сказал о том, что она жива и здорова? Если даже, как он говорит, ему хотелось оставить кольцо у себя, все равно Сулиен мог бы сообщить Руалду то, что получил известие о Дженерис, — ведь это сняло бы камень с души ее бывшего мужа. Но он этого не сделал.
— Но юноша тогда еще не знал, — резонно возразил Хью, — что нами найден труп женщины и под подозрение попал Руалд. Он мог подумать, что нет никакой срочности сообщать Руалду новости о его бывшей жене, пока не услышал в Лонгнере подробности этой истории. В самом деле, он вполне мог решить, что лучше не тревожить Руалда, который обрел в монастыре покой и счастье.
— Я не совсем уверен, — медленно произнес Кадфаэль, вспомнив те дни, когда помогал ему в работе, — что он ничего не знал о нашей находке до того, как побывал у себя дома. В тот день, когда он получил разрешение съездить в Лонгнер — навестить семью, Жером в мое отсутствие заходил ко мне в сарайчик, когда там был Сулиен. Я, когда возвращался, встретил Жерома около моих грядок, и он был что-то слишком любезен — это на него не похоже. И вот я теперь думаю: а не поделился ли он, в надежде что-то выведать, новостями о находке на Земле Горшечника и о том, что на доброе имя брата Руалда брошена тень? Или тоже совпадение, что сразу же после этого визита Жерома Сулиен отправился к нашему аббату и получил разрешение съездить в Лонгнер. А на следующий день он вернулся, объявил о своем намерении покинуть наш Орден и рассказал всю эту историю с кольцом.
Хью слегка забарабанил пальцами по столу и сощурил глаза, напряженно размышляя.
— В какой последовательности? — спросил он наконец.
— Сперва он попросил об выходе из Ордена и был отпущен.
— Когда, по-твоему, человеку правдивому было бы легче солгать аббату: будучи послушником или когда он уже не связан обетами?
— Твои мысли совпадают с моими, — мрачно заметил Кадфаэль.
— Ну что же, — с облегчением сказал Хью и выпрямился, словно стряхивая с плеч какой-то груз, — прояснились по крайней мере два обстоятельства. Первое: я не касаюсь сейчас мотивов Сулиена, но освобождение Бритрика было абсолютно законным. Мы видели Гуннильд и говорили с ней. Она живет припеваючи и не собирается возвращаться к прежней жизни. И так как у нас нет повода связывать имя Бритрика с другой женщиной, то пусть он спокойно идет своей дорогой, если, конечно, не нарушит закон, и дай Бог им обоим счастья. Второе обстоятельство заключается в том, что освобождение Бритрика бросает тень подозрения на Сулиена. Ведь Дженерис живой мы не видели, и я сильно сомневаюсь, что нам удастся ее увидеть. И все же ты, Кадфаэль, не веришь! И твои сомнения я принимаю всерьез.
— Здесь есть еще одно обстоятельство, — строгим тоном напомнил Кадфаэль, — а именно: завтра утром ты выступаешь с отрядом, чтобы присоединиться к войску короля, и это дело не терпит отлагательств, так что с другим придется подождать. Скажи, что, по-твоему, я должен сделать, пока ты не вернешься и опять не возьмешь все нити расследования в свои руки? Надеюсь, Господу будет угодно, чтобы твое отсутствие не было слишком продолжительным.
Оба встали, заслышав скрип движущихся под аркой нагруженных подвод. Глухой стук колес под каменными сводами замка доносился до них, словно из пещеры. Отряд пеших лучников двигался в боевом снаряжении к первому этапу их пути — Ковентри, где они должны были получить лошадей и соединиться с отрядом копьеносцев.
— Не говори никому, в том числе Сулиену, ни слова, — сказал Хью, — просто наблюдай за дальнейшим ходом событий. Доложи аббату Радульфусу то, что сочтешь нужным, он умеет держать язык за зубами. Пусть Сулиен, коли может, пока отдыхает. Сомневаюсь, чтобы он был в силах спать спокойно, хотя он действительно виновен. Может быть, он молится о милосердии Божием. Когда он мне понадобится — а это время настанет, — он должен быть в пределах досягаемости.
Они вышли на наружный двор и стали прощаться.
— Если меня долго не будет, — попросил Хью, — ты навестишь Элин?
Ни слова не было сказано о пустяках — вроде того, что Хью могут убить в этом походе, который будет состоять в основном из беспорядочных стычек, на которые Джеффри де Мандевиль мастер. Так, к примеру, погиб год назад Юдо Блаунт-старший, находясь в арьергарде после поражения при Уилтоне. Безусловно, граф Эссекс, Джеффри де Мандевиль, этот перевертыш, сумевший представить себя незаменимым и добиться расположения короля, а потом предавший его, будет избегать открытого сражения с королевскими отрядами, если только ему это удастся, и постарается не убить ни одного лорда, чтобы не восстанавливать против себя знать. Но он не всегда сможет диктовать условия боя даже на своей заболоченной равнине. А Хью был не из тех, с кем можно играть в прятки.
— Конечно навещу! — с чувством воскликнул Кадфаэль. — Да хранит Господь вас обоих и тех солдат, что будут сражаться под твоим началом!
Друзья направились к воротам. Рука Хью покоилась на плече Кадфаэля. Они были примерно одного роста и шагали в ногу. Под аркой они остановились.
— Еще одна мысль пришла мне в голову, — сказал Хью, — наверное, ты все это время, хотя и молчал, тоже размышлял о том, что от Кембриджа до Питерборо расстояние не велико.
— Итак, это случилось! — нахмурившись, произнес аббат Радульфус, когда Кадфаэль после вечерни дал ему полный отчет о событиях минувшего дня. — Впервые, после Линкольна, Хью Берингар получил приказ присоединиться к королевскому войску. Надеюсь, это поможет королю одержать победу на поле брани. Надеюсь, с Божией помощью, отсутствие шерифа и его отряда не будет продолжительным.
Кадфаэль, однако, сомневался, что это противостояние закончится быстро. Ему никогда не приходилось бывать в Рэмзи, но из рассказа Сулиена явствовало, что это — почти остров, окруженный естественным глубоким рвом, связанный с материком только узкой насыпной дорогой, поэтому его может оборонять даже горстка людей. Это не внушало большой надежды на легкую победу. И хотя мародеры де Мандевиля должны были делать вылазки из своей крепости, чтобы грабить население, их преимущество заключалось в том, что они хорошо знали эти места и при первом приближении противника могли укрыть своих людей среди болот.
— Уже наступил ноябрь, — промолвил Кадфаэль. — Надвигается зима. Все, что король может предпринять, — только загнать этих головорезов в их собственные болота и тем самым уменьшить ущерб, который они в состоянии причинить. И этого, по общему мнению, более чем достаточно для бедняков — жителей этих мест. Но поскольку наш сосед — граф Честерский, чья лояльность весьма сомнительна, я предполагаю, что король Стефан вскоре захочет отправить Хью Берингара и его людей домой, чтобы обезопасить и наше графство, и его границу. Так что, возможно, наш шериф вернется, как только без него можно будет обойтись. Я думаю, король рассчитывает на быстрый удар, чтобы уничтожить графа Эссекса, а я теперь не вижу иного конца для Джеффри де Мандевиля. Конечно, он способен на разные маневры и может опять попытаться влезть в доверие к королю. Но на этот раз он зашел слишком далеко, и ему не спастись.
— Тяжелая необходимость, — хмурясь, сказал аббат Радульфус, — заставляет меня желать смерти другому человеку, но этот, ставший причиной гибели многих кротких и беззащитных душ, притом гибели чудовищной, — заслужил смерть, и я найду в себе силы молиться о скорейшем конце для него во имя блага многих других. Иначе на этих разоренных землях никогда не наступит мирная жизнь. Ты, брат Кадфаэль, в отсутствие шерифа, вероятно, не сможешь участвовать в расследовании этого дела, связанного с Землей Горшечника. Кстати, шериф назначил Алена Хербарда своим заместителем на время своего отсутствия?
Ален Хербард был молодой, способный человек, но горячего нрава. Он еще не имел большого опыта в управлении гарнизоном, однако в его распоряжении были опытные сержанты старшего возраста. На них-то он в случае необходимости и мог опереться.
— Да, — ответил Кадфаэль на вопрос аббата. — К тому же ему будет помогать Уилл Уорден, очень опытный сержант. И Уордену Хью Берингар поручил внимательно прислушиваться к каждому слову, которое сможет указать новое направление наших поисков, хотя он, само собой, должен держать язык за зубами. И я буду делать то же. Но вам я должен сказать, отец мой, что появление этой Гуннильд по подсказке Сулиена заставляет усомниться в том рассказе, который он поведал нам прежде. В первый раз мы решили, что он рассказал нам чистую правду, но когда с его помощью снова сняли с человека подозрения — это уже не кажется случайностью. В такое совпадение трудно поверить! Сулиен не захотел, чтобы Руалда или Бритрика заклеймили как убийц, и изо всех сил постарался доказать, что они невиновны. Но откуда же он мог быть так уверен в их невиновности, если не знает, кто истинный виновник? Получается — знает! Или, по крайней мере, думает, что знает.
Радульфус искоса взглянул на брата Кадфаэля — лицо аббата было непроницаемо. Он помолчал, а потом произнес то, чего ни Хью, ни Кадфаэль не решались произнести вслух:
— Или же он сам и есть убийца!
— Это первое, что пришло мне в голову, — заверил аббата Кадфаэль. — Я старался отогнать от себя эту мысль, но чем больше я думаю о Сулиене, тем больше сомнений в его неосведомленности, если не в его непричастности к этой смерти, вызывает его поведение. Истории с Бритриком это не касается. Там мы имеем дело не с голословными утверждениями: женщина, в смерти которой его обвиняли, лично подтвердила его невиновность. Она жива, счастлива и благодарна судьбе. Никому не придет в голову искать ее в могиле. А вот первый случай — совсем иного рода, и мы обязаны вернуться к нему. То, что Дженерис жива, утверждает лишь Сулиен. Но сама она не появляется. Она молчит. Мы доверяем только слухам. В нашем распоряжении — лишь мнение одного человека и кольцо.
— Хотя я знаком с ним непродолжительное время, — сказал аббат Радульфус, — но я не думаю, что он по природе своей — лжец.
— Я тоже так не думаю. Но каждый человек, даже если он и не лжец, под влиянием обстоятельств может стать таковым. Боюсь, он так и поступил, чтобы снять с брата Руалда подозрение. Более того, — произнес доверительно Кадфаэль, вспомнив опыт прежних лет, когда он сталкивался с ненадежными людьми за пределами монастыря, — если люди лгут в силу крайней нужды, то делают это превосходно — лучше, чем те, которые лгут с легкостью.
— Ты рассуждаешь, как человек, исходящий из собственного опыта, — сдержанно заметил аббат, но глаза его улыбались. — Ну что ж, если никому нельзя верить на слово, то я не представляю, каким образом сможем мы продолжать поиски. Нам придется подождать возвращения Хью Берингара. Ничего не говори никому из обитателей Лонгнера, а также брату Руалду. Шепот слышится отчетливей, когда вокруг стоит тишина, и даже шелест листа может быть хорошо слышен.
— Шериф, кстати, мне напомнил, — сказал Кадфаэль, со вздохом вставая, чтобы пойти в трапезную, — что от Кембриджа не очень далеко до Питерборо. Это было последнее, что он мне сказал на прощание.
На следующий день в монастыре Святых Петра и Павла был праздник Святой Уинифред, хотя самый день перемещения ее святых мощей и водружения их в алтаре приходился на двадцать второй день июня и отличался большей торжественностью. Праздник, происходящий летом, при хорошей солнечной погоде, собирает огромное число паломников и более удобен для совершения всех необходимых обрядов, нежели третий день ноября, когда в преддверии зимы дни становятся короче.
Кадфаэль в этот день поднялся задолго до заутрени, прихватил сандалии и рясу и, выскользнув из темного дормитория, спустился по лестнице, где ночью всегда горел маленький светильник — чтобы монахи не споткнулись на ступенях, когда они спешат к заутрене. Весь дормиторий, в котором низкие перегородки отделяли одну кровать от другой, был полон негромкими звуками, словно пещера, населенная призраками: монахи вздыхали во сне, у одних в горле что-то клокотало и они всхлипывали, другие тяжело переворачивались на бок, а у некоторых дыхание было глубокое и ровное — сновидения их не беспокоили. В конце дормитория крепко спал приор Роберт, удовлетворенный своими дневными деяниями, не потревоженный сомнениями и не мучимый кошмарами. Обычно спящий приор издавал громкий храп, что позволяло в этот момент безбоязненно проскользнуть мимо. Когда-то Кадфаэль так и делал — по менее серьезному поводу, чем в это ноябрьское утро. Так, вероятно, поступал и кое-кто из этих сейчас спящих сном невинности монахов.
Брат Кадфаэль тихо спустился вниз и прошел в церковь, в этот час темную и пустую и оттого кажущуюся просторной. Она освещалась лишь лампадами в алтарях — этими крошечными звездочками под куполом ночи. Всякий раз, когда он просыпался так рано, как сегодня, располагая временем, он подходил к алтарю святой Уинифред, где находилась великолепная серебряная рака с ее мощами. Тут он останавливался, чтобы почтительно и проникновенно поговорить со своей землячкой. Он всегда обращался к ней на языке Уэльса — на их валлийском языке, и это придавало его словам особую доверительность. Он мог просить ее о чем угодно — и никогда ему не было отказано. Сегодня он почувствовал, что даже и без его смиренной просьбы ее благосклонное покровительство будет сопровождать Хью по дороге в Кембридж, но Кадфаэль считал, что и его заступничество будет ненапрасным. Не имело значения то, что кости уроженки Уэльса — святой Уинифред — на самом деле все еще лежат в земле Гвитерина, за много миль отсюда, в Северном Уэльсе, где проходили годы ее пастырского служения. Святые не обладают материальной оболочкой — они присутствуют и способны оказываться в любых местах, в каких только пожелают, — везде, где смогут проявить милосердие и щедрость.