Попов Валерий. В городе Ю (Рассказы и повести)

   Вызываю его:
   - Поезжай в Пупышево! Все я сделал уже - на готовое, что ли, не можешь съездить? Подселишься к композитору в шестой номер и сразу же скажешь: что любишь тех, что при открытом окне любят спать, а ненавидишь тех, которые к японкам пристают. Запомнил? Или тебе записать?
   - Запо-омнил! - Дзыня басит. Уехал он, а я все волновался, ведь перепутает все, наоборот скажет!
   Так и есть! Появляется, без каких-либо нот.
   - Перепутал! - говорит. - Все наоборот ему сказал! Эх, записать надо было - ты прав.
   - Ну и что он сказал?
   - Сказал, что никакого дела иметь не будет.
   - Ну, все ясно с тобой. Иди отдыхай. Ушел он - жена подходит.
   - Звонил, - говорит, - Фуфлович Вовка. В гости просился.
   - Так... А еще кто?
   - А еще Приклонские.
   - Так... А из еще более бессмысленных людей никто не звонил?
   - Нет.
   - Все ясно. Позвонишь Фуфловичу - скажешь, что мы с Приклонскими договорились уже. Приклонским позвонишь, что Вовка Фуфлович к нам в гости напросился. Они как в позапрошлом году подрались, так отказываются вместе находиться.
   - А кто же из них придет? - растерянно жена спрашивает.
   - Никто! - говорю. - Взаимно уничтожатся!
   - Жалко! - печально вздохнула. - Я люблю, когда гости приходят!
   Ушла она спать, а я все думал: что же теперь с нашей музыкой будет?
   Лег приблизительно около полуночи спать - просыпаюсь под утро от дикого холода!
   Гляжу, на диване композитор сидит.
   - Извини, - говорит, - дверь у тебя не заперта оказалась. Я и окно открыл - ты же любишь! Вышли мы в кухню с ним.
   - Извини, - композитор говорит. - Приехал, не смог удержаться. Только ты меня один понимаешь! Вот это здорово!
   - ... Напишешь что-нибудь сложное, - композитор продолжает, - сразу все в один голос: "Формальные ухищрения!" Что-нибудь новое - сразу: "Алхимия!" Простое что-нибудь - "Дешевая популярность!" Только тупость почему-то никого не пугает!
   - Ну, что же, - говорю ему. - Чайку?
   - А покрепче ничего нельзя?
   - Можно! - говорю. - Только жену спроважу куда-нибудь.
   Иду в спальню, бужу жену:
   - Вставай и убирайся!
   - В доме? - испуганно говорит.
   - Нет. Из дома. Не видишь, что ли, композитор пришел, работать с ним будем над новой песней.
   Собралась она, на работу ушла. А может, и осталась она - считалось, во всяком случае, что ее нет.
   Поговорили мы с композитором обо всем. Выпили. Потом вдруг мне гениальная мысль в голову пришла.
   - А может, и действительно, - говорю, - песню напишем?! Я вообще-то жене для отмазки сказал, что мы песню с тобой будем писать. А может, мы и действительно напишем ее?
   - Ну давай, - кивнул композитор. - Только ведь рояля у тебя нет!
   - А балалайка вот. Балалайка не годится?
   Сели мы с ним - и за полчаса написали самую знаменитую нашу песню: "Поручите соловью - пусть он скажет: "Ай лав ю!"
   - Здорово! - композитору говорю. - Сначала только чтобы жену увести сказали, что над новой песней будем работать, а потом и действительно написали ее. То есть сразу двух зайцев убили! Понимаешь?
   Но он не понял.
   Эту песню многие потом исполняли, но первым исполнителем ансамбль "Романтики" был. Сначала, когда я увидел их, слегка испугался. Что ж это за "Романтики", думаю, фактически уже зачесывают на голову бороду! Но потом оказалось - все нормально! Выйдет Питонцев к микрофону, затрясет переливчатой своей гитарой:
   - Па-аручите са-лавью...
   Весь зал хором уже подхватывает:
   - ...пусть он скажет: Ай лав ю!"
   Полное счастье!
   Крутые ребята "Романтики" эти оказались. Первый раз потрясли они меня в одном Доме культуры: зашли на минутку за бархатную портьеру на окне - и тут же вышли все в пиджаках из этого бархата!
   Конечно, какой-нибудь сноб надутый скажет: "Романтики"? Фи!" Но кто знает его? А "Романтиков" знают все!
   После каждого концерта буквально подруливают на машинах поклонники: директора магазинов, все такое... В общем, "торговцы пряностями", как я их называл. И везут в какой-нибудь загородный ресторан, где давно уже уплачено за все вперед, даже за битую посуду, или в баню какую-нибудь закрытого типа!
   Особенно верными "Романтикам" поклонники с живорыбной базы оказались: везут после концерта к себе на базу - ловят рыбу в мутной воде, мечут икру! Портфели форели! Сига до фига!
   Надо же, какая жизнь у "Романтиков" оказалась!
   И чуть было все это не рухнуло.
   Однажды мчусь я на встречу с ними, слышу вдруг: "Эй!"
   Гляжу, друг мой Леха стоит. Вместе с ним работали, потом он, на что-то обидевшись, на ЗНИ перешел - Завод Неточных Изделий. Неважно вообще выглядит, надо сказать. Одет рубля так на четыре. Но гордый.
   - Ну, как живешь? - многозначительно так спрашивает меня.
   - Нормально! - говорю. - Жизнь удалась. Хата богата. Супруга упруга.
   - А я понял, - говорит, - что все не важно это! Считаю, что другое главное в жизни!
   И замолк. Что же, думаю, он назовет? Охрану среды? Положение на Востоке? Но он вместо этого вдруг говорит:
   - Столько подлецов развелось вокруг - рук не хватает! Вот, думаю пощечину этим запомнит любой подлец!
   Вынимает из-за пазухи странное устройство, вроде мухобойки: к палочке приколочена старая подошва.
   - Вот, - говорит.
   Честно говоря, это меня потрясло!
   - Да брось ты это, Леха! - говорю. - Давай лучше поехали со мной, отдохнем! По дороге Леха мне говорит:
   - А помнишь, у тебя ведь была мечта: поехать в глухую деревеньку, ребятишкам там математику преподавать, физику!
   - Не было у меня такой мечты!
   - Ну посмотри мне в глаза!
   - Еще чего! - говорю. - Отказываюсь!
   Приехали мы с ним на концерт, после концерта повезли нас живорыбщики на охоту. Все там схвачено уже было: утки, павлины. Вместо дроби стреляли черной икрой.
   И только начался там нормальный разворот, слышу вдруг с ужасом: "Шлеп! Шлеп!" - Леха мухобойкой своей пощечины двум живорыбщикам дал.
   - Леха! - кричу. - Ты что?!
   С огромным трудом, с помощью шуток, прибауток и скороговорок отмазал его.
   Вспомнил я, когда домой его вез: ведь давно уже клялся не иметь с ним никаких дел!
   ... Однажды уговорил он меня поехать с ним в туристский поход. Взяли две одноместные палатки, надувную лодку, забрались на дикий остров на Ладоге. Днем там ничего еще было, но ночью житья не было от холода и комаров. Леха каждую ночь вылезал, просил, чтоб я палатку его песком обкопал, чтобы щелей не оставалось для комаров. Днем намаешься как Бог, да еще ночью просыпаешься вдруг от голоса:
   - Эй!.. Закопай меня!
   Слегка устал я от такой жизни. Сел однажды вечером в лодку, на берег уплыл - там какая-то турбаза была. Никого не нашел там - все в походе были, - только увидел на скамеечке возле кухни молодую повариху.
   - Привет! - обрадованно говорю. - Ты что делаешь-то? Работаешь?
   - Не! - отвечает. - Я отдежурила уже!
   - А чего не идешь никуда?
   - А куда идти?
   - А поплыли на остров ко мне?
   - Не!
   - Думаешь, приставать к тебе буду?
   - Ага.
   - Да нет. Невозможно это. Знаешь, как холодно там? В двух ватниках приходится спать!
   Нормальный человек, послушав нашу беседу, подумал бы: странно он ее уговаривает!
   Но именно такие доводы, я знал, только и действуют.
   - А люди там, - канючила она. - Что скажут?
   - Да нет там никого. Я один.
   - Честно?
   - Ей-Богу, один!
   Долго плыли мы с ней по темной, разбушевавшейся вдруг воде, в полной уже темноте приплыли на остров. С диким трудом, напялив на нее два ватника, уговорил я ее залезть в палатку - и тут появился Леха, с обычным своим ночным репертуаром:
   - Эй! Закопай меня!
   В ужасе выскочила она из палатки, увидела Леху и с криком "О-о-о!" умчалась куда-то в глубь острова. Всю ночь я ее проискал, утром только нашел на кочке посреди болота.
   И поклялся я, когда обратно мы плыли: с Лехой больше никаких дел не иметь!
   И вот надо же - снова появился, притулился ко мне. Жена моя почему-то с горячей симпатией к нему отнеслась.
   Только приходил (а он теперь часто стал приходить) - усаживались друг против друга на кухне и начинали горячо обсуждать заведомую чушь!
   Но это еще не все, что произошло.
   Однажды - прихожу поздно вечером домой, вижу: сидит на кухне какой-то старичок.
   - Кто это? - тихо жену спрашиваю.
   - Не знаю! - плечами пожала.
   - А кто же впустил его?
   - Я.
   - А зачем?
   - А он приехал к родственникам, а их нет. Что уж я, не могу старичка пустить?!
   Всегда так, с повышенной надменностью держится, когда чувствует, что совершила очередную глупость.
   - Здесь сараюшка-а стаяла, - старичок повторяет.
   Какая такая сараюшка, так и не добился я от него.
   Ну ладно уж, положили его на нашу тахту, сами в кухне на раскладушке легли. Жена лежит в темноте, вздыхает. Потом говорит:
   - ... Сегодня над церковью у нас журавли весь день кружились, кричали. Наверно, вожака потеряли!
   - Ну и что ты предлагаешь... К нам, что ли?!
   Потом заснула она, а я долго лежал в темноте, руки кусал, чтобы не закричать!
   Когда же это кончится, ее дурость?!
   Потом заснул все-таки.
   Просыпаюсь, иду посмотреть на старичка - и падаю. Старичка нет, и так же нет многого другого! Причем взято самое ценное - диссертацию мою так и не взял, хотя она на самом видном месте лежала!
   - Вот это да! - почему-то чуть ли не обрадованно жена говорит.
   - Ну, довольна? - говорю. - Кого в следующий раз пригласишь? Думаю, прямо уже убийцу надо - чего тянуть?
   Обиделась, гордо отвернулась. Слезы потекли. Бедная!
   И тут впервые у меня мысль появилась: а ведь погубит меня эта хвороба!
   Снова теперь хозяйство нужно поднимать - старичок даже кафель в туалете снял! Решил к Дзыне пойти на откровенный разговор: стихов никаких он не пишет, дел не делает, а считается, как договорились, соавтором Костылиным и половину гонорара за песенки получает. Приезжаю к нему - и узнаю вдруг сенсацию: Дзыня, слабоумный мой друг, первое место на конкурсе молодых дирижеров занял и приглашение получил в лучший наш симфонический оркестр! Вот это да! Балда балдой, а добился!
   - Ну ты, - говорю, - чудо фоллопластики... Жизнь удалась?
   - Удала-ась!
   - Но как Костылин-то... соавтор мой... ты, наверно, теперь отпал?
   - Это насчет песенок-то? Конечно! - Дзыня говорит.
   Хороший он все-таки человек! Сам отпал, и не вниз, что морально было бы тяжело, а вверх!
   Позавтракали с ним слегка, потом пригласил он меня на репетицию.
   Встал Дзыня за пюпитр, палочкой строго постучал... Откуда что берется! Потом дирижировать начал. Дирижирует, потом оглянется на меня - и палочкой на молодую высокую скрипачку указывает!
   В перерыве спрашиваю его:
   - А чего ты мне все на скрипачку ту показывал?
   - А чтоб видел ты, - гордо Дзыня говорит, - какие люди у меня есть! Что вытворяет она, заметил, надеюсь?
   - Конечно, - говорю. - А познакомь?
   - А зачем? - дико удивился.
   - Надо так.
   - Ну, хорошо.
   Подвел Регину ко мне. Красивая девушка, но главное - сразу чувствуется, - большого ума!
   "Что ж делать-то теперь? - думаю. - В ресторан - дорого, в кафе дешево. В филармонию - глупо. И жена опять будет жаловаться, что одиноко ей. И Дзыня говорит, что редко встречаемся..."
   И тут гениальная мысль мне пришла: одним выстрелом двух зайцев убить может быть, даже трех!
   - А приходите, - Дзыне говорю, - завтра с Региной ко мне в гости!
   Дзыня испуганно меня в сторону отвел.
   - А как же?..
   - Жена, что ли? Нормально! Скажешь, что Регина - невеста твоя. Усек? Это часто среди миллиардеров практикуется - когда едет он на курорт с новой девушкой, специальный подставной человек с ними едет. "Бородка" называется. Понимаешь?
   - ... А ты разве миллиардер?
   - Да нет. Не в этом же дело! Главное в "бородке"!
   - А! - Дзыня вдруг захохотал. - Понял!
   Даю на следующий день жене три рубля, говорю:
   - Приготовь что-нибудь потрясающее - вечером гости придут.
   - Гости - это я люблю! - Жена говорит. - А кто?
   - Дзыня, - говорю, - со своей девушкой.
   Вечером захожу на кухню, гляжу: приготовила холодец из ушей! Решила потрясти ушами таких гостей!
   Ругаться с ней некогда уже было - звонок, Дзыня с Региной пришли. Дзыня одет в какой-то незнакомый костюм, а на лице его - накладная бородка!
   С кем приходится работать!
   Затолкал я в ванную его, шепчу:
   - Ты что это, а? Дзыня удивленно:
   - А что?
   - Зачем эту идиотскую бородку-то нацепил?
   - Ты же сам велел, чтобы жена твоя меня не узнала!
   - Зачем это нужно-то - чтобы она тебя не узнала?!
   - А нет? Ну извини!
   Стал лихорадочно бородку срывать.
   - Теперь-то уже, - говорю, - зачем ты ее срываешь?
   Вышли наконец в гостиную, сели на стол, отведали ушей.
   "Колоссально! - думаю. - Сидим вместе все, в тепле. И довольны все, особенно я! Замечательно все-таки! Какой-то я виртуоз!"
   Потом Дзыня с моей женой за дополнительной выпивкой побежали, а я с Региной вдвоем остался. Быстренько оббубнил ее текстом, закружил в вихре танца, потом обнял, поцеловал.
   Стал потом комнату оглядывать: не осталось ли каких следов? Вроде все шито-крыто. В зеркало заглянул, растрепавшуюся прическу поправить - и вижу вдруг с ужасом: в зеркале отражение осталось, как я Регину целую!
   "Что такое?! - Холодный пот меня прошиб. - Что еще за ненужные чудеса физики?!"
   Долго тряс зеркало - отражение остается! Примерно после получасовой тряски только исчезло.
   Сел я на стул - ноги ослабли. Вытер пот. И тут дверь заскрипела, голоса раздались - вернулись гонцы.
   Сели за стол, гляжу, Дзыня снова все путает! С жены моей глаз не сводит, непрерывно что-то на ухо ей бубнит, Регина же в полном запустении находится!
   Снова выволок его на кухню, шепчу:
   - Регина же - невеста твоя! Забыл? Скажи ей ласковое что-либо, обними!
   - Понял! - говорит.
   Подсел к Регине наконец, начали разговаривать. К концу он даже чересчур в роль вошел - обнимал ее так, что косточки ее бедные трещали! Забыл, видимо, что страсть должен он только изображать!
   Да, понял я. Видно, придется встречаться с нею наедине!
   Договорился с нею на следующий день.
   На следующий день собирался я на свидание с Региной, волновался, в зеркало смотрел... Да-а, выгляжу уже примерно как портрет Дориана Грея! Вдруг Леха является - как всегда, вовремя!
   - Извини, - говорю, - Леха! Тороплюсь! Хочешь - вот с женой посиди!
   Сели они друг против друга, и начал он рассказывать горячо о возмутительных порядках у них на Заводе Неточных Изделий. Жена слушала его как завороженная, головой качала изумленно, вздыхала. Меня она никогда так не слушала - правда, я никогда так и не рассказывал.
   Встретились с Региной. Довольно холодно уже было,
   - В чем это ты? - удивленно она меня спрашивает. - В чьем?
   - Да это тещина шуба, - говорю.
   - Чувствуется! - Регина усмехнулась.
   Такая довольно грустная. Рассказывал мне Дзыня про нее, что год примерно назад пережила она какой-то роман, от которого чуть не померла. Разговорились, она сама сказала:
   - Да, - говорит. - И, в общем, неплохо, что это было. Теперь мне уже ничто не может быть страшно. Больно может быть, а страшно - нет. Ну, а тебе как живется?
   Была у нее такая привычка: все в сторону смотреть - и глянуть вдруг прямо в душу.
   Стал я ей заливать, как отчаянно я живу, как стихи ^гениальные пишу, которые не печатают...
   Прошли по пустым улицам, вышли к реке. Вороны, нахохлившись, сидят вокруг полыньи.
   - О, смотри! - говорю. - Вороны у полыньи греются! Воздух холоднее уже, чем вода. Колоссально.
   - Может, пойдем погреемся? - Она усмехнулась.
   Стал я тут говорить, чтоб не грустила она, что все будет отлично!
   Зашли мы с ней погреться в какой-то подъезд. Довольно жарко там оказалось. Потом уже, не чуя ног, спустились в подвал - и так до утра оттуда не поднялись.
   Потом, уже светать стало, задремала она. Сидел я рядом, смотрел, как лицо ее появляется из темноты, бормотал растроганно:
   - ... Не бойся! Все будет!
   Потом - она спала еще - я вышел наверх.
   Снег выпал - на газонах лежит, на трамваях. Темные фигуры идут к остановкам.
   Ходил в темноте, задыхаясь холодом и восторгом, и когда обратно шел неожиданно стих сочинил.
   Посвящается Р. Н.
   Все будет! Чувствуешь - я тут.
   Немного дрожь уходит с кожи.
   Не спи! Ведь через шесть минут
   Мы снова захотим того же.
   Похолодание - не чувств,
   Похолодание погоды.
   И ты не спишь, и я верчусь.
   Уходят белые вагоны.
   Все будет! Чувствуешь - я тут.
   Нам от любви не отвертеться.
   Пройдут и эти шесть минут.
   Пройдут... Пройдут! Куда им деться?
   Написал на листке из записной, перед Региной положил, чтобы сразу же увидела, как проснется... Когда я снова вернулся - со сливками, рогаликами, - Регина, уже подтянутая, четкая, стояла, читала стих. Потом подошла ко мне, обняла. Потом, посадив ее на такси, я брел домой... Да, как ни тяжело, а разговора начистоту не избежать!
   Открыл дверь - жена нечесаная стоит в прихожей. Вдруг звонок - входит Леха с рогаликами и сливками!
   - ... В чем дело?! - задал я сакраментальный вопрос.
   Леха гордо выпрямился.
   - Мы намерены пожениться!
   Вот это да!.. Я-то, слава Богу, ничего еще не сказал, так что моральная вина ложится на них! Леха протянул мне вдруг свою мухобойку.
   - Бей! - уронив руки, сказал он. - Я подлец!
   - Ну что ты, Леха... - пробормотал я.
   Едва сдерживая восторг, я выскочил, хлопнув дверью. Все вышло, как я втайне мечтал, причем сделал это не я, а другие!
   Какой-то я виртуоз!
   На работу еще заскочил. Все как раз в комнате сидели - и тут вдруг с потолка свалился плафон. Вошел я, поймал плафон, поставил на стол - и под гул восхищения исчез опять.
   Теперь бы, думаю, еще от композитора избавиться, чтобы все уже деньги за песни мне капали. Жадность уже душит - сил нет! Что я - не смогу музыку писать? Кончил, слава Богу, два класса музыкальной школы - вполне достаточно.
   Прихожу к композитору, говорю:
   - Родной! Нам, кажется, придется расстаться!
   - Почему?! - Композитор расстроился.
   - Понимаешь... я влюбился в японку!
   Он так голову откинул, застонал. Потом говорит:
   - Ну, ладно! Я тебя люблю - и я тебя прощаю! Приходи с ней.
   - Нет, - говорю. - Это невозможно! Обнял он меня.
   - Ну, прощай!
   И я ушел.
   И Регина, кстати, тоже вскоре исчезла - уехала с Дзыней, ну, и с оркестром, понятно, на зарубежные гастроли по маршруту Рим - Нью Йорк Токио. Перед отъездом, правда, все спрашивала:
   - Может, не ехать мне, а? Может, придумать что-то, остаться?
   - Да ты что? - Я ей прямо сказал. - Такой шанс упустишь - всю жизнь себе потом не простишь!
   В общем-то, если честно говорить, все у нас кончилось с ней. Меньше двух месяцев продолжалось, но, в общем-то, все необходимые этапы были. Просто от прежней жизни, похожей на производственный роман средней руки, с массой ненужных осложнений, искусственных трудностей, побочных линий пришел я, постепенно совершенствуясь, к жизни виртуозной и лаконичной, как японская танка:
   Наша страсть пошла на убыль
   На такси уж жалко рубль!
   Все!
   Уехала Регина, и я совсем уже с развязанными руками остался.
   Ну, ты даешь, Евлампий!
   Что же, думаю, мне теперь такое сотворить, чтоб небу было жарко и мне тоже? И тут гигантская мысль мне пришла: песню сделать из стиха, который я Регине посвятил!
   Вскочил я в полном уже восторге - бежать, с Дзыней и с композитором делиться, но вспомнил тут, ведь нет уже их, сам же сократил этих орлят, как малопродуктивных!
   Снял балалайку со стены - и песню написал. Назвал "Утро".
   Немножко, конечно, совесть меня мучила, что из стихов, посвященных ей, песню сделал. Тем более - для "Романтиков"!
   Крепко ругаться с ними пришлось. Видимо, общее правило: "Из песни слова не выкинешь" - не распространялось на них. Не понимают: не только слово - букву и ту нельзя выкидывать! Одно дело - "когда я на почте служил ямщиком", другое - "когда я на почте служил ящиком"!
   Порвал я с "Романтиками" - мелкая сошка. А эту песню мою - "Утро" - на стадионе на празднике песни хор исполнял. Четыре тысячи мужских голосов:
   Все бу-удет! Чу-увствуешь - я тут!
   Да-а... Немножко не тот получился подтекст. Ну - ничего! Зато - слава!
   Даже уже поклонницы появились. Особенно одна.
   Пищит:
   - А я вас осенью еще видела - вы в такой замечательной шубе были!
   ... А сейчас что, разве я бедно одет?
   Выкинул наконец свой пахучий портфель, вернее, на скамейке оставил, с запиской. Купил себе элегантный "атташе-кейс". При моих заработках, кажется, могу себе это позволить? А почему, собственно, должен я плохо жить? Можно сказать, одной ногой Гоголь!
   С машиной, правда, гигантское количество оказалось хлопот: ремонт, запчасти, постройка гаража!
   Еду я однажды в тяжелом раздумье, вдруг вижу - старый друг мой Слава бредет. Усадил я в машину его, расспросил. Оказалось, в связи с разводом лишился он любимой своей машины. Остался только гараж, но гараж хороший.
   "Колоссально! - вдруг мысль мне пришла, острая, как бритва. - Поставлю мою машину в его гараж, пусть возится с ней - он это любит".
   Загнали машину к нему в гараж, потом в квартиру к нему поднялись. Он порывался все рассказать, как и почему с женой развелся, а я успокоиться все не мог - от радости прыгал.
   Замечательно придумал я! С машиною Славка теперь мучается, с бывшей женой-дурой - Леха, с композитором... не знаю кто! А я - абсолютно свободен. Какой-то я виртуоз!
   Тексты за меня - нашел - один молоденький паренек стал писать. Врывается однажды сияющий, вдохновенный:
   - Скажите, а обязательно в трех экземплярах надо печатать?
   - Обычно, - говорю, - и одного экземпляра бывает много.
   Потом даже выступление мое состоялось по телевидению.
   В середине трансляции этой - по записи - выскочил я на нервной почве в магазин. Вижу вдруг в винном отделе двух дружков.
   - О!.. - Увидели меня, обомлели. - А мы тебя по телевизору смотрим!
   - Вижу я, как вы меня смотрите!
   Подвал наш с Региной отделал к возвращению ее. При моих заработках, кажется, могу я себе это позволить?
   Бархатный диван. Стереомузыка. Бар с подсветкой.
   Неплохо!
   Правда, в подвале этом раньше водопроводчики собирались, и довольно трудно оказалось им объяснить, почему им больше не стоит сюда приходить. Наоборот - привыкать стали к хорошей музыке, тонким винам.
   Приходишь - то один, то другой, с набриолиненным зачесом, с сигарой в зубах, сидит в шемаханском моем халате за бутылочкой "Шерри".
   По Регине, честно говоря, я скучал. Но и боялся ее приезда. Много дровишек я наломал - с ее особенно точки зрения.
   Конечно, ужасным ей покажется, что я из стихотворения, посвященного ей, песню сделал для хора!
   И вдруг читаю однажды в газете: вернулся уже с гастролей прославленный наш оркестр! А ни Регина, ни Дзыня у меня почему-то не появились.
   Звоню им - никого не застаю.
   Мчусь в филармонию на их концерт.
   Регина! Дзыня!
   Дзыня обернулся перед концертом и вдруг меня в зале увидел, почему-то смутился. Взмахнул палочкой, дирижировать стал. Дирижирует, робко взглянет на меня и палочкой на пожилую виолончелистку указывает.
   В антракте подошел я к нему.
   - Почему это ты все на пожилую виолончелистку мне указывал?
   Дзыня сконфуженно говорит:
   - Хочешь - познакомлю?
   - Как это понимать?! - На Регину смотрю.
   - Понимаешь... - Дзыня вздохнул. - Ты так доходчиво объяснял, как жениха мне Регининого изображать, что я втянулся как-то. Мы поженились.
   Вот это да!
   И это я, выходит, уладил?
   Ловко, ловко!
   Можно даже сказать - чересчур!
   Пошел к себе в подвал, выпил весь бар.
   Ночью проснулся вдруг от какого-то журчания. Сел быстро на диване, огляделся - вокруг вода.
   Затопило подвал, трубы прорвало!
   Всю ночь на диване стоял, к стене прижавшись, как княжна Тараканова. Утром выбрался кое-как, дозвонился Ладе Гвидоновне (единственный вот остался друг!).
   Она говорит:
   - В Пупышеве с завтрашнего дня собирается семинар, поезжайте туда!
   Ну, что же. Можно и в Пупышево. Все-таки связано кое-что с ним в моей жизни!
   Перед отъездом не стерпел - соскучился, - зашел в старую свою квартиру, навестить бывшую жену и Леху... Главное, говорил мне, что проблемы быта не интересуют его, а сам такую квартиру оторвал! Нормальная уже семья: жена варит суп из белья, муж штопает последние деньги.
   Потом уединились с Лехой на кухне.
   - Плохо! - говорит он. - Совершенно не хватает средств.
   Обещал я с "Романтиками" его свести.
   Три часа у них просидел, больше неудобно было - пришлось уйти. Ночевал я в ту ночь в метро - пробрался среди последних, спрятался за какой-то загородкой - больше мне ночевать было негде.
   Утром пошел я к Славке в гараж - поехать хоть в Пупышево на своей машине!
   Но и это не вышло. Машина вся разобрана, сидит Славка в гараже среди шайбочек, гаечек. Долго смотрел на меня, словно не узнавая.
   - Это ты, что ли? - говорит.
   - А кто же еще?
   - Что - неужели дождь? - На плащ мой кивнул.
   - А что же это, по-твоему?
   - А это вино, что ли, у тебя?
   - Нет. Серная кислота! Не видишь, что ли, все спрашиваешь?
   Но машину собрать так и не удалось.
   Пришлось поездом ехать, дальше - автобусом. Долго я в автобусе ехал... и как-то задумался в нем. Не задумался - ничего бы, наверно, и не произошло. Вышел бы в Пупышеве, и покатилось бы все накатанной колеей. Но вдруг задумался я. Пахучий портфельчик свой вспомнил. Как там хозяин-то новый - ставит его в холодильник-то хоть?
   Очнулся: автобус стоит на кольце, тридцать километров за Пупышевом, у военного санатория.
   Водитель автобуса генералом в отставке оказался. Другой генерал к нему подошел, из санатория. Тихо говорили они. Деревья шумели.
   Оказывается, генералы в отставке хотят водителями автобусов работать.
   А я и не знал.
   И не проехал бы - не узнал.