– Оставь меня. – Он сбросил ее руки со своих плеч и стал мерить комнату шагами. – Я тебя не пожалел! Тебя в жертву принес! А она так хохотала! Тридцать лет – ради чего? Ради тепла родного очага? Но не было этого гребаного очага, понимаешь? Мне было все равно где ночевать, с кем и когда. Лишь бы домой не возвращаться, лишь бы...
– Сережа, – тихо сказала Ленка, – ее больше нет.
Серый остановился и поглядел на Ленку, словно не узнавая ее.
– Да, – произнес он. – В общем, да.
Ленка подошла к нему, взяла за руку, как маленького мальчика, и усадила на кровать.
– У тебя есть какие-нибудь таблетки? – спросила она и прислонилась губами к его лбу.
– Ты думаешь, я не понял? – Он отвел ее руку и посмотрел прямо в глаза.
– Что не понял?
– Этот диктофон, твоя красивая речь... Думаешь, я не понял?
Ленка опустила глаза и отвернулась.
– Это все не для меня, да?
В его голосе еще слышалась надежда, и можно было ничего не говорить, а просто подать какой-то знак, качнуть головой, улыбнуться, заплакать, но Ленка не смогла даже пошевелиться.
– Все зря, – который раз сказал Серый, – все зря.
Ленка порывисто встала и отошла к окну.
– Как его зовут? – спросил Серый.
– Кого?
– Хахаля твово.
– Малыш, – не оборачиваясь, ответила Ленка.
– Почему Малыш? Он что, тебя моложе?
– Не знаю, – удивилась своей неосведомленности Ленка, – кажется, даже старше.
– Ты что, недавно его знаешь?
– Давно, почти уже год.
– Странное совпадение, не находишь?
– Какое совпадение?
– Кто-то теряет, кто-то находит...
Если бы он знал, подумала Ленка, если бы он только знал, насколько на самом деле он неправ. Потери постигли не его одного. И поэтому именно сейчас между ними стало гораздо больше общего, чем когда-либо раньше.
– Бог с тобой, Серый. – Ленка машинально перекрестилась и повернулась к нему. – Разве все в нашей власти?
– Нуда, – усмехнулся он, – бог дал, бог взял...
– Не надо так, – прошептала Ленка, – это уже не смешно.
Только бы снова не зареветь, только бы не зареветь. Неясная тревога опять поднялась откуда-то снизу и подступила к самому горлу. Что я здесь делаю, что я здесь делаю?
– А хочешь, я дам тебе ценный совет? – нарушил тишину Серый. – На правах, скажем, старшего товарища.
– Хочу! – быстро, чтобы он не передумал, согласилась Ленка.
– Ехала бы ты домой, подруга, нечего тебе тут делать.
Он читает мои мысли, испугалась Ленка. Что я здесь делаю? А ничего не делаю!
Вслух же она возразила:
– Как это нечего? Я как-никак почетный гость.
– А что от тебя проку? Ты даже концерт не удосужилась до конца посмотреть.
– А от тебя что проку?
– За меня мальчики всю работу сделают, на мне только монтаж и какой-нибудь текст дурацкий. Ехала бы ты уже в Москву...
– Что я там не видела? – пожала плечами Ленка.
– А я в на твоем месте давно свалил, – преувеличенно бодро сказал Серый, – чем так себя мучить.
– Откуда тебе знать, мучаюсь я или нет?
– Так я же тебя подслушивал.
– И что?
– Да ты там такого наговорила... Камень бы не выдержал, покатился бы за тобой на край света.
– Слова, – покачала головой Ленка. – Все это только слова. Ничего они не значат.
– Послушай старика, он тебе плохого не пожелает, – настаивал Серый. – Поезжай в Москву, найди там своего Малыша и повтори ему это все открытым текстом.
– С каких это пор ты стал таким добреньким? – разозлилась Ленка.
– А долг у меня перед тобой, – сказал Серый. – Долг по счастью, понимаешь? Если я не смог, то, может быть, хотя бы твой Малыш...
– Да! Он такой! – засмеялась Ленка. – Он сможет!
– Он что, тоже перед тобой в чем-то виноват?
– А может, я виновата?
Ленка произнесла эту фразу и сама удивилась. А вдруг, действительно, я? Ушла такая гордая, такая непогрешимая, такая чистая, такая строгая, такая непрощающая...
– Может, и ты, – согласился с ней Серый, – но не повторяй моих ошибок, не закрывай дверь до конца, а то она сорвется с петель и вдарит тебе по морде, как мне сегодня...
Ленка прыснула в кулак:
– Я не хотела...
– Чего уж там, – улыбнулся Серый, – сам напросился.
В дверь соседнего номера затарабанили: «Открывайте, сволочи, хватит уже трахаться!»
Серый засмеялся:
– У всех одни и те же проблемы.
Ленка никак не отреагировала. Она молчала и, казалась, думала о чем-то своем.
– Ну мне пора, – поднялся Серый, но сам медлил, не уходил.
– Я не могу, – разжала губы Ленка.
– Что ты не можешь?
– Я лучше здесь останусь.
– Ну как хочешь, – сказал он как будто даже с облегчением. – Наше дело предложить, ваше – отказаться.
– Ты куда сейчас? – спросила Ленка.
– К Игорю, «велосипедовку» допивать.
– Только попробуй, гад. – Она подошла к нему и легонько стукнула его кулаком по лбу.
– Шучу. – Серый сделал несколько шагов к двери, но тут же вернулся и, заведя ей руки за спину, крепко поцеловал в губы.
– Не бойся, – смущенно улыбнулся он, – это я тебя как художник – художника.
Ленка ничего не ответила. Поцелуй был коротким, но она успела и вспомнить его и оценить.
– А что? Скажешь, не имею права? – спросил Серый, отойдя от нее на безопасное расстояние.
– Иди уже отсюда, – засмеялась Ленка, – тоже мне, старший товарищ.
Закрыв дверь за Серым, Ленка решила привести себя в порядок и прошла в ванную.
Она посмотрела на себя в зеркало и усмехнулась. Следы былой косметики на лице расплылись и померкли. Судя по черным ручейкам туши на щеках, она все-таки плакала.
На полке лежала косметичка Курочкиной. Ленка порылась в ней и вынула на свет божий помаду. Повертела ее в руках, понюхала и решила накрасить губы. Руки почему-то плохо слушались, и губы получились толстые и кривые. Не удовлетворившись увиденным, Ленка скорчила себе рожицу и снова взялась за помаду.
На этот раз она не стала заботиться о точности контура, напротив, зашла за него и развезла губы до самых ушей. Из зеркала на нее смотрел грустный лохматый клоун с красными, как у собаки-бассета, глазами.
Она достала из косметички огрызок черного карандаша и нарисовала себе брови. Одна бровь топорщилась домиком, а другая, наоборот, висела над ее правым глазом как канатная дорога. Общее выражение лица стало напоминать театральную маску: с одной стороны комедия, с другой – трагедия.
Как в жизни, подумала Ленка. Кому-то смех, кому-то слезы.
В дверь номера постучали. Ленка вздрогнула и, решив, что это вернулся Серый, побежала ему открывать.
На пороге стоял Эдик.
Увидев Ленку, он сначала отшатнулся, а потом заржал:
– Ой, Вань, смотри какие клоуны! Рот – хоть завязочки пришей...
– Ладно, проходи, – засмущалась Ленка, – я сейчас...
Она вернулась в ванную, включила на полную мощность воду и стала ожесточенно намыливать лицо.
– Представляешь, – закричал Эдик из комнаты, – они меня вчистую прокатили!
– Не слышу ничего! – прокричала в ответ Ленка. – У меня вода шумит.
Эдик вынул из-за пазухи бутылку водки и поставил ее на стол.
– Пить будешь? – спросил он у Ленки, когда она вышла из ванной.
– Не знаю.
Эдик достал из кармана яблоко и протянул ей:
– Самое красивое выбрал.
– Спасибо. – Ленка понюхала яблоко и положила его на стол.
Что я здесь делаю, снова подумала она.
– За что будем пить? – Эдик разлил водку по стаканам.
– За тебя, – коротко ответила Ленка.
– Почему за меня?
– А просто так.
– А может, лучше за нас? – предложил Эдик.
– Да не стоим мы того, – улыбнулась Ленка.
Эдик пожал плечами, но вступать в полемику не стал:
– Тогда за счастье?
– Давай за счастье, вот только где оно?
Глава 12
– Сережа, – тихо сказала Ленка, – ее больше нет.
Серый остановился и поглядел на Ленку, словно не узнавая ее.
– Да, – произнес он. – В общем, да.
Ленка подошла к нему, взяла за руку, как маленького мальчика, и усадила на кровать.
– У тебя есть какие-нибудь таблетки? – спросила она и прислонилась губами к его лбу.
– Ты думаешь, я не понял? – Он отвел ее руку и посмотрел прямо в глаза.
– Что не понял?
– Этот диктофон, твоя красивая речь... Думаешь, я не понял?
Ленка опустила глаза и отвернулась.
– Это все не для меня, да?
В его голосе еще слышалась надежда, и можно было ничего не говорить, а просто подать какой-то знак, качнуть головой, улыбнуться, заплакать, но Ленка не смогла даже пошевелиться.
– Все зря, – который раз сказал Серый, – все зря.
Ленка порывисто встала и отошла к окну.
– Как его зовут? – спросил Серый.
– Кого?
– Хахаля твово.
– Малыш, – не оборачиваясь, ответила Ленка.
– Почему Малыш? Он что, тебя моложе?
– Не знаю, – удивилась своей неосведомленности Ленка, – кажется, даже старше.
– Ты что, недавно его знаешь?
– Давно, почти уже год.
– Странное совпадение, не находишь?
– Какое совпадение?
– Кто-то теряет, кто-то находит...
Если бы он знал, подумала Ленка, если бы он только знал, насколько на самом деле он неправ. Потери постигли не его одного. И поэтому именно сейчас между ними стало гораздо больше общего, чем когда-либо раньше.
– Бог с тобой, Серый. – Ленка машинально перекрестилась и повернулась к нему. – Разве все в нашей власти?
– Нуда, – усмехнулся он, – бог дал, бог взял...
– Не надо так, – прошептала Ленка, – это уже не смешно.
Только бы снова не зареветь, только бы не зареветь. Неясная тревога опять поднялась откуда-то снизу и подступила к самому горлу. Что я здесь делаю, что я здесь делаю?
– А хочешь, я дам тебе ценный совет? – нарушил тишину Серый. – На правах, скажем, старшего товарища.
– Хочу! – быстро, чтобы он не передумал, согласилась Ленка.
– Ехала бы ты домой, подруга, нечего тебе тут делать.
Он читает мои мысли, испугалась Ленка. Что я здесь делаю? А ничего не делаю!
Вслух же она возразила:
– Как это нечего? Я как-никак почетный гость.
– А что от тебя проку? Ты даже концерт не удосужилась до конца посмотреть.
– А от тебя что проку?
– За меня мальчики всю работу сделают, на мне только монтаж и какой-нибудь текст дурацкий. Ехала бы ты уже в Москву...
– Что я там не видела? – пожала плечами Ленка.
– А я в на твоем месте давно свалил, – преувеличенно бодро сказал Серый, – чем так себя мучить.
– Откуда тебе знать, мучаюсь я или нет?
– Так я же тебя подслушивал.
– И что?
– Да ты там такого наговорила... Камень бы не выдержал, покатился бы за тобой на край света.
– Слова, – покачала головой Ленка. – Все это только слова. Ничего они не значат.
– Послушай старика, он тебе плохого не пожелает, – настаивал Серый. – Поезжай в Москву, найди там своего Малыша и повтори ему это все открытым текстом.
– С каких это пор ты стал таким добреньким? – разозлилась Ленка.
– А долг у меня перед тобой, – сказал Серый. – Долг по счастью, понимаешь? Если я не смог, то, может быть, хотя бы твой Малыш...
– Да! Он такой! – засмеялась Ленка. – Он сможет!
– Он что, тоже перед тобой в чем-то виноват?
– А может, я виновата?
Ленка произнесла эту фразу и сама удивилась. А вдруг, действительно, я? Ушла такая гордая, такая непогрешимая, такая чистая, такая строгая, такая непрощающая...
– Может, и ты, – согласился с ней Серый, – но не повторяй моих ошибок, не закрывай дверь до конца, а то она сорвется с петель и вдарит тебе по морде, как мне сегодня...
Ленка прыснула в кулак:
– Я не хотела...
– Чего уж там, – улыбнулся Серый, – сам напросился.
В дверь соседнего номера затарабанили: «Открывайте, сволочи, хватит уже трахаться!»
Серый засмеялся:
– У всех одни и те же проблемы.
Ленка никак не отреагировала. Она молчала и, казалась, думала о чем-то своем.
– Ну мне пора, – поднялся Серый, но сам медлил, не уходил.
– Я не могу, – разжала губы Ленка.
– Что ты не можешь?
– Я лучше здесь останусь.
– Ну как хочешь, – сказал он как будто даже с облегчением. – Наше дело предложить, ваше – отказаться.
– Ты куда сейчас? – спросила Ленка.
– К Игорю, «велосипедовку» допивать.
– Только попробуй, гад. – Она подошла к нему и легонько стукнула его кулаком по лбу.
– Шучу. – Серый сделал несколько шагов к двери, но тут же вернулся и, заведя ей руки за спину, крепко поцеловал в губы.
– Не бойся, – смущенно улыбнулся он, – это я тебя как художник – художника.
Ленка ничего не ответила. Поцелуй был коротким, но она успела и вспомнить его и оценить.
– А что? Скажешь, не имею права? – спросил Серый, отойдя от нее на безопасное расстояние.
– Иди уже отсюда, – засмеялась Ленка, – тоже мне, старший товарищ.
Закрыв дверь за Серым, Ленка решила привести себя в порядок и прошла в ванную.
Она посмотрела на себя в зеркало и усмехнулась. Следы былой косметики на лице расплылись и померкли. Судя по черным ручейкам туши на щеках, она все-таки плакала.
На полке лежала косметичка Курочкиной. Ленка порылась в ней и вынула на свет божий помаду. Повертела ее в руках, понюхала и решила накрасить губы. Руки почему-то плохо слушались, и губы получились толстые и кривые. Не удовлетворившись увиденным, Ленка скорчила себе рожицу и снова взялась за помаду.
На этот раз она не стала заботиться о точности контура, напротив, зашла за него и развезла губы до самых ушей. Из зеркала на нее смотрел грустный лохматый клоун с красными, как у собаки-бассета, глазами.
Она достала из косметички огрызок черного карандаша и нарисовала себе брови. Одна бровь топорщилась домиком, а другая, наоборот, висела над ее правым глазом как канатная дорога. Общее выражение лица стало напоминать театральную маску: с одной стороны комедия, с другой – трагедия.
Как в жизни, подумала Ленка. Кому-то смех, кому-то слезы.
В дверь номера постучали. Ленка вздрогнула и, решив, что это вернулся Серый, побежала ему открывать.
На пороге стоял Эдик.
Увидев Ленку, он сначала отшатнулся, а потом заржал:
– Ой, Вань, смотри какие клоуны! Рот – хоть завязочки пришей...
– Ладно, проходи, – засмущалась Ленка, – я сейчас...
Она вернулась в ванную, включила на полную мощность воду и стала ожесточенно намыливать лицо.
– Представляешь, – закричал Эдик из комнаты, – они меня вчистую прокатили!
– Не слышу ничего! – прокричала в ответ Ленка. – У меня вода шумит.
Эдик вынул из-за пазухи бутылку водки и поставил ее на стол.
– Пить будешь? – спросил он у Ленки, когда она вышла из ванной.
– Не знаю.
Эдик достал из кармана яблоко и протянул ей:
– Самое красивое выбрал.
– Спасибо. – Ленка понюхала яблоко и положила его на стол.
Что я здесь делаю, снова подумала она.
– За что будем пить? – Эдик разлил водку по стаканам.
– За тебя, – коротко ответила Ленка.
– Почему за меня?
– А просто так.
– А может, лучше за нас? – предложил Эдик.
– Да не стоим мы того, – улыбнулась Ленка.
Эдик пожал плечами, но вступать в полемику не стал:
– Тогда за счастье?
– Давай за счастье, вот только где оно?
Глава 12
Когда Ленка с Эдиком добрались наконец до летнего кафе, в котором устроители конкурса организовали участникам небольшой банкет, праздник медленно, но верно шел на убыль. На столе оставались одни только яблоки и пиво. Причем пива было мало, а яблок много, и они, словно живые, перекатывались с места на место, как бильярдные шары, огибая пустые бутылки из-под водки, тарелки с остатками еды и опрокинутые пластиковые стаканчики.
– Жрите, пожалуйста, яблоки, – предложил Ленке местный текстильщик, – у меня на даче еще полтонны осталось, не пропадать же добру.
Ленка поблагодарила текстильщика и, взяв из его рук какой-то исполинский, больше похожий на дыню-колхозницу фрукт, тут же устроилась на предложенном Эдиком стуле.
Эдик расчистил пространство на столе и достал из кармана куртки водку, не допитую ими в гостинице.
– Продолжим?
– Если честно, то я уже больше не могу, – отказалась Ленка.
Она вертела в руках бесполезное яблоко, размышляя, какое бы ему найти применение: съесть его целиком было невозможно, резать жалко. Тогда она встала и вполне профессионально катнула яблоко по столу. Стол был длинный, как боулинговая дорожка, и яблоко, сбив по пути пару-тройку пустых кеглей, благополучно упало на пол и, прокатившись еще немного, стукнулось о корпус прислоненной к стене гитары. Гитара вякнула что-то тихое, качнулась и чуть было не потеряла равновесие, но Эдик вовремя вскочил и подхватил ее на руки.
– Ну ты даешь, – сказал он Ленке, – так же и убить можно.
– Извини, – виновато ответила она, – я не думала, что так получится.
Эдик ласково погладил гитару по корпусу, сделал несколько пробных аккордов и вдруг негромко, так, чтоб его могла слышать только Ленка, запел:
Она поправила его машинально, не желая ни укорить, ни обидеть, но Эдик услышал ее шепот и оборвал песню на полуслове:
– Что еще не так?
Ленка вдруг погрозила ему пальцем:
– Еще «губ» и «вьюг» – не рифма.
– Еще что? – продолжал допытываться Эдик.
– А в остальном все ништяк. Слезу прошибает, – похвалила его Ленка.
– Издеваешься?
– Отнюдь.
– Нет, ты мне скажи, – не унимался Эдик, – если все, как ты говоришь, ништяк, то почему мы с тобой здесь, а они там?
– Кто «они», Эдичка?
– Судьи! И лауреаты так называемые.
– А судьи – кто?
– Хороший вопрос! – обрадовался Эдик. – Я бы даже сказал вечный. «А судьи кто?» Хорошо. Понимаешь!
– Ну и успокойся. – Ленка обняла его за шею. – Как там у тебя? «Падают яблоки... осень медовая...» Нет, правда, так здорово, что я сейчас просто заплачу.
На этот раз Ленка добровольно потянулась за самым красивым красным яблоком, но оно вывернулось из-под ее пальцев и быстро-быстро покатилось на противоположную сторону стола.
– Нажралась, – тихо констатировала Ленка и громко прибавила: – Ну и что?
– Что «ну и что»? – не понял Эдик.
– Нажралась, говорю. Ну и что?
– Действительно, ну и что? – Эдик, чуть отстранившись от Ленки, пристально на нее посмотрел. – Красивая ты баба, Ленка. С таким счастьем – и на свободе. Как тебе это удается, ты знаешь, нет?
– Нет! – честно призналась Ленка.
– Врешь, знаешь!
– Нет! – настаивала Ленка.
– Что «нет»? – засмеялся он. – «Нет» в смысле – «нет», или «нет» в смысле – «да»?
– О Эдик! Я была моложе, я лучше, может, и была. А сейчас уже давно и беспросветно «нет».
– Дура ты и не лечишься.
– А вот это – «да»! – обрадовалась Ленка. – Эдик, я такая дура, что ты даже представить себе не можешь!
– Слушай! Я больше не могу! – не выдержал Эдик. – Я от тебя балдею!
Он взял Ленку за плечи и, развернув к себе, попытался поцеловать.
Ленка виртуозно выкрутилась из его объятий и отвернулась.
– Типа «не дари поцелуя без любви»... – попытался съязвить Эдик.
– Не смеши меня.
– Тогда что? – раздраженно спросил Эдик.
– Я не знаю, – тихо ответила Ленка.
– Ну так пойдем танцевать, – неожиданно предложил он. – Хоть поприжиматься к тебе можно?
– Что ты! – испугалась Ленка и замахала руками. – У меня ноги совсем ватные. Я упаду на самом ровном месте.
– С чего бы это тебя так разморило?
– Сама удивляюсь, водка, наверное, паленая была. Голова работает, как бы все соображаю, а реакция неадекватная. Язык будто сам по себе шевелится, а ноги, наоборот, молчат. То есть стоят. То есть шевелятся, но как-то тоже сами, без меня...
– Бедная моя, тебе надо подвигаться, – посочувствовал ей Эдик, – кровь разогнать. Пойдем хоть потопчемся под музыку.
– Ты так думаешь? – Ленка посмотрела на него с надеждой, но осталась сидеть на месте.
– Я так знаю.
Эдик встал и помог ей подняться. Они постояли немного, тесно прижавшись друг к другу, а потом медленно и как-то неохотно двинулись по направлению к эстраде.
Добравшись до середины круга, они остановились, снова обнялись и попытались было хотя бы покачаться в такт музыке, но она неожиданно оборвалась, и все по-настоящему танцевавшие пары стали расходиться.
– Вот так всегда! – топнула ногой Ленка. – Куда ни кинь – везде западло! А главное... – Она угрожающе затрясла в воздухе указательным пальцем, как будто собиралась кого-то пристыдить или привлечь чье-то внимание... – Очень хочется писать...
– Идем, горе мое, – засмеялся Эдик, – я провожу тебя куда надо.
Они вышли из кафе и прямо по газону двинулись к каким-то дальним кустам.
– Тебе налево, мне направо, встречаемся посередине, – сказал Эдик и скрылся в темноте.
– Говорили люди добрые, не пей неизвестную водку, – ворчала Ленка, устраиваясь поудобнее, – а также шампанское и коньяк.
Издалека доносилась музыка и одинокий, какой-то бесконечный во времени и пространстве истеричный женский смех.
Кому-то весело, думала Ленка, а мне плохо. Так плохо, что я, может быть, прямо здесь и сейчас умру.
– Эдик, мне так нехорошо, спаси меня, Эдик! – застонала она, выбираясь из кустов.
– Давай немого погуляем, – предложил он. – Ты подышишь свежим воздухом, и сразу станет легче.
Ленка постояла немного в нерешительности, потом оперлась на руку Эдика, и они медленно пошли на свет фонарей.
Гуляли молча и неторопливо. Ленкина голова постепенно светлела, а мысли сосредоточивались на происходящем.
К ночи резко похолодало, звезды спрятались за тучи, и стал накрапывать мелкий мерзопакостный дождь. Ленка присмотрелась к нему в свете фонарей и заметила, что дождь на самом-то деле был совсем и не дождь. С неба падали малюсенькие юркие снежинки и тонким слоем пыли ложились на траву. Ленка не могла поверить, что еще утром она лежала на такой же вот траве и грелась на солнышке.
Какая-то нечеловеческая усталость навалилась ей на плечи, и она пожалела, что послушалась Эдика и пошла на этот чертов банкет. Если бы не этот приставучий ковбой, Ленка бы до самого утра не высунула носа из своего номера, а на рассвете благополучно села в автобус и уехала в Москву. А теперь она как дура вынуждена гулять тут по лужам в компании хоть и симпатичного, но совершенно бесполезного кавалера, чтобы наконец понять, до какой степени она вымотана.
Зачем только Эдик после объявления результатов конкурса покинул Курочкину и вернулся к Ленке зализывать раны!
Ясное дело, ему страшно обидно, что его не было ни в одной номинации, даже приз зрительских симпатий и тот достался какому-то светловолосому пареньку из Рязани, но при чем тут Ленка? Набил бы лучше морду всему составу жюри, а заодно и лауреатам... Да только те квасили в другом, закрытом от посторонних глаз помещении...
– Эдик, а хочешь я тебя поцелую? – спросила Ленка, почти по настоящему испытывая к Эдику чувство легкой, не до конца созревшей жалости.
– Не хочу, – сердито ответил Эдик.
– А почему это? – удивилась Ленка.
– Не хочу и все! – отрезал он.
– Ну и дурак! – Ленка сделала вид, что обиделась.
Эдик неожиданно развернулся, ухватился обеими руками за воротник ее куртки и, притянув Ленку к себе, впился ей в губы. Не то кусая ее, не то целуя, он всем телом давил на нее, и она, слабо перебирая ногами, стала отступать куда-то назад, пока не оперлась спиной о широкий ствол неизвестного мрачного дерева.
Да и сам Эдик был как саксаул, твердый и тяжелый. Все сильнее прижимая Ленку к мокрому стволу, он каким-то странным образом ухитрялся выполнять под ее юбкой точные, доведенные до автоматизма движения, продвигаясь к намеченной цели вдумчиво и аккуратно. И чем больше Ленка противилась, тем сильнее он заталкивал ей в рот свой длинный, горячий и какой-то острый на вкус язык. Она медленно слабела и, становясь мягкой и податливой, как тряпичная кукла, почти и не дергалась.
– Хочешь, точно знаю, хочешь, – задыхался Эдик, – хочешь, но молчишь. Давно у тебя мужика не было? Давно?
– Давно, – прошептала Ленка.
– Ну так что же ты... Вымучила меня совсем.
– Я не хочу здесь... Не хочу так... – хватаясь за эту причину как за соломинку, закричала Ленка.
– А как ты хочешь? Как тебе надо? – тоже закричал Эдик.
– Не здесь, Эдик, не сейчас! Не сейчас! Не сейчас! – повторяла она как заведенная, пытаясь высвободиться из его объятий.
– А если завтра, в Москве? Ты придешь ко мне?
– Да!
– Не обманешь?
– Нет.
– Ты хочешь меня?
– Да!
– А если я тебя изнасилую?
– Да!
– А если я тебя изнасилую, а потом убью?
– Да!
– А ты слышишь, что я тебе говорю?
– Да! Да! Да! – заорала Ленка и, воспользовавшись его кратким замешательством, развернулась и что было силы ударила его ладонью по лицу.
Эдик отпрянул от нее и неожиданно расхохотался:
– Так бы сразу и сказала.
Ленка осталась стоять, привалившись спиной к дереву. Она попыталась поправить прическу, но пальцы рук предательски дрожали и никак не могли собрать в узел рассыпавшиеся по плечам волосы.
Лучше бы он сделал это, подумала Ленка. Лучше бы он сделал это сейчас. Как бы было хорошо. Как давно, на самом деле, этого не было. Но я не люблю его! При чем здесь любовь? Если я просто его хочу, а он хочет меня? Прямо здесь на траве. В снегу и в грязи. Пусть бы он вбил меня в землю несколькими ударами и оставил там умирать. Под листьями, под снегом. Пусть бы было так. Но я его не люблю! При чем здесь любовь, когда просто хочется трахаться. Может же человеку хотеться есть, спать, пить? При чем здесь любовь? Что я ношусь с ней как сумасшедшая? Она не нужна мне! Я не нужна ей. Мы сыты друг другом по горло. Навсегда. Но тела пятая подпольная колонна всегда готова и к подрыву склонна моих устоев!Ненавижу! Просто очень хочется! Очень хочется просто. Остро! Ну как же все здорово! Программа минимум сама собой претворяется в жизнь. Бедный, бедный использованный мною Эдик. Ты – number one.
– Ну как ты? В порядке? – спросил Эдик и снова заржал.
– В полном, – ответила Ленка, отряхиваясь.
– И головка не болит, и блевать не хочется?
– И головка не болит, и ничего уже не хочется.
Ленка вдохнула в себя побольше воздуха и окончательно поняла, что хмель растворился в ней почти без остатка, голова перестала болеть, и мысли просветлели. Если бы не противно шуршащая сухость во рту и не совершенно замерзшие ноги, она чувствовала бы себя вполне сносно.
– Пойдем обратно, – предложила Ленка, – холодно, да и пить очень хочется.
– Как скажешь, дорогая, – легко согласился Эдик и, обняв Ленку за плечи, повел в сторону кафе.
На эстраде выступала новая молодежная команда с аккордеоном, скрипкой и контрабасом. Здоровый обезьяноподобный парень, чем-то смахивающий на молодого Челентано, щипал толстыми пальцами струны и пел очень низким, возбуждающим голосом: «Я вас любил, любовь еще, быть может, в моей душе угасла не совсем...»
Из лагеря лауреатов пришел Игорь и, увидев Ленку, издали помахал ей рукой. Его тут же окружили подтанцовщицы, и он, упирающийся, но довольный, пошел с ними в сторону эстрады.
– А сейчас, дамы и господа, минуточку внимания! – Местный конферансье сделал значительное лицо. – Впервые на нашей провинциальной сцене любимец публики и одновременно член нашего уважаемого жюри – Игорь Кузнецов! Встречаем!
Игорь скромно стоял в уголке и, улыбаясь в усы, подкручивал колки на гитаре. Потом вышел к микрофону и подал знак аккордеонисту. Тот, как будто всю жизнь только тем и занимался, что подыгрывал любимцу публики, довольно бодро начал. И Игорь запел:
На танцевальной площадке тут же образовалась толпа, сначала все захлопали в такт, потом подхватили песню и запели уже хором: Оксана, Оксана, Оксана...
По просьбе слушателей Игорь спел еще несколько своих нетленок и под бурные и продолжительные аплодисменты спустился в зал.
На столах откуда ни возьмись снова появилась водка, все выпили и дружно захрустели яблоками.
– Жрите яблоки! – не унимался текстильщик. – Жрите! У меня их еще есть!
Одно яблоко на другом конце стола, за которым сидела Ленка, слабо дернулось и покатилось прямо на нее. Ленка растерялась на долю секунды, хотела было его поймать, но раздумала и уступила яблоку дорогу. Оно докатилось до края стола и с тупым звуком упало на землю.
Кто-то сзади обнял Ленку за шею и горячо зашептал на ухо:
– А как ты думаешь, сколько твоему Серому лет?
Ленка оглянулась и увидела Курочкину. В общем и целом, Любка была еще во вполне здравом уме и крепкой памяти. Но почему-то только сейчас Ленка заметила, что она как две капли воды похожа на одну известную исполнительницу бардовских шлягеров. Такие же ясные глаза, такие же светлые волосы, такой же насыщенный, яркий, зовущий на приключенья голос, типа давай всех наших мужиков соберем и невинно споем Окуджаву.
– Наверное, где-то за пятьдесят, – машинально ответила Ленка и, спохватившись, спросила: – А тебе-то зачем?
– А как ты считаешь, он еще того?
– Чего «того»?
– Ну, его еще можно прислонить к теплой стене и получить удовольствие?
– Остынь, подруга, – усмехнулась Ленка, – это не твоего ума ягода.
– А это мы сейчас проверим, – решительно сказала Любка и отползла.
Ленка посмотрела ей вслед и заметила Серого. Он сидел за соседним столиком с незнакомой и очень интересной женщиной. Та быстро и как-то очень интимно шептала ему что-то на ухо, а он одобрительно качал головой и улыбался.
Ленка резко отвернулась и тут же встретилась глазами с Эдиком. Он глядел на нее насмешливо и одновременно понимающе. Потом взял в руки гитару и очень к месту запел:
И Ленка тоже возжелала, и тоже повелась, и сразу каждая нота стала отдаваться в ней ответной благодарной волной. Глаза ее затуманились, она сначала тихонечко, а потом все смелее и громче стала ему подпевать.
Эдик посмотрел на нее удивленно, довольно закачал головой и уже не отводил с Ленки взгляда, поддерживая ее и помогая ей справиться с врожденной и тщательно скрываемой робостью. Он поднялся со стула и принялся в такт музыки раскачиваться на своих кривых джигитских ногах. Ленка тоже поднялась и встала рядом лицом к лицу. Они пели на редкость слаженно и уже громко, не стесняясь, а все вокруг повернулись к ним и слушали затаив дыхание.
Лучше этой песни о любви Ленка не знала и жалела, что ей самой за всю ее небогатую песенную карьеру ничего подобного написать не удалось, и одновременно радовалась, что Эдик ее так точно понял, поддержал и дал свободно вылиться всему тому, что угнетало ее и тревожило.
Им долго и дружно аплодировали. Ленка, раскланиваясь на все четыре стороны, искала глазами Серого. Женщина, которая десять минут назад что-то шептала ему на ухо, сидела на своем месте одна.
К Ленке подбежал изнемогающий от своего невостребованного гостеприимства текстильщик:
– Ну раз вы больше не хотите жрать яблоки, – с придыханием начал он, – то я тогда не знаю. Домой их заберите, что ли. Детям, мужьям...
– Успокойся мужик, – миролюбиво похлопал его по плечу Игорь.
Ему все-таки удалось освободиться от благодарных слушательниц и подойти к Ленке.
– Да я и сам не знаю, – развел руками текстильщик, – что-то я нервный какой-то стал последнее время, суетливый...
– Ну иди, мой хороший, отдохни где-нибудь, – сказал Игорь.
– А можно я с вами посижу? – не отставал текстильщик.
– Нет уж, извини, у нас тут чисто деловой разговор, – ответил Игорь и, развернув мужика за плечи, легонько подтолкнул в спину: – Иди, родной, поухаживай за девушками, я бы на твоем месте не упустил такой возможности.
– Наверное, это старость, – засмеялась Ленка, – даже за девушками поухаживать не можешь.
– Типун тебе на язык! – Игорь уселся рядом с ней. – Какой же я старый. Я еще молодой. А ты почему-то не хочешь в этом убедиться.
– Жрите, пожалуйста, яблоки, – предложил Ленке местный текстильщик, – у меня на даче еще полтонны осталось, не пропадать же добру.
Ленка поблагодарила текстильщика и, взяв из его рук какой-то исполинский, больше похожий на дыню-колхозницу фрукт, тут же устроилась на предложенном Эдиком стуле.
Эдик расчистил пространство на столе и достал из кармана куртки водку, не допитую ими в гостинице.
– Продолжим?
– Если честно, то я уже больше не могу, – отказалась Ленка.
Она вертела в руках бесполезное яблоко, размышляя, какое бы ему найти применение: съесть его целиком было невозможно, резать жалко. Тогда она встала и вполне профессионально катнула яблоко по столу. Стол был длинный, как боулинговая дорожка, и яблоко, сбив по пути пару-тройку пустых кеглей, благополучно упало на пол и, прокатившись еще немного, стукнулось о корпус прислоненной к стене гитары. Гитара вякнула что-то тихое, качнулась и чуть было не потеряла равновесие, но Эдик вовремя вскочил и подхватил ее на руки.
– Ну ты даешь, – сказал он Ленке, – так же и убить можно.
– Извини, – виновато ответила она, – я не думала, что так получится.
Эдик ласково погладил гитару по корпусу, сделал несколько пробных аккордов и вдруг негромко, так, чтоб его могла слышать только Ленка, запел:
– Не «с вкусом», а «со вкусом», – прошептала Ленка.
Падают яблоки, осень медовая
С вкусом твоих зацелованных губ,
Падают яблоки, осень бедовая,
И далеко до метелей и вьюг.
Она поправила его машинально, не желая ни укорить, ни обидеть, но Эдик услышал ее шепот и оборвал песню на полуслове:
– Что еще не так?
Ленка вдруг погрозила ему пальцем:
– Еще «губ» и «вьюг» – не рифма.
– Еще что? – продолжал допытываться Эдик.
– А в остальном все ништяк. Слезу прошибает, – похвалила его Ленка.
– Издеваешься?
– Отнюдь.
– Нет, ты мне скажи, – не унимался Эдик, – если все, как ты говоришь, ништяк, то почему мы с тобой здесь, а они там?
– Кто «они», Эдичка?
– Судьи! И лауреаты так называемые.
– А судьи – кто?
– Хороший вопрос! – обрадовался Эдик. – Я бы даже сказал вечный. «А судьи кто?» Хорошо. Понимаешь!
– Ну и успокойся. – Ленка обняла его за шею. – Как там у тебя? «Падают яблоки... осень медовая...» Нет, правда, так здорово, что я сейчас просто заплачу.
На этот раз Ленка добровольно потянулась за самым красивым красным яблоком, но оно вывернулось из-под ее пальцев и быстро-быстро покатилось на противоположную сторону стола.
– Нажралась, – тихо констатировала Ленка и громко прибавила: – Ну и что?
– Что «ну и что»? – не понял Эдик.
– Нажралась, говорю. Ну и что?
– Действительно, ну и что? – Эдик, чуть отстранившись от Ленки, пристально на нее посмотрел. – Красивая ты баба, Ленка. С таким счастьем – и на свободе. Как тебе это удается, ты знаешь, нет?
– Нет! – честно призналась Ленка.
– Врешь, знаешь!
– Нет! – настаивала Ленка.
– Что «нет»? – засмеялся он. – «Нет» в смысле – «нет», или «нет» в смысле – «да»?
– О Эдик! Я была моложе, я лучше, может, и была. А сейчас уже давно и беспросветно «нет».
– Дура ты и не лечишься.
– А вот это – «да»! – обрадовалась Ленка. – Эдик, я такая дура, что ты даже представить себе не можешь!
– Слушай! Я больше не могу! – не выдержал Эдик. – Я от тебя балдею!
Он взял Ленку за плечи и, развернув к себе, попытался поцеловать.
Ленка виртуозно выкрутилась из его объятий и отвернулась.
– Типа «не дари поцелуя без любви»... – попытался съязвить Эдик.
– Не смеши меня.
– Тогда что? – раздраженно спросил Эдик.
– Я не знаю, – тихо ответила Ленка.
– Ну так пойдем танцевать, – неожиданно предложил он. – Хоть поприжиматься к тебе можно?
– Что ты! – испугалась Ленка и замахала руками. – У меня ноги совсем ватные. Я упаду на самом ровном месте.
– С чего бы это тебя так разморило?
– Сама удивляюсь, водка, наверное, паленая была. Голова работает, как бы все соображаю, а реакция неадекватная. Язык будто сам по себе шевелится, а ноги, наоборот, молчат. То есть стоят. То есть шевелятся, но как-то тоже сами, без меня...
– Бедная моя, тебе надо подвигаться, – посочувствовал ей Эдик, – кровь разогнать. Пойдем хоть потопчемся под музыку.
– Ты так думаешь? – Ленка посмотрела на него с надеждой, но осталась сидеть на месте.
– Я так знаю.
Эдик встал и помог ей подняться. Они постояли немного, тесно прижавшись друг к другу, а потом медленно и как-то неохотно двинулись по направлению к эстраде.
Добравшись до середины круга, они остановились, снова обнялись и попытались было хотя бы покачаться в такт музыке, но она неожиданно оборвалась, и все по-настоящему танцевавшие пары стали расходиться.
– Вот так всегда! – топнула ногой Ленка. – Куда ни кинь – везде западло! А главное... – Она угрожающе затрясла в воздухе указательным пальцем, как будто собиралась кого-то пристыдить или привлечь чье-то внимание... – Очень хочется писать...
– Идем, горе мое, – засмеялся Эдик, – я провожу тебя куда надо.
Они вышли из кафе и прямо по газону двинулись к каким-то дальним кустам.
– Тебе налево, мне направо, встречаемся посередине, – сказал Эдик и скрылся в темноте.
– Говорили люди добрые, не пей неизвестную водку, – ворчала Ленка, устраиваясь поудобнее, – а также шампанское и коньяк.
Издалека доносилась музыка и одинокий, какой-то бесконечный во времени и пространстве истеричный женский смех.
Кому-то весело, думала Ленка, а мне плохо. Так плохо, что я, может быть, прямо здесь и сейчас умру.
– Эдик, мне так нехорошо, спаси меня, Эдик! – застонала она, выбираясь из кустов.
– Давай немого погуляем, – предложил он. – Ты подышишь свежим воздухом, и сразу станет легче.
Ленка постояла немного в нерешительности, потом оперлась на руку Эдика, и они медленно пошли на свет фонарей.
Гуляли молча и неторопливо. Ленкина голова постепенно светлела, а мысли сосредоточивались на происходящем.
К ночи резко похолодало, звезды спрятались за тучи, и стал накрапывать мелкий мерзопакостный дождь. Ленка присмотрелась к нему в свете фонарей и заметила, что дождь на самом-то деле был совсем и не дождь. С неба падали малюсенькие юркие снежинки и тонким слоем пыли ложились на траву. Ленка не могла поверить, что еще утром она лежала на такой же вот траве и грелась на солнышке.
Какая-то нечеловеческая усталость навалилась ей на плечи, и она пожалела, что послушалась Эдика и пошла на этот чертов банкет. Если бы не этот приставучий ковбой, Ленка бы до самого утра не высунула носа из своего номера, а на рассвете благополучно села в автобус и уехала в Москву. А теперь она как дура вынуждена гулять тут по лужам в компании хоть и симпатичного, но совершенно бесполезного кавалера, чтобы наконец понять, до какой степени она вымотана.
Зачем только Эдик после объявления результатов конкурса покинул Курочкину и вернулся к Ленке зализывать раны!
Ясное дело, ему страшно обидно, что его не было ни в одной номинации, даже приз зрительских симпатий и тот достался какому-то светловолосому пареньку из Рязани, но при чем тут Ленка? Набил бы лучше морду всему составу жюри, а заодно и лауреатам... Да только те квасили в другом, закрытом от посторонних глаз помещении...
– Эдик, а хочешь я тебя поцелую? – спросила Ленка, почти по настоящему испытывая к Эдику чувство легкой, не до конца созревшей жалости.
– Не хочу, – сердито ответил Эдик.
– А почему это? – удивилась Ленка.
– Не хочу и все! – отрезал он.
– Ну и дурак! – Ленка сделала вид, что обиделась.
Эдик неожиданно развернулся, ухватился обеими руками за воротник ее куртки и, притянув Ленку к себе, впился ей в губы. Не то кусая ее, не то целуя, он всем телом давил на нее, и она, слабо перебирая ногами, стала отступать куда-то назад, пока не оперлась спиной о широкий ствол неизвестного мрачного дерева.
Да и сам Эдик был как саксаул, твердый и тяжелый. Все сильнее прижимая Ленку к мокрому стволу, он каким-то странным образом ухитрялся выполнять под ее юбкой точные, доведенные до автоматизма движения, продвигаясь к намеченной цели вдумчиво и аккуратно. И чем больше Ленка противилась, тем сильнее он заталкивал ей в рот свой длинный, горячий и какой-то острый на вкус язык. Она медленно слабела и, становясь мягкой и податливой, как тряпичная кукла, почти и не дергалась.
– Хочешь, точно знаю, хочешь, – задыхался Эдик, – хочешь, но молчишь. Давно у тебя мужика не было? Давно?
– Давно, – прошептала Ленка.
– Ну так что же ты... Вымучила меня совсем.
– Я не хочу здесь... Не хочу так... – хватаясь за эту причину как за соломинку, закричала Ленка.
– А как ты хочешь? Как тебе надо? – тоже закричал Эдик.
– Не здесь, Эдик, не сейчас! Не сейчас! Не сейчас! – повторяла она как заведенная, пытаясь высвободиться из его объятий.
– А если завтра, в Москве? Ты придешь ко мне?
– Да!
– Не обманешь?
– Нет.
– Ты хочешь меня?
– Да!
– А если я тебя изнасилую?
– Да!
– А если я тебя изнасилую, а потом убью?
– Да!
– А ты слышишь, что я тебе говорю?
– Да! Да! Да! – заорала Ленка и, воспользовавшись его кратким замешательством, развернулась и что было силы ударила его ладонью по лицу.
Эдик отпрянул от нее и неожиданно расхохотался:
– Так бы сразу и сказала.
Ленка осталась стоять, привалившись спиной к дереву. Она попыталась поправить прическу, но пальцы рук предательски дрожали и никак не могли собрать в узел рассыпавшиеся по плечам волосы.
Лучше бы он сделал это, подумала Ленка. Лучше бы он сделал это сейчас. Как бы было хорошо. Как давно, на самом деле, этого не было. Но я не люблю его! При чем здесь любовь? Если я просто его хочу, а он хочет меня? Прямо здесь на траве. В снегу и в грязи. Пусть бы он вбил меня в землю несколькими ударами и оставил там умирать. Под листьями, под снегом. Пусть бы было так. Но я его не люблю! При чем здесь любовь, когда просто хочется трахаться. Может же человеку хотеться есть, спать, пить? При чем здесь любовь? Что я ношусь с ней как сумасшедшая? Она не нужна мне! Я не нужна ей. Мы сыты друг другом по горло. Навсегда. Но тела пятая подпольная колонна всегда готова и к подрыву склонна моих устоев!Ненавижу! Просто очень хочется! Очень хочется просто. Остро! Ну как же все здорово! Программа минимум сама собой претворяется в жизнь. Бедный, бедный использованный мною Эдик. Ты – number one.
– Ну как ты? В порядке? – спросил Эдик и снова заржал.
– В полном, – ответила Ленка, отряхиваясь.
– И головка не болит, и блевать не хочется?
– И головка не болит, и ничего уже не хочется.
Ленка вдохнула в себя побольше воздуха и окончательно поняла, что хмель растворился в ней почти без остатка, голова перестала болеть, и мысли просветлели. Если бы не противно шуршащая сухость во рту и не совершенно замерзшие ноги, она чувствовала бы себя вполне сносно.
– Пойдем обратно, – предложила Ленка, – холодно, да и пить очень хочется.
– Как скажешь, дорогая, – легко согласился Эдик и, обняв Ленку за плечи, повел в сторону кафе.
* * *
Их долгого отсутствия никто не заметил.На эстраде выступала новая молодежная команда с аккордеоном, скрипкой и контрабасом. Здоровый обезьяноподобный парень, чем-то смахивающий на молодого Челентано, щипал толстыми пальцами струны и пел очень низким, возбуждающим голосом: «Я вас любил, любовь еще, быть может, в моей душе угасла не совсем...»
Из лагеря лауреатов пришел Игорь и, увидев Ленку, издали помахал ей рукой. Его тут же окружили подтанцовщицы, и он, упирающийся, но довольный, пошел с ними в сторону эстрады.
– А сейчас, дамы и господа, минуточку внимания! – Местный конферансье сделал значительное лицо. – Впервые на нашей провинциальной сцене любимец публики и одновременно член нашего уважаемого жюри – Игорь Кузнецов! Встречаем!
Игорь скромно стоял в уголке и, улыбаясь в усы, подкручивал колки на гитаре. Потом вышел к микрофону и подал знак аккордеонисту. Тот, как будто всю жизнь только тем и занимался, что подыгрывал любимцу публики, довольно бодро начал. И Игорь запел:
Гитара под его пальцами дребезжала, как банджо, ему порой не хватало дыхания, но внутренний посыл, энергия и здоровый темперамент наполняли радостью всех вокруг.
Оксана, Оксана, Оксана!
Твой голос звучит непрестанно!
А поезд идет...
На танцевальной площадке тут же образовалась толпа, сначала все захлопали в такт, потом подхватили песню и запели уже хором: Оксана, Оксана, Оксана...
По просьбе слушателей Игорь спел еще несколько своих нетленок и под бурные и продолжительные аплодисменты спустился в зал.
На столах откуда ни возьмись снова появилась водка, все выпили и дружно захрустели яблоками.
– Жрите яблоки! – не унимался текстильщик. – Жрите! У меня их еще есть!
Одно яблоко на другом конце стола, за которым сидела Ленка, слабо дернулось и покатилось прямо на нее. Ленка растерялась на долю секунды, хотела было его поймать, но раздумала и уступила яблоку дорогу. Оно докатилось до края стола и с тупым звуком упало на землю.
Кто-то сзади обнял Ленку за шею и горячо зашептал на ухо:
– А как ты думаешь, сколько твоему Серому лет?
Ленка оглянулась и увидела Курочкину. В общем и целом, Любка была еще во вполне здравом уме и крепкой памяти. Но почему-то только сейчас Ленка заметила, что она как две капли воды похожа на одну известную исполнительницу бардовских шлягеров. Такие же ясные глаза, такие же светлые волосы, такой же насыщенный, яркий, зовущий на приключенья голос, типа давай всех наших мужиков соберем и невинно споем Окуджаву.
– Наверное, где-то за пятьдесят, – машинально ответила Ленка и, спохватившись, спросила: – А тебе-то зачем?
– А как ты считаешь, он еще того?
– Чего «того»?
– Ну, его еще можно прислонить к теплой стене и получить удовольствие?
– Остынь, подруга, – усмехнулась Ленка, – это не твоего ума ягода.
– А это мы сейчас проверим, – решительно сказала Любка и отползла.
Ленка посмотрела ей вслед и заметила Серого. Он сидел за соседним столиком с незнакомой и очень интересной женщиной. Та быстро и как-то очень интимно шептала ему что-то на ухо, а он одобрительно качал головой и улыбался.
Ленка резко отвернулась и тут же встретилась глазами с Эдиком. Он глядел на нее насмешливо и одновременно понимающе. Потом взял в руки гитару и очень к месту запел:
Голос у него был мягкий, обволакивающий, пробирающий буквально до печенок. Если бы существовал секс по телефону для женщин и Эд работал бы там мальчиком по вызову, то ему бы вряд ли пришлось страдать от недостатка барышень, желающих с ним тесно пообщаться.
Порой любовь тебя обманет,
Порой не стоит ею дорожить,
Порой она печалью станет...
И Ленка тоже возжелала, и тоже повелась, и сразу каждая нота стала отдаваться в ней ответной благодарной волной. Глаза ее затуманились, она сначала тихонечко, а потом все смелее и громче стала ему подпевать.
Эдик посмотрел на нее удивленно, довольно закачал головой и уже не отводил с Ленки взгляда, поддерживая ее и помогая ей справиться с врожденной и тщательно скрываемой робостью. Он поднялся со стула и принялся в такт музыки раскачиваться на своих кривых джигитских ногах. Ленка тоже поднялась и встала рядом лицом к лицу. Они пели на редкость слаженно и уже громко, не стесняясь, а все вокруг повернулись к ним и слушали затаив дыхание.
Лучше этой песни о любви Ленка не знала и жалела, что ей самой за всю ее небогатую песенную карьеру ничего подобного написать не удалось, и одновременно радовалась, что Эдик ее так точно понял, поддержал и дал свободно вылиться всему тому, что угнетало ее и тревожило.
Им долго и дружно аплодировали. Ленка, раскланиваясь на все четыре стороны, искала глазами Серого. Женщина, которая десять минут назад что-то шептала ему на ухо, сидела на своем месте одна.
К Ленке подбежал изнемогающий от своего невостребованного гостеприимства текстильщик:
– Ну раз вы больше не хотите жрать яблоки, – с придыханием начал он, – то я тогда не знаю. Домой их заберите, что ли. Детям, мужьям...
– Успокойся мужик, – миролюбиво похлопал его по плечу Игорь.
Ему все-таки удалось освободиться от благодарных слушательниц и подойти к Ленке.
– Да я и сам не знаю, – развел руками текстильщик, – что-то я нервный какой-то стал последнее время, суетливый...
– Ну иди, мой хороший, отдохни где-нибудь, – сказал Игорь.
– А можно я с вами посижу? – не отставал текстильщик.
– Нет уж, извини, у нас тут чисто деловой разговор, – ответил Игорь и, развернув мужика за плечи, легонько подтолкнул в спину: – Иди, родной, поухаживай за девушками, я бы на твоем месте не упустил такой возможности.
– Наверное, это старость, – засмеялась Ленка, – даже за девушками поухаживать не можешь.
– Типун тебе на язык! – Игорь уселся рядом с ней. – Какой же я старый. Я еще молодой. А ты почему-то не хочешь в этом убедиться.