Прошкин Евгений Александрович. Твоя половина мира

   Лестница?..
   Она ныряет за темные двери и несется, перепрыгивая через три ступеньки. Блондин останавливает кабину этажом ниже и просто ждет. Элен с разбега налетает на те же пули. Шансов нет.
   До прихода лифта оставалось совсем немного, когда оконное стекло треснуло и пронзительно обвалилось на пол. Мгновением раньше Элен что-то уловила: не то надежду, не то новую опасность... В проеме возникла фигура, едва различимая на фоне черного неба. Скорее гимнаст, чем атлет. Гибкий, как шнур. В плотной шерстяной маске. Откуда? С неба...
   — Ко мне! — скомандовал человек, и Элен, повинуясь страху перед неизбежным, бросилась навстречу.
   Сзади уйкнула кабина — блондин уже приехал.
   — Не ори, — сказал незнакомец и, обняв ее за талию, шагнул с подоконника. На улицу.
   Снизу ударил ветер, в ушах упруго засвистело. Форвертс, как объевшийся котяра, сладко мурлыкал: “Все, все, тебя вытащили”, но сердце замерло и опомнилось лишь спустя пару секунд, когда рванул натянувшийся трос.
   В пропасти между башнями ползли автомобили — мелкие и пестрые, похожие на рассыпанные леденцы.
   Мужчина отпустил руки и вытащил откуда-то два короткоствольных автомата. Пули выбивали из рамы остатки стекол, барабанили по металлическим створкам лифта, сухо цокали по стене. Элен, судорожно вдохнув, схватилась за его плечи и лишь потом поняла, что сама все равно не удержалась бы — он успел застегнуть на ней пояс. Она задрала голову — сверху наплывало желтое днище аэротакси, лебедка уже работала.
   Незнакомец помог Элен забраться в кабину, и вертолет, накренившись, резко ушел в сторону.
   — Вряд ли ты его ранил, — произнесла Элен. — В него трудно попасть. Почти невозможно.
   — Знаю.
   — Зачем тогда стрелял?
   — Чтобы он не высовывался.
   — А-а... — Она вытрясла сигарету — хотела просто достать, но руки ходили ходуном. — Мерси.
   — Не за что. Мы с тобой одно целое.
   — Что?..Ты?..
   — Тоже работаю в Компании. Только в другом отделе.
   — А-а... — повторила она. — Все равно мерси.
   — Мисс Лаур!.. — проклюнулся голос в динамике. — Мисс Лаур, вы в порядке?
   — В полном! Еще вопросы?..
   — Да, у нас возникла идея...
   — Поцелуйте меня куда-нибудь со своими идеями, — прошипела Элен, срывая наушник.
   — Я бы это сделал, наверно... — обронил мужчина. Маску он не снял, и в прорезях были видны только глаза. Совсем молодые, улыбающиеся. — Значит, вот такая ты, да?.. Уникальный специалист. Столько баек про вас ходит...
   — Какой я, к черту, специалист... Тебя как зовут, парень?
   Он не скажет. У него тоже работа — своя. И тоже весьма специфическая.
   — Сейчас мы тебя высадим. Бери такси, дуй куда-нибудь в центр. Там возьмешь еще одно. Расплачивайся только наличными, в Москве против этого не возражают.
   Вертолет приземлился на стоянке, и мужчина, открыв дверь, подал ей руку. Но не отпустил.
   — Подожди...
   Элен поняла, о чем он спросит, и ей стало тоскливо.
   — Я не знаю. — Она покачала головой.
   — Как не знаешь?!
   — Не знаю. Года три ты еще проживешь, а что потом...
   — Хо! Три года — нормально. Спасибо, форвард.
   — Ничего. Тебе спасибо. — Она чмокнула его сквозь маску и перебежала к соседней платформе.
   Забравшись в такси, Элен кинула пилоту комок банкнот и дрыгнула ножкой:
   — Летчик, в центр! Гулять!
   Она проводила взглядом спасший ее вертолет, потом помяла полупустую пачку сигарет и, спрятав ее в карман, тихо заплакала.
   Три года — это слишком далеко, на три года вперед Элен не видела даже про себя. Парень в маске погибнет через месяц. На очередном задании, где-то в Азии... Он умрет хорошо — быстро и неожиданно. Это лучше, чем утонуть в ванне с помощью своих же коллег. Узнать о близкой смерти, попробовать расстаться с Компанией и захлебнуться в мыльной воде — не через месяц, а уже послезавтра.
   Правда ему была не нужна, с правдой он сделал бы неверный выбор. Элен хотела его отблагодарить, но все, что она могла ему дать, — это месяц жизни. Совсем немного. С его-то молодыми глазами...
   Элен подумала о том, что последнее время ее фор-вертс притягивает смерть. Сама она выворачивается, и смерть достается другим — тем, кто вокруг. Тем, кто близко.
   Она боялась, что однажды рядом не окажется уже никого.

Минус 20 часов

   Его разбудили головная боль и тошнота. И форвертс. Впрочем, это было одно и то же.
   Тиль свалился с дивана, дополз до кресла и встряхнул пустую бутылку. Жест получился символический — бутылка была пустая, и он это видел. Но все же помотал ею возле уха в надежде на невозможное.
   Чудо. На подлокотнике стоял недопитый стакан коктейля. Взяв его боязливо, как бомбу, Тиль поднес стакан к сухим губам и сделал два маленьких глотка. Третьего там и не было. Водка за ночь выдохлась, тоник — тем более, но сейчас это оказалось кстати. Крепкого напитка желудок не принял бы, а горьковатая бурда вроде кофе из автомата разлилась внутри и оживила.
   Тиль глубоко вздохнул, ощупал голову, уже без страха, и поймал в зеркале свое отражение.
   — Н-да...
   В висках снова что-то запульсировало — явно не похмелье. Что-то неизлечимое. Через полторы минуты.
   — О-о-ох-х-х... Только не это...
   Цепляясь за округлую спинку, Тиль поднялся и нетвердо шагнул в сторону. Тридцать грамм разбавленной водки принесли куда меньше облегчения, чем ожидалось.
   Старший следователь городской прокуратуры Н.В. Ефимов приблизился к стойке и предъявил жетон.
   Тиль чувствовал, что это уже сбылось. Накинув куртку, благо остальное было на нем с вечера, он проверил пистолет и осмотрелся. Пол, потолок, четыре стены.
   Ефимов скользнул взглядом по расклеенной в лифте рекламе и тронул кнопку “17”.
   Тиль обернулся на окно. Семнадцатый этаж.
   Женщины взвизгнули. Патрульный стиснул зубы и вытащил служебный терминал. “Скорая” приехала быстро. Труп лежал на спине, из-под затылка растекалась черная лужа.
   Есть тысяча способов угодить под машину, а сорваться с карниза — только один. Человек летит не пти-Цей, он летит, барахтаясь, как собака в воде. Иногда успевает крикнуть, иногда — нет, и это единственное отличие между всеми, упавшими с семнадцатого этажа.
   Дома патрульный станет рассказывать жене, она упрекнет — мол, не надо, скоро ужинать. После ужина тоже не расскажет — начнется хороший детективный сериал. Потом они лягут спать, и на ночь история о покойниках будет тем более неуместна.
   Вот и все.
   Ефимов вышел из лифта и двинулся по коридору.
   Нет, не все... Тиль еще раз прокрутил вариант с карнизом. Нога соскальзывает — селяви, — на раме остается лоскут кожи с левой ладони, потом — а-а-а-а// — он все-таки закричит. Потом — тяжелый удар об асфальт, белые лица прохожих, сирена “Скорой”. Грузят, увозят.
   А где оцепление?..
   Спустя несколько минут из парадного выбегает Ефимов. Он почему-то один.
   Где группа захвата? Где бойцы московского “Аза” ?
   Следователь остановился у порога — уже не в варианте. Здесь, на семнадцатом этаже.
   Тиль распахнул дверь, и Ефимов замер с согнутым пальцем. Он так и не постучал.
   — Доброе утро. Это у вас что, интуиция?..
   — Хороший слух, — буркнул Тиль. — Заходите.
   Следователь беззвучно прошелся по толстому паласу. Тиль вспомнил, что ворсистая дорожка лежит и в коридоре. Ефимов, очевидно, думал о том же.
   — Много пьете? — спросил он.
   — Не часто.
   — Надеюсь. С вашим образом жизни нужно всегда быть в формь. — Ефимов уселся в кресло и достал из плаща бутылку пива. — Это вам. Вы ведь не откажетесь, герр э-э...
   Тиль сбил крышку об угол стола и присосался к горлышку, Пиво в Восточной Европе варить не умели, но сейчас он готов был это простить.
   Следователь осуждающе поцокал.
   — Где же ваше самообладание? В Москве совсем недавно, а манеры уже местные, герр э-э...
   Тиль отдышался и посмотрел бутылку на просвет.
   — Зовите меня Шариком, — сказал он. — Устраивает?
   — Главное, чтобы вас устраивало. — Ефимов подвинул пепельницу и, понюхав щепотку пепла, удовлетворенно покивал. — Это был Рихард Мэйн?..
   — Он самый.
   — И сколько у вас еще карточек?
   — Теперь на одну меньше.
   Тиль помассировал переносицу. Ареста впереди не было. Была какая-то возня, перемещения стрелков по этажам, а вот ареста... Нет. Ни его бегства, ни их погони.
   — Куда-то собирались идти? — осведомился Ефимов, указывая глазами на куртку.
   — Пива хотел купить.
   — Значит, я сегодня за добрую фею. Тиль усмехнулся.
   — Что у вас с Козасом? — неожиданно спросил следователь.
   — С кем?..
   — Ульрих Козас, — отчетливо повторил Ефимов. — Козас ваш друг?
   У Тиля возникло странное ощущение. То, что должно было случиться вчера на улице, происходило сейчас, у него в номере. Разговор из нереализованного варианта. И группа захвата, кстати, тоже. Но арест ему по-прежнему не грозил.
   — Мы с Ульрихом не были друзьями. Врагами тоже не были, — осторожно добавил он.
   — Почему это вы о нем в прошедшем времени? Как о покойнике...
   Тиль поперхнулся. Не от фразы. От того, что вдруг увидел Козаса живым и невредимым. И себя рядом с ним — через десять часов, в ресторане. Беседа старых знакомых, смахивающая на деловые переговоры. О чем?..
   — Мне позвонили на домашний, — сказал Ефимов. — Сегодня у меня выходной, обещал дочери... А!.. — он вяло отмахнулся. — Я всегда ей что-нибудь обещаю. Она привыкла к мысли, что ее отец врун. У вас дети есть?
   — Не знаю. Вряд ли.
   — Так вот. Утром был звонок с инфинитивного терминала. Ваш наверняка такой же, обезличенный... Кстати, тоже не подвиг. До двух месяцев исправительных работ.
   Тилю показалось, что Ефимов отвлекает его специально. Забивает уши пустым трепом, чтобы он не смог сосредоточиться и понять, о чем они с Козасом в ресторане... И зачем?.. И как...
   — Анонимный звонок, — спокойно продолжал следователь. — Некто сообщил, что готов поделиться информацией по трем убийствам. Назначил встречу, назвал адрес, просил... хм... умолял захватить пива. Чаще мы расплачиваемся конфискованными стимуляторами, а сейчас... Я решил, что это чья-то шутка.
   — Но вы слишком любите свою работу, чтобы пренебречь даже таким шансом.
   — Я ее ненавижу, — Ефимов улыбнулся. — В том числе из-за подобных звонков. Вас сдали ваши же подельники.
   — У меня нет никаких дел. И подельников у меня быть не может.
   — Разберемся. Чужие документы — достаточный повод для ареста. Я рассчитываю на ваше благоразумие...
   Ефимов снова воспроизвел — почти дословно — свою реплику из того несостоявшегося разговора. Вот это самое он и сказал бы, если бы Ульриха Козаса убили и если бы Тиль вздумал приехать к его дому.
   Следователь поднялся и полез в карман за жетоном.
   — Если у вас есть оружие, я искренне советую...
   — Почему вы спросили про Козаса? — оборвал его Тиль.
   — Звонивший назвал три имени: Федор Полушин, Сергей Максимов, Ульрих Козас. Все упоминались как жертвы. Двое из них действительно погибли, а третий...
   Козас. Вот оно как... То, что Тиль видел ночью, не было ни сном, ни пьяным бредом. Форвертс, один из вариантов развития событий. И труп Козаса, который грузили в машину... это тоже был всего лишь вариант. Чей-то форвертс, также нереализованный. Кто-то, как и Тиль, выбрал иное.
   — Я навел справки, — сказал Ефимов. — Ночью с гражданином Козасом действительно могло случиться что-нибудь неприятное. Кто-то обстрелял окна в его доме. Не квартиру, а лифтовую площадку. Пострадавших нет, заведено дело по статье “злостное хулиганство”. Профиль не мой, я об этом узнал бы только из новостей, но... там живет Ульрих Козас. И у меня возникли вопросы.
   — Вы ведь не ожидали меня здесь найти? — спросил Тиль, выглядывая в окно. У тротуара затормозили два черных “Фольксвагена”.
   — Если бы ожидал, сразу явился бы с группой.
   — Они уже здесь.
   — Да. — Ефимов приложил палец к левому уху и через секунду повторил: — Да... А то почему же я с вами откровенничаю?
   — Потому, что я никуда не денусь, — отозвался Тиль. — Так вам кажется.
   — Ну-ну-ну!.. Вы производите впечатление разумного человека.
   — Простите, как вас зовут?
   Следователь поиграл жетоном и уже раскрыл рот, но ответ Тилю не требовался.
   — Николай Васильевич, вашей дочери только семь лет...
   Ефимов помрачнел.
   — Мне много раз угрожали всякие подонки, и, поверьте, на пользу это никому из них не пошло. А дочь... Если бы у вас были дети, вы бы поняли, насколько упали в моих глазах.
   — Работа вас испортила, Николай Васильевич... Не трогайте трубку. Еще секундочку. — Увидев, что его не слушают, Тиль бросил: — Дайвинг!
   Следователь замер.
   — Что?..
   — Ваша супруга помешана на подводном плавании, и это само по себе неплохо, но... — Тиль не спеша расстегнул куртку и занял место в кресле. — Семилетнего ребенка нельзя оставлять без присмотра. Особенно на глубине. Не все рождены пловцами, не все привыкают к аквалангу... это вам не тапочки.
   — Вы несете чушь... — пробормотал Ефимов.
   — Как зовут вашу жену? Стоп. Ее зовут Ирина. Дочку — Марта. Свяжитесь с ними, они еще не вышли. Свяжитесь, Николай Васильевич. Ирина не простит себя до конца дней, и вы тоже не простите — ни ее, ни себя. Минуту назад это было в моих руках. Теперь — в ваших. Звоните, они уже одеваются.
   Следователь нажал три кнопки. В квадратном окошке терминала появилась коротко стриженная брюнетка.
   — Ира... — тревожно произнес он. — Какие у вас планы?
   — Как всегда. У тебя свои, у нас свои, — раздалось из трубки.
   Ефимов отвернулся к стене.
   — Ира, я запрещаю... Нет. Ты можешь сходить с ума и отращивать жабры. И даже хвост. Но Марту в это не втягивай... Ах, уже оделись? Превосходно. Раздевайтесь... Нет! — рявкнул он. — Потому что потому! Все ясно?! Не все?! Потому что ты сама проклянешь свой дайвинг!
   Тиль, покачивая ногой, отстранение смотрел куда-то верх.
   И последнее. Иначе откуда он узнал бы возраст?..
   — Опять “почему”? — проскрежетал Ефимов. — Потому, Ира... Потому, что в семь лет умирать еще рано! Если ты... если ты, Ира, посмеешь... Я тебя застрелю, — сказал он вполголоса. — Клянусь. Да... Да, да. Я буду... скоро. Да, обязательно сходим. Целую, солнце... Что?.. Хорошо. Рыбка. Целую, рыбка, пока...
   Он прислонился к дверному косяку и съехал на корточки.
   — Никогда не верил в эти сказки... Ты форвард. Настоящий форвард...
   — Слишком нелепая смерть.
   — Собирался посвятить целый день дочери, и вдруг этот звонок... Когда я уехал из дома, она плакала целый час... Жена решила взять ее с собой... — Ефимов пожал плечами. — И кто из нас был бы виноват?..
   — Уже никто.
   — Спасибо... Теперь ты уверен, что я тебя отпущу.
   — Раз уж мы на “ты”... Да, Николай, отпустишь. Ты не давал мне никаких гарантий, я их не требовал... Зачем мне твои гарантии? Я сам знаю, что впереди. Знаю лучше тебя.
   — Ты же форвард... Но я не люблю, когда мной пытаются управлять.
   — Не пытаются. Управляют. Скажи, зачем ты здесь?
   — Кому-то понадобилось, чтобы я тебя арестовал.
   — Ошибаешься. Кому-то понадобилось, чтобы ты меня спугнул — либо выгнал из города, либо заставил совершить какую-нибудь глупость. А насчет ареста... слабоваты вы.
   — Ты оскорбляешь не только московскую прокуратуру, но и...
   — Ай, брось!
   Тиль прикрыл глаза. Ему необходимо было увидеть, о чем они поговорят со случайно выжившим Козасом. Вероятно, не о женщинах и не о футболе... Он помассировал веки и... ничего не нашел. Этот вариант больше не просматривался.
   — Вызови оперативного дежурного, или кто у вас там сидит, — проговорил он. — Поинтересуйся, пожалуйста, Козасом.
   Ефимов хотел было возмутиться, но понял, что это не праздное любопытство. Выслушав чей-то доклад, он поджал губы.
   — Только что убит. На стоянке возле дома. Опергруппа выехала.
   Тиль промолчал.
   — По крайней мере, у тебя есть алиби, — заметил следователь.
   — Оно у меня будет всегда. Дело не в нем.
   — Вот что... гражданин. Выметайся-ка из Москвы. У тебя ворованные документы, но это мелочь. Похоже, есть проблемы и покрупней. Предупреждаю: в следующий раз я буду менее покладист.
   — В следующий раз я снова тебе помогу, и у тебя снова не останется выбора. Ты не откажешься от такой возможности.
   — От какой?
   — Узнать будущее. Для вас это как наркотик.
   Ефимов, разминая затекшие ноги, прошелся по комнате.
   — От кого ты скрываешься, форвард? У тебя много врагов?
   — Врагов у меня нет. Слишком многие хотят стать моими друзьями, и это гораздо хуже.
   — Но мы-то с тобой друзьями не будем.
   — Я скоро уеду. Позавтракаю и переберусь в другое место.
   — Спасибо, форвард. Еще раз спасибо.
   — Для меня это легко.
   Дверь захлопнулась. Тилю не нужно было подходить к окну, чтобы увидеть, как от парадного отъезжает пара “Фольксвагенов” и “Вольво” Ефимова.
   — Легко... — отрешенно повторил он.
   Дочери следователя ничто не угрожало. Мать должна была пристроить ее под опеку инструкторов из детского “лягушатника”, где девочка накупалась бы до умопомрачения. К обеду обе вернулись бы домой.
   Превращаешься в циркового слона. Сделал что-то недоступное другим представителям вида — получи награду, правильно?
   — Я заработал целые сутки свободы.
   Конечно, конечно, Тили. Заработал — пользуйся. Но если ты будешь двигаться этим путем и дальше, скоро тебе придется оплачивать каждый час.

Минус 16 часов

   Какое-то время “Лексус” катился по инерции, но из-за встречного ветра его хватило ненадолго. Элен прижалась к фальшборту и раздраженно дернула ручник.
   Мотор заглох прямо на мосту, впрочем, случись это пятнадцатью минутами раньше или позже, ничего бы не изменилось. Эстакада, прямая как струна, пересекала полгорода с востока на запад.
   Отойдя от машины, Элен вызвала сервисную службу, потом закурила и свесилась через стальную трубу ограждения. Пешеходная дорожка была пуста — на верхнем ярусе, ржаво повизгивая, скользили подвесные трамваи. Внизу теснились массивы жилых кварталов, чуть дальше, в изгибе узкой речки, торчали серые параллелепипеды даун-тауна. Над домами голубоватой дымкой витал пар — выхлоп миллионов двигателей, выдох миллионов глоток. Обычный городской воздух.
   Элен бросила окурок и сощурилась на облако. Только что она ничего не видела. Впереди была лишь дорога, дорога и дорога, а по приезду — неприятный разговор с начальством. Заметив, что индикатор тахометра втягивается в отметку “ноль”, Элен не поверила глазам. Она не знала, в чем причина поломки, ей было плевать, что там за железки потеют под капотом “Лексуса”, — об этом всегда заботился форвертс, но сегодня почему-то вышла осечка. И уже не первая.
   Элен представила, как по правой полосе подъезжает вчерашний блондин, и мгновенно замерзла. На мосту, как и в лифте, деваться было некуда.
   Блондин не приедет. Но кое-кто появится. Скоро.
   — О, нет...
   Темно-зеленый “Хаммер” притормозил и, медленно объехав “Лексус”, подал назад.
   Альберт вылез из кабины и непринужденно подошел к перилам.
   — Рад встрече, Леночка!
   — Давай обойдемся... — Она посмотрела на часы.
   — Механики твои запаздывают, у них у самих проблемы, — он улыбнулся, — с дорожной полицией.
   — Надолго?
   — Не-ет!
   Из-под моста, стуча по воздуху лопастями, неожиданно выскочил патрульный вертолет — завис на уровне автострады, покрутил выпуклым носом и, развернувшись, полетел вдоль набережной.
   — Отлично сработано, Леночка... — заметил Альберт. — Результат оптимальный. Возможно, нам с тобой...
   — Какой еще результат? — перебила его Элен.
   — Ульрих Козас мертв, но портрета убийцы у твоей Компании по-прежнему нет. Именно это от тебя и требовалось.
   Она потрясла головой.
   — О чем ты, Альберт?..
   Тот выплюнул под ноги жевательную резинку и тут же кинул в рот новую. Элен успела прочитать на упаковке: “Deepexedrin”.
   — Какая по счету? — спросила она.
   — Я их не считаю.
   — Глушишь себя?
   — Расслабляюсь. Иногда это необходимо.
   Элен опять закурила и прислушалась. Бригада ремонтников застряла всерьез.
   — Я что-то не очень про Козаса... Кто он такой?
   — Форвард. Был.
   Она наконец поняла. Это он — Вовик, Славик, Женя... В действительности — Ульрих. Лысеющий прагма-Тик, несостоявшийся супруг. Компании все было известно, потому они и послали ее вешать камеру в коридоре. Как до этого посылали к Полушину, которого застрелили из “стейджера”. Она сменила “стейджер” на “ангус”, и у блондина оказался... тот же “ангус”. А кто мог знать, что за ствол лежит у нее в Кармане?..
   — Нет, — сказал Альберт. — Это делает форвард, а йторого форварда у твоей Компании нет. И я далек от мысли, что Леночка Лаур прикончила троих мужиков, просматривающих будущее не хуже ее самой.
   Элен вздохнула. Люди, произносящие больше пяти слов подряд, вызывали у нее раздражение.
   — Далек хотя бы потому, — монотонно продолжал Альберт, — что знаю, кто их убил.
   Элен вздернула брови.
   — И знаю, кто следующий, — добавил он.
   — И снова не будешь препятствовать?..
   — Не угадала. На этот раз буду. Даже очень.
   — Потому, что следующий — ты.
   — Да, — спокойно ответил Альберт. — Но это вариант, не более того. Вариант. Один из многих.
   Он достал очередную подушечку и положил ее на язык. Похоже, ничего, кроме надежды, у него не было. И пока не подошло время, он притуплял свой форвертс, Чтобы не спятить от ужаса.
   — На сколько ты видишь? — осведомилась Элен.
   — Вопрос ниже пояса. — Он покатал во рту жвачку и отвернулся к реке. — На день.
   — Я не про полный расклад, я про...
   — Сутки. Дальше не вижу.
   — Фью-у-у!.. Ты ведь, считай, и не форвард. Слушай, где же ты так пристроился-то? Со своими... не слишком выдающимися способностями... если у тебя вся московская полиция в прикупе? Кстати, они-то тебе помочь ничем?..
   — Московская? — Он оттолкнулся от перил и задрал голову, намереваясь, очевидно, расхохотаться, но смеха не получилось. — Полиция всей Восточной Европы. И не только полиция. Все Содружество.
   Вначале она решила, что он перебрал транквилизаторов, но стоило ей сосредоточиться...
   — Договорились, Леночка. Завтра по Первому каналу. У Хрыча встреча с представителями общественных организаций. Присутствовать я не обязан, но... приду. Махну тебе рукой. Вот так. — Он показал, как махнет, и теперь засмеялся.
   Действительно помашет. Завтра, по Первому. Из новостных выпусков этот жест вырежут, но в прямую трансляцию он попадет.
   Элен увидела Альберта прилизанным, гладко выбритым, в старомодной “тройке” и в бордовом галстуке. Типичный молодой функционер. Крысенок.
   Сидит за огромным овальным столом слева от Президента Славянского Содружества. В кадре еще четыре лица, на переднем плане — десяток жирных затылков. Президент что-то бубнит. Крысенок демонстрирует почтительное внимание. Камера чуть сдвигается, и он, оторвав ладонь от полированного дуба, делает ею бай-бай. “Привет, Леночка, это я, Альбертик”.
   — С ума сойти... — выдавила Элен. — Ты... правда Советник?
   — Правда-правда. Даю Хрычу советы, такая у меня работа.
   — Что ты можешь насоветовать со своим форвертс? Один день!.. Какой от тебя прок?
   — У нас хорошая аналитическая служба, всегда просчитывает альтернативные шаги. Моя задача — выбрать из них лучший. Плохих предложений аналитики не готовят, а идеальных не бывает в принципе.
   — И ты... пальцем в небо?!
   — Главное, Хрыч уверен, что делает все возможное для Содружества. А когда человек уверен, у него и сон крепче, и пищеварение в норме. Я, между прочим, этой стране зла не желаю. Я в ней живу. — Альберт прогулялся вдоль ограждения и с печалью посмотрел на бли-кующие стены даун-тауна. — Ты думаешь, я один такой? В Австралийской Автономии был Мартин Крафт, а при Европарламенте был Патрик Штальманн.
   — Были?.. Почему “были”?
   — Сейчас они здесь. Я же говорил, все собираются здесь. Зачем?.. — Он пожал плечами.
   — Тебе это недоступно.
   — Тебе тоже. Какая-то причина есть, но неявная. Все было бы проще, если б наши предки не разбрелись по свету. Из трех прадедов здесь остался только один, мой. Двое других подались на Запад, тогда было самое время.
   — И ты бы на их месте уехал.
   — Естественно. Кому охота сидеть в заднице?
   — А что, на Востоке действительно была задница?
   — Я-то откуда знаю? Вроде да, и очень глубокая. Но для меня это как падение Римской Империи. Что там упало, куда упало... Люди живут настоящим. А в настоящем между бывшей Россией и бывшей Голландией разницы нет. Ты ведь не обращаешь внимания, Леночка...
   — На что?
   — Как мы с тобой разговариваем.
   — Как все в Европе...
   — Половина корней славянские, половина — германские. Сто лет назад нас бы не понял ни русский, ни немец.
   Элен равнодушно хмыкнула и проверила время. Сервисной службы все не было.
   По эстакаде продолжали нестись машины — яркие, вычурно раскрашенные “Самсунги”, авангардные “Мерседесы” и консервативные “Вольво”. Мимо, обдав теплым ветром, пролетел классический “Ролле”. Редкие водители замечали, что два похожих автомобиля у фальшборта — черный “Лексус-Т2” и темно-зеленый “Хам-мер” — совсем не одно и то же. Модный азиатский новодел и снятый с консервации прототип — морально устаревший, но тем-то и ценный.
   Вероятно, атрибуты старины, как символы стабильности, привлекали людей всегда. При этом сама старина никого не интересовала. История — вещь скучная и к тому же слишком запутанная. Смутные времена уходят, за ними приходят еще более смутные, и кажется, что позади у человечества сплошная мгла, что жить по-настоящему оно начинает только сейчас, в твоем присутствии. Но пройдет еще сто лет, и потомок, заглянув в исторический справочник, повторит твою мысль дословно. Разве что на другом языке, знакомом тебе лишь по отдельным конструкциям.