В танке остался Елень, остальные, захватив котелки, по очереди вылезли из танка. Янек подсадил Шарика, сам выбрался последним. Повар остановил его за руку:
   — Кос, я встретил Вихуру из колонны снабжения, он просил передать, что раненую девушку перевез на другой берег и передал доктору из санитарной машины.
   — Спасибо, что сказал.
   — Не за что, — пожав плечами, ответил Лободзкий.
   Кухню нашли без труда — их безошибочно привел Шарик. Между деревьями на узкой просеке стояла автомашина с прицепленными к ней двумя котлами. Из отбитой трубы струился дымок. Шофер спал на сиденье; дверца кабины была приоткрыта, и из нее высовывалась голова с коротко остриженными волосами. Несмотря на темноту, можно было заметить веснушки, густо рассыпанные по всему лицу водителя. Саакашвили хотел разбудить его, но Семенов остановил Григория.
   — Пусть поспит.
   Они напились горьковатого пшеничного кофе, положили в два котелка вареное мясо, под брезентом нашли хлеб. Когда вернулись к танку, повар спал на броне, под головой лежала свернутая подстилка Шарика.
   — Подложил ему, чтобы шишку не набил, — объяснил Елень. — Так спит, что будить жалко. Только сначала все мать звал.
   Григорий побрызгал ему в лицо водой. Повар вскочил, протер глаза и, полусонный, заговорил:
   — Днем варю, ночью развожу…
   Потом спрыгнул с танка и пошел к густому сосняку.
   — Подожди, — позвал Янек. — Иди за собакой, она покажет. Шарик, отведи его на кухню!
   Они исчезли в темноте, а через минуту танкисты услышали урчание запускаемого мотора. Овчарка вернулась, весело помахивая хвостом, с большим куском сырого мяса в зубах.
   До рассвета оставалось мало времени, но общими усилиями они уговорили Семенова лечь спать, а сами втроем разместились в башне. Елень доедал с хлебом остатки мяса, а Янек с Григорием шепотом разговаривали. Небо на горизонте посветлело. Звезды погасли, на броню легла роса…
   Поручник перевернулся на другой бок, вздохнул и пробормотал что-то. Янек слез с сиденья, заглянул вниз и услышал шепот:
   — Люба, я приду… Я сейчас…
   На дне танка было темно, но в открытый люк механика падал серый столб света, и от этого на лицо Василия ложилась светло-голубая тень. Янек смотрел на него, и командир показался ему значительно моложе, чем обычно. Кос подумал, что Семенов мог быть его старшим братом. Старший в экипаже — еще не значит взрослый.
   — Что там? — тихо спросил Григорий.
   — Ничего, это он во сне разговаривает, — ответил Янек.
   Где-то совсем рядом гулко ударила танковая пушка. Эхо выстрела покатилось, вернулось обратно к лесу. Семенов открыл глаза.
   — Слышу, немцы оповестили о начале дня. — Он сел и посмотрел на часы. — Через четверть часа, Янек, ты должен быть у рации, а пока, думаю, надо позавтракать. Налейте кофе.
   Съели по куску хлеба и, передавая из рук в руки котелок с кофе, осушили его до дна.
   — Теперь по местам!
   Окоп, в котором стоял танк, был неглубокий, и бруствер не заслонял смотровые щели, но Григорий и Янек, находившиеся на полметра под землей, видели только деревья расположенной поблизости густой сосновой рощи.
   Солнце выплыло из-за горизонта, и в его лучах Кос через прицел мог различить седые ниточки с висящими на них капельками росы. Маленький зеленый паучок бегал по ним и деловито плел сеть. Отдохнув за ночь, он работал старательно, не зная, что скоро этот стальной холм двинется с места, сомнет сосенки и порвет паутину. Косу стало жаль труженика. Он даже решил выйти из машины и перенести паука вместе с веткой куда-нибудь в сторону, но тут же подумал, что это не имеет смысла, так как они сами не знают, что с ними будет.
   Возможно, именно сейчас, на рассвете, их выдал отраженный от брони луч солнца и притаившийся невдалеке «фердинанд» уже навел свое орудие на цель. Возможно, в его ствол уже загнан восьмидесятивосьмимиллиметровый снаряд, и стоит только слегка нажать…
   Нет, ничего подобного не случится. Танк хорошо замаскирован, солнце светит с нашей стороны. Другое дело танки, которые стоят с той стороны деревушки и будут атаковать с запада. Их может выдать открытый перископ.
   В наушниках раздался свист и вскоре послышался голос:
   — «Граб», «Дуб», «Бук», «Сосна», «Ель», «Лиственница»! Я — «Висла», я — «Висла». Доложите, как слышите. Прием.
   Это была Лидка. Говорила она сонным голосом, словно всего минуту назад крепко спала.
   — «Висла», я — «Ель»! Вас слышу. Прием.
   — Я — «Дуб»! Вас слышу…
   Роты докладывали по очереди, казалось, спокойно, может, несколько бодрее, чем обычно. Янек подождал и доложил последним:
   — «Висла», я — «Граб». Слышу вас хорошо. Прием.
   Он не сказал «Граб-один», а назвал позывной всего взвода, несмотря на то что от взвода остался один танк. Хорунжий Зенек со своим экипажем погиб, когда вызвал на себя огонь, прикрывая их прорыв к окруженному батальону. Погиб раньше, чем успел свариться бульон из курицы, пойманной его механиком. А на другой день третий танк получил прямое попадание в мотор. Его вывезли тягачом, и сейчас он стоял у штаба как неподвижная огневая точка.
   — Я — «Висла». Слышу всех. Тебя, «Граб», тоже.
   Янек не знал, как понимать ее последние слова: то ли это знак особой симпатии, то ли насмешка. Задетый, он недовольно повел плечами и тут же радостно подумал, как просто и естественно завязалось его новое знакомство.
   «Если уцелею в бою, то через несколько дней получу письмо из госпиталя. Тогда напишу ей, что наш танк называется „Рыжий“. И еще напишу: „Это по цвету твоих, Маруся, волос…“
   Заговорила артиллерия. Выстрелов не было слышно, снаряды не свистели над головой. Наверное, стреляли с той стороны, с запада. Об этом можно было только догадываться — Янеку мешали видеть росшие впереди молодые сосенки.
   — Бьют по фольварку, — заметил Семенов. — Наверно, теперь уже недолго…
   Из башни танка на расстоянии не меньше полукилометра был виден огромный массив каменных зданий, наполовину разрушенных, с темными провалами вместо окон.
   В створе между двумя домами можно было разглядеть часть двора; справа — вымощенную булыжником дорогу, а немного ближе — редкий сад с яблонями, под которыми стояло несколько разноцветных ульев. Вокруг дворовых построек и сараев вздымались столбы пыли от взрывов, снарядом сорвало маскировку с орудия, стоявшего у дороги.
   Василий поймал орудие в прицел, но выстрела не сделал.
   — Сигнала еще нет? — спросил он у Коса.
   — Молчат.
   Вдалеке, из-за фольварка, с той стороны, где за сгоревшей деревней простирался лес, послышались гул моторов и выстрелы танковых пушек. Семенов решил, что именно там должен находиться командир и что поэтому приказ атаковать был передан условным сигналом, а не по радио. «Они пошли, а нас оставили в засаде, — подумал он. — Солнце с тыла, немцы нас не обнаружат».
   С юга на небольшой высоте появилось звено самолетов. Приближаясь к фольварку, самолеты изменили строй: теперь они летели один за другим, словно нанизанные на нитку. Ведущий вошел в пике и сбросил бомбы. Затем он снова взмыл в небо, а второй начал атаку. С земли рванулись вверх высокие столбы песка, обломки бревен и кирпичей.
   — Что там делается? — забеспокоился Саакашвили.
   — «Юнкерсы» врубают нашим, — объяснил Елень. — Ой, гляди-ка, халупа двинулась.
   — Вижу, следи за ней, запомни, где остановится, — ответил Семенов.
   — Ударим?
   Василий не ответил. Спокойным движением он перевел ствол и поймал в прицел двигающуюся крышу. Нетрудно было догадаться, что случилось. Танк, замаскированный в доме, двинулся и потащил на себе крышу и уцелевшие стены. Цель легко можно было уничтожить, но в этом случае пришлось бы обнаружить себя.
   Самолеты сбросили бомбы и теперь прошивали лес за деревней длинными очередями из пулеметов и пушек. Потоки пуль и снарядов неслись к земле, тучи пыли, поднятые разрывами бомб, медленно клубились в воздухе. От одной мысли, что все это происходит совсем рядом, на расстоянии не более полутора километров, по спине забегали мурашки.
   С востока, над притаившимися танками, пронеслись две пары истребителей. Внезапно «юнкерсы» прервали атаку и начали разлетаться в разные стороны. Последний самолет заметил опасность слишком поздно и не успел ретироваться. Прошитый очередью, он вспыхнул и упал в лес.
   Истребители исчезли, преследуя немцев, и небо вновь стало пустынным. Из-за фольварка слышались выстрелы немецких танков да тявканье минометов. Снаряды рвались за деревней, а здесь, на опушке леса, было тихо и спокойно.
   — Отбили? — спросил Саакашвили.
   — Отбили.
   — А мы сидим здесь и ничего не делаем… — забеспокоился Янек.
   — Сам ведь спрашивал ночью, — повернулся Семенов к Косу, — откуда узнаем, что противник сделает неосторожное движение. Так вот, он должен его сделать. Вот и ждем, когда он просчитается.
   В танке на некоторое время воцарилась тишина. Под броней становилось душно… Небо, видное в смотровые щели, побледнело, предвещая зной. Шарик, наевшись свежего мяса, спал. Елень, привыкший философски оценивать события и ничему не удивляться, тоже задремал, клюнул носом, стукнулся головой о броню, проснулся и зевнул. Янек вынул из пулемета затвор, осмотрел его, сдул невидимую пыль и поставил на место.
   Каждый по-своему переносил тягостное ожидание. Если бы они с утра пошли в бой, не было бы времени на раздумья. Теперь же, когда стало известно о безуспешной атаке роты, занимавшей позиции на противоположной окраине деревни, воображение рисовало им невеселую картину: сожженные танки, убитые осколками снарядов люди. В тиканьи танковых часов, в легком шелесте ветра, в уплывающих минутах — во всем был растворен страх. Григорий потянулся к огнетушителю и, едва дотронувшись до него, отвел руку. Потом стал было напевать, но тут же умолк. Проверил замок люка, погладил броню.
   — Молодец, «Рыжий», — прошептал он и громко добавил: — Василий, видно что-нибудь?
   — Когда будет видно, скажу.
   Между строениями фольварка через неравные промежутки времени несколько раз охнули минометы, веером разбросав мины по лесу. Семенов видел, как, сменяя позицию, расчет переносит стереотрубу, устанавливает ее в окопчике у акации. Заметил место, где они укрылись, проверил, стоит ли у дороги орудие и немецкий танк, замаскированный крышей дома.
   — Ничего существенного. Фрицы нервничают немного.
   Снова заговорила советская гаубичная батарея. Между деревьями всплеснулись фонтаны взрывов, снаряд развалил угол каменного сарая. Вначале Семенов считал залпы, но быстро сбился — присоединились новые орудия и огонь усилился. Наконец артиллерия смолкла. Были слышны лишь шум моторов за деревней да длинные пулеметные очереди.
   Немцы, видимо, решили начать контратаку. Неожиданно, сбросив маскировку, из укрытия выползли два, а потом еще четыре танка. Поднимая столбы пыли, они двинулись к перекрестку дорог. Семенов закусил губу и убрал руку со спуска. Его так и подмывало выпустить по немцам несколько снарядов. Танки скрылись за домами, деревьями и за завесой пыли.
   С юга, теперь уже на большей высоте, снова показались немецкие самолеты.
   Василий, усмехаясь, следил за ними и в тот момент, когда они начали менять порядок, готовясь перейти в пике и атаковать, поднял руку.
   — Янек, иди сюда, быстро.
   Кос быстро проскользнул у основания орудия и встал в башне рядом с командиром.
   — Посмотри в перископ. Видишь самолеты?
   — Вижу.
   — Внимание, сейчас начнут бомбить, — быстро объяснял Василий. — Наши провели артиллерийскую подготовку, но в атаку не пошли. Немцы же на всякий случай вызвали самолеты, но, видимо, не выдержали напряжения и двинулись в контратаку. Это и есть то самое неосторожное движение, о котором ты спрашивал.
   Заметив над землей поднятые танками столбы пыли, немецкие летчики приняли их за объект атаки. Самолеты с воем вошли в пике, сбрасывая одну за другой бомбы…
   — Это они в своих? — спросил Кос.
   — По своим лупят, — радовался Елень, стоявший по другую сторону орудия.
   Семенов толкнул Янека в спину:
   — По местам! Густлик, заряжай осколочным. Янек, внимательно слушай, а ты, Григорий, заводи мотор и будь готов.
   Уже пятый самолет выходил из пике, а шестой стремительно шел в атаку, когда в шлемофонах отозвалась штабная радиостанция.
   — «Сосна», «Ель», «Лиственница», внимание!.. Вперед!
   Семенов знал, что через минуту последует команда и его танку. Спокойно навел пушку на противотанковое орудие, стоящее у дороги. Было видно, как к нему бегут немцы в пятнистых куртках и занимают позиции.
   — «Дуб», «Бук», «Граб», внимание!..
   Теперь маскировка была уже излишней, и, прежде чем послышалась очередная команда, раздался выстрел… Сквозь оседающие облака дыма и пыли стало видно завалившееся набок орудие с торчащей кверху оторванной трубой станины. Мгновенно в прицел была поймана акация, с минуту Василий отыскивал миномет и, не обнаружив его, выпустил по дереву один за другим два снаряда. Сердце командира радостно забилось, когда внезапно вверх высоко взметнулся гейзер разрыва.
   — Боеприпасы рванули, — прошептал он и громко добавил: — Противотанковым заряжай!
   — «Дуб», «Бук», «Граб», внимание! — повторила бригадная радиостанция, и вот долгожданная команда: — Вперед!
   — Механик, стоп! — остановил Василий Григория, который уже выжал сцепление и включил скорость.
   Семенов развернул ствол в ту сторону, где заметил двигающуюся крышу, секунду отыскивал ее и наконец увидел, что она еще движется, пытаясь занять позицию возле построек фольварка. Василий навел пушку в самый центр соломенной крыши и выстрелил. Крыша дрогнула, сдвинулась в сторону, и из-под нее, как раненый зверь, выполз огромный «фердинанд». Самоходка, пятясь, разворачивалась.
   — Подкалиберным заряжай!
   — Готово!
   Василий старательно высчитал поправку, и как раз в этот момент «фердинанд» остановился на несколько секунд. Поручник воспользовался этим и всадил снаряд прямо в башню вражеской машины. Не дожидаясь результата выстрела, скомандовал:
   — Механик, вперед! Полный газ!
   Танк рванулся с места, как резвая лошадь, застоявшаяся в конюшне. Они скорее выскочили, чем выехали, из окопа и двинулись на фольварк.
   — Янек, бей по амбразурам и окнам!
   Кос прильнул к прицелу. Некоторое время в нем мелькали зеленые иглы сосен да верхушки подминаемых танком низких деревьев, но вот в прицеле посветлело — танк въехал в сад. Через смотровую щель Янек увидел, как промелькнули несущиеся вперед соседние танки и между яблонями, за пасекой, показался дом, чернеющий провалами выбитых окон. В глубине его, как глаза кошек в темном подвале, сверкнули искорки пулеметных очередей, Янек тут же открыл по ним огонь и подавил пулеметы противника, столь опасные для движущейся за танками пехоты. Затем он «обработал» два окопа и пролом в стене у самой земли. Но вот танк немного свернул в сторону и между двумя строениями въехал во двор фольварка. Из-за угла выскочил немецкий солдат с фаустпатроном. Короткой очередью Кос уложил его. Падая, немец успел нажать на спуск, и по вытоптанному двору фольварка, словно футбольный мяч, покатился снаряд. Он взорвался, ударившись о груду камней.
   Рядом с убитым немцем появился мчавшийся бронетранспортер. Заметив танк, водитель резко затормозил и стал разворачивать машину, а в это время, укрывшись за его броней, два десантника, в покрытых маскировочными сетками касках, строчили из пулемета. Расстояние до бронетранспортера было чересчур мало, чтобы поразить его выстрелом из орудия. Мгновенно оценив обстановку, Семенов приказал механику:
   — Тарань!
   Саакашвили дал газ, и танк рванулся на вражескую машину. Отброшенный сильным толчком, бронетранспортер, теряя колеса, врезался в каменную стену, а танк, вовремя затормозив, остановился как вкопанный, избежав в последнее мгновение столкновения со стеной.
   Неожиданно справа и слева появилось множество серых фигурок: бежали польские и советские солдаты. Они стреляли очередями из автоматов, швыряли гранаты в окна и двери домов, выводили из подвалов пленных. Отдельные группы немцев бежали в сторону леса. Янек знал, что там они наверняка попадут в руки гвардейцев, замкнувших на опушке кольцо окружения.
   Он поднял ствол своего ручного пулемета и, слегка нажимая на спуск, выпустил очередь над их головой.
   — Тата-та-тата, тата-тата-тата, та-та-та…
   — Ты что это вытворяешь? — недовольно спросил Семенов.
   — Свое имя выстукиваю, — ответил он с улыбкой. — Ты же сам еще в Сельцах говорил, что я должен научиться.
   Группа автоматчиков направлялась к их танку, но неожиданно они повернули, как-то странно замахали руками над головой и бросились врассыпную.
   — Да свои же мы, чего боитесь? — с досадой проговорил Григорий и приоткрыл люк, чтобы остановить беглецов. Но едва он успел высунуть голову, как тут же захлопнул тяжелую крышку и растерянно пробасил:
   — Проклятая… И меня нашла…
   — Что случилось?
   — Да ужалила.
   — Пуля? — забеспокоился Василий.
   — Какая пуля? Пчела. Целый рой броню облепил.
   Только теперь все почувствовали в танке запах меда.
   Янек через прицел видел, как во дворе фольварка обнимаются и целуются польские и советские солдаты, как в одно место собирают пленных, взятых во время атаки на фольварк, а в другое сгоняют овец, найденных в коровнике. А к их танку ближе, чем на десять метров, никто не решался подойти. Смельчаки, рискнувшие приблизиться, поспешно удирали без оглядки.
   — Что же теперь делать? — не выдержал Кос. — Сидим, как в тюрьме. Надо попробовать…
   — И не думай, живым не выйдешь, — возразил Елень. — Подождите, я, кажется, придумал…
   Густлик набросил куртку на голову, натянул рукавицы, быстро открыл люк и выскочил на броню. Люк захлопнулся, но в танк успели проскочить две обезумевшие пчелы. Они начали сердито жужжать, угрожая танкистам, но вскоре успокоились и забились в угол.
   Между тем Елень достал лопату, притащил углей из пепелища сгоревшего дома, сложил их возле танка с наветренной стороны и стал бросать в огонь охапки зеленой листвы. Густой дым окутал танк, проникая через щели внутрь.
   — Из боя вышли невредимыми, а этот чертяка нас задушит, — закашлялся Григорий.
   От дыма в танке сделалось темно и душно. Наконец послышались удары лопаты о броню и голос Густлика:
   — Вылезайте, теперь не покусают.
   Быстро открыли люки. Первым выскочил Шарик, за ним — остальные члены экипажа. Все заметили, что бок и правая гусеница танка облеплены медом. Видимо, промчавшись через пасеку, танк раздавил улей. Шарик, морща нос от дыма, пристроился сбоку и стал слизывать с ведущих колес смешанную с пылью сладкую липкую массу.
   — Вижу, ты специалист, Густлик, — похвалил Еленя Семенов. — Хорошо бы снова заглянуть на пасеку и запастись медом. Можно бы и командиру бригады подарок сделать.
   — Да, неплохо бы. — Елень почесал затылок. — Только бочоночек для этого нужен…
   Регулировщики уже направляли танки на новые боевые позиции, отводя их за строения. Видимо, немецкое командование тоже получило донесение о случившемся и приказало обстрелять фольварк. Первый снаряд, прилетевший с южной стороны и ударивший в стену дома, никого не ранил, да и воспринят он был даже с какой-то тайной радостью, словно подтверждение того, что фольварк и деревня Студзянки отбиты у врага.


17. Награда


   Сражение не закончилось захватом Студзянок. Через два часа танкисты двинулись лесом на юг и расположились на позициях стрелковых подразделений, на внешнем кольце окружения. Вечером они отразили атаку немецкой пехоты и танков. Ночью их должны были сменить, но помешал противник, и только через сутки, рано утром, бригаду отвели с передовой.
   Солнце уже поднялось над горизонтом, когда они проходили через место боя. Вокруг Студзянок, на раскинувшихся полях, расположенных на возвышенности, напоминающей перевернутый щит, стояли разбитые бронетранспортеры, танки с обгоревшими башнями, направленными в землю стволами и разорванными гусеницами. Танкисты рассматривали их внимательно: свои — с сожалением, фашистские — с ненавистью. Были здесь и угловатые средние танки, и длинноствольные «пантеры», и приземистые, тяжелые «тигры». Позднее представители штабов установили, что польская бригада уничтожила сорок немецких танков и самоходных орудий, а своих потеряла восемнадцать.
   Бригаду отвели в большой лес в центре захваченного плацдарма, в резерв 1-й армии, соединения которой форсировали Вислу и заняли оборону на севере, вдоль речки Пилицы.
   Под вечер в день ухода с позиций, несмотря на то что бригада находилась в радиусе действия тяжелой артиллерии, а немецкие самолеты шли широкими волнами по безоблачному небу, было объявлено общее построение.
   Солнце уже склонялось к западу, его косые лучи с трудом пробивались сквозь кроны деревьев, а там, где сосны росли гуще, полутени лежали под стволами. Вдоль рядов, с правого фланга, шагал генерал, за ним — офицер штаба и солдат со сбитым из двух досок подносом. Экипаж «Рыжего» стоял на левом фланге. Чем ближе подходил генерал, тем отчетливее слышался его голос:
   — За героизм, проявленный в борьбе с немецкими оккупантами, подпоручник Александр Марчук награждается Крестом Храбрых… Хорунжий Юзеф Чоп награждается Крестом Храбрых… Капрал Мариан Бабуля награждается Крестом Храбрых…
   Наконец генерал остановился перед экипажем «Рыжего».
   — Командир танка поручник Василий Семенов награждается Крестом Храбрых… Наводчик капрал Густав Елень, механик-водитель плютоновый Григорий Саакашвили, радист капрал Ян Кос награждаются Крестом Храбрых…
   Каждый ответил: «Во славу Родины!» Василий произнес это спокойно, Густлик — громко, Григорий — вдохновенно, а Янек — несмело. Генерал брал кресты с деревянного подноса и прикреплял их к промасленным, грязным, пыльным комбинезонам. Каждому смотрел в глаза, пожимал руку и, обняв, целовал в обе щеки. Потом вставал по стойке «смирно» и прикладывал руку к головному убору.
   Янек получил награду последним. Генерал прикрепил крест, но продолжал стоять. Брови его нахмурились, и по всему было видно, что он чем-то недоволен.
   — Непорядок у вас, — повернулся он в сторону Семенова. — Почему не весь экипаж в строю?
   Семенов, не веря ушам, осмотрел строй — все были на месте.
   — Все в строю, товарищ генерал.
   — Вижу только четверых, а где собака?
   — Шарик! — позвал Янек.
   Овчарка, оставленная у танка, скучала, не понимая, почему ей нельзя быть вместе со всеми. Заслышав голос хозяина, она стремглав примчалась.
   — Прикажи ему сесть.
   — К ноге, Шарик! Сидеть!
   — Повара ко мне! — приказал генерал.
   Между деревьями появился незнакомый экипажу солдат в белом фартуке и колпаке. Он шел торжественно, неся перед собой большую фаянсовую тарелку с отбитым краем, на которой в несколько рядов лежала поджаренная колбаса. Генерал взял тарелку и, присев на корточки, поставил перед собакой.
   — Иначе не можем тебя отблагодарить, — пояснил он не то себе, не то овчарке, не то экипажу.
   Потом, повернувшись к Косу, вручил ему латунную медаль, вырезанную из ободка гильзы артиллерийского снаряда.
   — Повесь ему на ошейник!
   Янек прочитал тщательно выцарапанную надпись на медали: «Шарик — собака танковой бригады».
   — Ого! — прошептал Елень. — Сам генерал ему дал. А повар не захотел идти, помощника с колбасой прислал.
   Слова адресовались соседям по шеренге, но генерал услышал и, посмотрев на Еленя, пояснил:
   — Капрал Лободзкий погиб. Снаряд из «фердинанда» угодил в автомашину, когда она везла кухню; повара смертельно ранило осколком.
   Елень опустил голову.
   Генерал подумал, что танкисты еще не знают всего и только по мере того, как будут проходить дни, начнут замечать отсутствующих в строю и поймут, что многих друзей они уже никогда не увидят. Сейчас только ему одному известно, что в окрестных лесах и полях выросло более семидесяти могильных холмиков и, наверное, их будет еще больше, потому что двести человек отвезли в госпиталь. Не только живые получили кресты под Студзянками…
   — Гости прибыли, гражданин генерал, — доложил офицер из штаба.
   Раздалась команда: «Смирно! Равнение направо!»
   Генералы из штаба армии приняли рапорт и вручили командиру бригады крест Виртути Милитари.
   Командир вышел на середину поляны, поднял орден над головой. Солнце блеснуло на вишневой эмали, оттенив яркие — черный и синий — цвета на ленте.
   — Танкисты! Не я, а вы заслужили этот крест для своего командира, для бригады…
   После команды «Разойдись!» все бросились поздравлять друг друга. Около награжденных собирались группы солдат: они пожимали руки, поздравляли.
   Лидка тоже пришла поздравить. На ней было чистое, выглаженное обмундирование, волосы — пушистые, недавно вымытые. Она по очереди пожала руки членам экипажа, а Янека поздравила последним.
   — Не знала… Очень беспокоилась за тебя, — начала она. — Все рассказывают, даже трудно поверить, что ты и твой экипаж…
   Янек слушал молча, глядя ей в глаза.
   — Говорят, вечером будут фильм показывать. Приходи к радиостанции, вместе пойдем.
   Янек почему-то подумал о хорунжем Зенеке и посмотрел на друзей.
   — Может, вместе придем, — сказал он нерешительно, — всем экипажем…
   Вдруг он замолчал. Взгляд его был направлен на Шарика, который сидел перед тарелкой с поджаренной колбасой и длинно зевал, втягивая воздух. Тонкая ниточка слюны стекала с его морды.