Страница:
— Гражданин хорунжий, это затруднит ведение прицельного огня, уменьшит бронебойную силу, да и вообще так нельзя, — запротестовал Янек.
— Можно. Под Студзянками у танка хорунжего Грушки то же самое было. — Мастер мыл руки и с усмешкой поглядывал на командира танка.
Шарик гавкнул от радости, что скучная работа кончилась. Кос взобрался на танк и заглянул внутрь башни: по другую сторону от только что отремонтированной пушки, левее прицела, были прикреплены ордена и фотография, с которой смотрел первый командир танка. Во время ремонта на фотографию упала капелька масла, она медленно сползала вниз. Кос осторожно снял ее пальцем. Рядом весело залаял Шарик.
— Ничего-то ты, глупый, не понимаешь, — буркнул Кос, но оказалось, что он был не прав: лай овчарки извещал о возвращении Еленя и о скором обеде.
— Экипаж, обедать! — закричал Густлик из-за танка.
Кос повернул голову, потому что Елень, поставив на траву два котелка, наполненных дымящимся мясом, и положив вещмешок с хлебом и консервами, начал выбивать на жестяном термосе барабанную дробь.
— Янек, давай этот балахон на подстилку!
Кос отложил ключи и стряхнул брезент, в центре которого белой краской четко был нарисован знак, предупреждающий о химическом заражении. После этого он расстелил брезент в тени сосен. Томаш расставил котелки, нарезал толстыми ломтями хлеб и разложил их на чистом льняном полотенце. Шарик улегся в нескольких шагах под деревьями, делая вид, что не голоден: пусть сначала экипаж поест, а потом уж и он закусит тем, что останется…
— Ну и густой же здесь лес! — Елень наклонился к Янеку, продолжая откручивать крышку термоса. — Больше пушек, чем деревьев. Если захочешь по нужде в кусты — черта с два: под каждым если не танк, то пушка, если не миномет, то штаб. Разговор у кухни был, будто армия наша переправляться через реку не будет: русские по дружбе нас на свой плацдарм по мосту пустят. Мы даже ног не замочим…
И, желая показать, как они обойдут противника, если будут атаковать с соседнего плацдарма, он чуть не опрокинул термос и не разлил содержимое.
— Осторожней! — сказал Кос.
— С фланга по фрицам! — Елень подул на ушибленные пальцы и добавил со злостью: — Обед притащил, про стратегические планы толкую, а ты — как бревно.
— Не до веселья теперь.
— А что случилось?
— «Рыжему» ствол будут пилить. — Кос показал глазами на приближающегося вместе с Григорием хорунжего.
— Ствол? Нашему «Рыжему»? — угрожающе переспросил Густлик. — Да я этого фрайера… — И он сжал кулаки.
— Не смей! — Кос положил ладонь ему на плечо.
— Раз надо, значит, надо! — согласился Елень в сразу же добавил: — Подожди. Попробуем по-хорошему. У нас там кое-что припрятано.
Тем временем оружейник подошел к брезенту, улыбнулся и спросил:
— Угостите?
— А как же, пан хорунжий! — Елень вскочил, усадил оружейника на почетное место и налил ему в котелок супу. — Суп гороховый, с салом, прямо с кухни. Пахнет! И густой, как и положено перед наступлением. Томек, подай-ка хлеб.
— Теплый еще, — поблагодарил механик и уже хотел было поднести ложку ко рту, но Густлик придержал его за руку:
— Минуточку. — Видя недоумевающий взгляд офицера, добавил: — Айн момент, как ответила гадалка Гитлеру на вопрос, сколько ему осталось жить.
Он подбежал к танку, нырнул в открытый люк и вылез со старой бутылью, найденной в подвале дворца Шварцер Форст. Потом наполнил два стакана, которые принес Саакашвили.
— А вам на том берегу дам выпить, — заявил Густлик в ответ на умоляющие взгляды друзей. — Гражданин хорунжий, будьте здоровы, как наш «Рыжий».
— Будем здоровы. — Хорунжий посмотрел сквозь стакан на свет, выпил, смакуя вино, и ответил со знанием дела: — Старое… Старше, чем весь ваш экипаж.
— Я думаю, вам бы, наверное… — начал Густлик, вытирая ладонью губы, — я говорю, вам бы ведь не понравилось, если… ну, понимаете… если бы вам что-нибудь отрезали? — хитро добавил он, заглядывая мастеру в глаза.
Тот молчал, целиком занятый едой. Кроме обычного фронтового гула, может быть более нервного перед наступлением, чем обычно, доносился теперь частый стук топоров — это саперы готовили переправочные средства.
Янек свистнул. Шарик подошел к танку, вернулся с миской и получил свою порцию.
Гулко завыл тяжелый снаряд и разорвался в лесу, в нескольких десятках метров. Все пригнулись, а Томаш пододвинул гармонь к сосне. Крупный осколок упал на середину брезента и разорвал ткань. Черешняк быстро схватил его, но еще быстрее бросил и начал ругаться, дуя на обожженные пальцы:
— Черт! Брезент испортил, теперь протекать будет.
— Саперов — как дятлов, — произнес техник, накладывая себе мяса и каши. — Что ни день — переправа.
— Гражданин хорунжий, — Янек вернулся к делу, о котором ни на минуту не переставал думать, — мы ведь на «Рыжем» с самого начала. И не бросили его, хотя нам давали новый танк, с восьмидесятипятимиллиметровой пушкой.
— Мотор сменили, — вставил Григорий.
— Каждая царапина у него на броне — вот как на теле, — добавил Елень.
Хорунжий отставил котелок и протянул руку к ближайшему из них:
— Автомат!
Взяв поданный ему Густликом автомат, он сунул в ствол кусочек кости и, возвратив оружие, сказал:
— На, стреляй!
— Так ведь разорвет, — возмутился Елень. Он выбросил кость и, вынув из кармана платок, начал старательно чистить дуло оружия.
— А того не понимаете, что пушку вашу тоже разорвет. Знаю, что вас мучает. Я сам еще сопляком на завод пошел. Когда работал, то мне приходилось ящик подставлять, чтобы до станка дотянуться. Если машину любить, если за ней ухаживать и не обижать ее, она отблагодарит. Но с вашим «Рыжим» иначе чем пилой не обойдешься. Ни времени, ни запасных частей. А через несколько дней на плацдарме получите новый ствол…
Из-за деревьев выбежал запыхавшийся Вихура, в шапке, сдвинутой на затылок, в расстегнутом у горла мундире.
— Ребята! — закричал он издалека. — Не дали мне патрули прямо к вам подъехать, пришлось оставить мою развалину метрах в пятистах отсюда. Привет! Хорошо, что к обеду успел! — добавил он, видя расставленные котелки и термос. И только тогда заметил офицера.
— Извините, гражданин хорунжий, не заметил. Капрал Вихура. Разрешите?
— Садитесь, — прервал его мастер и жестом указал место.
— На, бери. — Елень протянул шоферу котелок. — Самая гуща, со дна. — И он воткнул ложку, показывая, что она стоит.
Вихура ел молча, посматривая по сторонам.
— Ну, за работу! — Оружейник повернулся к Григорию. Оба встали и подошли к танку. Хорунжий свернул самокрутку, прикурил и, взяв ножовку, стал примериваться к стволу.
— Чего это он? — спросил Вихура. — Рехнулся?
— Досталось нам от «пантеры». Теперь пилить нужно, — со злостью пояснил Янек.
— Дело табак. — Вихура кивнул головой и засунул в рот кусок говядины. — Тринадцатое…
— С полным ртом не разговаривают, — начал поучать Елень.
— Тринадцатое, говорю, несчастный день…
— А все-таки не ушли фрицы от нас.
Раздался скрежещущий звук распиливаемого металла. Все вздрогнули, но никто не посмотрел в ту сторону.
— Столько несчастий в один день! Ротмистр ранен, «Рыжего» покалечили. И с Марусей ты не встретился…
— Чепуха. Предрассудки, — возразил Кос.
— Ребята, — сказал Вихура почти шепотом, — я слышал, как генерал в штабе говорил, что вы будете переправляться с первой дивизией.
— По мосту? — спросил Янек.
— Нет, на пароме. Перед дивизионной артиллерией. Я вас прошу, не рвитесь вы уж очень вперед…
— А я тебе советую не выезжать из окопа! — сердито крикнул Янек. Его все больше раздражал скрежет стали. — Зачем ты вообще сюда притащился?
— Не кричи на меня, заикой сделаешь, — отрезал Вихура. — Я приехал, чтобы сказать вам, где Огонек. Хотел подбросить, но если ты так кипятишься… — добавил он вставая.
— Подожди, — попросил Кос и повернулся к Еленю: — Нельзя, конечно, отлучаться от машины, но Маруся была у моря, ждала…
— Успеешь за час туда и назад? — спросил Густлик шофера.
— За полтора.
— Э-э, рискнем! Езжай, командир, мы тут пока за тебя…
Кос вскочил на ноги и потащил Вихуру в лес. Вдогонку за ними бросился Шарик.
— Должен же Янек ее повидать, — пояснил Елень Черешняку. — А то у танка полствола, а у командира полсердца.
— Пан плютоновый… — начал Томаш.
— Чего тебе?
— Хорунжий обещал дать нам за рекой новый ствол.
— Ну, обещал.
— А откуда он возьмет?
— С разбитого танка.
— А если наш разобьют?
— С нашего ствол не снимешь — обрезанный.
Елень со злостью мотнул головой и закрыл ладонями уши, чтобы не слышать резкого скрежета металла и глупых вопросов. Ясно ведь как божий день — в каждый танк может попасть снаряд, каждый танк может сгореть, и нечего об этом болтать. Несмотря на жару, Елень напялил на голову шлемофон и затянул ремешок под подбородком. Оградив себя таким образом от мира звуков, он лег под сосну и закрыл глаза.
Солнце, проникая сквозь ветви, чуть пригревало его щеки, а апрельский ветерок ласкал их, как когда-то давным-давно на лесных полянах Бескид. Затосковал Густлик по дому, которого не видел уже четыре года. И хотя он знал из писем, что отец и мать его живы, тоска была столь острой, что он почувствовал комок в горле и боль, как от раны.
Боль эта мучила его долго, но в конце концов стихла, и тогда появилось ощущение, что, может быть, все происходящее — только сон. Он осторожно приоткрыл глаза, чтобы проверить. Увидел, как хорунжий вытер пот со лба и передал пилу грузину. Григорий взял ее и неохотно склонился над стволом.
Елень снова закрыл глаза и передвинулся еще глубже в тень, куда солнце почти не проникало и где стоял полумрак. Лучше бы ему пальцы отрезали, чем «Рыжему» ствол. Да и как теперь он будет стрелять?.. Но недолго он размышлял. Усталость взяла свое, и он заснул.
— Пан плютоновый, мастер уже собирается уходить! — громко сказал Томаш.
— Командир не вернулся? — Густлик рванулся и сел под сосной.
— Нет.
— Надо проверить обязательно… — бормотал он себе под нос, влезая на танк, затем нырнул в люк и через минуту снова появился. — Подождите минуточку, пан хорунжий! — позвал он мастера, который уже стянул с себя комбинезон и застегивал пуговицы гимнастерки. — Один момент, как говорила гадалка. Мы потихонечку раза два стрельнем — и сразу назад, на место. Никто и не узнает.
— За это могут здорово всыпать. Внеплановый огонь.
— Но мы ведь вашу работу проверим, пан мастер. Томек, в машину! Едем! — приказал он высунувшемуся из переднего люка Григорию.
Все трое исчезли в танке и закрыли за собой люки. «Рыжий» с куцым стволом выполз из окопа, немного попятился, а затем, свернув в сторону, чтобы объехать окоп, рванул напрямик. Подминая под себя заросли кустарника, выехал к обрыву высокого берега.
Хорунжий, застегивая ремень, наблюдал за танком. Он успел свернуть из газеты цигарку и закурил, прежде чем грохнул первый, прицельный выстрел.
После выстрела Елень внимательно смотрел в прицел: попадет ли снаряд в одинокое голое дерево на валу, предохраняющем от паводков.
— Неплохо, — пробормотал он, когда темный фонтан разрыва вырос рядом с деревом.
Снова зарядил, чуть повернул ствол и выстрелил во второй раз, а затем еще, в третий и в четвертый.
— Коротка пушка, да хороша стрельбушка, — сказал он с одобрением.
Ветер разносил остатки дыма от последнего выстрела, когда внезапно огненный столб вырвался из вала, подбросив дерево в воздух.
— Вот те на! — удивился Густлик, как охотник, стрелявший по зайцу, а попавший в кабана. — Что за холера?! — выругался он и приказал: — Гриша, давай назад! Газу!
Танк рванулся назад. Едва он успел съехать в окоп, как с того берега долетел густой, нарастающий гул десятков взрывов. Зашелестели ветки от взрывной волны.
Все трое быстро выскочили из машины, немного озадаченные тем, что произошло. Затихающее эхо разрывов еще висело в воздухе.
— Ну как ствол? — спросил хорунжий.
— Нет худа без добра, — кивнул головой Густлик. — Разлет немного больше стал, но в общем-то кучно.
— Вот только втихую вам не удалось это сделать. — Оружейник по очереди пожал руку каждому.
— А потом дадите новый ствол? — решил убедиться Елень.
— На том берегу. Я ведь обещал. Привет!
Едва оружейник скрылся за деревьями, как к танку подбежал связной от пехотинцев.
— Гражданин сержант, — обратился он к Григорию. — Командир роты спрашивает, кто стрелял.
— Стрелял? Кто? — Саакашвили сделал удивленное лицо. — Разные тут стреляли. Как обычно на фронте.
Солдат минуту стоял задумавшись, поглядывая на лица танкистов, но, поняв, что ничего другого не услышит, отдал честь, повернулся кругом и побежал назад.
— Ну что, оглохли? Беги, Гжесь, посмотри, дымит ли еще, а ты бери гармошку и играй.
Не успел еще вернуться Саакашвили и Черешняк едва взял первые аккорды, как к Густлику энергичным шагом подошел толстый сержант.
— Здравия желаю, танкисты!
— Привет!
— Сержант Константин Шавелло. Через два «л», — представился он, протягивая руку.
— Плютоновый Елень. Через одно «л».
— Одно «л»? Ну и шутник… Командир батальона спрашивает, это вы стреляли?
— Нет.
Сержант удивленно поднял брови и отошел на несколько шагов. С окопной насыпи он без труда забрался на танк и понюхал пушку.
— Значит, ствол ни с того ни с сего порохом завонял? — спросил он, соскакивая на землю.
— Духами ему пахнуть, что ли? — буркнул Густлик.
— Ну и шутники вы, танкисты, — засмеялся толстяк, отходя. — Так я и передам: мол, не стреляли, а из дула порохом — как пивом изо рта…
— Дымит и горит, — доложил Гжесь, выждав, пока сержант отойдет. — Должно быть, случайно — в склад с боеприпасами.
— Сто чертей! Сплошные приключения! Оставили нас с Вихурой в танке, так вы ствол под снаряд подставили, а теперь…
— Что теперь? Если бы в другое место целился…
— Не болтай глупости. Целился, куда надо. Если бы да кабы…
— Экипаж машины, ко мне! — приказал поручник, которого привел сержант Шавелло.
— Не стреляли, вишь, а из дула порохом несет.
Танкисты встали перед офицером по стойке «смирно»; тихонько вздохнула гармонь в руке Томаша. Поручник передвинул планшет, открыл его и вынул блокнот.
— Состав экипажа танка 102, — говорил он и одновременно писал. — Командир?
— Сержант Ян Кос, — ответил Густлик.
— Механик?
— Сержант Григорий Саакашвили.
— Через два «а». Ясно… Пулеметчик?
— Рядовой Томаш Черешняк.
— Заряжающий?
— Плютоновый Густав Елень.
— Так кто же вы в конце концов? — Офицер слегка наморщил лоб.
— Я же говорю — Елень. Командир на минуту отошел, чтобы…
Но поручника уже не интересовало, зачем отошел командир, он отдал честь и скрылся между деревьями.
— Сейчас Кос вернется, а может, и нет, — заметил Густлик. — Должен был управиться за полтора часа, а уже два прошло.
Полтора часа — это всего девяносто минут, и Кос об этом помнил. Дорога туда заняла тридцать восемь, на обратный путь он оставил с запасом — сорок. Таким образом, на встречу оставалось только двенадцать. До этого он никогда так не высчитывал время. Случилось, правда, еще во время учений, что «Рыжий» из-за него не выполнил задачи, но это было давно, до того, как они попали на фронт. И даже до того, как он стал командиром.
Теперь он стоял перед Марусей, между грузовиком Вихуры и землянкой, у входа в которую развевался небольшой флажок с красным крестом. Он держал девушку за руки, и оба молчали, смущенные взглядами чужих людей и подавленные тем, что времени так мало.
— Вахмистр не сказал мне, что ты здесь. А то бы я прибежал.
— Трудно нам встречаться.
— Ты из-за этого так расстроена?
— Нет.
— А из-за чего? Я ведь вижу.
— Янтарное сердечко другой подарил.
— Вихура нашел, я взял у него, а она просила… — начал объяснять Кос.
— Каждому уступаешь, кто просит?
— Только янтарные.
— Маруся! — позвал кто-то из землянки.
Сидевший чуть в стороне Шарик побежал в ту сторону и тявкнул, рассерженный тем, что кто-то смеет мешать.
— Сейчас! — крикнула девушка и сказала Яну: — А настоящее?..
— Ты же знаешь.
— Знаю, но хочу еще раз услышать.
Вихура дал два коротких сигнала, показывая, что пора, и махнул рукой.
— Твое. Все твое. Если хочешь, возьми Шарика. — Он погладил овчарку.
— Скоро война кончится…
— Как только кончится…
— Не загадывай, милый, боюсь.
— Сестра! — Из землянки выглянул солдат с забинтованной головой.
— Иду! — Девушка взмахнула рукой и быстро заговорила: — Утром наши ходили за Одер на разведку. Принесли трофейные конфеты. Бери, это тебе. Пора, Ян.
— Да, Огонек! До свидания!
И он решил: пусть все смотрят — обнял Марусю и крепко поцеловал.
— За Одером встретимся! — крикнула она, убегая к своим раненым.
— За Одером! — повторил он.
Опустив стекло кабины, он смотрел назад, пока белый флаг не скрылся за стеной стволов, а потом долго разглядывал небольшую жестяную коробочку, в которой постукивали конфеты.
— Это которые сосут, да? — спросил Вихура.
Кос не ответил, а может, даже и не слышал. Он внимательно смотрел на лес вдоль дороги. В лесу стояли сосредоточенные перед наступлением войска: на огневых позициях под пестрыми маскировочными сетками, рядом с дивизионными 76-мм пушками и 122-мм гаубицами, торчали тяжелые пушки-гаубицы и дальнобойные орудия со стройными стволами; в складках местности притаились приземистые минометы крупных калибров; в тени сосен зеленели танки. Свисающие с ветвей шнуры телефонных кабелей сплетались над землянками штабов в толстые узлы.
Дорога была пустынной. Изредка пылили навстречу колонны с боеприпасами или саперный грузовик с плоскодонным понтоном. Даже на перекрестках дорог — никого.
— А отсюда тебе пешком надо, — сказал шофер и остановил машину.
Шарик выскочил первым и побежал в лес.
— Пока, Вихура! Спасибо. — Кос пожал измазанную мазутом руку товарища.
— Я бы остался с вами, да под броней душно. И места для пятого нет.
— Ясно.
— Раньше времени будешь.
— Ну, всего хорошего!
Грузовик тронулся дальше. Кос вошел в кусты и неожиданно почувствовал, как кто-то положил ему руку на плечо. Удивленный, он обернулся и увидел перед собой сержанта в каске, застегнутой под подбородком, и с ремнем через плечо.
— Армейский комендантский патруль. Ваш пропуск.
Янек оглянулся, словно выискивая, куда бы убежать, но там уже стояли двое с автоматами. Шарик вернулся и выглядывал из кустов, ожидая приказа.
— У меня нет пропуска.
— Снимите ремень, — приказал старший патруля.
— Мой танк находится в полукилометре отсюда. Я только…
— Снимите ремень, — повторил сержант. — Ваша собака?
— Нет, — ответил Кос. — Пошел отсюда! — отогнал он овчарку. — Разрешите мне объяснить?..
Объяснения не потребовались. Сержант считал, что поскольку у него есть право задерживать солдат, то чем больше он их приведет, тем лучше выполнит задачу, — довольно частая ошибка среди начинающих, слишком ретивых стражей порядка. А может быть, он просто хотел показать, что умеет нести службу лучше, чем другие…
Как бы там ни было, но в мрачной землянке у развилки дороги Янек нашел многочисленную, разношерстную компанию. Сидели здесь задержанные патрулями всевозможные комбинаторы и лодыри, но были и такие, которых поймали в кустах, когда они неосторожно удалились на какие-нибудь сто метров от своих окопов. Были даже такие, как сидевший рядом с Косом и с жаром объяснявший:
— Велика беда, что указательный не двигается, зато средний сгибается. — Он показал ладонь и подвигал пальцами. — Но врач уперся, и я утек без документов. Мой дядя шкуру бы с меня спустил, коли узнал бы, что я переправу через Одру в госпитале пролежал.
Кос посмотрел на часы, встал с нар и начал барабанить кулаками в дверь.
— Чего тебе? — спросил часовой.
— К командиру. Немедленно доложите.
— Сейчас, — услышал он ленивый голос за дверью.
— Я с вами, — встал солдат, убежавший из госпиталя. — Товарищ сержант подтвердит…
— Кто к командиру? — В приоткрывшихся дверях показалась голова сержанта. — Не все. Один только.
Он проводил Коса между деревьями к раскладному столику, за которым сидел молодой симпатичный хорунжий в чистеньком мундире с ремнем, пахнущим еще свежевыделанной кожей.
— Ну, что случилось? — спросил он, желая казаться добродушным, и отложил в сторону раскрашенный боевой листок, который на фронте называли «молнией».
— Гражданин хорунжий, в пятистах метрах отсюда стоит на позиции мой танк. Можете меня наказать, но не так, чтобы экипаж остался без командира. Во время переправы каждый ствол на учете.
— А откуда вы знаете, что будет переправа?
Из кустов выглянула собачья морда. Кос посмотрел в ту сторону и не расслышал вопроса.
— Что? — переспросил он.
— Откуда вы знаете о переправе?
— Все знают, — пожал плечами Кос, стараясь жестом отогнать собаку.
— Вы что, не умеете стоять по стойке «смирно»?
— Пойдешь ты, наконец, домой?! Умею, гражданин хорунжий.
Офицер огляделся, увидел Шарика, нырнувшего в кусты, и распетушился — задержанный пытался над ним подшучивать!
— Ваша фамилия?
— Сержант Ян Кос.
Лицо хорунжего моментально изменилось.
— Врет, нагло врет, — сказал он стоящему рядом сержанту. — Минуту назад я как раз получил «молнию». — Он взял в руки листок и прочитал текст под рисунком, изображающим нечто похожее на танк. Танк извергал огонь. — «Экипаж танка 102 под командованием сержанта Яна Коса метким огнем уничтожил гитлеровский склад боеприпасов на передней линии фронта…» Так откуда у вас документы на имя Яна Коса? — Хорунжий встал и приказал сержанту: — Возьмите еще двух человек, машину и доставьте его немедленно в штаб армии, к командиру нашего батальона. Доложите: шпионил, при нем собака. Знаете, что делать в случае попытки к бегству?
Обвинение было столь необоснованным и грубым, что Кос почувствовал себя как боксер, получивший сильный удар в челюсть. Он даже не обратил внимания на наставленные ему в грудь и в спину дула автоматов, пропустил мимо ушей насмешки сержанта.
Всю дорогу он размышлял, почему хорунжий, парень всего на год или на два старше его, недели две назад окончивший офицерское училище, не захотел проверить его слова. Почему предпочел обвинение доверию, причем самому элементарному: послал бы кого-нибудь к ближайшему танку с проверкой. Ну ладно, черт с ней, с явной несправедливостью, но во время переправы каждый танк…
Газик с фургоном из реек и фанеры целый час петлял по проселочным дорогам, задевая верхом за нижние ветви, и наконец остановился перед кирпичным строением, наверное охотничьим домиком.
Коса провели в помещение. Он долго ждал в разных коридорах, потрясенный случившимся, тяжело вздыхал и никак не мог собраться с мыслями. Из этого состояния его вывела команда:
— Войдите!
Высокий поручник открыл двери и пропустил его вперед себя в большую светлую комнату, в которой за массивным столом сидел седоволосый майор.
Поручник встал по стойке «смирно» и доложил:
— Комендантский патруль недалеко от переднего края задержал человека, имеющего документы на имя… — он заглянул в солдатскую книжку, которую держал в руках, — сержанта Коса.
На стенах были видны светлые прямоугольники — следы висевших раньше портретов, кое-где виднелись отметины от пуль. Услышав свою фамилию, Янек перестал рассматривать стены, он остро ощутил, что именно здесь все должно разрешиться.
Майор взял книжку, долго рассматривал фотографию, морщил брови, словно что-то припоминая, а затем неожиданно предложил:
— Садитесь.
Поручник пододвинул стул.
— Я не сяду, гражданин майор. Я должен немедленно возвращаться к танку. Уже вечер, а ведь утром…
— Что утром?
— Каждый знает, у кого есть глаза и уши.
— А вы умеете наблюдать. Хорошо. Значит, вы сержант Кос…
— У вас в руках моя солдатская книжка, гражданин майор.
— Документы не всегда говорят правду. Вы, может быть, помните, в каком бою последний раз принимал участие ваш взвод?
— Не взвод. Танк. Уничтожение морского десанта.
— Ага, знаете об этом. А кто мог бы подтвердить, что вы — это именно вы, а не кто-то другой?
— Экипаж. Плютоновый Елень, сержант Саакашвили.
— А в штабе армии?
— Да, конечно!.. Генерал… Достаточно позвонить…
— Выйдите и подождите в коридоре, — приказал офицер разведки, а когда двери за Янеком закрылись, жестом остановил поручника, протянувшего руку к телефону. — Не нужно. Это тот самый парень, на которого мы писали наградной лист после боя с «Херменегильдой». Отошлем его прямо к генералу, и пусть тот делает с ним, что хочет… Нет у вас чего-либо более интересного, чем сержант без пропуска?
— Радиограмма с той стороны фронта. — Поручник подал лист бумаги с расшифрованным текстом.
— Чего же вы тянули? — буркнул с неудовольствием майор и, медленно прочитав радиограмму, спросил: — Далеко этот Кандлиц за Одрой?
— Сорок километров. Небольшой испытательный полигон среди леса, северо-восточное Берлина.
— Можно. Под Студзянками у танка хорунжего Грушки то же самое было. — Мастер мыл руки и с усмешкой поглядывал на командира танка.
Шарик гавкнул от радости, что скучная работа кончилась. Кос взобрался на танк и заглянул внутрь башни: по другую сторону от только что отремонтированной пушки, левее прицела, были прикреплены ордена и фотография, с которой смотрел первый командир танка. Во время ремонта на фотографию упала капелька масла, она медленно сползала вниз. Кос осторожно снял ее пальцем. Рядом весело залаял Шарик.
— Ничего-то ты, глупый, не понимаешь, — буркнул Кос, но оказалось, что он был не прав: лай овчарки извещал о возвращении Еленя и о скором обеде.
— Экипаж, обедать! — закричал Густлик из-за танка.
Кос повернул голову, потому что Елень, поставив на траву два котелка, наполненных дымящимся мясом, и положив вещмешок с хлебом и консервами, начал выбивать на жестяном термосе барабанную дробь.
— Янек, давай этот балахон на подстилку!
Кос отложил ключи и стряхнул брезент, в центре которого белой краской четко был нарисован знак, предупреждающий о химическом заражении. После этого он расстелил брезент в тени сосен. Томаш расставил котелки, нарезал толстыми ломтями хлеб и разложил их на чистом льняном полотенце. Шарик улегся в нескольких шагах под деревьями, делая вид, что не голоден: пусть сначала экипаж поест, а потом уж и он закусит тем, что останется…
— Ну и густой же здесь лес! — Елень наклонился к Янеку, продолжая откручивать крышку термоса. — Больше пушек, чем деревьев. Если захочешь по нужде в кусты — черта с два: под каждым если не танк, то пушка, если не миномет, то штаб. Разговор у кухни был, будто армия наша переправляться через реку не будет: русские по дружбе нас на свой плацдарм по мосту пустят. Мы даже ног не замочим…
И, желая показать, как они обойдут противника, если будут атаковать с соседнего плацдарма, он чуть не опрокинул термос и не разлил содержимое.
— Осторожней! — сказал Кос.
— С фланга по фрицам! — Елень подул на ушибленные пальцы и добавил со злостью: — Обед притащил, про стратегические планы толкую, а ты — как бревно.
— Не до веселья теперь.
— А что случилось?
— «Рыжему» ствол будут пилить. — Кос показал глазами на приближающегося вместе с Григорием хорунжего.
— Ствол? Нашему «Рыжему»? — угрожающе переспросил Густлик. — Да я этого фрайера… — И он сжал кулаки.
— Не смей! — Кос положил ладонь ему на плечо.
— Раз надо, значит, надо! — согласился Елень в сразу же добавил: — Подожди. Попробуем по-хорошему. У нас там кое-что припрятано.
Тем временем оружейник подошел к брезенту, улыбнулся и спросил:
— Угостите?
— А как же, пан хорунжий! — Елень вскочил, усадил оружейника на почетное место и налил ему в котелок супу. — Суп гороховый, с салом, прямо с кухни. Пахнет! И густой, как и положено перед наступлением. Томек, подай-ка хлеб.
— Теплый еще, — поблагодарил механик и уже хотел было поднести ложку ко рту, но Густлик придержал его за руку:
— Минуточку. — Видя недоумевающий взгляд офицера, добавил: — Айн момент, как ответила гадалка Гитлеру на вопрос, сколько ему осталось жить.
Он подбежал к танку, нырнул в открытый люк и вылез со старой бутылью, найденной в подвале дворца Шварцер Форст. Потом наполнил два стакана, которые принес Саакашвили.
— А вам на том берегу дам выпить, — заявил Густлик в ответ на умоляющие взгляды друзей. — Гражданин хорунжий, будьте здоровы, как наш «Рыжий».
— Будем здоровы. — Хорунжий посмотрел сквозь стакан на свет, выпил, смакуя вино, и ответил со знанием дела: — Старое… Старше, чем весь ваш экипаж.
— Я думаю, вам бы, наверное… — начал Густлик, вытирая ладонью губы, — я говорю, вам бы ведь не понравилось, если… ну, понимаете… если бы вам что-нибудь отрезали? — хитро добавил он, заглядывая мастеру в глаза.
Тот молчал, целиком занятый едой. Кроме обычного фронтового гула, может быть более нервного перед наступлением, чем обычно, доносился теперь частый стук топоров — это саперы готовили переправочные средства.
Янек свистнул. Шарик подошел к танку, вернулся с миской и получил свою порцию.
Гулко завыл тяжелый снаряд и разорвался в лесу, в нескольких десятках метров. Все пригнулись, а Томаш пододвинул гармонь к сосне. Крупный осколок упал на середину брезента и разорвал ткань. Черешняк быстро схватил его, но еще быстрее бросил и начал ругаться, дуя на обожженные пальцы:
— Черт! Брезент испортил, теперь протекать будет.
— Саперов — как дятлов, — произнес техник, накладывая себе мяса и каши. — Что ни день — переправа.
— Гражданин хорунжий, — Янек вернулся к делу, о котором ни на минуту не переставал думать, — мы ведь на «Рыжем» с самого начала. И не бросили его, хотя нам давали новый танк, с восьмидесятипятимиллиметровой пушкой.
— Мотор сменили, — вставил Григорий.
— Каждая царапина у него на броне — вот как на теле, — добавил Елень.
Хорунжий отставил котелок и протянул руку к ближайшему из них:
— Автомат!
Взяв поданный ему Густликом автомат, он сунул в ствол кусочек кости и, возвратив оружие, сказал:
— На, стреляй!
— Так ведь разорвет, — возмутился Елень. Он выбросил кость и, вынув из кармана платок, начал старательно чистить дуло оружия.
— А того не понимаете, что пушку вашу тоже разорвет. Знаю, что вас мучает. Я сам еще сопляком на завод пошел. Когда работал, то мне приходилось ящик подставлять, чтобы до станка дотянуться. Если машину любить, если за ней ухаживать и не обижать ее, она отблагодарит. Но с вашим «Рыжим» иначе чем пилой не обойдешься. Ни времени, ни запасных частей. А через несколько дней на плацдарме получите новый ствол…
Из-за деревьев выбежал запыхавшийся Вихура, в шапке, сдвинутой на затылок, в расстегнутом у горла мундире.
— Ребята! — закричал он издалека. — Не дали мне патрули прямо к вам подъехать, пришлось оставить мою развалину метрах в пятистах отсюда. Привет! Хорошо, что к обеду успел! — добавил он, видя расставленные котелки и термос. И только тогда заметил офицера.
— Извините, гражданин хорунжий, не заметил. Капрал Вихура. Разрешите?
— Садитесь, — прервал его мастер и жестом указал место.
— На, бери. — Елень протянул шоферу котелок. — Самая гуща, со дна. — И он воткнул ложку, показывая, что она стоит.
Вихура ел молча, посматривая по сторонам.
— Ну, за работу! — Оружейник повернулся к Григорию. Оба встали и подошли к танку. Хорунжий свернул самокрутку, прикурил и, взяв ножовку, стал примериваться к стволу.
— Чего это он? — спросил Вихура. — Рехнулся?
— Досталось нам от «пантеры». Теперь пилить нужно, — со злостью пояснил Янек.
— Дело табак. — Вихура кивнул головой и засунул в рот кусок говядины. — Тринадцатое…
— С полным ртом не разговаривают, — начал поучать Елень.
— Тринадцатое, говорю, несчастный день…
— А все-таки не ушли фрицы от нас.
Раздался скрежещущий звук распиливаемого металла. Все вздрогнули, но никто не посмотрел в ту сторону.
— Столько несчастий в один день! Ротмистр ранен, «Рыжего» покалечили. И с Марусей ты не встретился…
— Чепуха. Предрассудки, — возразил Кос.
— Ребята, — сказал Вихура почти шепотом, — я слышал, как генерал в штабе говорил, что вы будете переправляться с первой дивизией.
— По мосту? — спросил Янек.
— Нет, на пароме. Перед дивизионной артиллерией. Я вас прошу, не рвитесь вы уж очень вперед…
— А я тебе советую не выезжать из окопа! — сердито крикнул Янек. Его все больше раздражал скрежет стали. — Зачем ты вообще сюда притащился?
— Не кричи на меня, заикой сделаешь, — отрезал Вихура. — Я приехал, чтобы сказать вам, где Огонек. Хотел подбросить, но если ты так кипятишься… — добавил он вставая.
— Подожди, — попросил Кос и повернулся к Еленю: — Нельзя, конечно, отлучаться от машины, но Маруся была у моря, ждала…
— Успеешь за час туда и назад? — спросил Густлик шофера.
— За полтора.
— Э-э, рискнем! Езжай, командир, мы тут пока за тебя…
Кос вскочил на ноги и потащил Вихуру в лес. Вдогонку за ними бросился Шарик.
— Должен же Янек ее повидать, — пояснил Елень Черешняку. — А то у танка полствола, а у командира полсердца.
— Пан плютоновый… — начал Томаш.
— Чего тебе?
— Хорунжий обещал дать нам за рекой новый ствол.
— Ну, обещал.
— А откуда он возьмет?
— С разбитого танка.
— А если наш разобьют?
— С нашего ствол не снимешь — обрезанный.
Елень со злостью мотнул головой и закрыл ладонями уши, чтобы не слышать резкого скрежета металла и глупых вопросов. Ясно ведь как божий день — в каждый танк может попасть снаряд, каждый танк может сгореть, и нечего об этом болтать. Несмотря на жару, Елень напялил на голову шлемофон и затянул ремешок под подбородком. Оградив себя таким образом от мира звуков, он лег под сосну и закрыл глаза.
Солнце, проникая сквозь ветви, чуть пригревало его щеки, а апрельский ветерок ласкал их, как когда-то давным-давно на лесных полянах Бескид. Затосковал Густлик по дому, которого не видел уже четыре года. И хотя он знал из писем, что отец и мать его живы, тоска была столь острой, что он почувствовал комок в горле и боль, как от раны.
Боль эта мучила его долго, но в конце концов стихла, и тогда появилось ощущение, что, может быть, все происходящее — только сон. Он осторожно приоткрыл глаза, чтобы проверить. Увидел, как хорунжий вытер пот со лба и передал пилу грузину. Григорий взял ее и неохотно склонился над стволом.
Елень снова закрыл глаза и передвинулся еще глубже в тень, куда солнце почти не проникало и где стоял полумрак. Лучше бы ему пальцы отрезали, чем «Рыжему» ствол. Да и как теперь он будет стрелять?.. Но недолго он размышлял. Усталость взяла свое, и он заснул.
— Пан плютоновый, мастер уже собирается уходить! — громко сказал Томаш.
— Командир не вернулся? — Густлик рванулся и сел под сосной.
— Нет.
— Надо проверить обязательно… — бормотал он себе под нос, влезая на танк, затем нырнул в люк и через минуту снова появился. — Подождите минуточку, пан хорунжий! — позвал он мастера, который уже стянул с себя комбинезон и застегивал пуговицы гимнастерки. — Один момент, как говорила гадалка. Мы потихонечку раза два стрельнем — и сразу назад, на место. Никто и не узнает.
— За это могут здорово всыпать. Внеплановый огонь.
— Но мы ведь вашу работу проверим, пан мастер. Томек, в машину! Едем! — приказал он высунувшемуся из переднего люка Григорию.
Все трое исчезли в танке и закрыли за собой люки. «Рыжий» с куцым стволом выполз из окопа, немного попятился, а затем, свернув в сторону, чтобы объехать окоп, рванул напрямик. Подминая под себя заросли кустарника, выехал к обрыву высокого берега.
Хорунжий, застегивая ремень, наблюдал за танком. Он успел свернуть из газеты цигарку и закурил, прежде чем грохнул первый, прицельный выстрел.
После выстрела Елень внимательно смотрел в прицел: попадет ли снаряд в одинокое голое дерево на валу, предохраняющем от паводков.
— Неплохо, — пробормотал он, когда темный фонтан разрыва вырос рядом с деревом.
Снова зарядил, чуть повернул ствол и выстрелил во второй раз, а затем еще, в третий и в четвертый.
— Коротка пушка, да хороша стрельбушка, — сказал он с одобрением.
Ветер разносил остатки дыма от последнего выстрела, когда внезапно огненный столб вырвался из вала, подбросив дерево в воздух.
— Вот те на! — удивился Густлик, как охотник, стрелявший по зайцу, а попавший в кабана. — Что за холера?! — выругался он и приказал: — Гриша, давай назад! Газу!
Танк рванулся назад. Едва он успел съехать в окоп, как с того берега долетел густой, нарастающий гул десятков взрывов. Зашелестели ветки от взрывной волны.
Все трое быстро выскочили из машины, немного озадаченные тем, что произошло. Затихающее эхо разрывов еще висело в воздухе.
— Ну как ствол? — спросил хорунжий.
— Нет худа без добра, — кивнул головой Густлик. — Разлет немного больше стал, но в общем-то кучно.
— Вот только втихую вам не удалось это сделать. — Оружейник по очереди пожал руку каждому.
— А потом дадите новый ствол? — решил убедиться Елень.
— На том берегу. Я ведь обещал. Привет!
Едва оружейник скрылся за деревьями, как к танку подбежал связной от пехотинцев.
— Гражданин сержант, — обратился он к Григорию. — Командир роты спрашивает, кто стрелял.
— Стрелял? Кто? — Саакашвили сделал удивленное лицо. — Разные тут стреляли. Как обычно на фронте.
Солдат минуту стоял задумавшись, поглядывая на лица танкистов, но, поняв, что ничего другого не услышит, отдал честь, повернулся кругом и побежал назад.
— Ну что, оглохли? Беги, Гжесь, посмотри, дымит ли еще, а ты бери гармошку и играй.
Не успел еще вернуться Саакашвили и Черешняк едва взял первые аккорды, как к Густлику энергичным шагом подошел толстый сержант.
— Здравия желаю, танкисты!
— Привет!
— Сержант Константин Шавелло. Через два «л», — представился он, протягивая руку.
— Плютоновый Елень. Через одно «л».
— Одно «л»? Ну и шутник… Командир батальона спрашивает, это вы стреляли?
— Нет.
Сержант удивленно поднял брови и отошел на несколько шагов. С окопной насыпи он без труда забрался на танк и понюхал пушку.
— Значит, ствол ни с того ни с сего порохом завонял? — спросил он, соскакивая на землю.
— Духами ему пахнуть, что ли? — буркнул Густлик.
— Ну и шутники вы, танкисты, — засмеялся толстяк, отходя. — Так я и передам: мол, не стреляли, а из дула порохом — как пивом изо рта…
— Дымит и горит, — доложил Гжесь, выждав, пока сержант отойдет. — Должно быть, случайно — в склад с боеприпасами.
— Сто чертей! Сплошные приключения! Оставили нас с Вихурой в танке, так вы ствол под снаряд подставили, а теперь…
— Что теперь? Если бы в другое место целился…
— Не болтай глупости. Целился, куда надо. Если бы да кабы…
— Экипаж машины, ко мне! — приказал поручник, которого привел сержант Шавелло.
— Не стреляли, вишь, а из дула порохом несет.
Танкисты встали перед офицером по стойке «смирно»; тихонько вздохнула гармонь в руке Томаша. Поручник передвинул планшет, открыл его и вынул блокнот.
— Состав экипажа танка 102, — говорил он и одновременно писал. — Командир?
— Сержант Ян Кос, — ответил Густлик.
— Механик?
— Сержант Григорий Саакашвили.
— Через два «а». Ясно… Пулеметчик?
— Рядовой Томаш Черешняк.
— Заряжающий?
— Плютоновый Густав Елень.
— Так кто же вы в конце концов? — Офицер слегка наморщил лоб.
— Я же говорю — Елень. Командир на минуту отошел, чтобы…
Но поручника уже не интересовало, зачем отошел командир, он отдал честь и скрылся между деревьями.
— Сейчас Кос вернется, а может, и нет, — заметил Густлик. — Должен был управиться за полтора часа, а уже два прошло.
Полтора часа — это всего девяносто минут, и Кос об этом помнил. Дорога туда заняла тридцать восемь, на обратный путь он оставил с запасом — сорок. Таким образом, на встречу оставалось только двенадцать. До этого он никогда так не высчитывал время. Случилось, правда, еще во время учений, что «Рыжий» из-за него не выполнил задачи, но это было давно, до того, как они попали на фронт. И даже до того, как он стал командиром.
Теперь он стоял перед Марусей, между грузовиком Вихуры и землянкой, у входа в которую развевался небольшой флажок с красным крестом. Он держал девушку за руки, и оба молчали, смущенные взглядами чужих людей и подавленные тем, что времени так мало.
— Вахмистр не сказал мне, что ты здесь. А то бы я прибежал.
— Трудно нам встречаться.
— Ты из-за этого так расстроена?
— Нет.
— А из-за чего? Я ведь вижу.
— Янтарное сердечко другой подарил.
— Вихура нашел, я взял у него, а она просила… — начал объяснять Кос.
— Каждому уступаешь, кто просит?
— Только янтарные.
— Маруся! — позвал кто-то из землянки.
Сидевший чуть в стороне Шарик побежал в ту сторону и тявкнул, рассерженный тем, что кто-то смеет мешать.
— Сейчас! — крикнула девушка и сказала Яну: — А настоящее?..
— Ты же знаешь.
— Знаю, но хочу еще раз услышать.
Вихура дал два коротких сигнала, показывая, что пора, и махнул рукой.
— Твое. Все твое. Если хочешь, возьми Шарика. — Он погладил овчарку.
— Скоро война кончится…
— Как только кончится…
— Не загадывай, милый, боюсь.
— Сестра! — Из землянки выглянул солдат с забинтованной головой.
— Иду! — Девушка взмахнула рукой и быстро заговорила: — Утром наши ходили за Одер на разведку. Принесли трофейные конфеты. Бери, это тебе. Пора, Ян.
— Да, Огонек! До свидания!
И он решил: пусть все смотрят — обнял Марусю и крепко поцеловал.
— За Одером встретимся! — крикнула она, убегая к своим раненым.
— За Одером! — повторил он.
Опустив стекло кабины, он смотрел назад, пока белый флаг не скрылся за стеной стволов, а потом долго разглядывал небольшую жестяную коробочку, в которой постукивали конфеты.
— Это которые сосут, да? — спросил Вихура.
Кос не ответил, а может, даже и не слышал. Он внимательно смотрел на лес вдоль дороги. В лесу стояли сосредоточенные перед наступлением войска: на огневых позициях под пестрыми маскировочными сетками, рядом с дивизионными 76-мм пушками и 122-мм гаубицами, торчали тяжелые пушки-гаубицы и дальнобойные орудия со стройными стволами; в складках местности притаились приземистые минометы крупных калибров; в тени сосен зеленели танки. Свисающие с ветвей шнуры телефонных кабелей сплетались над землянками штабов в толстые узлы.
Дорога была пустынной. Изредка пылили навстречу колонны с боеприпасами или саперный грузовик с плоскодонным понтоном. Даже на перекрестках дорог — никого.
— А отсюда тебе пешком надо, — сказал шофер и остановил машину.
Шарик выскочил первым и побежал в лес.
— Пока, Вихура! Спасибо. — Кос пожал измазанную мазутом руку товарища.
— Я бы остался с вами, да под броней душно. И места для пятого нет.
— Ясно.
— Раньше времени будешь.
— Ну, всего хорошего!
Грузовик тронулся дальше. Кос вошел в кусты и неожиданно почувствовал, как кто-то положил ему руку на плечо. Удивленный, он обернулся и увидел перед собой сержанта в каске, застегнутой под подбородком, и с ремнем через плечо.
— Армейский комендантский патруль. Ваш пропуск.
Янек оглянулся, словно выискивая, куда бы убежать, но там уже стояли двое с автоматами. Шарик вернулся и выглядывал из кустов, ожидая приказа.
— У меня нет пропуска.
— Снимите ремень, — приказал старший патруля.
— Мой танк находится в полукилометре отсюда. Я только…
— Снимите ремень, — повторил сержант. — Ваша собака?
— Нет, — ответил Кос. — Пошел отсюда! — отогнал он овчарку. — Разрешите мне объяснить?..
Объяснения не потребовались. Сержант считал, что поскольку у него есть право задерживать солдат, то чем больше он их приведет, тем лучше выполнит задачу, — довольно частая ошибка среди начинающих, слишком ретивых стражей порядка. А может быть, он просто хотел показать, что умеет нести службу лучше, чем другие…
Как бы там ни было, но в мрачной землянке у развилки дороги Янек нашел многочисленную, разношерстную компанию. Сидели здесь задержанные патрулями всевозможные комбинаторы и лодыри, но были и такие, которых поймали в кустах, когда они неосторожно удалились на какие-нибудь сто метров от своих окопов. Были даже такие, как сидевший рядом с Косом и с жаром объяснявший:
— Велика беда, что указательный не двигается, зато средний сгибается. — Он показал ладонь и подвигал пальцами. — Но врач уперся, и я утек без документов. Мой дядя шкуру бы с меня спустил, коли узнал бы, что я переправу через Одру в госпитале пролежал.
Кос посмотрел на часы, встал с нар и начал барабанить кулаками в дверь.
— Чего тебе? — спросил часовой.
— К командиру. Немедленно доложите.
— Сейчас, — услышал он ленивый голос за дверью.
— Я с вами, — встал солдат, убежавший из госпиталя. — Товарищ сержант подтвердит…
— Кто к командиру? — В приоткрывшихся дверях показалась голова сержанта. — Не все. Один только.
Он проводил Коса между деревьями к раскладному столику, за которым сидел молодой симпатичный хорунжий в чистеньком мундире с ремнем, пахнущим еще свежевыделанной кожей.
— Ну, что случилось? — спросил он, желая казаться добродушным, и отложил в сторону раскрашенный боевой листок, который на фронте называли «молнией».
— Гражданин хорунжий, в пятистах метрах отсюда стоит на позиции мой танк. Можете меня наказать, но не так, чтобы экипаж остался без командира. Во время переправы каждый ствол на учете.
— А откуда вы знаете, что будет переправа?
Из кустов выглянула собачья морда. Кос посмотрел в ту сторону и не расслышал вопроса.
— Что? — переспросил он.
— Откуда вы знаете о переправе?
— Все знают, — пожал плечами Кос, стараясь жестом отогнать собаку.
— Вы что, не умеете стоять по стойке «смирно»?
— Пойдешь ты, наконец, домой?! Умею, гражданин хорунжий.
Офицер огляделся, увидел Шарика, нырнувшего в кусты, и распетушился — задержанный пытался над ним подшучивать!
— Ваша фамилия?
— Сержант Ян Кос.
Лицо хорунжего моментально изменилось.
— Врет, нагло врет, — сказал он стоящему рядом сержанту. — Минуту назад я как раз получил «молнию». — Он взял в руки листок и прочитал текст под рисунком, изображающим нечто похожее на танк. Танк извергал огонь. — «Экипаж танка 102 под командованием сержанта Яна Коса метким огнем уничтожил гитлеровский склад боеприпасов на передней линии фронта…» Так откуда у вас документы на имя Яна Коса? — Хорунжий встал и приказал сержанту: — Возьмите еще двух человек, машину и доставьте его немедленно в штаб армии, к командиру нашего батальона. Доложите: шпионил, при нем собака. Знаете, что делать в случае попытки к бегству?
Обвинение было столь необоснованным и грубым, что Кос почувствовал себя как боксер, получивший сильный удар в челюсть. Он даже не обратил внимания на наставленные ему в грудь и в спину дула автоматов, пропустил мимо ушей насмешки сержанта.
Всю дорогу он размышлял, почему хорунжий, парень всего на год или на два старше его, недели две назад окончивший офицерское училище, не захотел проверить его слова. Почему предпочел обвинение доверию, причем самому элементарному: послал бы кого-нибудь к ближайшему танку с проверкой. Ну ладно, черт с ней, с явной несправедливостью, но во время переправы каждый танк…
Газик с фургоном из реек и фанеры целый час петлял по проселочным дорогам, задевая верхом за нижние ветви, и наконец остановился перед кирпичным строением, наверное охотничьим домиком.
Коса провели в помещение. Он долго ждал в разных коридорах, потрясенный случившимся, тяжело вздыхал и никак не мог собраться с мыслями. Из этого состояния его вывела команда:
— Войдите!
Высокий поручник открыл двери и пропустил его вперед себя в большую светлую комнату, в которой за массивным столом сидел седоволосый майор.
Поручник встал по стойке «смирно» и доложил:
— Комендантский патруль недалеко от переднего края задержал человека, имеющего документы на имя… — он заглянул в солдатскую книжку, которую держал в руках, — сержанта Коса.
На стенах были видны светлые прямоугольники — следы висевших раньше портретов, кое-где виднелись отметины от пуль. Услышав свою фамилию, Янек перестал рассматривать стены, он остро ощутил, что именно здесь все должно разрешиться.
Майор взял книжку, долго рассматривал фотографию, морщил брови, словно что-то припоминая, а затем неожиданно предложил:
— Садитесь.
Поручник пододвинул стул.
— Я не сяду, гражданин майор. Я должен немедленно возвращаться к танку. Уже вечер, а ведь утром…
— Что утром?
— Каждый знает, у кого есть глаза и уши.
— А вы умеете наблюдать. Хорошо. Значит, вы сержант Кос…
— У вас в руках моя солдатская книжка, гражданин майор.
— Документы не всегда говорят правду. Вы, может быть, помните, в каком бою последний раз принимал участие ваш взвод?
— Не взвод. Танк. Уничтожение морского десанта.
— Ага, знаете об этом. А кто мог бы подтвердить, что вы — это именно вы, а не кто-то другой?
— Экипаж. Плютоновый Елень, сержант Саакашвили.
— А в штабе армии?
— Да, конечно!.. Генерал… Достаточно позвонить…
— Выйдите и подождите в коридоре, — приказал офицер разведки, а когда двери за Янеком закрылись, жестом остановил поручника, протянувшего руку к телефону. — Не нужно. Это тот самый парень, на которого мы писали наградной лист после боя с «Херменегильдой». Отошлем его прямо к генералу, и пусть тот делает с ним, что хочет… Нет у вас чего-либо более интересного, чем сержант без пропуска?
— Радиограмма с той стороны фронта. — Поручник подал лист бумаги с расшифрованным текстом.
— Чего же вы тянули? — буркнул с неудовольствием майор и, медленно прочитав радиограмму, спросил: — Далеко этот Кандлиц за Одрой?
— Сорок километров. Небольшой испытательный полигон среди леса, северо-восточное Берлина.