– Мистер Шерман, я та, на кого покушался ваш сын. Я Грейс Харт. Возле моего дома обнаружено тело вашей жены. – Грейс набрала воздуха в легкие, чтобы продолжить, но смогла лишь произнести невнятно: – Я очень сожалею…
– Вам не стоит извиняться. Во всем виноват я, – ответил ей сломленный горем мистер Шерман. – Это мне следует просить у вас прощения. Мэтт – мой сын, и он пытался убить вас и вашу дочь. У меня нет слов…
– Мэтт поступил так из ревности ко мне, – осторожно, но решительно вмешался Донни. – Он сам только что сказал это.
Лицо старшего Шермана исказилось при воспоминании о мучительном разговоре с младшим сыном, который почему-то сохранил свою никчемную жизнь.
– Как я понимаю, вы и есть настоящая мать моего сына? – с трудом выдавил он вопрос, который рано или поздно должен был быть задан.
И так же трудно было Грейс ответить, сказать простое «да». Что-то удерживало ее от прямого ответа.
– Разве не мой сын покушался на меня и мою дочь?..
Мистер Шерман медленно покачал головой. Ему было тяжело, очень тяжело. Свинцово-черная вязкая туча словно опустилась на него и сковывала все его движения.
– К великому моему сожалению, Мэтт наш родной сын. Мы с Сильвией решили не заводить детей из-за некоторых психических отклонений в ее семье, которые могли бы передаваться генетически. Поэтому мы усыновили Донни еще новорожденным через известную вам организацию. Но через год случилось так, что Сильвия забеременела, и тогда родился Мэтт.
Мистер Шерман задыхайся, словно выбираясь из вязкой тьмы.
– Она решила, что будет хорошо, если у Донни появится младший брат. Она была так… – мистер Шерман сделал паузу, чтобы перевести дух, – так счастлива, прямо на седьмом небе от радости, когда узнала, что должен родиться мальчик.
Грейс уже перестала слушать его. Она заглянула в глаза своему вновь обретенному сыну и встретила его взгляд. Неизвестно, сколько длилась их молчаливая переглядка – может, целую вечность, а может, лишь долю секунды, но наконец она заговорила первой:
– Здравствуй, Донни.
Он не ответил, и она сначала оторопела, но затем увидела его протянутую руку.
– Я не знаю, как обращаться к вам. Миссис Харт или…
– Грейс, – сказала она и сжала его руку в своей. Немыслимо было, чтобы он сейчас, да и в ближайшее время назвал ее мамой. Сколько еще препон надо преодолеть, какой переворот совершить в сознании, чтобы это произошло.
Мать, которую Донни, вероятно, любил или, по крайней мере, уважал, лежала сейчас в морге. Нельзя требовать, чтобы какая-то незнакомая женщина мгновенно заняла ее место в жизни парня.
– Грейс… – произнес он, как бы изучая это имя, пробуя его на вкус, в надежде к нему привыкнуть в будущем.
Может быть, самое трудное было для Грейс отпустить его руку, перестать ощущать прикосновение его уже грубоватой, сильной мужской руки со все еще по-детски тонкими пальцами. Но у нее хватило воли прервать рукопожатие.
Доминик и Джессика появились вовремя и встали за ее спиной. Она оглянулась.
– Это моя дочь Джессика, – представила Грейс Джессику и едва не ахнула.
Сходство Джессики и Донни было поразительным. И сама Джессика это сразу заметила и в первый момент была явно ошеломлена.
– Привет, Джессика, – сказал Донни, и Грейс отметила, что приемные родители вполне удовлетворительно воспитали парня. Он был в меру сдержан и приветлив. – Рад познакомиться с тобой. Я Донни. – Он взглянул на Грейс, желая, чтобы именно она объяснила, кто он, а Джессика смотрела на него расширенными в изумлении глазами.
– Это… это… – Грейс не находила слов. – Он тот мальчик, о котором я тебе говорила. Тот самый, которого я отдала на усыновление девятнадцать лет назад. Видишь, он с той поры заметно подрос.
Грейс показалось, что добавить немного юмора в данной напряженной ситуации не помешает.
– Это мой брат? – Джессика была явно близка к обмороку, но мгновенно оправилась. – А тот самый… Он, значит, не твой сын?..
Грейс молча покачала головой.
– Слава богу! Подумать только, что такой мерзавец…
Грейс едва удержалась от того, чтобы не зажать ладонью слишком уж откровенный ротик дочери, но та, к счастью, сама умолкла.
Доминик нашел момент подходящим, чтобы вмешаться.
– Мистер Шерман, я детектив Доминик Марино из департамента полиции графства Франклин. Прежде всего, позвольте выразить искреннее соболезнование по поводу кончины вашей супруги. Я понимаю, что вы и ваш сын переживаете сейчас не лучшее время. – Доминик как бы мельком, но цепким взглядом окинул Донни. – Вы разговаривали со своим младшим сыном здесь, в больничной палате. Он объяснил вам мотивы своих поступков. По какой причине он застрелил Сильвию Шерман, вашу жену?
Мистер Шерман долго откашливался, прежде чем заговорить:
– Донни, почему бы тебе не вернуться в холл с этой юной леди, Джессикой, если я правильно расслышал ее имя?
Он подождал, пока Донни неохотно, но покорно увел Джессику, после этого посмотрел на Грейс, как бы желая заиметь в ее лице союзницу.
– Незачем молодым людям слышать то, что нам предстоит обсуждать. Признания Мэтта потрясли меня ужасно… Он и моя жена – они давно не ладили между собой. Во всем, можно так сказать, находила коса на камень, постоянно возникали конфликты. Мэтт заявлял, что он ревнует, обвинял нас, что мы больше внимания уделяем Донни, а его третируем. Он задумал невероятное – убить нас всех и приписать эти преступления Донни. Его он хотел заставить под пыткой написать предсмертную записку и взять на себя все эти убийства. Он позаботился и о том, чтобы оставить в вашем доме доказательства вины Донни. Он обувался в его ботинки, рассыпал волосы, отрезанные у него во время сна из разных мест…
– О боже! – не удержалась от возгласа Грейс. Она вспомнила жвачку, которой был приклеен к двери уже ненужный ключ, и данные полицейского анализа. Какая страшная паучья сеть была соткана безумием и опутала два мирных, благополучных дома.
– Есть еще одно, о чем бы я не хотел сообщать Донни до поры до времени.
Мистер Шерман был явно на пределе своих сил и все же он собрался с духом и закончил:
– Теперь известно, куда исчезла подружка Донни, Каролин Стейлз. Мне придется сказать полиции ее последний адрес. – Тут мистер Шерман слегка улыбнулся, будто прощаясь с миром нормальных людей и уходя во тьму. – 327 Мейпл, Верхний Арлингтон. Она, расчлененная, лежит в подвале дома, в холодильнике.
51
– Вам не стоит извиняться. Во всем виноват я, – ответил ей сломленный горем мистер Шерман. – Это мне следует просить у вас прощения. Мэтт – мой сын, и он пытался убить вас и вашу дочь. У меня нет слов…
– Мэтт поступил так из ревности ко мне, – осторожно, но решительно вмешался Донни. – Он сам только что сказал это.
Лицо старшего Шермана исказилось при воспоминании о мучительном разговоре с младшим сыном, который почему-то сохранил свою никчемную жизнь.
– Как я понимаю, вы и есть настоящая мать моего сына? – с трудом выдавил он вопрос, который рано или поздно должен был быть задан.
И так же трудно было Грейс ответить, сказать простое «да». Что-то удерживало ее от прямого ответа.
– Разве не мой сын покушался на меня и мою дочь?..
Мистер Шерман медленно покачал головой. Ему было тяжело, очень тяжело. Свинцово-черная вязкая туча словно опустилась на него и сковывала все его движения.
– К великому моему сожалению, Мэтт наш родной сын. Мы с Сильвией решили не заводить детей из-за некоторых психических отклонений в ее семье, которые могли бы передаваться генетически. Поэтому мы усыновили Донни еще новорожденным через известную вам организацию. Но через год случилось так, что Сильвия забеременела, и тогда родился Мэтт.
Мистер Шерман задыхайся, словно выбираясь из вязкой тьмы.
– Она решила, что будет хорошо, если у Донни появится младший брат. Она была так… – мистер Шерман сделал паузу, чтобы перевести дух, – так счастлива, прямо на седьмом небе от радости, когда узнала, что должен родиться мальчик.
Грейс уже перестала слушать его. Она заглянула в глаза своему вновь обретенному сыну и встретила его взгляд. Неизвестно, сколько длилась их молчаливая переглядка – может, целую вечность, а может, лишь долю секунды, но наконец она заговорила первой:
– Здравствуй, Донни.
Он не ответил, и она сначала оторопела, но затем увидела его протянутую руку.
– Я не знаю, как обращаться к вам. Миссис Харт или…
– Грейс, – сказала она и сжала его руку в своей. Немыслимо было, чтобы он сейчас, да и в ближайшее время назвал ее мамой. Сколько еще препон надо преодолеть, какой переворот совершить в сознании, чтобы это произошло.
Мать, которую Донни, вероятно, любил или, по крайней мере, уважал, лежала сейчас в морге. Нельзя требовать, чтобы какая-то незнакомая женщина мгновенно заняла ее место в жизни парня.
– Грейс… – произнес он, как бы изучая это имя, пробуя его на вкус, в надежде к нему привыкнуть в будущем.
Может быть, самое трудное было для Грейс отпустить его руку, перестать ощущать прикосновение его уже грубоватой, сильной мужской руки со все еще по-детски тонкими пальцами. Но у нее хватило воли прервать рукопожатие.
Доминик и Джессика появились вовремя и встали за ее спиной. Она оглянулась.
– Это моя дочь Джессика, – представила Грейс Джессику и едва не ахнула.
Сходство Джессики и Донни было поразительным. И сама Джессика это сразу заметила и в первый момент была явно ошеломлена.
– Привет, Джессика, – сказал Донни, и Грейс отметила, что приемные родители вполне удовлетворительно воспитали парня. Он был в меру сдержан и приветлив. – Рад познакомиться с тобой. Я Донни. – Он взглянул на Грейс, желая, чтобы именно она объяснила, кто он, а Джессика смотрела на него расширенными в изумлении глазами.
– Это… это… – Грейс не находила слов. – Он тот мальчик, о котором я тебе говорила. Тот самый, которого я отдала на усыновление девятнадцать лет назад. Видишь, он с той поры заметно подрос.
Грейс показалось, что добавить немного юмора в данной напряженной ситуации не помешает.
– Это мой брат? – Джессика была явно близка к обмороку, но мгновенно оправилась. – А тот самый… Он, значит, не твой сын?..
Грейс молча покачала головой.
– Слава богу! Подумать только, что такой мерзавец…
Грейс едва удержалась от того, чтобы не зажать ладонью слишком уж откровенный ротик дочери, но та, к счастью, сама умолкла.
Доминик нашел момент подходящим, чтобы вмешаться.
– Мистер Шерман, я детектив Доминик Марино из департамента полиции графства Франклин. Прежде всего, позвольте выразить искреннее соболезнование по поводу кончины вашей супруги. Я понимаю, что вы и ваш сын переживаете сейчас не лучшее время. – Доминик как бы мельком, но цепким взглядом окинул Донни. – Вы разговаривали со своим младшим сыном здесь, в больничной палате. Он объяснил вам мотивы своих поступков. По какой причине он застрелил Сильвию Шерман, вашу жену?
Мистер Шерман долго откашливался, прежде чем заговорить:
– Донни, почему бы тебе не вернуться в холл с этой юной леди, Джессикой, если я правильно расслышал ее имя?
Он подождал, пока Донни неохотно, но покорно увел Джессику, после этого посмотрел на Грейс, как бы желая заиметь в ее лице союзницу.
– Незачем молодым людям слышать то, что нам предстоит обсуждать. Признания Мэтта потрясли меня ужасно… Он и моя жена – они давно не ладили между собой. Во всем, можно так сказать, находила коса на камень, постоянно возникали конфликты. Мэтт заявлял, что он ревнует, обвинял нас, что мы больше внимания уделяем Донни, а его третируем. Он задумал невероятное – убить нас всех и приписать эти преступления Донни. Его он хотел заставить под пыткой написать предсмертную записку и взять на себя все эти убийства. Он позаботился и о том, чтобы оставить в вашем доме доказательства вины Донни. Он обувался в его ботинки, рассыпал волосы, отрезанные у него во время сна из разных мест…
– О боже! – не удержалась от возгласа Грейс. Она вспомнила жвачку, которой был приклеен к двери уже ненужный ключ, и данные полицейского анализа. Какая страшная паучья сеть была соткана безумием и опутала два мирных, благополучных дома.
– Есть еще одно, о чем бы я не хотел сообщать Донни до поры до времени.
Мистер Шерман был явно на пределе своих сил и все же он собрался с духом и закончил:
– Теперь известно, куда исчезла подружка Донни, Каролин Стейлз. Мне придется сказать полиции ее последний адрес. – Тут мистер Шерман слегка улыбнулся, будто прощаясь с миром нормальных людей и уходя во тьму. – 327 Мейпл, Верхний Арлингтон. Она, расчлененная, лежит в подвале дома, в холодильнике.
51
Неделей позже Тони выписали из госпиталя, вернули ему одежду, в которой его туда доставили, но выстиранную и отглаженную, и, провожая сочувственными взглядами, попрощались. Произошло это знаменательное событие в половине шестого, как раз в удобное для Грейс время. Она закончила работу и смогла подскочить к госпиталю, чтобы подвезти Тони до его дома. Они заранее договорились, что долечиваться он будет у нее, но для этого ему необходимо взять из своего дома кое-какие вещи.
Джессика в этот день тренировалась до шести и отпросилась у матери, чтобы провести потом у подружки время до утра на целомудренной вечеринке, с просмотром лишь ночных телеканалов, не более, таково было твердое обещание. Так что ночь оставалась в распоряжении Грейс и Тони.
Он появился из больничных дверей в тюрбане из бинтов, словно арабский шейх.
Грейс помнила его отекшее, почерневшее лицо, каким оно было на следующий день после операции, и теперь, обрадовавшись, что у него, наконец, почти нормальный вид, облегченно рассмеялась.
– Тебе весело? Мне тоже. Я выгляжу факиром и могу отправиться на ярмарку показывать фокусы. Или выступать клоуном.
Повязка скрывала лишь часть его травм. Из-под нее к скуле с правой стороны тянулся еще только начавший заживать шрам. Тони наложили с десяток швов, чтобы соединить рассеченную кожу. И еще видны были свинцово-синие отеки под глазами. Со временем они постепенно изменят свой цвет на красновато-желтый, тоже не очень веселое зрелище. На клоуна он был похож, но только на клоуна очень печального.
– Значит, ты договорилась встретиться с Донни за ленчем в следующую среду? – решил проверить Тони доставленные ему Джессикой при ее последнем визите в больницу сведения.
Он протиснул тело, не без предосторожностей, на заднее сиденье. Когда Тони, наконец, удобно устроился, Грейс одарила его сияющей улыбкой. Ей хотелось разделить с ним свою радость.
– Да, он сам позвонил мне. Он сказал, что хочет поближе познакомиться и со мной, и с Джессикой.
– Что ж, не так плохо все оборачивается.
– Мне стало хоть немного легче. Он такой славный парнишка.
– Если так, то слава богу. Эй, не пропусти поворот!
Грейс действительно уже могла забыть за своими переживаниями дорогу к жилищу Тони.
Припарковавшись, Грейс первой вышла из машины, чтобы помочь выбраться Тони. Однако, морщась от боли, он обошелся без ее поддержки.
– Вспомни, что за мной наблюдают, – напомнил он. – Не хочу, чтобы по округе распространился слух, будто я стал полным инвалидом.
Грейс действительно не пришло в голову, что миссис Кратчер всегда на своем посту. Вот она уже появилась на крылечке.
– Привет, Тони. Как себя чувствуете?
– Отлично, миссис Кратчер. Просто превосходно.
– Рада это слышать. А то в новостях передавали всякие ужасы. Желаю вам скорейшего выздоровления!
– Спасибо, миссис Кратчер.
– И вашей собачке тоже. Не помню, как вы ее назвали. Она ведь тоже пострадала. Как ее самочувствие?
– Крамер. Крамер – кличка моей собаки. Ее выпишут из ветлечебницы завтра.
– Наверное, счет за ее лечение будет не меньше вашего, – предположила миссис Кратчер.
– Я тоже так думаю, – вздохнул Тони.
– Но все-таки власти обязаны вам материально помочь. Вы ведь пострадали, как говорили в новостях, на службе. А собака была при вас…
– Трудно сказать, что решат городские власти, – миролюбиво закруглил разговор Тони.
Пожилая женщина проследила, как они вошли в дом. Грейс потянулась к выключателю, чтобы зажечь свет в холле.
– С таким бдительным сторожем тебе не страшен никакой взломщик, – сказала она.
– Я не хотел бы оказаться на месте этого бедняги. На него вмиг бы надели наручники, – подтвердил Тони. Он перехватил руку Грейс и не позволил ей щелкнуть выключателем. Другой рукой он обнял ее талию.
– Тони! – запротестовала она.
– Не смей мне возражать, – заявил он с шутливой строгостью и поцеловал ее рот, теплый, нежный, возбуждающий.
На все ее протесты, что еще ему нельзя, что надо окончательно поправиться, Тони отвечал, что он вполне способен, и продемонстрировал ей это. Правда, он согласился на пассивную роль и послушно распластался на кровати, но и такая его поза полностью устраивала их обоих. Грейс раздела его, потом разделась сама и принялась ласкать и раззадоривать партнера. Возбуждая его, она возбудилась и сама. Ей приходилось быть очень осторожной, чтобы случайно не причинить ему боль, но под конец они довели себя до такого состояния, что забыли обо всем. Страсть вспыхнула обжигающим пламенем, и Грейс, словно всадница, помчалась на нем вскачь, пока окружающий мир не взорвался, рассыпаясь на осколки.
Но как только он издал короткий болезненный стон, отличный ог тех возгласов наслаждения, какие она слышала до этого, Грейс скатилась с него.
– О, Тони! Прости! Я так виновата… – Она включила торшер возле кровати и поглядела на любимого мужчину жалостливо и смущенно. – С тобой все в порядке?
– Я подумал, что ты доломаешь все мои оставшиеся ребра, – сказал он и вдруг с места в карьер начал хохотать. Его рассмешил ее наполнившийся ужасом взгляд. – Я пошутил, милая, мне очень хорошо. Ты просто коснулась одного чувствительного местечка, вот и все.
Ей стало стыдно за себя.
– Нам не следовало так… – начала было она.
– …так увлекаться, – закончил он за нее фразу. – А по-моему, очень даже следовало. Если ты дашь мне минуту, чтобы отдышаться, я б с охотой все повторил.
– Нет, Тони, повторения не будет. – Грейс вскочила с кровати, выпрямилась, встала над ним подбоченившись и окинула его строгим взглядом.
Вот он, ее любимый Тони, красивейший из мужчин, широкий в плечах, тонкий в талии, с длинными сильными ногами, но с белыми повязками на голове и груди и со шрамом на правой щеке. Он был похож на персонаж из фильма ужасов.
– Если б ты видел себя со стороны. Тебе надо полежать спокойно.
Его глаза прожигали ее насквозь. Она не отдавала себе отчета, что стоит перед ним обнаженная. Он потянул ее за руку, Грейс упиралась.
– Нет, Тони!
– Ляг и просто полежи рядом со мной хоть минуту. Я ничего не буду делать, клянусь. И не бойся за меня. Вечные эти твои страхи…
– Ты по-прежнему считаешь меня параноиком?
– А разве это не так?
– У моих страхов были веские основания.
– Но то было в прошлом, с тех пор мир изменился. Перестань, наконец, бояться. За Джессику, за меня…
– Я всегда буду бояться за вас обоих, – призналась Грейс.
– Тогда выходи за меня замуж и оберегай меня уже на законных основаниях.
Не ослышалась ли она? Но он прижал губы к ее уху и произнес, обдавая горячим дыханием:
– Я люблю тебя. Давай поженимся.
Только ближе к полуночи они собрались покинуть уютное жилище Тони. Грейс настояла на том, что она сама понесет рюкзак с его вещами в машину, и привела убедительный довод – он и так уже изрядно потрудился за эти последние часы. Тони улыбнулся, весьма довольный собой, и согласился. Во-первых, его натруженная грудная клетка адски болела, но он не признавался в этом Грейс, а во-вторых, он хотел побыть в доме пару-другую минут в одиночестве.
Тони менял свою жизнь, расставался в какой-то степени с прошлым и чувствовал себя по этой причине немного виноватым. Он по-прежнему будет помнить и любить Рейчел. Она останется частью его самого до конца его дней, но он также знал, что новая жизнь сулит неизведанные радости, будто подарок, приятный сюрприз ожидает его где-то в укромном уголке, и он вот-вот развернет обертку.
Фото Рейчел уже нашло свое место в рюкзаке, и поэтому он решил проститься с нею по-иному – в саду, который был ей так дорог. Ночь была ясной и на удивление теплой. За оградой светил уличный фонарь, и мотыльки устремлялись к нему из темноты и вились в луче серебрящимися искрами. Над садом в темной синеве неба повис бледный месяц в окружении похожих на крохотные алмазы звезд. Ветви уже почти совсем обнажились, и палая листва устилала землю, но в воздухе почему-то витал слабый цветочный аромат. Не ошибся ли он? Какие сейчас могут быть цветы? Розы?
Тони наморщил лоб, теряясь в догадках, но вдруг глаза его удивленно расширились. Или он совсем сошел с ума, или стал свидетелем чуда. Розовые кусты Рейчел были в полном цвету.
Четыре года подряд на этих кустах не появлялись цветы – только маленькие бутоны, которые, так и не распустившись, опадали. И вот теперь, в это на удивление теплое, воистину волшебное индейское лето, они зацвели в полную силу. Розы в октябре.
Тони не поверил, пока не дотронулся рукой до живых лепестков – со всей осторожностью, чтобы не спугнуть чудное видение. Но это было не видение, а реальность во всей своей красе. А ведь еще неделю назад кусты казались совсем мертвыми.
Белый мотылек вынырнул откуда-то из темного пространства, прочертил в воздухе несколько замысловатых петель, покружился вокруг Тони, задевая его щеку нежными крылышками.
Было такое ощущение, что мотылек ласкается к нему.
Послышался гудок с улицы. Грейс зовет его. Надо сорвать хоть один цветок и показать ей. Или не стоит?
Лучше он сохранит эту тайну. И все же Тони не удержался от искушения, бережно отделил самый крупный, самый красивый цветок и спрятал в нагрудный карман рубашки. Позже он засушит его в книге, и когда будет раскрывать страницы, этот цветок станет напоминанием о чуде, случившемся в саду его дочери, скрасит ему минуты одиночества.
Впрочем, его вряд ли ожидает одиночество в обретенной им новой семье.
Автомобильный гудок настойчиво звал его. Тони улыбнулся, обводя взглядом цветущие розовые кусты. Его ждут, за него волнуются.
– Мне надо идти, – произнес он вслух, неизвестно к кому обращаясь.
Жизнь его словно бы проделала полный круг. Он должен возвратиться из прошлого в настоящее, к своим девочкам.
Мотылек проводил его до машины, а когда Тони устроился рядом с Грейс на пассажирском сиденье и захлопнул дверцу, развернулся и полетел обратно к свету и почти сразу же затерялся среди подобных ему крохотных серебристых созданий.
Но эта сверкающая искорка еще некоторое время мелькала у Тони перед глазами, унося на своих легких крылышках горькие воспоминания.
Джессика в этот день тренировалась до шести и отпросилась у матери, чтобы провести потом у подружки время до утра на целомудренной вечеринке, с просмотром лишь ночных телеканалов, не более, таково было твердое обещание. Так что ночь оставалась в распоряжении Грейс и Тони.
Он появился из больничных дверей в тюрбане из бинтов, словно арабский шейх.
Грейс помнила его отекшее, почерневшее лицо, каким оно было на следующий день после операции, и теперь, обрадовавшись, что у него, наконец, почти нормальный вид, облегченно рассмеялась.
– Тебе весело? Мне тоже. Я выгляжу факиром и могу отправиться на ярмарку показывать фокусы. Или выступать клоуном.
Повязка скрывала лишь часть его травм. Из-под нее к скуле с правой стороны тянулся еще только начавший заживать шрам. Тони наложили с десяток швов, чтобы соединить рассеченную кожу. И еще видны были свинцово-синие отеки под глазами. Со временем они постепенно изменят свой цвет на красновато-желтый, тоже не очень веселое зрелище. На клоуна он был похож, но только на клоуна очень печального.
– Значит, ты договорилась встретиться с Донни за ленчем в следующую среду? – решил проверить Тони доставленные ему Джессикой при ее последнем визите в больницу сведения.
Он протиснул тело, не без предосторожностей, на заднее сиденье. Когда Тони, наконец, удобно устроился, Грейс одарила его сияющей улыбкой. Ей хотелось разделить с ним свою радость.
– Да, он сам позвонил мне. Он сказал, что хочет поближе познакомиться и со мной, и с Джессикой.
– Что ж, не так плохо все оборачивается.
– Мне стало хоть немного легче. Он такой славный парнишка.
– Если так, то слава богу. Эй, не пропусти поворот!
Грейс действительно уже могла забыть за своими переживаниями дорогу к жилищу Тони.
Припарковавшись, Грейс первой вышла из машины, чтобы помочь выбраться Тони. Однако, морщась от боли, он обошелся без ее поддержки.
– Вспомни, что за мной наблюдают, – напомнил он. – Не хочу, чтобы по округе распространился слух, будто я стал полным инвалидом.
Грейс действительно не пришло в голову, что миссис Кратчер всегда на своем посту. Вот она уже появилась на крылечке.
– Привет, Тони. Как себя чувствуете?
– Отлично, миссис Кратчер. Просто превосходно.
– Рада это слышать. А то в новостях передавали всякие ужасы. Желаю вам скорейшего выздоровления!
– Спасибо, миссис Кратчер.
– И вашей собачке тоже. Не помню, как вы ее назвали. Она ведь тоже пострадала. Как ее самочувствие?
– Крамер. Крамер – кличка моей собаки. Ее выпишут из ветлечебницы завтра.
– Наверное, счет за ее лечение будет не меньше вашего, – предположила миссис Кратчер.
– Я тоже так думаю, – вздохнул Тони.
– Но все-таки власти обязаны вам материально помочь. Вы ведь пострадали, как говорили в новостях, на службе. А собака была при вас…
– Трудно сказать, что решат городские власти, – миролюбиво закруглил разговор Тони.
Пожилая женщина проследила, как они вошли в дом. Грейс потянулась к выключателю, чтобы зажечь свет в холле.
– С таким бдительным сторожем тебе не страшен никакой взломщик, – сказала она.
– Я не хотел бы оказаться на месте этого бедняги. На него вмиг бы надели наручники, – подтвердил Тони. Он перехватил руку Грейс и не позволил ей щелкнуть выключателем. Другой рукой он обнял ее талию.
– Тони! – запротестовала она.
– Не смей мне возражать, – заявил он с шутливой строгостью и поцеловал ее рот, теплый, нежный, возбуждающий.
На все ее протесты, что еще ему нельзя, что надо окончательно поправиться, Тони отвечал, что он вполне способен, и продемонстрировал ей это. Правда, он согласился на пассивную роль и послушно распластался на кровати, но и такая его поза полностью устраивала их обоих. Грейс раздела его, потом разделась сама и принялась ласкать и раззадоривать партнера. Возбуждая его, она возбудилась и сама. Ей приходилось быть очень осторожной, чтобы случайно не причинить ему боль, но под конец они довели себя до такого состояния, что забыли обо всем. Страсть вспыхнула обжигающим пламенем, и Грейс, словно всадница, помчалась на нем вскачь, пока окружающий мир не взорвался, рассыпаясь на осколки.
Но как только он издал короткий болезненный стон, отличный ог тех возгласов наслаждения, какие она слышала до этого, Грейс скатилась с него.
– О, Тони! Прости! Я так виновата… – Она включила торшер возле кровати и поглядела на любимого мужчину жалостливо и смущенно. – С тобой все в порядке?
– Я подумал, что ты доломаешь все мои оставшиеся ребра, – сказал он и вдруг с места в карьер начал хохотать. Его рассмешил ее наполнившийся ужасом взгляд. – Я пошутил, милая, мне очень хорошо. Ты просто коснулась одного чувствительного местечка, вот и все.
Ей стало стыдно за себя.
– Нам не следовало так… – начала было она.
– …так увлекаться, – закончил он за нее фразу. – А по-моему, очень даже следовало. Если ты дашь мне минуту, чтобы отдышаться, я б с охотой все повторил.
– Нет, Тони, повторения не будет. – Грейс вскочила с кровати, выпрямилась, встала над ним подбоченившись и окинула его строгим взглядом.
Вот он, ее любимый Тони, красивейший из мужчин, широкий в плечах, тонкий в талии, с длинными сильными ногами, но с белыми повязками на голове и груди и со шрамом на правой щеке. Он был похож на персонаж из фильма ужасов.
– Если б ты видел себя со стороны. Тебе надо полежать спокойно.
Его глаза прожигали ее насквозь. Она не отдавала себе отчета, что стоит перед ним обнаженная. Он потянул ее за руку, Грейс упиралась.
– Нет, Тони!
– Ляг и просто полежи рядом со мной хоть минуту. Я ничего не буду делать, клянусь. И не бойся за меня. Вечные эти твои страхи…
– Ты по-прежнему считаешь меня параноиком?
– А разве это не так?
– У моих страхов были веские основания.
– Но то было в прошлом, с тех пор мир изменился. Перестань, наконец, бояться. За Джессику, за меня…
– Я всегда буду бояться за вас обоих, – призналась Грейс.
– Тогда выходи за меня замуж и оберегай меня уже на законных основаниях.
Не ослышалась ли она? Но он прижал губы к ее уху и произнес, обдавая горячим дыханием:
– Я люблю тебя. Давай поженимся.
Только ближе к полуночи они собрались покинуть уютное жилище Тони. Грейс настояла на том, что она сама понесет рюкзак с его вещами в машину, и привела убедительный довод – он и так уже изрядно потрудился за эти последние часы. Тони улыбнулся, весьма довольный собой, и согласился. Во-первых, его натруженная грудная клетка адски болела, но он не признавался в этом Грейс, а во-вторых, он хотел побыть в доме пару-другую минут в одиночестве.
Тони менял свою жизнь, расставался в какой-то степени с прошлым и чувствовал себя по этой причине немного виноватым. Он по-прежнему будет помнить и любить Рейчел. Она останется частью его самого до конца его дней, но он также знал, что новая жизнь сулит неизведанные радости, будто подарок, приятный сюрприз ожидает его где-то в укромном уголке, и он вот-вот развернет обертку.
Фото Рейчел уже нашло свое место в рюкзаке, и поэтому он решил проститься с нею по-иному – в саду, который был ей так дорог. Ночь была ясной и на удивление теплой. За оградой светил уличный фонарь, и мотыльки устремлялись к нему из темноты и вились в луче серебрящимися искрами. Над садом в темной синеве неба повис бледный месяц в окружении похожих на крохотные алмазы звезд. Ветви уже почти совсем обнажились, и палая листва устилала землю, но в воздухе почему-то витал слабый цветочный аромат. Не ошибся ли он? Какие сейчас могут быть цветы? Розы?
Тони наморщил лоб, теряясь в догадках, но вдруг глаза его удивленно расширились. Или он совсем сошел с ума, или стал свидетелем чуда. Розовые кусты Рейчел были в полном цвету.
Четыре года подряд на этих кустах не появлялись цветы – только маленькие бутоны, которые, так и не распустившись, опадали. И вот теперь, в это на удивление теплое, воистину волшебное индейское лето, они зацвели в полную силу. Розы в октябре.
Тони не поверил, пока не дотронулся рукой до живых лепестков – со всей осторожностью, чтобы не спугнуть чудное видение. Но это было не видение, а реальность во всей своей красе. А ведь еще неделю назад кусты казались совсем мертвыми.
Белый мотылек вынырнул откуда-то из темного пространства, прочертил в воздухе несколько замысловатых петель, покружился вокруг Тони, задевая его щеку нежными крылышками.
Было такое ощущение, что мотылек ласкается к нему.
Послышался гудок с улицы. Грейс зовет его. Надо сорвать хоть один цветок и показать ей. Или не стоит?
Лучше он сохранит эту тайну. И все же Тони не удержался от искушения, бережно отделил самый крупный, самый красивый цветок и спрятал в нагрудный карман рубашки. Позже он засушит его в книге, и когда будет раскрывать страницы, этот цветок станет напоминанием о чуде, случившемся в саду его дочери, скрасит ему минуты одиночества.
Впрочем, его вряд ли ожидает одиночество в обретенной им новой семье.
Автомобильный гудок настойчиво звал его. Тони улыбнулся, обводя взглядом цветущие розовые кусты. Его ждут, за него волнуются.
– Мне надо идти, – произнес он вслух, неизвестно к кому обращаясь.
Жизнь его словно бы проделала полный круг. Он должен возвратиться из прошлого в настоящее, к своим девочкам.
Мотылек проводил его до машины, а когда Тони устроился рядом с Грейс на пассажирском сиденье и захлопнул дверцу, развернулся и полетел обратно к свету и почти сразу же затерялся среди подобных ему крохотных серебристых созданий.
Но эта сверкающая искорка еще некоторое время мелькала у Тони перед глазами, унося на своих легких крылышках горькие воспоминания.